Эмма ничего не ответила; она старалась дышать глубоко, а слезы продолжали литься из ее глаз и стекать на подушку.
   – Тебе станет легче, если ты расскажешь об этом, – заметила Белл. – Почему бы тебе не подойти к туалетному столику и не позволить мне причесать тебя?
   Поднявшись, Эмма медленно прошла через комнату, на ходу вытирая нос тыльной стороной руки. Опустившись на плюшевый пуфик, она печально оглядела свое отражение в зеркале. Ну и вид! Глаза ее опухли и покраснели, а волосы торчали во все стороны…
   Глубоко вздохнув, Эмма постаралась восстановить равновесие, с восхищением думая о светских женщинах, умеющих плакать изящно. Ничего похожего на душераздирающие рыдания: одна-две слезинки, легкое всхлипывание – и все. Повернувшись к Белл, она не удержалась и снова громко всхлипнула.
   – Знаешь, я словно побывала в шкуре кого-то другого.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – Ну, прежде у меня была репутация особенной женщины…
   Белл внимательно слушала.
   – Я никогда не хихикала, – продолжала Эмма со все большей горячностью. – Избегала глупой болтовни. У меня острый ум, и это всем известно.
   Продолжая сочувственно кивать, Белл принялась осторожно водить гребнем по волосам Эммы.
   – Я обладала уверенностью в себе.
   – А теперь ты утратила ее?
   Эмма со вздохом пожала плечами:
   – Не знаю. Я привыкла действовать решительно, а теперь мне совсем не ясно, что делать.
   – И ты полагаешь, что все это связано с Эшборном?
   – Еще как связано. Он всю мою жизнь перевернул вверх дном.
   – Но ты в него не влюблена, – спокойно констатировала Белл.
   Эмма сжала губы.
   – В этом-то и проблема.
   Белл решила прибегнуть к иной тактике:
   – А как ты себя чувствуешь, когда бываешь с ним?
   – О, это чистое безумие! То мы шутим и смеемся, как старые друзья, а уже в следующую минуту я теряю дар речи, в горле у меня образуется комок величиной с яйцо, и я чувствую себя такой неуклюжей, будто мне снова двенадцать лет.
   – При этом ты не знаешь, что сказать, не так ли? – высказала догадку Белл.
   – Нет, не так: у меня такое чувство, будто я разучилась говорить.
   – Ну и ну! – Белл продолжала расчесывать спутанные волосы кузины. – Это звучит весьма загадочно.
   – Знаешь, я еще никогда не испытывала подобных чувств к мужчине. – Эмма на мгновение задумалась.
   – Жду не дождусь возможности перечитать «Ромео и Джульетту», когда доберусь до этой пьесы. – Белл выразительно вздохнула.
   Эмма скорчила гримасу:
   – Пожалуйста, не забывай, что кончили они довольно плачевно. Не хотела бы, чтобы ты сравнивала нас с кем-то из них.
   – Прошу прощения. – Белл принялась причесывать волосы Эммы на затылке. – Почему бы тебе не рассказать мне о сегодняшнем дне? Наверняка случилось что-то, что вызвало твое нынешнее состояние.
   Щеки Эммы обдало жаром.
   – Право же, ничего: мы просто проехались по полям. Здешняя природа прекрасна, и…
   Белл изо всей силы всадила гребень в волосы Эммы, потом рванула его в сторону.
   – Ты что, с ума сошла? – взвизгнула Эмма. – Так я совсем облысею к тому времени, когда ты закончишь…
   – Ты собиралась что-то рассказать мне о сегодняшнем дне… – напомнила Белл сладким голосом.
   – Лучше отдай мне гребень! – Эмма протянула руку, но Белл тут же потянула ее за волосы, намекая кузине на то, какие пытки ей предстоит испытать в случае отказа.
   – Ну ладно, – сдалась Эмма. – Мы остановились и устроили пикник.
   – И?
   – И чудесно провели время. Рассказывали друг другу истории из времен нашего детства.
   – И?
   – И он меня поцеловал. Надеюсь, теперь ты удовлетворена?
   – Вероятно, поцелуем дело не ограничилось, – предположила Белл. – Ты и прежде целовалась с Алексом, но никогда после этого не плакала.
   – Ну может быть, на этот раз он позволил себе чуточку больше обычного.
   Эмма подумала, что ей не хочется сидеть перед зеркалом, в котором она могла видеть, как кожа ее медленно краснеет, приобретая цвет волос.
   – Но неужели он тебя не изнасиловал? – Теперь Белл выглядела почти огорченной.
   Эмма возмущенно посмотрела на кузину:
   – Кажется, ты разочарована, что я провела весь день с мужчиной и сохранила свою добродетель неприкосновенной?
   – Ну конечно, нет, – поспешно ответила Белл. – Хотя должна заметить, меня очень интересует сам акт и все подробности, а мама никак не хочет рассказать мне об этом.
   Эмма невольно хмыкнула.
   – Сочувствую, но от меня ты тоже не узнаешь подробностей, потому что я так же невинна, как и ты.
   – Ну, не совсем так. Между поцелуем и актом должно быть что-то еще.
   Сказать, что эти слова ошеломили Эмму, значило не сказать ничего.
   – Ну так что? – настаивала Белл.
   – Да, верно, – промямлила Эмма.
   – Итак, что случилось между вашими поцелуями и актом?
   – Ты перестанешь наконец произносить это гнусное слово «акт»? – неожиданно взорвалась Эмма. – В твоих устах оно обретает грязный оттенок.
   – Ты предпочитаешь, чтобы я называла это как-то иначе?
   – Я предпочитаю, чтобы ты это никак не называла.
   Но Белл было уже не остановить.
   – Так ты это делала?
   – Ты сознаешь, что говоришь?
   – Да, а ты? – Белл снова потянула Эмму за волосы.
   – Ладно, черт с тобой! – прошипела Эмма, понимая, что при такой прыти к ужину Белл ухитрится выдрать ей все волосы. – Да, да, да! Ты удовлетворена?
   Белл медленно опустилась на стул.
   – О Боже! – выдохнула она.
   – Может быть, ты перестанешь глазеть на меня так, будто теперь я стала шлюхой?
   Белл растерянно заморгала.
   – Что? О, прошу прощения, это всего лишь… Господи, да что это такое!
   – Ради всего святого, Белл, мне бы хотелось, чтобы ты перестала пытать меня. Во всем этом нет ничего необычного.
   «Неужели? – тут же спросила Эмма себя. – Тогда почему всего несколько минут назад я рыдала так, будто у меня разрывается сердце?»
   Впрочем, ей довольно быстро удалось заглушить свой внутренний голос. Скорее всего, она все преувеличила. В конце концов, она не позволила себя соблазнить и даже получила от этого удовольствие. Разве не так?
   Тем временем Белл тщательно взвешивала все услышанное в своем сверхпрагматичном уме. Втайне она решила, что свадьбы кузины и Эшборна не избежать, а небольшая нескромность до брака может быть легко забыта. И все же это не значило, что любопытство Белл не было до крайности возбуждено происшедшим.
   – Скажи мне только одно, дорогая, – попросила она умоляюще. – Как все было?
   – Ах, Белл. – Эмма вздохнула. – Это было восхитительно!

Глава 13

   Несмотря на всю решимость Эммы держаться независимо при встрече с Алексом, она тут же снова превратилась в заикающуюся дуру.
   Правда, начался вечер довольно невинно: после того, как Белл ухитрилась выудить все подробности пикника, Эмма отправилась в гардеробную, чтобы переодеться к ужину. Белл настояла на том, чтобы она надела темно-фиолетовое платье, отлично сочетавшееся с необычным цветом ее глаз.
   – Это как раз тот цвет, который ты выбрала для своего дебюта, – пояснила Белл. – И Алекс был им весьма впечатлен.
   – Сомневаюсь, что он запомнил цвет моего платья, – насмешливо ответила Эмма, но все же позволила кузине уговорить себя и надела платье из лилового шелка в надежде на то, что яркий цвет придаст ей отваги.
   Белл надела платье из шелка бледно-персикового цвета, столь хорошо гармонировавшего с ее нежной бело-розовой кожей, а когда они кончили одеваться, Эмма принесла себя в жертву на алтарь мастера парикмахерского дела и, позволив Мег заниматься ее волосами, не проронила при этом ни единой жалобы. К тому же после сурового обращения Белл Мег можно было счесть настоящей богиней.
   Глядя в зеркало на манипуляции Мег, Эмма поняла, что у нее еще есть время, чтобы подумать о своей ситуации.
   Любила ли она Алекса? Похоже, Белл считает, что это именно так. Но как она могла его любить и по-прежнему мечтать управлять «Данстер шиппинг»? Даже если она позволит себе полюбить его хоть немного, то все равно не сможет отдаться этому чувству всем сердцем, каждой частицей своего существа. С другой стороны, мысль о том, что она рискует все же потерять себя, раствориться в этой любви, пугала ее.
   Всего полчаса назад она сказала Белл, что рядом с Алексом становится другой. Его нежный взгляд лишал ее способности разумно мыслить, и ей с трудом удавалось произнести пару фраз. Если бы она вышла замуж за Алекса, то, вероятно, разучилась бы говорить вообще.
   К счастью, Алекс вовсе и не собирался на ней жениться: он обладал неискоренимым упрямством – и Эмма не думала, что даже нажим семьи, как бы силен он ни был, заставит его попросить ее руки. А что, если заставит? Что тогда? Сказала бы она «да»?
   Эмма устало вздохнула. Возможно. Все может быть. Или не быть. Но как она могла помочь себе? «Данстер шиппинг» перейдет под начало кого-нибудь другого, если она не сможет выжить без Алекса.
   Но и брак с ним вряд ли станет гарантией счастья. В свете очень немногие браки заключались по любви, и Эмма знала, что такой брак никогда не был целью Алекса.
   Вполне возможно, что он мог прийти к решению попросить ее выйти за него замуж, основываясь только на чувственности и страсти. Эмма представила герцога сидящим в кабинете, закинув ноги на письменный стол, и размышляющим о возможности женитьбы на ней. И во что превратилась бы ее жизнь, если бы она вышла замуж за мужчину, который ее не любит? Будет ли для нее достаточно только того, что он рядом, или день за днем она начнет терять себя, пока от нее и ее души не останется одна хрупкая раковина?
   Впрочем, вряд ли у нее есть выбор. К этому моменту она уже начала сознавать, что возможность счастья без Алекса для нее весьма сомнительна. Эмма любила его отчаянно, но не знала, как найти способ, чтобы заставить его полюбить себя.
   Вот почему перспектива встретиться с ним за обедом показалась ей устрашающей, но едва ли она смогла бы объяснить свое отсутствие. На ее платье распоролся шов, и на лице появилось еще несколько веснушек, пока она была на воздухе, но все это выглядело слишком несерьезно.
   Вот почему она немедленно отправила Мег к тете Кэролайн за пудрой, а к тому времени, когда Белл окончательно потеряла терпение и просто вытолкнула ее на лестницу, у нее уже началась сильная головная боль.
   Когда появились Эмма и Белл, Алекс уже стоял в гостиной и с отсутствующим видом вертел в руках стакан с виски. Едва Эмма вошла, он бросил на нее насмешливый взгляд. Эмме пришлось прибегнуть к отчаянным усилиям, чтобы выглядеть равнодушной. Однако у нее возникло ужасное чувство, что она мало в этом преуспела.
   – Добрый вечер, ваша светлость!
   Эмма испытала ужасное ощущение, поняв, что речь ее напоминает блеяние овцы. Ей даже показалось, что кузина испустила по этому поводу слабый стон.
   – Надеюсь, вы не скучали оставшуюся часть дня? – вежливо обратился герцог к Эмме.
   – Благодарю вас, у меня все прекрасно. – Эмма мертвой хваткой вцепилась в спинку стула, тогда как Белл наблюдала за этим обменом любезностями с нескрываемым интересом, быстро поворачивая голову то в сторону Эммы, то в сторону Алекса.
   – У меня такое чувство, будто я на сцене… – не удержалась Эмма.
   – Да? И в чем же дело?
   – Право, я и сама не знаю.
   – Тогда, пожалуй, я еще выпью.
   Алекс пересек комнату и налил себе виски. Когда он направлялся обратно, то почти коснулся Эммы и прошептал ей на ухо:
   – Не надо ломать мебель, дорогая: это один из самых любимых стульев моей матери.
   Эмма тотчас же выпустила спинку стула и, обойдя стол, села рядом с Белл; однако она так и не смогла заставить себя улыбнуться.
   К счастью, в этот момент в комнату вошла Софи.
   – Привет всем, – сказала она весело, быстрым взглядом окидывая комнату. – Вижу, мамы еще нет. Странно… Я думала, что ей не терпится расспросить вас о том, как прошла прогулка. Кстати, у Клеопатры опять котята, – с улыбкой сообщила Софи. – Чарли в восторге и весь вечер не может говорить ни о чем другом. Теперь он задает мне массу каверзных вопросов, которые я не готова обсуждать с шестилетним мальчиком. – Она печально вздохнула: – Как бы мне хотелось, чтобы Оливер поскорее вернулся!
   – Возможно, ваш брат сумеет помочь вам в этом щекотливом деле…
   Эмма тут же пожалела о вырвавшихся у нее словах, а Белл произвела странный звук – нечто среднее между смехом и фырканьем, но тут же сильно закашлялась.
   Алекс продолжал стоять, опираясь спиной о подоконник, с непроницаемым выражением на лице, и Эмме захотелось выбранить его за то, что он выглядел таким несокрушимо красивым без малейших усилий со своей стороны. Казалось, его всецело занимает созерцание своих безукоризненно ухоженных ногтей.
   Правда же заключалась в том, что герцог смертельно боялся расхохотаться, и поэтому не позволил себе смотреть на Эмму: он знал, что она никогда бы ему этого не простила. И тем не менее в ней было нечто неотразимо комичное, когда она, сидя на софе, кипела от гнева. Безусловно, ее раздражало то, что он сохраняет полное самообладание, в то время как ее чувства бурлят.
   Алекс не был жестоким человеком: просто он предпочитал видеть Эмму пышущей негодованием, а не потерянной и полной чувства вины, как это случилось днем. Он смахнул невидимую нитку с жилета и бросил осторожный взгляд на Эмму. Ему показалось, что она глубоко вздохнула, и тут уж он не выдержал:
   – Надеюсь, ваше пребывание в Уэстонберте действительно доставляет вам удовольствие?
   Конечно, в случае неудачи он обрекал себя на целый год пребывания в аду, но все-таки рискнуть стоило.
   – Да, я неплохо провожу время, – сказала Эмма, по-прежнему стараясь не смотреть на герцога.
   – И это все? – Лицо Алекса выразило крайнюю озабоченность. – В таком случае что бы нам еще придумать, чтобы развлечь вас?
   – Полагаю, в этом нет необходимости. – Эмма опустила глаза.
   – А по-моему, есть, – возразил Алекс, – и я буду изо всех сил стараться доставить вам удовольствие. Почему бы завтра нам не совершить еще одну верховую прогулку: я еще многого вам не показал.
   Белл застыла в ожидании.
   – В этом нет необходимости, ваша светлость, – ответила Эмма чопорно.
   – Но…
   – Повторяю: в этом нет необходимости! – Почувствовав, что все взгляды устремлены на нее, Эмма добавила: – К тому же у меня небольшой насморк… – Она демонстративно шмыгнула носом, хотя ничего похожего на насморк у нее не было. Затем, слабо улыбнувшись, она сложила руки на коленях и решила больше не вступать ни в какие пререкания с герцогом.
   Затянувшееся молчание нарушила Софи.
   – Послушайте, Белл, – сказала она смущенно. – Почему бы вам не взять себе одного из котят? Я не представляю, что с ними делать: их так много…
   – Сомневаюсь, что мама на это согласится, – поспешно заметила Белл. – Последняя кошка, которая у нас была, стала для всех настоящим бедствием: у нее оказалась уйма блох.
   – Не думаю, что наши котята уже обзавелись блохами. – Софи любезно улыбнулась.
   – И все же боюсь, теперь мама решительно настроена против котят.
   – Насчет чего я настроена решительно? – громко спросила Кэролайн, появляясь на пороге.
   – Софи пытается убедить нас взять домой одного из котят Клеопатры, – пояснила Белл.
   – О Господи, только не это! Ни в коем случае! – воскликнула Кэролайн. – В деревне еще можно терпеть кошку, но никак не в Лондоне.
   Войдя, она кивком поздоровалась с Алексом и села рядом с Белл и Софи, тогда как последовавший за ней Генри, бросив взгляд на женщин, направился к герцогу.
   – Виски? – спросил Алекс.
   – Не возражаю, но налью себе сам, – любезно ответил Генри, показывая жестом, что хозяину незачем подниматься с места. Затем он быстро прошел через комнату, налил себе виски и вернулся к Алексу.
   – У меня такое чувство, будто нынче вечером нам это очень понадобится, – заметил Генри.
   – Как ни странно, всего пять минут назад ваша дочь сказала то же самое.
   – Как прошла прогулка, дорогая? – спросила Кэролайн достаточно громко, чтобы ее услышали все.
   – Спасибо, очень хорошо.
   Алекс счел, что ее ответ прозвучал слишком вяло.
   – Я получил огромное удовольствие от прогулки, – с нажимом произнес он.
   – Не сомневаюсь, что так оно и есть. – Эмма обращалась скорее к себе, чем к остальным, стараясь забыть о том, что именно она кричала и стонала от наслаждения нынче днем, а вовсе не Алекс.
   Видя растерянность Эммы, герцог прошел через комнату и сел рядом с Кэролайн; Генри последовал за ним.
   – Не расскажешь ли поподробнее о том, как ты провела сегодняшний день, Эмма, дорогая? – сказала Кэролайн, пытаясь прервать молчание.
   Эмма невольно поморщилась: похоже, эта тема приобретала необычайную популярность.
   – Спасибо, мне все очень понравилось.
   Снова наступило молчание, и на этот раз даже у Кэролайн не хватило духу прервать его.
   Пальцы Эммы бесцельно пощипывали ткань юбки. Она ощущала на себе взгляд Алекса и, как ни старалась призвать себе на помощь отвагу, не смела поднять на него глаз.
   Алекс, бесспорно, нравился ей, но признать этот факт и сказать об этом прямо означало пойти против всего, что Эмме внушали с детства. Она была в полном смятении, потому что отчаянно желала его и знала, что не может себе позволить обладать им.
   Вот если бы он сделал ей предложение! Брак с Алексом даже без взаимной любви все-таки лучше, чем ничего. Однако Алекс ничуть не походил на человека, готовящегося сделать предложение.
   Эмма совсем затосковала, как вдруг тишину нарушил громкий голос:
   – Господи, здесь такая атмосфера, будто мы на похоронах. Неужто вы все потеряли дар речи? – Юджиния в элегантном платье из серого шелка остановилась в дверях и пристально оглядывала гостей.
   – Право, мама, все почему-то боятся проронить хоть слово – Алекс тут же поднялся, чтобы поцеловать мать в щеку.
   Юджиния подозрительно взглянула на него:
   – Надеюсь, ты не нагрубил нашим гостям?
   – Немного, и только мне, – отважно заметила Эмма, чем вызвала неодобрительный взгляд тетки.
   Алекс хмыкнул.
   – Не могу ли я повести вас к ужину, мисс Данстер? – спросил он любезно, подходя к ней и предлагая руку.
   – Разумеется, да. – Эмма поднялась. Что еще ей оставалось делать, когда на нее были устремлены взгляды всех присутствующих?
   Она попыталась сделать шаг к двери, но железная рука Алекса удержала ее на месте.
   – Дорогая, нам лучше остаться в арьергарде. – Его слова прозвучали весьма многозначительно.
   – Если никто не возражает! – чувствуя, что краснеет, поспешила ответить Эмма.
   – О, мы ничуть не возражаем, – тут же воскликнула Юджиния и почти насильно потащила дочь из комнаты.
   Через несколько секунд гостиная опустела.
   – Не смейте больше этого делать! – Эмма вырвала руку из руки Алекса.
   – Делать чего? – спросил он с невинным видом.
   – Надеюсь, вам приятно гостить у нас, Эмма, – передразнила она.
   – О, прекратите. Вы не можете упрекать меня за то, что я всего лишь пошутил.
   – Шутите, но не на мой счет. Вы меня унизили.
   – Ну не сердись. Ты же понимаешь, что я хотел подразнить тебя.
   – А мне показалось, что ты хочешь отомстить, потому что нынче днем не получил желаемого.
   Алекс взял Эмму за плечи и привлек к себе:
   – Прости, дорогая, я не хотел тебя обижать. И поверь, я получил нынче днем то, что хотел.
   – Но…
   – Тише. – Он прижал палец к ее губам. – Я только хотел сделать тебя счастливой и нечаянно огорчил. И я дразнил тебя потому, что сердиться лучше, чем впасть в печаль.
   – И все же я предпочла бы, чтобы ты больше не прибегал к таким методам, – пробормотала Эмма, уткнувшись лицом ему в грудь.
   Алекс поцеловал ее в лоб.
   – Обещаю. Кстати, ты видела, чтобы комната пустела так быстро? Похоже, я не единственный хотел, чтобы мы с тобой уединились. Готов держать пари, что моя мать постаралась совершить эвакуацию в столовую за какие-нибудь десять секунд.
   – И я никогда прежде не видела, чтобы моя тетка проявляла такую прыть. – Эмма нехотя улыбнулась. – Мне показалось, что дядя Генри сейчас потащит Белл за волосы.
   – Забавно. Я считал, что он выше этого.
   – Должно быть, ты шутишь. Тетя Кэролайн бывает ужасна в гневе, и он ни в коем случае не стал бы ее провоцировать. Герцог слишком любит спокойную жизнь. К тому же все они жаждут видеть меня пристроенной, а у меня другие планы. Ты же знаешь, что в Бостоне у меня дело. – Произнося эти слова, Эмма почувствовала, как сердце ее екнуло. Она уже знала, что Алекс для нее важнее, чем «Данстер шиллинг». – В любом случае ты не должен чувствовать себя обязанным, – закончила Эмма смущенно.
   Алекс чуть улыбнулся, гадая, какое давление на него нужно, чтобы заставить остепениться.
   – Теперь ты чувствуешь себя лучше? – спросил он.
   – Не знаю. – Эмма вздохнула. – Кажется, я устроила спектакль…
   – На какой спектакль ты намекаешь?
   – Просто вела себя глупо. Мне жаль. Надеюсь, я тебя не огорчила?
   Алекс удивленно посмотрел на нее. Он не мог поверить, что Эмма извиняется перед ним после того, как они занимались любовью. Обычно юных леди учили, что добрачные интимные отношения в любой форме сродни вечному проклятию.
   – Вполне естественно чувствовать смущение, приобретая новый опыт. – Ему очень хотелось утешить ее.
   – Благодарю за понимание. – На губах Эммы появилась тень улыбки. – И все же я считаю, что на некоторое время нам следует остановиться. – Видя, как взметнулись вверх брови Алекса, она добавила: – Право же, не могу описать словами, как скверно я чувствовала себя сегодня днем.
   – Ты страдала от чувства вины?
   – Да, и от смущения тоже.
   Эмма отвернулась и принялась разглядывать маленькие часы на другом конце стола. Она испытывала гордость, оттого что смогла быть честной с Алексом, и все же боль, от которой ей никак не удавалось избавиться, сбивала ее с толку.
   Алекс дотронулся пальцами до ее подбородка и заглянул в глубину нежных фиалковых глаз:
   – Прости, но я все равно собираюсь поцеловать тебя.
   – Знаю.
   Он наклонился ближе к ней:
   – Я хочу тебя целовать при каждом удобном случае.
   – Знаю.
   Его губы почти касались ее губ.
   – И хочу попытаться сделать это сейчас.
   Эмма вздохнула, убаюканная звуком его голоса.
   – Знаю.
   – И ты не собираешься останавливать меня?
   – Нет.
   Тихий ответ Эммы затерялся во влажном поцелуе Алекса. От его губ шел жар, и Эмма закрыла глаза, отдавшись теплу этой замечательной минуты.
   Со стоном оторвавшись от нее, Алекс вздохнул.
   – Уик-энд будет долгим. – Он все еще придерживал рукой ее подбородок.
   – Да, пожалуй.
   – Я хочу все знать о твоих мыслях, – тихо произнес Алекс.
   Эмма в сомнении покачала головой.
   – И обещаешь не смеяться?
   – Не обещаю, но попробую. – Алекс снисходительно улыбнулся, при этом его глаза источали сияние и теплоту.
   – Ну во-первых, я гадала…
   – Да?
   – Правда ли то, что я все еще стою здесь, а ты меня целуешь. – Смущенная улыбка скользнула по лицу Эммы, и она опустила глаза. – У меня такое ощущение, будто под твоими поцелуями я таю, расплавляюсь.
   Алекс склонился к ней и коснулся ее губ быстрым поцелуем.
   – Я счастлив, что ты это сказала.
   Эмма чертила носком туфли непонятные фигуры по ковру: она явно была обрадована его словами.
   – Может быть, ты предложишь мне руку и мы пойдем обедать?
   Алекс кивнул:
   – Думаю, нам действительно пора.
   Когда они появились в столовой, все уже сидели за длинным столом.
   – Я позволила себе вольность и села во главе стола, – сообщила Юджиния, – хотя в соответствии с предписываемыми правилами сидеть там полагается тебе, Алекс. Думаю, мы здесь все свои, а уступить это место было бы ущемлением моей гордости.
   Алекс бросил на мать взгляд, говоривший, что не верит ни одному сказанному ею слову, и выдвинул стул для Эммы.
   – К тому же я подумала, что вам с Эммой захочется сидеть рядом.
   – Ты проницательна, как всегда, мама.
   Юджиния повернулась к Эмме:
   – Вы хорошо провели сегодняшний день, дорогая? Кэролайн сказала, что вы любите ездить верхом.
   Усаживаясь между Белл и пустым стулом, предназначенным для Алекса, Эмма вежливо улыбнулась. Юджиния была уже третьим человеком, задавшим этот вопрос, или даже четвертым, если считать Белл, проявившую свое любопытство в более прямой форме.
   – Благодарю вас, я прекрасно провела время. Алекс вел себя очень любезно.
   Тут Белл одолел приступ кашля, и Эмма бросила на нее грозный взгляд.
   – Правда? – Юджиния была зачарована сценой, разыгравшейся за столом. – И насколько любезен он был?
   – Чрезвычайно любезен, мама, – сказал Алекс тоном, способным положить конец любому разговору, после чего все с преувеличенным рвением принялись за еду.

Глава 14

   На следующее утро Эмма выяснила, что у любви есть еще один симптом: она не могла больше есть, точнее, не могла есть в присутствии Алекса; когда его в столовой не было, то аппетит ее не подводил.
   Спустившись к завтраку, она застала в столовой Софи, Юджинию и Белл. У Эммы проснулся зверский аппетит, но, как только она села за стол, готовясь съесть омлет, выглядевший восхитительно, вошел Алекс.
   В желудке Эммы началось нечто странное: там что-то затрепетало, как крылья колибри, и она не смогла проглотить ни кусочка.