Физик недоверчиво бормочет:
   — Выстрелы в спину — такая неприятная штука.
   Но никто не стреляет.
   Мы почти пересекаем пространство между домами, и тут равнодушная фраза долетает вдогонку:
   — Конечно, можете идти. Только, вообще-то, там полицаи.
 
   Будто на стену налетели. Остановились. Артём заморгал. В его взгляде просвечивала отчаянная надежда: «А может, врет?»
   Хотя, наверное, даже физику было ясно, что это слишком похоже на правду. Зачем обманывать седому? Мы ведь сейчас в его власти. И шансов противиться этой власти у нас нет. По крайней мере именно так должны думать местные.
   Грэй обернулся и пару секунд рассматривал «командира». Наконец спросил:
   — Далеко?
   — Не очень. Километра два-три, — спокойно уточнил седой. — Они передвинули посты в глубь Развалин и выставили оцепление.
   — Давно?
   — Сегодня утром. Как раз после речи Гусакова.
   — А через Владыкинское кладбище пройдем?
   — Почему же нет? — насмешливо щурится «командир». — Ходить-то везде можно. Только вот где окажетесь?..
   — Там тоже полицаи?
   — Нет, хор мальчиков. Разучивают сольфеджио и заодно «шмаляют» из автоматов. По всему, что движется.
   Мы переглянулись.
   Грэй выдавил сдержанную улыбку:
   — Приятно иметь дело со знающим человеком. Не возражаешь, если мы слегка передохнем… на твоей «земле»?
   — Пожалуйста, — любезно развел руками седой. — Здесь не Сочи. Места много.

Глава 3

   Мы вошли в один из домов и уселись прямо на ступеньках лестницы. Доктор извлёк «мыльницу» и настроил на «Эн-ТВ». Приглушил звук, так что разобрать можно было, только склонившись к самому экранчику.
   Розовощёкий упитанный журналист рассказывал про закупку концерном «Кемикал Технолоджиз» двухсот тысяч гектаров «пустующих» земель в Орловской области. Поплыл видеоряд с официальной хроникой: улыбающиеся физиономии, бокалы с шампанским, фотовспышки.
   — Теперь даже скептики вынуждены признать, что политика реформ президента Гусакова даёт весомые плоды. Несмотря на отдельные трудности, достигнуто главное. Достигнута стабильность. Международный бизнес готов вкладывать серьёзные инвестиции в нашу экономику… Тысячи рабочих мест…
   — Да знаем, знаем, поморщился Артём. — Самая большая в Европе свалка химических отходов. Может, переключить на другой канал?
   — Тише… — отмахнулся доктор.
   — …Западные эксперты с оптимизмом оценивают перспективы нашей экономики…
   — Ну, это как раз понятно. Чем у нас хуже, тем больше у них оптимизма, — вставил физик.
   Грэй коснулся клавиш, переключаясь на «Московские вести».
   Плотная фигура в мундире заполнила экранчик. Обрюзгшее лицо. Голос низкий, чуть гнусавый, но уверенный. И лицо, и голос, наверное, знакомы каждому в Московской Федерации:
   — …Жизнь в стране налаживается. Так называемые «патриоты» чувствуют, что почва ускользает у них из-под ног. Даже самые тёмные, одурманенные имперской пропагандой слои населения враждебно относятся к бандитам и убийцам. Но расслабляться рано. Загнанное в угол зверьё особенно опасно. Последние события доказали это. Жестокие теракты в центре Москвы, сотни убитых мирных граждан…
   На экране замелькали окровавленные тела, снующие туда-сюда медики и полицаи.
   — Какие сотни? Что он мелет? — удивлённо пробормотал Артем. — CNN передавало — в «Матриксе» — двадцать девять… Вместе с охранниками…
   — Потом, Артёмчик, потом…
   А в голосе всё нарастали злобные нотки:
   — …Трусливые подонки… Не запугаете!
   Крупным планом — мертвые тела. Вереница «скорых» рядом с дымящимся зданием. Только это был не «Матрикс». И не «Глубина».
   — Терпение народа лопнуло. Люди требуют жестких мер!
   На весь экран — лицо немолодой женщины. Она рыдает и что-то выкрикивает. Но звука нет. Словно она кричит в безвоздушном пространстве.
   А голос, тот же голос за кадром, уверенно продолжает:
   — …Пора уничтожить рассадники преступности и экстремизма посреди города! Отбросы общества, банды люмпенов и наркоманов — питательная среда, из которой так называемое «подполье» вербует своих убийц.
   Камера скользит между пустыми кварталами Развалин, заглядывает в подвалы… Мерзкие оплывшие физиономии, забрызганные блевотиной лохмотья, крупным планом — исколотые вены.
   — Сегодня я подписал указ. Органы правопорядка железной рукой защитят демократию и законность…
   Крепкие, холёные полицаи в бронежилетах и шлемах. Вертолеты, транспортеры, танки «Чейни».
   Торжественные аккорды гимна. Музыка Глинки, слова Евтушенко…
   На экранчике возник журналист. Известная на всю Федерацию «говорящая голова», любимец Рыжего. Тряхнул холёной бородкой, оптимистически закатил глаза:
   — Слава богу, мы живём в демократическом обществе. Сегодняшнее выступление президента — лучшее тому доказательство. Власть понимает народную боль и тревогу. И не отделывается пустыми обещаниями. Уже сейчас министр внутренних дел объявил о начале операции «Чистый город»…
   Дальше пошла реклама, и Грэй выключил «мыльницу». Глянул на нас с Артёмом:
   — Ясно?
   — Что?
   — Зачистка будет. Большая зачистка Развалин.
   — Из-за нас?
   — Может быть. А может, только хороший повод.
   — Откуда столько убитых? — повторил Артём.
   — Вероятно, кому-то была нужна круглая статистика, — пожал плечами доктор. — Для большей наглядности…
   Какое-то время сидели молча. Только Артём шептал беззвучно. Потом спросил:
   — И всё это… повесят на Подполье?
   — Уже повесили. Ты же слышал.
   Физик вздохнул. Я знала, о чём он думает.
   Телевидение — штука жестокая… Может, и не каждый доверяет «Вестям». Но ведь найдутся и такие…
   У здешних обитателей Развалин тоже хватает причин для ненависти. Потерянный склад, убитые товарищи… А теперь ещё — зачистка… Пускай не мы — убийцы, но именно мы стронули лавину…
   Правительство Гусакова и раньше затевало «охоты». Иногда целые районы Москвы «чистили»… Но сейчас всё куда серьёзнее. Похоже, проблему бездомных собираются решить раз и навсегда.
   Кольцо оцепления будут стягивать как удавку…
   Это значит, что большинство местных — уже приговорены. Кому-то повезёт получить пулю, другие будут медленно загибаться от голода и болезней в фильтрационных и трудовых лагерях… Ускользнуть не удается. Скоро они сами это поймут…
   Развалины уже никого не укроют.
   — Пора отсюда выбираться, — сказала я.
   Грэй вывел на экран схему Москвы:
   — Юго-западнее, рядом с ВДНХ, есть ещё одна туннельная шахта. У самой границы жилых кварталов. Но теперь туда не проскочишь…
   — А если через метро? — предложил Артём.
   — Метро они перережут в первую очередь.
   — Мы в западне…
   — Пока — в достаточно большой. И в ней есть дыры…
   — Например?
   — Туннель, по которому мы пришли…
   Физик широко раскрыл глаза:
   — Но ведь они выйдут прямиком на нас… От «объекта семь». А может, они уже там!
   — Не думаю, — потёр висок Грэй. — Собаки не возьмут след. Им придётся проверять все коммуникации в радиусе десяти километров. Это долго. Даже если загнать под землю половину «охранки». А ведь внутри — есть ещё и сюрпризы… Так что минимум часов шесть в нашем распоряжении.
   — Шесть часов? — пробормотал Артём. — А если кто-то другой возьмет след?
   Доктор смотрел на меня. Наверное, ждал, что я успокою физика.
   — Если они придут, я их почувствую. Единственное, в чём можно не сомневаться.
   Грэя ответ устроил.
   — Возвращаемся назад. Уходим через подземную сеть в направлении Сокольников. Там пережидаем.
   — В жилом районе?
   — Именно. Главные силы полиции стянуты к Развалинам, так что в остальной Москве будет спокойнее.
   Я окинула товарищей критическим взглядом. Камуфляж и бронежилеты у них — натовского образца, с голубыми ооновскими нашивками. Только у меня — под новеньким бронежилетом старая российская форма. Хорошо хоть без нашивок.
   Если не нарвёмся на патруль — может и получиться. Город так наводнён людьми в униформе, что ещё трое вряд ли привлекут интерес обывателей. Правда, вид у нас достаточно замызганный. Подземные блуждания не прошли даром. Но в конце концов, такой вид и положено сейчас иметь реальным «чистильщикам».
   — Всё хорошо, — заёрзал Артем. — Только как с местными?.. Они-то нас пропустят?
   — Если еще не убили, может, и пропустят.
   Грэй встал, отряхнул штаны. Уверенно перебросил лямки рюкзака через плечо и двинулся вниз по лестнице. Мы — следом.
   Небо над Москвой пока было безмятежным. Ни «вертушек», ни «шпионов»… Только щедрое июньское солнце. И в небе, и в осколках стекла под ногами…
   А седой по-прежнему маячил в окне. В той же небрежной позе. И казался равнодушным. Словно мог просидеть так хоть целый год.
   Доктор ещё издали помахал рукой:
   — Мы ведь не познакомились… Я — Грэй.
   «Командир» легко спрыгнул с подоконника:
   — Лейтенант Ерёмин, Российская армия, — шагнул навстречу и добавил: — Можно просто Влад.
   Они пожали друг другу руки.
   Я смогла разглядеть седого вблизи. И обнаружила ранее ускользавшее от внимания. На выгоревших погонах его куртки действительно имелось что-то вроде пары зелёных звёздочек. Лейтенант. Уже три года не существующей армии. Не существующего государства.
   Доктор поймал мой взгляд и грустно улыбнулся.
 
   Мы вошли в дом и наконец увидели остальных. «Армия» Влада состояла из семи человек. В обтрёпанной, драной одежде. Разного возраста: от пенсионного до школьного. На некоторых — устарелые, громоздкие бронежилеты. Из оружия — только потёртые «калаши».
   Телевизионщики «Вестей» не приняли бы этот пёстрый отряд даже в массовку.
   — Здесь все твои люди?
   — Не все, — уклончиво отозвался лейтенант.
   — Надо поговорить. — Грэй кивнул на двери в другую комнату.
   Разоружать нас не стали. Кроме Влада, ещё один крепкий парень с тяжеловатой челюстью последовал за мной и доктором. Физику, несмотря на его отчаянные взгляды, пришлось остаться с местной компанией. Ничего с ним не случится за эти несколько минут.
   Ближайшая комната показалась лейтенанту неподходящей. Пройдя через коридор и лестничную площадку, мы оказались в соседней квартире. Здесь тоже дежурил местный. «Командир» выразительно махнул рукой, и человек с автоматом удалился без лишних вопросов.
   Лейтенант сел на ящик. Грэй аналогично расположился напротив. Второй переговорщик замер у входа. Мне сесть не предлагали. Тем более, что кроме пары ящиков — другой мебели не было.
   — Влад, ты, наверное, знаешь, кто мы? — осторожно начал доктор.
   — Я ж не дурак.
   — Мы случайно оказались на твоей «земле». И теперь нам пора уходить.
   — Интересно как? «Гусаковцы» сделают для вас, исключение?
   — Так же, как пришли.
   — Вниз… — усмехнулся лейтенант, и шрам резче проступил на его лице. — Здесь становится слишком жарко, да?
   Грэй не ответил. Посмотрел за окно, словно беседовали они о погоде.
   — В туннеле кто-то есть? — спросил Влад. — Те, от которых вы драпали?
   — Ещё нет, но будут. Через несколько часов. Может, и раньше.
   — Значит, там мы не отсидимся… А с вами? У меня восемьдесят девять человек — тех, кто могут идти.
   — У вас есть кислородные аппараты? — спросил доктор без особой надежды.
   — Нет.
   — Тогда я ничем не смогу помочь.
   Левая щека Влада задёргалась. Из прищуренных глаз повеяло холодом:
   — А если я тоже… не смогу?.. Не смогу отпустить вас?..
   Молчание. Как натянутая до предела струна.
   Грэй почесал бороду:
   — На чьей ты стороне, Влад Еремин? Пора определиться.
   — Нет, это вы на чьей стороне?! — вдруг ощерился лейтенант, вскакивая с ящика, — На чьей вы стороне, мать вашу!..
   Я напряглась. А он шагнул вперед, нависая над доктором. Роста чуть ниже среднего, он вдруг показался огромным, готовым заполнить собой эту комнату.
   — Три года, мать вашу! Три года! Люди мерли, как мухи, на нас охотились, как на зверей… И никто. Никто не помог.
   Грэй сидел, будто камень. Очень спокойный и внимательный камень.
   Влад чуть отступил. Отвернулся. Голос зазвучал приглушенно, командирские нотки исчезли:
   — Знаете… когда-то я думал — это не может, не должно продлиться долго. Пару месяцев, максимум полгода… Даже когда взяли Москву, когда танки Гусакова размазали по асфальту последних баррикадников — все ждал чего-то. Какого-то хитрого маневра, неожиданного поворота… Есть же Правительство Национального Спасения, есть ещё куча умников. Не мне, лопуху, чета… — Он хрипло засмеялся, оборачиваясь к нам: — Даже в лагере выжил, потому что верил… — В светло-голубых глазах Влада — ни ярости, ни упрёка. Лишь усталость. — Сбежал… Вернулся в Москву… Учил гражданских. Прятаться, стрелять, выживать. И всех — и малых, и стариков — учил ждать. Каждый дохлый натовец, каждый пристреленный полицай, о котором трубило телевидение, — были надеждой. Ещё немного… Ещё… Вот-вот начнется. — Лейтенант передёрнул плечами: — Три года прошло. Ничего не изменилось. Нас опять убивают. А герои-подпольщики первыми драпают. И прячутся под землю. Как крысы.
   — Я был на баррикадах в 2012-м, — сухо отозвался Грэй. — Но я не стану рвать на себе рубаху. И доказывать ничего не стану. Чем меньше ты будешь знать, Влад, тем лучше. Не считай себя единственным солдатом на этой войне.
   Опять повисло молчание.
   — Уходите, — махнул рукой лейтенант, — задерживать не буду.
   Доктор встал с ящика. Кашлянул:
   — Полиция ещё не успела стянуть силы. Оцепление не такое плотное. Если прорываться, то лучше сейчас.
   — У меня всего двенадцать автоматов, поморщился Влад, — и на каждый — по одному запасному «рожку». Три гранатомета. Кое-кто, может, и прорвется. Но для остальных, безоружных, — верная смерть… Даже под землёй у них больше шансов…
   — Там они задохнутся. По-твоему, это легче?
   Седой не ответил. Молча, тяжело опустился на ящик. Уперся подбородком в сомкнутые пальцы. Ни меня, ни Грэя он уже не замечал. Словно нас здесь не было. Словно невидимая черта уже отделила нас. Живых от мертвых.
   Доктор шагнул к выходу. Наши взгляды встретились. Доктор тоже все понимал.
   Да, Влад прав. Мы ведь сражаемся не за призраки. Не за тень великой, уничтоженной страны. Она никуда не исчезла, наша страна. Как бы ни старались вытравить её имя с географических карт. Она жива, пока живы люди.
   Лейтенант Еремин, девочка с «Макаровым» в тонких руках, ребёнок-калека в огромном взрослом пиджаке… Всё это она… Россия… Истерзанная, раненая, смертельно усталая. Но живая…
   Убить целую страну не так легко.
   Поэтому её убивают постепенно. Тысячами, сотнями тысяч.
   Сначала — «Чистый город». Потом — «Чистая земля»…
   И виноваты в этом будем мы.
   Ведь Гусаков, Рыжий и ещё штук шесть «президентов», будто горсть пиявок, впившихся в нашу землю, — обыкновенные пособники оккупантов. Чудовищ не судят. Их уничтожают.
   А спрашивать будут с нас.
   Скоро тысячи умрут.
   А мы ничего не сможем изменить! Разве что умереть вместе с ними. Есть лейтенанты, но нет армии… Есть правительство в тайном сибирском схроне, но нет государства… Три человека, которых гонят, словно дичь, — слишком мало, чтобы победить…
   Есть, правда, ещё два с лишним миллиона в немаленьком городе Москве Вполголоса проклинающих власть. Но сегодня, как и вчера, они будут спокойно пялиться в экраны телевизоров и компьютеров. Пока «чистильщики» не вломятся к ним в дома — их это не касается…
   Точно так же они сидели и три года назад.
 
   Я хорошо помню. Всё начиналось, как удачная телепостановка.
   Американцы придумали красивое название — операция «Весенний гром». Пока на города падали их бомбы, в специальных телепередачах они объясняли, что борются не с народом России, а с преступным режимом. Нам крутили новости, в которых целый мир «полностью одобрял и поддерживал». И новейшие голливудские фильмы — с утра до вечера.
   Ничего нашего телевизоры уже не показывали Останкинскую башню и другие трансляторы уничтожили ещё в первые дни.
   Потом, правда, американцам пришлось перейти на листовки. После нескольких «высокоточных» ударов Москва лишилась электричества. Бумажные стаи закружились над городом.
   Счёт погибшим пока шёл на сотни. Зато, кроме телевидения, не стало воды. Её пришлось развозить цистернами. Теперь очереди были не только за продуктами. Кто-то пытался брать воду из Яузы и Москвы-реки. Началась вспышка гепатита и кишечных заболеваний.
   В бесконечных очередях люди зверели. Многие начинали проклинать правительство: «Дрожат за свои шкуры! А нам-то что до их разборок!» Другие ещё не требовали капитуляции. Но все были одинаково разочарованы и в президенте, и в армии. Нам ведь столько раз обещали, что, пока у России есть ядерное оружие, никто не осмелится напасть…
   Большая часть из тех двухсот боеголовок, которые оставались после СНВ-5, была уничтожена ещё на земле. Штук десять всё-таки успели запустить. Без приказа. В Кремле так и не решились отдать приказ. Эти десять американская ПРО уничтожила над Сибирью. И на весь мир Россию обвинили в попытке ядерного удара.
   Никакого просвета впереди не было. Страна проигрывала войну. Правда, большинство уже думало, что это те, наверху, проигрывают. Вот выдадут их международному трибуналу и жизнь снова как-нибудь наладится. В конце концов, не звери же эти американцы. Такие же люди, как мы…
   В августе, когда Гусаков двинул на Москву свою дивизию, город остался почти без защиты. Армия объявила о своем нейтралитете. Генералы думали, что «сдают» правительство. Оказалось — сдали Россию. И было уже слишком поздно, когда до них дошло…
 
   Сейчас мы уйдем… И никогда не увидим ни Влада Ерёмина, ни его товарищей… Но память останется. И сколько бы дней нам не было отпущено — до самого конца вина будет лежать на нас. Не мы убивали, не мы мучили… Просто мы не смогли это остановить…
 
   Грэй замер посреди комнаты. Уже несколько секунд он неподвижен. О чём он думает, уставившись в лохмотья истлевших обоев? Задержаться здесь? Помочь людям Влада пробиться через кольцо оцепления?
   Нет. Мы могли бы рискнуть собой. Но нельзя рисковать нашим делом. Сейчас и так всё висит на волоске. И возможно, мы — единственные помощники, на которых рассчитывает Чингиз… Борьба продолжается. Пока есть кто-нибудь кроме миллионных безропотных толп…
 
   — Прорываться вслепую тяжело, — кивнул Грэй, снимая рюкзак с плеча и опять усаживаясь на ящик. — Без разведки не обойтись.
   Лейтенант удивлённо поднял на него глаза, будто спрашивая: «Ты ещё здесь?»
   А доктор уже бойко стучал по клавишам «мыльницы»:
   — С другой стороны, вы ограничены во времени и средствах… Кое-кто мог бы посодействовать… Но успех не гарантирую. — Грэй вдавил «Enter». — Только бы он был на месте…
   Влад и его товарищ следили за доктором с недоумением. Пока молчали. Но особого воодушевления на их лицах я не заметила.
   Минуты ползли и тянулись, словно дождевые черви по мокрой земле.
   — Алло, Шурик! Это я! — наконец склонился Грэй над микрофончиком «пальма».
   — Кто это? — послышался недовольный голосок.
   — А ты уже забыл? — удивился доктор. — Шурик, я ведь обижусь!
   Дальше он переключил «мыльницу» на наушник, так что ответа разобрать не удалось.
   — Правильно, — хмыкнул Грэй, — много нас таких по сети бродит. Но «Будвайзер» на крыше Большого театра ты не с каждым пьешь. Вспомнил? Сколько выпили? Шурик, я и не знал, что ты такой дотошный… Ага. Неправда. Ты сам чуть не свалился… — Доктор прищурился, глядя куда-то за окно: — Да, Шурик, живой… Нет, давай лучше без «картинки»… Да, ну, ты прямо оккультистом заделался. Живой, я, Шурик, живой — с тем светом «коннекта» пока не придумали. Почему не было в сети? Считай, что соблюдал диету. Сетевое воздержание… Нет, не половое, а сетевое! — Он иронично расплылся: — Ты прав, прав… Друзьям всегда что-нибудь надо. Признаю, я — низкий и корыстный человек. Что надо? — Пальцы Грэя забегали по клавиатуре. — Вот это самое…
   Он обождал, нетерпеливо выстукивая ботинком загадочный мотив. Вероятно, его собеседник по ту сторону «коннекта» на время утратил дар речи.
   — Нет, я не спятил. Ты же знаешь, по пустякам я бы не стал тебя беспокоить… Да, очень надо… Ты даже не представляешь насколько. Очень. — Грэй нахмурился: — Понимаю, что трудно, Шурик… И трудно, и опасно… Попробуешь? Не дольше часа… Знаю, что нереально. Но вы попробуйте… Если у кого и выйдет, так это у вас. Да, жду. По этому же адресу…
   Он нажал клавишу, обрывая «коннект», и захлопнул экранчик. Откинулся назад, привалился спиной к холодному бетону.
   — Что теперь? — спросил лейтенант.
   — Ты слышал. Ждать.
   — Чего?
   — Полезной информации.
   — И долго?
   — Не знаю. Через час мы трое уходим. В любом случае.
   — А если всё выйдет… Много это даст?
   — Если удастся взломать сервер Московской полиции, будем знать куда больше…
   — Это что, добавит нам боеприпасов?
   — Добавит вам шансов. И нам, кстати, тоже. — Грэй посмотрел на меня и слегка отодвинулся на ящике. — Присаживайся, Таня.
   Улыбнулся:
   — Извини… дерьмовый из меня джентльмен.

Глава 4

   Прошло минут пятнадцать. Сначала — в напряженном молчании. Но долго так не просидишь. Слово за слово, и ледок между нами понемногу начал оттаивать.
   — Ты где был в две тысячи двенадцатом? — спросил Влад.
   — В шестом добровольческом, — отозвался Грэй.
   — Надо же… Почти соседи. А я — в четвёртом!
   — Помню. Ярославское шоссе…
   — Я кое-кого знал из шестого… — задумался Влад. — Капитана Савеико… Высокий такой, артиллерист?
   — Толковый мужик… был.
   — Был?
   — В ночь перед штурмом — ракетой накрыло… Я его вытаскивал… Его и остальных.
   — Нам тоже досталось. Уже утром. Контузило меня… Оклемался — танки прут, от батальона — меньше половины… И ихние снайперы звереют. В общем, мрак…
   — А шестой — ночью западнее перебросили, — сказал Грэй, — железную дорогу прикрывать… Думали, будет подкрепление…
   — Мы тоже ждали. И дождались… Слышим — гудит… Ну, слава богу. Вертолетный полк из Дмитрова, как вчера обещали… Уже молиться на них были готовы, честное слово. — Лейтенант негромко выругался. — Появляются эти долбаные «вертушки». Едва не орём от радости: давайте, родные, давайте. А они разворачиваются и начинают работать по нам! Долбаные уроды… Уроды… От нас только клочья полетели.
   Грэй кивнул:
   — Нас тоже хорошо «проутюжили». Две волны, около часу дня…
   Влад расстегнул куртку. На лбу у него выступили крупные капли пота.
   — Знаешь, я ведь сначала подумал, что это какая-то ошибка… Ну не может быть, чтобы наши вертолеты, с нашими звездами — и против нас. Схватил флаг и выскочил на открытое место — чтоб заметили. Ору, флагом машу: «Что ж вы, гады, делаете! Своих молотите!»
   Шрам на щеке лейтенанта белеет. Губы расползаются в кривой усмешке:
   — Дурак… Так они по мне врезали — шагов на двадцать отлетел… Почему живой остался — загадка… В левой руке до сих пор осколок сидит… Повезло.
   — Повезло, — кивает Грэй.
   Целую минуту они молчат. Только это уже не прежняя, враждебная тишина. Они вспоминают… Лица товарищей, их голоса, навсегда растворившиеся в жарком воздухе… Как будто рядом, как будто вчера… Как будто всё ещё продолжаются те несколько дней, которые навсегда отделили их, погибших и живых, от равнодушной человеческой массы.
   Я закрываю глаза. В Москве меня тогда не было… Уже тянула срок в питерской тюрьме. А если бы осталась? Вряд ли оказалась рядом с этими двумя… Тогда я просто хотела жить. Любить. Не задумываясь о том, что кто-то должен оплатить кровью это моё такое естественное право…
   Встала с ящика.
   — Ты далеко? — спросил Грэй.
   — Артёма успокою.
   Минут двадцать пять прошло. Он, бедняга, заждался. И, наверное, вообразил себе бог знает что…
   Я пересекла лестничную площадку и снова оказалась в маленькой прихожей.
   Ещё из коридора услышала хотя и приглушенный, но возбужденный разговор. И обиженный голосок Артёма. Чёрт, неужели они за физика взялись…
   Вошла в большую комнату, морально готовая к тому, что местных придется раскидывать тумаками.
   — Ни фига! Джокер бьет туза!
   Артём восседал на матрасе, брошенном прямо на голый бетонный пол, и грозно потрясал веером из замасленных карт.
   — Ни фига, — сердито повторил он — я сто раз «резался» со своим компом в эту игру и правила помню!
   Местный тощий паренёк что-то доказывал — не очень уверенно.
   На полу рядом с Артемом уже лежала горсть монет. Выигрыш.
   Третий юный игрок почти не участвовал в споре. Валялся на драном матрасе, болтая ногами, и наблюдал за всем, словно за аттракционом. Вероятно, жизнь в Развалинах, несмотря на постоянный риск, — довольно однообразна. Не каждый день сюда заявляется с гастролями такая личность, как Артём.
   Физик заметил меня и сделал в мою сторону выразительный ораторский жест:
   — Таня, они играть не умеют! Тёмные люди!
   — Зато ты — светлый, — поморщилась я. — Артёмчик, посиди тихо, ладно? И верни ребятам деньги.
   Он сердито фыркнул:
   — При чём тут это… Важен принцип!
   Да уж. Упрямства у него хватит на десятерых.
   Я пристально на него взглянула.
   Иногда мой взгляд творит с мужчинами чудеса. Даже с Артёмом.
   Он неловко усмехнулся, пожимая плечами. Отодвинул от себя монеты.