Страница:
– Где стоял автомобиль?
– Около таверны.
– Листок лежал в конверте?
– Нет.
– Кто-нибудь наблюдал за тобой? Я хочу сказать, когда ты доставал листок из-под «дворника» и читал записку?
– Никто.
– И что ты на это скажешь?
– Этот вопрос я задал тебе, – напомнил Билли.
– Чья-то проказа. Шутка с дурным вкусом.
Билли посмотрел на аккуратные строчки.
– Поначалу я тоже так подумал, но потом…
Лэнни шагнул в сторону, повернулся к полноразмерным рисункам Элмера Фудда и Багса Банни.
– Потом ты задался вопросом: «А что, если?..»
– Разве у тебя его не возникло?
– Будь уверен. Каждый коп им задается постоянно, иначе он умирает раньше, чем ему хотелось бы. Или начинает стрелять, когда не следует.
Не так уж и давно Лэнни ранил агрессивного пьяницу, решив, что тот вооружен. Но вместо пистолета у парня в кармане лежал сотовый телефон.
– Но ты не можешь вечно задавать этот вопрос, – продолжил Лэнни. – И тебе приходится полагаться на интуицию. А интуиция у тебя такая же, как у меня. Это чья-то злая шутка. Кроме того, ты представляешь себе, кто мог это сделать.
– Стив Зиллис, – ответил Билли.
– Бинго!
Лэнни изготовился для стрельбы. Правую ногу чуть сдвинул назад, левую согнул в колене, обеими руками взялся за пистолет. Глубоко вдохнул и пять раз выстрелил в Элмера, сорвав ворон с вязов и отправив их высоко в небо.
Насчитав четыре смертельные раны и одну тяжелую, Билли сказал:
– Проблема в том… не похоже это на все, что делал Стив… или может сделать.
– Почему?
– Он из тех, кто готов носить в кармане резиновый пузырь, чтобы громко перднуть, если решит, что это будет забавно.
– То есть?
Билли сложил листок с отпечатанным текстом и убрал в нагрудный карман рубашки.
– Для Стива это слишком сложно, слишком… тонко.
– Да, с тонкостью у нашего Стива не очень, – согласился Лэнни.
В наступившей тишине он разрядил оставшуюся половину обоймы в Багса, нанеся ему пять смертельных ранений.
– А если так и произойдет? – спросил Билли.
– Не произойдет.
– Но если?
– Маньяки-убийцы играют в такие игры только в кино. В реальной жизни они просто убивают. Власть над людьми – вот что им нужно, власть и иногда сексуальное насилие, а не загадки и шарады.
В траве блестели отстрелянные гильзы. Снижающееся к западному горизонту солнце окрашивало медные цилиндры в кроваво-золотой цвет.
Понимая, что развеять сомнения Билли не удалось, Лэнни продолжил:
– Но даже если так и будет, чего точно не будет, что можно сделать, исходя из этой записки?
– Учительницы-блондинки, пожилые женщины.
– Где-то в округе Напа.
– Да.
– Округ Напа – не Сан-Франциско, – заметил Лэнни, – но и не безлюдная местность. Множество людей во множестве городков. Управлению шерифа и всем прочим правоохранительным ведомствам округа не хватит сил, чтобы прикрыть всех.
– Всех прикрывать не нужно. Он обозначил цель: красивая блондинка-учительница.
– Это вопрос вкуса, – возразил Лэнни. – Та блондинка-учительница, которую ты сочтешь красавицей, мне может показаться уродиной.
– Я не представлял себе, что у тебя такие высокие стандарты, когда дело касается женщин.
Лэнни улыбнулся:
– Я разборчив.
– И потом, пожилая женщина, которая активно занимается благотворительностью.
Лэнни загнал в рукоятку третью обойму.
– Множество пожилых женщин активно занимаются благотворительностью. Они из того поколения, которое заботилось о соседях.
– Так ты ничего не собираешься предпринять?
– А что, по-твоему, я должен сделать?
Билли ничего не предложил, лишь отметил:
– Вроде бы мы должны что-то сделать.
– По своей сущности, полиция реагирует, а не упреждает.
– То есть сначала он должен кого-то убить.
– Он никого не собирается убивать.
– Он пишет, что убьет, – запротестовал Билли.
– Это шутка. Стив Зиллис наконец-то перерос пластиковую блевотину на полу.
Билли кивнул:
– Возможно, ты прав.
– Я уверен, что прав, – Лэнни указал на яркие фигуры, оставшиеся на стене из тройного слоя тюков с сеном. – Перед тем как сумерки помешают прицельной стрельбе, я хочу разобраться с персонажами «Шрека».
– Я думал, это хороший фильм.
– Я – не критик, – нетерпеливо бросил Лэнни, – просто человек, который хочет поразвлечься и отточить навыки, способные помочь в работе.
– Ладно, ухожу. Встретимся в пятницу за покером.
– Принеси что-нибудь.
– В смысле?
– Хосе принесет запеканку из свинины и риса. Лерой принесет пять видов сальсы[7] и много кукурузных чипсов. Почему бы тебе не принести пирог с тамалем?
Лэнни еще говорил, а у Билли скривилось лицо.
– Такое ощущение, будто мы – старые девы, собирающиеся на отходную вечеринку.
– Нас можно пожалеть, – признал Лэнни, – но мы еще не умерли.
– Откуда ты знаешь?
– Если бы мы умерли и находились в аду, – ответил Лэнни, – там не позволили бы мне получать удовольствие, рисуя персонажей мультфильмов. И это точно не рай.
К тому времени, когда Билли вернулся к своему «Эксплореру», стоящему на подъездной дорожке, Лэнни Олсен уже открыл огонь по Шреку, принцессе Фионе, Ослу и их друзьям.
На востоке небо стало сапфировым, на западе синева начала исчезать, открывая скрывавшееся под ней золото, в котором едва чувствовалась краснота.
Стоя у внедорожника, под сенью удлиняющихся теней, Билли еще несколько мгновений наблюдал, как Лэнни оттачивает свое стрелковое мастерство и, должно быть, в тысячный раз пытается убить нереализованную мечту стать художником-мультипликатором.
Глава 3
Глава 4
Глава 5
– Около таверны.
– Листок лежал в конверте?
– Нет.
– Кто-нибудь наблюдал за тобой? Я хочу сказать, когда ты доставал листок из-под «дворника» и читал записку?
– Никто.
– И что ты на это скажешь?
– Этот вопрос я задал тебе, – напомнил Билли.
– Чья-то проказа. Шутка с дурным вкусом.
Билли посмотрел на аккуратные строчки.
– Поначалу я тоже так подумал, но потом…
Лэнни шагнул в сторону, повернулся к полноразмерным рисункам Элмера Фудда и Багса Банни.
– Потом ты задался вопросом: «А что, если?..»
– Разве у тебя его не возникло?
– Будь уверен. Каждый коп им задается постоянно, иначе он умирает раньше, чем ему хотелось бы. Или начинает стрелять, когда не следует.
Не так уж и давно Лэнни ранил агрессивного пьяницу, решив, что тот вооружен. Но вместо пистолета у парня в кармане лежал сотовый телефон.
– Но ты не можешь вечно задавать этот вопрос, – продолжил Лэнни. – И тебе приходится полагаться на интуицию. А интуиция у тебя такая же, как у меня. Это чья-то злая шутка. Кроме того, ты представляешь себе, кто мог это сделать.
– Стив Зиллис, – ответил Билли.
– Бинго!
Лэнни изготовился для стрельбы. Правую ногу чуть сдвинул назад, левую согнул в колене, обеими руками взялся за пистолет. Глубоко вдохнул и пять раз выстрелил в Элмера, сорвав ворон с вязов и отправив их высоко в небо.
Насчитав четыре смертельные раны и одну тяжелую, Билли сказал:
– Проблема в том… не похоже это на все, что делал Стив… или может сделать.
– Почему?
– Он из тех, кто готов носить в кармане резиновый пузырь, чтобы громко перднуть, если решит, что это будет забавно.
– То есть?
Билли сложил листок с отпечатанным текстом и убрал в нагрудный карман рубашки.
– Для Стива это слишком сложно, слишком… тонко.
– Да, с тонкостью у нашего Стива не очень, – согласился Лэнни.
В наступившей тишине он разрядил оставшуюся половину обоймы в Багса, нанеся ему пять смертельных ранений.
– А если так и произойдет? – спросил Билли.
– Не произойдет.
– Но если?
– Маньяки-убийцы играют в такие игры только в кино. В реальной жизни они просто убивают. Власть над людьми – вот что им нужно, власть и иногда сексуальное насилие, а не загадки и шарады.
В траве блестели отстрелянные гильзы. Снижающееся к западному горизонту солнце окрашивало медные цилиндры в кроваво-золотой цвет.
Понимая, что развеять сомнения Билли не удалось, Лэнни продолжил:
– Но даже если так и будет, чего точно не будет, что можно сделать, исходя из этой записки?
– Учительницы-блондинки, пожилые женщины.
– Где-то в округе Напа.
– Да.
– Округ Напа – не Сан-Франциско, – заметил Лэнни, – но и не безлюдная местность. Множество людей во множестве городков. Управлению шерифа и всем прочим правоохранительным ведомствам округа не хватит сил, чтобы прикрыть всех.
– Всех прикрывать не нужно. Он обозначил цель: красивая блондинка-учительница.
– Это вопрос вкуса, – возразил Лэнни. – Та блондинка-учительница, которую ты сочтешь красавицей, мне может показаться уродиной.
– Я не представлял себе, что у тебя такие высокие стандарты, когда дело касается женщин.
Лэнни улыбнулся:
– Я разборчив.
– И потом, пожилая женщина, которая активно занимается благотворительностью.
Лэнни загнал в рукоятку третью обойму.
– Множество пожилых женщин активно занимаются благотворительностью. Они из того поколения, которое заботилось о соседях.
– Так ты ничего не собираешься предпринять?
– А что, по-твоему, я должен сделать?
Билли ничего не предложил, лишь отметил:
– Вроде бы мы должны что-то сделать.
– По своей сущности, полиция реагирует, а не упреждает.
– То есть сначала он должен кого-то убить.
– Он никого не собирается убивать.
– Он пишет, что убьет, – запротестовал Билли.
– Это шутка. Стив Зиллис наконец-то перерос пластиковую блевотину на полу.
Билли кивнул:
– Возможно, ты прав.
– Я уверен, что прав, – Лэнни указал на яркие фигуры, оставшиеся на стене из тройного слоя тюков с сеном. – Перед тем как сумерки помешают прицельной стрельбе, я хочу разобраться с персонажами «Шрека».
– Я думал, это хороший фильм.
– Я – не критик, – нетерпеливо бросил Лэнни, – просто человек, который хочет поразвлечься и отточить навыки, способные помочь в работе.
– Ладно, ухожу. Встретимся в пятницу за покером.
– Принеси что-нибудь.
– В смысле?
– Хосе принесет запеканку из свинины и риса. Лерой принесет пять видов сальсы[7] и много кукурузных чипсов. Почему бы тебе не принести пирог с тамалем?
Лэнни еще говорил, а у Билли скривилось лицо.
– Такое ощущение, будто мы – старые девы, собирающиеся на отходную вечеринку.
– Нас можно пожалеть, – признал Лэнни, – но мы еще не умерли.
– Откуда ты знаешь?
– Если бы мы умерли и находились в аду, – ответил Лэнни, – там не позволили бы мне получать удовольствие, рисуя персонажей мультфильмов. И это точно не рай.
К тому времени, когда Билли вернулся к своему «Эксплореру», стоящему на подъездной дорожке, Лэнни Олсен уже открыл огонь по Шреку, принцессе Фионе, Ослу и их друзьям.
На востоке небо стало сапфировым, на западе синева начала исчезать, открывая скрывавшееся под ней золото, в котором едва чувствовалась краснота.
Стоя у внедорожника, под сенью удлиняющихся теней, Билли еще несколько мгновений наблюдал, как Лэнни оттачивает свое стрелковое мастерство и, должно быть, в тысячный раз пытается убить нереализованную мечту стать художником-мультипликатором.
Глава 3
Заколдованная принцесса, заточенная в башне и спящая много лет в ожидании поцелуя, который ее разбудит, не могла быть прекраснее Барбары Мандель, лежащей на кровати в «Шепчущихся соснах».
В свете лампы ее волосы, рассыпанные по подушке, насыщенностью цвета не уступали золоту, выливающемуся из плавильного ковша.
Стоящий у кровати Билли Уайлс никогда не видел бисквитной куклы со столь бледным и безупречным цветом лица, как у Барбары. Ее кожа казалась прозрачной, словно свет проникал под поверхность и подсвечивал лицо изнутри.
Если бы он откинул тонкое одеяло и простыню, его глазам открылось бы нечто, недостойное заколдованной принцессы: трубка, хирургически введенная в желудок.
Врач прописал равномерное и постоянное кормление. Вот и сейчас работал насос, подавая в желудок строго дозированную смесь питательных веществ.
Барбара пребывала в коме почти четыре года.
Ее кома не была абсолютной. Иногда она зевала, вздыхала, поднимала правую руку к лицу, горлу, груди.
Случалось, она произносила максимум несколько отрывочных слов, обращаясь не к кому-то из людей, оказавшихся в комнате, а к призраку, которого видело ее сознание.
Но, даже говоря или двигая рукой, она не отдавала себе отчета в том, что происходило вокруг нее. Была без сознания, не реагировала на внешние раздражители.
В этот момент она лежала недвижно, с гладким, как молоко в ведре, лбом, застывшими под веками глазами, чуть раскрыв губы. Даже призрак не мог бы дышать столь беззвучно.
Из кармана пиджака Билли достал маленький блокнот с листочками, соединенными металлической спиралью, и маленькую, закрепленную на блокноте шариковую ручку. Положил их на прикроватный столик.
Обстановка комнаты была предельно простой: больничная кровать, прикроватный столик, стул. Давным-давно Билли добавил к этому высокий стул, какие обычно бывают у стойки бара, чтобы сидеть достаточно высоко и видеть Барбару.
Интернат «Шепчущиеся сосны» обеспечивал хороший уход за пациентами, но не мог похвастаться роскошью интерьеров. Половина его пациентов восстанавливалась после тяжелых операций, инсультов, инфарктов, для второй половины интернат служил постоянным и последним прибежищем.
Сев на высокий стул, откуда он хорошо ее видел, Билли рассказал Барбаре про свой день. Начал описанием рассвета, закончил тиром Лэнни, в котором мишенями служили знаменитые персонажи мультфильмов.
Хотя Барбара никогда не реагировала на его рассказы, глубоко в душе Билли надеялся, что она все-таки может его слышать. Ему хотелось верить, что его присутствие, голос, любовь утешают ее.
Рассказав все, что мог, он продолжал смотреть на нее. И не всегда видел ее нынешней. Иной раз она становилась прежней (живой и веселой), какой была бы сейчас, если бы не жестокость судьбы.
Какое-то время спустя он достал из кармана сложенную записку и прочитал ее вновь.
Едва закончил, как Барбара проговорила, причем так тихо, что он едва мог расслышать ее слова:
– Я хочу знать, что она говорит…[8]
Он вскочил со стула словно ошпаренный. Наклонился над оградительным поручнем, пристально всмотрелся в Барбару.
Никогда раньше сказанное ею в коме не имело никакого отношения к тому, что он говорил или делал, приходя к ней.
– Барбара?
Она оставалась в той же позе, с закрытыми глазами, чуть приоткрытым ртом, и жизни в ней, похоже, было не больше, чем в объекте скорби, отправившемся в последний путь на катафалке.
– Ты можешь меня слышать?
Дрожащими пальцами он коснулся ее лица. Она не отреагировала.
Он уже рассказал ей о содержимом этой странной записки, но теперь прочитал вслух, на случай, если слова, которые она прошептала, как-то связаны с запиской.
Дочитав до конца, посмотрел на Барбару. Никакой реакции. Произнес ее имя. Тот же результат.
Снова усевшись на стул, он взял со столика маленький блокнот. Маленькой ручкой записал произнесенные Барбарой семь слов, поставил дату.
Каждый год ее неестественного сна он начинал новый блокнот. И хотя в каждом была всего лишь сотня страниц размером три на четыре дюйма, практически все они оставались чистыми, потому что во время его визитов говорила она крайне редко.
«Я хочу знать, о чем она говорит».
Поставив дату после этой совершенно сознательной фразы, он пролистал странички назад, обращая внимание не на даты, а на произнесенные слова:
«барашки не могут прощать
мальчишки с мясистыми лицами
мой младенческий язык
власть его надгробного камня
папа, картофель, домашняя птица, сливы,
призма[9]
сезон темноты
оно раздувается вперед
один большой подъем
все уносится прочь
двадцать три, двадцать три».
В ее словах Билли не мог отыскать ни связи, ни ключа к чему-либо.
Время от времени – между этими случаями проходили недели и месяцы – Барбара улыбалась. Дважды при нем тихонько смеялась.
Бывало, что шептала слова, которые тревожили его, от которых по коже бежали мурашки:
«избитый, в синяках, задыхающийся,
кровоточащий
кровь и огонь
топоры, ножи, штыки
красное в их глазах, в их бешеных глазах».
Но в голосе, которым произносились эти слова, не чувствовалось ужаса. Барбара шептала их точно так же, как все остальное.
Тем не менее они пугали Билли. Он волновался, а не попала ли она, впав в кому, в какое-то темное и страшное место, где ощущала себя в западне и совсем одинокой.
На лбу появились морщинки, она заговорила снова:
– Море…
Когда он это записал, последовало:
– Что оно…
Тишина в комнате сгустилась, словно набившиеся в нее призраки остановили всякое движение воздуха.
Правая рука поднялась к губам, как будто хотела пощупать слова, которые слетали с них.
– Что оно продолжает говорить?
Это была самая связная фраза, произнесенная Барбарой за годы комы, да и никогда во время его визита она не говорила так много.
– Барбара…
– Я хочу знать, что оно говорит… море.
Рука спустилась к груди. Морщинки на лбу разгладились. Глаза, которые двигались под веками, пока она говорила, застыли.
Билли ждал, рука замерла над блокнотом, но Барбара молчала. Тишина все сгущалась и сгущалась, пока Билли наконец не почувствовал себя доисторической мухой, замершей в янтаре.
Она могла так лежать часы, дни, вечность…
Он поцеловал ее, но не в губы. Такого позволить себе не мог. Ее щека была мягкой и холодной.
Три года, десять месяцев и четыре дня прошло с того момента, как Барбара впала в кому, а еще месяцем раньше приняла от Билли обручальное кольцо.
В свете лампы ее волосы, рассыпанные по подушке, насыщенностью цвета не уступали золоту, выливающемуся из плавильного ковша.
Стоящий у кровати Билли Уайлс никогда не видел бисквитной куклы со столь бледным и безупречным цветом лица, как у Барбары. Ее кожа казалась прозрачной, словно свет проникал под поверхность и подсвечивал лицо изнутри.
Если бы он откинул тонкое одеяло и простыню, его глазам открылось бы нечто, недостойное заколдованной принцессы: трубка, хирургически введенная в желудок.
Врач прописал равномерное и постоянное кормление. Вот и сейчас работал насос, подавая в желудок строго дозированную смесь питательных веществ.
Барбара пребывала в коме почти четыре года.
Ее кома не была абсолютной. Иногда она зевала, вздыхала, поднимала правую руку к лицу, горлу, груди.
Случалось, она произносила максимум несколько отрывочных слов, обращаясь не к кому-то из людей, оказавшихся в комнате, а к призраку, которого видело ее сознание.
Но, даже говоря или двигая рукой, она не отдавала себе отчета в том, что происходило вокруг нее. Была без сознания, не реагировала на внешние раздражители.
В этот момент она лежала недвижно, с гладким, как молоко в ведре, лбом, застывшими под веками глазами, чуть раскрыв губы. Даже призрак не мог бы дышать столь беззвучно.
Из кармана пиджака Билли достал маленький блокнот с листочками, соединенными металлической спиралью, и маленькую, закрепленную на блокноте шариковую ручку. Положил их на прикроватный столик.
Обстановка комнаты была предельно простой: больничная кровать, прикроватный столик, стул. Давным-давно Билли добавил к этому высокий стул, какие обычно бывают у стойки бара, чтобы сидеть достаточно высоко и видеть Барбару.
Интернат «Шепчущиеся сосны» обеспечивал хороший уход за пациентами, но не мог похвастаться роскошью интерьеров. Половина его пациентов восстанавливалась после тяжелых операций, инсультов, инфарктов, для второй половины интернат служил постоянным и последним прибежищем.
Сев на высокий стул, откуда он хорошо ее видел, Билли рассказал Барбаре про свой день. Начал описанием рассвета, закончил тиром Лэнни, в котором мишенями служили знаменитые персонажи мультфильмов.
Хотя Барбара никогда не реагировала на его рассказы, глубоко в душе Билли надеялся, что она все-таки может его слышать. Ему хотелось верить, что его присутствие, голос, любовь утешают ее.
Рассказав все, что мог, он продолжал смотреть на нее. И не всегда видел ее нынешней. Иной раз она становилась прежней (живой и веселой), какой была бы сейчас, если бы не жестокость судьбы.
Какое-то время спустя он достал из кармана сложенную записку и прочитал ее вновь.
Едва закончил, как Барбара проговорила, причем так тихо, что он едва мог расслышать ее слова:
– Я хочу знать, что она говорит…[8]
Он вскочил со стула словно ошпаренный. Наклонился над оградительным поручнем, пристально всмотрелся в Барбару.
Никогда раньше сказанное ею в коме не имело никакого отношения к тому, что он говорил или делал, приходя к ней.
– Барбара?
Она оставалась в той же позе, с закрытыми глазами, чуть приоткрытым ртом, и жизни в ней, похоже, было не больше, чем в объекте скорби, отправившемся в последний путь на катафалке.
– Ты можешь меня слышать?
Дрожащими пальцами он коснулся ее лица. Она не отреагировала.
Он уже рассказал ей о содержимом этой странной записки, но теперь прочитал вслух, на случай, если слова, которые она прошептала, как-то связаны с запиской.
Дочитав до конца, посмотрел на Барбару. Никакой реакции. Произнес ее имя. Тот же результат.
Снова усевшись на стул, он взял со столика маленький блокнот. Маленькой ручкой записал произнесенные Барбарой семь слов, поставил дату.
Каждый год ее неестественного сна он начинал новый блокнот. И хотя в каждом была всего лишь сотня страниц размером три на четыре дюйма, практически все они оставались чистыми, потому что во время его визитов говорила она крайне редко.
«Я хочу знать, о чем она говорит».
Поставив дату после этой совершенно сознательной фразы, он пролистал странички назад, обращая внимание не на даты, а на произнесенные слова:
«барашки не могут прощать
мальчишки с мясистыми лицами
мой младенческий язык
власть его надгробного камня
папа, картофель, домашняя птица, сливы,
призма[9]
сезон темноты
оно раздувается вперед
один большой подъем
все уносится прочь
двадцать три, двадцать три».
В ее словах Билли не мог отыскать ни связи, ни ключа к чему-либо.
Время от времени – между этими случаями проходили недели и месяцы – Барбара улыбалась. Дважды при нем тихонько смеялась.
Бывало, что шептала слова, которые тревожили его, от которых по коже бежали мурашки:
«избитый, в синяках, задыхающийся,
кровоточащий
кровь и огонь
топоры, ножи, штыки
красное в их глазах, в их бешеных глазах».
Но в голосе, которым произносились эти слова, не чувствовалось ужаса. Барбара шептала их точно так же, как все остальное.
Тем не менее они пугали Билли. Он волновался, а не попала ли она, впав в кому, в какое-то темное и страшное место, где ощущала себя в западне и совсем одинокой.
На лбу появились морщинки, она заговорила снова:
– Море…
Когда он это записал, последовало:
– Что оно…
Тишина в комнате сгустилась, словно набившиеся в нее призраки остановили всякое движение воздуха.
Правая рука поднялась к губам, как будто хотела пощупать слова, которые слетали с них.
– Что оно продолжает говорить?
Это была самая связная фраза, произнесенная Барбарой за годы комы, да и никогда во время его визита она не говорила так много.
– Барбара…
– Я хочу знать, что оно говорит… море.
Рука спустилась к груди. Морщинки на лбу разгладились. Глаза, которые двигались под веками, пока она говорила, застыли.
Билли ждал, рука замерла над блокнотом, но Барбара молчала. Тишина все сгущалась и сгущалась, пока Билли наконец не почувствовал себя доисторической мухой, замершей в янтаре.
Она могла так лежать часы, дни, вечность…
Он поцеловал ее, но не в губы. Такого позволить себе не мог. Ее щека была мягкой и холодной.
Три года, десять месяцев и четыре дня прошло с того момента, как Барбара впала в кому, а еще месяцем раньше приняла от Билли обручальное кольцо.
Глава 4
Вдоль дороги, у которой находился дом Билли (стоял он на участке площадью в акр, заросшем черной ольхой и кедрами), жили еще несколько семей, так что он не мог наслаждаться уединением в той же степени, что и Лэнни.
Соседей своих он не знал. Наверное, не стал бы с ними знакомиться, даже если бы их дома смотрели окна в окна. И его весьма радовало отсутствие любопытства с их стороны.
Первый владелец его дома и архитектор, похоже, провели немало времени над проектом, потому что дом представлял собой некий гибрид между бунгало и коттеджем, какие строят в горах. По очертаниям вроде бы он более всего походил на бунгало, но обшивка из кедра, посеребренного временем, и переднее крыльцо с мощными стойками, которые поддерживали крышу, определенно принадлежали коттеджу.
В отличие от многих других домов, которым смешение стилей не шло на пользу, этот выглядел очень уютным. Особенно с диким виноградом, увивавшим стены.
Гараж стоял отдельно, за домом, в нем же Билли устроил столярную мастерскую.
Поставив «Эксплорер» в гараж и закрыв ворота, Билли через двор направлялся к дому, когда вдруг с крыши гаража заухала сова.
Никакая другая сова ей не ответила, но Билли подумал, что услышал, как пискнула мышь, и буквально почувствовал, как шебуршатся они в кустах, должно быть, бежали к высокой траве, которая росла за пределами двора.
На него навалилась усталость, мысли путались. Остановившись, Билли глубоко вдохнул, смакуя воздух, пропитанный ароматом коры и иголок кедра. Этот резкий запах прочистил голову.
Нельзя сказать, что Билли к этому стремился. В этот вечер мог бы и обойтись без ясности в мыслях. Он пил редко, но сейчас ему хотелось осушить бутылку пива или стаканчик виски.
Звезды выглядели очень уж жестокими. Да еще они и ярко сверкали в безоблачном небе, но он почему-то буквально физически ощущал их жестокость.
Ни ступени, ни половицы заднего крыльца не скрипели. Ему, как и Лэнни, хватало времени, чтобы следить за домом.
На кухне все шкафы и полки он смастерил сам. Из вишневого дерева. Пол выложил темными гранитными плитками. Столешницу подобрал под цвет того же гранита.
Просто и чистенько. В таком же стиле он намеревался отделать весь дом, но потом энтузиазм куда-то подевался.
Он достал из холодильника бутылку «Гиннесса», налил в большую кружку, добавил бурбона. Если уж он хотел выпить, то отдавал предпочтение такому коктейлю.
Телефон зазвонил, когда он готовил сэндвич с копченой колбасой.
– Алло?
На другом конце провода не отреагировали, и тогда Билли повторил:
– Алло?
В другой раз он бы подумал, что его не слышат, но не в этот вечер. Точно знал, что на том конце провода его слышат, и очень хорошо.
Слушая тишину в трубке, Билли достал из кармана отпечатанное послание. Развернул и разгладил на столешнице.
Из трубки не доносилось даже треска статических помех, не говоря уж о дыхании звонившего. С другой стороны, если ему звонил мертвяк, то он уже и не дышал.
Шутником был этот человек или убийцей, свою задачу он видел в том, чтобы запугать. Вот Билли и не стал в третий раз повторять «алло».
Они слушали молчание друг друга, словно могли почерпнуть из тишины какую-то важную информацию.
Примерно через минуту Билли задался вопросом: а может, он лишь вообразил себе, что на другом конце провода кто-то есть?
Если он действительно «говорил» сейчас с автором записки, бросить трубку первым было бы ошибкой. Такое поведение этот человек мог расценить как проявление страха или, самое меньшее, как демонстрацию слабости.
Жизнь научила его терпению. А кроме того, он не боялся показаться глупцом в собственных глазах. Поэтому ждал.
И когда связь разорвалась, он явственно услышал щелчок, доказывающий, что на том конце провода положили трубку. Лишь после щелчка пошли гудки отбоя.
Прежде чем вновь заняться сэндвичем, Билли обошел все четыре комнаты дома, заглянул и в ванную. На всех окнах опустил жалюзи.
За кухонным столом съел сэндвич и два маринованных огурца. Выпил вторую бутылку пива, уже без бурбона.
Телевизора у него не было. Развлекательные шоу вызывали зевоту, новости не волновали.
Так что пообедал он в компании собственных мыслей. Сэндвич съел быстро.
Интерес к чтению угас тремя годами, десятью месяцами и четырьмя днями раньше. Взаимная любовь к книгам, к литературе во всех ее жанрах и свела его и Барбару вместе.
На одной полке стояло собрание сочинений Диккенса (все книги с одинаковыми корешками), которое Барбара подарила ему на Рождество. Диккенса она обожала.
В эти дни он испытывал настоятельную потребность чем-то себя занять. Сидение с книгой вызывало у него тревогу. Он чувствовал себя уязвимым.
Помимо этого, в книгах хватало будоражащих идей. Они побуждали думать о том, что тебе хотелось забыть, и хотя мысли становились непереносимыми, заглушить их не было никакой возможности.
Резной деревянный потолок появился в гостиной, потому что Билли требовалось как-то занять себя. Каждую панель украшал резной орнамент, а по центру располагалась веточка с листочками, вырезанная из белого дуба, цветовое пятно на красном дереве панели.
Такие потолки не подходили ни бунгало, ни коттеджам. Билли это не волновало. На реализацию этого проекта у него уже ушли месяцы, а работы еще предстояло много.
В кабинете потолок украшала еще более изощренная резьба, чем в гостиной. Билли не подошел к столу, где стоял давно уже не используемый компьютер. Сел за верстак с разложенными на нем столярными инструментами.
Здесь также лежали и заготовки из белого дуба. Из них он собирался вырезать украшения потолочных панелей в спальне. Там еще не было и панелей.
На столе стоял проигрыватель компакт-дисков и два маленьких динамика. Билли включил проигрыватель.
Резал дерево, пока не заболели руки и перед глазами не поплыли круги. Тогда выключил музыку и пошел спать.
Лежа на спине в темноте, уставившись в потолок, который не мог увидеть, ждал, пока глаза сами закроются. Ждал.
Услышал какой-то шум на крыше. Что-то скреблось по кровельным плиткам. Должно быть, сова.
Сова не заухала. Возможно, енот. Может, кто-то еще.
Он посмотрел на светящиеся цифры электронных часов на прикроватном столике. Двадцать минут первого.
«У тебя есть шесть часов. Выбор за тобой».
Утром все будет хорошо. Все всегда было хорошо. Ну, не так чтобы совсем хорошо, но и не так плохо, чтобы не хотелось жить.
«Я хочу знать, что оно говорит, море. Что оно продолжает говорить?»
Несколько раз он закрывал глаза, но без толку. Обычно сон приходил, лишь когда они закрывались сами.
Он смотрел на часы, когда «12:59» переменилось на «1:00».
Записку, которую сунули под «дворник» на лобовом стекле, он нашел в семь вечера. Шесть часов прошло.
Кого-то убили. Или нет. Конечно же, нет.
Под скрежет когтей совы, если это была сова, он заснул.
Соседей своих он не знал. Наверное, не стал бы с ними знакомиться, даже если бы их дома смотрели окна в окна. И его весьма радовало отсутствие любопытства с их стороны.
Первый владелец его дома и архитектор, похоже, провели немало времени над проектом, потому что дом представлял собой некий гибрид между бунгало и коттеджем, какие строят в горах. По очертаниям вроде бы он более всего походил на бунгало, но обшивка из кедра, посеребренного временем, и переднее крыльцо с мощными стойками, которые поддерживали крышу, определенно принадлежали коттеджу.
В отличие от многих других домов, которым смешение стилей не шло на пользу, этот выглядел очень уютным. Особенно с диким виноградом, увивавшим стены.
Гараж стоял отдельно, за домом, в нем же Билли устроил столярную мастерскую.
Поставив «Эксплорер» в гараж и закрыв ворота, Билли через двор направлялся к дому, когда вдруг с крыши гаража заухала сова.
Никакая другая сова ей не ответила, но Билли подумал, что услышал, как пискнула мышь, и буквально почувствовал, как шебуршатся они в кустах, должно быть, бежали к высокой траве, которая росла за пределами двора.
На него навалилась усталость, мысли путались. Остановившись, Билли глубоко вдохнул, смакуя воздух, пропитанный ароматом коры и иголок кедра. Этот резкий запах прочистил голову.
Нельзя сказать, что Билли к этому стремился. В этот вечер мог бы и обойтись без ясности в мыслях. Он пил редко, но сейчас ему хотелось осушить бутылку пива или стаканчик виски.
Звезды выглядели очень уж жестокими. Да еще они и ярко сверкали в безоблачном небе, но он почему-то буквально физически ощущал их жестокость.
Ни ступени, ни половицы заднего крыльца не скрипели. Ему, как и Лэнни, хватало времени, чтобы следить за домом.
На кухне все шкафы и полки он смастерил сам. Из вишневого дерева. Пол выложил темными гранитными плитками. Столешницу подобрал под цвет того же гранита.
Просто и чистенько. В таком же стиле он намеревался отделать весь дом, но потом энтузиазм куда-то подевался.
Он достал из холодильника бутылку «Гиннесса», налил в большую кружку, добавил бурбона. Если уж он хотел выпить, то отдавал предпочтение такому коктейлю.
Телефон зазвонил, когда он готовил сэндвич с копченой колбасой.
– Алло?
На другом конце провода не отреагировали, и тогда Билли повторил:
– Алло?
В другой раз он бы подумал, что его не слышат, но не в этот вечер. Точно знал, что на том конце провода его слышат, и очень хорошо.
Слушая тишину в трубке, Билли достал из кармана отпечатанное послание. Развернул и разгладил на столешнице.
Из трубки не доносилось даже треска статических помех, не говоря уж о дыхании звонившего. С другой стороны, если ему звонил мертвяк, то он уже и не дышал.
Шутником был этот человек или убийцей, свою задачу он видел в том, чтобы запугать. Вот Билли и не стал в третий раз повторять «алло».
Они слушали молчание друг друга, словно могли почерпнуть из тишины какую-то важную информацию.
Примерно через минуту Билли задался вопросом: а может, он лишь вообразил себе, что на другом конце провода кто-то есть?
Если он действительно «говорил» сейчас с автором записки, бросить трубку первым было бы ошибкой. Такое поведение этот человек мог расценить как проявление страха или, самое меньшее, как демонстрацию слабости.
Жизнь научила его терпению. А кроме того, он не боялся показаться глупцом в собственных глазах. Поэтому ждал.
И когда связь разорвалась, он явственно услышал щелчок, доказывающий, что на том конце провода положили трубку. Лишь после щелчка пошли гудки отбоя.
Прежде чем вновь заняться сэндвичем, Билли обошел все четыре комнаты дома, заглянул и в ванную. На всех окнах опустил жалюзи.
За кухонным столом съел сэндвич и два маринованных огурца. Выпил вторую бутылку пива, уже без бурбона.
Телевизора у него не было. Развлекательные шоу вызывали зевоту, новости не волновали.
Так что пообедал он в компании собственных мыслей. Сэндвич съел быстро.
* * *
В гостиной одну стену от пола до потолка занимали полки с книгами. Большую часть жизни Билли много читал.Интерес к чтению угас тремя годами, десятью месяцами и четырьмя днями раньше. Взаимная любовь к книгам, к литературе во всех ее жанрах и свела его и Барбару вместе.
На одной полке стояло собрание сочинений Диккенса (все книги с одинаковыми корешками), которое Барбара подарила ему на Рождество. Диккенса она обожала.
В эти дни он испытывал настоятельную потребность чем-то себя занять. Сидение с книгой вызывало у него тревогу. Он чувствовал себя уязвимым.
Помимо этого, в книгах хватало будоражащих идей. Они побуждали думать о том, что тебе хотелось забыть, и хотя мысли становились непереносимыми, заглушить их не было никакой возможности.
Резной деревянный потолок появился в гостиной, потому что Билли требовалось как-то занять себя. Каждую панель украшал резной орнамент, а по центру располагалась веточка с листочками, вырезанная из белого дуба, цветовое пятно на красном дереве панели.
Такие потолки не подходили ни бунгало, ни коттеджам. Билли это не волновало. На реализацию этого проекта у него уже ушли месяцы, а работы еще предстояло много.
В кабинете потолок украшала еще более изощренная резьба, чем в гостиной. Билли не подошел к столу, где стоял давно уже не используемый компьютер. Сел за верстак с разложенными на нем столярными инструментами.
Здесь также лежали и заготовки из белого дуба. Из них он собирался вырезать украшения потолочных панелей в спальне. Там еще не было и панелей.
На столе стоял проигрыватель компакт-дисков и два маленьких динамика. Билли включил проигрыватель.
Резал дерево, пока не заболели руки и перед глазами не поплыли круги. Тогда выключил музыку и пошел спать.
Лежа на спине в темноте, уставившись в потолок, который не мог увидеть, ждал, пока глаза сами закроются. Ждал.
Услышал какой-то шум на крыше. Что-то скреблось по кровельным плиткам. Должно быть, сова.
Сова не заухала. Возможно, енот. Может, кто-то еще.
Он посмотрел на светящиеся цифры электронных часов на прикроватном столике. Двадцать минут первого.
«У тебя есть шесть часов. Выбор за тобой».
Утром все будет хорошо. Все всегда было хорошо. Ну, не так чтобы совсем хорошо, но и не так плохо, чтобы не хотелось жить.
«Я хочу знать, что оно говорит, море. Что оно продолжает говорить?»
Несколько раз он закрывал глаза, но без толку. Обычно сон приходил, лишь когда они закрывались сами.
Он смотрел на часы, когда «12:59» переменилось на «1:00».
Записку, которую сунули под «дворник» на лобовом стекле, он нашел в семь вечера. Шесть часов прошло.
Кого-то убили. Или нет. Конечно же, нет.
Под скрежет когтей совы, если это была сова, он заснул.
Глава 5
Таверна не имела названия, точнее, названием было ее функциональное назначение. На вывеске, закрепленной на вершине столба, который стоял у поворота с шоссе на обсаженную вязами автомобильную стоянку, значилось только одно слово: «ТАВЕРНА».
Принадлежало заведение Джекки О’Харе. Толстый, веснушчатый, добродушный, он для всех был другом и добрым дядюшкой.
И не имел ни малейшего желания видеть свое имя на вывеске.
В детстве Джекки хотел стать священником. Хотел помогать людям. Вести их к Богу.
Время научило его, что он не может обуздать даже свой аппетит. Еще молодым он пришел к выводу, что будет плохим священником, а вот этого ему как раз и не хотелось.
Его чувство собственного достоинства нисколько не страдало от того, что ему принадлежало чистенькое и спокойное питейное заведение, он испытывал удовлетворенность от своих достижений, но полагал, что выносить собственное имя на вывеску – потакание тщеславию.
По мнению Билли Уайлса, из Джекки вышел бы прекрасный священник. Каждому человеку трудно обуздать свои аппетиты, но редко кому свойственны человечность, мягкость, осознание собственных слабостей.
Таверна «Виноградные холмы». Таверна «Под сенью вязов». Таверна «При свете свечей». «Придорожная таверна»…
Завсегдатаи часто предлагали названия для таверны. Джекки находил их предложения неудачными, неподходящими, а то и просто глупыми.
Когда во вторник Билли приехал на работу в 10:45, на стоянке находились только два автомобиля, Джекки и Бена Вернона, дневного повара блюд быстрого приготовления.
Выйдя из «Эксплорера», Билли оглядел низкие, иззубренные холмы на другой стороне шоссе. Темно-коричневые там, где велись строительные работы, светло-коричневые, где солнце выжгло зеленую по весне траву.
«Пирлес Пропертис», транснациональная корпорация, строила там курорт высшего класса, который назвали «Виноградной страной», на участке площадью в девятьсот акров. Помимо отеля с полем для гольфа, тремя бассейнами, теннисным клубом и прочими удобствами, на территории велось строительство 190 коттеджей, каждый стоимостью во много миллионов долларов, для тех, кто привык серьезно относиться к своему досугу.
Ранней весной заложили фундаменты. Теперь поднимались стены.
Гораздо ближе, чем будущие дворцы на холмах, менее чем в сотне футов от шоссе, на лугу близилось к завершению строительство гигантского скульптурного сооружения. Высотой в семьдесят футов, длиной в сто пятьдесят, трехмерного, из дерева, выкрашенного в серый цвет с глубокими черными тенями.
В соответствии с традициями арт-деко, скульптура представляла собой стилизованный образ мощной техники, включая колеса и приводные тяги паровоза. Были там и огромные шестерни, и странные механизмы, и много чего другого, никак не связанного с поездом.
Гигантская стилизованная фигура мужчины в рабочем комбинезоне находилась в той части панно, которая вроде бы являла собой паровоз. Наклонившись, словно под сильным ветром, мужчина пытался то ли повернуть одно из колес, то ли его руки случайно попали под колесо и теперь его затягивало туда целиком.
Движущиеся части скульптурного сооружения пока еще не двигались, однако они уже создавали убедительную иллюзию движения, скорости.
Спроектировал это чудо знаменитый художник и скульптор по имени Валис (фамилии не было), и теперь он строил его с командой из шестнадцати рабочих.
Скульптурное сооружение символизировало суетность современной жизни, где индивидуума сокрушали силы общества.
В день открытия курорта Валис собирался поджечь свою скульптуру и спалить ее дотла, символизируя свободу от безумного темпа жизни, которую представлял собой новый курорт.
Большинство жителей Виноградных Холмов и окрестных городков подсмеивались над скульптурой и, когда называли ее искусством, словно брали это слово в кавычки.
Билли, наоборот, скульптура нравилась, а вот в намерении сжечь ее смысла он не находил.
Тот же художник однажды привязал двадцать тысяч наполненных гелием красных шариков к мосту в Австралии, чтобы создалось впечатление, что шарики держат мост на весу. С помощью дистанционного управления все шарики взорвались одновременно.
В том проекте Билли не понимал ни самого «искусства», ни необходимости его взрывать.
Не будучи критиком, он, однако, чувствовал, что это скульптурное сооружение или низкое искусство, или высокое ремесленничество. А сжигать его… смысла нет, все равно что ожидать, когда какой-нибудь музей отправит в костер полотна Рембрандта.
Но в современном обществе его ужасало столь многое, что он и не думал переживать из-за такого пустяка. Впрочем, в ночь сожжения не собирался наблюдать за этим действом.
Он вошел в таверну.
Воздух наполняли запахи специй. Бен Вернон готовил соус «чили».
За стойкой Джекки О’Хара проводил инвентаризацию спиртного.
– Билли, вчера вечером ты не видел специального выпуска по «Шестому каналу»?
– Нет.
– Ты не считаешь, что сообщения о НЛО и похищениях людей инопланетянами требуют специальных выпусков новостей?
– Я занимался резьбой по дереву под музыку.
– Этот парень говорит, что его забрали на материнский корабль, находящийся на околоземной орбите.
– Что в этом нового? Об этом говорят постоянно.
– Он говорит, что группа инопланетян провела ему практологическое обследование.
Билли толкнул дверцу, ведущую за стойку.
– Все они так говорят.
– Я знаю. Ты прав. Но я этого не понимаю, – Джекки нахмурился. – Представители высшей инопланетной цивилизации, в тысячи раз более разумные, чем мы, пролетают триллионы миль, пересекают межзвездное пространство, и все для того, чтобы заглянуть кому-то из нас в зад? Они что, извращенцы?
Принадлежало заведение Джекки О’Харе. Толстый, веснушчатый, добродушный, он для всех был другом и добрым дядюшкой.
И не имел ни малейшего желания видеть свое имя на вывеске.
В детстве Джекки хотел стать священником. Хотел помогать людям. Вести их к Богу.
Время научило его, что он не может обуздать даже свой аппетит. Еще молодым он пришел к выводу, что будет плохим священником, а вот этого ему как раз и не хотелось.
Его чувство собственного достоинства нисколько не страдало от того, что ему принадлежало чистенькое и спокойное питейное заведение, он испытывал удовлетворенность от своих достижений, но полагал, что выносить собственное имя на вывеску – потакание тщеславию.
По мнению Билли Уайлса, из Джекки вышел бы прекрасный священник. Каждому человеку трудно обуздать свои аппетиты, но редко кому свойственны человечность, мягкость, осознание собственных слабостей.
Таверна «Виноградные холмы». Таверна «Под сенью вязов». Таверна «При свете свечей». «Придорожная таверна»…
Завсегдатаи часто предлагали названия для таверны. Джекки находил их предложения неудачными, неподходящими, а то и просто глупыми.
Когда во вторник Билли приехал на работу в 10:45, на стоянке находились только два автомобиля, Джекки и Бена Вернона, дневного повара блюд быстрого приготовления.
Выйдя из «Эксплорера», Билли оглядел низкие, иззубренные холмы на другой стороне шоссе. Темно-коричневые там, где велись строительные работы, светло-коричневые, где солнце выжгло зеленую по весне траву.
«Пирлес Пропертис», транснациональная корпорация, строила там курорт высшего класса, который назвали «Виноградной страной», на участке площадью в девятьсот акров. Помимо отеля с полем для гольфа, тремя бассейнами, теннисным клубом и прочими удобствами, на территории велось строительство 190 коттеджей, каждый стоимостью во много миллионов долларов, для тех, кто привык серьезно относиться к своему досугу.
Ранней весной заложили фундаменты. Теперь поднимались стены.
Гораздо ближе, чем будущие дворцы на холмах, менее чем в сотне футов от шоссе, на лугу близилось к завершению строительство гигантского скульптурного сооружения. Высотой в семьдесят футов, длиной в сто пятьдесят, трехмерного, из дерева, выкрашенного в серый цвет с глубокими черными тенями.
В соответствии с традициями арт-деко, скульптура представляла собой стилизованный образ мощной техники, включая колеса и приводные тяги паровоза. Были там и огромные шестерни, и странные механизмы, и много чего другого, никак не связанного с поездом.
Гигантская стилизованная фигура мужчины в рабочем комбинезоне находилась в той части панно, которая вроде бы являла собой паровоз. Наклонившись, словно под сильным ветром, мужчина пытался то ли повернуть одно из колес, то ли его руки случайно попали под колесо и теперь его затягивало туда целиком.
Движущиеся части скульптурного сооружения пока еще не двигались, однако они уже создавали убедительную иллюзию движения, скорости.
Спроектировал это чудо знаменитый художник и скульптор по имени Валис (фамилии не было), и теперь он строил его с командой из шестнадцати рабочих.
Скульптурное сооружение символизировало суетность современной жизни, где индивидуума сокрушали силы общества.
В день открытия курорта Валис собирался поджечь свою скульптуру и спалить ее дотла, символизируя свободу от безумного темпа жизни, которую представлял собой новый курорт.
Большинство жителей Виноградных Холмов и окрестных городков подсмеивались над скульптурой и, когда называли ее искусством, словно брали это слово в кавычки.
Билли, наоборот, скульптура нравилась, а вот в намерении сжечь ее смысла он не находил.
Тот же художник однажды привязал двадцать тысяч наполненных гелием красных шариков к мосту в Австралии, чтобы создалось впечатление, что шарики держат мост на весу. С помощью дистанционного управления все шарики взорвались одновременно.
В том проекте Билли не понимал ни самого «искусства», ни необходимости его взрывать.
Не будучи критиком, он, однако, чувствовал, что это скульптурное сооружение или низкое искусство, или высокое ремесленничество. А сжигать его… смысла нет, все равно что ожидать, когда какой-нибудь музей отправит в костер полотна Рембрандта.
Но в современном обществе его ужасало столь многое, что он и не думал переживать из-за такого пустяка. Впрочем, в ночь сожжения не собирался наблюдать за этим действом.
Он вошел в таверну.
Воздух наполняли запахи специй. Бен Вернон готовил соус «чили».
За стойкой Джекки О’Хара проводил инвентаризацию спиртного.
– Билли, вчера вечером ты не видел специального выпуска по «Шестому каналу»?
– Нет.
– Ты не считаешь, что сообщения о НЛО и похищениях людей инопланетянами требуют специальных выпусков новостей?
– Я занимался резьбой по дереву под музыку.
– Этот парень говорит, что его забрали на материнский корабль, находящийся на околоземной орбите.
– Что в этом нового? Об этом говорят постоянно.
– Он говорит, что группа инопланетян провела ему практологическое обследование.
Билли толкнул дверцу, ведущую за стойку.
– Все они так говорят.
– Я знаю. Ты прав. Но я этого не понимаю, – Джекки нахмурился. – Представители высшей инопланетной цивилизации, в тысячи раз более разумные, чем мы, пролетают триллионы миль, пересекают межзвездное пространство, и все для того, чтобы заглянуть кому-то из нас в зад? Они что, извращенцы?