Страница:
Отперев дверь собственным ключом, Перегуда первым вошел внутрь и дождался, когда гость захлопнет ее за собой, после чего включил верхнее освещение, и тогда стал виден небольшой предбанник без окон, в который выходили три двери. Открыв, опять же при помощи ключа, правую, он, уже не оглядываясь, пошел вперед. Еще одна дверь, на этот раз не стальная, а просто герметичная, и они оказались в довольно просторной комнате, заставленной оборудованием.
Оглядев его, Горнин не то осуждающе, не то с пониманием покачал головой.
– Ну? – спросил Перегуда не без тайной гордости. – Приступим?
На запуск и прогрев приборов ушло минут пять, и все это время гость расхаживал по комнате и с интересом глядел на всю эту машинерию, так же, казалось, далекую от практической магии, как подвал средневекового алхимика от современного химико-перерабатывающего комплекса – и по содержанию, и по стоимости. То, что находилось здесь, стоило не просто дорого, а очень дорого, и производилось в единичных экземплярах. Горнин даже не предполагал, что на территории страны есть еще один комплект оборудования, не только не уступающий имеющемуся в подольской лаборатории, но и, не исключено, в чем-то его превосходящий. Во всяком случае, некоторые образцы были явно новее. И на всех – это Горнин отметил особо – положенные пломбы и заговоры, полностью идентичные оригинальным. Но сам факт существования подобной лаборатории, находящейся в полном распоряжении Перегуды, его насторожил. Он-то предполагал, что это могут быть, ну, несколько приборов, что ли, не исключено, что бэу. А тут такое. Разглядывая это богатство, Горнин все никак не мог решить, как ему к этому относиться.
– Где ж ты на такое денег взял? А, Рома?
– Достал, – двусмысленно ответил Перегуда, усаживаясь в кресле. – Давай, начинаем.
В подобной обстановке как-то неудобно было пользоваться привычно-обиходными словечками типа «след», "отпечаток", «заплатка» и тем более «плевок». В легком гудении вентиляторов и торжественном, чуть ли не алтарном сиянии приборных панелей можно было говорить только «маг-матрица» или, как пишется в официальном заключении, "образец остаточного фона, возникшего вследствие М-воздействия на предложенный объект".
Конечно, работать здесь было не в пример быстрее и удобнее, чем со старыми фолиантами и оберегами, да и результаты получались куда более точными.
У них, как и у некоторых других экспертов, существовали электронные пробники-накопители, облегчающие работу с аппаратурой, но до сегодняшнего дня они ими не пользовались, предпочитая работать по старинке, считая испытанный столетиями способ более надежным. Хотя и без консерватизма, свойственного людям не первой молодости, тут не обошлось. Но сегодня Перегуда удивил его второй раз, когда достал из внутреннего кармана пиджака штатный накопитель, внешне напоминающий электронный диктофон, и присоединил его к прибору. Для забора проб его необязательно доставать из кармана, достаточно просто включить, что, как видно, Перегуда и сделал, причем сделал незаметно. Ну-ну.
Они сидели каждый перед своим монитором и при помощи клавиатуры и «мышки» раскладывали введенный в электронную память М-фактор, поэлементно сравнивая его с образцом.
И вместе, и порознь эти двое провели десятки, если не сотни подобного рода исследований, так что работу свою знали и могли бы действовать побыстрее. Так бы оно и происходило, если б дело не было столь деликатным, напрямую касающимся их обоих. При этом оба молча подразумевали, что знают ответ на ими же самими поставленный вопрос. При этом оба были бы не прочь получить отрицательный результат, но в то же время готовы воспользоваться и положительным. Они слишком давно знали друг друга, давно не любили и терпели, пожиная плоды кем-то придуманной схемы руководителей-соперников, практически не имеющих возможности полюбовно договориться хоть о чем-то.
Работая, Горнин пару раз бросал взгляд в сторону Перегуды, который орлом нацелился на монитор перед собой.
Аппаратура позволяла с большой точностью определить не только автора М-воздействия, но и расшифровать его структуру, а также определить время, в которое был произведен посыл, и его мощность. Пусть при этом не всегда удавалось узнать, было ли это, скажем, произнесенное по-русски "Черт побери!" или же ирокезское проклятие, переводимое примерно как "Чтоб у тебя никогда не было хорошей охоты!", по содержанию эквивалентное тому, как если бы человеку запретили принимать пищу, то есть обрекали его на голод.
Аппаратура, даже такая мощная, во многих случаях, особенно когда дело касалось не очень распространенных языков или диалектов, до таких тонкостей неспособна была докопаться. Впрочем, от нее этого, как правило, и не требовалось. Была задача идентифицировать личность заклинателя, то есть установить соответствие представленному образцу или образцам, и определить время, когда он совершал свои действия. И с этим техника справлялась.
Теперь же, сидя перед монитором, как бы разделенным на две части – на левой характеристики исследуемых образцов, на правой эталонные, – Горнин еще и прикидывал, для чего Перегуде потребовалась вся эта техника, явно новенькая, и одновременно Павел. Стоило ему только совместить эти две величины – аппаратура и маг, наставником которого он еще недавно считался, – как ответ напрашивался сам собой. Маг-директор собирался, если можно так сказать, препарировать М-воздействие Мамонтова, на основе этого либо улучшить собственные показатели, либо создать нечто новое. Что-нибудь вроде М-бомбы или М-пушки. А почему нет? Если человек умеет плеваться, то отчего б и не создать машину, способную делать это во сто крат лучше. А если есть человек, способный производить магические действия, то почему бы не сделать маг-машину? Тут главное – суметь разложить явление на составляющие и проанализировать их. А уж воспроизвести-то! Было бы из чего.
Горнин снова покосился вправо. Перегуда невозмутимо работал, целиком, казалось, поглощенный процессом, и по нему нельзя было понять, какие мысли в это время его посещают.
Когда они договаривались по поводу Павла, речь шла всего о неделе. Не такой уж и большой срок, если рассудить. Тогда получается, что если речь и впрямь идет о некоем машинном воспроизведении, казалось бы, чисто человеческих способностей, то у Ромы все на мази, дело за малым. Но если так…
Что же получается-то, Господи?!
Мог Перегуда подстроить ту историю со зверями? В смысле, снять защитные заклинания и прочее? Легко! Если же у него был – а это тоже возможно – эталон М-воздействия Паши, то он легко его мог подставить вместо своего. Та же история с банком. Причем как в одном, так и во втором случае ему вовсе не обязательно было действовать самому. Если начнется следствие Сообщества, ему потребуется качественное, а не подстроенное алиби. Значит, требуется другой исполнитель. Человек для этого у него всегда найдется. Та же его дочь, к примеру. Хотя, помнится, работала она слабо. Ну да папочка и поднатаскать мог. Да это сейчас и не так важно. А уж парнишку своего угробить – ему раз плюнуть. Ведь наверняка он с ним контактировал. Скажем, из благих побуждений. Хотел якобы развить в нем магические способности. Нормальное объяснение, поскольку такая практика распространена. Взять хоть того же Мерлина, который делал из мальчика Артура короля с необыкновенными способностями. Хотел и сделал. Такое сплошь и рядом.
Да, Перегуда, с его жуткими амбициями, со скрытыми претензиями на лидерство, вполне в состоянии пойти на такой шаг. Вполне! И ему что Двойка, что само Сообщество – только помеха. Он хочет быть одним и первым. Ради этого он и пошел на то, чтобы подвергнуть М-атаке своего коллегу-антипода, что противоречит всем правилам и традициям. Поскольку все эти правила он собирается просто-напросто похерить!
Тогда легко можно предположить, что вся эта аппаратура уже откалибрована так, как это нужно Перегуде! И все их теперешние исследования – фикция. Даже М-пломбы не могут служить гарантией качественности ее настройки, если "друг Рома" научился подделывать или, если угодно, воспроизводить следы. Горнин ему нужен лишь как ширма, как оправдание, причем временное, потребное всего на несколько дней, необходимых для того, чтобы прибрать все к своим рукам.
Такие попытки в истории человечества происходили неоднократно, некоторые были более, другие менее успешными и, как следствие, известными. Одна из самых широко освещенных происходила в период XIII–XVI веков, когда в борьбу за единовластие самым активным образом включилась католическая церковь в лице ее боевого отряда – инквизиции. В этот же период, а именно к весне 1487 года, была подготовлена знаменитая книга, посвященная теме пыток и уничтожения, – "Молот ведьм". Конечно, как это всегда бывает во время глобальных процессов, была чертова уйма перехлестов и ошибок, а то и просто мошенничества с целью наживы, когда имущество обвиняемых делилось между доносчиком и судьей. А парни, действовавшие под эгидой Мальтийского ордена? Они слишком зарвались, слишком обогатились, слишком все делали напоказ, до того, что им стали завидовать. И нашлись люди, сумевшие при официальной помощи короля посягнуть на их богатства. Недвижимость-то, естественно, отобрали, но основные ценности тогда успели вывезти в Россию, которая на этих инвестициях начала свой неожиданный и невиданный экономический рост. А Сталин? Ведь он чуть ли не прилюдно объявил старых большевиков и иже с ними, всех тех, кто готовил смуту и в итоге совершил Октябрьский переворот, сборищем чертей, которых следует уничтожить в кратчайшие сроки любым способом. Гитлер, мистическая составляющая идеологии которого известна куда больше, тоже не щадил ни своих, ни в особенности чужих. К счастью, на определенном этапе поиски и того, и другого удалось переориентировать на Азию, точнее, на Тибет, как это удавалось со многими правителями до них и будет удаваться в будущем, что позволило взять тайм-аут и перегруппировать силы, выведя из-под удара некоторых магов. Но, как то всегда и бывает после паузы, с тем большей силой удар пришелся по остальному народу. Так было при Христе, при альбигойцах, во время черносотенных погромов, да и при всех остальных, кого называли еретиками, вероотступниками, неверными и как бы то ни было еще.
Вспомнив все это в одно мгновение, Горнин почувствовал озноб. Иметь единого бога в лице Перегуды он никак не хотел. Ну то есть совершенно.
Его собственная судьба в этом свете представилась ему со всей очевидностью.
Необходимо было срочно проверить работу оборудования, истинность его показаний. Но как?
Что он здесь и сейчас мог использовать в качестве эталонов? Себя? Перегуду? Очевидно, что тот все это предусмотрел и сумел соответствующим образом подготовиться. Много ли надо ума, чтобы откалибровать приборы под небольшой перечень возможных объектов исследования!
Горнин сосредоточился и посмотрел на экран, где процесс идентификации, точнее, сравнения, подходил к концу. И уже были видны первые результаты. М-матрица Павла Мамонтова чем дальше, тем больше совпадала со взятыми с места преступления образцами. Очевидно, что для полной идентичности оставались минуты. Ах ты ж Рома, сукин сын!
– Пойду покурю, – сказал Горнин, вставая с кресла.
– Не терпится?
– А что, здесь прикажешь дымить?! Я еще с ума не сошел. Или ты разрешаешь? – подло-ехидным голосом спросил, а если точнее, подколол маг-директор, доставая пачку сигарет.
Мол, если ты такой богатый, то, может, ради старой дружбы готов болт забить на всю эту дорогущую технику, которой не то что табачный дым – дыхание вредно. Маски-респираторы и прочие предохранительные средства, которыми оба пользовались в подольской лаборатории, они здесь не надели больше из пижонства, а Горнин еще и из вредности, но уж курить тут – верх безумия. Или вредности.
– Да иди ты!
– Как скажешь, начальник. Дверку-то открой.
Перегуда отлип от монитора и посмотрел на него своим ястребиным взглядом.
– Пойдем. Я тоже подышу.
– Ну пойдем, глотнем воздуха свободы.
По сравнению с теплой и душноватой атмосферой лаборатории – подпольной, кстати! – на улице было свежо и просторно, даже накатывающий морозец не чувствовался. Горнин закурил, глубоко и с удовольствием затягиваясь.
– Чего ты добиваешься? – спросил он вполне мирно, вместе со словами выдувая табачный дым.
– Истины.
– Да? Интересно. А она какая, твоя истина? В чем она состоит?
– Не задавай детских вопросов, – почти скороговоркой ответил Перегуда. Маг-директор явно на что-то настраивался.
– Детские вопросы самые правильные, – продолжал бездумно болтать Горнин, точечно щупая пространство. Хоть что-нибудь! Охранник бы какой попался, что ли. Вон их сколько, а тут вдруг ни одного. Или кошку какую приблудную. Собаку. Ему нужно было срочно, просто немедленно проверить калибровку оборудования. Другого времени не будет. Или стоит начать разговор про Подольск?
– Сука!!! – вдруг заорал Перегуда и посмотрел на своего визави просто зверским взглядом.
– Чего?! – вмиг озлобился Горнин, вырвав из губ сигарету на половине затяжки. Давненько он не слышал в свой адрес подобных слов. – А в харю не дать?
В клинике, где он когда-то работал, народ был простой, провинциальный, неизбалованный столичным образованием и уж тем более этикетом. Одним из исключений служил доцент физмат наук, приехавший к родственникам погостить, да подзадержавшийся на почве глубокого алкогольного психоза. Он как-то очень быстро забыл про свою интеллигентность и кулаками выбивал из соседа, слесаря совхозных реммастерских, признание того, что тот продал душу дьяволу. А чтобы такого больше не случилось, то есть чтобы у бедолаги не было валюты для подобных сделок, забирал у него порцию жидкой каши, которую и съедал с невероятной скоростью и жадностью. В то время доцент был физически очень силен. Прочий люд тоже не отличался повышенной интеллигентностью, и это невольно проецировалось на персонал больницы. Да что там говорить – врачи вообще очень циничные люди, при случае не брезгующие крепким словцом, ну а работники психиатрических заведений закрытого типа в особенности.
Вообше-то по своей природной конституции Перегуда худой, как палка от швабры. Но такая элегантная, просто заморская, импортная швабра. Лощеная, дорогая, даже где-то эксклюзивная. А тут его щеки – Горнин посмотрел и даже несколько испугался – раздулись пузырем. Глаза навыкат. Плохо человеку. Ну точно плохо. И бывшему врачу уже вроде и расхотелось бить в рожу. Клятва Гиппократа в этом сыграла, надо думать, не последнюю роль.
– Ушел! – выкрикнул Перегуда, срываясь с места. Стартовал он, как заправский спортсмен-олимпиец, серьезно рассчитывающий на золотую медаль. Ситуация получилась явно нестандартная, но Горнину вдруг вспомнился его бывший пациент, почему-то считавший себя не Наполеоном или хотя бы Брежневым, что было бы уместно, учитывая время, в которое проистекала его болезнь, а Знаменским, не больше не меньше. То есть не знатоком из телесериала про милицию, а одним из братьев-бегунов, в чью честь назван стадион в Москве. В первое время тот, выйдя на прогулку, разминался и потом бросался вскачь – прямо на крупноячеистую проволочную сетку, опоясывающую прогулочный дворик. Позже персиковое масло и другие действенные препараты отучили его от этой пагубной привычки изображать из себя известно кого, но стартовал он – когда еще стартовал – точно с таким же выражением лица. Но тот был психом, а этот… Впрочем, про Наполеона и других диктаторов, как состоявшихся, так и нет, тоже говорят, что с головой у них было не все в порядке.
Горнин никогда не видел коллегу бегающим. Да, наверное, тот никогда этим и не увлекался, а судя по тому, как он нелепо вскидывал ноги на бегу, то и в школе отлынивал от уроков физкультуры.
В сущности, было понятно, что произошло, но маг-директор не стал упускать редкую возможность насладиться поражением своего соперника. Поэтому он, отбросив сигарету, поспешил следом, правда, не бегом, всего лишь быстрым шагом, максимально быстрым, на который он был способен, но и это можно было считать событием экстраординарным.
Он еще только выходил из-за угла, когда "друг Рома" влетел в дверь флигеля, за счет преимущества в скорости преодолев расстояние чуть ли не вдвое большее, чем его оппонент. Охранник, до этого, видимо, безмятежно прогуливавшийся во дворе, уже спешил следом за хозяином, при этом лицо его было растерянным и сосредоточенным одновременно.
Как Горнин ни торопился, секьюрити, бывший моложе мага лет на двадцать пять, опередил его, без всякого уважения обогнав в нескольких метрах от двери.
Поэтому, когда он, отдуваясь, вошел в комнату, он застал безобразную сцену в самом разгаре. Перегуда, растерявший свою невозмутимость, кричал, ругался, грозился всех поувольнять к известной матери и вообще демонстрировал собственное бессилие.
С появлением Горнина он перекинулся на него:
– Это все твои штучки! Это ты все подстроил! Я знаю! Только запомни, это тебе с рук не сойдет! Хватит, я долго терпел. Вызывайте милицию! Я тебе устрою Куликовскую битву.
– Ментам сдашь? Или уволишь? – спросил Горнин, рассматривая оплывающий, рушащийся фантом, даже не столько рассматривая, сколько беря пробу, до чего Перегуда, кажется, не додумался.
– Найду что сделать!
Тут дверь открылась, и появилось новое действующее лицо – «нюхачка» Марина.
– Здравствуйте! – громко и очень отчетливо проговорила она, так, как это делают девочки-отличницы, уверенные в себе и привыкшие отвечать у доски четко и ясно. Наверное, она тоже была из таких. Почему-то раньше он за ней подобного не замечал.
Перегуда посмотрел на нее зверем.
– Что надо?!
– Я приехала.
– И что нам теперь, плясать от радости?
– Как хотите.
– Это вообще кто? – спросил он, обращаясь к охраннику, маячившему за ее спиной.
– Это моя сотрудница, – опередил того Горнин. – Проходи, полюбуйся. – И показал на тающий фантом.
Марина подошла. Полюбовалась. Даже рукой потрогала то, чего охранники не видели и видеть не могли, поэтому лица у них были обалдевшие. И отошла в сторону. Скромно, без комментариев.
Перегуда несколько секунд следил за ее манипуляциями, а потом не выдержал:
– Ну и чего она тут делает? Я куда сказал отвести?
– Туда, – ткнул пальцем вверх охранник, приведший ее.
– Ну так и давай туда!
– Но она сама…
– Быстро!
Перегуда еще орал, но было заметно, что он выдыхается. Павел ушел, это факт, а какой смысл орать по поводу свершившегося факта? Тем более при посторонних. Это всего лишь означает потерю лица. Ведь ужасно не то, что Павел ушел. В конце концов, это его личное дело. Никто не имеет права держать его взаперти до тех пор, пока его вина не доказана. Да и потом, честно говоря, тоже. Для Перегуды страшно другое, то, что он не сумел удержать под контролем какого-то там Мамонтова. А ведь он его держал, постоянно держал – факт!
Достав сигареты, Горнин закурил, даже не подумав спросить у хозяина разрешения; здесь и без того было хорошо накурено, а пепельница полна окурков.
– Концерт закончен? – осведомился он, чувствуя удовлетворение. Перегуда промолчал, но его реплика в данной мизансцене была необязательной. – Тогда вы свободны, – отпустил маг-директор охрану.
– Зачем ты это сделал? – спросил Перегуда, когда они остались вдвоем, если не считать постепенно рассасывающегося фантома.
– В чем ты меня обвиняешь? Я не понимаю.
– Интриган.
– Коне-ечно! Ты бы на себя посмотрел, – Горнин пыхнул сигаретой. – А чего ты, собственно, так раздухарился?
– Он преступник.
– Это пока еще никто не доказал.
– Я докажу. Мы докажем! Вместе. И ты не сможешь от этого увильнуть! – заключил Перегуда торжествующе.
– Все-то ты меня обвиняешь. И то я, и се я. Кругом виноват. Только ты один у нас белый и пушистый. Как унитазный ершик.
– Не смей меня оскорблять!
– Да кто тебя оскорбляет? Если ты намекаешь на меня, так я, наоборот, – хвалю. Даже, можно сказать, завидую твоей чистоте и непорочности. Только вот что-то мне подсказывает, что нашей с тобой, Ромочка, дружбе скоро придет конец.
– Что ты имеешь в виду? – насторожился Перегуда.
– Комиссию.
– Нет! Для этого нет никаких оснований!
– Это ты так думаешь.
Положение маг-директора подразумевает не только власть – большую, даже огромную, практически неограниченную, – но и многие сопутствующие ей прелести. Увы, существуют и ограничения, одно из главных – коллега-оппонент. То, что на него приходится постоянно оглядываться, – это еще полбеды. Но тот в самый неподходящий момент может захотеть снять с себя корону, и тогда второй автоматически лишается своей безо всякой надежды когда-либо снова ее примерить. Именно на это сейчас намекнул Горнин.
– Ты блефуешь!
– Пока что я размышляю.
– Что ты предлагаешь? Закрыть дело Мамонтова?
– С какой стати? Не вижу для этого никаких оснований.
– В таком случае стоит констатировать, что до сегодняшнего дня у нас было полное взаимопонимание. – Оно таким и останется, – как можно увереннее сказал Перегуда.
Ничего не ответив, Горнин принялся тщательно тушить окурок, короткими тычками давя его в пепельнице, и тихонько засвистел мотив "Взвейтесь кострами, синие ночи". Перегуда смотрел на него с окаменевшим лицом. Потом повернулся и направился к двери, бросив на ходу: "Я пошел работать".
Проводив его взглядом, маг-директор усмехнулся: намек был услышан и понят. Коллега надолго лишится душевного спокойствия.
Выйдя в коридор, некоторое время он ждал Марину, прислонившись спиной к стойкам лестницы, ведущей наверх. Когда та спустилась, задал только один вопрос:
– Ну?
– Не знаю, – ответила она.
– То есть как? – удивился маг-директор. Искренне удивился. – Что ты не знаешь? Он это или нет?
– Я и говорю – не знаю.
Тогда он решил сменить тактику. Подошел к ней, приобнял за плечо, прижал к себе и тихо, понизив тональность, так что получилось задушевно, сказал:
– Я тебя понимаю. Олень хорошо понимаю. Верь мне. Сам, знаешь ли… М-да. В общем, ты знаешь, как я отношусь к Паше. Я ему зла не желаю и не сделаю. Ты мне веришь?
Говорил, а сам прислушивался к ее состоянию, решая про себя – давить на нее или пока не стоит. Она ж почувствует. Она вообще такие вещи хорошо чувствует. И эти его сомнения сейчас – тоже.
Она кивнула.
– Только вопрос очень серьезный. Чтобы его защитить, мне нужно знать правду. Всю правду. Иначе такого можно нагородить!.. Скажи мне как есть.
– Я не уверена, – произнесла она и отстранилась.
Он не стал настаивать и позволил ей увеличить дистанцию.
– В чем ты не уверена? – мягко спросил Горнин.
– Что это он. Вообще не уверена.
– В каком смысле "вообще"?
– Здесь и там, в банке. Что-то не то.
– Подожди. Это крайне важно. Ты уверена… То есть… Тьфу, черт! У тебя есть сомнения?
Марина снова кивнула.
– Вот как. Интересно. Ладно. Можешь, если хочешь, уехать. А можешь подождать меня в машине. Думаю, минут через сорок или час я освобожусь. Подождешь?
– Ладно.
Когда он вернулся в лабораторию, Роман Георгиевич даже не посмотрел в его сторону, продолжая работать. И только минут через пять, когда Горнин уже ввел данные для тестирования, тот сказал:
– Зря ты так. Я не хотел тебя подставлять или, хуже того, обидеть. Сам понимаешь, мне это ни к чему. Мы с тобой одной веревочкой связаны.
– Тогда я не понимаю твоих действий.
Перегуда ответил не сразу. Некоторое время он смотрел то на один, то на другой экран, не то что-то прикидывая по поводу того, что там появлялось, не то формулируя ответ.
– Хорошо. Я скажу. Не хотел тебя раньше времени волновать…
– Вот спасибо-то!
– Через несколько дней все стало бы ясно. Но события начали развиваться совсем не так, как я предполагал.
– А яснее нельзя? – сварливо осведомился Горнин. Он с некоторым удивлением увидел, что аппаратура легко прошла первый тест, показывающий, что система работает штатно. Правда, тест был из самых простых. Он загрузил следующий.
– Можно. Но для начала скажу, что я не хочу в отставку. И ты не хочешь! Поэтому давай не будем хвататься за вилы и устраивать бог весть что. Я хочу сделать так, чтобы всем нам, тебе и мне в том числе, было лучше.
На экране цифры показывали, что идентичность М-воздействия, обрушившегося на этого парня – как его, кстати, зовут? – и Мамонтова уже достигла восьмидесяти одного процента. Учитывая, что погрешность в такого рода анализах никак не меньше семи процентов, а в действительности и все десять, порой и больше, то результат вплотную приближался к своему естественному максимуму. Но Марина сказала: "Не уверена". Неужели Рома все же пошалил с аппаратурой? Надо было ехать в Подольск.
– Давай без лирических отступлений! Сказать честно, я от тебя сегодня уже устал. Как-то вдруг тебя стало очень много. Или ты решил перетянуть одеяло на себя?
– Брось ерунду пороть. Хотя при известных условиях, может, и не отказался бы, но сейчас не тринадцатый век и даже не девятнадцатый. Мир оказался очень небольшим. Я сделал открытие.
Оглядев его, Горнин не то осуждающе, не то с пониманием покачал головой.
– Ну? – спросил Перегуда не без тайной гордости. – Приступим?
На запуск и прогрев приборов ушло минут пять, и все это время гость расхаживал по комнате и с интересом глядел на всю эту машинерию, так же, казалось, далекую от практической магии, как подвал средневекового алхимика от современного химико-перерабатывающего комплекса – и по содержанию, и по стоимости. То, что находилось здесь, стоило не просто дорого, а очень дорого, и производилось в единичных экземплярах. Горнин даже не предполагал, что на территории страны есть еще один комплект оборудования, не только не уступающий имеющемуся в подольской лаборатории, но и, не исключено, в чем-то его превосходящий. Во всяком случае, некоторые образцы были явно новее. И на всех – это Горнин отметил особо – положенные пломбы и заговоры, полностью идентичные оригинальным. Но сам факт существования подобной лаборатории, находящейся в полном распоряжении Перегуды, его насторожил. Он-то предполагал, что это могут быть, ну, несколько приборов, что ли, не исключено, что бэу. А тут такое. Разглядывая это богатство, Горнин все никак не мог решить, как ему к этому относиться.
– Где ж ты на такое денег взял? А, Рома?
– Достал, – двусмысленно ответил Перегуда, усаживаясь в кресле. – Давай, начинаем.
В подобной обстановке как-то неудобно было пользоваться привычно-обиходными словечками типа «след», "отпечаток", «заплатка» и тем более «плевок». В легком гудении вентиляторов и торжественном, чуть ли не алтарном сиянии приборных панелей можно было говорить только «маг-матрица» или, как пишется в официальном заключении, "образец остаточного фона, возникшего вследствие М-воздействия на предложенный объект".
Конечно, работать здесь было не в пример быстрее и удобнее, чем со старыми фолиантами и оберегами, да и результаты получались куда более точными.
У них, как и у некоторых других экспертов, существовали электронные пробники-накопители, облегчающие работу с аппаратурой, но до сегодняшнего дня они ими не пользовались, предпочитая работать по старинке, считая испытанный столетиями способ более надежным. Хотя и без консерватизма, свойственного людям не первой молодости, тут не обошлось. Но сегодня Перегуда удивил его второй раз, когда достал из внутреннего кармана пиджака штатный накопитель, внешне напоминающий электронный диктофон, и присоединил его к прибору. Для забора проб его необязательно доставать из кармана, достаточно просто включить, что, как видно, Перегуда и сделал, причем сделал незаметно. Ну-ну.
Они сидели каждый перед своим монитором и при помощи клавиатуры и «мышки» раскладывали введенный в электронную память М-фактор, поэлементно сравнивая его с образцом.
И вместе, и порознь эти двое провели десятки, если не сотни подобного рода исследований, так что работу свою знали и могли бы действовать побыстрее. Так бы оно и происходило, если б дело не было столь деликатным, напрямую касающимся их обоих. При этом оба молча подразумевали, что знают ответ на ими же самими поставленный вопрос. При этом оба были бы не прочь получить отрицательный результат, но в то же время готовы воспользоваться и положительным. Они слишком давно знали друг друга, давно не любили и терпели, пожиная плоды кем-то придуманной схемы руководителей-соперников, практически не имеющих возможности полюбовно договориться хоть о чем-то.
Работая, Горнин пару раз бросал взгляд в сторону Перегуды, который орлом нацелился на монитор перед собой.
Аппаратура позволяла с большой точностью определить не только автора М-воздействия, но и расшифровать его структуру, а также определить время, в которое был произведен посыл, и его мощность. Пусть при этом не всегда удавалось узнать, было ли это, скажем, произнесенное по-русски "Черт побери!" или же ирокезское проклятие, переводимое примерно как "Чтоб у тебя никогда не было хорошей охоты!", по содержанию эквивалентное тому, как если бы человеку запретили принимать пищу, то есть обрекали его на голод.
Аппаратура, даже такая мощная, во многих случаях, особенно когда дело касалось не очень распространенных языков или диалектов, до таких тонкостей неспособна была докопаться. Впрочем, от нее этого, как правило, и не требовалось. Была задача идентифицировать личность заклинателя, то есть установить соответствие представленному образцу или образцам, и определить время, когда он совершал свои действия. И с этим техника справлялась.
Теперь же, сидя перед монитором, как бы разделенным на две части – на левой характеристики исследуемых образцов, на правой эталонные, – Горнин еще и прикидывал, для чего Перегуде потребовалась вся эта техника, явно новенькая, и одновременно Павел. Стоило ему только совместить эти две величины – аппаратура и маг, наставником которого он еще недавно считался, – как ответ напрашивался сам собой. Маг-директор собирался, если можно так сказать, препарировать М-воздействие Мамонтова, на основе этого либо улучшить собственные показатели, либо создать нечто новое. Что-нибудь вроде М-бомбы или М-пушки. А почему нет? Если человек умеет плеваться, то отчего б и не создать машину, способную делать это во сто крат лучше. А если есть человек, способный производить магические действия, то почему бы не сделать маг-машину? Тут главное – суметь разложить явление на составляющие и проанализировать их. А уж воспроизвести-то! Было бы из чего.
Горнин снова покосился вправо. Перегуда невозмутимо работал, целиком, казалось, поглощенный процессом, и по нему нельзя было понять, какие мысли в это время его посещают.
Когда они договаривались по поводу Павла, речь шла всего о неделе. Не такой уж и большой срок, если рассудить. Тогда получается, что если речь и впрямь идет о некоем машинном воспроизведении, казалось бы, чисто человеческих способностей, то у Ромы все на мази, дело за малым. Но если так…
Что же получается-то, Господи?!
Мог Перегуда подстроить ту историю со зверями? В смысле, снять защитные заклинания и прочее? Легко! Если же у него был – а это тоже возможно – эталон М-воздействия Паши, то он легко его мог подставить вместо своего. Та же история с банком. Причем как в одном, так и во втором случае ему вовсе не обязательно было действовать самому. Если начнется следствие Сообщества, ему потребуется качественное, а не подстроенное алиби. Значит, требуется другой исполнитель. Человек для этого у него всегда найдется. Та же его дочь, к примеру. Хотя, помнится, работала она слабо. Ну да папочка и поднатаскать мог. Да это сейчас и не так важно. А уж парнишку своего угробить – ему раз плюнуть. Ведь наверняка он с ним контактировал. Скажем, из благих побуждений. Хотел якобы развить в нем магические способности. Нормальное объяснение, поскольку такая практика распространена. Взять хоть того же Мерлина, который делал из мальчика Артура короля с необыкновенными способностями. Хотел и сделал. Такое сплошь и рядом.
Да, Перегуда, с его жуткими амбициями, со скрытыми претензиями на лидерство, вполне в состоянии пойти на такой шаг. Вполне! И ему что Двойка, что само Сообщество – только помеха. Он хочет быть одним и первым. Ради этого он и пошел на то, чтобы подвергнуть М-атаке своего коллегу-антипода, что противоречит всем правилам и традициям. Поскольку все эти правила он собирается просто-напросто похерить!
Тогда легко можно предположить, что вся эта аппаратура уже откалибрована так, как это нужно Перегуде! И все их теперешние исследования – фикция. Даже М-пломбы не могут служить гарантией качественности ее настройки, если "друг Рома" научился подделывать или, если угодно, воспроизводить следы. Горнин ему нужен лишь как ширма, как оправдание, причем временное, потребное всего на несколько дней, необходимых для того, чтобы прибрать все к своим рукам.
Такие попытки в истории человечества происходили неоднократно, некоторые были более, другие менее успешными и, как следствие, известными. Одна из самых широко освещенных происходила в период XIII–XVI веков, когда в борьбу за единовластие самым активным образом включилась католическая церковь в лице ее боевого отряда – инквизиции. В этот же период, а именно к весне 1487 года, была подготовлена знаменитая книга, посвященная теме пыток и уничтожения, – "Молот ведьм". Конечно, как это всегда бывает во время глобальных процессов, была чертова уйма перехлестов и ошибок, а то и просто мошенничества с целью наживы, когда имущество обвиняемых делилось между доносчиком и судьей. А парни, действовавшие под эгидой Мальтийского ордена? Они слишком зарвались, слишком обогатились, слишком все делали напоказ, до того, что им стали завидовать. И нашлись люди, сумевшие при официальной помощи короля посягнуть на их богатства. Недвижимость-то, естественно, отобрали, но основные ценности тогда успели вывезти в Россию, которая на этих инвестициях начала свой неожиданный и невиданный экономический рост. А Сталин? Ведь он чуть ли не прилюдно объявил старых большевиков и иже с ними, всех тех, кто готовил смуту и в итоге совершил Октябрьский переворот, сборищем чертей, которых следует уничтожить в кратчайшие сроки любым способом. Гитлер, мистическая составляющая идеологии которого известна куда больше, тоже не щадил ни своих, ни в особенности чужих. К счастью, на определенном этапе поиски и того, и другого удалось переориентировать на Азию, точнее, на Тибет, как это удавалось со многими правителями до них и будет удаваться в будущем, что позволило взять тайм-аут и перегруппировать силы, выведя из-под удара некоторых магов. Но, как то всегда и бывает после паузы, с тем большей силой удар пришелся по остальному народу. Так было при Христе, при альбигойцах, во время черносотенных погромов, да и при всех остальных, кого называли еретиками, вероотступниками, неверными и как бы то ни было еще.
Вспомнив все это в одно мгновение, Горнин почувствовал озноб. Иметь единого бога в лице Перегуды он никак не хотел. Ну то есть совершенно.
Его собственная судьба в этом свете представилась ему со всей очевидностью.
Необходимо было срочно проверить работу оборудования, истинность его показаний. Но как?
Что он здесь и сейчас мог использовать в качестве эталонов? Себя? Перегуду? Очевидно, что тот все это предусмотрел и сумел соответствующим образом подготовиться. Много ли надо ума, чтобы откалибровать приборы под небольшой перечень возможных объектов исследования!
Горнин сосредоточился и посмотрел на экран, где процесс идентификации, точнее, сравнения, подходил к концу. И уже были видны первые результаты. М-матрица Павла Мамонтова чем дальше, тем больше совпадала со взятыми с места преступления образцами. Очевидно, что для полной идентичности оставались минуты. Ах ты ж Рома, сукин сын!
– Пойду покурю, – сказал Горнин, вставая с кресла.
– Не терпится?
– А что, здесь прикажешь дымить?! Я еще с ума не сошел. Или ты разрешаешь? – подло-ехидным голосом спросил, а если точнее, подколол маг-директор, доставая пачку сигарет.
Мол, если ты такой богатый, то, может, ради старой дружбы готов болт забить на всю эту дорогущую технику, которой не то что табачный дым – дыхание вредно. Маски-респираторы и прочие предохранительные средства, которыми оба пользовались в подольской лаборатории, они здесь не надели больше из пижонства, а Горнин еще и из вредности, но уж курить тут – верх безумия. Или вредности.
– Да иди ты!
– Как скажешь, начальник. Дверку-то открой.
Перегуда отлип от монитора и посмотрел на него своим ястребиным взглядом.
– Пойдем. Я тоже подышу.
– Ну пойдем, глотнем воздуха свободы.
По сравнению с теплой и душноватой атмосферой лаборатории – подпольной, кстати! – на улице было свежо и просторно, даже накатывающий морозец не чувствовался. Горнин закурил, глубоко и с удовольствием затягиваясь.
– Чего ты добиваешься? – спросил он вполне мирно, вместе со словами выдувая табачный дым.
– Истины.
– Да? Интересно. А она какая, твоя истина? В чем она состоит?
– Не задавай детских вопросов, – почти скороговоркой ответил Перегуда. Маг-директор явно на что-то настраивался.
– Детские вопросы самые правильные, – продолжал бездумно болтать Горнин, точечно щупая пространство. Хоть что-нибудь! Охранник бы какой попался, что ли. Вон их сколько, а тут вдруг ни одного. Или кошку какую приблудную. Собаку. Ему нужно было срочно, просто немедленно проверить калибровку оборудования. Другого времени не будет. Или стоит начать разговор про Подольск?
– Сука!!! – вдруг заорал Перегуда и посмотрел на своего визави просто зверским взглядом.
– Чего?! – вмиг озлобился Горнин, вырвав из губ сигарету на половине затяжки. Давненько он не слышал в свой адрес подобных слов. – А в харю не дать?
В клинике, где он когда-то работал, народ был простой, провинциальный, неизбалованный столичным образованием и уж тем более этикетом. Одним из исключений служил доцент физмат наук, приехавший к родственникам погостить, да подзадержавшийся на почве глубокого алкогольного психоза. Он как-то очень быстро забыл про свою интеллигентность и кулаками выбивал из соседа, слесаря совхозных реммастерских, признание того, что тот продал душу дьяволу. А чтобы такого больше не случилось, то есть чтобы у бедолаги не было валюты для подобных сделок, забирал у него порцию жидкой каши, которую и съедал с невероятной скоростью и жадностью. В то время доцент был физически очень силен. Прочий люд тоже не отличался повышенной интеллигентностью, и это невольно проецировалось на персонал больницы. Да что там говорить – врачи вообще очень циничные люди, при случае не брезгующие крепким словцом, ну а работники психиатрических заведений закрытого типа в особенности.
Вообше-то по своей природной конституции Перегуда худой, как палка от швабры. Но такая элегантная, просто заморская, импортная швабра. Лощеная, дорогая, даже где-то эксклюзивная. А тут его щеки – Горнин посмотрел и даже несколько испугался – раздулись пузырем. Глаза навыкат. Плохо человеку. Ну точно плохо. И бывшему врачу уже вроде и расхотелось бить в рожу. Клятва Гиппократа в этом сыграла, надо думать, не последнюю роль.
– Ушел! – выкрикнул Перегуда, срываясь с места. Стартовал он, как заправский спортсмен-олимпиец, серьезно рассчитывающий на золотую медаль. Ситуация получилась явно нестандартная, но Горнину вдруг вспомнился его бывший пациент, почему-то считавший себя не Наполеоном или хотя бы Брежневым, что было бы уместно, учитывая время, в которое проистекала его болезнь, а Знаменским, не больше не меньше. То есть не знатоком из телесериала про милицию, а одним из братьев-бегунов, в чью честь назван стадион в Москве. В первое время тот, выйдя на прогулку, разминался и потом бросался вскачь – прямо на крупноячеистую проволочную сетку, опоясывающую прогулочный дворик. Позже персиковое масло и другие действенные препараты отучили его от этой пагубной привычки изображать из себя известно кого, но стартовал он – когда еще стартовал – точно с таким же выражением лица. Но тот был психом, а этот… Впрочем, про Наполеона и других диктаторов, как состоявшихся, так и нет, тоже говорят, что с головой у них было не все в порядке.
Горнин никогда не видел коллегу бегающим. Да, наверное, тот никогда этим и не увлекался, а судя по тому, как он нелепо вскидывал ноги на бегу, то и в школе отлынивал от уроков физкультуры.
В сущности, было понятно, что произошло, но маг-директор не стал упускать редкую возможность насладиться поражением своего соперника. Поэтому он, отбросив сигарету, поспешил следом, правда, не бегом, всего лишь быстрым шагом, максимально быстрым, на который он был способен, но и это можно было считать событием экстраординарным.
Он еще только выходил из-за угла, когда "друг Рома" влетел в дверь флигеля, за счет преимущества в скорости преодолев расстояние чуть ли не вдвое большее, чем его оппонент. Охранник, до этого, видимо, безмятежно прогуливавшийся во дворе, уже спешил следом за хозяином, при этом лицо его было растерянным и сосредоточенным одновременно.
Как Горнин ни торопился, секьюрити, бывший моложе мага лет на двадцать пять, опередил его, без всякого уважения обогнав в нескольких метрах от двери.
Поэтому, когда он, отдуваясь, вошел в комнату, он застал безобразную сцену в самом разгаре. Перегуда, растерявший свою невозмутимость, кричал, ругался, грозился всех поувольнять к известной матери и вообще демонстрировал собственное бессилие.
С появлением Горнина он перекинулся на него:
– Это все твои штучки! Это ты все подстроил! Я знаю! Только запомни, это тебе с рук не сойдет! Хватит, я долго терпел. Вызывайте милицию! Я тебе устрою Куликовскую битву.
– Ментам сдашь? Или уволишь? – спросил Горнин, рассматривая оплывающий, рушащийся фантом, даже не столько рассматривая, сколько беря пробу, до чего Перегуда, кажется, не додумался.
– Найду что сделать!
Тут дверь открылась, и появилось новое действующее лицо – «нюхачка» Марина.
– Здравствуйте! – громко и очень отчетливо проговорила она, так, как это делают девочки-отличницы, уверенные в себе и привыкшие отвечать у доски четко и ясно. Наверное, она тоже была из таких. Почему-то раньше он за ней подобного не замечал.
Перегуда посмотрел на нее зверем.
– Что надо?!
– Я приехала.
– И что нам теперь, плясать от радости?
– Как хотите.
– Это вообще кто? – спросил он, обращаясь к охраннику, маячившему за ее спиной.
– Это моя сотрудница, – опередил того Горнин. – Проходи, полюбуйся. – И показал на тающий фантом.
Марина подошла. Полюбовалась. Даже рукой потрогала то, чего охранники не видели и видеть не могли, поэтому лица у них были обалдевшие. И отошла в сторону. Скромно, без комментариев.
Перегуда несколько секунд следил за ее манипуляциями, а потом не выдержал:
– Ну и чего она тут делает? Я куда сказал отвести?
– Туда, – ткнул пальцем вверх охранник, приведший ее.
– Ну так и давай туда!
– Но она сама…
– Быстро!
Перегуда еще орал, но было заметно, что он выдыхается. Павел ушел, это факт, а какой смысл орать по поводу свершившегося факта? Тем более при посторонних. Это всего лишь означает потерю лица. Ведь ужасно не то, что Павел ушел. В конце концов, это его личное дело. Никто не имеет права держать его взаперти до тех пор, пока его вина не доказана. Да и потом, честно говоря, тоже. Для Перегуды страшно другое, то, что он не сумел удержать под контролем какого-то там Мамонтова. А ведь он его держал, постоянно держал – факт!
Достав сигареты, Горнин закурил, даже не подумав спросить у хозяина разрешения; здесь и без того было хорошо накурено, а пепельница полна окурков.
– Концерт закончен? – осведомился он, чувствуя удовлетворение. Перегуда промолчал, но его реплика в данной мизансцене была необязательной. – Тогда вы свободны, – отпустил маг-директор охрану.
– Зачем ты это сделал? – спросил Перегуда, когда они остались вдвоем, если не считать постепенно рассасывающегося фантома.
– В чем ты меня обвиняешь? Я не понимаю.
– Интриган.
– Коне-ечно! Ты бы на себя посмотрел, – Горнин пыхнул сигаретой. – А чего ты, собственно, так раздухарился?
– Он преступник.
– Это пока еще никто не доказал.
– Я докажу. Мы докажем! Вместе. И ты не сможешь от этого увильнуть! – заключил Перегуда торжествующе.
– Все-то ты меня обвиняешь. И то я, и се я. Кругом виноват. Только ты один у нас белый и пушистый. Как унитазный ершик.
– Не смей меня оскорблять!
– Да кто тебя оскорбляет? Если ты намекаешь на меня, так я, наоборот, – хвалю. Даже, можно сказать, завидую твоей чистоте и непорочности. Только вот что-то мне подсказывает, что нашей с тобой, Ромочка, дружбе скоро придет конец.
– Что ты имеешь в виду? – насторожился Перегуда.
– Комиссию.
– Нет! Для этого нет никаких оснований!
– Это ты так думаешь.
Положение маг-директора подразумевает не только власть – большую, даже огромную, практически неограниченную, – но и многие сопутствующие ей прелести. Увы, существуют и ограничения, одно из главных – коллега-оппонент. То, что на него приходится постоянно оглядываться, – это еще полбеды. Но тот в самый неподходящий момент может захотеть снять с себя корону, и тогда второй автоматически лишается своей безо всякой надежды когда-либо снова ее примерить. Именно на это сейчас намекнул Горнин.
– Ты блефуешь!
– Пока что я размышляю.
– Что ты предлагаешь? Закрыть дело Мамонтова?
– С какой стати? Не вижу для этого никаких оснований.
– В таком случае стоит констатировать, что до сегодняшнего дня у нас было полное взаимопонимание. – Оно таким и останется, – как можно увереннее сказал Перегуда.
Ничего не ответив, Горнин принялся тщательно тушить окурок, короткими тычками давя его в пепельнице, и тихонько засвистел мотив "Взвейтесь кострами, синие ночи". Перегуда смотрел на него с окаменевшим лицом. Потом повернулся и направился к двери, бросив на ходу: "Я пошел работать".
Проводив его взглядом, маг-директор усмехнулся: намек был услышан и понят. Коллега надолго лишится душевного спокойствия.
Выйдя в коридор, некоторое время он ждал Марину, прислонившись спиной к стойкам лестницы, ведущей наверх. Когда та спустилась, задал только один вопрос:
– Ну?
– Не знаю, – ответила она.
– То есть как? – удивился маг-директор. Искренне удивился. – Что ты не знаешь? Он это или нет?
– Я и говорю – не знаю.
Тогда он решил сменить тактику. Подошел к ней, приобнял за плечо, прижал к себе и тихо, понизив тональность, так что получилось задушевно, сказал:
– Я тебя понимаю. Олень хорошо понимаю. Верь мне. Сам, знаешь ли… М-да. В общем, ты знаешь, как я отношусь к Паше. Я ему зла не желаю и не сделаю. Ты мне веришь?
Говорил, а сам прислушивался к ее состоянию, решая про себя – давить на нее или пока не стоит. Она ж почувствует. Она вообще такие вещи хорошо чувствует. И эти его сомнения сейчас – тоже.
Она кивнула.
– Только вопрос очень серьезный. Чтобы его защитить, мне нужно знать правду. Всю правду. Иначе такого можно нагородить!.. Скажи мне как есть.
– Я не уверена, – произнесла она и отстранилась.
Он не стал настаивать и позволил ей увеличить дистанцию.
– В чем ты не уверена? – мягко спросил Горнин.
– Что это он. Вообще не уверена.
– В каком смысле "вообще"?
– Здесь и там, в банке. Что-то не то.
– Подожди. Это крайне важно. Ты уверена… То есть… Тьфу, черт! У тебя есть сомнения?
Марина снова кивнула.
– Вот как. Интересно. Ладно. Можешь, если хочешь, уехать. А можешь подождать меня в машине. Думаю, минут через сорок или час я освобожусь. Подождешь?
– Ладно.
Когда он вернулся в лабораторию, Роман Георгиевич даже не посмотрел в его сторону, продолжая работать. И только минут через пять, когда Горнин уже ввел данные для тестирования, тот сказал:
– Зря ты так. Я не хотел тебя подставлять или, хуже того, обидеть. Сам понимаешь, мне это ни к чему. Мы с тобой одной веревочкой связаны.
– Тогда я не понимаю твоих действий.
Перегуда ответил не сразу. Некоторое время он смотрел то на один, то на другой экран, не то что-то прикидывая по поводу того, что там появлялось, не то формулируя ответ.
– Хорошо. Я скажу. Не хотел тебя раньше времени волновать…
– Вот спасибо-то!
– Через несколько дней все стало бы ясно. Но события начали развиваться совсем не так, как я предполагал.
– А яснее нельзя? – сварливо осведомился Горнин. Он с некоторым удивлением увидел, что аппаратура легко прошла первый тест, показывающий, что система работает штатно. Правда, тест был из самых простых. Он загрузил следующий.
– Можно. Но для начала скажу, что я не хочу в отставку. И ты не хочешь! Поэтому давай не будем хвататься за вилы и устраивать бог весть что. Я хочу сделать так, чтобы всем нам, тебе и мне в том числе, было лучше.
На экране цифры показывали, что идентичность М-воздействия, обрушившегося на этого парня – как его, кстати, зовут? – и Мамонтова уже достигла восьмидесяти одного процента. Учитывая, что погрешность в такого рода анализах никак не меньше семи процентов, а в действительности и все десять, порой и больше, то результат вплотную приближался к своему естественному максимуму. Но Марина сказала: "Не уверена". Неужели Рома все же пошалил с аппаратурой? Надо было ехать в Подольск.
– Давай без лирических отступлений! Сказать честно, я от тебя сегодня уже устал. Как-то вдруг тебя стало очень много. Или ты решил перетянуть одеяло на себя?
– Брось ерунду пороть. Хотя при известных условиях, может, и не отказался бы, но сейчас не тринадцатый век и даже не девятнадцатый. Мир оказался очень небольшим. Я сделал открытие.