Страница:
– Иди звони, – быстро проговорил он. – Вызывай милицию. И это… – Он жестом показал на ее наряд. Мол, смени.
– Любовь Андреевна! – вдруг громко воззвал охранник, отворачиваясь от стены и впериваясь в Любку. То есть в хозяйку. Ее наряд, похоже, не произвел на мужика особого впечатления, по крайней мере потому, что его глаза и так были в пол-лица. – Это же я!
– Ты?.. Вова, что ты здесь делаешь?
– Так вы же сами велели!
– Чего? – спросила она растерянно.
Похоже, Любка со сна и шока мало что понимала. Павел и того менее.
Охранник тоже, видимо, обалдевший, хлопнул глазами. Или еще не отошел?
– Ну это, – он сделал попытку отлипнуть от стены, но Павел это мигом пресек.
– Стоять!
А что делать! Мало ли что у того на уме.
Тот живо отвернулся. А неча пялиться на чужую женщину!
У Павла начало появляться подозрение, что тут что-то не так. Проще говоря, фигня какая-то. А сам он тут вместо балаганного шута.
– Проводку велели сделать. Антенну провести, – забубнил Вова. – Я вот мастера нашел, договорился.
Павел контролировал пленных, поэтому не понял природу хрюканья, раздавшегося слева. Повернул голову и увидел, как Любка, зажав рот ладонью, ржет, стараясь напряженными пальцами, вдавливающими ее пухлые щеки, удержать рвущиеся из нее звуки.
Клоун. Паяц. Коверный на арене. Никулин и Карандаш в одном флаконе.
Он зло толкнул Любку локтем. Та качнулась, не в силах справиться с приступом смеха. Импровизированная тога начала разворачиваться и сползать. Делая одновременно сразу несколько движений – подхватывая плед, зажимая рот и кивая на охранника с его мастером, – она чуть ли не в падении убралась в комнату. Почти упала внутрь, с хлопком закрыв за собой дверь, из-за которой незамедлительно раздался громкий хохот, от которого пленные вздрогнули и сильнее вжались лбами в стену. По пустому офису прошло эхо.
И что теперь делать? Если бы в этот момент у Павла в руке был пистолет, то впору было бы застрелиться.
– Свободны, – буркнул он и ушел в комнату, как раз попав на сеанс стриптиза, который в этот момент его не очень-то занимал. Достал бутылку коньяка, налил в бокал, отхлебнул и только после этого хмуро спросил: «Будешь?»
Любка, продолжавшая веселиться, от чего все ее тело вздрагивало, и поэтому у нее никак не получалось справиться с застежкой бюстгальтера пятого номера, отрицательно мотнула головой. За дверью раздавались какие-то звуки, но Павел в них больше не вслушивался. Хватит, наигрался в ковбоя. А также в сторожевого пса, пограничника и клоуна.
Любка фыркала, когда ее взгляд падал на его лицо, фыркала и отворачивалась, продолжая при этом одеваться. Причем последнее получалось у нее куда медленнее, чем бывало обычно, но Павел всем своим видом демонстрировал незаинтересованность процессом. Он вдруг подумал, что неплохо бы домой съездить, принять душ и вообще. Кстати, как раз время, пока машин на улицах мало, а то вскоре будет не протолкнуться. А заодно в банк заехать, снять деньги, а то у него совсем мало наличных осталось. Конечно, если ехать, то пить не следовало бы, хотя гаишников он не боялся, он научился тихонько отводить им глаза. Разумеется, это не совсем по правилам, но, насколько он знал, многие маги устраивали себе такого рода поблажки, и не только на дорогах.
Под эти правильные мысли он почти допил коньяк, а Любка почти оделась, когда в дверь негромко постучали.
Посмотрев на компаньоншу, возившуюся с «молнией» на юбке, он пошел к двери, по пути поставив бокал на столик. Открыл и увидел перед собой охранника Вову с очень виноватым и где-то даже испуганным выражением лица. При виде Павла голова у него дернулась, но тем не менее он сумел произнести:
– Там это, с мастером чего-то не то. Может, «Скорую» надо вызвать? Только я подумал, что лучше сначала вам сказать.
Черт! Он совсем забыл, что поставил на мужике обезволивающий блок. Павел выглянул в коридор. Там электрик, или кто он там, сидел на корточках, подпирая спиной стену, и тупо смотрел перед собой. Взгляд Павла опасливо метнулся на ковровое покрытие у его ног. После такой терапии, бывало, и мочевой пузырь расслаблялся. Но, к счастью, тут было сухо.
Делать разблокировку при охраннике не хотелось, поэтому Павел сказал:
– Ладно, ты иди пока. Он скоро отойдет.
Охранник потоптался, но все же спросил:
– Простите. Но чем вы его так?
Вечно это любопытство. Ну и что ему ответить? В таких вещах правда редко идет на пользу, чаще во вред, ибо один более или менее правдивый ответ порождает новые вопросы и так до бесконечности, если сразу это не пресечь. Плавали, знаем. На этот случай имелось несколько заготовок, и Павел воспользовался одной из них:
– Шок у него. Ты так орал.
– Да я вроде пытался его того, ну, в себя привести. Сидит как тряпочный.
– Сейчас пройдет.
– А меня чем? А? Я что-то даже не врубился.
– Ты забыл, где работаешь? – резко вступила в разговор наконец-то вышедшая в коридор Любка. Похоже, она слышала все, что тут говорилось. – Ты здесь работаешь. Скажи еще спасибо, что с тобой все в порядке и морковка в узел не завязалась.
– Спасибо, – пробормотал Вова, опадая лицом.
– Свободен пока.
Охранник поспешно покинул место событий.
Вот так Любка прибавила к своему рейтингу еще одно очко. Правда, очень похоже, что парень сообразил, кто тут был главным действующим лицом. Только для него Павел всего лишь помощник его хозяйки, ну, еще и любовник по совместительству, тогда какими же, по его разумению, должны быть силы у хозяйки, если ее подмастерье так лихо разобрался с двумя крепкими мужиками! Реклама – двигатель торговли.
Павел сделал шаг к мастеру, продолжавшему бессмысленно пялиться на стену. Да уж, здорово он его припечатал. Сейчас, когда он чуть поуспокоился, да и коньяк прилично расслабил, было видно, что врезал он со зла, а то и со страха.
– Ну? – тихо спросила Любка за спиной. – Что?
Отмахнувшись головой, что должно было означать «не мешай» или «отстань», он опустился на корточки. Опять работать с самого утра. Что за напасть такая! Нет, надо с этим завязывать. Пора возвращаться к привычному распорядку дня. Ох пора.
Заклятие его было в виде руны, состоящей из входящих друг в друга геометрических фигур, или, если смотреть по-другому, заключенного в клетку овала, в данном случае служащего символом воли. Текстовое содержание в данном случае практически не имело значения, потому что давным-давно Павел вплел его в само изображение, а все это вместе служило как единое целое, как сосуд для самой сути того, что он произвел. Теперь следовало этот сосуд разрушить. Можно, конечно, его грубо взломать – Павел поморщился от этой мысли и воспоминания подобной картины, – но это удел варваров, способных только на разрушение. Порой, правда, бывают ситуации, когда от этого не уйдешь, но это именно ситуации, которые не должны становиться правилом.
Пару минут он работал. Со стороны это отчасти походило на труд штопальщицы, аккуратно кладущей стежок за стежком, только в данном случае процесс был обратным. Именно по этой причине заклятия и некоторые заговоры он когда-то назвал заплатками, за ту обязательную тщательность, которую требовала техника их наложения, а главное – подготовки. В каком-то смысле тут работа не менее тонкая и ответственная, чем у минера, имеющего дело с взрывчатыми веществами и хитроумными взрывателями. При неумелом или невнимательном подходе запросто можно получить травму той или иной степени тяжести. Кстати, почему тот, кто рвал его «заплатки» на таможенном терминале, не обжегся? Или таки обжегся? Странно, что этот вопрос он не задал себе раньше, еще вчера.
Электрик моргнул и осмысленными глазами посмотрел на Павла.
– Как, голова не кружится?
– Н-нет вроде.
Строго говоря, такие вопросы были уже необязательны. Они нужны больше для того, чтобы увести человека от мыслей, точнее, подозрений, способных помочь ему хоть в малой степени понять то, что произошло на самом деле. А еще, чтобы вызвать на контакт, заставить отвечать на вопросы и подсознательно принимать то, что ему говорят.
– Давайте потихоньку подниматься. Я помогу.
Павел взял его под руку и стал тянуть вверх, хотя и этого уже не требовалось.
– А сейчас? – заботливо спросил он. – Не кружится?
– Нормально вроде.
– Вот и хорошо. Пойдемте, присядете, отдохнете минут пять. Раньше такое с вами бывало?
– Нет, в первый раз. А что это такое вообще?
– Ну, ничего, бывает. Переутомление небольшое, скорее всего. Поспите сегодня хорошенько, и все пройдет. А вообще старайтесь соблюдать режим, витамины попейте. Слабости не чувствуете? Нет? Прислушайтесь к себе.
Мастер послушался и замер, ловя собственные ощущения.
– Нету ничего. Только охота поесть, – он улыбнулся почти виновато и, чтобы скрыть это, потянулся было к своей сумке с инструментом.
– Не надо. Вам принесут. А появление аппетита – это нормально. Подождите немного, так с полчасика, и можно. Только не очень налегайте.
– Спасибо, доктор.
– Не за что. Ну, сами дойдете? Вот и хорошо. Вон туда, прямо и направо. Только не спешите. И Вову этого позовите сюда.
Мастер кивнул и понес себя по коридору, как драгоценный сосуд, до краев наполненный не менее драгоценной жидкостью. Некоторое время он будет очень сильно беречься. Может, даже пить не станет и курить бросит, но это зависит от того, до какой степени он испугался. Терапия.
Любка посмотрела ему вслед и удивленно покачала головой.
– Надолго это? – спросила она тихо, когда рабочий скрылся.
– Что?
– Ну…
Она неопределенно пошевелила пальцами у головы, что, по-видимому, должно было означать помрачнение сознания.
– Да все нормально. Попьет водички, посидит, отдышится – и все дела. Слушай, мне чего-то тоже есть охота.
Тут в коридоре показался охранник. Выражение служебного рвения было приколочено к его лицу огромными гвоздями. Значит, проникся. Осознал.
– Сумку заберите, – скомандовал ему Павел. – И дайте ему попить.
– Что лучше?
– Воды.
– Да! – решительно вступила в разговор Любка. – И пусть берется за дело. А то скоро у нас рабочий день начинается.
Охранник Вова кивнул, подхватил сумку и сделал почти уставной поворот для того, чтобы удалиться.
– Чего тебе приготовить? – спросила Любка.
– Слушай, а тут какой-нибудь столовки поблизости нет? Я бы, честно говоря, съел сейчас хороший кусок мяса.
– Клуб рядом. Они до утра работают. Пошли, я угощаю.
Два часа спустя он, сытый и слегка уставший, засыпал в собственной кровати, предварительно отключив оба телефона. Уже проваливаясь в сон, он накинул на себя нечто похожее на серебристый шатер, который переливался так, будто по нему стекала вода или театральный бутафорский дым. Никакой внешней опасности Павел не ждал, просто хотел выспаться перед тем, как снова возвращаться в офис к Любке, хотя его квартира была наполнена достаточным количеством заплаток, способных оградить хозяина почти от любого внешнего воздействия. После обеда у Любки ожидался какой-то очень серьезный клиент, которого нужно обслужить по высшему разряду. Павел согласился, только получив твердые уверения, что это будет не та сексуально не удовлетворенная министерша, что накануне.
У него не было таланта Штирлица просыпаться через двадцать минут или через любой другой, заранее определенный промежуток времени. Владея основами аутотренинга – даже основами, – это было бы несложно сделать, ибо то, что знаменитым писателем подавалось как некое большое достижение, почти недоступное для других людей, на самом деле легко вытекало именно из основ, доступных любому, кто сумел понять и принять опубликованное не менее знаменитым Леви.
К слову сказать, анализируя общедоступные источники, даже те же истории про Штирлица-Исаева, и становившиеся ему доступными знания, Павел не раз убеждался, что спецслужбы мира, на какую бы идеологию они ни работали, брали из окружающей среды то, что считали лучшим и необходимым, не считаясь ни с какими идеологиями. Пример со Штирлицем подтверждает это, особенно если учесть, что родину он покинул в начале тридцатых. Впрочем, автор ничего не говорил о том, где нахватался советский разведчик аутотренинга. Может, как раз в гитлеровской спецслужбе. Или у немецких ученых, которых он в каком-то смысле курировал. Или в Испании, где он тоже служил. Или у врачей-евреев, к которым также имел касательство.
Самому Павлу тоже как-то поступило предложение посотрудничатъ. Но он при содействии Петровича, негативно относящегося к тесным контактам с представителями властей, которые к тому же при нынешней свистопляске имели склонность к повышенной кадровой ротации, сумел под благовидным предлогом уйти от лобового отказа.
Они в очередной раз проходили мимо крыльца, делая уже неизвестно какой круг, когда вдруг в дверном проеме появилась санитарка с фигурой тяжелоатлета на пенсии.
– Вы что тут ходите? А ну марш по местам!
Вступать в открытый конфликт не хотелось да и смысла не было, поэтому они поднялись на крыльцо и вошли в темноватый коридор больницы, пахнущий свежевымытыми деревянными полами.
Она скользнула в сторону, к своей палате, стараясь ступать неслышно; в корпусе царила сонная тишина, в которой прослушивался каждый звук. Он же, приятно взбодренный небольшим приключением, решил продолжить общение. Поэтому вместо того, чтобы повернуть к своей палате, Павел оглянулся, убедился, что санитарки нет, и быстро и тихо поднялся по лестнице на второй этаж.
Здесь тоже было пустынно, но он знал, что еще не все врачи разошлись, во многих кабинетах за закрытыми дверьми они доделывают свои дневные дела или просто отдыхают.
В коридоре было прохладно, как это бывает в летнюю жару в деревянных домах, особенно после того, как в них только что вымыли полы.
Павел прошел до знакомой двери и по-приятельски, без стука открыл ее. С врачихой у него были добрые отношения, позволяющие чувствовать себя в этой больнице достаточно вольно, в том числе игнорировать некоторые здешние порядки. Он вообще здесь отдыхал душой.
Кабинет имел планировку в форме буквы Г, входя в него, нужно было сделать несколько шагов прямо, чтобы потом, повернув направо, оказаться в собственно рабочей зоне. Поэтому при входе зачастую было не видно, есть кто-нибудь внутри или нет.
На месте оказалась не только врачиха, но и ее медсестра. Они сидели по обе стороны установки, напоминающей упрощенный вариант зубосверлильного агрегата, во всяком случае, там имелись металлические трубки, на шарнире согнутые локтем, и какие-то проводки с длинными пружинами.
Позы у обеих были такие, будто они закусывают, то есть умиротворенные, только вместо стола с едой между женщинами был этот агрегат, на который обе внимательно смотрели. Павел, вначале обманутый их позами, хотел было с ходу вместо приветствия пошутить: мол, не пригласят ли дамы к столу, даже подался вперед и одновременно взял стул, подставив его под свой зад, но ни пошутить, ни присесть не успел, так и замерев согнувшись. Поскольку увидел то, на что смотрели женщины.
По агрегату медленно ползло нечто черное, похожее на богомола и одновременно на какое-то млекопитающее. Во всяком случае, насекомым это точно не было, хотя и обладало двумя симметричными полупрозрачными крыльями, напоминающими стрекозиные, только менее вытянутые. И, несомненно, это было тем же или очень похожим на то, что извлекли из Павла. Только – вне всякого сомнения – это было старше, взрослее того. Два сформировавшихся крыла, одинаковые по форме и размеру, самостоятельное передвижение по металлу трубок, а также упитанное, но не жирное тело – все говорило об определенной степени взрослости. Хотя по размеру оно и не было больше того, первого.
Увидев существо, Павел замер в позе «зю», то есть ноги полусогнуты, корпус почти параллельно полу. В голове промелькнуло сразу несколько догадок. Это его? В смысле, то, что извлекли у него из живота? Но откуда это здесь, в кабинете у врачихи? Доктор ей передал? Но зачем? И вообще, разве то не… Ну, что обычно делают в больницах с тем, что ампутируют и вообще вынимают из человеческих тел. Или это другое? Тогда что же получается, это вынимают не только у него, но и еще у кого-то? Зачем? Что в этом такого особенного? Почему врачиха и ее сестра так внимательно это рассматривают? Даже с любовью. Во всяком случае, без тени брезгливости.
– А, Павел, – почти ласково сказала врачиха, поднимая голову. Просто приторно-ласково. Он ей уже не верил.
Она протянула руку и осторожно, чтобы не помять крылышки, сняла это с металлической конструкции и аккуратно зажала в ладони. На изгиб ее большого пальца легла остроконечная черная головка.
Глава 8
– Любовь Андреевна! – вдруг громко воззвал охранник, отворачиваясь от стены и впериваясь в Любку. То есть в хозяйку. Ее наряд, похоже, не произвел на мужика особого впечатления, по крайней мере потому, что его глаза и так были в пол-лица. – Это же я!
– Ты?.. Вова, что ты здесь делаешь?
– Так вы же сами велели!
– Чего? – спросила она растерянно.
Похоже, Любка со сна и шока мало что понимала. Павел и того менее.
Охранник тоже, видимо, обалдевший, хлопнул глазами. Или еще не отошел?
– Ну это, – он сделал попытку отлипнуть от стены, но Павел это мигом пресек.
– Стоять!
А что делать! Мало ли что у того на уме.
Тот живо отвернулся. А неча пялиться на чужую женщину!
У Павла начало появляться подозрение, что тут что-то не так. Проще говоря, фигня какая-то. А сам он тут вместо балаганного шута.
– Проводку велели сделать. Антенну провести, – забубнил Вова. – Я вот мастера нашел, договорился.
Павел контролировал пленных, поэтому не понял природу хрюканья, раздавшегося слева. Повернул голову и увидел, как Любка, зажав рот ладонью, ржет, стараясь напряженными пальцами, вдавливающими ее пухлые щеки, удержать рвущиеся из нее звуки.
Клоун. Паяц. Коверный на арене. Никулин и Карандаш в одном флаконе.
Он зло толкнул Любку локтем. Та качнулась, не в силах справиться с приступом смеха. Импровизированная тога начала разворачиваться и сползать. Делая одновременно сразу несколько движений – подхватывая плед, зажимая рот и кивая на охранника с его мастером, – она чуть ли не в падении убралась в комнату. Почти упала внутрь, с хлопком закрыв за собой дверь, из-за которой незамедлительно раздался громкий хохот, от которого пленные вздрогнули и сильнее вжались лбами в стену. По пустому офису прошло эхо.
И что теперь делать? Если бы в этот момент у Павла в руке был пистолет, то впору было бы застрелиться.
– Свободны, – буркнул он и ушел в комнату, как раз попав на сеанс стриптиза, который в этот момент его не очень-то занимал. Достал бутылку коньяка, налил в бокал, отхлебнул и только после этого хмуро спросил: «Будешь?»
Любка, продолжавшая веселиться, от чего все ее тело вздрагивало, и поэтому у нее никак не получалось справиться с застежкой бюстгальтера пятого номера, отрицательно мотнула головой. За дверью раздавались какие-то звуки, но Павел в них больше не вслушивался. Хватит, наигрался в ковбоя. А также в сторожевого пса, пограничника и клоуна.
Любка фыркала, когда ее взгляд падал на его лицо, фыркала и отворачивалась, продолжая при этом одеваться. Причем последнее получалось у нее куда медленнее, чем бывало обычно, но Павел всем своим видом демонстрировал незаинтересованность процессом. Он вдруг подумал, что неплохо бы домой съездить, принять душ и вообще. Кстати, как раз время, пока машин на улицах мало, а то вскоре будет не протолкнуться. А заодно в банк заехать, снять деньги, а то у него совсем мало наличных осталось. Конечно, если ехать, то пить не следовало бы, хотя гаишников он не боялся, он научился тихонько отводить им глаза. Разумеется, это не совсем по правилам, но, насколько он знал, многие маги устраивали себе такого рода поблажки, и не только на дорогах.
Под эти правильные мысли он почти допил коньяк, а Любка почти оделась, когда в дверь негромко постучали.
Посмотрев на компаньоншу, возившуюся с «молнией» на юбке, он пошел к двери, по пути поставив бокал на столик. Открыл и увидел перед собой охранника Вову с очень виноватым и где-то даже испуганным выражением лица. При виде Павла голова у него дернулась, но тем не менее он сумел произнести:
– Там это, с мастером чего-то не то. Может, «Скорую» надо вызвать? Только я подумал, что лучше сначала вам сказать.
Черт! Он совсем забыл, что поставил на мужике обезволивающий блок. Павел выглянул в коридор. Там электрик, или кто он там, сидел на корточках, подпирая спиной стену, и тупо смотрел перед собой. Взгляд Павла опасливо метнулся на ковровое покрытие у его ног. После такой терапии, бывало, и мочевой пузырь расслаблялся. Но, к счастью, тут было сухо.
Делать разблокировку при охраннике не хотелось, поэтому Павел сказал:
– Ладно, ты иди пока. Он скоро отойдет.
Охранник потоптался, но все же спросил:
– Простите. Но чем вы его так?
Вечно это любопытство. Ну и что ему ответить? В таких вещах правда редко идет на пользу, чаще во вред, ибо один более или менее правдивый ответ порождает новые вопросы и так до бесконечности, если сразу это не пресечь. Плавали, знаем. На этот случай имелось несколько заготовок, и Павел воспользовался одной из них:
– Шок у него. Ты так орал.
– Да я вроде пытался его того, ну, в себя привести. Сидит как тряпочный.
– Сейчас пройдет.
– А меня чем? А? Я что-то даже не врубился.
– Ты забыл, где работаешь? – резко вступила в разговор наконец-то вышедшая в коридор Любка. Похоже, она слышала все, что тут говорилось. – Ты здесь работаешь. Скажи еще спасибо, что с тобой все в порядке и морковка в узел не завязалась.
– Спасибо, – пробормотал Вова, опадая лицом.
– Свободен пока.
Охранник поспешно покинул место событий.
Вот так Любка прибавила к своему рейтингу еще одно очко. Правда, очень похоже, что парень сообразил, кто тут был главным действующим лицом. Только для него Павел всего лишь помощник его хозяйки, ну, еще и любовник по совместительству, тогда какими же, по его разумению, должны быть силы у хозяйки, если ее подмастерье так лихо разобрался с двумя крепкими мужиками! Реклама – двигатель торговли.
Павел сделал шаг к мастеру, продолжавшему бессмысленно пялиться на стену. Да уж, здорово он его припечатал. Сейчас, когда он чуть поуспокоился, да и коньяк прилично расслабил, было видно, что врезал он со зла, а то и со страха.
– Ну? – тихо спросила Любка за спиной. – Что?
Отмахнувшись головой, что должно было означать «не мешай» или «отстань», он опустился на корточки. Опять работать с самого утра. Что за напасть такая! Нет, надо с этим завязывать. Пора возвращаться к привычному распорядку дня. Ох пора.
Заклятие его было в виде руны, состоящей из входящих друг в друга геометрических фигур, или, если смотреть по-другому, заключенного в клетку овала, в данном случае служащего символом воли. Текстовое содержание в данном случае практически не имело значения, потому что давным-давно Павел вплел его в само изображение, а все это вместе служило как единое целое, как сосуд для самой сути того, что он произвел. Теперь следовало этот сосуд разрушить. Можно, конечно, его грубо взломать – Павел поморщился от этой мысли и воспоминания подобной картины, – но это удел варваров, способных только на разрушение. Порой, правда, бывают ситуации, когда от этого не уйдешь, но это именно ситуации, которые не должны становиться правилом.
Пару минут он работал. Со стороны это отчасти походило на труд штопальщицы, аккуратно кладущей стежок за стежком, только в данном случае процесс был обратным. Именно по этой причине заклятия и некоторые заговоры он когда-то назвал заплатками, за ту обязательную тщательность, которую требовала техника их наложения, а главное – подготовки. В каком-то смысле тут работа не менее тонкая и ответственная, чем у минера, имеющего дело с взрывчатыми веществами и хитроумными взрывателями. При неумелом или невнимательном подходе запросто можно получить травму той или иной степени тяжести. Кстати, почему тот, кто рвал его «заплатки» на таможенном терминале, не обжегся? Или таки обжегся? Странно, что этот вопрос он не задал себе раньше, еще вчера.
Электрик моргнул и осмысленными глазами посмотрел на Павла.
– Как, голова не кружится?
– Н-нет вроде.
Строго говоря, такие вопросы были уже необязательны. Они нужны больше для того, чтобы увести человека от мыслей, точнее, подозрений, способных помочь ему хоть в малой степени понять то, что произошло на самом деле. А еще, чтобы вызвать на контакт, заставить отвечать на вопросы и подсознательно принимать то, что ему говорят.
– Давайте потихоньку подниматься. Я помогу.
Павел взял его под руку и стал тянуть вверх, хотя и этого уже не требовалось.
– А сейчас? – заботливо спросил он. – Не кружится?
– Нормально вроде.
– Вот и хорошо. Пойдемте, присядете, отдохнете минут пять. Раньше такое с вами бывало?
– Нет, в первый раз. А что это такое вообще?
– Ну, ничего, бывает. Переутомление небольшое, скорее всего. Поспите сегодня хорошенько, и все пройдет. А вообще старайтесь соблюдать режим, витамины попейте. Слабости не чувствуете? Нет? Прислушайтесь к себе.
Мастер послушался и замер, ловя собственные ощущения.
– Нету ничего. Только охота поесть, – он улыбнулся почти виновато и, чтобы скрыть это, потянулся было к своей сумке с инструментом.
– Не надо. Вам принесут. А появление аппетита – это нормально. Подождите немного, так с полчасика, и можно. Только не очень налегайте.
– Спасибо, доктор.
– Не за что. Ну, сами дойдете? Вот и хорошо. Вон туда, прямо и направо. Только не спешите. И Вову этого позовите сюда.
Мастер кивнул и понес себя по коридору, как драгоценный сосуд, до краев наполненный не менее драгоценной жидкостью. Некоторое время он будет очень сильно беречься. Может, даже пить не станет и курить бросит, но это зависит от того, до какой степени он испугался. Терапия.
Любка посмотрела ему вслед и удивленно покачала головой.
– Надолго это? – спросила она тихо, когда рабочий скрылся.
– Что?
– Ну…
Она неопределенно пошевелила пальцами у головы, что, по-видимому, должно было означать помрачнение сознания.
– Да все нормально. Попьет водички, посидит, отдышится – и все дела. Слушай, мне чего-то тоже есть охота.
Тут в коридоре показался охранник. Выражение служебного рвения было приколочено к его лицу огромными гвоздями. Значит, проникся. Осознал.
– Сумку заберите, – скомандовал ему Павел. – И дайте ему попить.
– Что лучше?
– Воды.
– Да! – решительно вступила в разговор Любка. – И пусть берется за дело. А то скоро у нас рабочий день начинается.
Охранник Вова кивнул, подхватил сумку и сделал почти уставной поворот для того, чтобы удалиться.
– Чего тебе приготовить? – спросила Любка.
– Слушай, а тут какой-нибудь столовки поблизости нет? Я бы, честно говоря, съел сейчас хороший кусок мяса.
– Клуб рядом. Они до утра работают. Пошли, я угощаю.
Два часа спустя он, сытый и слегка уставший, засыпал в собственной кровати, предварительно отключив оба телефона. Уже проваливаясь в сон, он накинул на себя нечто похожее на серебристый шатер, который переливался так, будто по нему стекала вода или театральный бутафорский дым. Никакой внешней опасности Павел не ждал, просто хотел выспаться перед тем, как снова возвращаться в офис к Любке, хотя его квартира была наполнена достаточным количеством заплаток, способных оградить хозяина почти от любого внешнего воздействия. После обеда у Любки ожидался какой-то очень серьезный клиент, которого нужно обслужить по высшему разряду. Павел согласился, только получив твердые уверения, что это будет не та сексуально не удовлетворенная министерша, что накануне.
У него не было таланта Штирлица просыпаться через двадцать минут или через любой другой, заранее определенный промежуток времени. Владея основами аутотренинга – даже основами, – это было бы несложно сделать, ибо то, что знаменитым писателем подавалось как некое большое достижение, почти недоступное для других людей, на самом деле легко вытекало именно из основ, доступных любому, кто сумел понять и принять опубликованное не менее знаменитым Леви.
К слову сказать, анализируя общедоступные источники, даже те же истории про Штирлица-Исаева, и становившиеся ему доступными знания, Павел не раз убеждался, что спецслужбы мира, на какую бы идеологию они ни работали, брали из окружающей среды то, что считали лучшим и необходимым, не считаясь ни с какими идеологиями. Пример со Штирлицем подтверждает это, особенно если учесть, что родину он покинул в начале тридцатых. Впрочем, автор ничего не говорил о том, где нахватался советский разведчик аутотренинга. Может, как раз в гитлеровской спецслужбе. Или у немецких ученых, которых он в каком-то смысле курировал. Или в Испании, где он тоже служил. Или у врачей-евреев, к которым также имел касательство.
Самому Павлу тоже как-то поступило предложение посотрудничатъ. Но он при содействии Петровича, негативно относящегося к тесным контактам с представителями властей, которые к тому же при нынешней свистопляске имели склонность к повышенной кадровой ротации, сумел под благовидным предлогом уйти от лобового отказа.
Сон Павла Мамонтова
Наступил тихий час, тут, в больнице, к этому относились весьма серьезно, как и вообще к режиму, но они все еще гуляли по саду. Разница в возрасте у них была такая, что ее сын был немногим младше Павла, но тем не менее они чувствовали себя друзьями и были на «ты», получая обоюдное удовольствие от общения. Поэтому они не разошлись по палатам, когда настало время отправляться в койки, а продолжали бродить по опустевшим дорожкам, получая особенное удовольствие от того, что нарушают режим и чувствуют себя при этом отлично. Она, правда, порывалась вернуться в корпус, видимо, опасаясь каких-нибудь санкций со стороны персонала, но он ее удерживал, не без оснований рассчитывая на свои добрые, если не сказать приятельские отношения с тем самым персоналом.Они в очередной раз проходили мимо крыльца, делая уже неизвестно какой круг, когда вдруг в дверном проеме появилась санитарка с фигурой тяжелоатлета на пенсии.
– Вы что тут ходите? А ну марш по местам!
Вступать в открытый конфликт не хотелось да и смысла не было, поэтому они поднялись на крыльцо и вошли в темноватый коридор больницы, пахнущий свежевымытыми деревянными полами.
Она скользнула в сторону, к своей палате, стараясь ступать неслышно; в корпусе царила сонная тишина, в которой прослушивался каждый звук. Он же, приятно взбодренный небольшим приключением, решил продолжить общение. Поэтому вместо того, чтобы повернуть к своей палате, Павел оглянулся, убедился, что санитарки нет, и быстро и тихо поднялся по лестнице на второй этаж.
Здесь тоже было пустынно, но он знал, что еще не все врачи разошлись, во многих кабинетах за закрытыми дверьми они доделывают свои дневные дела или просто отдыхают.
В коридоре было прохладно, как это бывает в летнюю жару в деревянных домах, особенно после того, как в них только что вымыли полы.
Павел прошел до знакомой двери и по-приятельски, без стука открыл ее. С врачихой у него были добрые отношения, позволяющие чувствовать себя в этой больнице достаточно вольно, в том числе игнорировать некоторые здешние порядки. Он вообще здесь отдыхал душой.
Кабинет имел планировку в форме буквы Г, входя в него, нужно было сделать несколько шагов прямо, чтобы потом, повернув направо, оказаться в собственно рабочей зоне. Поэтому при входе зачастую было не видно, есть кто-нибудь внутри или нет.
На месте оказалась не только врачиха, но и ее медсестра. Они сидели по обе стороны установки, напоминающей упрощенный вариант зубосверлильного агрегата, во всяком случае, там имелись металлические трубки, на шарнире согнутые локтем, и какие-то проводки с длинными пружинами.
Позы у обеих были такие, будто они закусывают, то есть умиротворенные, только вместо стола с едой между женщинами был этот агрегат, на который обе внимательно смотрели. Павел, вначале обманутый их позами, хотел было с ходу вместо приветствия пошутить: мол, не пригласят ли дамы к столу, даже подался вперед и одновременно взял стул, подставив его под свой зад, но ни пошутить, ни присесть не успел, так и замерев согнувшись. Поскольку увидел то, на что смотрели женщины.
По агрегату медленно ползло нечто черное, похожее на богомола и одновременно на какое-то млекопитающее. Во всяком случае, насекомым это точно не было, хотя и обладало двумя симметричными полупрозрачными крыльями, напоминающими стрекозиные, только менее вытянутые. И, несомненно, это было тем же или очень похожим на то, что извлекли из Павла. Только – вне всякого сомнения – это было старше, взрослее того. Два сформировавшихся крыла, одинаковые по форме и размеру, самостоятельное передвижение по металлу трубок, а также упитанное, но не жирное тело – все говорило об определенной степени взрослости. Хотя по размеру оно и не было больше того, первого.
Увидев существо, Павел замер в позе «зю», то есть ноги полусогнуты, корпус почти параллельно полу. В голове промелькнуло сразу несколько догадок. Это его? В смысле, то, что извлекли у него из живота? Но откуда это здесь, в кабинете у врачихи? Доктор ей передал? Но зачем? И вообще, разве то не… Ну, что обычно делают в больницах с тем, что ампутируют и вообще вынимают из человеческих тел. Или это другое? Тогда что же получается, это вынимают не только у него, но и еще у кого-то? Зачем? Что в этом такого особенного? Почему врачиха и ее сестра так внимательно это рассматривают? Даже с любовью. Во всяком случае, без тени брезгливости.
– А, Павел, – почти ласково сказала врачиха, поднимая голову. Просто приторно-ласково. Он ей уже не верил.
Она протянула руку и осторожно, чтобы не помять крылышки, сняла это с металлической конструкции и аккуратно зажала в ладони. На изгиб ее большого пальца легла остроконечная черная головка.
Глава 8
СЕАНС
Особо важной персоной оказался чиновник из здешнего муниципалитета, который, насколько Павел понял, каким-то образом контролировал расположенные на этой территории бизнес-структуры. Ничего демонического в нем не было, никаких бегающих глаз человека, пришедшего за взяткой. Пришел солидный человек, свято уверенный в своем праве получить законно ему причитающееся. Получить не наличными, а услугой, и заодно вроде бы проверить, как на месте осуществляется производственный процесс, испробовать, как говорится, на себе, чтобы при случае было что сказать со знанием дела, только вот что именно и где – зависит от случая. За знаниями человек пришел, что ж тут предосудительного!
Судя по черным точкам и щербинкам, чиновника проклинали давно и многие, а парочка из них вполне походила на полновесные «заплатки», пусть и не очень сильные и качественные. Видно, что человек относится к своей работе ответственно, с душой и творческой выдумкой. За что его и проклинали от всей души. Пусть неумело. Но от души. За творческий и слегка компромиссный подход.
Любка, неискренне и скупо улыбнувшись, пригласила его садиться и рассказать, что беспокоит.
– Да, – вальяжно развалился посетитель, – счастья бы мне.
И улыбнулся. Вроде как пошутил. А вроде как и нет. Мол, ну, голуба, покажи, на что способна и способна ли вообще. Но самому – это заметно – жутковато. Откровенного страха нет – с чего бы! – но некоторые опасения имеются. И между делом глазками на чародейку постреливает. Пристреливается к дамочке. Нормально!
Любка его словами-фразами обкатывает, лицо делает, пассы над голубым стеклянным шаром на подставке совершает, руками над свечой водит. Уметь она, конечно, ничего не умеет. В лучшем, а по сути, в худшем случае у нее получится перетянуть чужие проклятия на себя, но, в сущности, и на это она не способна. Да и к счастью это. Свечкой отгородилась, незаметненько ладошками отталкивает – этому Павел ее научил. Ее дело цирк устраивать, с людьми договариваться и деньги брать. Большинству клиентов этого и надо. Люди мнительные, с пораженной психикой, они ищут участия, пускай даже за деньги, а для уверенности в себе – хорошие предсказания. Любка как астролог себя не позиционирует, слова типа "Марс в крестах, радуга в кустах" не произносит, это не из ее амплуа, но сказать что-то о хорошей, в общем, ауре, которую нужно малость подправить, после чего она с полгода будет просто непробиваема, легко.
Чиновник – фамилию его Павел не запомнил – ему откровенно не нравился. Ну какая, к чертям собачьим, проверка в том деле, в котором ты не разбираешься! А вымогать, если уж так невтерпеж, проще у ларечников. Там все просто – вот товар, вот деньги. Отвадить бы его, и все дела. Петрович, например, этот вопрос решил. Материя эта, по правде говоря, тонкая. Противодействовать государственным структурам и их представителям не принято. Защищаться – это да, это не возбраняется. Но нападать… Там, говорят, тоже свои маги имеются. Слух идет, что нехилые. Да и не в этом только дело.
Так что ж?
Павел, изображая суету на задворках, размышлял. Очистить? Это несложно. Хотя и долго, муторно, не на один час делов. Или что? Ну не нравится ему этот тип. Да еще и к Любке пристреливается. Может, так оставить? Как есть. Сам, в конце концов, виноват. За одни красивые глаза так «плевками» не одаривают. Тут, если покопаться, таких отправителей можно найти! Да только противно.
В конце концов, он не врач, клятву Гиппократа не давал. Так сказать, не обязан. С другой же стороны – не судья. Кстати, о судьях, которые выносят приговоры. На них таких плевков, да еще и похлеще, куда больше. Уж тех-то проклинают от всей души и подолгу. Они и под расстрел ведь подводят, а оттуда, от последней черты, проклинают особенно изощренно и подолгу. Пусть пока расстрелы отменили, но дела это, по сути, не меняет. Так что ж теперь, за это и судьям от ворот поворот делать?
Якобы убирая нагар со свечи, еще раз вблизи, посмотрел на посетителя, отворачиваясь и щурясь, будто от дыма. Но уловка эта и не нужна была: посетитель был занят тем, что строил аппетитной целительнице глазки, прямо как пацан горячий. Особо злостных «плевков» Павел насчитал у него три. Еще пяток не таких серьезных, но заметных на фоне остальных, мелких, как сыпь. Стараясь не думать, кто эту слабосильную «сыпь» сооружал, он придумал, как сделать быстро и не особо утруждаясь, а также, чтобы ноги этого типа здесь больше не было. В конце концов, он же его не за углом подстерег, тот сам пришел.
Подмигнув Любке: мол, начинаем, зашел за спину. Целительница активнее заработала руками и забормотала с подвыванием, неразборчиво, но жутковато. Артистка. Лучше бы молчала, не отвлекала, но что уж теперь поделаешь.
Он специально делал так, что «плевки» отдирались побольнее, как бородавки без наркоза. С корнем. Ничего, выживет. Делал это если не с наслаждением, то с мстительным чувством человека, у которого из-под носа пытаются увести его женщину.
Сначала чиновник ничего не понимал. Мало ли что бывает в таком возрасте – тут кольнет, там кольнет. В конце концов, могло и мышцу свести, да мало ли чего. Только вздрогнул и напряг плечи, явно не желая показать слабость перед интересной женщиной. А потом, когда кольнуло, да уже посущественней, второй раз, дернулся всем телом и сделал попытку подняться.
Павел положил ему руки на плечи и надавил.
– Тихо, тихо, – зашептал он в ухо. – Все проходит.
Так, с наложенными руками, было даже проще работать. Вскоре он уже не просто давил, а наваливался всем телом, вдавливая клиента в сиденье. А потом тот затих, только дрожал. Любка, забыв про пассы, уставилась ему в лицо широко открытыми глазами. Со стороны посмотреть – гипнотизирует. Колдует, чертова баба. На самом же деле она зачарованно рассматривала лицо человека, с которым работает маг. Порой такие гримасы бывают, такая буря чувств. Куда там театр. Павел знал пару случаев, когда после такого воздействия приходилось вызывать врача – настоящего, на машине "Скорой помощи". Но сейчас был не тот случай. По крайней мере, он здорово на это рассчитывал.
Потом мужчина словно окаменел. Ему наверняка было больно, но он уже не реагировал. Павел даже ослабил хватку, чтобы проверить его реакцию, она оказалась нулевой. Сидит мертвым пнем, и все. Обойдя, заглянул ему в лицо. Тот пялился на Любку, приоткрыв рот. С уголка губ на подбородок стекала блестящая в свете свечи слюна. Он даже не моргал.
Закончил Павел быстро, не желая более затягивать сеанс. Ему вдруг стало неприятно и стыдно. Отступив на шаг, сделал жест рукой, привлекая внимание Любки. Та, будто выходя из сна, глубоко вздохнула. Судя по заходившим плечам, посетитель тоже активно задышал. Соскучился по естественным движениям. Такое тоже бывает.
Быстренько проделав несколько ничего не значащих пассов, чародейка объявила, что сеанс закончен. Лицо ее при этом было строгим, почти величественным и уж точно значительным.
– Вас проводить? – спросил Павел, склоняясь к плечу.
– Что? А-а, нет, то есть да, спасибо.
Подхватив чиновника под локоток, Павел повел его к двери. На полпути, хотя и пути-то было всего несколько шагов, вдруг захотелось похулиганить. Доверительно дотянувшись губами поближе к заросшему волосами ушку, шепотом сообщил, что госпожу Любу нужно обязательно отблагодарить, иначе исцеление потеряет свою силу, посоветовал пройти в кассу и с порога, на выходе, обязательно следует поклониться.
Честно сказать, он и сам не очень представлял, к чему приведут его слова. И здорово изумился, когда мужик, едва они подошли к двери, вырвал руку, развернулся и глубоко, в пояс, поклонился. Отвесил, как говорится, по полной. Вона какие, оказывается, у наших чиновников навыки имеются. Не чета всяким там буржуям, которые приличные реверансы делать отучились!
Ржать он начал после того, как выпроводил дяденьку вон и плотно закрыл за ним дверь.
Судя по черным точкам и щербинкам, чиновника проклинали давно и многие, а парочка из них вполне походила на полновесные «заплатки», пусть и не очень сильные и качественные. Видно, что человек относится к своей работе ответственно, с душой и творческой выдумкой. За что его и проклинали от всей души. Пусть неумело. Но от души. За творческий и слегка компромиссный подход.
Любка, неискренне и скупо улыбнувшись, пригласила его садиться и рассказать, что беспокоит.
– Да, – вальяжно развалился посетитель, – счастья бы мне.
И улыбнулся. Вроде как пошутил. А вроде как и нет. Мол, ну, голуба, покажи, на что способна и способна ли вообще. Но самому – это заметно – жутковато. Откровенного страха нет – с чего бы! – но некоторые опасения имеются. И между делом глазками на чародейку постреливает. Пристреливается к дамочке. Нормально!
Любка его словами-фразами обкатывает, лицо делает, пассы над голубым стеклянным шаром на подставке совершает, руками над свечой водит. Уметь она, конечно, ничего не умеет. В лучшем, а по сути, в худшем случае у нее получится перетянуть чужие проклятия на себя, но, в сущности, и на это она не способна. Да и к счастью это. Свечкой отгородилась, незаметненько ладошками отталкивает – этому Павел ее научил. Ее дело цирк устраивать, с людьми договариваться и деньги брать. Большинству клиентов этого и надо. Люди мнительные, с пораженной психикой, они ищут участия, пускай даже за деньги, а для уверенности в себе – хорошие предсказания. Любка как астролог себя не позиционирует, слова типа "Марс в крестах, радуга в кустах" не произносит, это не из ее амплуа, но сказать что-то о хорошей, в общем, ауре, которую нужно малость подправить, после чего она с полгода будет просто непробиваема, легко.
Чиновник – фамилию его Павел не запомнил – ему откровенно не нравился. Ну какая, к чертям собачьим, проверка в том деле, в котором ты не разбираешься! А вымогать, если уж так невтерпеж, проще у ларечников. Там все просто – вот товар, вот деньги. Отвадить бы его, и все дела. Петрович, например, этот вопрос решил. Материя эта, по правде говоря, тонкая. Противодействовать государственным структурам и их представителям не принято. Защищаться – это да, это не возбраняется. Но нападать… Там, говорят, тоже свои маги имеются. Слух идет, что нехилые. Да и не в этом только дело.
Так что ж?
Павел, изображая суету на задворках, размышлял. Очистить? Это несложно. Хотя и долго, муторно, не на один час делов. Или что? Ну не нравится ему этот тип. Да еще и к Любке пристреливается. Может, так оставить? Как есть. Сам, в конце концов, виноват. За одни красивые глаза так «плевками» не одаривают. Тут, если покопаться, таких отправителей можно найти! Да только противно.
В конце концов, он не врач, клятву Гиппократа не давал. Так сказать, не обязан. С другой же стороны – не судья. Кстати, о судьях, которые выносят приговоры. На них таких плевков, да еще и похлеще, куда больше. Уж тех-то проклинают от всей души и подолгу. Они и под расстрел ведь подводят, а оттуда, от последней черты, проклинают особенно изощренно и подолгу. Пусть пока расстрелы отменили, но дела это, по сути, не меняет. Так что ж теперь, за это и судьям от ворот поворот делать?
Якобы убирая нагар со свечи, еще раз вблизи, посмотрел на посетителя, отворачиваясь и щурясь, будто от дыма. Но уловка эта и не нужна была: посетитель был занят тем, что строил аппетитной целительнице глазки, прямо как пацан горячий. Особо злостных «плевков» Павел насчитал у него три. Еще пяток не таких серьезных, но заметных на фоне остальных, мелких, как сыпь. Стараясь не думать, кто эту слабосильную «сыпь» сооружал, он придумал, как сделать быстро и не особо утруждаясь, а также, чтобы ноги этого типа здесь больше не было. В конце концов, он же его не за углом подстерег, тот сам пришел.
Подмигнув Любке: мол, начинаем, зашел за спину. Целительница активнее заработала руками и забормотала с подвыванием, неразборчиво, но жутковато. Артистка. Лучше бы молчала, не отвлекала, но что уж теперь поделаешь.
Он специально делал так, что «плевки» отдирались побольнее, как бородавки без наркоза. С корнем. Ничего, выживет. Делал это если не с наслаждением, то с мстительным чувством человека, у которого из-под носа пытаются увести его женщину.
Сначала чиновник ничего не понимал. Мало ли что бывает в таком возрасте – тут кольнет, там кольнет. В конце концов, могло и мышцу свести, да мало ли чего. Только вздрогнул и напряг плечи, явно не желая показать слабость перед интересной женщиной. А потом, когда кольнуло, да уже посущественней, второй раз, дернулся всем телом и сделал попытку подняться.
Павел положил ему руки на плечи и надавил.
– Тихо, тихо, – зашептал он в ухо. – Все проходит.
Так, с наложенными руками, было даже проще работать. Вскоре он уже не просто давил, а наваливался всем телом, вдавливая клиента в сиденье. А потом тот затих, только дрожал. Любка, забыв про пассы, уставилась ему в лицо широко открытыми глазами. Со стороны посмотреть – гипнотизирует. Колдует, чертова баба. На самом же деле она зачарованно рассматривала лицо человека, с которым работает маг. Порой такие гримасы бывают, такая буря чувств. Куда там театр. Павел знал пару случаев, когда после такого воздействия приходилось вызывать врача – настоящего, на машине "Скорой помощи". Но сейчас был не тот случай. По крайней мере, он здорово на это рассчитывал.
Потом мужчина словно окаменел. Ему наверняка было больно, но он уже не реагировал. Павел даже ослабил хватку, чтобы проверить его реакцию, она оказалась нулевой. Сидит мертвым пнем, и все. Обойдя, заглянул ему в лицо. Тот пялился на Любку, приоткрыв рот. С уголка губ на подбородок стекала блестящая в свете свечи слюна. Он даже не моргал.
Закончил Павел быстро, не желая более затягивать сеанс. Ему вдруг стало неприятно и стыдно. Отступив на шаг, сделал жест рукой, привлекая внимание Любки. Та, будто выходя из сна, глубоко вздохнула. Судя по заходившим плечам, посетитель тоже активно задышал. Соскучился по естественным движениям. Такое тоже бывает.
Быстренько проделав несколько ничего не значащих пассов, чародейка объявила, что сеанс закончен. Лицо ее при этом было строгим, почти величественным и уж точно значительным.
– Вас проводить? – спросил Павел, склоняясь к плечу.
– Что? А-а, нет, то есть да, спасибо.
Подхватив чиновника под локоток, Павел повел его к двери. На полпути, хотя и пути-то было всего несколько шагов, вдруг захотелось похулиганить. Доверительно дотянувшись губами поближе к заросшему волосами ушку, шепотом сообщил, что госпожу Любу нужно обязательно отблагодарить, иначе исцеление потеряет свою силу, посоветовал пройти в кассу и с порога, на выходе, обязательно следует поклониться.
Честно сказать, он и сам не очень представлял, к чему приведут его слова. И здорово изумился, когда мужик, едва они подошли к двери, вырвал руку, развернулся и глубоко, в пояс, поклонился. Отвесил, как говорится, по полной. Вона какие, оказывается, у наших чиновников навыки имеются. Не чета всяким там буржуям, которые приличные реверансы делать отучились!
Ржать он начал после того, как выпроводил дяденьку вон и плотно закрыл за ним дверь.