А в конце сказать: если вы, ребята, действительно дороги друг другу, приходите еще завтра. Завтра, 15—го февраля – день Встречи, Сретения. Помолитесь вместе друг о друге. Ведь молитва – это максимальное напряжение доброй воли человека, желающего добра другому человеку. Если ваши глаза и глаза любимого вами человека будут направлены на одну и ту же икону, еще одна ниточка соединит вас друг с другом. Как говорил древний подвижник авва Дорофей, люди подобны точкам на окружности, центром которой является Бог. Если люди будут просто двигаться по окружности, то, приближаясь к одному соседу, они буду отдаляться от других. Но если они вместе двинутся к центру – то сократится и расстояние между ними[163].
   Этот праздник может быть светлым. Хотя бы для некоторых людей, некоторых пар. Для кого—то он останется поводом к смакованию очередной порции грязи. Но соотношение тех и других зависит и от нашего миссионерского усилия. В конце концов и на православную Пасху кто—то упивается до свинского состояния. Что же нам – отказаться от нашей Пасхи? А на Крещение кто—то гадает и колдует. Следует ли из этого, что и мы замараемся, если будем по—нашему праздновать Крещение? Кто—то ждет Рождества только ради скидок на рождественских распродажах. Но мы ждем Христа.
   Не надо излишнего смиренничанья, не надо поспешных капитуляций, не надо оставлять наши святыни, если к ним прикоснулась чья—то нечистая рука. Не оставлять надо наши праздники в руках язычников и лавочников, а бороться за сохранение (или возвращение) их христианского смысла.
   Можно наполнить Валентинов день более христианским содержанием, несколько сменив акценты, но оставив пафос. Сейчас это праздник свободной любви, а можно сделать его Днем семьи. Действительно, у нас есть разорванные половины – Женский день, День защитника Отечества, а праздника всей семьи нет. Это особенно важно в свете наших демографических проблем.
   С другой стороны, устанавливая в день Валентина праздник семьи, мы даем молодежи правильный ориентир: цель взаимных отношений – семья, а не кайф. То есть акценты из легкого безответственного флирта смещаются в область светлой и вечной любви.
   Разумеется, это должна быть не просто церковная самодеятельность, а общегосударственная программа, поддержанная Церковью. И государство, и бизнес, и общество, и, конечно, Церковь – все в этом заинтересованы.
   От нас требуется ведь немного. Просто сказать, что в день святого Валентина храмы ждут тех, кто любит и желает быть любимым. Улыбнуться пришедшим. И помолиться вместе с ними.
   От нас требуется всего лишь добрый взгляд. Ни денег, ни реформ, ничего такого эта миссионерская программа не требует. Достаточно просто объявления на церковных дверях: "14 февраля. Молебен св. Трифону и св. Валентину Интерамскому". Молодые прихожане уже сами разнесут эту весть по окрестным школам и университетам. И еще хорошо бы батюшке подежурить этот день в храме – в ожидании "валентиновцев", чтобы с ними поговорить и, быть может, снова помолиться…
   Ничем не обижая и не смущая своих традиционных прихожан, нисколько не меняя их уклад жизни и веры, через этот день можно привести в Церковь несколько молодых людей.
   Даже если таких новичков "валентинова призыва" окажется всего пять человек – неужели этого мало?

ГРЯЗНАЯ ТЕМА

   Есть такие темы, которые у христиан "не должны даже именоваться" (Ефес. 5,3).
   Но как и в области вероучения “Злоба еретиков вынуждает нас совершать вещи недозволенные, выходить на вершины недостижимые, говорить о предметах неизреченных, предпринимать исследования запрещенные; заблуждения других вынуждают нас самих становиться на опасный путь изъяснения человеческим языком тех тайн, которые следовало бы с благоговейной верой сохранять в глубине наших душ” (св. Иларий Пиктавийский. О Святой Троице. 2, 2) – так и в области нравственной порой возникает нужда войти в исследования запретного. Но это уже вторжение не в область запредельной чистоты (как это происходит при осмыслении догматического богословия), но запредельной низости…
   В московских демократических газетах стало модно обвинять церковнослужителей в содомском грехе. Одна журналистка, с поистине спиритической чуткостью откликаясь на призыв "духа времени", даже издала "художественную" повесть о распущенности "целибатов" и монахов.
   В день, когда вышла очередная из "комсомольских" статей на "грязную тему", в метро – реагируя на мой подрясник – хозяйка газетного ларька окликнула меня: "А тут снова про вас пишут!".
   В общем, в отношениях между Церковью и "обществом" повеяло ощутимым холодком. В роли холодильника, как всегда, выступила пресса. Естественное отвращение к содомскому греху, который был приписан некоторым архиереям, было использовано для того, чтобы сформировать в людях столь же брезгливое отношение ко всей Церкви вообще. И вот ради того, чтобы этот ледок растопить, все же стоит переступить апостольское предостережение, и поговорить на "грязную тему".
   Я не могу ничего сказать о тех конкретных людях, которые были обвинены газетами. Но в целом с горечью могу признать: да, и в церковной среде, как и в любой другой, встречаются люди, искушаемые этой страстью. В этой констатации нет ничего необычного: люди всюду есть люди. А церковные люди даже еще более искушаемы духами злобы и нечистоты, чем люди светские, люди, и так не ищущие Христа…
   Но если уж пошли пересуды на эту печальную тему, то стоит вспомнить о том, что разные культуры и разные религиозные традиции по—разному реагируют на эти позывы. Православные люди призываются бороться с подобными помыслами. И даже тот, кто не устоял в этой борьбе – видит в своей страсти грех, падение, повод для целожизненного покаяния (кстати, даже те архиереи, о которых шла речь в "комсомольских" статьях, в последующих интервью ясно свидетельствовали о том, что содомский грех они считают грехом и ничем иным).
   Но в начале нового тысячелетия, когда обострились дискуссии о том, что нового принесло христианство в мир, стоит вспомнить и о том, что именно по вопросу о гомосексуализме позиция христианства отличается от многих иных "традиций".
   Вот та традиция, которая вызывает сегодня столько восхищения – причем именно у подростков. Традиция японского рыцарства – самурайства…
   "Ихара Сайкаку написал известные строки: “Подросток без старшего любовника – все равно что женщина без мужа”. Молодой человек должен проверять терять старшего в течение, по крайней мере, пяти лет. Если за это время он ни разу не усомнился в его хороших намерениях, тогда он может ответить ему взаимностью. С непостоянным человеком невозможно установить хорошие отношения, потому что он скоро изменит своему любовнику. Если такие люди посвящают друг другу свои жизни, они пользуются взаимным доверием. Но если один человек непостоянен, другой должен заявить, что не может поддерживать отношения, и после этого решительно порвать с ним. Если первый спросит, почему, второй должен ответить, что не скажет ему ни за что на свете. Если тот не унимается, нужно рассердиться; если он настаивает, нужно зарубить его на месте. Кроме того, старший должен точно также проверять подлинные намерения младшего. Если младший остается верным в течение пяти или шести лет, можно считать, что он оправдывает доверие… Мужеложство в нашей провинции ввел Хосино Рётэцу, и хотя у него было много учеников, он наставлял каждого из них лично. Эдаёси Сабуродзаэмон был человеком, который понял смысл мужеложства. Однажды, когда Сабуродзаэмон сопровождал своего учителя в Эдо, Рётэцу спросил его: – Как ты понимаешь мужеложство? – Это нечто одновременно приятное и неприятное, – ответил Сабуродзаэмон. Рётэцу был доволен его ответом и сказал: – Ты можешь сказать это, потому что иногда тебе приходилось сильно страдать. Через несколько лет кто—то попросил Сабуродзаэмона объяснить ему смысл этих слов. Тот ответил: “Отдавать свою жизнь во имя другого человека – вот основной принцип мужеложства. Если он не соблюдается, это позорное занятие. Если же он соблюдается, у тебя не осталось того, чем бы ты не мог пожертвовать во имя своего господина. Поэтому говорят, что мужеложство – это нечто одновременно приятное и неприятное”"[164].
   Есть свидетельство о том, что именно ученые тибетские монахи практиковали мужеложство: в XVI веке поэт Дугпа Кунлег говорит о монастырских порядках: "На факультете логики каждый монах имеет мальчика в качестве друга для утешения"[165].
   Но – это Восток действительно дальний; тот Восток, до которого христианство дошло совсем недавно (а православное христианство – только со свт. Николаем Японским в XIX веке). Мы же теперь вспомним тот мир, на смену которому и для исцеления которого пришло Евангелие. Мир Античности.
   Уже много столетий – начиная с эпохи Возрождения – в европейских школах преподают цензурированно—приукрашенное представление об античности. Эллада – это беломраморные храмы, дружба людей и богов, близость с природой, поэтическая естественность… И так все это контрастирует с чернорясным монашеством, темным средневековьем, пришедшим на смену античной простоте и человечности… Просто даже непонятно становится – как могла античность переродиться в средневековье…
   Это недоумение рождается оттого, что даже хорошо образованные люди свои познания об античной мифологии ограничивают книжкой Куна, адаптирующей греческие мифы для детей. И, конечно, из книжки Куна нельзя понять – почему христианство объявило войну этим милым и прекрасным сказкам. Из них ведь не узнаешь, что Артемида Эфесская была украшена 14—ю грудями (копия лидийской Артимус)[166].
   А многие ли знают, что великий Геракл покончил жизнь самоубийством (Софокл. Трахинянки, 1260 слл.) – с предостережением детям: "вы великую зрите жестокость богов"?
   Мы же вспомним без цензурных купюр только два, известнейших и прекраснейших греческих мифа. Есть слово, дорогое каждому новорусскому сердцу – Кипр. На Кипре каждому туристу показывают "пляж любви", на который из пены морской некогда вышла прекрасная Афродита. А в школах при знакомстве с этим мифом показывают репродукции "Рождение Венеры" Ботичелли, Рубенса, Тициана…
   И только об одном умолчивают и гиды, и учителя: они не берутся объяснить причину той первой экологической катастрофы. Откуда взялась та самая пена в первозданном море? Рассказ об этом придется начать с бунта Кроноса против Урана. Стычка кончилась оскоплением первичного бога, а затем – "Член же отца детородный, отсеченный острым железом, по морю долго носился, и белая пена взбилась вокруг от нетленного члена. И девушка в пене в той зародилась. Сначала подплыла она к Киферам священным, после же этого к Кипру пристала, омытому морем. На берег вышла богиня прекрасная… Ее Афродитой, "пенорожденной", еще "Кифереей" прекрасновенчанной боги и люди зовут, потому что родилась из пены" (Гесиод. Теогония. 188—197).
   Второй полузнакомый всем миф описывает рождение Афины из головы Зевса. Обилие аллегорий и в этом случае заслоняет естественный вопрос: а как именно Афина оказалась в Зевсе. Ответ и на этот раз не самый симпатичный. У Зевса в ту пору была супруга по имени Метида. Она обладала свойством полиморфизма и любила перевоплощаться во что хотела. Зевс, решив избавиться от нее, уговорил ее сделаться маленькой… Понятно, какой сюжет воспроизводит сказка "Кот в сапогах"? – Да, едва только Метида стала маленькой, Зевс ее проглотил. Таким образом премудрость (Афина) оказалась внутри Зевса, ибо Метида была в то время беременна Афиной (см. Гесиод. Теогония, 886—890).
   В целом же античность пошла очень странным путем. Казалось бы, та культура, которая провозглашает своим идеалом мужество и естественность, умеренность и гармонию, могла бы миновать именно этот риф. А она именно на нем очень прочно, – на века – засела. Речь идет о гомосексуализме.
   Платон ставит любовь между мужчинами значительно выше, чем любовь к женщине. Поведав миф об андрогинах, рассеченных на половинки, Платон повествует: "…чтобы при совокуплении мужчины с женщиной рождались дети и продолжался род, а когда мужчина сойдется с мужчиной – достигалось все же удовлетворение от соития, после чего они могли бы передохнуть, взятся за дела и позаботиться о других своих нуждах… Мужчин, представляющих собой половинку прежнего мужчины, влечет ко всему мужскому: уже в детстве они любят мужчин, и им нравиться лежать и обниматься с мужчинами. Это самые лучшие из мальчиков и юношей…" (Платон. Пир. 191с—192а).
   Так "Вместе с божественной философией расцвела и любовь к мальчикам" (Лукиан. Две любви, 35).
   Эпикур пишет "к Пифоклу, цветущему мальчику: Что ж, буду сидеть и ждать прихода твоего, желанного и богоравного!" (Диоген Лаэртский. 10,5). "Тимократ, учившийся у Эпикура, говорит, будто сам он еле—еле сумел уклониться от ночной эпикуровой философии и от посвящения во все его таинства" (там же, 6).
   Сексуальные услуги юноши рассматривались как нормальная форма оплаты услуг учителя, обучающего подростка какой—либо профессии. Когда Алкивиад пожелал стать учеником Сократа, "я решил сделать все, чего Сократ ни потребует. Полагая, что он зарится на цветущую мою красоту, я счел ее счастливым даром и великой своей удачей: ведь благодаря ей я мог бы, уступив Сократу, услыхать от него все, что он знает. С такими мыслями я однажды и отпустил провожатого, без которого я до той поры не встречался с Сократом, и остался с ним с глазу на глаз,… и я ждал, что вот—вот он заговорит со мной так, как говорят без свидетелей влюбленные, и радовался заранее. Но ничего подобного не случилось. Я решил пойти на него приступом… Я лег под его потертый плащ и обеими руками обняв этого человека, пролежал так всю ночь. Так вот, несмотря на все мои усилия, он одержал верх, пренебрег цветущей моей красотой… Я был беспомощен и растерян" (Платон. Пир. 217а—219е)[167].
   Как видим, целомудрие Сократа было предметом удивления. Диоген Киник не разделяет общее увлечение мальчиками – и это становится одной из черт его юродства (Диоген Лаэртский. О жизни знаменитых философов, 6,53—54; 6,59).
   Впрочем, Сократ никогда не осуждал гомосексуализм, никогда не призывал обратиться к женщинам – он лишь призывал любить не только тела мальчиков, но и их души, и душевную близость ставить выше телесной (Ксенофонт. Пир, 8)[168]. Тот же Ксенофонт предлагал комплектовать фаланги любовниками – ибо тогда солдаты будут отчаяннее биться, спасая своих возлюбенных (Киропедия. 7,1,30). Так же считает Платон (Пир 179аb). Для Платона любовь к юношам несравненно выше любви к женщинам (Пир 181).
   Описание идеальной любви у Платона дано в "Федре" (255—256). Тот, кто хотя бы однажды прочитает его, навсегда уже воздержится от возвышенного употребления словосочетания "платоническая любовь"…
   Так греки подражали своим богам. На Олимпе всегда хватало мужеложников: любовником Зевса был мальчик Ганимед[169]; любовником Геракла – Гилас; Посейдона – Пелоп[170]. По слову Овидия не кто иной как Орфей «стал он виной, что за ним и народы фракийские тоже, перенеся на юнцов недозрелых любовное чувство, первины цветов обрывают» (Метаморфозы 10,83—84).
   Гигин в “Астрономических рассказах” (2,5) повествует о том, как Дионис хотел спуститься в царство Аида, чтобы вывести оттуда свою мать Семелу. Человек по имени Просимн показал путь, попросив, однако, у прекрасного мальчика вознаграждение. Дионис, желая увидеть мать, поклялся, что исполнит по возвращении то, что от него хотят. "Плата же, будучи постыдной, устраивает Диониса. Любовным было вознаграждение, платой был сам Дионис… Возвратившись назад, не застает Просимна (ведь тот умер). Исполняя “священный” долг перед любовником, спешит к могиле и предается там противоестественной страсти: срезав кое—как ветвь смоковницы, придает ей форму мужского члена и садится на нее, исполняя обязательство перед усопшим. Как мистическое воспоминание о сей страсти по городам воздвигаются фаллосы Дионису" (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 34,3—5). "Мне кажется, что следует объяснить происхождение слова “мистерия” от musos – позора, выпавшего на долю Диониса" (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 13,1).
   А уж как представлен Дионис на страницах позднеантичной поэмы “Деяния Диониса”[171] – цитатами передать нельзя. Можно только общее впечатление: «Это культ особого рода сексуальности, построенный на постоянном взаимопереходе мужского и женского, причем, именно взаимопереходе, а не андрогинности (при которой различие полов как таковых все равно бы сохранялось). Постоянная смесь мужественности и женоподобности в образе Диониса – основополагающая его особенность и в поэме, и в том позднеантичном культе Диониса, который вдохновлял ее автора. Биография Диониса, как она описывается в поэме, равно как и многочисленные сцены, в которых участвуют другие герои, представляют собой нечто из ряда вон выходящее даже для греко—римской литературы. Структурообразующие мотивы поэмы почти без исключения принадлежат к области девиантного сексуального поведения (даже если не относить к этой области вполне нормативный для античного мира гомосексуализм). Сколько—нибудь подробный анализ содержания поэмы необходимо вести, вследствие этого, средствами сексопатологии и психиатрии, и мы упомянем лишь основные выводы такого анализа. Поэма погружена в мир инфантильных сексуальных фантазий, соответствующих, за малым исключением, прегенитальной стадии, когда различие мужского и женского не играет роли. По содержанию эти фантазии носят ярко выраженный садо—мазохистский характер. Отметим, что здесь налицо мотивы изменения естества и употребления для этого силы»[172].
   Аполлон же был влюблен в мальчика Гиацинта (Аполлодор. Мифологическая библиотека 1,3,3). Но в Гиацинта влюбился и другой бог – бог ветра Зефир. Не встретив взаимности, он решил отомстить Аполлону и Гиацинту. Однажды, когда Аполлон ("златокудрый Феб") играл с Гиацинтом и учил его метать диск, Зефир подул, отклонил летящий диск, и тот размозжил голову мальчику, из могилы которого и выросли цветы гиацинты (Овидий. Метаморфозы 10,175—195)…
   О том, как греческие философы (Солон, Диоген, Зенон) вожделели к своим мальчикам Апулей подробно говорит в своей апологии (Апология или О магии, 9 и 10).
   Так что греческие гомосексуалисты просто подражали своим богам и героям[173] и философам, начитавшись коих они рекомендовали: «жениться следует всем, а любить мальчиков пусть будет позволено только мудрецам» (Лукиан. Две любви, 51)…
   И если правда, что греческие философы свою мудрость изначально привезли из Египта, то, возможно, что вместе с мудростью они заимствовали и мужеложство.[174]
   И вдруг над этим миром раздались слова ап. Павла: "Не обманывайтесь: мужеложники Царства Божия не наследуют. И такими были некоторые из вас; но омылись, но освятились, но оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего" (1 Кор. 6,9—11).
   Мужская любовь была возвращена женщинам и освящена церковным таинством… Христианство вернуло мужчин женщинам, может быть, в благодарность за то, что во время Евангельских событий ни одна женщина не причинила ничего дурного Христу – ни словом, ни поступком.
   Но сегодня этот дар христианства людям оспаривается и осмеивается. Сегодня снова престижно и модно принадлежать к "розоВо-голубой тусовке".
   Ограничусь лишь двумя газетными новостями:
   "Шведский суд приговорил 30 июня пастора—пятидесятника Оке Грина к месяцу тюремного заключения за негативные высказывания о гомосексуалистах во время проповеди. Выступая перед прихожанами в своей церкви в городе Боргхольме, пастор Грин назвал гомосексуализм "ненормальным явлением, ужасной раковой опухолью на теле общества", а геев и лесбиянок – "извращенцами, которых дьявол использует как свое оружие в войне против Бога". Пастор Грин – первый гражданин Швеции, осужденный в этой стране по закону об оскорблениях, который ранее применялся лишь к лицам, пропагандирующим расовую ненависть. Во время суда государственный обвинитель Челль Ингвессон проиграл аудиозапись проповеди Грина и спросил подсудимого, считает ли тот гомосексуализм болезнью, на что пастор ответил утвердительно. Пастор пояснил, что своим выступлением не ставил цели нанести кому—либо оскорбление, а лишь передал библейский взгляд на гомосексуализм" (2 июля 2004 г.)[175].
   "Министр юстиции Франции Элизабет Гигу радовалась как ребенок. Вскочила с места, сме ялась, хлопала в ладоши. Вместе со всеми депутатами левых фракций Национального собрания. В самом деле левым было от чего веселиться. Им все—таки удалось протащить закон, разре шающий во Франции браки между гомосексуалистами. Закон этот называется "Пакт гражданской солидарности" или РАСS. Те, кто подписал такое соглашение, отныне по закону находятся во взаимоотношениях, соответствующих брачным. Они могут передавать друг другу имущество – как супруги. Платить меньше налогов – как женатые люди, жить под одной крышей. Вести хозяйство. Получать друг за друга пенсию. Те, кто вступил в РАСS, уже через год могут подавать заявление о натурализации во Франции (обычный брак такого права не дает). Отныне тысячи мужчин и женщин – иностранцы—гомосексуалисты, живущие с французами или француженками – смогут претендовать на французское гражданство. Чтобы принять подобный закон, левым понадобился год. И 120 часов заседания парламента. Правые бешено сопротивлялись принятию РАСS. И все—таки 13 октября закон был принят Национальным собранием. Большинством в 315 голосов социалистов, коммунистов и "зеленых" против 245 правых депутатов. Левые, в особенности социалисты, выполняли предвыбор ные обещания, данные еще в 1997 году. Поддержка избирателей—гомосексуалистов была хотя и не решающим, но существенным фактором, склонившим чашу весов в пользу левой коалиции на тех выборах. Еще весомее оказалась помощь левым со стороны соответствующего лобби в кругах предпринимателей и интеллектуалов. Что ж, сторонники идей Карла Маркса и Владимира Ленина не изменили своему амплуа. Они уже не раз доказывали, что нет такого закона, который они не были бы готовы принять, чтобы подольше удержаться у кормила власти… Не случайно первой против закона выступила французская католическая церковь. "После этого голосования, – говорит ся в обращении епископов Франции, – все более насущным становится вопрос, желаем ли мы сохранения в будущем института брака. Желаем ли мы готовить юношество к созданию настоящих семей? Желаем ли мы обеспечить этим семьям возможность выжить, выполнить свою миссию по воспитанию человека – свою незаменимую роль?". Ответа от политиков священники пока не получили"[176].