Страница:
По верному наблюдению Фаррара, “полный простор господствует в гностицизме, в нем нет никакой мучительной заботливости о том, чтобы отрешиться от язычества”[282]. Вот и сегодня во многих модных текстах заметно отсутствие трезвости, равно как и отсутствие воли проверять свои верования мерилом евангельским и святоотеческим. Как и в первые века христианства, неудержимо множится круг апокрифов. Приписываются они, правда, уже не апостолам, а святым и подвижникам благочестия более близких к нам времен[283]. Но в отличие от времени свт. Иринея Лионского как—то не заметно церковной решимости сопротивляться им. Не секты, а вполне православные издательства выпускают, и православные храмы продают книжки и газеты, содержащие в себе чудовищные вымыслы, прямой магизм и просто непристойные нападки на саму же Церковь.
Стало возможным появление книг, отметающих церковное учение с помощью таинственных ссылок на анонимных “старцев”. Очень это сейчас модно: вместо строгого обоснования своих утверждений действовать по принципу “одна баба сказала”. Например: “Одна монахиня, приехавшая с Греции, рассказала, что на Западе уже все готово для принятия лжемессии”[284]. Эта “монахиня” – она, что, член оргкомитета по подготовке прихода антихриста, если может столь авторитетно и категорически заявлять: “Вся программа выполнена, все намеченное к визиту уже готово”?
Или: “По свидетельству св. отцов, завершающий историю Страшный Суд по земным меркам будет длиться недолго, сколько шестопсалмие на утрени”[285]. Но какие это отцы? Нельзя ли конкретнее: кто именно? В советские времена студенты бойко рапортовали на экзаменах по “диамату”: “Карлмаркс—Фридрихэнгельс писал…” А сегодня в церковной среде сплошь и рядом слышишь: “Отцы учат…”, “Святии отцы рекоша…” Уточняющих ссылок обычно не приводится. Слыша такие тотальные формулы, лучше сбить спесь с самозваного «патролога» серией вопросов на тему «А теперь конкретно: имена! пароли! явки!» Кто сказал? В какой книге? Кому? В какой ситуации? И не сказали ли Отцы по этому вопросу еще и нечто другое?".
Недоверчивым оком христианин должен взирать не только на то, что преподносится ему из внецерковного мира. К сожалению, и внутри церковной ограды велика вероятность того, что вместо хлеба получишь камень. Не всякая церковная газета, брошюра, книга несет в себе учение Церкви. Не всякая проповедь, сказанная с амвона, православна. Не всякая история, рассказанная прихожанами, верна. Именно многообразие церковной жизни делает столь настоятельным вопрос: где же именно Церковь высказывает именно свое учение?
Если же вы сегодня увидите, как кто—то упрощенно отвечает на этот вопрос и начинает размахивать фразой "народ – хранитель Православия", будьте осторожны: это очередной "демократ—реформатор". Он себя и своих друзей отождествил с "церковным народом" и на этом основании чувствует себя "вселенским судьей".
Наконец, третий признак человека, уже готового встать в ряды "православных протестантов" – это боевой клич "молчанием предается Бог!". Например: "мы не можем и не имеем права молчать, ибо молчанием, по слову святителя Григория Богослова, предается Бог"[286].
Обычно эту фразу цитируют, обосновывая свое право на критику нестроений в церковной жизни. "Православие погибает! Епископы предали Православие! И если мы смолчим – произойдет то, от чего предостерегал св. Григорий Богослов: молчанием предается Бог!". Свое право на выглядывание и на оглашение грехов иерархии, свое право на самозваную цензуру многие православные публицисты и сплетники обосновывают этой цитатой. И напрасно.
В творениях св. Григория Богослова действительно есть выражение "молчанием предается Бог" (Слово 21, похвальное Афанасию Великому)[287]. Но считать эти слова выражением позиции самого св. Григория все же затруднительно.
Не питая ни малейшей симпатии ко всем оттенкам арианства, св. Григорий, однако, видит, что борьба с ересью порой причиняет душевный вред и самим же православным – ибо вызывает в них слишком разрушительные эмоции и понуждает их прибегать к слишком неправедным методам борьбы и полемики: "Непосвященные стали судьями преподобных, произошло новое смешение – в собраниях народных рассматриваются предметы священно—таинственные; от сего незаконное исследование жизни (епископов), наемные доносчики и суд по договору; одни несправедливо свергаются с престолов, другие возводятся на их место, и у сих, как чего—то необходимого требуют рукописаний нечестия, и чернила готовы, и доносчик подле"[288]. И вот в контексте полемики с ультраправославными и произносит св. Григорий ставшую знаменитой фразу: «Настоящее сие потрясение ничем не лучше прежде бывших, потому что им отторгнуты от нас все любомудрые, боголюбивые и заранее сожительствующие с горними мужи, которые хотя во всем другом мирны и умеренны, однако же не могут перенесть с кротостью, когда молчанием предается Бог, и даже делаются весьма браннолюбивыми и неодолимыми (ибо таков жар ревности), и готовы скорее ниспровергнуть чего не должно, нежели пренебречь должное».
Итак, те, кто говорят, что "молчанием предается Бог" – отторгнуты от общения со св. Григорием собственным "браннолюбием"… В другом месте подобные люди св. Григорием именуются – "Некоторые из числа чрез меру у нас православных" (Слово 3)[289].
Защищая Православие (или то, что тебе кажется таковым) легко изувечить свою собственную душу – возомнить себя спасителем Православия, избранным пророком Божиим, посланным для вразумления "обезумевших" церковных управителей. Итог такой полемики очевиден: конец мира (eirhnh) в одной, отдельно взятой душе полемиста. Не об этом ли осаживающие слова свт. Игнатия Брянчанинова: "Не покусись своею немощною рукою остановить всеобщее отступление"[290]? Какие плоды пожнет человек, организующий в Японии пикеты против цунами? Недобрую славу чудака и собственное раздражение по поводу всех остальных людей, которые не готовы терять время на пикеты вместе с ним, да еще глухую ненависть к правительству и к природе, которые не хотят к нему прислушиваться…
А слежка за епископами – не лучшее средство к достижению стяжания Духа Святаго. И те, кто оправдывают свою диссидентскую похоть лозунгом "молчанием предается Бог", прежде всего показывают, что святоотеческие творения читают они поверхностно и невнимательно – приписывая отцам те умонастроения, от которых они как раз отстранялись. Впрочем, скажу словами преподобного старца Иоанна. Его спросили: "Если я нахожу что—нибудь полезным для некоторых: должен ли я сказать это, не будучи спрошен о сем? И если брат, которого это касается, старше меня или клирик: сказать мне или промолчать? – Отцы сказали, что хорошо говорить Бога ради, хорошо и молчать Бога ради"[291].
У этих людей, которые "не могут молчать" (а, значит, стали орудием страсти), свое, альтернативное богословие[292], альтернативные святыньки, иконы и святые (Пелагея Рязанская, Иван Грозный, Григорий Распутин…). Их издания нетрудно отличить – вместо иерархического благословения, благословения Патриарха на них стоит рекламный лэйбл – «По благословению старцев»[293].
Если преодолеть иллюзию, будто протестанты всегда "босолицые", и представить себе их с нестрижеными бородами – то станет заметно сходство психологических типов.
В изданной этими кругами брошюре, призванной доказать, будто "принятие ИНН равнозначно отречению от Христа"[294], есть главка «Основные критерии истины». Ее первая, исходная фраза: "Правда Божия в оценке и решении каких—либо затруднительных вопросов проявляется через церковное правило: vox poppuli[295] – vox Dei (глас народа – глас Божий). И если решения Священного Синода, даже поместного Собора встречают неодобрение народа и противоречат Священному Преданию, то значит, эти решения ошибочны и не имеют никакой силы для церковной полноты”[296].
Интересно – и какой же это собор принял такое “правило”? Где, в каком церковном источнике авторы сей брошюры его вычитали (да еще и с орфографической ошибкой)? Не меньше поражает и решимость этой группки говорить от имени всего “церковного народа”. Что вообще эта “группа товарищей” имеет в виду под “Священным Преданием” (одна из глав той же брошюры названа “Проблема персональной кодификации и Священное Предание”, но не содержит в себе ни одной библейской или святоотеческой цитаты)?[297]
У “народных реформаторов” уже сложилась внутренная готовность к бунту. Естественно, эта внутренная установка выявляет себя по мельчайшему поводу. Например, не встал тобольский архиепископ Димитрий в ряды пикетчиков, требовавших запрета концерта Бориса Моисеева (открытого гомосексуалиста) – и тут же делается глобальный вывод: “Наряду с откровенными врагами России священноначалие Московской Патриархии тоже противится национальному и духовному возрождению русского народа. Вот и в Тюмени церковная власть не захотела взять под свой омофор стояние православных против растления молодежи. В угоду местным властям правящий архиерей – архиепископ Тобольский и Тюменский Дмитрий (Капалин) – в очередной раз промолчал, спрятавшись в своей резиденции, а по его примеру и местное духовенство сделало вид, что ничего не замечает. Казалось бы, они должны сами возглавить протест, объединиться с теми членами Церкви, которые защищают свою веру и опаленное огнем и горем Отечество. Ан, нет! Они промолчали. Но это молчание из того разряда, "которым, – по слову святых отцов, – предается Бог"! И ведь если бы Тюменский архиерей был единственный! Но ведь таких как он, похоже, большинство. Вся церковная верхушка преклонила выю пред этой жидовской властью и рабски ей угождает… На примере Тюмени явственно видно, как паства и церковноначалие оказались здесь по разную сторону баррикад, и в случае с содомитом Моисеевым, и в случае религиозной экспансии иноверцев. Увы, это становится характерной картиной в нашей Церкви. Решая насущные проблемы современной церковной жизни, православной общественности сначала приходится "победить" собственное священноначалие, напомнить нашим пастырям об их святых обязанностях сохранять чистоту веры, отстаивать права и интересы православного народа, – и только потом уже воевать с чиновниками светскими"[298].Когда—то такая волна мирянского активизма уже разрушила церковную жизнь: именно активность братств способствовала уходу украинского епископата в унию. Да, у нас обычно говорят, что братства Православие спасли. Но реальная их роль в становлении унии была сложнее.
Для ее уяснения надо держать в уме время и место действия. Время – XVI век. Век Реформации. Место действия – Польша. Та Польша, которая едва на сорвалась сама в протестантство. Реформация и католическая Контрреформация разворачивались на глазах польской окраины ("Украины").
Львов (тогдашнее его имя – Лемберг) был типичным европейским городом, а львовское братство – типичным бюргерским союзом (Это то, о чем у нас часто забывают: братства это не проявление духа так называемой соборности; они создавалось по образцу западноевропейских бюргерских городских объединений).
И, как это свойственно бюргерским союзам 16 века, братства не избежали искушения пореформировать Церковь. Например, луцкое братство явно склонялось к протестантским акцентам на "всеобщее священство мирян": "Несть духовный ни людин, но вси есмы едино во Христе Иисусе"[299]. Глава же Львовского братства князь Острожский писал, что нужна реформа церковной жизни, включая «таинства и другие человеческие изобретения» («поправить некоторых речей в церквах наших, а звлаща около сакраменту и иншых вымыслов людских»)[300]. Исследователи же характеризуют взгляды князя Острожского как экуменические (у Острожского даже был свой проект унии)[301].
Контакты братчиков с протестантами известны. Но важны не столько действительные протестантские симпатии и планы братчиков, сколько то, как они воспринимались епископатом. А с этой тоски зрения братчики казались протестантствующими[302]. Себя же братчики считали полномочными толкователями канонов. Интересно, что если церковная власть на Западе не разрешала мирянам читать Библию, то в Западной Руси Виленский собор 1509 года запретил мирянам чтение Кормчей книги – то есть сборника канонических правил[303].
Безобразий в церковной жизни было много. Братчики считали, что если они возьмут контроль над церковной жизнью, то она улучшится.
Вот описание тех событий известнейшим украинским историком (причем настроенным антикатолически):
"Братчики следили за чтением и жизнью своих членов, делали им указания… Когда братчики предложили этот новый устав на утверждение антиохийскому патриарху Иоакиму, патриарх, насмотревшись перед тем на беспорядки в украинской церкви, был чрезвычайно обрадован таким высоким настроением. Он не только одобрил их намерения, но снабдил различными поручениями и правами, дотоле неслыханными: братчики должны были следить также и за духовенством, доносить о замеченных беспорядках епископу, а если бы епископ противился и не поступал по закону – то и ему они не должны повиноваться как врагу правды. Патриарх постановил также, чтобы все прочие братства повиновались Успенскому Львовскому. Это были чрезвычайно широкие права, коренным образом изменявшие все церковные порядки, и пожалованы они были братству без нужды и неосмотрительно, т. к. неизбежно должны были повлечь за собой недоразумения и столкновения с духовенством. Но так поступил не только Иоаким[304], а и константинопольский патриарх Иеремия, приехавший два года спустя (1588) и утвердивший эти распоряжения…[305] Чрезвычайно широкие права по отношению к духовенству и епископам, сообщенные львовскому братству патриархами[306], было весьма опасным и ненужным подарком, так как во влекали братство в совсем лишнюю борьбу с духовенством и много повлияли на то, что православные епископы начали искать себе защиты у католической иерархии. Как только Львовские братчики, исполняя поручение патриарха Иоакима, взялись заводить порядки среди местного духовенства, сей час же вышла у них из—за этого ссора с владыкой Балабаном – ссора совершенно ненужная! Гедеон Балабан был довольно обpaзованный владыка, с добрыми намерениями, и до сих пор поддерживал просветительные стремления братства, но не мог стерпеть, когда эти «простые хлопы» начали вмешиваться и указывать ему, что должно быть и чего не должно быть. Гедеон не покорился, проклял Львовское братство[307] и начал чинить ему всяческие неприятности. А когда патриарх Иеремия, приехав на Украину самолично и разобрав дело на месте, стал еще более решительно на сторону братства и освободил его из—под власти епископа, то владыка Гедеон был этим так огорчен, что обратил ся к своему недавнему врагу, архиепископу львовскому, и просил, чтобы тот освободил украинских владык из—под власти патриархов. Так Гедеон стал из всех украинских владык «чиноначальником отступления от патриархов». Это был очень горький плод необдуманных патриарших распоряжений. Но не только в этом случае оказалась несчастливой рука патриархов в их вмешательствах в дела Украинской Церкви. Патриархи не разбирались в здешних отношениях и не знали их; но когда к ним обращались в разных вопросах, они распоряжались очень решительно[308]. Иеремия поступал резко, необдуманно, не очень разбираясь в делах; распекал владык, угрожал запрещение, проклятиями. После выезда опять посылал разные распоряжения, менял и переменял, ставил своих наблюдателей (экзархов) над епископами и снова устранял, и не всегда можно было разобрать, кого слушать, так как появилась бездна разных греческих пройдох, выманивавших деньги, называясь архиепископами, патриаршими послами и пр."[309]
В общем, в глазах епископов – свидетелей Реформации в Германии и Польше – братства выглядели протестантским мирянским движением бюргеров[310]. У восточных патриархов западнорусские епископы не нашли защиты от местного протестантизма (точно также и в ХХ веке константинопольский патриарх поддержал русских обновленцев). И тогда без давления польских властей, вопреки желанию католического епископата они приняли унию. Странно звучит? Но и в самом деле польского короля Сигизмунда III тогда не было в стране, а без его согласия не могли созываться церковные соборы. Так что и униональный Брестский Собор король не признавал еще целый год. Что же касается католического епископата, то ему было ненавистно все православное, и потому католические прелаты хотели не унии (которая все же позволяла сохранить внешний распорядок православной жизни), а всецелого ополячивания и окатоличивания…
Стало возможным появление книг, отметающих церковное учение с помощью таинственных ссылок на анонимных “старцев”. Очень это сейчас модно: вместо строгого обоснования своих утверждений действовать по принципу “одна баба сказала”. Например: “Одна монахиня, приехавшая с Греции, рассказала, что на Западе уже все готово для принятия лжемессии”[284]. Эта “монахиня” – она, что, член оргкомитета по подготовке прихода антихриста, если может столь авторитетно и категорически заявлять: “Вся программа выполнена, все намеченное к визиту уже готово”?
Или: “По свидетельству св. отцов, завершающий историю Страшный Суд по земным меркам будет длиться недолго, сколько шестопсалмие на утрени”[285]. Но какие это отцы? Нельзя ли конкретнее: кто именно? В советские времена студенты бойко рапортовали на экзаменах по “диамату”: “Карлмаркс—Фридрихэнгельс писал…” А сегодня в церковной среде сплошь и рядом слышишь: “Отцы учат…”, “Святии отцы рекоша…” Уточняющих ссылок обычно не приводится. Слыша такие тотальные формулы, лучше сбить спесь с самозваного «патролога» серией вопросов на тему «А теперь конкретно: имена! пароли! явки!» Кто сказал? В какой книге? Кому? В какой ситуации? И не сказали ли Отцы по этому вопросу еще и нечто другое?".
Недоверчивым оком христианин должен взирать не только на то, что преподносится ему из внецерковного мира. К сожалению, и внутри церковной ограды велика вероятность того, что вместо хлеба получишь камень. Не всякая церковная газета, брошюра, книга несет в себе учение Церкви. Не всякая проповедь, сказанная с амвона, православна. Не всякая история, рассказанная прихожанами, верна. Именно многообразие церковной жизни делает столь настоятельным вопрос: где же именно Церковь высказывает именно свое учение?
Если же вы сегодня увидите, как кто—то упрощенно отвечает на этот вопрос и начинает размахивать фразой "народ – хранитель Православия", будьте осторожны: это очередной "демократ—реформатор". Он себя и своих друзей отождествил с "церковным народом" и на этом основании чувствует себя "вселенским судьей".
Наконец, третий признак человека, уже готового встать в ряды "православных протестантов" – это боевой клич "молчанием предается Бог!". Например: "мы не можем и не имеем права молчать, ибо молчанием, по слову святителя Григория Богослова, предается Бог"[286].
Обычно эту фразу цитируют, обосновывая свое право на критику нестроений в церковной жизни. "Православие погибает! Епископы предали Православие! И если мы смолчим – произойдет то, от чего предостерегал св. Григорий Богослов: молчанием предается Бог!". Свое право на выглядывание и на оглашение грехов иерархии, свое право на самозваную цензуру многие православные публицисты и сплетники обосновывают этой цитатой. И напрасно.
В творениях св. Григория Богослова действительно есть выражение "молчанием предается Бог" (Слово 21, похвальное Афанасию Великому)[287]. Но считать эти слова выражением позиции самого св. Григория все же затруднительно.
Не питая ни малейшей симпатии ко всем оттенкам арианства, св. Григорий, однако, видит, что борьба с ересью порой причиняет душевный вред и самим же православным – ибо вызывает в них слишком разрушительные эмоции и понуждает их прибегать к слишком неправедным методам борьбы и полемики: "Непосвященные стали судьями преподобных, произошло новое смешение – в собраниях народных рассматриваются предметы священно—таинственные; от сего незаконное исследование жизни (епископов), наемные доносчики и суд по договору; одни несправедливо свергаются с престолов, другие возводятся на их место, и у сих, как чего—то необходимого требуют рукописаний нечестия, и чернила готовы, и доносчик подле"[288]. И вот в контексте полемики с ультраправославными и произносит св. Григорий ставшую знаменитой фразу: «Настоящее сие потрясение ничем не лучше прежде бывших, потому что им отторгнуты от нас все любомудрые, боголюбивые и заранее сожительствующие с горними мужи, которые хотя во всем другом мирны и умеренны, однако же не могут перенесть с кротостью, когда молчанием предается Бог, и даже делаются весьма браннолюбивыми и неодолимыми (ибо таков жар ревности), и готовы скорее ниспровергнуть чего не должно, нежели пренебречь должное».
Итак, те, кто говорят, что "молчанием предается Бог" – отторгнуты от общения со св. Григорием собственным "браннолюбием"… В другом месте подобные люди св. Григорием именуются – "Некоторые из числа чрез меру у нас православных" (Слово 3)[289].
Защищая Православие (или то, что тебе кажется таковым) легко изувечить свою собственную душу – возомнить себя спасителем Православия, избранным пророком Божиим, посланным для вразумления "обезумевших" церковных управителей. Итог такой полемики очевиден: конец мира (eirhnh) в одной, отдельно взятой душе полемиста. Не об этом ли осаживающие слова свт. Игнатия Брянчанинова: "Не покусись своею немощною рукою остановить всеобщее отступление"[290]? Какие плоды пожнет человек, организующий в Японии пикеты против цунами? Недобрую славу чудака и собственное раздражение по поводу всех остальных людей, которые не готовы терять время на пикеты вместе с ним, да еще глухую ненависть к правительству и к природе, которые не хотят к нему прислушиваться…
А слежка за епископами – не лучшее средство к достижению стяжания Духа Святаго. И те, кто оправдывают свою диссидентскую похоть лозунгом "молчанием предается Бог", прежде всего показывают, что святоотеческие творения читают они поверхностно и невнимательно – приписывая отцам те умонастроения, от которых они как раз отстранялись. Впрочем, скажу словами преподобного старца Иоанна. Его спросили: "Если я нахожу что—нибудь полезным для некоторых: должен ли я сказать это, не будучи спрошен о сем? И если брат, которого это касается, старше меня или клирик: сказать мне или промолчать? – Отцы сказали, что хорошо говорить Бога ради, хорошо и молчать Бога ради"[291].
У этих людей, которые "не могут молчать" (а, значит, стали орудием страсти), свое, альтернативное богословие[292], альтернативные святыньки, иконы и святые (Пелагея Рязанская, Иван Грозный, Григорий Распутин…). Их издания нетрудно отличить – вместо иерархического благословения, благословения Патриарха на них стоит рекламный лэйбл – «По благословению старцев»[293].
Если преодолеть иллюзию, будто протестанты всегда "босолицые", и представить себе их с нестрижеными бородами – то станет заметно сходство психологических типов.
В изданной этими кругами брошюре, призванной доказать, будто "принятие ИНН равнозначно отречению от Христа"[294], есть главка «Основные критерии истины». Ее первая, исходная фраза: "Правда Божия в оценке и решении каких—либо затруднительных вопросов проявляется через церковное правило: vox poppuli[295] – vox Dei (глас народа – глас Божий). И если решения Священного Синода, даже поместного Собора встречают неодобрение народа и противоречат Священному Преданию, то значит, эти решения ошибочны и не имеют никакой силы для церковной полноты”[296].
Интересно – и какой же это собор принял такое “правило”? Где, в каком церковном источнике авторы сей брошюры его вычитали (да еще и с орфографической ошибкой)? Не меньше поражает и решимость этой группки говорить от имени всего “церковного народа”. Что вообще эта “группа товарищей” имеет в виду под “Священным Преданием” (одна из глав той же брошюры названа “Проблема персональной кодификации и Священное Предание”, но не содержит в себе ни одной библейской или святоотеческой цитаты)?[297]
У “народных реформаторов” уже сложилась внутренная готовность к бунту. Естественно, эта внутренная установка выявляет себя по мельчайшему поводу. Например, не встал тобольский архиепископ Димитрий в ряды пикетчиков, требовавших запрета концерта Бориса Моисеева (открытого гомосексуалиста) – и тут же делается глобальный вывод: “Наряду с откровенными врагами России священноначалие Московской Патриархии тоже противится национальному и духовному возрождению русского народа. Вот и в Тюмени церковная власть не захотела взять под свой омофор стояние православных против растления молодежи. В угоду местным властям правящий архиерей – архиепископ Тобольский и Тюменский Дмитрий (Капалин) – в очередной раз промолчал, спрятавшись в своей резиденции, а по его примеру и местное духовенство сделало вид, что ничего не замечает. Казалось бы, они должны сами возглавить протест, объединиться с теми членами Церкви, которые защищают свою веру и опаленное огнем и горем Отечество. Ан, нет! Они промолчали. Но это молчание из того разряда, "которым, – по слову святых отцов, – предается Бог"! И ведь если бы Тюменский архиерей был единственный! Но ведь таких как он, похоже, большинство. Вся церковная верхушка преклонила выю пред этой жидовской властью и рабски ей угождает… На примере Тюмени явственно видно, как паства и церковноначалие оказались здесь по разную сторону баррикад, и в случае с содомитом Моисеевым, и в случае религиозной экспансии иноверцев. Увы, это становится характерной картиной в нашей Церкви. Решая насущные проблемы современной церковной жизни, православной общественности сначала приходится "победить" собственное священноначалие, напомнить нашим пастырям об их святых обязанностях сохранять чистоту веры, отстаивать права и интересы православного народа, – и только потом уже воевать с чиновниками светскими"[298].Когда—то такая волна мирянского активизма уже разрушила церковную жизнь: именно активность братств способствовала уходу украинского епископата в унию. Да, у нас обычно говорят, что братства Православие спасли. Но реальная их роль в становлении унии была сложнее.
Для ее уяснения надо держать в уме время и место действия. Время – XVI век. Век Реформации. Место действия – Польша. Та Польша, которая едва на сорвалась сама в протестантство. Реформация и католическая Контрреформация разворачивались на глазах польской окраины ("Украины").
Львов (тогдашнее его имя – Лемберг) был типичным европейским городом, а львовское братство – типичным бюргерским союзом (Это то, о чем у нас часто забывают: братства это не проявление духа так называемой соборности; они создавалось по образцу западноевропейских бюргерских городских объединений).
И, как это свойственно бюргерским союзам 16 века, братства не избежали искушения пореформировать Церковь. Например, луцкое братство явно склонялось к протестантским акцентам на "всеобщее священство мирян": "Несть духовный ни людин, но вси есмы едино во Христе Иисусе"[299]. Глава же Львовского братства князь Острожский писал, что нужна реформа церковной жизни, включая «таинства и другие человеческие изобретения» («поправить некоторых речей в церквах наших, а звлаща около сакраменту и иншых вымыслов людских»)[300]. Исследователи же характеризуют взгляды князя Острожского как экуменические (у Острожского даже был свой проект унии)[301].
Контакты братчиков с протестантами известны. Но важны не столько действительные протестантские симпатии и планы братчиков, сколько то, как они воспринимались епископатом. А с этой тоски зрения братчики казались протестантствующими[302]. Себя же братчики считали полномочными толкователями канонов. Интересно, что если церковная власть на Западе не разрешала мирянам читать Библию, то в Западной Руси Виленский собор 1509 года запретил мирянам чтение Кормчей книги – то есть сборника канонических правил[303].
Безобразий в церковной жизни было много. Братчики считали, что если они возьмут контроль над церковной жизнью, то она улучшится.
Вот описание тех событий известнейшим украинским историком (причем настроенным антикатолически):
"Братчики следили за чтением и жизнью своих членов, делали им указания… Когда братчики предложили этот новый устав на утверждение антиохийскому патриарху Иоакиму, патриарх, насмотревшись перед тем на беспорядки в украинской церкви, был чрезвычайно обрадован таким высоким настроением. Он не только одобрил их намерения, но снабдил различными поручениями и правами, дотоле неслыханными: братчики должны были следить также и за духовенством, доносить о замеченных беспорядках епископу, а если бы епископ противился и не поступал по закону – то и ему они не должны повиноваться как врагу правды. Патриарх постановил также, чтобы все прочие братства повиновались Успенскому Львовскому. Это были чрезвычайно широкие права, коренным образом изменявшие все церковные порядки, и пожалованы они были братству без нужды и неосмотрительно, т. к. неизбежно должны были повлечь за собой недоразумения и столкновения с духовенством. Но так поступил не только Иоаким[304], а и константинопольский патриарх Иеремия, приехавший два года спустя (1588) и утвердивший эти распоряжения…[305] Чрезвычайно широкие права по отношению к духовенству и епископам, сообщенные львовскому братству патриархами[306], было весьма опасным и ненужным подарком, так как во влекали братство в совсем лишнюю борьбу с духовенством и много повлияли на то, что православные епископы начали искать себе защиты у католической иерархии. Как только Львовские братчики, исполняя поручение патриарха Иоакима, взялись заводить порядки среди местного духовенства, сей час же вышла у них из—за этого ссора с владыкой Балабаном – ссора совершенно ненужная! Гедеон Балабан был довольно обpaзованный владыка, с добрыми намерениями, и до сих пор поддерживал просветительные стремления братства, но не мог стерпеть, когда эти «простые хлопы» начали вмешиваться и указывать ему, что должно быть и чего не должно быть. Гедеон не покорился, проклял Львовское братство[307] и начал чинить ему всяческие неприятности. А когда патриарх Иеремия, приехав на Украину самолично и разобрав дело на месте, стал еще более решительно на сторону братства и освободил его из—под власти епископа, то владыка Гедеон был этим так огорчен, что обратил ся к своему недавнему врагу, архиепископу львовскому, и просил, чтобы тот освободил украинских владык из—под власти патриархов. Так Гедеон стал из всех украинских владык «чиноначальником отступления от патриархов». Это был очень горький плод необдуманных патриарших распоряжений. Но не только в этом случае оказалась несчастливой рука патриархов в их вмешательствах в дела Украинской Церкви. Патриархи не разбирались в здешних отношениях и не знали их; но когда к ним обращались в разных вопросах, они распоряжались очень решительно[308]. Иеремия поступал резко, необдуманно, не очень разбираясь в делах; распекал владык, угрожал запрещение, проклятиями. После выезда опять посылал разные распоряжения, менял и переменял, ставил своих наблюдателей (экзархов) над епископами и снова устранял, и не всегда можно было разобрать, кого слушать, так как появилась бездна разных греческих пройдох, выманивавших деньги, называясь архиепископами, патриаршими послами и пр."[309]
В общем, в глазах епископов – свидетелей Реформации в Германии и Польше – братства выглядели протестантским мирянским движением бюргеров[310]. У восточных патриархов западнорусские епископы не нашли защиты от местного протестантизма (точно также и в ХХ веке константинопольский патриарх поддержал русских обновленцев). И тогда без давления польских властей, вопреки желанию католического епископата они приняли унию. Странно звучит? Но и в самом деле польского короля Сигизмунда III тогда не было в стране, а без его согласия не могли созываться церковные соборы. Так что и униональный Брестский Собор король не признавал еще целый год. Что же касается католического епископата, то ему было ненавистно все православное, и потому католические прелаты хотели не унии (которая все же позволяла сохранить внешний распорядок православной жизни), а всецелого ополячивания и окатоличивания…