Страница:
Кесарий и Еллебих прибыли в Антиохию тогда, когда расправа над участниками восстания была окончена (Liban., XXII, 23). Они обнародовали императорский эдикт, согласно которому в городе закрывались цирк, театры, амфитеатр и бани, а Антиохия подчинялась Лаодикее. Затем приступили к расследованию происшедших событий, с тем чтобы выявить лиц, замешанных в восстании. Из таковых к этому времени остались безнаказными лишь куриалы. Начавшееся следствие установило несомненное участие части из них в выражениях недовольства у здания суда, а, следовательно, и в возбуждении волнений перед началом восстания.
Однако следствие и суд над куриалами велись совершенно иными методами, чем расправа с рядовым населением Антиохии. В помещение, где остановились судьи, были созваны местные власти и "та часть курии, которая не бежала" (Liban., XXII, 20; XXI, 7). Курии в целом и отдельным ее членам было предложено объяснить свое поведение. Но, как пишет Либаний, при этом "никакой строгости со стороны обоих судей, удививших народ своей мягкостью, не последовало" (XXI, 7). После этого следственный материал был передан в суд, и на следующий день были произведены аресты тех куриалов, которые, на основании материалов обвинения, подлежали суду (Liban., XXI, 7). На следующий день должен был начаться суд. На заседании суда присутствовала и курия. Несмотря на то, что на суде была установлена виновность многих куриалов в выражениях недовольства, ни один из них не был приговорен к смертной казни.
Характерно, что именно в момент следствия над куриалами городская верхушка проявила необычайную активность. С задачей ходатайствовать о смягчении грозивших городу наказаний еще раньше в столицу отбыл епископ города Флавиан (МРС, 49, 47-60, 211). В самой Антиохии бурную деятельность по спасению представителей городской верхушки развила церковь. Иоанн Златоуст, который лишь мимоходом упоминал о кровавых репрессиях по отношению к народным массам, теперь в своих проповедях проливал потоки слез по поводу того, что арестованные куриалы должны были пребывать в заключении в весьма тесном и не особенно удобном помещении, всячески преувеличивал те наказания, которые их могли постигнуть (MPG, 49, 138-139). Цель этих проповедей была одна - побудить судей более мягко отнестись к куриалам, а народные массы - присоединить свой голос к просьбам о помиловании куриалов. В этих целях антиохийская церковь использовала все имевшиеся в ее распоряжении средства. В ход была пущена и такая влиятельная сила, как монашество. Толпы монахов осаждали судей, стремясь добиться смягчения приговора представителям городской верхушки (MPG, 49, 172-174). Либаний непрерывно ходатайствовал перед судьями о том же (XXI, 10).
По окончании следствия Кесарий со всеми материалами должен был отправиться к императору. По-видимому, роль куриалов в возбуждении волнений была установлена, ибо из доказательств, которые были собраны в ходе следствия "ниоткуда не представлялось спасения для безумцев" (Liban., XXI, 20). Толпы представителей городской знати осаждали покои судей, чтобы побудить их представить перед императором все дело в более благоприятном для куриалов свете. Церковь удвоила свои усилия. Когда из города отправлялся Кесарий, огромная толпа вышла провожать его за ворота города. В это время перед ним появился и знаменитый отшельник Македоний, который присоединил свои просьбы к прочим и просил передать их императору (MPG, 82, 1404). Еллебих с войском остался в городе поддерживать порядок.
Буржуазные исследователи, особенно из клерикального лагеря, всячески превозносят эту "спасательную" для города деятельность церкви, стремясь доказать, что именно заступничество церкви и монашества спасло город от сурового наказания.55 Однако при этом они умалчивают, что эта активная деятельность церкви развернулась уже после расправы над наиболее активными участниками восстания - представителями городской торгово-ремесленной бедноты. Церковь развила величайшую активность лишь тогда, когда встал вопрос о наказании представителей городской верхушки. Вот их-то она и спасала от возможных более или менее суровых наказаний.
По постановлению суда весь состав курии должен был находиться под стражей до окончательного решения императора. Куриалы были заключены в здании курии, которое целиком находилось в их распоряжении. В этом просторном здании с великолепным садом они "и смеялись, и шутили, и пили здравицы и пели гимн, и забывали, в каком они положении, располагая просторно расставленными ложами и трапезами, которыми до постигшей их беды они не пользовались, и различными сочинениями и речами о них, какие возникают при прениях на свободные темы" (Liban., XXII, 32). Таким образом, они находились отнюдь не в тяжелых условиях.
Разумеется, император не собирался предпринимать каких-либо суровых репрессий против куриалов, тем более, что они не принимали участия в активной борьбе против правительства. Поэтому они были милостиво прощены, а их имущество сохранено за ними. Буржуазные исследователи превозносят этот акт императорской власти как наиболее яркое доказательство проявления ее милосердия по отношению ко всему городу, всему его населению.56 Они забывают о том, что после массового уничтожения повстанцев императору не столь уж трудно было даровать прощение куриалам.
Хотя расследование и выявило определенную роль куриалов в "возбуждении" волнения, в дальнейшем, когда развернулось народное восстание, они показали свою полную лойяльность по отношению к правительству. Сила и размах народного восстания безусловно во многом определили и решение императорской властью вопроса о наказании куриалов. Разве правительство, учитывая это обстоятельство, могло пойти на какие-либо репрессии по отношению к курии и куриалам Антиохии, являвшихся одним из устоев существующего социального порядка в городе. Именно учитывая опыт восстания 387 г., правительство не могло пойти на такой шаг, который бы означал очень серьезный подрыв политического влияния курии среди городского населения. В интересах всего господствующего класса правительство даровало прощение антиохийским куриалам. В то же время оно наложило на город целый ряд наказаний, которые должны были облегчить чиновному аппарату и курии возможность укрепления порядка в городе. Город был на время лишен своих земельных имуществ, из "великого" переименован в "малый", на время в нем было запрещено проведение игр, зрелищ, закрыты общественные бани.
Курия, использовала наложенные правительством на город, ограничения для того, чтобы разжечь в городе совершенно определенные настроения. В выступлениях представителей городской верхушки всячески подчеркивалось, что наложенные на город кары являются позорными и его жители своим верноподданническим поведением должны как можно скорее заслужить прощение императорской власти и вернуть ему прежнее положение среди остальных городов империи. Таким образом, наложив на город эти наказания, правительство дало в руки городской верхушке весьма эффективные средства воздействия на средние слои городского населения, поставив возвращение городу его прежних прав в зависимость от дальнейшего поведения его жителей. Эти возможности были целиком использованы курией и чиновной администрацией для подавления всяких проявлений недовольства. Через некоторое время городу были возвращены его прежние привилегии и сняты ограничения (Liban., XX).
Как мы видим, восстание 387 г. было сложным по своему социальному характеру движением, в котором проявились как весьма острые противоречия внутри различных прослоек господствующего класса, так и широкое недовольство народных масс города. Оно показывает наличие весьма сильного недовольства политикой правительства среди куриалов, проявившегося как в том, что они сыграли известную роль в распространении волнения, так и в их пассивном поведении в период начавшейся борьбы народных масс против правительства. Лишь когда движение стало приобретать все более ярко выраженный классовый характер, куриалы стали на позицию все более враждебного отношения к движению. В то же время события восстания показывают, что курия и сословие куриалов все более утрачивали свой политический авторитет и влияние в городе. Они оказались не в состоянии удержать в своих руках контроль над политической обстановкой в городе, направить движение народа по нужному им руслу, на что они, по-видимому, рассчитывали, возбуждая волнения в городе. Антиохийские события говорят и о большем - о том, что между куриалами и народными массами города противоречия к концу IV в. стали настолько острыми, что городское население ненавидело их в равной мере, как и чиновников правительства, представителей господствующей верхушки империи.
Таким образом, видимо, следует говорить не столько о том, что народные массы выступили по инициативе цирковых клик, возглавивших я направлявших их действия, и не о том, что они были просто увлечены этими кликами за собой, сколько о том, что народное движение развернулось вслед за их выступлением.
Восстание является одним из наиболее ярких свидетельств существования широкого недовольства среди народных масс города. Не говоря уже о том, что в нем, по-видимому, приняла участие большая часть городского торгово-ремесленного населения, бедноты, оно из весьма умеренного антиналогового движения быстро переросло в народное восстание, приобретавшее все более четко выраженный классовый характер, в восстание, направленное против господствующего класса. Мы видим, что это недовольство народных масс города приобрело и достаточно отчетливо выраженное идейное, идеологическое оформление в виде еретических настроений, враждебных учению официальной христианской церкви, и отражавших недовольство городской бедноты несправедливостью существующих социальных порядков. Поэтому восставшие и квалифицировались Иоанном Златоустом как "богохульники".57 Восстание одновременно было выражением протеста против официальной церковной идеологии, политики церкви, которая после Никейского собора 325 г. исключительно активно защищала интересы господствующего класса.58
Недовольство народных масс Антиохии не нашло своего выражения в распространении среди них какого-либо определенного еретического учения. Но оно достаточно ярко проявилось в усилении критического отношения к ряду основных положений официального христианского учения, имевшем совершенно отчетливую социальную направленность. Как видно из направления критики взглядов этих "богохульствующих" Иоанном Златоустом, народные массы Антиохии черпали эти идеи из самых различных источников. Часть из них были заимствована из языческого арсенала критики христианства (например отрицание человеколюбия бога и др.) (MPG, 49, 32, 37-38). Большое влияние оказало, видимо, и весьма распространенное в Антиохии и Сирии второй половины IV в. среди народа манихейство, на которое с особой ненавистью обрушивается в своих проповедях Иоанн Златоуст, придерживавшееся социальных принципов первоначального христианства и выступавшее против социальных принципов учения официальной христианской церкви. Опасных размеров достигло и распространение проповедовавшего строгий аскетизм мессалианства, против которого Флавиан был вынужден созвать в Антиохии местный собор.59
Вопрос о возможном идейном, религиозном оформлении восстания поднимался некоторыми зарубежными исследователями. Однако они не обнаружили никакого сопутствующего ему религиозного конфликта потому, что искали его только в сфере борьбы христианства с язычеством.60 Как это вполне естественно для широкого народного выступления, носившего острый социальный характер, язычники и христиане действовали совместно. Если же рассматривать восстание 387 г. как выражение социального протеста широких народных масс города, то его отражение следует искать прежде всего в сфере христианской идеологии. Ведь восстание произошло после собора 381 г., окончательно закрепившего победу христианства, победу никейского православия, в период, когда абсолютное большинство народа было христианами, а, следовательно, недовольство народных масс могло найти свое отражение лишь в их отношении к официальному христианскому учению в рамках христианской идеологии. Рассмотренный материал позволяет говорить о том, что восстание было направлено не только против правительства и против господствующего класса, но и против господствующей церкви.
В то же время восстание от начала и до конца носило совершенно стихийный характер. Даже в ходе самого восстания не зародилось никаких элементов его организации. Поэтому как только чиновная администрация города и господствующая верхушка оправились от потрясения и испуга, они смогли быстро подавить восстание, использовав для этого силу существовавшего аппарата подавления. Но в то же время сама стихийность движения является своего рода доказательством народного характера восстания. Как известно, в политической борьбе того времени, организуемой и возглавляемой представителями господствующего класса, всегда наличествует тот или иной момент организованности, вносимый или организацией цирковых группировок, или церковью. В данном же случае именно потому, что действовали народные массы, не имевшие никаких определенных организованных форм защиты своих интересов, восстание протекало совершенно стихийно.
Обращает на себя внимание и другая сторона итогов этого восстания. И Либаний и Иоанн Златоуст очень скупо говорят о подавлении восстания. Из этих данных крайне трудно установить, как быстро оно было подавлено, так как по их сообщениям начало его подавления уже переходит в начало кровавого террора, последовавшего за подавлением восстания. Во всяком случае можно с несомненностью констатировать, что восставшие, по-видимому, не оказали длительного и упорного сопротивления войскам и были довольно быстро рассеяны. Все это не только еще раз подтверждает правильность мнения о полной стихийности этого восстания, но и, вероятно, может рассматриваться как доказательство определенной социальной слабости и известной неоднородности восставших, и слабости движения в целом.
Однако из тех мер, которые были приняты против восставших, ясно, что правительство и господствующий класс расценили эту массовую вспышку народного недовольства как серьезную угрозу своему господству. Восстание произвело огромное впечатление на весь господствующий класс империи. Антиохийская верхушка надолго запомнила это восстание. Еще через несколько лет после него Либаний серьезно опасался, как бы введение какого-то нового побора опять не довело дело "до статуй" (L, 21). Не случайно подавление этого восстания вылилось в массовые кровавые репрессии. Напуганная господствующая верхушка и чиновная администрация Антиохии решили сурово расправиться с народными массами города "по горячим следам", до прибытия императорских чиновников, дать им жестокий урок на будущее, как говорил Иоанн Златоуст. В результате этот кровавой расправы большая часть недовольных была уничтожена, а по отношения к оставшимся политическая и церковная реакция принимали все более жесткие меры, объявив решительную борьбу "смутьянам" и "богохульникам". Правительство, в свою очередь, решило постоянно держать в Антиохии военные силы. Все это дало свои результаты. После восстания 387 г. в Антиохии довольно долгое время не было сколько-нибудь серьезных выступлений народных масс.
В то же время можно предполагать, что восстание 387 г. сыграло определенную роль в дальнейшем упадке политического значения курии, в разложении муниципальной аристократии. Оно еще раз показало, что курия быстро утрачивала свое влияние на широкие круги рядовых граждан города, что она была не в состоянии сохранять контроль над их действиями, возглавлять их, вести за собой и использовать в своих интересах. Куриалы еще раз осознали всю опасность для них открытой борьбы с чиновно-военной администрацией путем вовлечения в нее широких слоев городского населения, открытой политической борьбы за сохранение самостоятельности курий. Они поняли необходимость более тесного сплочения с чиновно-военной администрацией. После восстания 387 г. они уже не отваживались выносить свои конфликты с чиновным аппаратом на улицы города, стремясь все более ограничить их рамками ипподрома, рамками политической борьбы вокруг зрелищ.
Анализируя восстание 387 г., мы не находим никаких следов, свидетельствующих о том, что оно было бутом праздной черни, люмпен-пролетарских масс города. Оно имело ярко выраженный антиналоговый характер. Трудно предположить, что праздные люмпен-пролетарские массы города, жившие на подачки богачей, проявили такую активность в борьбе против податного гнета, большую, чем сами плательщики подати. Кроме того, если бы это восстание было выступлением люмпен-пролетариата, никогда не упускавшего возможности использовать благоприятную обстановку для грабежа, и Либаний и Иоанн Златоуст, крайне враждебно настроенные к повстанцам, безусловно не умолчали бы об этом. Однако они не упоминают о грабежах во время восстания. Видимо, у них действительно не было никаких оснований для того, чтобы упрекнуть в этом восставших. Все это лишний раз свидетельствует о том, что недовольство восставших носило ярко выраженный социальный характер, а не было бунтом праздной черни.
Восстание было выражением массового недовольства трудовых низов города, мелких собственников, ремесленников и торговцев, боровшихся против непосильного налогового гнета, против собственного разорения. Восставшие требовали снижения или отмены разорительного побора, а не бесплатных раздач и подачек. Они выступали против чрезмерной эксплуатации их в интересах рабовладельческого государства.61 Они стремились сохранить и укрепить свое положение мелких производителей. Все это дает нам основание рассматривать восстание 387 г. как безусловно прогрессивное.
Важным моментом для оценки политического значения этого восстания имеет и то, на какие цели производился побор, против которого вспыхнуло восстание. Правительство собирало его под лозунгом "спасения империи". Оно ясно указывало, на какие цели он предназначался, а, следовательно, и вопрос об его уплате приобретал не совсем обычное значение. Поэтому отношение к уплате данного побора одновременно было и определенным политическим актом, так как все знали о тяжелом внешнеполитическом положении империи. Таким образом, выступление антиохийского населения было не только протестом против налогового гнета. Отказ платить побор в такой обстановке выражал равнодушие народных масс города к судьбам рабовладельческого государства, свидетельствовал о их нежелании расплачиваться за политику, проводившуюся в интересах рабовладельцев. Разумеется, подобное отношение трудовых низов города к политике правительства не могло укреплять военную мощь рабовладельческого государства в борьбе с варварами. В любом случае оно подрывало его обороноспособность, подтачивало внутренние устои рабовладельческого государства. Все это и дает основание рассматривать антиохийское восстание 387 г. как безусловно прогрессивное выступление народных масс города.
В целом же рассмотренный в настоящей главе материал, как нам представляется, снова позволяет поставить вопрос о том, что в ранневизантийском городе IV-VI вв., где по мере разложения рабовладельческих отношений все большую часть народных масс составляло мелкое трудовое население, борьба народных масс города все более принимала характер борьбы, направленной против стремления господствующего класса и государства за счет усиления эксплуатации и ограбления мелкого свободного трудового населения поддержать разлагающиеся рабовладельческие порядки, рабовладельческий строй. Поэтому в целом народные движения в городе носили прогрессивный, а не реакционный характер.
ГЛАВА VI
ЭВОЛЮЦИЯ ПОЛИСНОЙ ИДЕОЛОГИИ, ДУХОВНОЙ
И КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ ГОРОДА
Богатейший материал, характеризующий духовную жизнь Антиохии IV в., привлекал внимание исследователей в самых различных ее аспектах: развитие религиозно-философской мысли, борьба христианства и язычества, эволюция искусства и образования.1 Но, как правило, эти проблемы рассматривались как самостоятельные, отдельные проблемы. Между тем обилие материала, освещающего самые различные стороны духовной жизни этого города, позволяет именно на данных Антиохии предпринять попытку проследить, как процесс разложения рабовладельческого города отразился на эволюции его духовной жизни, какие изменения в античной полисной идеологии и культуре происходили под его влиянием.
Те экономические и политические причины, которые объединяли рабовладельцев в единую городскую гражданскую общину, породили и определенную политическую идеологию, призванную сплачивать идейно этот гражданский коллектив, укреплять его политическое единство. Его идеологически оформлял полисный патриотизм, который объединял всех граждан вокруг городской общины, накладывая на них определенные морально-политические обязанности по отношению к полису, в свою очередь, гарантируя известную защиту их прав всем гражданским коллективом. Для рассматриваемого периода нельзя недооценивать значения этой античной полисной политической идеологии. С того момента, как рабовладельческий полис перестал быть самостоятельным городом-государством, государственная организация тем не менее не заменила полисной, а лишь дополнила ее. В политической идеологии полисный патриотизм был дополнен общегосударственным, имперским патриотизмом. Однако при всем развитии имперского патриотизма, нашедшем свое выражение в распространении и укреплении императорских или единых общеимперских культов, нельзя переоценивать его реальное значение. В период ранней империи ограничение муниципального самоуправления не настолько снижало его общественно-политическое значение, как это представляется некоторым исследователям, склонным переоценивать "подавление" муниципальной деятельности государством. В действительности на долю имперской власти в большей мере падало общее регулирование политической жизни гражданских общин в интересах рабовладельцев, нежели ее подавление. Рабовладельческое общество жило жизнью городских гражданских общин, сознающих необходимость объединения и целиком преодолевших стремление к своей политической независимости, но· не утративших своего самостоятельного значения. Как отмечал В. С. Сергеев, империя до IV в. была по своему характеру "союзом городов" и "городских территорий". Так она и воспринималась современниками.2 Для Либания императорская власть и в IV в. была "золотой цепью", связующей города (XI, 129). Уже тот факт, что нивелировка положения различных городских общин, и то во многих отношениях формальная, была произведена лишь при Диоклетиане, говорит о том, что до этого времени они и юридически признавались самостоятельными политическими элементами государства.
Причины этого, как мы показали выше, крылись в социально-политическом значении городской гражданской общины. До тех пор пока важнейшие задачи поддержания рабовладельческих отношений обеспечивались полисом, античная полисная идеология, полисный патриотизм должны были оставаться важнейшей идеологической силой, а имперский патриотизм не мог приобрести главенствующего характера. Такое значение он мог приобрести лишь в эпоху разложения рабовладельческих отношений, в период глубокого их упадка, когда с обеднением и разорением основной массы мелких и средних рабовладельцев абсолютное большинство гражданского населения города утрачивало не только полисный, но и вообще всякий патриотизм. Несколько же выросшая, но численно сравнительно небольшая прослойка крупнейших землевладельцев и рабовладельцев, терявших по мере развития колоната заинтересованность в поддержке полисного коллектива, способная сама осуществлять многие ранее и ей необходимые его прежние функции, а, следовательно, также утратившая полисный патриотизм, но заинтересованная в поддержке государства, все теснее сплачивалась вокруг него под знаменем имперского патриотизма.
Судя по Либанию, и в IV в. гражданство города сохраняло большое реальное политическое значение. Для каждого из граждан города его родиной была не империя, не отдельная ее область, а город. Прежде всего он был гражданином своего города. Как видно из Либания, даже сознание более широкой, чем полис, территориальной общности (сириец, каппадокиец и т. д. - не в этническом, а территориальном смысле) ощущалось очень слабо, преимущественно в связи с деятельностью ?????? (Liban, XV, 10, 52; XI, 8, 138, 148; II, 66; LVII, 49). Общеимперское гражданство, введенное Каракаллой столетие назад, и в IV в., по сравнению с городским, еще рассматривалось как нечто в известной степени внешнее. О нем наши источники упоминают преимущественно тогда, когда речь заходит о варварах, с целью подчеркнуть отличие "ромеев" от варваров. Либаний никогда не называет Римскую империю отечеством (??????). Этот термин он применяет к Антиохии (XIX, 2). Империя же - это "римская власть" (? ???????? ????), нечто в известной мере внешнее по отношению к городу. Даже Иоанн Златоуст во второй половине IV в. писал, что империя "состоит из городов" (MPG, 49, 312). Каждый гражданин являлся прежде всего гражданином своего города и лишь во вторую очередь - гражданином империи. Быть гражданином своего города - его основная задача внутри империи и только во внешних делах торговых, военных, дипломатических он выступал как ???????.
Однако следствие и суд над куриалами велись совершенно иными методами, чем расправа с рядовым населением Антиохии. В помещение, где остановились судьи, были созваны местные власти и "та часть курии, которая не бежала" (Liban., XXII, 20; XXI, 7). Курии в целом и отдельным ее членам было предложено объяснить свое поведение. Но, как пишет Либаний, при этом "никакой строгости со стороны обоих судей, удививших народ своей мягкостью, не последовало" (XXI, 7). После этого следственный материал был передан в суд, и на следующий день были произведены аресты тех куриалов, которые, на основании материалов обвинения, подлежали суду (Liban., XXI, 7). На следующий день должен был начаться суд. На заседании суда присутствовала и курия. Несмотря на то, что на суде была установлена виновность многих куриалов в выражениях недовольства, ни один из них не был приговорен к смертной казни.
Характерно, что именно в момент следствия над куриалами городская верхушка проявила необычайную активность. С задачей ходатайствовать о смягчении грозивших городу наказаний еще раньше в столицу отбыл епископ города Флавиан (МРС, 49, 47-60, 211). В самой Антиохии бурную деятельность по спасению представителей городской верхушки развила церковь. Иоанн Златоуст, который лишь мимоходом упоминал о кровавых репрессиях по отношению к народным массам, теперь в своих проповедях проливал потоки слез по поводу того, что арестованные куриалы должны были пребывать в заключении в весьма тесном и не особенно удобном помещении, всячески преувеличивал те наказания, которые их могли постигнуть (MPG, 49, 138-139). Цель этих проповедей была одна - побудить судей более мягко отнестись к куриалам, а народные массы - присоединить свой голос к просьбам о помиловании куриалов. В этих целях антиохийская церковь использовала все имевшиеся в ее распоряжении средства. В ход была пущена и такая влиятельная сила, как монашество. Толпы монахов осаждали судей, стремясь добиться смягчения приговора представителям городской верхушки (MPG, 49, 172-174). Либаний непрерывно ходатайствовал перед судьями о том же (XXI, 10).
По окончании следствия Кесарий со всеми материалами должен был отправиться к императору. По-видимому, роль куриалов в возбуждении волнений была установлена, ибо из доказательств, которые были собраны в ходе следствия "ниоткуда не представлялось спасения для безумцев" (Liban., XXI, 20). Толпы представителей городской знати осаждали покои судей, чтобы побудить их представить перед императором все дело в более благоприятном для куриалов свете. Церковь удвоила свои усилия. Когда из города отправлялся Кесарий, огромная толпа вышла провожать его за ворота города. В это время перед ним появился и знаменитый отшельник Македоний, который присоединил свои просьбы к прочим и просил передать их императору (MPG, 82, 1404). Еллебих с войском остался в городе поддерживать порядок.
Буржуазные исследователи, особенно из клерикального лагеря, всячески превозносят эту "спасательную" для города деятельность церкви, стремясь доказать, что именно заступничество церкви и монашества спасло город от сурового наказания.55 Однако при этом они умалчивают, что эта активная деятельность церкви развернулась уже после расправы над наиболее активными участниками восстания - представителями городской торгово-ремесленной бедноты. Церковь развила величайшую активность лишь тогда, когда встал вопрос о наказании представителей городской верхушки. Вот их-то она и спасала от возможных более или менее суровых наказаний.
По постановлению суда весь состав курии должен был находиться под стражей до окончательного решения императора. Куриалы были заключены в здании курии, которое целиком находилось в их распоряжении. В этом просторном здании с великолепным садом они "и смеялись, и шутили, и пили здравицы и пели гимн, и забывали, в каком они положении, располагая просторно расставленными ложами и трапезами, которыми до постигшей их беды они не пользовались, и различными сочинениями и речами о них, какие возникают при прениях на свободные темы" (Liban., XXII, 32). Таким образом, они находились отнюдь не в тяжелых условиях.
Разумеется, император не собирался предпринимать каких-либо суровых репрессий против куриалов, тем более, что они не принимали участия в активной борьбе против правительства. Поэтому они были милостиво прощены, а их имущество сохранено за ними. Буржуазные исследователи превозносят этот акт императорской власти как наиболее яркое доказательство проявления ее милосердия по отношению ко всему городу, всему его населению.56 Они забывают о том, что после массового уничтожения повстанцев императору не столь уж трудно было даровать прощение куриалам.
Хотя расследование и выявило определенную роль куриалов в "возбуждении" волнения, в дальнейшем, когда развернулось народное восстание, они показали свою полную лойяльность по отношению к правительству. Сила и размах народного восстания безусловно во многом определили и решение императорской властью вопроса о наказании куриалов. Разве правительство, учитывая это обстоятельство, могло пойти на какие-либо репрессии по отношению к курии и куриалам Антиохии, являвшихся одним из устоев существующего социального порядка в городе. Именно учитывая опыт восстания 387 г., правительство не могло пойти на такой шаг, который бы означал очень серьезный подрыв политического влияния курии среди городского населения. В интересах всего господствующего класса правительство даровало прощение антиохийским куриалам. В то же время оно наложило на город целый ряд наказаний, которые должны были облегчить чиновному аппарату и курии возможность укрепления порядка в городе. Город был на время лишен своих земельных имуществ, из "великого" переименован в "малый", на время в нем было запрещено проведение игр, зрелищ, закрыты общественные бани.
Курия, использовала наложенные правительством на город, ограничения для того, чтобы разжечь в городе совершенно определенные настроения. В выступлениях представителей городской верхушки всячески подчеркивалось, что наложенные на город кары являются позорными и его жители своим верноподданническим поведением должны как можно скорее заслужить прощение императорской власти и вернуть ему прежнее положение среди остальных городов империи. Таким образом, наложив на город эти наказания, правительство дало в руки городской верхушке весьма эффективные средства воздействия на средние слои городского населения, поставив возвращение городу его прежних прав в зависимость от дальнейшего поведения его жителей. Эти возможности были целиком использованы курией и чиновной администрацией для подавления всяких проявлений недовольства. Через некоторое время городу были возвращены его прежние привилегии и сняты ограничения (Liban., XX).
Как мы видим, восстание 387 г. было сложным по своему социальному характеру движением, в котором проявились как весьма острые противоречия внутри различных прослоек господствующего класса, так и широкое недовольство народных масс города. Оно показывает наличие весьма сильного недовольства политикой правительства среди куриалов, проявившегося как в том, что они сыграли известную роль в распространении волнения, так и в их пассивном поведении в период начавшейся борьбы народных масс против правительства. Лишь когда движение стало приобретать все более ярко выраженный классовый характер, куриалы стали на позицию все более враждебного отношения к движению. В то же время события восстания показывают, что курия и сословие куриалов все более утрачивали свой политический авторитет и влияние в городе. Они оказались не в состоянии удержать в своих руках контроль над политической обстановкой в городе, направить движение народа по нужному им руслу, на что они, по-видимому, рассчитывали, возбуждая волнения в городе. Антиохийские события говорят и о большем - о том, что между куриалами и народными массами города противоречия к концу IV в. стали настолько острыми, что городское население ненавидело их в равной мере, как и чиновников правительства, представителей господствующей верхушки империи.
Таким образом, видимо, следует говорить не столько о том, что народные массы выступили по инициативе цирковых клик, возглавивших я направлявших их действия, и не о том, что они были просто увлечены этими кликами за собой, сколько о том, что народное движение развернулось вслед за их выступлением.
Восстание является одним из наиболее ярких свидетельств существования широкого недовольства среди народных масс города. Не говоря уже о том, что в нем, по-видимому, приняла участие большая часть городского торгово-ремесленного населения, бедноты, оно из весьма умеренного антиналогового движения быстро переросло в народное восстание, приобретавшее все более четко выраженный классовый характер, в восстание, направленное против господствующего класса. Мы видим, что это недовольство народных масс города приобрело и достаточно отчетливо выраженное идейное, идеологическое оформление в виде еретических настроений, враждебных учению официальной христианской церкви, и отражавших недовольство городской бедноты несправедливостью существующих социальных порядков. Поэтому восставшие и квалифицировались Иоанном Златоустом как "богохульники".57 Восстание одновременно было выражением протеста против официальной церковной идеологии, политики церкви, которая после Никейского собора 325 г. исключительно активно защищала интересы господствующего класса.58
Недовольство народных масс Антиохии не нашло своего выражения в распространении среди них какого-либо определенного еретического учения. Но оно достаточно ярко проявилось в усилении критического отношения к ряду основных положений официального христианского учения, имевшем совершенно отчетливую социальную направленность. Как видно из направления критики взглядов этих "богохульствующих" Иоанном Златоустом, народные массы Антиохии черпали эти идеи из самых различных источников. Часть из них были заимствована из языческого арсенала критики христианства (например отрицание человеколюбия бога и др.) (MPG, 49, 32, 37-38). Большое влияние оказало, видимо, и весьма распространенное в Антиохии и Сирии второй половины IV в. среди народа манихейство, на которое с особой ненавистью обрушивается в своих проповедях Иоанн Златоуст, придерживавшееся социальных принципов первоначального христианства и выступавшее против социальных принципов учения официальной христианской церкви. Опасных размеров достигло и распространение проповедовавшего строгий аскетизм мессалианства, против которого Флавиан был вынужден созвать в Антиохии местный собор.59
Вопрос о возможном идейном, религиозном оформлении восстания поднимался некоторыми зарубежными исследователями. Однако они не обнаружили никакого сопутствующего ему религиозного конфликта потому, что искали его только в сфере борьбы христианства с язычеством.60 Как это вполне естественно для широкого народного выступления, носившего острый социальный характер, язычники и христиане действовали совместно. Если же рассматривать восстание 387 г. как выражение социального протеста широких народных масс города, то его отражение следует искать прежде всего в сфере христианской идеологии. Ведь восстание произошло после собора 381 г., окончательно закрепившего победу христианства, победу никейского православия, в период, когда абсолютное большинство народа было христианами, а, следовательно, недовольство народных масс могло найти свое отражение лишь в их отношении к официальному христианскому учению в рамках христианской идеологии. Рассмотренный материал позволяет говорить о том, что восстание было направлено не только против правительства и против господствующего класса, но и против господствующей церкви.
В то же время восстание от начала и до конца носило совершенно стихийный характер. Даже в ходе самого восстания не зародилось никаких элементов его организации. Поэтому как только чиновная администрация города и господствующая верхушка оправились от потрясения и испуга, они смогли быстро подавить восстание, использовав для этого силу существовавшего аппарата подавления. Но в то же время сама стихийность движения является своего рода доказательством народного характера восстания. Как известно, в политической борьбе того времени, организуемой и возглавляемой представителями господствующего класса, всегда наличествует тот или иной момент организованности, вносимый или организацией цирковых группировок, или церковью. В данном же случае именно потому, что действовали народные массы, не имевшие никаких определенных организованных форм защиты своих интересов, восстание протекало совершенно стихийно.
Обращает на себя внимание и другая сторона итогов этого восстания. И Либаний и Иоанн Златоуст очень скупо говорят о подавлении восстания. Из этих данных крайне трудно установить, как быстро оно было подавлено, так как по их сообщениям начало его подавления уже переходит в начало кровавого террора, последовавшего за подавлением восстания. Во всяком случае можно с несомненностью констатировать, что восставшие, по-видимому, не оказали длительного и упорного сопротивления войскам и были довольно быстро рассеяны. Все это не только еще раз подтверждает правильность мнения о полной стихийности этого восстания, но и, вероятно, может рассматриваться как доказательство определенной социальной слабости и известной неоднородности восставших, и слабости движения в целом.
Однако из тех мер, которые были приняты против восставших, ясно, что правительство и господствующий класс расценили эту массовую вспышку народного недовольства как серьезную угрозу своему господству. Восстание произвело огромное впечатление на весь господствующий класс империи. Антиохийская верхушка надолго запомнила это восстание. Еще через несколько лет после него Либаний серьезно опасался, как бы введение какого-то нового побора опять не довело дело "до статуй" (L, 21). Не случайно подавление этого восстания вылилось в массовые кровавые репрессии. Напуганная господствующая верхушка и чиновная администрация Антиохии решили сурово расправиться с народными массами города "по горячим следам", до прибытия императорских чиновников, дать им жестокий урок на будущее, как говорил Иоанн Златоуст. В результате этот кровавой расправы большая часть недовольных была уничтожена, а по отношения к оставшимся политическая и церковная реакция принимали все более жесткие меры, объявив решительную борьбу "смутьянам" и "богохульникам". Правительство, в свою очередь, решило постоянно держать в Антиохии военные силы. Все это дало свои результаты. После восстания 387 г. в Антиохии довольно долгое время не было сколько-нибудь серьезных выступлений народных масс.
В то же время можно предполагать, что восстание 387 г. сыграло определенную роль в дальнейшем упадке политического значения курии, в разложении муниципальной аристократии. Оно еще раз показало, что курия быстро утрачивала свое влияние на широкие круги рядовых граждан города, что она была не в состоянии сохранять контроль над их действиями, возглавлять их, вести за собой и использовать в своих интересах. Куриалы еще раз осознали всю опасность для них открытой борьбы с чиновно-военной администрацией путем вовлечения в нее широких слоев городского населения, открытой политической борьбы за сохранение самостоятельности курий. Они поняли необходимость более тесного сплочения с чиновно-военной администрацией. После восстания 387 г. они уже не отваживались выносить свои конфликты с чиновным аппаратом на улицы города, стремясь все более ограничить их рамками ипподрома, рамками политической борьбы вокруг зрелищ.
Анализируя восстание 387 г., мы не находим никаких следов, свидетельствующих о том, что оно было бутом праздной черни, люмпен-пролетарских масс города. Оно имело ярко выраженный антиналоговый характер. Трудно предположить, что праздные люмпен-пролетарские массы города, жившие на подачки богачей, проявили такую активность в борьбе против податного гнета, большую, чем сами плательщики подати. Кроме того, если бы это восстание было выступлением люмпен-пролетариата, никогда не упускавшего возможности использовать благоприятную обстановку для грабежа, и Либаний и Иоанн Златоуст, крайне враждебно настроенные к повстанцам, безусловно не умолчали бы об этом. Однако они не упоминают о грабежах во время восстания. Видимо, у них действительно не было никаких оснований для того, чтобы упрекнуть в этом восставших. Все это лишний раз свидетельствует о том, что недовольство восставших носило ярко выраженный социальный характер, а не было бунтом праздной черни.
Восстание было выражением массового недовольства трудовых низов города, мелких собственников, ремесленников и торговцев, боровшихся против непосильного налогового гнета, против собственного разорения. Восставшие требовали снижения или отмены разорительного побора, а не бесплатных раздач и подачек. Они выступали против чрезмерной эксплуатации их в интересах рабовладельческого государства.61 Они стремились сохранить и укрепить свое положение мелких производителей. Все это дает нам основание рассматривать восстание 387 г. как безусловно прогрессивное.
Важным моментом для оценки политического значения этого восстания имеет и то, на какие цели производился побор, против которого вспыхнуло восстание. Правительство собирало его под лозунгом "спасения империи". Оно ясно указывало, на какие цели он предназначался, а, следовательно, и вопрос об его уплате приобретал не совсем обычное значение. Поэтому отношение к уплате данного побора одновременно было и определенным политическим актом, так как все знали о тяжелом внешнеполитическом положении империи. Таким образом, выступление антиохийского населения было не только протестом против налогового гнета. Отказ платить побор в такой обстановке выражал равнодушие народных масс города к судьбам рабовладельческого государства, свидетельствовал о их нежелании расплачиваться за политику, проводившуюся в интересах рабовладельцев. Разумеется, подобное отношение трудовых низов города к политике правительства не могло укреплять военную мощь рабовладельческого государства в борьбе с варварами. В любом случае оно подрывало его обороноспособность, подтачивало внутренние устои рабовладельческого государства. Все это и дает основание рассматривать антиохийское восстание 387 г. как безусловно прогрессивное выступление народных масс города.
В целом же рассмотренный в настоящей главе материал, как нам представляется, снова позволяет поставить вопрос о том, что в ранневизантийском городе IV-VI вв., где по мере разложения рабовладельческих отношений все большую часть народных масс составляло мелкое трудовое население, борьба народных масс города все более принимала характер борьбы, направленной против стремления господствующего класса и государства за счет усиления эксплуатации и ограбления мелкого свободного трудового населения поддержать разлагающиеся рабовладельческие порядки, рабовладельческий строй. Поэтому в целом народные движения в городе носили прогрессивный, а не реакционный характер.
ГЛАВА VI
ЭВОЛЮЦИЯ ПОЛИСНОЙ ИДЕОЛОГИИ, ДУХОВНОЙ
И КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ ГОРОДА
Богатейший материал, характеризующий духовную жизнь Антиохии IV в., привлекал внимание исследователей в самых различных ее аспектах: развитие религиозно-философской мысли, борьба христианства и язычества, эволюция искусства и образования.1 Но, как правило, эти проблемы рассматривались как самостоятельные, отдельные проблемы. Между тем обилие материала, освещающего самые различные стороны духовной жизни этого города, позволяет именно на данных Антиохии предпринять попытку проследить, как процесс разложения рабовладельческого города отразился на эволюции его духовной жизни, какие изменения в античной полисной идеологии и культуре происходили под его влиянием.
Те экономические и политические причины, которые объединяли рабовладельцев в единую городскую гражданскую общину, породили и определенную политическую идеологию, призванную сплачивать идейно этот гражданский коллектив, укреплять его политическое единство. Его идеологически оформлял полисный патриотизм, который объединял всех граждан вокруг городской общины, накладывая на них определенные морально-политические обязанности по отношению к полису, в свою очередь, гарантируя известную защиту их прав всем гражданским коллективом. Для рассматриваемого периода нельзя недооценивать значения этой античной полисной политической идеологии. С того момента, как рабовладельческий полис перестал быть самостоятельным городом-государством, государственная организация тем не менее не заменила полисной, а лишь дополнила ее. В политической идеологии полисный патриотизм был дополнен общегосударственным, имперским патриотизмом. Однако при всем развитии имперского патриотизма, нашедшем свое выражение в распространении и укреплении императорских или единых общеимперских культов, нельзя переоценивать его реальное значение. В период ранней империи ограничение муниципального самоуправления не настолько снижало его общественно-политическое значение, как это представляется некоторым исследователям, склонным переоценивать "подавление" муниципальной деятельности государством. В действительности на долю имперской власти в большей мере падало общее регулирование политической жизни гражданских общин в интересах рабовладельцев, нежели ее подавление. Рабовладельческое общество жило жизнью городских гражданских общин, сознающих необходимость объединения и целиком преодолевших стремление к своей политической независимости, но· не утративших своего самостоятельного значения. Как отмечал В. С. Сергеев, империя до IV в. была по своему характеру "союзом городов" и "городских территорий". Так она и воспринималась современниками.2 Для Либания императорская власть и в IV в. была "золотой цепью", связующей города (XI, 129). Уже тот факт, что нивелировка положения различных городских общин, и то во многих отношениях формальная, была произведена лишь при Диоклетиане, говорит о том, что до этого времени они и юридически признавались самостоятельными политическими элементами государства.
Причины этого, как мы показали выше, крылись в социально-политическом значении городской гражданской общины. До тех пор пока важнейшие задачи поддержания рабовладельческих отношений обеспечивались полисом, античная полисная идеология, полисный патриотизм должны были оставаться важнейшей идеологической силой, а имперский патриотизм не мог приобрести главенствующего характера. Такое значение он мог приобрести лишь в эпоху разложения рабовладельческих отношений, в период глубокого их упадка, когда с обеднением и разорением основной массы мелких и средних рабовладельцев абсолютное большинство гражданского населения города утрачивало не только полисный, но и вообще всякий патриотизм. Несколько же выросшая, но численно сравнительно небольшая прослойка крупнейших землевладельцев и рабовладельцев, терявших по мере развития колоната заинтересованность в поддержке полисного коллектива, способная сама осуществлять многие ранее и ей необходимые его прежние функции, а, следовательно, также утратившая полисный патриотизм, но заинтересованная в поддержке государства, все теснее сплачивалась вокруг него под знаменем имперского патриотизма.
Судя по Либанию, и в IV в. гражданство города сохраняло большое реальное политическое значение. Для каждого из граждан города его родиной была не империя, не отдельная ее область, а город. Прежде всего он был гражданином своего города. Как видно из Либания, даже сознание более широкой, чем полис, территориальной общности (сириец, каппадокиец и т. д. - не в этническом, а территориальном смысле) ощущалось очень слабо, преимущественно в связи с деятельностью ?????? (Liban, XV, 10, 52; XI, 8, 138, 148; II, 66; LVII, 49). Общеимперское гражданство, введенное Каракаллой столетие назад, и в IV в., по сравнению с городским, еще рассматривалось как нечто в известной степени внешнее. О нем наши источники упоминают преимущественно тогда, когда речь заходит о варварах, с целью подчеркнуть отличие "ромеев" от варваров. Либаний никогда не называет Римскую империю отечеством (??????). Этот термин он применяет к Антиохии (XIX, 2). Империя же - это "римская власть" (? ???????? ????), нечто в известной мере внешнее по отношению к городу. Даже Иоанн Златоуст во второй половине IV в. писал, что империя "состоит из городов" (MPG, 49, 312). Каждый гражданин являлся прежде всего гражданином своего города и лишь во вторую очередь - гражданином империи. Быть гражданином своего города - его основная задача внутри империи и только во внешних делах торговых, военных, дипломатических он выступал как ???????.