Куусберг Пауль. В разгаре лета

   В Рапле было много военных. Возле двух грузовиков хлопотали вооруженные люди в темно-синих комбинезонах. Элиас решил, что это, должно быть, бойцы истребительного батальона. На всякий случай он заблаговременно свернул в сторону и, лишь дав крюка, снова вышел на главную дорогу.
   Чем ближе, он подходил к Таллину, тем сильнее волновался. У кого бы остановиться, соображал он. Решил, что первым делом пойдет к Ирье. Он не должен нигде задерживаться и терять время, потому что Ирья должна непременно увидеть его, прежде чем с ним что-нибудь случится.
   В последнюю ночь своего похода Элиас с удовольствием не спал бы вообще. Он прошагал бы всю ночь напролет, несмотря на то что шел три дня подряд и оставил за спиной, самое малое, сто пятьдесят километров. Но разум удержал его. Ночной пешеход вызовет подозрение, а попасться из-за нетерпеливости теперь, когда он так близко к цели, нет, этого он совсем не хотел.
   С наступлением темноты Элиас нашел себе в укромном месте копну и забрался в нее. Он бы и под крышей не чувствовал себя так уверенно, как в этом уголке лесного пастбища. Зачем просить крова у недоверчивого хуторянина, когда можно провести ночь, никого не тревожа?
   То ли из-за длинных переходов, то ли еще из-за чего, но последние ночи он стал спать гораздо спокойнее. Он и на этот раз задремал довольно быстро. С той стороны леса до него доносился собачий лай, гул моторов на шоссе и голоса людей, но он заснул, не обращая внимания на эти звуки.
   В семь утра он снова пустился в дорогу.
   Выходить раньше ему не захотелось. Все из тех же соображений: чтобы не привлекать понапрасну внима; ния. У первой же реки он остановился на долговременный привал, тщательно умылся, сбрил щетину, отряхнул пиджак от пыли, смахнул с брюк все соломинки. Несколько часов спустя он в Лийвском сосняке еще раз обследовал себя, почистил пучком мха ботинки и направился к станции Ярве. Поехал оттуда до Лиллекюлы, где по Малоамериканской улице дошел до Пярнуского шоссе. Там сел в трамвай и в семь вечера уже стучался в дверь квартиры, где жила Ирья Лийве.
   Никто не открыл.
   Элиас вернулся туда еще раз в половине десятого.
   Ему пришла было в голову идея навести справки в соседней квартире, но он передумал.
   Он побежал к архитектору Кюльмету. Но и там ему повезло не больше. Все словно сговорились прятаться от него.
   Настроение испортилось. В своем родном городе он почувствовал себя чужим и одиноким. От оптимизма не осталось и следа. Возвращение в Таллин показалось ему вдруг бессмыслицей. Очередным ложным шагом потерявшего равновесие человека.
   Куда идти? Что предпринять?
   У Элиаса было немало знакомых в Таллине. Стучаться по очереди в двери всех друзей? На это уже не оставалось времени. Ходить по ночам все еще было запрещено. Поскорее выбраться за город и опять залезть в стог? А потом? Что будет потом?
   Элиас решил идти домой.
   Но остался ли у него в Таллине дом?
   Вряд ли. Наверняка в его квартире кто-то живет. Имущество реквизировали, а жилье предоставили другим.
   Но, несмотря на такую убежденность, Элиас все-таки направился к себе. Надо же было куда-то идти.
   Возбуждение, гнавшее его в течение всей долгой дороги вперед, сменилось апатией. Он был готов ко всему. Мысли разбегались. Сознание чисто механически регистрировало внешние впечатления. Например, то, что стекла окон оклеены полосками бумаги и что ни в одчпм окне нет света. Что в городе еще нет ни одного разрушенного здания, что на площадях вырыты щели для укрытия и так далее. Наблюдения возникали на миг и тут же улетучивались, успевая задеть лишь самую поверхность сознания, но не проникая в его глубину, где все как бы оцепенело.
   Он добрался до своей улицы. Ощупал взглядом трехэтажный каменный дом, в котором жил последние годы. И здесь окна были такие же темные, как всюду, и тоже оклеены крест-накрест бумажными полосками.
   Своих окон Элиас не увидел - они выходили во двор. Не зайти ли во двор соседнего дома и не посмотреть ли оттуда? Если и его окна оклеены, то не стоит подниматься. Значит, в его квартире новые хозяева.
   И все-таки Элиас не пошел на соседний двор, А попросту открыл дверь и вошел в парадное. Тут было сыро и пахло известкой. Неужели в чьей-то квартире делали ремонт?
   Во всем доме царила тишина, словно тут никто не жил. Прежде же в квартире на первом этаже всегда орало радио.
   До площадки Элиаса еще оставалось две-три ступеньки, когда его мысли снова метнулись к Ирье. Где она? Попросту куда-то вышла или же уехала совсем далеко? Может быть, даже эвакуировалась?
   Он принялся искать в кармане английский ключ. Нашел его. Опять задумался: не лучше ли постучать? Прислушался.
   Тишина. В ванной доктора Хорманда шумела вода. Но это был единственный звук - из-за двери не доносилось ни разговоров, ни шагов.
   Элиас вставил ключ в замок. Замок открылся - никто его не сменил.
   Да, замок был старый, и это открытие сильно впечатлило Элиаса. Оцепенение прошло" мигом. Элиас взволновался, обрадовался. Что бы это значило? Не то ли...
   Ему не хватило терпения додумать эту мысль до конца. Он повернул ключ и нажал ручку. Дверь открылась.
   Дверь открылась.
   Его обдало застоявшимся пыльным воздухом.
   Элиас прикрыл дверь и остановился в передней.
   Он постоял так несколько минут. Взгляд жадно впи-.тывал каждую мелочь.
   Все было таким, как он оставил. На вешалке висело летнее пальто, которое он так и забыл перевесить в шкаф, хоть и собирался. Грязноватые ботинки и калоши. Шляпа, которую он хотел сдать в чистку и реставрацию. Газеты и платяная щетка на полочке под зеркалом. Чемоданчик на стуле. Домашние туфли. Сквозь приоткрытую кухонную дверь был виден убранный наспех стол, а на нем - кофейник и сахарница.
   Элиас тихо нажал на дверь комнаты.
   Там тоже ничегошеньки не изменилось. На диванной полке, покрытой густым слоем пыли, лежали газеты и журналы. Пепельница была полна до краев раздавленными окурками.
   Душный воздух, пыль и беспорядок - все это как-то тронуло Элиаса. После его ухода сюда не заглядывал ни один человек. Выходит, его и не искали? И не объявили его квартиру собственностью врага народа? Что это могло значить?
   Было, наверно, часов одиннадцать, когда в его дверь позвонили.
   Элиас отложил платяную щетку, с помощью которой он как раз намазывал клеем очередную полоску бумаги, вытер руки и открыл дверь. Но пока открыл, в голове у него промелькнуло множество предположений. Кто это наведался так поздно? Все-таки арест? Какой там! Ирья? Глупости! Откуда ей знать, что он уже здесь? По-видимому, за дверью стоит доктор Хорманд, больше некому. .
   Элиас не ошибся. В плохо освещенном коридоре - коридорную лампочку покрасили в синий цвет - стоял врач с большой охапкой газет, журналов и писем.
   Элиас растворил во всю ширь дверь перед запоздалым гостем.
   - Здравствуйте, товарищ доктор. Заходите, пожалуйста.
   - Здравствуйте, здравствуйте! Рад вас видеть, очень рад. Простите, что так поздно... Вот ваша почта!
   И доктор Хорманд опустил свою охапку на столик в передней.
   Элиас крепко пожал ему руку. Некоторое время оба молчали.
   - Извините, что проявил маленькое самоуправство в отношении вашего почтового ящика, - заговорил наконец доктор Хорманд, - но он уже был переполнен.
   - Благодарю вас, - тепло отозвался Элиас. В этот миг старый врач казался ему симпатичным.
   - Вы чудесно загорели, - сказал доктор Хорманд. Элиасу почудилось, что в этих словах был какой-то скрытый намек, и он ответил:
   - Я быстро загораю. Врач кивнул.
   - Признак хорошего здоровья. Всегда был убежден, что здоровье у вас хорошее. Кстати сказать, дорогой сосед, я не надеялся увидеть вас так скоро.
   В словах доктора опять прозвучал намек, но на этот раз Элиас легко понял, каково его содержание. Неужели Хорманд в самом деле догадывается или даже знает, где он находился?
   "Ну и пусть его догадывается или знает вполне точно, - подумал Элиас. - Это не играет никакой роли. Главное, что никто не трогал моей квартиры".
   И он рассмеялся.
   - Где же я должен был находиться?
   Гость как бы смешался.
   - Если бы я не был убежден, что вы вернетесь, зачем мне было собирать и хранить вашу почту? Нет, дорогой инженер. Я не сомневался в вашем возвращении. Но думал, что вы еще чуточку повремените.
   Речи доктора Хорманда по-прежнему были такими, что не прицепишься. Он давал что-то понять, делал намеки, но не. ставил точек над "и". Он не забывал оставлять себе путь к отступлению и всегда мог сказать, что имел в виду то же самое, что и собеседник.
   Элиас сказал:
   - Нет, я вернулся не слишком рано, скорее опоздал. Он глядел на врача все еще смеющимися глазами.
   Элиас давно не чувствовал себя так легко и весело.
   - Зачем же вы тогда вообще уезжали, если считаете теперь, что опоздали? - едко спросил Хорманд. - Нет, вы не опоздали, вы приехали слишком рано. Да, слишком рано, поверьте мне.
   Такая убежденность в своей правоте рассмешила Элиаса.
   - Я вас не понимаю, - признался он откровенно. - И я вас не понимаю, сказал доктор Хорманд.
   Элиас решил, что гость не намерен говорить прозрачнее, но ошибся, потому что врач тоже стал вдруг откровенным.
   - С вашей стороны было бы гораздо умнее дождаться ухода русских.
   За последнее время доктор Хорманд еще не разговаривал с ним столь недвусмысленно. Элиас спросил:
   - Почему?
   - Вас же хотели выслать.
   - Если бы меня и в самом деле решили забрать, я не находился бы сейчас в своей старой квартире. Здесь поселились бы совсем другие люди. Произошла в самом деле ошибка, товарищ доктор.
   Хорманд насмешлив.о улыбнулся.
   - Вы говорили об ошибке и четырнадцатого июня, но тем не менее исчезли... словно в воду канули. И умно сделали.
   Хотя после слов доктора Хорманда легкость и даже веселость Элиаса начали испаряться, он все же попытался сохранить хоть крохи оптимизма.
   - Благодарю вас и за предостережение и за добрые пожелания, - сказал он как можно спокойнее и беззаботнее. И тут же принялся перебирать принесенные врачом журналы и письма. А чтобы перевести разговор на другое, добавил: - Порядочно принесли вы мне чтива.
   Какое-то время доктор Хорманд следил за ним молча, а потом произнес почти шепотом:
   - Вы найдете в своей почте кучу мобилизационных повесток. Да-да, объявлена, так сказать, всеобщая мобилизация. Молодежь уже давно отправлена в Россию, после призывников настала очередь офицеров запаса, а теперь нужны все. Загребут и вас. Призовут под ружье. Вы понимаете, что это значит?
   Элиас ответил:
   - Во время войны мужчин всегда мобилизуют. Доктор Хорманд взорвался:
   - Конечно, мобилизуют. Меня - так уже мобилизовали. Да-да, не удивляйтесь. Меня используют как врача и офицера запаса. Оставили в Таллине только по особому распоряжению - оперирую раненых. Боюсь, как бы они не взяли меня с собой, когда оставят Таллин. Вот будет ужас!
   Наконец-то доктор Хорманд обрел на глазах у Элиа-са свою прежнюю окраску. Пронзительный шепот, страх перед властью, неопределенные намеки, боязнь, как бы чего не вышло, - все это было Элиасу знакомым.
   Врач продолжал еще более приглушенным шепотом:
   - Советский Союз проиграл войну. Крысы и те бегут с тонущего корабля. Вы вернулись рано, слишком рано.
   Элиас почувствовал: если Хорманд опять повторит, что он, Элиас, вернулся слишком рано, терпение его лопнет. В нем закипала злоба на этого человека, повторяющего одно и то же, напоминавшего без конца о подстерегавших его опасностях. Впервые за долгое время Элиасу стало легко, и вот этот врач все испортил. Элиас сказал холодно:
   - Люди не крысы, доктор.
   Хорманд посмотрел на Элиаса изучающе.
   - С удовольствием пригласил бы вас к себе на чай, но вам, кажется, некогда. Окна обклеиваете. Значит, решили в самом деле остаться в Таллине?
   - Спасибо за приглашение, но я только что пил кофе, - сказал Элиас. Это вы справедливо заметили, я в самом деле занят оклейкой окон. Как-нибудь, когда будет время, с удовольствием побеседую с вами за чашкой кофе. Счастливо, доктор. Врач отвел глаза в сторону.
   - Что же, желаю и вам спокойной ночи. Кстати, если вы сумеете проспать ее спокойно, значит, у вас не нервы, а стальные тросы. - Снова .бросив на Элиаса изучающий взгляд, Хорманд тихонько засмеялся и, покачивая головой, добавил: - Не странно ли, господин Элиас? Только что мы жили так счастливо, а теперь все шатается и сотрясается. Черная реакция хищно крушит прогрессивные силы, светлое здание трещит по всем углам. Хе-хе-хе... Блаженного вам сна! На всякий случай: я у вас не был - вы меня поняли?
   И все с той же усмешечкой он повернулся к двери. Но Элиас задержал его и спросил, не найдется ли у него снотворного.
   - Нервы у меня вовсе не стальные. Дайте мне чего-нибудь покрепче, и не на одну ночь.
   Доктор Хорманд принес снотворное.
   Элиас продолжал наклеивать на окно полоски, но в его душу уже закралась смута. Он клеил почти на ощупь, потому что в комнате, куда он перебрался, нельзя было зажигать свет. Эта возня с окнами вдруг показалась ему глупой. Час назад он варил клейстер и нарезал бумагу чуть ли не с мальчишеским увлечением. Хотел, чтобы его окна ничем не отличались от остальных. Потому что он ведь такой же, как и все. Ведь советская власть вычеркнула его из списков своих врагов и противников? Потому что квартиры врагов народа не оставляют нетронутыми. Мебель и прочее добро продают, "а жилье сдают другим. Но к нему не заходил ни один посторонний. После того, что он услышал от доктора Хорманда, ему трудно было понять: почему милиция не вломилась в квартиру? Или исполнители закона в самом деле забыли о ней?
   Элиас не мог разобраться в этом до конца. Разум подсказывал, что прав доктор Хорманд, но в душе продолжала теплиться искорка надежды.
   "Ладно, - сказал он себе, - предположим, что все обстоит так, как мне хочется. Что это меняет? В Таллине я оставался лояльным подданным, но в Вали превратился в активного врага советского строя. Не забывай об этом. Если про это станет известно - всему конец. Соокаск мог прекрасно меня узнать".
   Чем дольше думал Элиас о своем положении, тем яснее ему становилось, что он не имеет права тратить попусту ни минуты. Прежде чем нападут на его след, необходимо встретиться с Ирьей. Он решил утром же, и как можно раньше, еще раз сходить к Ирье, а если ее опять не будет дома, пойти в наркомат. Лишь после того, как относительно Ирьи все станет ясно, можно будет решить, что делать дальше.
   О повестке, в которой его обязывали явиться на ипподром с пятидневным запасом продовольствия, кружкой, ложкой, полотенцем, двумя парами белья, в исправной одежде и обуви, Элиас не думал вообще. Словно бы забыл о повестке.
   Он долго не мог заснуть в эту ночь. Но снотворного не принял.
   Утром он ходил к Ирье, и опять безрезультатно, ее опять не было дома. Никто не открыл дверь. Тогда он пошел в наркомат, как и собирался еще вечером.
   По дороге он подумал: а не оплошность ли это? Не разумнее ли разузнать у соседей, где может быть Ирья. В двухэтажных деревянных домиках все жильцы хорошо знают друг друга, и ему наверняка рассказали бы все. К тому же собирать сведения про Ирью у жильцов безопасно, а в наркомате всякое может случиться. Но, несмотря на эти трезвые рассуждения, Элиас все-таки не стал возвращаться.
   В наркомате, где всегда толклись люди, где двери без конца выпускали и впускали своих служащих, руководителей подведомственных предприятий, директоров, снабженцев и людей самых разных профессий, где непрерывно звонили телефоны, стучали машинки, гудели голоса, царила непривычная тишина. С чувством предельного внутреннего напряжения Элиас направился в плановый отдел, готовый услышать любые слова и насмешки от кого угодно, даже от самой Ирьи. Но в отдел он не попал, дверь была на замке.
   Элиас потерял уверенность я не мог решить, к кому же теперь обратиться. Он дернул несколько дверей, но одни тоже были заперты, а за другими он обнаруживал совсем незнакомых людей.
   Из приемной наркома слышались голоса, и Элиас решил зайти туда. Какая-то незнакомая Элиасу женщина говорила по телефону.
   Элиас подождал, пока она закончит разговор, и спросил, как ему найти кого-нибудь из планового отдела.
   - Большинство наших работников уехали на оборонительные работы, товарищ Элиас, - объяснила ему не то секретарша наркома, не то просто дежурная.
   Преодолев смущение, Элиас спросил:
   - И товарищ Лийве тоже?
   - Товарищ Лийве должна эвакуироваться. А может, уже уехала.
   Элиас не обратил внимания на то, что его знают по фамилии. Вернее, он заметил это и даже сле(ка удивился, но тут же забыл, едва услышал новости об Ирье.
   - Вы точно это знаете?
   - Абсолютно точно. Товарищ Лийве три дня назад взяла расчет. Я сама оформляла.
   - Большое спасибо.
   - Пожалуйста, товарищ Элиас,
   - Еще раз большое спасибо. Всего хорошего.
   - Всего хорошего, товарищ Элиас.
   Элиасу, ставшему слишком мнительным, показалось, что секретарша наркома называла его по фамилии слишком подчеркнуто. Но он не стал ломать над этим голову. Просто машинально отметил, ибо его занимало совсем другое: что он все-таки опоздал.
   Ирья уехала, вот почему ее квартира была закрыта. Так что его прибытие в Таллин оказалось бесполезным. Что же делать?
   Он сказал себе, что надо поспешить на вокзал: вдруг эшелон Ирьи еще не отправлен?
   По дороге Элиас понял, как сильно удручило его посещение наркомата. Ничего, правда, особенного не случилось, чрезмерная вежливость, видимо, вошла у секретарши в привычку, но почему-то Элиас насторожился и был готов к самому худшему, даже к тому, что его могут задержать. Нет, он не подытается скрыться больше, нет. Он убеждал себя сохранять спокойствие в любой ситуации, какой бы она ни была.
   Самое страшное - встретиться взглядом с глазами Ирьи. С глазами, которые он хотел во что бы то ни стало увидеть. Он и боялся, и надеялся. Надеялся, что, вопреки всему, Ирья не осудила его окончательно.
   На Балтийском вокзале выяснилось, что эшелоны отходят не отсюда, а из Юлемисте. Элиас помчался* туда.
   Теперь он уже не тревожился о предстоящем. Не думал больше о своем достоинстве. Ему было важно одно: успеть на станцию Юлемисте до отхода эшелона.
   Он по-прежнему надеялся и боялся. Надеялся найти Ирыо в эшелоне на Юлемисте и в то же время боялся опоздать. Надеялся, что Ирья его поймет, и боялся, что у нее не осталось к нему даже сочувствия. Надеялся, что все еще может обернуться счастливо, и боялся упустить последнюю опору, удерживающую его на поверхности.
   Еще издали Элиас увидел на втором пути длинный пассажирский состав и сбившихся кучками людей на платформе.
   Он прибавил шагу.
   На платформе он спросил, не увозит ли этот состав эвакуирующихся. Ему ответили, что это в самом деле эвакуационный эшелон. Он стал пробираться по вагонам, узнавая, не видел ли кто товарища Лийве. Его направили к начальнику эшелона. Тот оказался отзывчивым человеком, но после долгого изучения списка покачал головой.
   Элиас попросил у него список и своими глазами пробежал несколько сот фамилий.
   - Спасибо. - Он вернул начальнику эшелона густо исписанные листы. Извините за беспокойство.
   - Эшелоны отправляются каждый день, - утешил его пожилой человек, похожий на школьного учителя.
   Элиас, убитый, потащился вдоль всего состава обратно. Не оставалось сомнений, что Ирья уехала вчера или даже позавчера.
   В каком-то из окон он увидел женщину, и ему показалось, что это Ирья. Женщина сидела спиной к нему и с кем-то разговаривала. Он остановился, вернулся к окну и заглянул в вагон. Ирьи там не было. Разволновавшись, Элиас вскочил в вагон и стал бесцеремонно протискиваться между людьми.
   Нет, ошибка: Ирьи в вагоне не было. Зато он наткнулся на человека, которого хорошо знал. На техника из их треста Энделя Нийдаса.
   - Привет! - Нийдас протянул ему руку. - Рад увидеться с вами столько времени спустя.
   - Привет! - Элиас пожал протянутую руку.
   Он несколько растерялся от этой неожиданной встречи с сослуживцем. Не находя что сказать, он почувствовал себя неловко, попытался улыбнуться, но рот его лишь судорожно скривился.
   - Похоже, будто вы кого-то ищете, - сказал Нийдас с такой непринужденностью, словно за все это время ничего не произошло.
   - К сожалению, я опоздал, - пробормотал Элиас, все еще не овладевший собой.
   - Сейчас вся нормальная жизнь полетела кувырком и никто не знает, когда мы опаздываем, а когда - нет. - И Нийдас дружелюбно улыбнулся. - Кого вы так отчаянно разыскиваете, если не секрет? Может, я могу вам помочь?
   Элиас взглянул на Нийдаса, улыбавшегося во все лицо, и с неожиданной для себяоткровенностью признался:
   - Я пришел проводить товарища Лийве. Но ее эшелон уже ушел.
   Нийдас спросил:
   - Разве она вам не сказала, в какое время должен был отправиться ее поезд?
   - Я узнал, что товарищ Лийве эвакуируется, от других, - ответил Элиас и добавил, пытаясь пошутить: - Лучше поздно, чем никогда.
   Нийдас опять дружелюбно улыбнулся и сказал:
   - Я согласен передать от вас привет. С вашего разрешения, разумеется. И если, конечно, нам доведется встретиться в советском тылу.
   Элиас решил, что неудобно отказываться от предложенной услуги.
   - Буду вам очень благодарен. Может быть, вы попадете в одно и то же место.
   - Куда должна была уехать товарищ Лийве? Элиас и на этот раз решил быть откровенным:
   - К сожалению, и этого не знаю. Я слишком поздно узнал, что она эвакуируется.
   Нийдас не захотел, чтобы беседа увяла:
   - Я покачу далеко на восток. На Урал. Меня командировали. А вы где мотались все это время? Про вас говорили всякое, но я не верил.
   Элиас ничего не ответил. Он смотрел куда-то мимо Нийдаса, на душе у него стало совсем паршиво. Все-таки он спросил:
   - Что же обо мне говорили? Нийдас махнул рукой:
   - Честное слово, не хочется повторять всей этой ерунды и портить вам настроение.
   Выдержав паузу, он как бы нехотя продолжал:
   - Говорили, будто вас хотели выслать в Сибирь. Но вам, дескать, удалось скрыться. Смешно, ей-богу, смешно. А потом пошли разговорчики и почище. Уверяли, будто вы стали бандитом. Жалко, нет здесь этих клеветников и тех, кто легковерно им поддакивал. Своими глазами убедились бы, что занимались пустой болтовней.
   Нийдас сообщил это беззаботно, полушутя, с извиняющимся видом. Элиаса не поразило, что его считали беглецом. Нет, это естественно, и, возвращаясь в Таллин, он считал вероятным услышать примерно такие слова, какие услышал от заведующего мастерской. Но одно дело - предполагать что-то, а другое услышать самому, что о тебе думают и за кого тебя считают. Знают даже о его поведении в Вали, это самое убийственное. И о том, что он был с лесными братьями, знают не один-два человека, а все, это ни для кого не тайна, все только об этом и говорят. А если на их предприятии об этом говорили все, то, значит, это дошло и до Ирьи.
   Элиас не собирался скрывать от Ирьи ничего. Он хотел признаться полностью. Пусть знает все. Но выходит, она уже знает. Знает и осудила его, наверняка осудила.
   Элиас больше не сказал Няйдасу ни слова. Он молчал, отведя глаза в сторону, и думал о том, что все погибло. Погибло окончательно.
   - Видите, я таки испортил вам настроение, - прервал молчание Нийдас. Не принимайте вы эту болтовню к сердцу.
   Элиас тихо сказал:
   - Если вам случится встретиться с товарищем Лийве, передайте ей привет от меня, скажите, что я желаю ей всего самого хорошего.
   - Извините, товарищ Элиас, но я знаю о вашей привязанности к товарищу Лийве. - Голос Нийдаса стал очень участливым, очень проникновенным. Поэтому позвольте мне дать вам один совет: не оставайтесь в Таллине. Уезжайте в тыл. Разыщите товарища Лийве. Так сказать, разделите с нею военные трудности. Примите это как совет старого друга... На востоке - в Сибири и на Урале - сейчас большая нехватка в хороших инженерах. Обратитесь в наш комиссариат, и там уладят все формальности по эвакуации.
   Нийдас взглянул на Элиаса в упор, но тут же отвел глаза, пробормотал: "Извините!" - и улыбнулся виноватой улыбкой человека, отважившегося на совет по очень щекотливому делу.
   Элиас почувствовал благодарность к технику, с которым у него никогда не было добрых отношений. Он сказал:
   - Спасибо! Мне поздно эвакуироваться.
   - Вам, конечно, лучше знать. Но все-таки подумайте о такой возможности. А что касается формальностей, так их уладят в три-четыре дня.
   - К сожалению, я все-таки не могу ехать.
   - Жаль. Обязательно передам привет от вас товарищу Лийве.
   Элиас вдруг сказал:
   - Вы сказали, что знаете о моей привязанности к товарищу Лийве. Передайте ей: я люблю ее по-прежнему.
   В тот же миг Элиас устыдился своих слов, вырвавшихся из самой глубины его существа, словно под напором какой-то огромной силы, вопреки его желанию. Он показался себе ничтожным человечишком, трубящим на весь мир о том, что надо скрывать в самом себе, как величайшую ценность, истериком, не умеющим сдерживаться, предпочитающим поступкам слова, слова и еще раз слова.
   Нийдас уверил его:
   - Передам непременно.
   - Большое вам спасибо. Счастливого пути. - Прощайте.
   - Всего вам наилучшего.
   Элиас покинул станцию Юлемисте окончательно раздавленный.
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
   ГЛАВА ШЕСТАЯ I
   Шагаем строем через Таллин. Мы должны пройти через площадь Победы, мимо театра "Эстония", подняться по Тартускому шоссе на Ласнамяэ, сесть там в автобусы и поехать на фронт, пододвинувшийся к Таллину уже совсем близко.