Серафим Саровский пребывал иеромонахом Саровской пустыни. Он скончался в 1833 году в возрасте 73 лет. Всю свою жизнь старец проповедывал, что Россия является последним оплотом Веры, Истины и Любви. Перед своей кончиной он оставил чадам монастыря письмо и наказал передать его в руки русскому царю, когда тот посетит Дивеево со всей своей семьей. Так что приезд государя в осиротевшее Дивеево старец предвидел ровно за 70 лет.
   Николай II с волнением принял это послание из глубины прошедшего века. Бумага сильно пожелтела и стала хрупкой. Александра Федоровна забыла обо всем. Состояние ее лица, выражение глаз свидетельствовали об исступлении возбужденного ума. Она соприкасалась с самым настоящим чудом. Как права сестра и милая Аннушка! Разве это не чудо: предсказать год в год, день в день посещение Дивеева, святого места, молодым государем!
   Пастырское послание мрачно пророчествовало:
   «Злодеи высоко поднимут свою голову. Господь, видя нераскаянную злобу сердец их, попустит их начинанием на малое время. Произойдет великая продолжительная война и страшная революция в России, превышающая всякое воображение человеческое, ибо кровопролитие будет ужаснейшее: бунты Разинский, Пугачевский, Французская революция – ничто в сравнении с тем, что будет с Россией. Произойдет гибель множества верных Отечествулюдей, разграбление церковного имущества и монастырей, осквернение церквей Господних, уничтожение и разграбление богатства добрых людей. Реки крови русской прольются…»
   Сблизив головы, государь и государыня молча разбирали замысловатую вязь стариковского почерка. Время от времени они переглядывались. Свита терпеливо переминалась. Процедура затягивалась.
   Дочитывать послание решили дома.
   На прощание случилась досадная заминка. Блаженненькая Паша, обезножившая старушонка, проворно ездившая на заду, беспрерывно всхлипывала и судорожно крестила государя. Она смотрела на царя восторженно, как отроковица. Николай II подошел к ней, склонился и поцеловал ей руку.
   Блаженненькая потянулась вверх всем своим восторженным убогим личиком и шепнула царю:
   – Будет маленький!
   Однако на подходившую государыню с дочерьми она неистово замахала руками:
   – Уйди, уйди… Сгинь!
   Вмешалась свита, засуетились монастырские. Гости вереницей потянулись к экипажам.
   Блаженненькая Паша выхватила красную тряпку, замахала вслед уходившим и завопила:
   – Много будет, много!
   Неприятный эпизод сильно подействовал на впечатлительную государыню. Ее поразил отказ блаженненькой подать ей свое благословение. Вообще досадное происшествие было полно зловещими намеками. Зачем эта тряпка отвратительного красного цвета? Чего будет много, как кричала эта дурочка вслед? Крови?..
   Тревожное состояние царственной четы усугубил конец пастырского послания. Серафим Саровский писал о страшной расплате за маловерие, за малодушие и позорное отступничество. Напоследок старец предостерегал, что самым роковым для царствующей династии будет 1918 год.
   Оба, государь и государыня, машинально прикинули в уме: до предсказанной страшной даты оставалось еще целых 15 лет.
   Пять лет спустя после коронации в Успенском соборе, сразу же после завершения Великой Сибирской магистрали, соединившей берега Тихого океана с берегами Финского залива, русский император поразил Европу, внезапно предложив созвать в Гааге всеобщую конференцию и принять решение о полном разоружении. Хватит греметь пушкам, достаточно уже пролито крови. Отныне все споры должны решать не генералы, а политики. Этого требовал наступающий XX век. Человечество обязано на пороге нового века отряхнуть с себя средневековый прах раздоров и вражды.Не тут-то было! Призыв российского монарха не нашел ни малейшего отклика. Больше того, это миролюбивое предложение вызвало взрыв ненависти тех, кто потихоньку правил миром и страшился набиравшей мощь страны с многомиллионным работящим населением. Не давать России мира, не позволять! И хорошенько разобраться в том, кто окружает молодого государя и подает ему советы!
   Предложив народам мир, Николай II сделал первый шаг к своей погибели.
   Поздней темной ночью к кораблям русской эскадры, спящим на якорях в обширной бухте Порт-Артура, хищными щуками подкрались быстроходные японские миноносцы и выпустили полный залп торпедных аппаратов. Русская крепость со всем рейдом озарилась пламенем взрывов. Японцы стреляли с предельно близкого расстояния, прямой наводкой. Самые крупные броненосцы получили в борт ужасающие пробоины. Холодная вода окрасилась горячей кровью. Миноносцы – все так же воровски, без огней – улепетнули и скрылись во мгле океанского простора.
   Так начинался для России новый век.
   Так мир ответил на предложение русского императора о всеобщем разоружении.
   Беда не ходит в одиночку…
   К череде грозных, нехороших предзнаменований, преследующих начавшееся царствование Николая II, без конца прибавлялись новые и новые.
   Из Богородицкого монастыря под Казанью вдруг была похищена чудотворная икона Казанской Божьей Матери. При первом же известии об этом святотатстве Россия оцепенела. Казанская почиталась как одна из выдающихся святынь православной державы – наравне с Иверской, Владимирской, Смоленской. Эта икона помогла русским изгнать поляков из Москвы (22 октября 1612 г.). Образом Казанской Божьей Матери благословили на царство первого из династии Романовых – молоденького Михаила Федоровича. Спасительница Отечества, Чудотворная считалась и покровительницей царской семьи… Самые настойчивые поиски похищенной святыни не принесли успеха. Икона словно канула сквозь землю. Шепот, вздохи, слезы вызвала эта внезапная пропажа. Никогда прежде подобного окаянства в России не совершалось. Даже самый отпетый злодей не отваживался на святотатство. И вот… Неизвестные злоумышленники, совершив эту кощунственную кражу, как бы обрекли царскую семью, начисто лишив ее небесной защиты перед звериным ликом мирового зла.Царевич Алексей появился на свет спустя всего месяц после похищения Казанской. Россия ликовала, родители же скоро впали в скорбь. Новорожденный младенец унаследовал от материнской родни страшную, неизлечимую болезнь. Наследник, страстно ожидаемый, родился пораженным мучительным недугом, он был жильцом недолговечным, обреченным на неминуемую скорую кончину.
   Небесное произволение, гнев Божий, да и только! Иного объяснения не находилось…
   Александра Федоровна, в отличие от мужа, смирявшегося под постоянными ударами судьбы, зарядилась неистовой энергией, направленной на спасение своего ребенка. Она мужественно приняла очередное испытание и повела упорную, вдохновенную борьбу. В спасении наследника престола, в продлении его обреченного существования она видела отныне свой основной и высший долг. Это исступление питалось сознанием своей исключительной вины: это она передала несчастному ребенку страшный недуг своей немецкой родни.
   Придворные злословили, изощряясь в гнусных выдумках. Царские дочери, а их родилось четыре, были здоровы, красивы. Отчего же наследник оказался пораженным? Уж точно ли, что государь является его отцом? Эти пересуды, это подлое змеиное шипение достигали ушей Александры Федоровны и заставляли ее страдать. Нет, не за себя – за мужа. Маралась, гваздалась честь не столько ее, женщины и государыни, сколько его, мужчины и государя всея России. Двор, привыкший жить распущенно и грязно, сладостно мстил им, двум влюбленным, не расстававшимся ни на день даже после рождения пяти детей.
   Вдовствующая императрица Мария Федоровна морозила свою невестку ледяным величием. Она видела, что супруга сына догадывается о назначении, князя Шервашидзе. Старая царица вместе с князем перебралась в Киев и обосновалась там на постоянное житье.
   Все это были знаки нерасположения и осуждения.
   Душа царицы отдыхала в одном месте – в маленьком домике Анны Вырубовой, построенном в царскосельском парке неподалеку от Александровского дворца. Там, на груди подруги, Александра Федоровна давала волю своим слезам. Выплакавшись по-бабьи, выговорившись, царица как бы сбрасывала свою ношу и обретала новые силы. На глазах придворных она появлялась с надменным лицом, застывшим словно маска. Сам Николай II иногда позволял себе обратиться к окружающим с вопросами, императрица всегда оставалась безмолвной, словно статуя, с бледными, навсегда сжатыми губами.
   Постоянно думая о болезни своего мальчика, Александра Федоровна сравнивала его с кузеном мужа, императором ГерманииВильгельмом II (мать его была дочерью английской королевы Виктории). Тот тоже родился с неизлечимым изъяном – с парализованной, безжизненной рукой. Однако упорные упражнения выработали из него отличного кавалериста и охотника. Вильгельм II словно забыл о своей высохшей руке.
   Великая княгиня Елизавета Федоровна снова завела с сестрою речь о Нилусе. Однако Аннушка уже прознала о чудесном исцелителе, темном и загадочном сибирском мужике. Об этом таежном кудеснике Вырубовой поведала принцесса Черногорская, жена великого князя Николая Николаевича. Будто бы в великокняжеском имении Першино вдруг заболела любимая легавая собака. Перебрали нескольких ветеринаров – бесполезно. Наконец старый доезжачий осмелился на совет: «Ваша светлость, тут один заговорщик имеется. Истинно чудеса творит!» – «Где он? Кто таков?» – «Далеконько, ваша светлость. В Сибири, под Тобольском». Князь распорядился: «Послать. Позвать. Доставить!» Сибирский заговорщик, по рассказам, лишь пристально посмотрел на издыхавшую собаку, и она вдруг завиляла хвостом, поднялась и сильно потянулась. Николай Николаевич, ошеломленный и растроганный, обнял мужика-кудесника и щедро наградил… Мужик так и остался в Петербурге. Недавно о нем снова вспомнили: сильно занедужила герцогиня Лихтенбергская. От докторов не выходило никакого проку. Принцесса Черногорская посоветовала таинственного заговорщика. Мужик приехал, смело вошел в спальню и устремил на умиравшую свой пронзительный взгляд. Губы его в бороде что-то вполголоса шептали… И снова чудо: герцогиня с того часа пошла на решительную поправку!
   С колотившимся сердцем слушала царица о чудесном заговорщике.
   – Аня, этого человека надо найти. Я чувствую, это он!
   – Я уже сказала. Завтра его привезут.
   Так появился в царской семье таинственный кудесник, «святой черт», по фамилии Распутин.
   Ослепление царицы понять совсем нетрудно. Ради спасения ребенка она была готова поклониться дьяволу. А Распутин одним прикосновением руки заставлял ребенка погружаться в сон, больше того, таким же прикосновением и несколькими словами он прекращал самое сильное кровотечение. Врожденное заболевание наследника называлось гемофилией. Кровь мальчика не обладала свойством свертываться, и любая ранка грозила безостановочным кровотечением…
   Магические действия Распутина сделали царицу его поклонницей, слепой и фанатичной. Этот мужик, явившийся из глубины Сибири, стал как бы залогом и гарантом существования наследника. Пока Распутин рядом – царевич будет жить!Не забудем же, однако, что на Россию в эти годы навалился враг, еще невиданный ее народом, враг исключительно коварный, злобный и жестокий. Обдумывая свои козни, враг с радостной ухмылкой встретил появление на свет обреченного царевича. Узрев же фигуру хитрющего сибирского мужика, недавнего хлыста и конокрада, прямо-таки возликовал. Сам сатана подсовывал счастливый шанс! За этот шанс враг ухватился обеими руками. Не успел еще Распутин как следует освоиться в ближайшем царском окружении, а уж ему, грубому, невежественному, сморкающемуся при помощи пальцев, некто поспешил назначить в повседневные помощники (заодно и в руководители) ловкого и деятельного секретаря. Словно министру или важному сенатору!
   Распутинским секретарем стал быстроглазый невысокий живчик по имени Арон Симанович.
   Японское нападение на русскую эскадру в Порт-Артуре сначала многих позабавило. Слон и моська! Дерзких азиатов искренне жалели. Бедные, несчастные японцы! Вот уж истинно: если Бог кого намерен наказать, он лишает его элементарного рассудка. На что они надеются, глупцы?
   Александра Федоровна, тревожно ожидавшая в те дни родов, высказала Аннушке и мужу свои соображения насчет войны. Смешно же сравнивать: Россия и какие-то желтолицые макаки, плодящиеся, словно тараканы, на своих заброшенных в океане островах! Хотя победа, пусть и небольшая, над Японией не помешает именно сейчас. Сокрушение наглых макак ударит и по внутреннему неприятелю – по назревающей все ощутимей революции. Война и быстрая победа, несомненно, вызовут прилив глубинных русских сил и оздоровят застоявшуюся, затхлую, словно в непроветриваемом помещении атмосферу. Победа крепким свежим ветром продует всю страну насквозь. Смутьянам сразу станет неуютно, им придется поневоле сократить свою преступную активность, отступить в тень, прижухнуть.
   Победы, к сожалению, не вышло. Получился небывалый мировой скандал: Цусима, Мукден, Порт-Артур… Война, разорительная, губительная, совсем ненужная, велась с преступной бестолковостью. Неслыханная косность, тупость армейского командования, немыслимые размеры воровства, а наряду с этим и настоящее предательство. К войне даже с таким противником Россия оказалась не готовой. Следовало спешно замиряться, зализывать раны и позор.
   После Портсмутского мира, унизительного чрезвычайно, Россия спокойствия не обрела. Наоборот, испытания продолжали сыпаться без конца и краю.
   Поздней осенью, в предзимье, вдруг в один день и час остановились все железные дороги. Громадную державу поразил внезапный паралич. Разразилась всеобщая политическая стачка.
   Древняя столица империи – Москва покрылась баррикадами, загремели артиллерийские орудия. Правительство вступило в открытый бой с вооруженными рабочими.
   Покуда московские мятежники воевали с царской гвардией на баррикадах, Россию поразила новая напасть: в Петербурге образовался совершенно новый орган власти – Совет рабочих депутатов. Он принялся орудовать под самым боком у царя с его кабинетом министров и Государственным советом. Два Совета, два кабинета… двоевластие! Если вокруг трона продолжали старчески топтаться в своих раззолоченных мундирах представители родовитой русской знати, то состав «рабочего правительства» прямо-таки ошеломлял совершенно новой породой вдруг выскочивших на русскую арену «министров»: Бронштейн, Гельфанд, Бревер, Эдилькен, Гольдберг, Фейт, Брулер. Заправляли всем в этом «правительстве» двое: слоноподобный, жирный Парвус и тоненький живчик с дьявольской бороденкой торчком Троцкий. Откуда-то их прислали спешно, словно на пожар.
   А в Москве белокаменной и златоглавой? Не случайно же всем восстанием на баррикадах руководил некий Мойша Струнский.
   А в древнем православном Киеве, матери городов русских? Там бесчинствами на улицах заправляли двое: Шлихтер и Ратнер.
   Ратнер прямо так и заявил на многолюдном митинге:
   – Скоро ваш Софийский собор станет нашей синагогой! Скоро евреи станут министрами, а ваши министры будут наливать чай нашим тряпичникам!
   – Мы дали вам Бога, мы дадим вам и царя! – пообещал Ш лихтер.
   Чем дальше от столиц, тем решительнее и наглее действовали революционеры.
   В Екатеринославе седые благообразные евреи обходили дом за домом и собирали пожертвования, как говорилось, на гроб Николаю П. По улицам города бегали стаи собачонок с подвязанными православными крестиками.
   Далеко, на самом юге, в Одессе, готовились объявить самостоятельную Дунайско-Черноморскую республику. Президент уже был избран: адвокат Пергамент. В состав республики предполагалось включить Кубань и Дон. Но там же казаки! Как с ними поступить? Изгнать, конечно, а еще лучше – поголовно истребить. Богатейшие же их земли забрать, конфисковать. Несколько одесских общественных организаций, в том числе вездесущий Бунд и Союз студентов, образовали специальный комитет, который приступил к созданию вооруженных сил республики. Занесколько дней удалось мобилизовать и вооружить более пяти тысяч боевиков.
   Громадный дом России тлел, дымил со всех концов и грозил заняться мощным пламенем.
   К счастью, пока власти из Петербурга оцепенело взирали на безобразные шабаши, подал голос сам народ. «Ах вы, жиды проклятые!..» В маленьком городишке Нежине поднялись возмущенные крестьяне, вывели местных евреев на площадь и, поставив их на колени перед царским портретом, заставили трижды пропеть русский Государственный гимн.
   Стихийные возмущения состоялись в Киеве и других городах.
   Успешно одолели смуту и в российских столицах.
   Таким образом, первый натиск революции был отбит самим народом. Бастилии не повторилось. И трон, и династия уцелели.
   Однако ненавистники России своих планов и надежд не изменили. Враг, умный, опытный, безжалостный, продолжал свою тайную и явную войну с самодержавием.
   В состав первой Государственной думы от населения Москвы, старинной русской столицы, самым первым, самым почетным депутатом прошел пронырливый приказчик миллионера Полякова Мойша Герценштейн. Такие же народные избранники прошли в Думу от Петербурга, Киева, Костромы. Они радостно и шумно заполнили великолепный зал Таврического дворца. Сбылось – они в самом главном органе империи и облечены доверием народа управлять Россией по своему разуму и усмотрению.
   Русский народ непобедим в открытом поле, в честном бою, в тайных же коварствах, подлостях он неискушен и беззащитен. У евреев в этом отношении имеется громадный опыт протяженностью в целых пять тысяч лет. Больше никто на белом свете такого опыта не имеет. В этом им равных нет.
   Механизм разрушения империи работал с невероятной силой. На развал державы работали многочисленные политические партии, предсмертным судорогам Отечества аплодировала развра-щеннейшая русская интеллигенция.
   Какое же могло быть спасение?
   За долгие века человечество привыкло к тому, что евреи пробираются к незримому господству через исключительное, прямо-таки тошнотворное раболепие и пресмыкательство. События в России наглядно показали, каким языком способно говорить еврейство, если входит в силу и чувствует податливость своих противников.
   Власть над умами все больше забирало так называемое общественное мнение. Россию объявили страной-страшилищем, империей захватчиков и насильников. В газетах на все лады обыгры-вались детали Кишиневского погрома и расстрела гапоновской манифестации. Выходило, что в России людская кровь льется каквода. Русский лапоть ступает по крови, словно по дождевым лужам.
   Через два месяца после разрыва торгового договора в Филадельфию приехал сам Якоб Шифф. На многолюдном митинге он заявил:
   – Конечно, не худо отменить договор. Однако лучше навсегда освободиться от царского деспотизма. Нужно собрать фонд, чтобы послать в Россию оружие и руководителей, которые научили бы нашу молодежь истреблять угнетателей, как собак. Подлую Рос сию, которая стояла на коленях перед японцами, мы заставим стать на колени перед избранным народом. Собирайте деньги! Деньги смогут это сделать!
   На следующий день (19 февраля 1912 г.) местная газета «Филадельфия рекорд» напечатала эту пламенную речь, особенно выделив призыв собирать деньги.
   В Нью-Йорке к митингующим обратился престарелый Герман Леб. Преодолев свою нелюбовь к появлению на публике, он вылез на трибуну и от имени американского еврейства обратился к своему правительству с требованием денег. Для какой цели? А для той же самой: закупать оружие и нанимать инструкторов.
   – Трусливая Россия вынуждена была уступить какой-то ма ленькой Японии. Я вам говорю: она уступит, она не может не уступить избранному Богом народу. Деньги нам помогут добиться этого!
   Спустя полтора месяца, 31 марта, ведущие газеты Соединенных Штатов: «Нью-Йорк тайме», «Нью-Йорк сан» и «Трибюн» опубликовали следующее обращение:
   «Евреи всего мира объявили войну России!
   Подобно римско-католической церкви, еврейство есть религиозно-племенное братство, которое, не обладая политическими органами, в состоянии выполнять политические функции. И это государство предало теперь отлучению Русское Царство. Для обширного северного славянского племени нет больше ни денег от евреев, ни симпатии с их стороны ни в парламентской, ни в журналистской области, но вместо этого неуклонное враждование. И Россия понемногу начнет понимать, что означает подобная война!»
   Волна оголтелой русофобии из-за океана обрушилась на европейский берег, прокатилась по всему континенту и достигла берегов Невы.
   Шведско-немецкий банкир Феликс Варбург, родственник Якоба Шиффа, заботясь о русских революционерах, подписал чек на сумму 12 миллионов долларов.
   Немецкий банкир Фридлендер, обсуждая в Берлине ближайшие меры против русского трона, поделился такими соображениями:– Династия Романовых должна быть уничтожена. Дебет ее счета более чем переполнен… Смягчить приговор? Нет, нет, гос пода, более мягкий приговор просто невозможен!
   Голландское еврейство создало «Комитет помощи политическим заключенным в России». У комитета прорезался весьма визгливый голосишко. Он неистово вопил о «свободе, равенстве и братстве».
   Русская столица, Санкт-Петербург, стала напоминать оккупированный город. Что ни день, то возникали всевозможные организации. Как правило, в средствах они не нуждались и снимали в самом центре роскошные помещения.
   «Союз для достижения равноправия еврейского народа в России».
   «Еврейская народная группа».
   «Общество распространения просвещения между евреями в России».
   Оглушительно заверещала шустрая еврейская газетка «Новый взгляд». Ей басовито и с достоинством вторил толстый журнал «Еврейская старина».
   При этом не следует забывать, что уже в то время вся российская печать, за исключением одного суворинского «Нового времени», полностью находилась в еврейских руках.
   Двоевластие в России – русская (правительство) и еврейская (Госдума) – отбросило народ и страну в самые страшные времена знаменитой «семибоярщины».
   Ненавистники России уже нисколько не маскировались, они забрали силу и никого не боялись.
   Депутат Герценштейн с думской трибуны со смехом рассуждал «об иллюминациях дворянских усадеб». Он призывал:
   – Разоряйте эти гнезда, а воронье разлетится само! Недавний помощник присяжного поверенного, а ныне депутат
   Мойша Винавер, один из лидеров кадетской партии, с высоты думской трибуны громогласно объявил:
   – Покуда бедные евреи не обретут необходимых прав, мира в России не будет. Зарубите это себе на носу, господа!
   И он повторил жест Якоба Шиффа: назидательно погрозил залу сверху пальцем.
   Рядом с Зимним дворцом, где смиренно надеялся на Божью волю самодержец, клокотал звериной ненавистью Таврический дворец. Народ жестокий и высоковыйный наслаждался властью. Полное владычество над миром переставало быть мечтой. Разгром первой революции обогатил бесценным опытом. Из ошибок прошлого извлечены необходимые уроки.
   Из каких подвалов поднялось это упорство, эта ненависть, это стремление к убийствам, к разрушению? Когда они действительно задались мыслью о своем владычестве над целым миром?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

   Множество веков копилась в этом племени неудовлетворенная жажда разрушения, постепенно эта жажда просочилась в самую их кровь и теперь кипела там ядом и гноем и вырывалась, словно буря!
   Соседство Зимнего дворца с Таврическим выглядело нелепым сосуществованием палача и жертвы.
   Но неужели трон державы совершенно опустел и в громаднейшей империи уже установилась власть нерусская, откровенно чужеземная?
   Сиротливое, но отважное «Новое время» в конце концов задало вопрос всему народу, всей стране: «Кто же на самом деле правит Россией: государь император Николай II или же его величество Винавер I?»
   Ответом было яростное усиление натиска ненавистников.
   Поскольку революции сами собой сменяют неудачные войны, ближайшей целью ненавистников стало втянуть Россию в гигантскую войну. А уж поражение ей будет обеспечено…
   Что ж, Якоб Шифф своих угроз на ветер не бросал.
   За Россию принялись!
   Помещенный в лагерь русских военнопленных в австрийском поселке Лекка, Корнилов впал в угрюмое ожесточение, стал нелюдим и по неделям не показывался из своей убогой комнатки в деревянном бараке. Еду ему подавал солдат-денщик, тоже не отличавшийся разговорчивостью. Кроме этого солдата доступ в корниловский затвор имели лагерный врач из военнопленных же и давнишний сослуживец Корнилова генерал Мартынов, попавший в плен еще в первую осень Великой войны. Лагерный старожил, он просвещал Корнилова насчет строгих немецких правил, приносил урывками доставляемую в лагерь почту и скрашивал унылые часы томившегося в неволе генерал-лейтенанта беседами о развале русского фронта, о министерской чехарде в далеком Петрограде, о подлой измене, свившей себе гнездо в самом Зимнем дворце.
   Лавр Георгиевич знал Мартынова по его острой обличительной книге, написанной сразу после русско-японской войны. Старый генерал вскрыл главные причины позорного поражения. При этом он затрагивал вопросы, о которых обыкновенно предпочитали помалкивать. Значительное место в книге отводилось наплевательскому отношению властей к такой важнейшей области военного дела, как боевой «дух армии. Автор едко рассуждал о полнейшем моральном разложении российской интеллигенции и о зловредном влиянии мирового еврейства. Кознями евреев старый генерал был склонен объяснять все без исключения события в воюющей Европе.