Кузнецов Юрий. Холодная сталь

   – Я не спрашивал, но я знаю – женюсь.
   – Против ее воли что ли?
   – Нет. Я против воли не пойду.
   – Ты опомнись, парень. Я не знаю, как такое могло в твою башку взбрести. Играешь с огнем. Я никому не собираюсь уступать свою жену. С чего это вдруг? Я не собираюсь с ней разводиться. И она не хочет со мной разводиться. Если ты сейчас же не уберешься, я выкину тебя в реку!
   – Без нее не уеду.
   – Откуда ты такой заявился?
   – Это неважно. Заявился – и все.
   – Послушай мой совет – убирайся. И не появляйся на мои глаза. Если будешь преследовать мою жену, тебе будет очень плохо.
   – Это несправедливо, – сказал спокойно ушастик.
   – Что несправедливо?
   – Не так должно быть, иначе…
   – Как иначе? Почему? О чем мы говорим? Я ее встретил, женился. У тебя не отбирал. И вдруг – несправедливо!
   – Вот умри, коли так…
   – Как это – умри? – опешил Драков.
   – Утопись в реке.
   – Зачем? Чтоб вдовой осталась? Тебя вдова устраивает?
   Драков засмеялся.
   – И я умру, – серьезно заявил парень.
   – То есть как? Тоже утопишься?
   – С тобой вместе. Тогда будет справедливо. Драков испытующе смотрел на парня. Такого идиота он еще никогда не встречал.
   – Может быть, у тебя не все дома? – спросил он осторожно.
   Но нет, перед ним стоял не обычный сумасшедший! Это был просто безумец-влюбленный. О таких он читал в книгах и всегда их считал вымыслом. Но вот подобный тип стоял тут и смотрел на него, Дракова, своими правдивыми глазами, живой и реальный.
   «Сегодня утром я смазал петли на всех дверях, потому что они скрипели на все лады. Когда я вернулся в дом и открыл бесшумную теперь дверь, то увидел поднимающегося по лестнице Дракова. Было такое ощущение, что он чем-то вспугнутый бежал к себе.
   Странно.
   Вчера вечером, когда в дом вошли женщины, мне показалось, что он стоял наверху и смотрел из темноты.
   Выходит, он за кем-то следит. За женой?
   А утром, что могло его вспугнуть?
   В доме, кроме нас, с ним никто не бодрствует. Он мог увидеть только меня. Ну, вот открыл дверь, увидел меня у ворот… И что? Я смазывал петли. Ну, а еще? Мурлыкал что-то. Что я мог напевать? Конечно, Володю Высоцкого! Так, так, так… И насвистывал. Или нет? Вроде, нет.
   Мохов говорит, что я как-то странно насвистываю, не похоже на других. Я об этом всегда помню и стараюсь заливаться трелями лишь тогда, когда меня никто не слышит.
   Ну, хорошо. Он увидел меня, услышал, как я напеваю и насвистываю. Что же из этого вытекает? Что его могло так испугать?
   Я уверен, что он никогда прежде не слышал этого моего приметного посвиста. Не мог же он по нему разгадать, кто я на самом деле? Чушь! Я уже мякины боюсь, как пуганый воробей.
   Я не стал более гадать, что могло случиться. Вскоре Драков должен будет ехать в город. По какому-нибудь признаку я все равно почувствую, подозревает он меня в чем-то или мне волноваться рано.
   Он мог услышать мои шаги на крыльце и поспешил наверх, просто не желая с кем-то видеться в такую рань.
   Меня он видел один раз пятнадцать лет назад. Думаю, что запомнил. Трудно забыть парня, который вполне серьезно говорит тебе, что любит твою жену и хочет на ней жениться.
   Я тогда предложил ему вместе умереть, чтобы доказать свою любовь к Людмиле Петровне. И я умер бы, не дрогнув. Честное слово!
   Это было какое-то ослепление. Любовь навалилась на меня внезапно и с такой силой, что я вмиг переменился. Откуда-то появилась отчаянная смелость.
   Я окончил школу. И в то самое лето приехали в райцентр молодой учитель рисования и новая библиотекарша. Я-то сам жил не в райцентре. Там я только школу закончил, находясь в интернате. А на лето уезжал в маленький поселок в тридцати километрах, где проживали мои родители.
   В тот раз какая-то нужда заставила меня бросить рыбалку и оказаться в райцентре. Помнится, что-то было связано с военкоматом. Думал, что за день обернусь, к вечеру уеду.
   Между делом хотел вернуть книги в библиотеку. Я их увез недочитанными, а теперь собрался сдать.
   Связав бечевой книжки, принес я их и положил на стойку, за которой никого не было. Стал развязывать веревку, слышу шаги. Поднял глаза, а между книжными шкафами стоит она!
   Я о девчонках тогда особенно и не думал. Родители мои были старой веры и воспитали меня так, что никакого легкомыслия у меня не было на этот счет. Придет время, надо жениться, а там уж воспитывать детей. Мне же предстояло уходить в армию, и поэтому о женитьбе не думал. Вернусь, найду себе хорошую работящую девушку, и все устроится хорошо. Учиться дальше я не хотел.
   Я, видимо, не совсем точно говорю, что не хотел. Читать книги я любил, и к знаниям меня всегда тянуло. Но я у родителей был один и поздний. Я же видел, что они без меня, может, и выживут, но тяжело им придется.
   Вот почему я решил после армии вернуться и устроить старость своих родителей.
   Такого теперь, как я, уже нет, пожалуй. Хотя много смелости беру на себя, ставя себя в судьи молодого поколения. Сам-то воспитывал сына? А если нет, то какие претензии я могу ему предъявить и что требовать? Все зависит от родителей.
   Но как бы там ни было, а надо признать, что девушки меня не занимали в силу моих серьезных намерений, и я готовился к воинской службе.
   И тут – она!
   Стоит между книжными шкафами и, будто явление какое-то, небесное! Не знаю, как там объяснить, но у нас было такое чувство, что мы сразу узнали друг друга. Вот никогда не виделись, друг о друге слыхом не слыхивали, а смотрим и узнаем.
   Я уж потом разные книги читал и думал, что, может быть, мы встречались в какой-то прежней жизни. Она первая сказала:
   – Здравствуй! И я ей отвечаю:
   – Здравствуй!
   – Ты книги сдавать пришел? – спрашивает она и стоит на месте, не приближается к стойке, словно боится нарушить вот это узнавание.
   – Пришел, – я говорю. – А ты новенькая?
   – Да, – отвечает.
   – То-то гляжу…
   – Тебя зовут как?
   – Владимиром.
   – Я почему-то так и подумала. А меня Людой.
   – Конечно.
   – Почему ты сказал – «конечно»?
   – Потому что я знал.
   – Что меня так зовут? А как ты узнал?
   – А как увидел, так и узнал.
   – Совсем даже странно. Ты не обманываешь?
   – Я всегда говорю правду.
   – Всегда-всегда?
   – Меня отец хорошо высек. Один раз, а запомнил я навсегда, что врать, что воровать.
   – За что же он тебя высек?
   – А было за что. Соврал, что бабушку навестил. А сам на реке пропадал. Жарко было, купаться хотелось.
   – И что же?
   – А бабушка в тот день умерла. Отец мог бы еще живую застать. Она жила за деревней, на отшибе. Странная была. Люди говорили, что колдовством занималась.
   – Какие страсти!
   Мы стояли друг против друга, нас разделяли всего три метра, мы говорили слова, не очень вникая в их смысл, а самое важное творилось в наших душах. Там возникло и с каждой минутой разрасталось чувство родства.
   Поднявшись к себе в спальню после разговора с Ню-рой в саду, Людмила Петровна забралась в постель и старательно укуталась в одеяло, словно хотела спрятаться, как это делала в детстве.
   Текли минуты, а сон все не приходил. Уже старинные часы на нижнем этаже пробили полночь, но спать совсем не хотелось.
   Она вспомнила, как впервые увидела Владимира. Он развязывал бечевку, которая стягивала стопку книг. Услышав шаги, он поднял глаза. Он был еще нескладный юноша в том странном переходном возрасте, когда мальчишеское еще осталось во всем теле, а уже появилось в душе и понимании мужское, серьезное и властное.
   «Какой родной!» – подумала тогда Людмила Петровна.
   Годы спустя она вспоминала это первое чувство и никак не могла объяснить, отчего оно возникло. Но именно это чувство родства тогда овладело ею и стало причиной последующих событий.
   Сегодня Людмила Петровна была склонна думать, что люди рождаются друг для друга. Они единственные, незаменимые. И если судьба их сводит, то они счастливы. А большинство живет, даже не догадываясь о таком. Ей же он встретился, рожденный только для нее, единственный поэтому она знала, что его никто и никогда заменить не сможет. Потому-то она жила в печали и без надежды.
   И странно ведь то, что Владимир за пятнадцать лет изменился неузнаваемо, из того нескладного мальчишки вырос сильный и очень волевой мужчина, а чувство родства снова вспыхнуло в душе Людмилы Петровны.
   «Это он, – шептала она в ночи. – Мой!»
   Людмила Петровна под твердой властью Сергея отвыкла от самостоятельных решений и считала себя безвольной. Она даже не предполагала, сколько в ней скопилось протестующей силы. В эту ночь она спокойно решила, что жить по-прежнему она не будет. Она пойдет на все, только бы не чувствовать себя более райской птицей в золотой клетке. Она вырвется на волю и будет с Владимиром. Пойдет на это в любом случае, даже если ей грозит смерть. Уж лучше быть мертвой, чем в этой золотой клетке, которая опостылела за эти годы хуже каторги!
   Насчет будущего Людмила Петровна решила окончательно – и тут же успокоилась. Она уже ничего не боялась, потому что рядом находился Владимир.
   Ей уже не хотелось думать, как и что будет завтра. Она хотела побродить мысленно в прошлом…
   Тогда в библиотеку пришли какие-то люди и прервали бессвязный разговор между Людмилой Петровной и Володей Печегиным, которые никогда не виделись прежде, но сразу узнали друг друга и поняли, что это не случайно.
   Сдав книги, Володя не знал, как ему быть дальше, и явно растерялся, потому что совсем не хотел уходить, а надо было; не торчать же посреди комнаты памятником неизвестному читателю! Но вдруг он резко повернулся и ушел, не попрощавшись. Людмиле Петровне показалось, что он обиделся. Но на что? На людей, что ли?
   Она даже слегка огорчилась.
   «…Наш разговор прервали какие-то школяры, ввалились гурьбой и начали базарить, подыскивая себе книги. Мне хотелось взять каждого за шкирку и выбросить за порог. Но хорош бы я был, начни бузить! А зло на этих ребят накипало – будто бы не могли, черти полосатые, прийти позже или вообще завтра. Приспичило им! Чтобы не показывать своего недовольства, я повернулся и вышел на улицу.
   Уже переступая порог, я знал, что мне делать дальше.
   Надо выяснить, кто она такая и откуда, эта прелестная незнакомка. У меня был закадычный дружок Гриша, великий проныра. Он все знал, потому что везде совал свой кривой, побитый в драке нос. По сути, он был добрым и отзывчивым парнем, но любопытным донельзя. Может, это любопытство его происходило из его же доброты – до людей был интерес! Он не проходил мимо, если человеку надо было помочь.
   Я помчался к нему и, к величайшему своему счастью, застал давнего приятеля дома. Он сидел на крыльце и чинил табуретку. Я стал помогать. Слово за слово – и я хитро навел разговор на библиотекаршу.
   – Влюбился? – ощерился в улыбке догадливый и ушлый Гриша. – И я чуть было не влюбился однажды… – Но подумал: «Зачем мне это надо?» И успокоился. Тебе то же самое советую: подумать и плюнуть.
   – Откуда она? – спросил я.
   – Из Москвы. Но родилась здесь. Я даже помню ее… Такую рыжую и визгливую плаксу. А потом – с родителями уехала.
   – И где она жила?
   – Сразу за почтой.
   – Так и я помню.
   – Лягушкой была, – кивнул Гриша. – А стала… Но совет мой прими!
   – Почему я должен принять твой дурацкий совет?
   – Дурацких советов не даю.
   – А любой – не приму.
   – Вижу, дело худо. Тогда сообщаю.
   Он выдержал значительную паузу, даже пришлось поторопить:
   – Что ты сообщаешь?
   – Она замужем!
   Гриша посмотрел на меня, явно жалея.
   – И кто ее муж?
   – Учитель рисования. Опасный тип.
   – Почему ты решил – опасный?
   – Кое-какие наблюдения…
   – Поделись ими, чего ты тянешь…
   – Окончательные выводы я не сделал, но… Зачем учителю рисования иметь дело с тремя бичами?
   – Что за бичи?
   – Этим летом появились. Почему им надо встречаться тайком?
   – И почему?
   – А чтоб никто не знал, что знакомы.
   – Где они встречались?
   – Эти трое живут на Пороховушке. Вот так.
   Я, кстати, знал это место, оно находилось в пяти километрах от райцентра на берегу реки. Когда-то там стоял домик сторожа и подземный склад, в котором держали охотничий порох. Потом место хранения переменили, бревенчатый свод склада прогнил, а сторожка осталась стоять, срубленная из добротного лиственного леса, и в ней иногда появлялись жильцы.
   В то время по реке много плавало туристов и разного другого народа в поисках длинного рубля. Поселятся такие гости, милиция проверит документы – в лучшем случае, а так – живи себе сколько хочешь, если не нарушаешь закон.
   – Куда-то исчезают, – продолжал рассказывать Гриша. – Моторка у них завелась. Тоже непонятно – откуда? Сегодня утром видел – приехали. Значит, учитель пойдет прогуливаться по берегу. Днем народу мало, все на покосах. Вот он и подастся к Пороховушке. Побудет там сколько-то – и назад. Букетик принесет. Мол, цветочки в лесу собирал. Любитель, тоже…
   – Не жалуешь ты его, – заметил я.
   – Не нравится мне этот учитель. Глаза у него недобрые. Я заговорил как-то с ним. Вижу, лапшу на уши вешает. Скрытный человек. А это же – всегда опасный…
   Я поднялся и молча пожал руку Грише.
   – Теперь ты куда? – спросил он.
   – На берег.
   – Поедешь домой?
   – Нет. Дело одно есть.
   – Какое еще дело? – насторожился Гриша. – Тебе мало, что я сказал?
   – Пока достаточно. Вот я и иду на берег. Посижу, подожду.
   – Кого? Она, что ли, прибежит?
   – Почему она? Ты же говоришь – учитель на Пороховушку пойдет. Вот я его и подожду.
   – Ты брось шутить, Володька! – очень даже встревожился Гриша. – Эти парни, эти трое… народ серьезный. А если учитель с ними, опасную игру затеваешь.
   – Я уже понял. Спасибо, что предупредил.
   – И все равно пойдешь.
   – А что мне остается? – вздохнул я и вышел.
   Сергей Драков, носивший тогда фамилию жены, и на самом деле направился в сторону Пороховушки, потому что утром должны были приехать с верховьев Югана его посыльные, и надо было узнать, провернули они дело, которое он им поручил, или вышла осечка.
   На полдороге столкнулся с ушастиком, и произошел тот необычный разговор, который затеял этот парень.
   – Не появляйся больше на моих глазах, – сказал в конце «беседы» Сергей и пошел в гору, направляясь прямиком к Людмиле, а свидание с тройкой решив отложить на час.
   Надо было тут же поговорить с женой. Что за фокусы такие? Уж не сговорилась ли она с этим типом?
   Людмила была занята, но Сергей буквально взял ее за руку и вывел на улицу. Там, на крыльце, он ее спросил:
   – Кто это такой?
   – Ты о ком? – мягко улыбнулась Людмила. Сергей по ее взгляду сразу понял, что она прекрасно догадалась, о ком он спрашивает.
   – Как его зовут? – тверже спросил Сергей.
   – Ты об этом парне?
   – Да, об этом ушастом.
   – Но почему ты психуешь?
   – А что прикажешь делать?
   – Что за тон, Сергей? Что случилось?
   – Он со мной завел разговор. Этот придурок…
   – Какой же он придурок? Успокойся, Сергей.
   – Я спокоен. Я железно спокоен. Таких спокойных не бывает. А ты.
   – Что я?
   – Чего-то не договариваешь.
   – Не говори ерунды. Ну, зашел в библиотеку. Мало ли заходит людей. Книги привез.
   – И все?
   – Конечно.
   – Вы не виделись прежде? Не знаете друг друга?
   – Да нет же, говорю!
   – Такого не может быть! Ты хочешь, Людмила сказать, что вы встретились только сегодня?
   – Я не хочу сказать, а это так и есть.
   – И он после этой встречи вашей предлагает мне уступить тебя ему!
   – Сумасшедший! – радостно засмеялась Людмила. Этот смех взбесил Сергея, но он сдержался и сказал тихим глухим голосом:
   – Чтоб его духу тут не было!
   Все еще смеясь, Людмила посмотрела в глаза мужа – и тут же притихла. Сергей видел, как она побледнела. Должно быть, кое-что выражали в эти минуты глаза взбешенного Дракова.
   – Хорошо, – пролепетала Людмила.
   – Что хорошо? – повысил голос Сергей.
   – Я скажу ему.
   – Что ты ему скажешь?
   – Чтобы он больше не искал встречи со мной.
   – Я же сказал – чтоб духу не было! Идем на берег, он еще там. И ты скажешь при мне.
   – Нет.
   – Что нет? – аж передернулось лицо Сергея.
   – При тебе не буду.
   – Будешь.
   – Не буду. Это унизительно для него. А он не заслужил обиды. Он ничего плохого не сделал. Я сама поговорю.
   – Где и когда?
   – Он придет в библиотеку. Я чувствую – придет. Только ты уйди. Не надо тебе вмешиваться, Сергей. Это даже смешно, что ты так завелся. Я замужняя женщина. Что, я не понимаю этого? А он еще мальчик.
   – Он вчера был мальчиком.
   – Ты же видел, он безвредный, потому что честный. Сергей подумал, что зря он так много значения придал разговору с каким-то местным аборигеном. Кто он против него? И зачем он нужен Людмиле? Глупо ревновать к какому-то сопляку.
   – Ладно, – сказал Сергей. – Я не хочу продолжения этой дурацкой истории. Чего доброго, еще люди на смех поднимут.
   – Не бойся.
   – Да я не боюсь.
   И чуть было не добавил: «Я шума вокруг себя не хочу. Мне надо быть пока неприметным».
   – В общем, так, – сказал примирительно Сергей. – Если придет, вразуми толком мальчишку. А мне надо по делам.
   И он направился на Пороховушку, потому что там его ждали и на самом деле важные дела.
   «После разговора с мужем Людмилы Петровны, я пошел, помню, к своей лодке, что стояла недалеко от пристани. А там уже сидел Гриша.
   – Куда пропал? – озабоченно поднялся он.
   – Имел разговор.
   – Чем кончилось мирное собеседование?
   – Полным согласием, – сказал я.
   – Это как?
   – А это так, Гриша, что я согласен бороться, а он согласен не уступать.
   – Ты его не пересилишь.
   – Это еще посмотрим!
   – Не духарись, Володька. Он кликнет своих бичей, и те устроят так, что найдут тебя ниже по течению…
   Как в воду смотрел этот Гриша!
   – Все от нее зависит, – сказал я.
   – Ой, ошибаешься! Ты куда намеревался ехать?
   – Теперь уж не поеду.
   – Но собирался же прежде?
   – На остров. Ты же был у меня. Я там шалаш заново покрыл. Живу, рыбачу. До плашкоутов близко, удобно рыбу сдавать.
   – Вот и поезжай на свой остров. Прошу тебя. В это время я увидел Дракова, который шел по яру и стал спускаться по лестнице, что вела к пристани. К нам он не подошел, но посмотрел очень пристально.
   Меня в дальнейшем это и подвело, что Драков видел нас с Гришей. Но сложно все предвидеть, да и был я тогда зеленым птенцом, никакого житейского опыта, ничего не опасался.
   Я видел, как Драков пошел берегом, нарочито показывая, что он плевал на меня. Я решил пойти снова в библиотеку. Но невозможно было отвязаться от Григория.
   Он отчего-то так испугался за меня, ни за что не хотел уходить, пока я не сяду на лодку и не поеду.
   Время, видимо, затянулось, и Людмила сама решила прийти. Может, видела из окна, что я на берегу. Чтобы никто не догадался, что идет ко мне, взяла таз с бельем и несла полоскать.
   – Вот что, Гриша, – обратился я к приятелю. – Чеши отсюда. Очень прошу!
   Гриша тоже увидел идущую Людмилу.
   – Я только поговорю с ней! – взмолился я.
   – Дай слово, что потом уедешь на свой остров.
   – Уеду, – уверил я его и он пошел по берегу.
   Когда муж ушел, Людмила вернулась в библиотеку, но работа не ладилась, она была рассеянна и потому сказала посетителям, что закрывается на время. Тем более, что скоро начинался обед.
   Она почему-то боялась, что Сергей пойдет на берег и там устроит драку. Характер мужа она знала.
   Она видела лодку на пустом берегу и сидевших на ней двух людей. Может быть, Сергей разговаривает с Володей. Чем этот разговор может кончиться, Людмила могла предположить.
   Но просто прибежать ей было не с руки. Чего всполошилась? Какая муха укусила?
   В квартире, в сенях стоял таз с бельем, которое она собиралась в обед выполоскать. И она очень ко времени вспомнила про этот таз.
   Закрыв библиотеку, побежала домой, благо это было недалеко, прихватила белье и пошла неторопливо на реку.
   Спустившись с горки, она увидела, что вторым был не Сергей. Посмотрел на нее, поднялся и ушел в сторону, а Володя остался в лодке.
   Рядом были мостки. Людмила взошла на них, отобрала из белья наволочку и стала полоскать.
   – Собрался уезжать? – спросила она Володю.
   – Нет. Думаю.
   – О чем же, интересно узнать. Он не ответил, а сказал только:
   – Что ты полощешь в грязи?
   Прошло какое-то судно, длинное, похожее на баржу, и волны от него взбаламутили воду, потому что тут было мелко.
   Володя легко поднял таз и поставил на кормовое сиденье своей лодки.
   – Переходи, – попросил он.
   Людмила шагнула в лодку и устроилась спереди. Володя оттолкнул лодку, чтобы оказаться на глубоководье. Сидел на корме и смотрел на нее.
   – Ты хоть меня не увези, – улыбнулась Людмила, поглядев на него.
   И притихла, встретив его сосредоточенный взгляд. Она поняла, что подсказала ему, что надо делать, да сама же испугалась.
   До этого Володя держался за конец мостка, а тут отпустил руку, и лодка поплыла, удаляясь от берега.
   – Перестань, – строго сказала Людмила.
   – Пусть, – сказал Володя. – Поговорить надо.
   – Ну, говори, – Людмила посмотрела на удаляющийся берег. Там было пусто. – Только быстрей. Мы же уплываем.
   – Пусть, – опять повторил Володя.
   Он дернул заводной шнур, мотор заревел.
   – Ты что?! – вскричала Людмила и приготовилась шагнуть за борт.
   Можно было еще достать ногами до дна, по пояс бы стало.
   Но лодка резко развернулась, и Люда села по инерции. Лодка помчалась на середину реки и понеслась по стрежню.
   Людмила старалась убедить Володю, чтобы он повернул назад, но из-за шума мотора он ничего не слышал или делал вид, что не слышит. Он уставился вдаль поверх ее головы.
   Людмила махнула рукой и тоже стала смотреть вперед.
   Володя перевалил реку, развернул нос лодки против течения и буквально нырнул в протоку, которая узкой лентой вилась между низких берегов, заросших плакучими ивами, ветви которых свисали до воды.
   Людмиле то и дело приходилось отводить руками ветки, которые цепляли ее.
   Володя ехал, не сбавляя скорости, на поворотах так накреняя лодку, что казалось – вот-вот зачерпнет бортом.
   От кормы разбегались две большие волны, которые выбрасывали не берег мелкую рыбу.
   Потом лодка выскочила в сор – это пойменное озеро, которое в пору половодья так велико, что не видно берегов.
   По этому водному простору и покатила моторка в синюю даль.
   Впереди между небом и водой играло марево да виднелся далекий островок. Когда лодка поравнялась с островом, мотор заглох.
   – Все, – сказал Володя. – Бензин кончился.
   – Врешь ведь, – не поверила Людмила.
   – Попробуй, заведи.
   – Я ж не умею.
   – Бачок потрогай. Видишь, пустой?
   – Чего вижу? То, что украл меня, бесстыдник? Ты же украл?
   – Украл.
   – И что теперь? Зачем ты это сделал?
   – Я же сказал – поговорить надо.
   – А там нельзя было?
   – Помешали бы. А тут не найдут.
   Володя взял весло и стал подгребать к берегу. Лодка двигалась еле-еле и, наконец, уткнулась в глинистую кромку, обкатанную волнами, которая тянулась метровой полосой, а дальше начинался коренной берег, заросший травой.
   Остров был длиной с километр, но узким. Росли на нем и кедры, и березы, потому что это был пугор, малый осколок материка.
   Начинался остров безлесым мысом, на этот лужок и высадился Володя. Он укрепил лодку, чтоб не снесло, открыл в носовой части багажник, вытащил оттуда брезентовый узел и сбросил посреди поляны.
   Тут было большое кострище с рогулями по краям, обгорелая перекладина валялась рядом, а ближе к лесу стоял шалаш.
   Володя развернул узел; в нем оказались чайник, закоптелый котелок, алюминиевая кружка и тонкое одеяло.
   Людмила вышла из лодки и следила за действиями Володи.
   – Одеяло-то зачем? – спросила она. – Ночевать, что ли, будем?
   – Видать, придется, – ответил рассудительно Володя. – Мой напарник завтра приедет.
   – А без него нельзя уехать?
   – Так ведь бензин кончился.
   – И запаса нет? Хорош рыбак!
   Володя отнес одеяло в шалаш и сунул под марлевый полог. Затем он вернулся и сказал:
   – Выполоскай белье, – он показал на таз в лодке. – И развесь.
   Показал на вешала из жердей, на которых сушил обычно сети.
   – В общем, устраиваться я тут должна?
   – А почему бы и нет!
   – Я вовсе не хочу играть роль Пятницы, – сказала Людмила. – И ты не похож на Робинзона.
   – Белье прокиснет, – напомнил Володя. Подошел к лодке, оттолкнул ее и запрыгнул. Лодка пошла от берега. Он уселся за весла и стал грести, удаляясь.
   – Веселая жизнь! – воскликнула Людмила и почему-то засмеялась.
   Она все-таки последовала совету Володи, стала полоскать белье, войдя в воду по колено.
   Она видела, как Володя доплыл до первой ставной сети и стал выбирать рыбу.
   Пока он был там занят, она успела развесить белье. Пусть сохнет. А сама села на берегу и смотрела на лодку Володи и думала.
   Странно теперь вспоминать тот день. Ведь произошло невероятное, ее просто-напросто умыкнули, а ей было почему-то весело. Она нисколько не обижалась на Володю, словно сама этого хотела.
   А что же будет?
   О муже не хотелось думать, потому что становилось мрачно на душе и страх подкрадывался. Но почему-то верилось, что все обойдется, она с Володей, а он надежный человек и не даст ее в обиду.