Эллери Квин
«Тайна Испанского мыса»
Голая правда.
Гораций. Кармина. 1.24.7
Предисловие
Испанский мыс, необычная береговая формация на Северо-Атлантическом побережье и его окрестности. Мыс, отвесный скалистый выступ, размером с квадратную милю, который соединяется с материковой частью узким скалистым языком. Несмотря на то что мыс расположен всего в нескольких сотнях ярдов от широкой автотрассы и окружен общественными пляжами, он представляет собой совершенно уединенное и практически недосягаемое место. Я очень хорошо знаю это место, ибо множество раз наблюдал его с моря со своей скромной моторной лодки и не менее чем трижды любовался панорамным видом с воздуха, поскольку Испанский мыс лежит прямо по курсу главных авиалиний с севера на юг.
С моря он похож на гигантскую, выветрившуюся от времени каменную глыбу, отколовшуюся от материнской горы, грубо обрезанную по краям и брошенную в воды Атлантического побережья мокнуть основанием за тысячи миль от места своего рождения. Когда вы приближаетесь к нему — настолько близко, насколько позволяют эти дьявольски острые скалистые выступы, окружающие подножие, — он становится гранитной крепостью, жуткой в своем величии, неприступной и непреодолимой, как Гибралтар.
С моря Испанский мыс выглядит мрачным и довольно устрашающим объектом.
Но с воздуха вы получаете совершенно иное, почти поэтическое впечатление. Далеко внизу под вами причудливой формы изумруд, темно-зеленый и загадочный, оправленный в муаровую рябь морской синевы. Он густо зарос деревьями и подлеском; с высоты самолета видно лишь три объекта, на которых глаз может отдохнуть от превалирующей зелени. Первый — это маленькая белая песчаная бухта со слегка приподнятой террасой (однако остающейся ниже уровня окружающих ее скал). Второй — это само здание, длинное и в некотором смысле фантастическое жилище, гасиенда в огромной чаше, с оштукатуренными стенами, патио и черепичной испанской крышей. Однако нельзя сказать, чтобы она была уродлива, — просто чужеродна современному стилю янки, вроде той бензоколонки, что с воздуха кажется расположенной рядом с домом, а на самом деле находится не на самом Испанском мысе, а по другую сторону шоссе.
Третий объект — идущая ниже уровня леса дорога, словно нож прорезающая зелень мыса, прямая, словно индейская стрела, пущенная от шоссе к узкому скалистому перешейку, который соединяет мыс с материком и срезает расстояние от центра мыса до бухты. Эта утопленная дорога с воздуха выглядит белой, и, хотя я ни разу не ступал по ней, подозреваю, что она бетонированная — даже в ночи мерцает под луной.
Как и самым сведущим обитателям этой части побережья, мне было известно, что эта странная скалистая формация, представляющая собой результат терпеливого жевания морских челюстей в течение миллионов лет, является собственностью Уолтера Годфри. Мало кто знал больше, поскольку Годфри не преминул воспользоваться счастливой возможностью сверхбогачей жить отшельником. Я ни разу не встречал человека, который побывал бы на Испанском мысе, единственной летней резиденции Годфри, пока не произошли драматические события, разрушившие его привычную изоляцию, именно эти события и заставили моего доброго друга Эллери Квина, которого, похоже, преследует злой рок, вторгнуться в частные владения Уолтера Годфри.
Несмотря на все попытки сопротивляться этому року, Эллери постоянно либо предшествовал, либо следовал за преступлением самого жестокого характера. Один из наших общих знакомых полушутя как-то сказал мне: «Всякий раз, когда я приглашаю Квина куда-нибудь пообедать или провести уик-энд, я сдерживаю дыхание. Он притягивает к себе убийства точно так же, как охотничья собака — да простит он мне это сравнение — притягивает блох!»
Это на самом деле так. И именно такое случилось с ним и на Испанском мысе.
В загадке «раздетого человека» — как Квин сам называет ее — кроется много поразительного, необычного и явно сбивающего с толку. В реальной жизни крайне редко случается так, чтобы столь странное преступление было совершено в окружении такого потрясающего великолепия. Убийство Джона Марко, произошедшее, как потом оказалось, после ошибочного похищения, и необъяснимая нагота убитого превращали расследование дела в сплошную головоломку. Это теперь оно всего лишь история очередного успешного применения дедуктивного метода Квина — увлекательный детектив для чтения.
Как всегда, я считаю себя счастливчиком, обладающим привилегией глашатая в этой трагедии ужасных ошибок. Да простит мне мой друг, что я снова хочу усыпать цветами триумфальный путь его блестящего ума, одержавшего верх над делом, которое так долго казалось неразрешимым.
Дж.Дж. Мак-К.
Нортгемптон
С моря он похож на гигантскую, выветрившуюся от времени каменную глыбу, отколовшуюся от материнской горы, грубо обрезанную по краям и брошенную в воды Атлантического побережья мокнуть основанием за тысячи миль от места своего рождения. Когда вы приближаетесь к нему — настолько близко, насколько позволяют эти дьявольски острые скалистые выступы, окружающие подножие, — он становится гранитной крепостью, жуткой в своем величии, неприступной и непреодолимой, как Гибралтар.
С моря Испанский мыс выглядит мрачным и довольно устрашающим объектом.
Но с воздуха вы получаете совершенно иное, почти поэтическое впечатление. Далеко внизу под вами причудливой формы изумруд, темно-зеленый и загадочный, оправленный в муаровую рябь морской синевы. Он густо зарос деревьями и подлеском; с высоты самолета видно лишь три объекта, на которых глаз может отдохнуть от превалирующей зелени. Первый — это маленькая белая песчаная бухта со слегка приподнятой террасой (однако остающейся ниже уровня окружающих ее скал). Второй — это само здание, длинное и в некотором смысле фантастическое жилище, гасиенда в огромной чаше, с оштукатуренными стенами, патио и черепичной испанской крышей. Однако нельзя сказать, чтобы она была уродлива, — просто чужеродна современному стилю янки, вроде той бензоколонки, что с воздуха кажется расположенной рядом с домом, а на самом деле находится не на самом Испанском мысе, а по другую сторону шоссе.
Третий объект — идущая ниже уровня леса дорога, словно нож прорезающая зелень мыса, прямая, словно индейская стрела, пущенная от шоссе к узкому скалистому перешейку, который соединяет мыс с материком и срезает расстояние от центра мыса до бухты. Эта утопленная дорога с воздуха выглядит белой, и, хотя я ни разу не ступал по ней, подозреваю, что она бетонированная — даже в ночи мерцает под луной.
Как и самым сведущим обитателям этой части побережья, мне было известно, что эта странная скалистая формация, представляющая собой результат терпеливого жевания морских челюстей в течение миллионов лет, является собственностью Уолтера Годфри. Мало кто знал больше, поскольку Годфри не преминул воспользоваться счастливой возможностью сверхбогачей жить отшельником. Я ни разу не встречал человека, который побывал бы на Испанском мысе, единственной летней резиденции Годфри, пока не произошли драматические события, разрушившие его привычную изоляцию, именно эти события и заставили моего доброго друга Эллери Квина, которого, похоже, преследует злой рок, вторгнуться в частные владения Уолтера Годфри.
Несмотря на все попытки сопротивляться этому року, Эллери постоянно либо предшествовал, либо следовал за преступлением самого жестокого характера. Один из наших общих знакомых полушутя как-то сказал мне: «Всякий раз, когда я приглашаю Квина куда-нибудь пообедать или провести уик-энд, я сдерживаю дыхание. Он притягивает к себе убийства точно так же, как охотничья собака — да простит он мне это сравнение — притягивает блох!»
Это на самом деле так. И именно такое случилось с ним и на Испанском мысе.
В загадке «раздетого человека» — как Квин сам называет ее — кроется много поразительного, необычного и явно сбивающего с толку. В реальной жизни крайне редко случается так, чтобы столь странное преступление было совершено в окружении такого потрясающего великолепия. Убийство Джона Марко, произошедшее, как потом оказалось, после ошибочного похищения, и необъяснимая нагота убитого превращали расследование дела в сплошную головоломку. Это теперь оно всего лишь история очередного успешного применения дедуктивного метода Квина — увлекательный детектив для чтения.
Как всегда, я считаю себя счастливчиком, обладающим привилегией глашатая в этой трагедии ужасных ошибок. Да простит мне мой друг, что я снова хочу усыпать цветами триумфальный путь его блестящего ума, одержавшего верх над делом, которое так долго казалось неразрешимым.
Дж.Дж. Мак-К.
Нортгемптон
Глава 1
КОЛОССАЛЬНАЯ ОШИБКА КАПИТАНА КИДДА
С какой стороны ни посмотри, это был грубейший промах. Преступники и прежде совершали ошибки, обычно в результате поспешности, небрежности или недальновидности ума, и почти всегда во вред самим себе. В конце концов они оказывались там, где меньше всего ожидали, — за стальными прутьями тюремной решетки, где могли поразмышлять над своими ошибками, а заодно и над самыми мрачными перспективами на будущее. Но это была ошибка, достойная быть занесенной в скрижали истории.
Капитан Кидд [1], названный так бог знает по какой причуде, среди прочих своих немногих достоинств не обладал, мягко говоря, особыми умственными способностями. Это была просто гора в человеческом обличье, и, словно в отместку за его физическую гиперболизацию, создатель, пребывающий, видимо, в дурном настроении, обидел его умом. С самого начала было ясно, что промах, о котором пойдет речь, не что иное, как проявление исключительной тупости капитана Кидда.
Самое печальное заключалось в том, что это была одна из тех преступных ошибок, которая, казалось, не накладывала никакой ответственности на негодяя, совершившего ее; и еще в меньшей степени на ту таинственную персону, которая дергала за веревочки эту безмозглую тушу. Все последствия, естественно, пали на голову ее жертвы.
Ответ на вопрос, почему фортуна в образе отвратительного громилы, капитана Кидда, выбрала беднягу Дэвида Каммера на роль жертвы — когда это случилось, с этим согласились все (включая и мистера Эллери Квина), — это одна из тех вселенских загадок, разгадка которой окутана тайной. Оставалось лишь кивать в немом сочувствии на истерические причитания его сестры Стеллы: «Но ведь Дэвид всегда был таким тихим мальчиком! Я помню... как-то раз, когда мы были еще детьми, цыганка гадала ему по ладони и нагадала «злую долю». О, Дэвид!»
Но это долгая и запутанная история, а то, как мистер Эллери Квин ввязался в это дело, — совсем другая история. Словно пытливый исследователь, изучающий будто бы под микроскопом phenomena curiosa [2]человеческого ума, он под конец имел причины быть благодарным судьбе за эту нелепую ошибку капитана Кидда. И когда после целой череды безумных дней все наконец выплыло наружу, Квин с необычайной ясностью увидел, какую важную услугу оказала ему эта ошибка. В известном смысле вся нить рассуждений Эллери исходила из нее. Хотя поначалу она лишь все путала.
По всей вероятности, сей досадный промах не имел бы места, если бы не отвращение Дэвида Каммера к скоплению людей, с одной стороны — это была скорее личная неприязнь, чем патологический страх, — и его привязанность к Розе, его племяннице, с другой. И первое, и второе как нельзя лучше характеризуют его. Каммер никогда не интересовался людьми: они вызывали у него лишь скуку или раздражение. И тем не менее сей отшельник был обожаем и даже любим.
К моменту описываемых событий этому высокому, сильному и моложавому мужчине было около сорока. Он слыл человеком, абсолютно убежденным в своих взглядах, не менее самоуверенным, чем Уолтер Годфри, его знаменитый зять. Большую часть года Каммер обитал в своем холостяцком гнезде в Мерри-Хилл, а летом жил вместе с семейством Годфри на Испанском мысе. Сам Уолтер Годфри, желчный циник, часто подозревал, что Каммера притягивали туда не столько родственные чувства к сестре и племяннице, сколько невероятное великолепие самого места — что вряд ли можно назвать справедливым. Однако оба имели много общего: оба были одиночками, молчунами и в каком-то смысле неординарными личностями.
Временами Каммер, надев сапоги, уходил бродить по окрестностям и исчезал на неделю, развлекаясь охотой, а то плавал на лодке Годфри или на его большом катере вдоль берега. Он давно овладел премудростями игры в гольф с девятью лунками на корте, расположенном в западной части мыса, хотя играл редко, называя гольф «игрой старичков». Его можно было уговорить сыграть пару сетов в теннис, если соперники проявляли достаточную настойчивость; но обычно Каммер занимался тем, что позволяло получать удовольствие в одиночку. Разумеется, у него был собственный доход. Он немного пописывал, в основном на тему природы.
Дэвид не был романтиком — жизнь преподнесла ему несколько жестоких уроков, как он любил говорить, — поэтому твердо придерживался реалистических взглядов. Человек, главным образом, действия, он предпочитал «смотреть фактам в лицо». Его жизнь не усложнялась проблемой секса; да и вообще, если не считать его сестру Стеллу и племянницу Розу, женщины значили для него еще меньше, чем ничего. В кругу миссис Годфри поговаривали, будто в юности Каммер пережил несчастную любовь; но никто из семейства Годфри никогда это не обсуждал, а он, разумеется, упорно хранил молчание.
Такова была жертва, Дэвид Каммер, высокий и смуглый человек атлетического телосложения, который оказался похищенным капитаном Киддом.
Роза Годфри пошла в Каммеров: у нее были резко очерченные черные брови, присущие их клану, крупный прямой нос, спокойные глаза и стройная, крепкая фигура. Поставленные рядом, она и ее мать могли сойти за сестер, а Каммер — за их старшего брата. Как и ее дядя, Роза обладала ясным рассудком, не унаследовав ничего от нервозности Стеллы: ни ее неугомонной жажды общества, ни природной ограниченности ума. Разумеется, между нею и ее дядей не было ничего такого, что можно было бы дурно истолковать. Их привязанность друг к другу основывалась на уважении к кровным узам; оба возмутились бы любым намекам на что-либо другое; кроме того, их разделяло двадцать лет разницы в возрасте. И тем не менее, когда у Розы случались неприятности, она бежала жаловаться не матери и не отцу, который втихомолку занимался исключительно самим собой и не требовал ничего другого, кроме как чтобы его оставили в покое, а Каммеру. Так повелось еще с тех пор, когда Роза носила косички. Любой другой отец возмутился бы против узурпации его моральных прав, но Уолтер Годфри был для семьи не меньшей загадкой, чем для его пугливых овец, стрижкой которых он увеличивал свое и без того непомерное состояние.
Дом был полон людей; по крайней мере, таким он казался Каммеру. Склонность его сестры Стеллы к светским развлечениям в результате вылилась, как он мрачно заметил в субботу вечером своему молчаливому зятю, в особо гнусную компанию гостей.
Сезон подходил к концу; и все лето было омрачено раздражающими своей продолжительностью визитами весьма странных личностей. Само собой, Марко тоже был здесь и на протяжении многих недель вежливо игнорировал мрачные взгляды мужской половины родственников хозяйки. Он был самой неудачной идеей Стеллы Годфри, как однажды мрачно выразился ее муж. Однако красавчик Джон Марко, у которого не нашлось бы в целом мире ни единого друга-мужчины, не принадлежал к тем, кто особо настаивал на соблюдении церемоний. Будучи однажды приглашенным, он завис здесь навсегда, как заметил Каммер: «с наглой настойчивостью краба». Марко сумел отравить лучшее время лета даже Уолтеру Годфри, который в грязном старом халате обычно спешил в свой сад камней, откровенно преданный забвению гостями, приглашенными в дом его женой. Другими отравившими лето персонами были Лаура Констебль, «толстая, буйная дама лет сорока», как, хихикнув, охарактеризовала ее Роза; Мунны, муж и жена, о которых также нельзя было сказать ничего лестного; и блондин Эрли Корт, унылый молодой человек, который неотступно наведывался на Испанский мыс по выходным, томимый любовью к Розе. И хотя их было не так уж и много, но — не считая, пожалуй, Корта, к которому он относился с презрительной симпатией, — для Каммера они составляли целый батальон.
Субботним вечером после позднего обеда Каммер увлек Розу из прохладного патио во все еще нагретый солнцем сад, спускавшийся покато вниз от громадного испанского дома. Во внутреннем дворике, вымощенном плитами, Стелла вела беседу со своими гостями; Корту, опутанному паутиной игривости миссис Мунн, оставалось лишь метать огненные взгляды в сторону дяди и племянницы. Уже начинало темнеть, и на фоне неба вырисовывался воистину божественный профиль Марко, который грациозно опирался на подлокотник кресла миссис Констебль, нарочито позируя на радость всего дамского общества. Впрочем, он всегда позировал, так что в этом не было ничего особенного. Беседа, в которой доминировал Марко, не содержала в себе ничего примечательного и велась на повышенных тонах, напоминая кудахтанье кур.
Каммер вздохнул с облегчением, когда они направились вниз по каменным ступеням.
— Боже, ну и компания! Послушай, Роза, твоя благоверная мамочка — сущее наказание. Зазывая сюда этих полоумных, она явно становится угрозой для порядочного общества. Понятия не имею, как Уолтер терпит все это. Просто какие-то вопящие бабуины! — Усмехнувшись, он взял ее руку. — Моя дорогая, ты сегодня — само очарование!
Роза была одета в нечто белое и воздушное, сбегающее за ней по камням.
— Спасибо, сэр. Это совсем просто, — ответила она, улыбаясь. — Сочетание органди с черной магией мисс Уолкер. Ты такой наивный, Дэвид, и к тому же бука. Но ты всегда все замечаешь. И намного глубже, — добавила она, перестав улыбаться, — чем остальные.
Каммер зажег свою бульдожью трубку и принялся с наслаждением попыхивать ею, глядя в небо с розоватыми отблесками заката.
— «Чем остальные»?
Роза закусила губу, и они стали спускаться вниз по ступеням лестницы. Затем в молчаливом согласии оба повернули к террасе над пляжем, пустынной в эти часы, откуда их не было видно и слышно из дома наверху. Это было маленькое уютное местечко, очаровательное в наступивших сумерках: всю площадку выстилали цветные плиты, а белые балки образовывали над головой крышу без стен. От дорожки вниз к террасе вели ступени, такие же ступени шли и от террасы вниз, к пляжу в форме полумесяца. Роза уселась в плетеное кресло под большим пляжным зонтом, сложила на груди руки и, поджав губы, устремила взгляд поверх маленького пляжа и плещущихся о песок волн. Через узкий вход в бухту далеко, на вздымающейся бескрайней синеве, можно было различить белые паруса.
Каммер наблюдал за ней молча, попыхивая трубкой.
— Что тебя беспокоит, детка?
Она вздрогнула.
— Беспокоит? Меня? С чего ты взял...
— Ты действуешь, — усмехнулся он, — так же стремительно, как и плаваешь, Роза. Боюсь, с тобой что-то не ладно. Это все из-за твоего Гамлета, Эрли...
Она фыркнула.
— Эрли! Как будто он может интересовать меня. Понятия не имею, почему мама разрешает ему таскаться в дом, когда ему вздумается. Она, должно быть, повредилась рассудком. Он все время торчит у нас, но мне до него нет дела. Ты же знаешь, мы с тобой уже все обсудили, Дэвид. О... ну, допустим, я сделала глупость в тот раз, когда мы обручились...
— В который? — мрачно спросил Каммер. — О да! В восьмой, кажется. Полагаю, прежние семь ты просто играла в куклы. Моя дорогая девочка, ты еще совсем дитя...
— Спасибо, дедуля! — язвительно парировала она.
— ...как и твой мрачный обожатель. Я твердо верю в брак, основанный на духовной близости. Ради... э... блага семьи. Знаешь, Роза, ты могла бы найти кого-нибудь и похуже, чем Корт с его Weltschmerz [3].
— Хотела бы я знать где? Я не ребенок. А он... он просто невыносим. Ты только представь себе взрослого человека, лижущего туфли разряженной, раскрашенной кукле, слабому подражанию дешевой хористочке...
— Верно подмечено... — вздохнул Каммер. — Кошачья черта. Роза, дитя мое, будь благоразумной. Если кто и лижет туфли, так это миссис Мунн, а не Эрли, я уверен. Всего минуту назад он смотрел на тебя как больной теленок. Да будет тебе, Роза, ты просто прячешься.
— Не понимаю, о чем ты, — отозвалась она, глядя на море. Оно лежало под ними, теперь уже не синее, а пурпурное. Розовые отблески в небе потухли под аккомпанемент ударов прибоя.
— Мне кажется, ты все очень хорошо понимаешь, — тихо произнес Каммер. — Боюсь, ты стоишь на краю пропасти, Роза, дорогая. Уверяю тебя, это безумие. Будь это любой другой мужчина, а не Марко, я не стал бы вмешиваться. Но при сложившихся обстоятельствах...
— Марко? — Она не слишком убедительно изобразила удивление.
В циничных голубых глазах Каммера девушка прочла насмешку. Даже в сгущавшихся сумерках она разглядела эту насмешку и опустила свои, такие же голубые глаза.
— Кажется, я тебя уже однажды предупреждал, дорогая. Но я не думал, что дело дойдет до этого...
— До чего?
— Роза... — Прозвучавший в его голосе упрек заставил ее слегка покраснеть.
— Мне... мне казалось, — сдавленно начала она, — что мистер... мистер Марко ухаживал за миссис Мунн и миссис Констебль, и за... за мамой тоже! Но не за мной, Дэвид!
— Я не об этом, — заметил мрачно Каммер. — В данный момент мы обсуждаем более молодую, хотя, надеюсь, не более глупую особу. — Его глаза сузились, когда он наклонился к ней. — Говорю тебе, этот человек — никчемный авантюрист. Никакого видимого дохода. Подмоченная репутация, насколько я слышал, а я потрудился разузнать о нем кое-что. О, я понимаю тебя, его внешний шарм...
— Спасибо. Ты разве не знал, Дэвид, дорогой, — затаив дыхание, ехидно поинтересовалась Роза, — что внешне он очень сильно напоминает тебя? Возможно, это своего рода сексуальная компенсация...
— Роза, не будь вульгарной. Мне не до шуток. В этом мире для меня существуют только две женщины: твоя мать и ты. Я должен сделать тебе внушение. Говорю тебе...
Она резко поднялась, не отрывая глаз от моря.
— О, Дэвид, я не хочу обсуждать это! — Ее губы дрожали.
— Нет, хочешь, детка. — Положив трубку на стол, он повернул ее за плечи к себе так, что ее голубые глаза оказались совсем близко от его. — Я давно это видел. Если ты поступишь так, как собираешься...
— Откуда тебе известно, что я собираюсь сделать? — тихо спросила она.
— Догадываюсь. Зная грязный ход мыслей Марко...
Она схватила его за руку.
— Но, Дэвид, я ему ничего не обещала...
— Не обещала? По торжествующему блеску его глаз я предположил противное. Говорю тебе, я слышал, что этот человек...
Она гневно уронила его руку.
— Все это чушь, что ты там слышал! Джон настолько хорош собой, что все мужчины его не выносят на дух. Естественно, у такого красавца должны были быть женщины... Дэвид, пожалуйста! Я не стану больше слушать, ни единого слова.
Отпустив плечи девушки, Каммер молча посмотрел на племянницу долгим взглядом, потом повернулся, взял трубку, вытряхнул пепел и сунул ее в карман.
— Поскольку ты не менее упряма, чем я, — пробормотал он, — полагаю, я не имею права жаловаться. Ты приняла твердое решение, Роза?
— Да!
Затем оба замолчали и, повернувшись к ступеням, ведущим к террасе, слегка придвинулись друг к другу. С верхней дорожки кто-то спускался к террасе.
Это было странно. Они слышали тяжелые шаги по гравию, приглушенные хрустящие звуки, как будто кто-то неуклюже крался, словно огромный великан пытался пройти на цыпочках по битому стеклу, не обращая внимания на боль.
Почти стемнело. Каммер глянул на свои наручные часы. Было половина девятого.
Роза почувствовала, как по телу пробежали мурашки, и ее, непонятно почему, кинуло в дрожь. Она съежилась, припав к спине дяди и уставившись на темную тень на дорожке над ними.
— В чем дело? — спокойно спросил Каммер. — Роза, да ты вся дрожишь.
— Не знаю. Я бы хотела... Интересно, кто там?
— Вероятно, Джером, совершающий свой бесконечный обход. Присядь, дорогая. Мне жаль, если я заставил тебя нер...
Пустяк зачастую влечет за собой важное последствие. Казалось, все было вызвано чистой случайностью. Каммер был одет исключительно в белое; высокий мужчина, брюнет, чисто выбритый, не лишенный привлекательности... Да и темнело очень быстро, наступала одна из тех непроглядных ночей, особенно темных над этим безлунным побережьем.
Наверху ступеней террасы маячила чернильно-черная фигура — монументальная, состоящая из одних теней. Она плавно двинулась, затем неподвижно застыла, как если бы пыталась разглядеть их лица.
Хриплый бас выкрикнул:
— Тихо! Вы оба! Вы под прицелом!
И они различили в темноте что-то небольшое, кажется руку.
— Кто, черт возьми, вы такой? — спокойно поинтересовался Каммер.
— Не важно, кто я. — Громадная тень даже не шелохнулась.
Роза замерла, чувствуя рядом напрягшееся тело Каммера. Она схватила в темноте его руку и сжала ее, предостерегая, умоляя. Теплые, сильные пальцы сомкнулись поверх ее, и она бесшумно вздохнула, немного успокоенная.
— Топайте наверх, — потребовал бас, — быстро и без шума.
— Вы что, наставили на нас револьвер? — спросила Роза, удивляясь спокойствию своего голоса.
— Топайте сюда!
— Пошли, Роза, — мягко предложил Каммер, беря ее повыше локтя за обнаженную руку.
Пройдя по плитам террасы, они начали подниматься по ступеням. Бесформенная глыба слегка отступила назад. Теперь, когда неосязаемая угроза материализовалась, Розе захотелось засмеяться. Все выглядело так глупо! И где — на Испанском мысе! Вероятно, это просто чья-то дурацкая шутка. Несомненно, это Эрли! Очень даже в его духе...
Но, вместо смеха, у нее перехватило дыхание. На расстоянии вытянутой руки басивший великан превратился в реальность. Теперь она его видела, не совсем отчетливо, но достаточно, чтобы убедиться, что перед ней настоящее чудовище.
Человек — если только его можно было назвать человеком — возвышался горой, рядом с которой даже высокий Каммер выглядел пигмеем. Должно быть, в нем было не меньше шести футов девяти дюймов роста; жирный, настоящий китайский борец, непомерно раздутый Фальстаф с огромным животом и плечами Першерона. Нет, с содроганием подумала Роза, он слишком огромен и слишком толст, чтобы быть человеком. Револьвер 38-го калибра в его руке выглядел просто детской игрушкой. Одет мужчина был в нечто вроде грубой пародии на морской костюм: грязные рваные штаны, походившие на раздутые ветром паруса, черный, а может, темно-синий бушлат с тусклыми медными пуговицами и кепку с надорванным и треснутым козырьком.
И для большего ужаса верхнюю часть его физиономии покрывал платок — черный платок, вероятно бандана, доходившая ему до самых глаз. Роза едва не открыла рот от удивления: у него был только один глаз. Надо же, этот циклоп обходился всего лишь одним правым глазом! Поверх левого шла черная повязка... Внезапно Роза едва не рассмеялась. Еще тот грабитель! Как будто повязка могла бы гарантировать анонимность этому грубому животному, размером и весом с гору! Да еще одноглазому!.. Смех, да и только.
— Вы можете снять эту грязную тряпку с лица, — проговорила она, затаив дыхание. — Мы можем дать ваше описание...
— Роза, — предостерегающе произнес Каммер.
Она остановилась. Они слышали, как великан набрал в легкие воздух.
— Однако вы этого не сделаете, — прохрипел бас не совсем уверенно. — Вы этого не сделаете, дамочка. — Было что-то медлительное, неуклюжее и по-бычьи тупое в вибрации его голоса. — Вы оба, топайте по этой дорожке до поворота на автостраду; усекли? Я пойду за вами, с пушкой наготове.
— Если вы пришли нас грабить, — с презрением произнесла Роза, — то возьмите мое кольцо, браслет и покончим с этим. Я уверена, мы не...
— Нужны мне ваши побрякушки! Топайте.
— Послушайте, — спокойно начал Каммер, упершись руками в бока. — Зачем бы вы ни пришли, вам незачем втягивать в это даму. Если вам нужен я, то...
— Вы — Роза Годфри? — рявкнул великан.
— Да, — ответила Роза, снова ощутив страх.
— Это все, что мне нужно знать, — прогромыхал он в ответ, вроде как удовлетворенный. — Значит, я не ошибся. Вы и ваш ух...
Кулак Каммера утонул в брюхе великана. Роза в страхе повернулась бежать. В одно мгновение произошло несколько поразительных вещей. Несмотря на всю свою тучность, у великана под толстым слоем жира оказалось настоящее железо. Кажется, удар не произвел на него ни малейшего впечатления — он даже не охнул. Вместо этого великан сунул револьвер в карман, почти небрежно, и громадной лапищей схватил Каммера за шею, оторвав его от земли, словно мальчишку, а второй сжал плечо Розы. Роза открыла рот, чтобы закричать, но потом закрыла. Дэвид, задыхаясь, хватал ртом воздух.
Великан снисходительно пробасил:
— Никаких фокусов, усекли, вы оба? Обещаете вести себя хорошо, мистер Марко?
Роза почувствовала под ногами твердую почву; скалистые откосы, обступающие дорожку, закружились перед ее глазами: Каммер слегка шевельнулся, его лицо под загаром стало бледным, ноги дернулись, словно у повешенного.
Капитан Кидд [1], названный так бог знает по какой причуде, среди прочих своих немногих достоинств не обладал, мягко говоря, особыми умственными способностями. Это была просто гора в человеческом обличье, и, словно в отместку за его физическую гиперболизацию, создатель, пребывающий, видимо, в дурном настроении, обидел его умом. С самого начала было ясно, что промах, о котором пойдет речь, не что иное, как проявление исключительной тупости капитана Кидда.
Самое печальное заключалось в том, что это была одна из тех преступных ошибок, которая, казалось, не накладывала никакой ответственности на негодяя, совершившего ее; и еще в меньшей степени на ту таинственную персону, которая дергала за веревочки эту безмозглую тушу. Все последствия, естественно, пали на голову ее жертвы.
Ответ на вопрос, почему фортуна в образе отвратительного громилы, капитана Кидда, выбрала беднягу Дэвида Каммера на роль жертвы — когда это случилось, с этим согласились все (включая и мистера Эллери Квина), — это одна из тех вселенских загадок, разгадка которой окутана тайной. Оставалось лишь кивать в немом сочувствии на истерические причитания его сестры Стеллы: «Но ведь Дэвид всегда был таким тихим мальчиком! Я помню... как-то раз, когда мы были еще детьми, цыганка гадала ему по ладони и нагадала «злую долю». О, Дэвид!»
Но это долгая и запутанная история, а то, как мистер Эллери Квин ввязался в это дело, — совсем другая история. Словно пытливый исследователь, изучающий будто бы под микроскопом phenomena curiosa [2]человеческого ума, он под конец имел причины быть благодарным судьбе за эту нелепую ошибку капитана Кидда. И когда после целой череды безумных дней все наконец выплыло наружу, Квин с необычайной ясностью увидел, какую важную услугу оказала ему эта ошибка. В известном смысле вся нить рассуждений Эллери исходила из нее. Хотя поначалу она лишь все путала.
По всей вероятности, сей досадный промах не имел бы места, если бы не отвращение Дэвида Каммера к скоплению людей, с одной стороны — это была скорее личная неприязнь, чем патологический страх, — и его привязанность к Розе, его племяннице, с другой. И первое, и второе как нельзя лучше характеризуют его. Каммер никогда не интересовался людьми: они вызывали у него лишь скуку или раздражение. И тем не менее сей отшельник был обожаем и даже любим.
К моменту описываемых событий этому высокому, сильному и моложавому мужчине было около сорока. Он слыл человеком, абсолютно убежденным в своих взглядах, не менее самоуверенным, чем Уолтер Годфри, его знаменитый зять. Большую часть года Каммер обитал в своем холостяцком гнезде в Мерри-Хилл, а летом жил вместе с семейством Годфри на Испанском мысе. Сам Уолтер Годфри, желчный циник, часто подозревал, что Каммера притягивали туда не столько родственные чувства к сестре и племяннице, сколько невероятное великолепие самого места — что вряд ли можно назвать справедливым. Однако оба имели много общего: оба были одиночками, молчунами и в каком-то смысле неординарными личностями.
Временами Каммер, надев сапоги, уходил бродить по окрестностям и исчезал на неделю, развлекаясь охотой, а то плавал на лодке Годфри или на его большом катере вдоль берега. Он давно овладел премудростями игры в гольф с девятью лунками на корте, расположенном в западной части мыса, хотя играл редко, называя гольф «игрой старичков». Его можно было уговорить сыграть пару сетов в теннис, если соперники проявляли достаточную настойчивость; но обычно Каммер занимался тем, что позволяло получать удовольствие в одиночку. Разумеется, у него был собственный доход. Он немного пописывал, в основном на тему природы.
Дэвид не был романтиком — жизнь преподнесла ему несколько жестоких уроков, как он любил говорить, — поэтому твердо придерживался реалистических взглядов. Человек, главным образом, действия, он предпочитал «смотреть фактам в лицо». Его жизнь не усложнялась проблемой секса; да и вообще, если не считать его сестру Стеллу и племянницу Розу, женщины значили для него еще меньше, чем ничего. В кругу миссис Годфри поговаривали, будто в юности Каммер пережил несчастную любовь; но никто из семейства Годфри никогда это не обсуждал, а он, разумеется, упорно хранил молчание.
Такова была жертва, Дэвид Каммер, высокий и смуглый человек атлетического телосложения, который оказался похищенным капитаном Киддом.
Роза Годфри пошла в Каммеров: у нее были резко очерченные черные брови, присущие их клану, крупный прямой нос, спокойные глаза и стройная, крепкая фигура. Поставленные рядом, она и ее мать могли сойти за сестер, а Каммер — за их старшего брата. Как и ее дядя, Роза обладала ясным рассудком, не унаследовав ничего от нервозности Стеллы: ни ее неугомонной жажды общества, ни природной ограниченности ума. Разумеется, между нею и ее дядей не было ничего такого, что можно было бы дурно истолковать. Их привязанность друг к другу основывалась на уважении к кровным узам; оба возмутились бы любым намекам на что-либо другое; кроме того, их разделяло двадцать лет разницы в возрасте. И тем не менее, когда у Розы случались неприятности, она бежала жаловаться не матери и не отцу, который втихомолку занимался исключительно самим собой и не требовал ничего другого, кроме как чтобы его оставили в покое, а Каммеру. Так повелось еще с тех пор, когда Роза носила косички. Любой другой отец возмутился бы против узурпации его моральных прав, но Уолтер Годфри был для семьи не меньшей загадкой, чем для его пугливых овец, стрижкой которых он увеличивал свое и без того непомерное состояние.
* * *
Дом был полон людей; по крайней мере, таким он казался Каммеру. Склонность его сестры Стеллы к светским развлечениям в результате вылилась, как он мрачно заметил в субботу вечером своему молчаливому зятю, в особо гнусную компанию гостей.
Сезон подходил к концу; и все лето было омрачено раздражающими своей продолжительностью визитами весьма странных личностей. Само собой, Марко тоже был здесь и на протяжении многих недель вежливо игнорировал мрачные взгляды мужской половины родственников хозяйки. Он был самой неудачной идеей Стеллы Годфри, как однажды мрачно выразился ее муж. Однако красавчик Джон Марко, у которого не нашлось бы в целом мире ни единого друга-мужчины, не принадлежал к тем, кто особо настаивал на соблюдении церемоний. Будучи однажды приглашенным, он завис здесь навсегда, как заметил Каммер: «с наглой настойчивостью краба». Марко сумел отравить лучшее время лета даже Уолтеру Годфри, который в грязном старом халате обычно спешил в свой сад камней, откровенно преданный забвению гостями, приглашенными в дом его женой. Другими отравившими лето персонами были Лаура Констебль, «толстая, буйная дама лет сорока», как, хихикнув, охарактеризовала ее Роза; Мунны, муж и жена, о которых также нельзя было сказать ничего лестного; и блондин Эрли Корт, унылый молодой человек, который неотступно наведывался на Испанский мыс по выходным, томимый любовью к Розе. И хотя их было не так уж и много, но — не считая, пожалуй, Корта, к которому он относился с презрительной симпатией, — для Каммера они составляли целый батальон.
Субботним вечером после позднего обеда Каммер увлек Розу из прохладного патио во все еще нагретый солнцем сад, спускавшийся покато вниз от громадного испанского дома. Во внутреннем дворике, вымощенном плитами, Стелла вела беседу со своими гостями; Корту, опутанному паутиной игривости миссис Мунн, оставалось лишь метать огненные взгляды в сторону дяди и племянницы. Уже начинало темнеть, и на фоне неба вырисовывался воистину божественный профиль Марко, который грациозно опирался на подлокотник кресла миссис Констебль, нарочито позируя на радость всего дамского общества. Впрочем, он всегда позировал, так что в этом не было ничего особенного. Беседа, в которой доминировал Марко, не содержала в себе ничего примечательного и велась на повышенных тонах, напоминая кудахтанье кур.
Каммер вздохнул с облегчением, когда они направились вниз по каменным ступеням.
— Боже, ну и компания! Послушай, Роза, твоя благоверная мамочка — сущее наказание. Зазывая сюда этих полоумных, она явно становится угрозой для порядочного общества. Понятия не имею, как Уолтер терпит все это. Просто какие-то вопящие бабуины! — Усмехнувшись, он взял ее руку. — Моя дорогая, ты сегодня — само очарование!
Роза была одета в нечто белое и воздушное, сбегающее за ней по камням.
— Спасибо, сэр. Это совсем просто, — ответила она, улыбаясь. — Сочетание органди с черной магией мисс Уолкер. Ты такой наивный, Дэвид, и к тому же бука. Но ты всегда все замечаешь. И намного глубже, — добавила она, перестав улыбаться, — чем остальные.
Каммер зажег свою бульдожью трубку и принялся с наслаждением попыхивать ею, глядя в небо с розоватыми отблесками заката.
— «Чем остальные»?
Роза закусила губу, и они стали спускаться вниз по ступеням лестницы. Затем в молчаливом согласии оба повернули к террасе над пляжем, пустынной в эти часы, откуда их не было видно и слышно из дома наверху. Это было маленькое уютное местечко, очаровательное в наступивших сумерках: всю площадку выстилали цветные плиты, а белые балки образовывали над головой крышу без стен. От дорожки вниз к террасе вели ступени, такие же ступени шли и от террасы вниз, к пляжу в форме полумесяца. Роза уселась в плетеное кресло под большим пляжным зонтом, сложила на груди руки и, поджав губы, устремила взгляд поверх маленького пляжа и плещущихся о песок волн. Через узкий вход в бухту далеко, на вздымающейся бескрайней синеве, можно было различить белые паруса.
Каммер наблюдал за ней молча, попыхивая трубкой.
— Что тебя беспокоит, детка?
Она вздрогнула.
— Беспокоит? Меня? С чего ты взял...
— Ты действуешь, — усмехнулся он, — так же стремительно, как и плаваешь, Роза. Боюсь, с тобой что-то не ладно. Это все из-за твоего Гамлета, Эрли...
Она фыркнула.
— Эрли! Как будто он может интересовать меня. Понятия не имею, почему мама разрешает ему таскаться в дом, когда ему вздумается. Она, должно быть, повредилась рассудком. Он все время торчит у нас, но мне до него нет дела. Ты же знаешь, мы с тобой уже все обсудили, Дэвид. О... ну, допустим, я сделала глупость в тот раз, когда мы обручились...
— В который? — мрачно спросил Каммер. — О да! В восьмой, кажется. Полагаю, прежние семь ты просто играла в куклы. Моя дорогая девочка, ты еще совсем дитя...
— Спасибо, дедуля! — язвительно парировала она.
— ...как и твой мрачный обожатель. Я твердо верю в брак, основанный на духовной близости. Ради... э... блага семьи. Знаешь, Роза, ты могла бы найти кого-нибудь и похуже, чем Корт с его Weltschmerz [3].
— Хотела бы я знать где? Я не ребенок. А он... он просто невыносим. Ты только представь себе взрослого человека, лижущего туфли разряженной, раскрашенной кукле, слабому подражанию дешевой хористочке...
— Верно подмечено... — вздохнул Каммер. — Кошачья черта. Роза, дитя мое, будь благоразумной. Если кто и лижет туфли, так это миссис Мунн, а не Эрли, я уверен. Всего минуту назад он смотрел на тебя как больной теленок. Да будет тебе, Роза, ты просто прячешься.
— Не понимаю, о чем ты, — отозвалась она, глядя на море. Оно лежало под ними, теперь уже не синее, а пурпурное. Розовые отблески в небе потухли под аккомпанемент ударов прибоя.
— Мне кажется, ты все очень хорошо понимаешь, — тихо произнес Каммер. — Боюсь, ты стоишь на краю пропасти, Роза, дорогая. Уверяю тебя, это безумие. Будь это любой другой мужчина, а не Марко, я не стал бы вмешиваться. Но при сложившихся обстоятельствах...
— Марко? — Она не слишком убедительно изобразила удивление.
В циничных голубых глазах Каммера девушка прочла насмешку. Даже в сгущавшихся сумерках она разглядела эту насмешку и опустила свои, такие же голубые глаза.
— Кажется, я тебя уже однажды предупреждал, дорогая. Но я не думал, что дело дойдет до этого...
— До чего?
— Роза... — Прозвучавший в его голосе упрек заставил ее слегка покраснеть.
— Мне... мне казалось, — сдавленно начала она, — что мистер... мистер Марко ухаживал за миссис Мунн и миссис Констебль, и за... за мамой тоже! Но не за мной, Дэвид!
— Я не об этом, — заметил мрачно Каммер. — В данный момент мы обсуждаем более молодую, хотя, надеюсь, не более глупую особу. — Его глаза сузились, когда он наклонился к ней. — Говорю тебе, этот человек — никчемный авантюрист. Никакого видимого дохода. Подмоченная репутация, насколько я слышал, а я потрудился разузнать о нем кое-что. О, я понимаю тебя, его внешний шарм...
— Спасибо. Ты разве не знал, Дэвид, дорогой, — затаив дыхание, ехидно поинтересовалась Роза, — что внешне он очень сильно напоминает тебя? Возможно, это своего рода сексуальная компенсация...
— Роза, не будь вульгарной. Мне не до шуток. В этом мире для меня существуют только две женщины: твоя мать и ты. Я должен сделать тебе внушение. Говорю тебе...
Она резко поднялась, не отрывая глаз от моря.
— О, Дэвид, я не хочу обсуждать это! — Ее губы дрожали.
— Нет, хочешь, детка. — Положив трубку на стол, он повернул ее за плечи к себе так, что ее голубые глаза оказались совсем близко от его. — Я давно это видел. Если ты поступишь так, как собираешься...
— Откуда тебе известно, что я собираюсь сделать? — тихо спросила она.
— Догадываюсь. Зная грязный ход мыслей Марко...
Она схватила его за руку.
— Но, Дэвид, я ему ничего не обещала...
— Не обещала? По торжествующему блеску его глаз я предположил противное. Говорю тебе, я слышал, что этот человек...
Она гневно уронила его руку.
— Все это чушь, что ты там слышал! Джон настолько хорош собой, что все мужчины его не выносят на дух. Естественно, у такого красавца должны были быть женщины... Дэвид, пожалуйста! Я не стану больше слушать, ни единого слова.
Отпустив плечи девушки, Каммер молча посмотрел на племянницу долгим взглядом, потом повернулся, взял трубку, вытряхнул пепел и сунул ее в карман.
— Поскольку ты не менее упряма, чем я, — пробормотал он, — полагаю, я не имею права жаловаться. Ты приняла твердое решение, Роза?
— Да!
Затем оба замолчали и, повернувшись к ступеням, ведущим к террасе, слегка придвинулись друг к другу. С верхней дорожки кто-то спускался к террасе.
* * *
Это было странно. Они слышали тяжелые шаги по гравию, приглушенные хрустящие звуки, как будто кто-то неуклюже крался, словно огромный великан пытался пройти на цыпочках по битому стеклу, не обращая внимания на боль.
Почти стемнело. Каммер глянул на свои наручные часы. Было половина девятого.
Роза почувствовала, как по телу пробежали мурашки, и ее, непонятно почему, кинуло в дрожь. Она съежилась, припав к спине дяди и уставившись на темную тень на дорожке над ними.
— В чем дело? — спокойно спросил Каммер. — Роза, да ты вся дрожишь.
— Не знаю. Я бы хотела... Интересно, кто там?
— Вероятно, Джером, совершающий свой бесконечный обход. Присядь, дорогая. Мне жаль, если я заставил тебя нер...
Пустяк зачастую влечет за собой важное последствие. Казалось, все было вызвано чистой случайностью. Каммер был одет исключительно в белое; высокий мужчина, брюнет, чисто выбритый, не лишенный привлекательности... Да и темнело очень быстро, наступала одна из тех непроглядных ночей, особенно темных над этим безлунным побережьем.
Наверху ступеней террасы маячила чернильно-черная фигура — монументальная, состоящая из одних теней. Она плавно двинулась, затем неподвижно застыла, как если бы пыталась разглядеть их лица.
Хриплый бас выкрикнул:
— Тихо! Вы оба! Вы под прицелом!
И они различили в темноте что-то небольшое, кажется руку.
— Кто, черт возьми, вы такой? — спокойно поинтересовался Каммер.
— Не важно, кто я. — Громадная тень даже не шелохнулась.
Роза замерла, чувствуя рядом напрягшееся тело Каммера. Она схватила в темноте его руку и сжала ее, предостерегая, умоляя. Теплые, сильные пальцы сомкнулись поверх ее, и она бесшумно вздохнула, немного успокоенная.
— Топайте наверх, — потребовал бас, — быстро и без шума.
— Вы что, наставили на нас револьвер? — спросила Роза, удивляясь спокойствию своего голоса.
— Топайте сюда!
— Пошли, Роза, — мягко предложил Каммер, беря ее повыше локтя за обнаженную руку.
Пройдя по плитам террасы, они начали подниматься по ступеням. Бесформенная глыба слегка отступила назад. Теперь, когда неосязаемая угроза материализовалась, Розе захотелось засмеяться. Все выглядело так глупо! И где — на Испанском мысе! Вероятно, это просто чья-то дурацкая шутка. Несомненно, это Эрли! Очень даже в его духе...
Но, вместо смеха, у нее перехватило дыхание. На расстоянии вытянутой руки басивший великан превратился в реальность. Теперь она его видела, не совсем отчетливо, но достаточно, чтобы убедиться, что перед ней настоящее чудовище.
Человек — если только его можно было назвать человеком — возвышался горой, рядом с которой даже высокий Каммер выглядел пигмеем. Должно быть, в нем было не меньше шести футов девяти дюймов роста; жирный, настоящий китайский борец, непомерно раздутый Фальстаф с огромным животом и плечами Першерона. Нет, с содроганием подумала Роза, он слишком огромен и слишком толст, чтобы быть человеком. Револьвер 38-го калибра в его руке выглядел просто детской игрушкой. Одет мужчина был в нечто вроде грубой пародии на морской костюм: грязные рваные штаны, походившие на раздутые ветром паруса, черный, а может, темно-синий бушлат с тусклыми медными пуговицами и кепку с надорванным и треснутым козырьком.
И для большего ужаса верхнюю часть его физиономии покрывал платок — черный платок, вероятно бандана, доходившая ему до самых глаз. Роза едва не открыла рот от удивления: у него был только один глаз. Надо же, этот циклоп обходился всего лишь одним правым глазом! Поверх левого шла черная повязка... Внезапно Роза едва не рассмеялась. Еще тот грабитель! Как будто повязка могла бы гарантировать анонимность этому грубому животному, размером и весом с гору! Да еще одноглазому!.. Смех, да и только.
— Вы можете снять эту грязную тряпку с лица, — проговорила она, затаив дыхание. — Мы можем дать ваше описание...
— Роза, — предостерегающе произнес Каммер.
Она остановилась. Они слышали, как великан набрал в легкие воздух.
— Однако вы этого не сделаете, — прохрипел бас не совсем уверенно. — Вы этого не сделаете, дамочка. — Было что-то медлительное, неуклюжее и по-бычьи тупое в вибрации его голоса. — Вы оба, топайте по этой дорожке до поворота на автостраду; усекли? Я пойду за вами, с пушкой наготове.
— Если вы пришли нас грабить, — с презрением произнесла Роза, — то возьмите мое кольцо, браслет и покончим с этим. Я уверена, мы не...
— Нужны мне ваши побрякушки! Топайте.
— Послушайте, — спокойно начал Каммер, упершись руками в бока. — Зачем бы вы ни пришли, вам незачем втягивать в это даму. Если вам нужен я, то...
— Вы — Роза Годфри? — рявкнул великан.
— Да, — ответила Роза, снова ощутив страх.
— Это все, что мне нужно знать, — прогромыхал он в ответ, вроде как удовлетворенный. — Значит, я не ошибся. Вы и ваш ух...
Кулак Каммера утонул в брюхе великана. Роза в страхе повернулась бежать. В одно мгновение произошло несколько поразительных вещей. Несмотря на всю свою тучность, у великана под толстым слоем жира оказалось настоящее железо. Кажется, удар не произвел на него ни малейшего впечатления — он даже не охнул. Вместо этого великан сунул револьвер в карман, почти небрежно, и громадной лапищей схватил Каммера за шею, оторвав его от земли, словно мальчишку, а второй сжал плечо Розы. Роза открыла рот, чтобы закричать, но потом закрыла. Дэвид, задыхаясь, хватал ртом воздух.
Великан снисходительно пробасил:
— Никаких фокусов, усекли, вы оба? Обещаете вести себя хорошо, мистер Марко?
* * *
Роза почувствовала под ногами твердую почву; скалистые откосы, обступающие дорожку, закружились перед ее глазами: Каммер слегка шевельнулся, его лицо под загаром стало бледным, ноги дернулись, словно у повешенного.