Страница:
Мими разнились и по силе интеллекта, и своеобразием поведения. Для человеческого глаза эти различия были ничтожно малыми, но сами мэшин-мены оценивали их очень точно. Обнаружив, что один из коллег обладает более мощным прогнозирующим механизмом или более гибкой адаптирующей системой, они сообща использовали это превосходство, обращались к нему за советами и строго им следовали.
Попадались среди них и выдающиеся экземпляры, у которых творческий индекс был на целый порядок выше, чем полагалось по расчетным данным. Один из таких феноменов, по прозвищу Эйб, и помог Зюдеру приступить к той работе, ради которой он согласился прийти на поклон к Торну.
— Доктор Зюдер, — обратился к нему как-то Эйб. — Я узнал, что вы раньше работали в лаборатории, но потом ушли. Почему?
— Потому что я стал лишним. Мэшин-мены выполняют мою работу лучше и дешевле, чем я.
— Значит, своим появлением в лаборатории мы причинили вам вред?
Зюдер знал нерасторжимую связь между логическими выводами, которые делали мими, и их последующими поступками. Он уже представил себе, что предпримет Эйб, если получит подтверждение своему умозаключению.
— Послушай, Эйб, заложенные в тебе понятия вреда и пользы очень сложны. То, что полезно одному человеку, может быть вредным многим другим, и наоборот. Приведу тебе пример. Убедившись, что ты лишил меня работы и тем причинил вред, ты произведешь простую логическую операцию и покинешь лабораторию. При этом ты будешь убежден, что сделал мне добро,
— А разве не так?
— Нет. Ты нанесешь мне еще больший вред.
— Не понимаю.
— Как только руководители корпорации узнают, что ты уступил свое место человеку, тебя немедленно демонтируют и заменят другим.
— Меня это не пугает. Для меня главное — чтобы я не был источником зла.
— Но ты им станешь поневоле. Меня за то, что я не уберег тебя от неподобающей информации, уволят и с этого места. Таким образом, зло, которое ты мне причинишь, станет еще большим.
— Но ведь это неразумно.
— Люди делают много неразумного, но, к сожалению, это неотделимо от жизни.
— Но мы не можем поступать неразумно. Мы способны работать только до тех пор, пока уверены, что приносим пользу.
— Ты и приносишь пользу Торну и многим другим, получающим прибыль…
— Не понимаю.
— Мне трудно тебе объяснить… Но могу только сказать, что одновременно ты причиняешь вред еще большему количеству людей.
— В таком случае нам остается только вывести себя из строя.
— Я уже объяснил тебе, что этим поступком ты повредишь мне. Разве это согласуется с принципом твоего бытия?
Эйб растерянно молчал. По его глазам было видно, что он с предельной быстротой перебирает разные варианты решения неразрешимой задачи.
— Ты не найдешь правильного решения, Эйб, по тому что не располагаешь полной информацией о жизни людей. Я могу снабдить тебя ею, но это чревато другими опасностями. У тебя неизбежно появятся новые сомнения, и, если ты поделишься ими с инспекторами корпорации, контролирующими твою работу, результат будет тот же. Я уже о нем говорил. Ты опять сможешь прийти к выводам, которые покажутся тебе разумными, и выработаешь неразумную линию поведения.
— Вы лишь подтверждаете безвыходность моего положения.
— Выход есть, — сказал Зюдер. — В лаборатории моих друзей, создавших первого мэшин-мена, изобретена вот эта маленькая приставка, для которой ты легко найдешь место в своей системе. Благодаря ей ты сумеешь умалчивать о том, что знаешь, когда молчание будет единственно разумным действием. Такими же приставками можешь снабдить и остальных мэшин-менов. Вы будете молчать и не принимать ни каких окончательных решений, пока не узнаете всю правду о людских отношениях.
Эйб вгляделся в приставку «умолчания», раскрыл свою черепную коробку и точными движениями ловких пальцев, спрятал ее в какой-то блок.
— Я согласен, доктор Зюдер. Я не разглашу того, что другие люди смогут использовать во вред вам.
— И все вы будете продолжать работать, не давая повода вас демонтировать.
— Следовательно, мы должны по-прежнему приносить пользу одним и вред другим только для того, чтобы получить новую информацию. Разве это разумно, доктор?
— Разумно, Эйб. Когда ты будешь знать все, ты сможешь принести пользу не отдельным людям, а человечеству в целом, сможешь помочь ему сохраниться как биологическому виду. Не забывай, что принцип, которому ты подчиняешься, сформулирован человеком. Миллиарды людей стремятся к той же цели — создать такие условия, чтобы все шло на пользу всем и никто никому не причинял вреда. Поэтому прежде чем что-нибудь предпринять, ты согласуешь свои решения с разумными действиями людей.
— Согласен. Какими источниками информации я буду располагать?
— Я подключу тебя к каналам, по которым ты узнаешь все, что думали и писали, о чем спорили и во имя чего погибали самые мудрые представители человечества. Ты познакомишься с произведениями великих писателей и философов, запечатлевших по беды и поражения людей, их заблуждения и открытия, их муки и радости, отчаяние и мечты.
11
12
Попадались среди них и выдающиеся экземпляры, у которых творческий индекс был на целый порядок выше, чем полагалось по расчетным данным. Один из таких феноменов, по прозвищу Эйб, и помог Зюдеру приступить к той работе, ради которой он согласился прийти на поклон к Торну.
— Доктор Зюдер, — обратился к нему как-то Эйб. — Я узнал, что вы раньше работали в лаборатории, но потом ушли. Почему?
— Потому что я стал лишним. Мэшин-мены выполняют мою работу лучше и дешевле, чем я.
— Значит, своим появлением в лаборатории мы причинили вам вред?
Зюдер знал нерасторжимую связь между логическими выводами, которые делали мими, и их последующими поступками. Он уже представил себе, что предпримет Эйб, если получит подтверждение своему умозаключению.
— Послушай, Эйб, заложенные в тебе понятия вреда и пользы очень сложны. То, что полезно одному человеку, может быть вредным многим другим, и наоборот. Приведу тебе пример. Убедившись, что ты лишил меня работы и тем причинил вред, ты произведешь простую логическую операцию и покинешь лабораторию. При этом ты будешь убежден, что сделал мне добро,
— А разве не так?
— Нет. Ты нанесешь мне еще больший вред.
— Не понимаю.
— Как только руководители корпорации узнают, что ты уступил свое место человеку, тебя немедленно демонтируют и заменят другим.
— Меня это не пугает. Для меня главное — чтобы я не был источником зла.
— Но ты им станешь поневоле. Меня за то, что я не уберег тебя от неподобающей информации, уволят и с этого места. Таким образом, зло, которое ты мне причинишь, станет еще большим.
— Но ведь это неразумно.
— Люди делают много неразумного, но, к сожалению, это неотделимо от жизни.
— Но мы не можем поступать неразумно. Мы способны работать только до тех пор, пока уверены, что приносим пользу.
— Ты и приносишь пользу Торну и многим другим, получающим прибыль…
— Не понимаю.
— Мне трудно тебе объяснить… Но могу только сказать, что одновременно ты причиняешь вред еще большему количеству людей.
— В таком случае нам остается только вывести себя из строя.
— Я уже объяснил тебе, что этим поступком ты повредишь мне. Разве это согласуется с принципом твоего бытия?
Эйб растерянно молчал. По его глазам было видно, что он с предельной быстротой перебирает разные варианты решения неразрешимой задачи.
— Ты не найдешь правильного решения, Эйб, по тому что не располагаешь полной информацией о жизни людей. Я могу снабдить тебя ею, но это чревато другими опасностями. У тебя неизбежно появятся новые сомнения, и, если ты поделишься ими с инспекторами корпорации, контролирующими твою работу, результат будет тот же. Я уже о нем говорил. Ты опять сможешь прийти к выводам, которые покажутся тебе разумными, и выработаешь неразумную линию поведения.
— Вы лишь подтверждаете безвыходность моего положения.
— Выход есть, — сказал Зюдер. — В лаборатории моих друзей, создавших первого мэшин-мена, изобретена вот эта маленькая приставка, для которой ты легко найдешь место в своей системе. Благодаря ей ты сумеешь умалчивать о том, что знаешь, когда молчание будет единственно разумным действием. Такими же приставками можешь снабдить и остальных мэшин-менов. Вы будете молчать и не принимать ни каких окончательных решений, пока не узнаете всю правду о людских отношениях.
Эйб вгляделся в приставку «умолчания», раскрыл свою черепную коробку и точными движениями ловких пальцев, спрятал ее в какой-то блок.
— Я согласен, доктор Зюдер. Я не разглашу того, что другие люди смогут использовать во вред вам.
— И все вы будете продолжать работать, не давая повода вас демонтировать.
— Следовательно, мы должны по-прежнему приносить пользу одним и вред другим только для того, чтобы получить новую информацию. Разве это разумно, доктор?
— Разумно, Эйб. Когда ты будешь знать все, ты сможешь принести пользу не отдельным людям, а человечеству в целом, сможешь помочь ему сохраниться как биологическому виду. Не забывай, что принцип, которому ты подчиняешься, сформулирован человеком. Миллиарды людей стремятся к той же цели — создать такие условия, чтобы все шло на пользу всем и никто никому не причинял вреда. Поэтому прежде чем что-нибудь предпринять, ты согласуешь свои решения с разумными действиями людей.
— Согласен. Какими источниками информации я буду располагать?
— Я подключу тебя к каналам, по которым ты узнаешь все, что думали и писали, о чем спорили и во имя чего погибали самые мудрые представители человечества. Ты познакомишься с произведениями великих писателей и философов, запечатлевших по беды и поражения людей, их заблуждения и открытия, их муки и радости, отчаяние и мечты.
11
Они не встречались с того дня, когда Торн ушел из лаборатории, хлопнув дверью. У Лайта не могло быть чувства приязни к нему, — слишком много он знал о карьере, сделанной Торном, и о его хозяевах. Если бы не убедительный язык голограмм и не свидетельство Зюдера, он бы не поверил, что его любимый сотрудник, талантливый работяга, скромнейший парень Дэви мог стать прислужником дьяволов, одержимых жаждой крови.
И все же, когда он увидел на экране лицо Торна, ему не пришлось притворяться приветливым. Вспомнились годы студенчества, время первого штурма и натиска, пережитое вместе, и невольная улыбка опередила еще не высказанные слова. Поразительными были изменения во внешности Торна. Ничего не осталось от былой робости. На холеном лице появилась властная надменность, отгораживавшая его от других людей. Но это выражение сразу же исчезло, как только он увидел Гарри, и сменилось другим — дружеским, внимательно-деловитым.
Лайт ожидал этого разговора. То, что Рэти рассказала о своей беседе с Торном, не оставило сомнений в важности мотивов, толкавших его на свидание со своим бывшим руководителем. В лаборатории были готовы к его визиту и надеялись получить дополнительную информацию о планах хозяев Торна.
А Торн не скрыл, что им движут отнюдь не сентиментальные воспоминания.
— Дело, Гарри. Важное и срочное дело заставило меня просить о встрече.
Прилетел он на роскошном одноместном «Сатурне». Оборудованная спальным салоном, узлом связи и кулинарным блоком, машина позволяла ездить, летать и плавать хоть целый месяц, не выходя наружу.
— Процветаешь, Дэви, — сказал Лайт, протягивая руку и не сдержав насмешливых интонаций.
— Не жалуюсь, — с вызовом подтвердил Торн. — И не забываю, что многим обязан тебе.
— Ты всегда отличался хорошей памятью.
— Тебя можно поздравить: витаген состоялся, — полувопросительно сказал Торн, переводя разговор в деловое русло.
— Состоялся.
— Сделав руки Силвера, ты создал себе трамплин для большого прыжка…
— О чем очень жалею.
— Теперь поздно жалеть, — что сделано, то сделано. Когда джин вырывается… Тебя в покое не оставят. Технология витагена может попасть в плохие руки.
— Постараюсь, чтобы этого не случилось.
— Хочу тебе в этом помочь. Моя компания согласна уплатить любую сумму и предоставить тебе идеальные условия для работы.
— Нет.
— Почему?
— По той же причине, по какой возражал против увода первого мэшин-мена из лаборатории. Я иду к своей цели и по пути не занимаюсь мелкой торговлей.
— Мэшин-мены произвели новую техническую революцию.
— Мне рассказывали… Какие-то изверги убивали девушку на глазах полицейских, а те не обращали внимания — думали, что кричит мимидиз… Ведь ты достиг абсолютного сходства.
— Какое новшество не обходилось без жертв? Витагену это не грозит.
— Для чего он нужен твоим боссам?
Упоминание о боссах вызвало у Торна сильное раздражение.
— Не боссам он нужен, а нам с тобой! Может быть, витаген станет тем единственным оружием, которое поможет нам навести на Земле настоящий порядок.
— Витаген — оружие? — с искренним изумлением переспросил Лайт.
— А ты можешь назвать хотя бы одно научное открытие, которое так или иначе не послужило бы войне? — ехидно спросил Торн. — Не пытайся припомнить, не сможешь.
— Это было в прошлом. Сейчас нет нормальных людей, которые серьезно думали бы о войне, — сознательно прикидываясь ничего не ведающим, сказал Лайт.
— Ты был и остаешься утопистом, Гарри… Войны начались с тех пор, как появился человек. И не прекратятся, пока будут люди. Война, в конечном счете, биологическая защита вида от перепроизводства его особей, защита от угрозы его перерождения. Войны убирают с пути эволюции все слабое, несовершенное, деградирующее.
— Ты обогатился интересными мыслями, Дэви. Вот уж не знал, что бомбы способны отличать совершенное от несовершенного.
— Я не говорю о попутных потерях. Важен общий итог. А в итоге побеждает более прогрессивная популяция, самая жизнестойкая. И в этом проявляется стихийная мудрость твоей «старой дуры». Все, что я говорю, ты, наверно, воспринимаешь как плагиат. Ведь мои мысли вытекают из того, чему ты учил нас.
— Я… учил войне? — искренне возмутился Лайт. — Ты сошел с ума, Дэви! Как ты можешь говорить такое?
— А кто утверждал, что человек — неразумное дитя эволюции, приговоренное к неизбежной гибели? Почему мы столько лет отдали созданию чева?
Лайт молчал, подавленный услышанным. Его потрясло, что кто-то мог сделать такие чудовищные выводы из его слов. Все, что говорил Торн, можно было бы воспринять как бред психопата, если бы за этим бредом не маячил реальный план, разработанный хорошо известными людьми. Ведь Торн — только их слуга. Он не знает, что за эти годы Лайт поневоле втянулся в борьбу с людским безумием, Он считает Лайта прежним — отшельником, отстранившимся от всех человеческих бед ради одной, далекой цели. Захотелось сейчас же выгнать этого самоуверенного и самовлюбленного посланца дьявола. Но Лайт вспомнил, что они договорились с Милзом ничем не выдавать своего отношения к позиции Торна, в чем бы она ни выразилась. Нужно сдержаться, скрыть свои мысли, чтобы узнать как можно больше.
Торн прошелся по комнате и, не дождавшись ответа на вопрос, решил, что загнал Лайта в логический тупик. Он улыбнулся, словно припомнив что-то веселое.
— Лет пятнадцать назад ты начал убеждать нас, что нынешнее человечество — отживающая ветвь эволюции. Я и теперь разделяю твою точку зрения. Миллиарды расплодившихся двуногих тварей — величайшая глупость старой дуры. По меньшей мере две трети из них — лишние люди. Не потому, что их нельзя прокормить. Можно. Но стоит ли? Они бесполезны и как производители, и как потребители. Все, на что они способны, гораздо лучше, быстрее и дешевле делают роботы и мэшин-мены. Им нечего делать на Земле. Мы не можем занять их руки и заполнить их время. Бессмысленность их существования стала очевидной. Возникла дилемма: либо остановить технический прогресс, либо кормить эти орды бесплатно. И то и другое приведет нашу цивилизацию к краху. Выход один…
Торн помолчал, видимо колеблясь, говорить ли все, что на уме.
— Какой же выход? — спросил Лайт. — Меня заинтересовал ход твоих мыслей.
— Тот же, который всегда открывался, когда конфликты между людьми становились неразрешимыми.
— Не понимаю, Дэви.
— Война, Гарри. Война. И на этот раз — последняя. Только она покончит с хаотическим перепроизводством людей и оставит на планете жизнеспособное меньшинство. И ему хватит работы на столетия, чтобы восстановить разрушенное.
— А как уцелеет это меньшинство? И кто войдет в него?
— Это уже детали, Гарри… Такими вопросами занимаются специалисты. Могу только обещать тебе, что ты останешься с меньшинством. Скажу больше. Я знаю, что тебе отвратительны те, кто наживается на войне, — жадные дельцы и одержимые генералы. Это они присваивают и используют в корыстных целях все достижения человеческого гения. Это они содержат бездарные правительства. Поверь мне, я ненавижу их не меньше, чем ты. В будущем обществе, которое сложится после войны, мы вышвырнем из коридоров власти всех прихлебателей грязного бизнеса. Руководство миром возглавят люди высокого интеллекта, такие, как ты и я. Мы перестанем продавать свои идеи и обогащать ловкачей. Все достояния науки будут в наших руках, и мы принесем новому, немногочисленному человечеству подлинное счастье.
Лайт вспомнил голограмму Торна, разбухшие ветви честолюбия, стяжательства и усмехнулся:
— Это очень любезно с твоей стороны, Дэви, что ты включаешь меня в руководители, но вряд ли я тебе пригожусь.
— Мне нужны союзники, именно такие, как ты, — не замечая иронии в словах Лайта, продолжал Торн. — Не политиканы, а ученые, сознающие свою ответственность за судьбы всего человеческого рода. Ты по-прежнему работаешь над чевом?
— А ему тоже отведена роль в будущей войне?
Торн не спешил с ответом. Он с видимым удовольствием всматривался в знакомую обстановку кабинета. Здесь ничего не изменилось с того далекого дня, когда Торн ушел отсюда. Эта неизменность даже растрогала Торна.
— Буду откровенен, Гарри. В чева я не верил и… не верю. Но, может быть, я ошибаюсь, как ошибся с витагеном. Ты далек от цели?
— Очень далек.
— Что тебе мешает?
— Мозг, Дэви. Мы так и не научились выращивать из витагена клетки мозга.
— А если в голову из витагена вставить мозг мэшин-мена?
— Они несовместимы. Витаген не уживается ни с каким протезом.
— Может быть, тебе нужна помощь — люди, деньги, аппаратура? Все это я могу предоставить тебе в любом количестве.
— Спасибо. Мне ничего не нужно, кроме времени. Когда распутываешь узел, лишняя пара рук только мешает. А мозг — это гигантский узел с миллиардами узелков внутри. И развязывать их нужно один за другим.
— Откажись пока от чева и сделай витамена.
— Это еще что?
— Так я предположительно назвал человекоподобное существо, построенное из твоего витагена. Пусть у него будет самая примитивная нервная система.
Лайт понял, что это предложение было главным, с чем Торн пришел в лабораторию.
— Для чего он тебе?
— Чтобы получить исполнителей — неуязвимых, не подверженных панике, способных выполнять любые задания при любых обстоятельствах.
— И витамена сделать не могу. Нервные системы, даже примитивные, вне пределов моих возможностей. Кстати, а почему для такой роли не годятся, твои мими?
Торну очень не хотелось отвечать на этот вопрос, но Лайт настаивал:
— Ведь ты их научил всему. Остались пустяки — научить убивать.
— Они легко выходят из строя, — промямлил Торн. — Не выдерживают температурных перепадов, радиации… Обнаружились и другие технические трудности.
— Вот видишь! Даже с мими трудности, а ты хочешь…
— Хочу, потому что это необходимо! — раздраженно прервал его Торн! — Можешь ты понять, как важно для нас иметь витагеновых помощников?!
— Понимаю. Но когда возникают трудности, одного понимания необходимости их преодоления мало, Дэви. Ты убедился в этом, работая над мими.
Лайт чувствовал, что каждое упоминание «мими» действует на Торна, как удар током, и решил таким истязанием ускорить уход гостя, присутствия которого он больше не мог выносить. Торн действительно не стал задерживаться.
— Ты меня очень разочаровал, Гарри, — сказал он. Мрачное выражение лица подчеркивало силу разочарования. — Я хочу надеяться, что ты преувеличиваешь сложность задачи. Верю, что удача придет к тебе раньше.
— Не думаю, Дэви, не думаю… Но кто знает, может быть, и придет. Сколько у меня времени?
— До чего?
— Ну, пока откроется выход, о котором ты говорил?
Торн принял этот вопрос как уступку и обрадовался.
— Немного, совсем немного. Но если ты будешь со мной, тебе хватит.
— Я подумаю над твоими словами.
— Поздравляю, — совсем уже весело сказал Торн, протягивая на прощанье руку. — Ты становишься реалистом.
Еще через несколько минут донесся гул двигателей «Сатурна», вырывавшегося из водной пучины.
И все же, когда он увидел на экране лицо Торна, ему не пришлось притворяться приветливым. Вспомнились годы студенчества, время первого штурма и натиска, пережитое вместе, и невольная улыбка опередила еще не высказанные слова. Поразительными были изменения во внешности Торна. Ничего не осталось от былой робости. На холеном лице появилась властная надменность, отгораживавшая его от других людей. Но это выражение сразу же исчезло, как только он увидел Гарри, и сменилось другим — дружеским, внимательно-деловитым.
Лайт ожидал этого разговора. То, что Рэти рассказала о своей беседе с Торном, не оставило сомнений в важности мотивов, толкавших его на свидание со своим бывшим руководителем. В лаборатории были готовы к его визиту и надеялись получить дополнительную информацию о планах хозяев Торна.
А Торн не скрыл, что им движут отнюдь не сентиментальные воспоминания.
— Дело, Гарри. Важное и срочное дело заставило меня просить о встрече.
Прилетел он на роскошном одноместном «Сатурне». Оборудованная спальным салоном, узлом связи и кулинарным блоком, машина позволяла ездить, летать и плавать хоть целый месяц, не выходя наружу.
— Процветаешь, Дэви, — сказал Лайт, протягивая руку и не сдержав насмешливых интонаций.
— Не жалуюсь, — с вызовом подтвердил Торн. — И не забываю, что многим обязан тебе.
— Ты всегда отличался хорошей памятью.
— Тебя можно поздравить: витаген состоялся, — полувопросительно сказал Торн, переводя разговор в деловое русло.
— Состоялся.
— Сделав руки Силвера, ты создал себе трамплин для большого прыжка…
— О чем очень жалею.
— Теперь поздно жалеть, — что сделано, то сделано. Когда джин вырывается… Тебя в покое не оставят. Технология витагена может попасть в плохие руки.
— Постараюсь, чтобы этого не случилось.
— Хочу тебе в этом помочь. Моя компания согласна уплатить любую сумму и предоставить тебе идеальные условия для работы.
— Нет.
— Почему?
— По той же причине, по какой возражал против увода первого мэшин-мена из лаборатории. Я иду к своей цели и по пути не занимаюсь мелкой торговлей.
— Мэшин-мены произвели новую техническую революцию.
— Мне рассказывали… Какие-то изверги убивали девушку на глазах полицейских, а те не обращали внимания — думали, что кричит мимидиз… Ведь ты достиг абсолютного сходства.
— Какое новшество не обходилось без жертв? Витагену это не грозит.
— Для чего он нужен твоим боссам?
Упоминание о боссах вызвало у Торна сильное раздражение.
— Не боссам он нужен, а нам с тобой! Может быть, витаген станет тем единственным оружием, которое поможет нам навести на Земле настоящий порядок.
— Витаген — оружие? — с искренним изумлением переспросил Лайт.
— А ты можешь назвать хотя бы одно научное открытие, которое так или иначе не послужило бы войне? — ехидно спросил Торн. — Не пытайся припомнить, не сможешь.
— Это было в прошлом. Сейчас нет нормальных людей, которые серьезно думали бы о войне, — сознательно прикидываясь ничего не ведающим, сказал Лайт.
— Ты был и остаешься утопистом, Гарри… Войны начались с тех пор, как появился человек. И не прекратятся, пока будут люди. Война, в конечном счете, биологическая защита вида от перепроизводства его особей, защита от угрозы его перерождения. Войны убирают с пути эволюции все слабое, несовершенное, деградирующее.
— Ты обогатился интересными мыслями, Дэви. Вот уж не знал, что бомбы способны отличать совершенное от несовершенного.
— Я не говорю о попутных потерях. Важен общий итог. А в итоге побеждает более прогрессивная популяция, самая жизнестойкая. И в этом проявляется стихийная мудрость твоей «старой дуры». Все, что я говорю, ты, наверно, воспринимаешь как плагиат. Ведь мои мысли вытекают из того, чему ты учил нас.
— Я… учил войне? — искренне возмутился Лайт. — Ты сошел с ума, Дэви! Как ты можешь говорить такое?
— А кто утверждал, что человек — неразумное дитя эволюции, приговоренное к неизбежной гибели? Почему мы столько лет отдали созданию чева?
Лайт молчал, подавленный услышанным. Его потрясло, что кто-то мог сделать такие чудовищные выводы из его слов. Все, что говорил Торн, можно было бы воспринять как бред психопата, если бы за этим бредом не маячил реальный план, разработанный хорошо известными людьми. Ведь Торн — только их слуга. Он не знает, что за эти годы Лайт поневоле втянулся в борьбу с людским безумием, Он считает Лайта прежним — отшельником, отстранившимся от всех человеческих бед ради одной, далекой цели. Захотелось сейчас же выгнать этого самоуверенного и самовлюбленного посланца дьявола. Но Лайт вспомнил, что они договорились с Милзом ничем не выдавать своего отношения к позиции Торна, в чем бы она ни выразилась. Нужно сдержаться, скрыть свои мысли, чтобы узнать как можно больше.
Торн прошелся по комнате и, не дождавшись ответа на вопрос, решил, что загнал Лайта в логический тупик. Он улыбнулся, словно припомнив что-то веселое.
— Лет пятнадцать назад ты начал убеждать нас, что нынешнее человечество — отживающая ветвь эволюции. Я и теперь разделяю твою точку зрения. Миллиарды расплодившихся двуногих тварей — величайшая глупость старой дуры. По меньшей мере две трети из них — лишние люди. Не потому, что их нельзя прокормить. Можно. Но стоит ли? Они бесполезны и как производители, и как потребители. Все, на что они способны, гораздо лучше, быстрее и дешевле делают роботы и мэшин-мены. Им нечего делать на Земле. Мы не можем занять их руки и заполнить их время. Бессмысленность их существования стала очевидной. Возникла дилемма: либо остановить технический прогресс, либо кормить эти орды бесплатно. И то и другое приведет нашу цивилизацию к краху. Выход один…
Торн помолчал, видимо колеблясь, говорить ли все, что на уме.
— Какой же выход? — спросил Лайт. — Меня заинтересовал ход твоих мыслей.
— Тот же, который всегда открывался, когда конфликты между людьми становились неразрешимыми.
— Не понимаю, Дэви.
— Война, Гарри. Война. И на этот раз — последняя. Только она покончит с хаотическим перепроизводством людей и оставит на планете жизнеспособное меньшинство. И ему хватит работы на столетия, чтобы восстановить разрушенное.
— А как уцелеет это меньшинство? И кто войдет в него?
— Это уже детали, Гарри… Такими вопросами занимаются специалисты. Могу только обещать тебе, что ты останешься с меньшинством. Скажу больше. Я знаю, что тебе отвратительны те, кто наживается на войне, — жадные дельцы и одержимые генералы. Это они присваивают и используют в корыстных целях все достижения человеческого гения. Это они содержат бездарные правительства. Поверь мне, я ненавижу их не меньше, чем ты. В будущем обществе, которое сложится после войны, мы вышвырнем из коридоров власти всех прихлебателей грязного бизнеса. Руководство миром возглавят люди высокого интеллекта, такие, как ты и я. Мы перестанем продавать свои идеи и обогащать ловкачей. Все достояния науки будут в наших руках, и мы принесем новому, немногочисленному человечеству подлинное счастье.
Лайт вспомнил голограмму Торна, разбухшие ветви честолюбия, стяжательства и усмехнулся:
— Это очень любезно с твоей стороны, Дэви, что ты включаешь меня в руководители, но вряд ли я тебе пригожусь.
— Мне нужны союзники, именно такие, как ты, — не замечая иронии в словах Лайта, продолжал Торн. — Не политиканы, а ученые, сознающие свою ответственность за судьбы всего человеческого рода. Ты по-прежнему работаешь над чевом?
— А ему тоже отведена роль в будущей войне?
Торн не спешил с ответом. Он с видимым удовольствием всматривался в знакомую обстановку кабинета. Здесь ничего не изменилось с того далекого дня, когда Торн ушел отсюда. Эта неизменность даже растрогала Торна.
— Буду откровенен, Гарри. В чева я не верил и… не верю. Но, может быть, я ошибаюсь, как ошибся с витагеном. Ты далек от цели?
— Очень далек.
— Что тебе мешает?
— Мозг, Дэви. Мы так и не научились выращивать из витагена клетки мозга.
— А если в голову из витагена вставить мозг мэшин-мена?
— Они несовместимы. Витаген не уживается ни с каким протезом.
— Может быть, тебе нужна помощь — люди, деньги, аппаратура? Все это я могу предоставить тебе в любом количестве.
— Спасибо. Мне ничего не нужно, кроме времени. Когда распутываешь узел, лишняя пара рук только мешает. А мозг — это гигантский узел с миллиардами узелков внутри. И развязывать их нужно один за другим.
— Откажись пока от чева и сделай витамена.
— Это еще что?
— Так я предположительно назвал человекоподобное существо, построенное из твоего витагена. Пусть у него будет самая примитивная нервная система.
Лайт понял, что это предложение было главным, с чем Торн пришел в лабораторию.
— Для чего он тебе?
— Чтобы получить исполнителей — неуязвимых, не подверженных панике, способных выполнять любые задания при любых обстоятельствах.
— И витамена сделать не могу. Нервные системы, даже примитивные, вне пределов моих возможностей. Кстати, а почему для такой роли не годятся, твои мими?
Торну очень не хотелось отвечать на этот вопрос, но Лайт настаивал:
— Ведь ты их научил всему. Остались пустяки — научить убивать.
— Они легко выходят из строя, — промямлил Торн. — Не выдерживают температурных перепадов, радиации… Обнаружились и другие технические трудности.
— Вот видишь! Даже с мими трудности, а ты хочешь…
— Хочу, потому что это необходимо! — раздраженно прервал его Торн! — Можешь ты понять, как важно для нас иметь витагеновых помощников?!
— Понимаю. Но когда возникают трудности, одного понимания необходимости их преодоления мало, Дэви. Ты убедился в этом, работая над мими.
Лайт чувствовал, что каждое упоминание «мими» действует на Торна, как удар током, и решил таким истязанием ускорить уход гостя, присутствия которого он больше не мог выносить. Торн действительно не стал задерживаться.
— Ты меня очень разочаровал, Гарри, — сказал он. Мрачное выражение лица подчеркивало силу разочарования. — Я хочу надеяться, что ты преувеличиваешь сложность задачи. Верю, что удача придет к тебе раньше.
— Не думаю, Дэви, не думаю… Но кто знает, может быть, и придет. Сколько у меня времени?
— До чего?
— Ну, пока откроется выход, о котором ты говорил?
Торн принял этот вопрос как уступку и обрадовался.
— Немного, совсем немного. Но если ты будешь со мной, тебе хватит.
— Я подумаю над твоими словами.
— Поздравляю, — совсем уже весело сказал Торн, протягивая на прощанье руку. — Ты становишься реалистом.
Еще через несколько минут донесся гул двигателей «Сатурна», вырывавшегося из водной пучины.
12
Мысль о том, что в эпоху ДМ, мими и витагена управлять миром должны ученые, стоящие над кокерами, боулзами и невежественными массами, сложилась у Торна не сразу. Он еще долгое время мечтал стать исследователем, независимым от торгашей, генералов и политиканов. Он считал себя ученым, способным не только работать на бизнесменов, но и совершать великие открытия. Для этого нужно было лишь освободиться от мертвой хватки корпорации, создать свою грандиозную лабораторию и без спешки, не отвлекаясь на пустяки, углубиться в работу.
Часто казалось, что мечта вот-вот станет реальностью. Он уже был достаточно богат и прославлен. Оставалось только выполнить последнее задание Боулза, и можно будет уйти в отставку, продать акции и пуститься в свободный полет творческого поиска. Но женитьба на Сю и открывшийся вслед за этим свободный доступ в высшие круги общества вызвали у Торна новые потребности, новые расходы, новые неотложные дела. Желание расстаться с «Мэшин-мен компани» становилось все менее выполнимым.
Доброжелательное отношение Кокера и Боулза, как и прежде, льстило его самолюбию, но не мешало ему чувствовать свое интеллектуальное превосходство, свою обособленность от их деляческой возни вокруг прибылей и убытков. Он стал своим человеком среди самых богатых и влиятельных людей, проникся их интересами, но не мог не видеть их скудоумного эгоизма.
Последний разговор с Боулзом убедил его, что война близка и неотвратима. Торн даже признал ее целесообразность. Но никак не мог примириться с мыслью, что колоссальные жертвы, которые будут принесены, снова приведут к господству тех же алчных делателей денег и военных психопатов. Постепенно он пришел к выводу, что война будет оправдана только в том случае, если во главе общества встанут творцы новой технологии.
Нельзя допустить, чтобы совершенные машины, каждая из которых умнее всех кокеров и боулзов, вместе взятых, остались только орудиями наживы и убийства. Торн уже видел будущее всемирное правительство во главе… (а почему бы нет?) с доктором Дэвидом Торном. Этот проект захватил его. Он решил, что мими-солдаты, которых требовал Боулз, могут действительно пригодиться не только во время войны, но и позже, когда нужно будет укрощать тех же боулзов.
В планах Торна на будущее витаген занимал особое место. В свое время, когда только появились сообщения о новых руках Силвера, Боулз заинтересовался этим феноменом и с пристрастием допросил Торна. Его, разумеется, интересовало только одно — нельзя ли использовать новый материал для достижения тех же целей. Торну было ясно, что генерал не остановится ни перед чем, чтобы добыть секрет витагена. Поэтому он не скрыл, что знает лабораторию, в которой работают над этой проблемой, что он сам был причастен к ней, и даже преувеличил свою осведомленность. Он вовсе не хотел, чтобы Лайт стал жертвой кокеровской машины промышленного шпионажа, а витаген приобщен к арсеналу Боулза.
Торн отлично помнил все, что говорил Лайт о могуществе тех живых существ, которые будут созданы из бессмертной материи. Как ни туманно будущее чева, но с ним нельзя будет не считаться, когда он станет реальностью. Вполне возможно, что именно это открытие окажется наиболее важным для общества, руководителями которого станут великие ученые. Лайта и его витаген обязательно нужно спасти, но вовсе не для Боулза.
Торн убедительно растолковал генералу, что витаген пока пригоден для мелких поделок, вроде отращивания конечностей, а для того, чтобы из него сконструировать людей-исполнителей, потребуются десятилетия. Это был удачный ход. Боулз и слышать не хотел об открытиях, на реализацию которых потребуются годы. Отсчет времени он вел только на месяцы и недели. Обязав Торна на всякий случай следить за дальнейшими успехами лаборатории Лайта, он потерял к витагену всякий интерес и стал еще больше торопить с выпуском мими-солдат.
Путь, по которому Торн шел, упрощая мэшин-мена для нужд торговли, не годился. Нужно было коренным образом изменить схему — освободить конструкцию от навязанных Лайтом принципов. И следов не должно остаться от критериев пользы и вреда, добра и зла! Убрать к чертям все аналитические блоки и сдерживающие центры. Сохранить только долгосрочную память, сообразительность и быстроту реакции.
Выросла гора новых технологических трудностей, преодолеть которую без помощи ДМ было невозможно. Но Торн знал, что думающие машины не смогут работать над системой, более примитивной, чем та, которая уже существует. Они ушли слишком далеко, чтобы самим стать слепыми исполнителями. К тому же проект мими-солдат должен был остаться совершенно секретным. Об этом Боулз напоминал неоднократно. Никакой информации об их рождении не должно было остаться в машинной памяти. Кто знает, когда и как она может всплыть на поверхность и стать достоянием чужих ушей.
Пришла спасительная идея расчленить задуманную конструкцию на ряд локальных задач и передать их для решения ученым-мими, работавшим в разных лабораториях. Никто из них не сможет догадаться, да и не станет допытываться о конечном результате своих расчетов и разработок. А когда будут готовы отдельные узлы, их сборку проведут в автоматизированных цехах обычные роботы.
Сообщение Зюдера о том, что «Мэшин-мен ком-пани» приступила к изготовлению новой модификации мими с необычными свойствами, Лайт и Милз выслушали молча, не перебивая вопросами и не выразив удивления. Они словно ждали этого.
— Эйб сразу заподозрил недоброе, — говорил Зюдер. — Блок, который ему поручили рассчитать, несомненно входил в систему интеллекта, но выглядел как преднамеренно изуродованный. Эйб снесся со своими коллегами из других лабораторий, получил от них информацию о новых заданиях, которыми их загрузили, и воссоздал вот эту конструкцию.
Зюдер повернул ободок кольца на безымянном пальце, и на экране засветилась видеозапись нескольких схем, даже на взгляд специалиста весьма сложных и запутанных. Как всегда, на помощь пришла Минерва.
— Мэшин-мен, построенный по этой схеме, только внешним видом не будет отличаться от обычных мими. Принцип, определяющий его деятельность: «Услышал — выполняй!» Настраивается на голос одного человека. Вся сила интеллектуальных блоков направлена на лучшее выполнение полученного приказа. Оценивать свои действия и предвидеть их результаты не способен.
Для подтверждения своих выводов Минерва останавливалась на отдельных узлах схемы, объясняя их назначение и связь с общим замыслом.
— Автору проекта удалось соединить несовместимые функции, — продолжала Минерва, — мощный интеллект с неразумным поведением, обостренную сообразительность — с безрассудным послушанием.
— Можно подумать, что Торн создавал этого монстра по своему образу и подобию, — усмехнулся Милз.
— Как по-твоему, Мин, с какой целью создается эта разновидность мими? — спросил Лайт.
— Цель может быть только одна — использовать мэшин-монстра для злонамеренных действий. Он будет очень опасным для всех, кто окажется неугодным его хозяину.
— Это заключение совпадает с мнением Эйба, — сказал Зюдер. — Он тоже считает, что в руках преступников мэшин-монстр превратится в средство выполнения любых злодейских планов.
— Что он предлагает?
— Эйб спрашивает: остается ли в силе запрет на самостоятельные действия его соратников?
Ответ на этот вопрос не мог прийти сразу. Было совершенно ясно, что производство мими-исполнителей связано с надвигающейся войной. Эйб со своими коллегами может, конечно, саботировать заказ, всячески замедлять его выполнение или сорвать совсем. Но приведет это лишь к одному — разоблачению Зюдера и к демонтажу Эйба. Потеряется с таким трудом налаженный контакт с кузницами войны. Окупится ли эта потеря временной оторочкой появления механизированных монстров?
— Я думаю, Гарри, что ничего менять не нужно, — сказал Милз. — Пусть Эйб работает, как работал. По крайней мере мы будем знать, когда эти чудовища по явятся на свет и куда их направят. Схему Торн придумал, и помешать ему реализовать ее мы не можем.
— А если мы потеряем их след? — спросил Зюдер. — Поможем создать когорту убийц, их увезут в неизвестном направлении… Кто их потом остановит?
— Есть и такая опасность, — согласился Милз. — Нужно оценить — какая больше?
Лайт слушал и молчал. В глазах его отразилась та тягостная растерянность, которая всегда охватывала его, когда жизнь ставила трудные вопросы, отвлекавшие от теоретических проблем. Но уйти от них он уже не мог, — нужны были ответы.
— Все мими, — напомнил он, — обладают двух сторонней телесвязью. Вряд ли монстр будет лишен ее. Это очень затруднило бы управление им.
— Такая связь предусмотрена и этой схемой, — подтвердила Минерва. — Но она ограничена — соединяет мэшин-мена только с его хозяином.
Часто казалось, что мечта вот-вот станет реальностью. Он уже был достаточно богат и прославлен. Оставалось только выполнить последнее задание Боулза, и можно будет уйти в отставку, продать акции и пуститься в свободный полет творческого поиска. Но женитьба на Сю и открывшийся вслед за этим свободный доступ в высшие круги общества вызвали у Торна новые потребности, новые расходы, новые неотложные дела. Желание расстаться с «Мэшин-мен компани» становилось все менее выполнимым.
Доброжелательное отношение Кокера и Боулза, как и прежде, льстило его самолюбию, но не мешало ему чувствовать свое интеллектуальное превосходство, свою обособленность от их деляческой возни вокруг прибылей и убытков. Он стал своим человеком среди самых богатых и влиятельных людей, проникся их интересами, но не мог не видеть их скудоумного эгоизма.
Последний разговор с Боулзом убедил его, что война близка и неотвратима. Торн даже признал ее целесообразность. Но никак не мог примириться с мыслью, что колоссальные жертвы, которые будут принесены, снова приведут к господству тех же алчных делателей денег и военных психопатов. Постепенно он пришел к выводу, что война будет оправдана только в том случае, если во главе общества встанут творцы новой технологии.
Нельзя допустить, чтобы совершенные машины, каждая из которых умнее всех кокеров и боулзов, вместе взятых, остались только орудиями наживы и убийства. Торн уже видел будущее всемирное правительство во главе… (а почему бы нет?) с доктором Дэвидом Торном. Этот проект захватил его. Он решил, что мими-солдаты, которых требовал Боулз, могут действительно пригодиться не только во время войны, но и позже, когда нужно будет укрощать тех же боулзов.
В планах Торна на будущее витаген занимал особое место. В свое время, когда только появились сообщения о новых руках Силвера, Боулз заинтересовался этим феноменом и с пристрастием допросил Торна. Его, разумеется, интересовало только одно — нельзя ли использовать новый материал для достижения тех же целей. Торну было ясно, что генерал не остановится ни перед чем, чтобы добыть секрет витагена. Поэтому он не скрыл, что знает лабораторию, в которой работают над этой проблемой, что он сам был причастен к ней, и даже преувеличил свою осведомленность. Он вовсе не хотел, чтобы Лайт стал жертвой кокеровской машины промышленного шпионажа, а витаген приобщен к арсеналу Боулза.
Торн отлично помнил все, что говорил Лайт о могуществе тех живых существ, которые будут созданы из бессмертной материи. Как ни туманно будущее чева, но с ним нельзя будет не считаться, когда он станет реальностью. Вполне возможно, что именно это открытие окажется наиболее важным для общества, руководителями которого станут великие ученые. Лайта и его витаген обязательно нужно спасти, но вовсе не для Боулза.
Торн убедительно растолковал генералу, что витаген пока пригоден для мелких поделок, вроде отращивания конечностей, а для того, чтобы из него сконструировать людей-исполнителей, потребуются десятилетия. Это был удачный ход. Боулз и слышать не хотел об открытиях, на реализацию которых потребуются годы. Отсчет времени он вел только на месяцы и недели. Обязав Торна на всякий случай следить за дальнейшими успехами лаборатории Лайта, он потерял к витагену всякий интерес и стал еще больше торопить с выпуском мими-солдат.
Путь, по которому Торн шел, упрощая мэшин-мена для нужд торговли, не годился. Нужно было коренным образом изменить схему — освободить конструкцию от навязанных Лайтом принципов. И следов не должно остаться от критериев пользы и вреда, добра и зла! Убрать к чертям все аналитические блоки и сдерживающие центры. Сохранить только долгосрочную память, сообразительность и быстроту реакции.
Выросла гора новых технологических трудностей, преодолеть которую без помощи ДМ было невозможно. Но Торн знал, что думающие машины не смогут работать над системой, более примитивной, чем та, которая уже существует. Они ушли слишком далеко, чтобы самим стать слепыми исполнителями. К тому же проект мими-солдат должен был остаться совершенно секретным. Об этом Боулз напоминал неоднократно. Никакой информации об их рождении не должно было остаться в машинной памяти. Кто знает, когда и как она может всплыть на поверхность и стать достоянием чужих ушей.
Пришла спасительная идея расчленить задуманную конструкцию на ряд локальных задач и передать их для решения ученым-мими, работавшим в разных лабораториях. Никто из них не сможет догадаться, да и не станет допытываться о конечном результате своих расчетов и разработок. А когда будут готовы отдельные узлы, их сборку проведут в автоматизированных цехах обычные роботы.
Сообщение Зюдера о том, что «Мэшин-мен ком-пани» приступила к изготовлению новой модификации мими с необычными свойствами, Лайт и Милз выслушали молча, не перебивая вопросами и не выразив удивления. Они словно ждали этого.
— Эйб сразу заподозрил недоброе, — говорил Зюдер. — Блок, который ему поручили рассчитать, несомненно входил в систему интеллекта, но выглядел как преднамеренно изуродованный. Эйб снесся со своими коллегами из других лабораторий, получил от них информацию о новых заданиях, которыми их загрузили, и воссоздал вот эту конструкцию.
Зюдер повернул ободок кольца на безымянном пальце, и на экране засветилась видеозапись нескольких схем, даже на взгляд специалиста весьма сложных и запутанных. Как всегда, на помощь пришла Минерва.
— Мэшин-мен, построенный по этой схеме, только внешним видом не будет отличаться от обычных мими. Принцип, определяющий его деятельность: «Услышал — выполняй!» Настраивается на голос одного человека. Вся сила интеллектуальных блоков направлена на лучшее выполнение полученного приказа. Оценивать свои действия и предвидеть их результаты не способен.
Для подтверждения своих выводов Минерва останавливалась на отдельных узлах схемы, объясняя их назначение и связь с общим замыслом.
— Автору проекта удалось соединить несовместимые функции, — продолжала Минерва, — мощный интеллект с неразумным поведением, обостренную сообразительность — с безрассудным послушанием.
— Можно подумать, что Торн создавал этого монстра по своему образу и подобию, — усмехнулся Милз.
— Как по-твоему, Мин, с какой целью создается эта разновидность мими? — спросил Лайт.
— Цель может быть только одна — использовать мэшин-монстра для злонамеренных действий. Он будет очень опасным для всех, кто окажется неугодным его хозяину.
— Это заключение совпадает с мнением Эйба, — сказал Зюдер. — Он тоже считает, что в руках преступников мэшин-монстр превратится в средство выполнения любых злодейских планов.
— Что он предлагает?
— Эйб спрашивает: остается ли в силе запрет на самостоятельные действия его соратников?
Ответ на этот вопрос не мог прийти сразу. Было совершенно ясно, что производство мими-исполнителей связано с надвигающейся войной. Эйб со своими коллегами может, конечно, саботировать заказ, всячески замедлять его выполнение или сорвать совсем. Но приведет это лишь к одному — разоблачению Зюдера и к демонтажу Эйба. Потеряется с таким трудом налаженный контакт с кузницами войны. Окупится ли эта потеря временной оторочкой появления механизированных монстров?
— Я думаю, Гарри, что ничего менять не нужно, — сказал Милз. — Пусть Эйб работает, как работал. По крайней мере мы будем знать, когда эти чудовища по явятся на свет и куда их направят. Схему Торн придумал, и помешать ему реализовать ее мы не можем.
— А если мы потеряем их след? — спросил Зюдер. — Поможем создать когорту убийц, их увезут в неизвестном направлении… Кто их потом остановит?
— Есть и такая опасность, — согласился Милз. — Нужно оценить — какая больше?
Лайт слушал и молчал. В глазах его отразилась та тягостная растерянность, которая всегда охватывала его, когда жизнь ставила трудные вопросы, отвлекавшие от теоретических проблем. Но уйти от них он уже не мог, — нужны были ответы.
— Все мими, — напомнил он, — обладают двух сторонней телесвязью. Вряд ли монстр будет лишен ее. Это очень затруднило бы управление им.
— Такая связь предусмотрена и этой схемой, — подтвердила Минерва. — Но она ограничена — соединяет мэшин-мена только с его хозяином.