Лаврова Ольга. Он где-то здесь

   На Петровке Снежкова уже не «вамп», а напуганная и страдающая женщина. Выплакаться не дали, ничего тол­ком не объяснили…
   – Не пойму, зачем вы сначала все отрицали, Таисия Николаевна, – говорит Знаменский.
   – А если жена подослала? – она делает жест в сторо­ну Томина.
   Тот сидит в уголке с видом человека, который больше ни во что не вмешивается.
   – Ну-у, частных сыщиков у нас нет… Вы давно встре­чаетесь с Артамоновым?
   – Год два месяца.
   – Кто-нибудь «сосватал»?
   – Нет, голоснула на шоссе, Толя подвез, ну и…
   – Ясно. Скажите, что вам известно о его работе?
   – О работе?.. – Женщина пожимает плечами.
   – Скрывал?
   – Кажется, по линии часов что-то… Управляю, гово­рит, ходом времени. Захочу – назад пущу. Хохмил.
   – А какие-нибудь побочные занятия? Приработки?
   – Я ему не благоверная. Не отчитывался.
   – С неблаговерными порой откровенней, Таисия Ни­колаевна.
   Снежкова молчит и опять нервно пожимает плечами.
   – Ну, хорошо, вернемся к дню гибели Артамонова. Пожалуйста.
   – А чего еще рассказывать? – подрагивает она губа­ми. – Побыл-то всего ничего. В четыре уже позвонил домой и засобирался.
   – У вас городской телефон?
   – Через восьмерку.
   – Артамонов с женой разговаривал?
   – Нет, не с женой… Он ее сестре звонил.
   – О чем?
   – Не хотел к теще идти… А эта Аля разоралась, он и поехал…
   Чувствуя близкие слезы, Пал Палыч переглядывается с Томиным, тот выходит в коридор. Дергает одну дверь, другую, бормочет с досадой:
   – Разбежались!
   В криминалистической лаборатории Кибрит тоже стя­гивает халат – собирается домой. Звонит телефон.
   – Да… – снимает она трубку. – Валерьянки нет, Шурик. С вами сегодня хоть аптечку заводи!.. Хорошо, попробую что-нибудь найти.
   За прошедшие минуты в тоне Снежковой появилась истерическая агрессивность.
   – Это мое совершенно личное дело! – заявляет она Знаменскому.
   – Таисия Николаевна, я спросил лишь о характере ваших отношений.
   – А чего спрашивать?! Чего вы от меня добиваетесь?! Сами не понимаете, какие бывают отношения, если от жены гуляют? Я про это с мужчиной говорить не могу!! Вообще лучше ничего не говорить! – Снежкова утыкает­ся лицом в ладони и бурно плачет.
   За ее спиной отворяется дверь, входят Кибрит и Томин. Пал Палыч жестами просит Кибрит побыть со Снежковой, успокоить ее.
   – Я вас позову, – шепчет Кибрит.
   Мужчины выходят.
   Когда Снежкова отнимает руки от лица, она видит на месте Знаменского женщину.
   – Вы тоже следователь?
   – Нет, я эксперт. Но случайно в курсе: меня посыла­ли на место аварии для осмотра.
   – Ой… Вы Толю видели?
   – Да.
   – Он… сильно мучился?
   – Нет, по счастью. Все случилось мгновенно… И лицо совсем не пострадало. Он, наверно, даже испугаться не успел.
   – Когда сюда ехали, видели этот поворот. Толя столько ездил, даже поддатый… Он с закрытыми глазами мог! И вдруг… Судьба, что ли?..
   – Да, странно… Как вас зовут?
   – Тася. А вас?
   – Зина, – с едва уловимой заминкой отвечает Киб­рит, решив не разрушать возникшего к ней доверия Снежковой.
   – Замужем?
   – Замужем.
   – И как у вас? – нащупывает Снежкова почву для общения.
   – Ну… всяко бывает… – Кибрит предлагает собесед­нице почувствовать себя на равной ноге. – Вы его люби­ли, Тася?
   – Это трудно сказать… Наверное, любила, если реву… А другой раз глаза бы не глядели…
   Вздыхая и сморкаясь, она начинает изливать душу.
   – Знаете, сперва он мне до того понравился, совер­шенно удивительно! Чего-нибудь сделает и покраснеет, представляете? Игорька привозил. С рук у меня не слезал, такой ребенок ласковый. Теперь вырастет – забудет… Мать, Галина эта, раз его наказала, а он ей: Тася, говорит, лучше… А потом… Даже не знаю, как расска­зать… Что-то ему вступило – не угодишь… Разврата захо­телось, – почти шепчет Снежкова. – Представляете? А что я такое могу? Я ж не какая-нибудь! Уличная я, что ли?.. Если, говорит, все обыкновенно, то я и в законном браке имею, а ты научи меня прожигать жизнь. Вы пони­маете? Нет, вы не подумайте, Зина, он был хороший. Если за ним что подозревают – это неправда! Толя был очень хороший. Попроси – все отдаст. Честно. Такие подарки дарил! А недавно вдруг мебель привез. Я даже подумала, может, имею перспективу. Не к жене привез – ко мне. Дом обставляет… Господи, как его угораздило на том повороте?!
   Во время разговора Знаменский и Томин топчутся в коридоре. Из кабинета появляется Кибрит, кивает Пал Палычу: можешь допрашивать.
   Знаменский уходит к себе.
   – Я сейчас, Паша, – говорит Томин. – Что ска­жешь? – спрашивает он у Кибрит.
   – Ничего.
   – За двадцать минут ничего?
   – Шурик, тайна исповеди!..
   Снежкова успокоилась и стала словоохотливей. Уви­дев на столе чемодан, она с грустью говорит:
   – Толя часто с ним ездил, служебные документы носил.
   – Вы их видели?
   – Зачем мне их смотреть?
   – Таисия Николаевна, женщины ведь наблюда­тельны.
   – Ну?
   – Как вам кажется, Артамонов приезжал прямиком из города? Или заворачивая еще куда-то в округе?
   – Трудно сказать, – отвечает Снежкова после разду­мья. – Но чего ему в округе делать?
   – А часто он звонил от вас? На службу или друзьям?
   – Нет, только жене: «Галочка, задержусь, работаю с Климовым». Я после шутила: приезжай, говорю, работать с Климовым, я соскучилась.
   Знаменский с досадой убирает в сторону чемо­дан, вошедший Томин понимает, что допрос почти бесплоден.
   – Вам не случалось бывать у знакомых Артамонова или принимать их у себя?
   – Привозил одного старика как-то. Не помню, как зовут.
   – Плешивый и носатый? – полувопросительно встав­ляет Томин, имея в виду владельца Абы.
   – Да. И еще Антона. Это уже весной. Друг его. Тоже знаете?
   Пал Палыч и Томин оживляются при имени Антон.
   – Пожалуйста, все, что припомните.
   – Ну, Толя заранее сказал, что будет гость, и давай, мол, постарайся встретить на высшем уровне. Хорошо, у соседки свинья опоросилась. Пришлось кланяться. Сдела­ла я молочного поросенка заливного, пальчики обли­жешь. Парад, конечно, навела…
   Воспоминание относится к разряду приятных, и Снежкова погружается в него с удовольствием.
   …За празднично накрытым столом сидят Артамонов и Бардин. Звучит музыка. Прифранченная хозяйка играет глазами и мечется между кухней и гостями. Бардин холод­новато любезен, его забавляют старания Артамонова про­извести впечатление.
   – Как тебе Тася?
   Бардин улыбается Снежковой, та, прервав хлопоты, ждет оценки.
   – Красивая женщина, хорошая хозяйка. Чего еще желать?
   – Благодарю за комплимент, – воркует Снежкова. Бардин представляется ей весьма привлекательным муж­чиной.
   – Валяй, соблазняй его, валяй! – смеется Артамонов и подталкивает ее к шурину.
   – Попозже, – обещает Снежкова.
   – Сначала гарнитур посмотрим, – решает Арта­монов.
   Хозяйка отпирает им комнату, загроможденную до­рогим кабинетным гарнитуром. Мебель просто составлена сюда, книжный шкаф без книг, письменный стол без единой бумажки.
   Артамонов с победоносной ухмылкой плюхается в кресло.
   – Сила?
   – Зачем тебе?
   – Ну… красиво, приятно. Посижу, о чем-нибудь по­думаю.
   – Подумать тебе полезно, – со скрытым раздражени­ем роняет Бардин…
   – Я слушаю, Таисия Николаевна, – прерывает Пал Палыч воспоминания Снежковой.
   – Знаете, Толя чувствовал свою гибель! – вдруг вы­паливает она. – Такой был тоскливый и никак не хотел ехать! Перед дорогой он зашел в кабинет…
   …На диван брошены плащ, шляпа и пресловутый чемодан. Артамонов бесцельно бродит по комнате, отре­шенно разглядывая пустые полки и голый стол, трогает пальцем верхнюю доску шкафа.
   – Неизвестно, откуда пыль, – бормочет Снежкова. Прислонясь к косяку, она наблюдает за Артамоновым. Тот садится в кресло, подпирает голову кулаком и зас­тывает.
   – Толюшка! – не выдерживает женщина. – Ну чего ты так переживаешь?!
   – Не мешай. Я думаю о жизни.
   От непривычности ответа Снежкова теряется…
   – Я, говорит, думаю, – повторяет она теперь Зна­менскому и Томину. – «Не мешай думать», понимаете? Он предчувствовал! Он как знал!
   – Умоляю вас не плакать! – вскакивает Томин. – Поговорим о другом. Вот вы познакомились. Кстати, где? Голосовали ближе к городу или уже недалеко от поселка?
   – А при чем поселок? Я к тете ездила в Сосновку. Это по Киевскому. На возвратном пути Толя и подвез.
   – Он был с чемоданом? – спрашивает Знаменский. Оба настороженно ждут ответа.
   – Да, спереди в ногах мешался. («Заладили с этим чемоданом», – думает она в раздражении).
   Наутро после допроса в кабинете Знаменского прово­дится опознание. Как положено, вместе с двумя другими мужчинами того же примерно возраста и комплекции Снежковой показывают Бардина.
   – Знаете ли вы кого-либо из этих людей? – обраща­ется Пал Палыч к Снежковой.
   – Да, в середине – Антон.
   «Зачем нужна столь официальная процедура? – дума­ет она. – Может быть, она чревата опасностью для обхо­дительного, любезного Антона?» И, глядя на него с неловкостью, Снежкова добавляет:
   – Извините…
   – Пожалуйста, Тася, пожалуйста, – иронически улы­бается тот.
   Звонит городской телефон.
   – Минуточку, – говорит Пал Палыч в трубку и кла­дет ее на стол.

 

* * *

   Артамонова позвонила Знаменскому из дому, по на­стоянию сестры. И теперь объясняет следователю причи­ну своего звонка. Прижав трубку к уху, Артамонова ждет, пока Пал Палыч освободится.
   – Товарищ Знаменский?.. Это Артамонова. Простите, что мешаю, но каждый день неизвестности – для меня мука!.. Приедете?.. – Предложение Знаменского неожи­данно. – Нет, пожалуйста, раз вы считаете… Я немного нездорова, застанете в любое время. До свидания.
   – Сюда?! – всплескивает руками Бардина.
   – Да.
   – Галочка, только не пугайся, это, наверно, с обыском.
   Артамонова своим характерным жестом вскидывает руки к вискам.
   – Боже, до чего я дожила!
   – Где у тебя фотографии, письма? Я унесу, чтобы не рылись. Хоть это!
   – Нет, Аля. Пусть обыскивают! Мне прятать нечего.
   Бардина понимает, что ей надо как-то подготовить сестру.
   – Галочка, родная… – начинает она, терзаясь тем, что предстоит выговорить. – Это ужасно, но я наконец должна тебе рассказать кое-что… Лучше уж я…

 

* * *

   – Весьма пышная церемония, – улыбается Бардин, оставшись после опознания с Пал Пальнем. – И велика вам радость, что Толя возил меня к своей бабенке?
   – Возил, между прочим, на «Волге», показывал до­рогую мебель и так далее. Следовательно, вы знали о его второй, тайной жизни.
   – Хм… Один – ноль.
   – И безусловно догадывались, что дело не чисто. Человек вы неглупый, бывалый.
   – Даже сиделый, – замечает Бардин, поняв, что Пал Палычу известно о его судимости.
   – Да, не скрою, поинтересовался вашим прошлым.
   – И представляете, что я за фрукт, – это звучит в вашем голосе.
   – Разубедите, если не так.
   – Хорошо, – помолчав, соглашается Бардин и, решившись, рассказывает уже без понуканий. – Зало­жили меня тогда собственные коллеги. Два резвых мо­лодых человека сдали органам. Я был слишком силь­ный конкурент. Но я успел сесть, когда за валютные операции еще давали два года. Пока за проволокой – казалось ужасно много. Но едва приехал домой – указ: до высшей меры. И читаю в газете, что те резвые молодчики пошли под вышку. Представляете, что я чувствовал?
   – Надеюсь, не только злорадство?
   – Что вы! Готов был благодарить за прежнюю под­лость! Решил: стоп! Судьба подарила жизнь – но четко предостерегла. Не скажу, что я суеверный, но мистичес­кое было ощущение. Да… Ну, вспомнил свое музыкальное образование, пристроился работать, женился. Теперь вот средней руки организатор в области легкой музыки. Как валютчик был гораздо талантливей. Но зато на каком боку лег, на том и просыпаюсь.
   – Ладно, верю. Но тогда я спрашиваю вас, спраши­ваю человека, который со всем этим покончил: зачем вы меня путали разными баснями?
   – Старый служака, что вел мое дело, твердил клас­сическую фразу: «Следствию все известно, советую при­знаться». Сейчас следствию, видимо, почти ничего не известно, и все равно советуют признаться… – Бардин говорит скорее грустно, чем насмешливо. – Вы не учи­тываете одного обстоятельства, Пал Палыч. В происходя­щей драме центральное лицо – не я, не вы, не погибший Толя, а его жена, Галина. Вам – служба, мне – семейные неприятности. Над ней же в буквальном смысле разверз­лось небо! Не встречал человека, настолько помешанно­го на честности и долге. Обычной женщине стыдно, скажем, не иметь модного пальто. Галине стыдно иметь что-нибудь, чего у других нет!
   – А чем плохо?
   – Скучно! Я к ней очень привязан – выросла на глазах. Но скучно. Ходячая добродетель.
   – Она знает про вашу судимость?
   – К сожалению.
   – И не верит в ваше перерождение.
   – Она верит, что горбатого могила исправит. – В его тоне застарелое раздражение. – Думаете, мы с Алей сочинили про находку в расчете на какое-то там вознаг­раждение? – Он машет рукой. – Да Галина и не взяла бы ни за что! Чужие деньги. Но… ее надо понять. Смерть, похороны – это она перенесла стоически. Выходит, с одной стороны, – железный характер. А в то же время ее свалить ничего не стоит. Расскажи я про Анатолия всю правду – сразу, и неизвестно, где потом искать: в пси­хушке или под трамваем! Так что мы больше Галине голову морочили, не вам. Чтобы на тормозах, понимаете? К тому же надо было чем-ничем сдвинуть ее с идеи, будто я свернул на старую дорожку и Анатолия потянул.
   – Давайте поближе к протоколу.
   Бардин кивает.
   – Значит, так. Узнав об аварии, я объяснил своей жене вероятное происхождение обнаруженных денег. Она, естественно, ничего не подозревала.
   – Совсем уж ничего?
   – Только то, что Толя погуливает, – твердо говорит Бардин. – Ей и того хватало, чтобы волчицей рычать… Так вот, мы взвесили возможную реакцию Галины Артамоновой – и изобрели историю с находкой.
   Знаменский коротко записывает.
   – Но вы еще прежде сымпровизировали заем на ка­тер, – напоминает он.
   – Сами спровоцировали, Пал Палыч, – усмехается Бардин. – Притворились простачком, грех было не по­пробовать. Я только с суммой ошибся, а так-то Климов – лакомый кусок, чтобы отманить следствие в сторону.
   – Вы имеете в виду его приятеля Муромского?
   – Раскопали? Обидно, что не увлеклись этой версией. Вы бы в ней увязли как в болоте!
   – Потому и не увлеклись. О Муромском вы слышали от Артамонова?
   – Ну да. Климов – Толе, Толя – мне.
   – Сколько усилий, чтобы пощадить нервы своей род­ственницы!
   – Есть ехидное подозрение, если позволите… Вы тоже щадите ее нервы?
   – Следственная хитрость, – парирует Пал Палыч. – Да?.. – берет он трубку зазвонившего телефона. – Еще тут, Саша, заходи, – приглашает он Томина.
   – Антон Петрович, а не проще ли было удержать Артамонова, чем теперь вот…
   – Прошляпил. Несколько месяцев был на гастролях, вернулся, вижу: глаза в разные стороны. Раньше, правда, проскальзывало: серое существование и ничего не имею, другие берут от жизни. Явно с чужого голоса, я не придавал значения. Конечно, поговорили. Объяснил ему, что он не создан для коммерции, тем более с Галиной под боком. Попусту. Уже понесло.

 

* * *

   В ожидании приезда Знаменского между сестрами про­исходит тяжелое объяснение.
   – Не могу понять, – шепчет Артамонова уже в изне­можении от всего, что пришлось услышать. – Как – вторая машина?
   – Новая, Галочка, «Москвич» в гараже стоит целехонький… – Бардина всхлипывает. – И никто с Толей не ехал. Вещи в машине были его собственные.
   Некоторое время обе молчат. Артамонова сидит на­пряженно, крепко ухватившись за подлокотники, будто кресло вот-вот уплывет из-под нее.
   – Все время притворялся… лгал… Он же не был та­кой… раньше… Добрый… веселый… Он хороший был, Аля… Нет, я не понимаю… Помнишь, как мы первый раз поехали на «Москвиче»?
   – Позапрошлым летом, – сквозь слезы отзывается Бардина.
   – Да, – шепчет Артамонова, – позапрошлым летом.
   …Это был для Артамонова день торжества, день сбыв­шейся мечты: его горбатенький «москвичек», возрожден­ный из груды лома, резво и полноправно катил по улицам города.
   – Ты замечаешь, как берет с места? – спрашивал. Артамонов сидевшего рядом Бардина. – Замечаешь?
   – Мм, – одобрительно мычал тот, чтобы не омрачать Анатолию лучезарного настроения.
   – Теперь я буду тормозить, обрати внимание… Сила?
   – Толька, я не автомобилист!
   – Но ездишь же ты в такси, например. Неужели не видишь разницы?
   – Вижу, – засмеялся Бардин. – В такси коленками не упираешься…
   – А, перестань! Это все, – Артамонов пренебрежи­тельным жестом обвел поток машин, – по сравнению с моим «жучком» – дрянь, будь уверен! Заводская сборка, скорей-скорей, колеса крутятся и ладно. А у меня, Анто­ша, ручная подгонка, предел точности. Не мотор – хронометр!
   Пока Артамонов хвастался машиной, сестры на зад­нем сиденье забавляли Игорька.
   – Как ему – нравится машина? – спросил Арта­монов.
   – Улыбается, – весело ответила жена.
   Артамонов нашел местечко на стоянке, все вышли и направились к воротам парка.
   Артамонов раз-другой оглянулся на ходу полюбовать­ся «жучком». Нет, безусловно, всякие там «Жигули» и «Волги» меркнут рядом с его сокровищем!..
   В парке буйно цвели клумбы, дети толпились вокруг аттракционов.
   – Эх, – сказал Артамонов, минуя мужчин, сгрудив­шихся возле пивного ларька, – теперь уже и кружечку не пропустишь: за рулем! – Но прозвучало это не сожалею­ще, а, напротив, блаженно…
   Вертелась детская карусель, визжали малыши, проно­сясь на лошадках мимо ожидающих за оградой мам и бабушек. На руках у Артамоновой таращился Игорек, завороженный пестрым зрелищем.
   И вдруг скрежет, вращение замедлилось. Карусель остановилась.
   – Слазьте, ребята! – возник откуда-то дюжий му­жик. – Поломка!
   Ребятишки слезать не хотели, те, кто ждал своей очереди, галдели, не желая расходиться. Кто-то из взрос­лых потребовал вызвать техника.
   Артамонов нырнул под ограду и направился к «кару­сельному начальству». О чем-то они там заспорили, му­жик замотал головой, но потом все же допустил добро­вольного ремонтника к механизму.
   – Дяденька пошел чинить? – спросил Артамонову тоненький голосок.
   – Да, – улыбнулась та.
   – А он починит?
   – Починит.
   И действительно починил. Разве мог он видеть чье-то огорчение в такой счастливый для себя день?
   Снова кружилась карусель и радовалась детвора. Арта­монова ласково и спокойно смотрела на мужа, оттирав­шего запачканные руки.
   Как все было хорошо!..
   И как теперь все ужасно…
   – Зачем?.. Зачем?.. Зачем?.. – повторяет Артамонова в пространство. – Ну зачем же?! Хоть бы спросить…
   – Аля, когда началось… все это? – глухо произносит она, помолчав.
   – Года полтора назад, – тяжело выдавливая слова, говорит сестра.
   – И ты знала?!
   – Ничего я раньше не знала! Я бы ему глаза выцара­пала! Антон уже после аварии сказал.
   – Но Антон знал! И ни слова?! Аля, этому нет назва­ния!..
   В кабинет Знаменского входит Томин.
   – Как вы только разыскали несравненную Тасю? – говорит Бардин, здороваясь. Он оборачивается к Пал Палычу и вздыхает: – Самое смешное, что все это было абсолютно ни к чему. Очень любил жену, сына. Вкусы непритязательные. Вообще простецкий, славный парень. Ему бы пахать или слесарить… Я когда-то летал ужинать в город Ереван и умудрялся получать удовольствие! На то нужен особый склад. А Толя рожден для мирных, здоро­вых радостей… В последнее время уже понял, что живет «на разрыв». Еще бы немного – и мог образумиться. Жаль, не успел.
   – Откровенный разговор? – спрашивает Томин.
   – В таких пределах, – отзывается Знаменский, пере­давая ему протокол на одном листе, пробежать кото­рый – минутное дело. – Возникают вопросы?
   – Два совсем маленьких, – невинно подыгрывает Томин. – Кто впутал вашего шурина? И во что впутал?
   Бардин, стреляный воробей, сдержанно улыбается.
   – Рад бы ответить!
   – Антон Петрович! – укоризненно восклицает Зна­менский.
   – Что поделаешь. Толя был слабовольный, да, но надежный парень, не трепло. Сочетание этих качеств, вероятно, и привлекло, понимаете?
   Томин готов отпустить сердитое замечание, Знаменс­кий останавливает его жестом.
   – Напомню одну мелочишку, Антон Петрович. Когда мы впервые обсуждали аварию на шоссе, вы поинтересо­вались: по дороге туда или обратно? Узнали, что обрат­но, и тотчас смекнули – крупная сумма!
   – Да? – машинально роняет Бардин.
   – Да. А я смекнул, что товарищ Бардин, стало быть, в курсе.
   – В самых общих чертах, Пал Палыч. Наверняка не больше вашего. Насколько понимаю, через Анатолия про­ходила туда документация, обратно – деньги. Какая-то шарашка в области.
   – По Киевскому направлению? – нажимает Томин.
   – Да, кажется.

 

* * *

   Однокомнатная квартира Артамоновых. Тут чисто, прибрано, немного голо. Обстановка до аскетизма проста. Комнату «утепляет» лишь детская кроватка, да горка игрушек на столике у окна. Единственное украшение стен – десятка два образцов чеканки разных размеров. Знаменский их задумчиво рассматривает, ожидая возвра­щения хозяйки, которая умывается в ванной.
   Первый этап разговора уже состоялся, и ее худшие опасения окончательно подтвердились.
   Артамонова входит в сопровождении собаки.
   – Простите… минутная слабость.
   – Вы увлекаетесь чеканкой? – Пал Палыч старается не выдать заинтересованности.
   – Толе нравилось. С прошлого года начал собирать… Можно не развлекать меня светской беседой. Я действи­тельно взяла себя в руки. – Она напряжена, натянута до звона, но голос ровный, глаза сухие.
   – Галина Степановна, случалось, что муж работал дома с документами?
   – Иногда приносил и что-то заполнял по вечерам. Раза два в месяц.
   «Два раза в месяц выдают, например, зарплату…» Пал Палыч машинально берет поролоновую игрушку, сжимает и следит, как она принимает прежнюю форму. Артамоновой чудится невысказанный вопрос.
   – Игорек у Аллы. Она опасалась обыска, ребенок мог испугаться. Вы будете делать обыск?
   – Если ваш муж хранил какие-нибудь бумаги… то я бы посмотрел, с вашего разрешения.
   – Письменного стола у него нет. Верстачок – вы ви­дели – и инструменты. – Она достает из шкафа две небольшие коробки. – Здесь семейные фотографии, здесь справки и квитанции… Еще вот, – поверх коробок ложится небольшая пачка поздравительных открыток и писем, перевязанная шнурком. – А это я нашла за кни­гами.
   Знаменский берет протянутый бумажник, бегло про­сматривает содержимое и возвращает: ничего важного.
   – Когда в квартире был ремонт?
   Артамонова не отвечает, делая досадливый жест.
   – Извините, – настаивает Знаменский, – но вопрос о ремонте имеет вполне определенный смысл: свежие обои и побелка могут скрывать следы тайников.
   – Ремонтировали в семьдесят восьмом, как въехали.
   – А позже муж что-нибудь переделывал?
   – Собирался оборудовать кухню. Но потом все мень­ше бывал дома и…
   Знаменский понимающе кивает.
   – Не планировал он сменить место работы?
   – Н-нет. Очень вымотался, пока был техником-смот­рителем. Не умел поддерживать дисциплину и работал за всех. Водопроводчик запил – Толя сам чинит краны. Кто-то в котельной прогулял – Толя бегает включать подкач­ку. Каждые четыре часа, круглые сутки. Говорил уже: мечтаю сидеть на стуле. Даже поступил на заочные курсы счетоводов.
   – И кончил? – оживляется Пал Палыч.
   – Кончил.
   «Значит, знаком с бухгалтерским учетом. Не это ли объясняет его функции в шарашке?» – думает Пал Палыч.
   – Сядем, Галина Степановна?
   – Пожалуйста, садитесь. Мне легче стоя… – Она к чему-то готовится. – Мне надо спросить: Толя нанес стране материальный ущерб?
   – Ну… в подобных случаях без ущерба не бывает.
   – Мой долг – возместить, насколько возможно. Я буду выплачивать! Брать дополнительную работу и вно­сить государству. Нужно написать заявление?
   Пал Палыч смотрит на нее в замешательстве. Женщи­на говорит безусловно серьезно и искренне. Есть вещи, которые нельзя имитировать.
   – Вряд ли это справедливо по отношению к вам и к сыну, – произносит он после изрядной паузы.
   – Для меня это вопрос чести и самоуважения!
   Артамонова работает секретаршей. Оплотом всех ее планов служит пишущая машинка, стоящая тут же в ожидании, когда ей придется трещать вечера и ночи напролет, чтобы «смыть позор» и «возместить ущерб».
   Наивно? Пожалуй. Даже немного комично. Но по су­ществу? Скучноватая «ходячая добродетель» в экстремальной ситуации обернулась готовностью к подвижни­честву во имя своего символа веры. И то, что до сей поры настораживало Пал Палыча, – ходульность фраз, излишний пафос – становится понятным; возникает сердечность, которой недоставало в его общении с Артамоновой.
   – Стране не нужно, чтобы вы приговаривали себя к каторжным работам! – говорит он и, видя, что та поры­вается возразить, придает голосу строгость: – Оставим идею искупления, Галина Степановна. Следствие про­должается, и пока наша общая задача довести его до конца!
   Артамонова, притихнув, ждет.
   – Мы ищем в окружении Анатолия того человека, который втянул его в темные дела. – Увидя, как женщи­на сжалась, он добавляет: – Бардина можете вычеркнуть.