Страница:
Тут уже и Гарри не выдерживает:
– Слушай, Алесь. А если все эти «ребята в красно-белых шарфах» на твоих глазах слаженно под поезд сиганут, то ты что, тоже за ними прыгнешь?
Хлопает глазищами, потом смеется:
– Ну, если редакционное задание этого потребует…
Ржем в ответ.
Оценили.
Зубастенькая.
Может быть – тьфу-тьфу-тьфу, – и вообще нашим человеком окажется.
– Смотри, – говорю, – Алесь, ты на ком-нибудь из нас цвета клубные видишь? Правильно, не видишь. Потому как задача тупо нажраться, наблевать в тамбуре, попонтоваться и провести ночь в ближайшем отделении милиции – перед нами и сейчас не стоит, и никогда раньше не стояла. Мы просто стараемся не выделяться, а спокойно приехать, спокойно сделать свое дело, поддержать команду и так же спокойно вернуться обратно. Желательно – без потерь. Андастэнд?
– Андастэнд. – кивает. – Мне так даже больше нравится.
– Ну и умница. Пошли на платформу, скоро уже состав подавать будут…
Подхватываю ее сумку, и мы идем к поездам.
Она семенит рядом:
– А в Питере где жить будем?
– Кто где, – жму плечами. – Мы с Гарри и Русланычем в «Рэдиссоне» на Невском, тебе номер – там же забронировали. Потянет твоя редакция?
– Потянет, – кивает, – вполне. А остальные ребята?
– В зависимости, – хмыкаю, – от личного достатка и текущего положения мировой экономики…
– Поня-я-ятно, а вы, значит, что-то, типа, финансовой элиты…
Резко останавливаюсь:
– Стоп, урок первый. На выездах нет никаких элит, даже «хулсы» тут – не элита. Даже «фёстлайн». Просто каждый занимается своим делом. А по жизни – все равны. Именно здесь, именно сейчас, именно в данный конкретный отрезок времени. Больше таких ошибок не допускай, ок?
– Ок, – кивает и смотрит на меня с интересом. – А в нормальной жизни, можно узнать, чем занимаешься? А то что-то лицо у тебя знакомое…
– Можно, – смеюсь, – только чуть попозже. Сейчас – некогда…
Находим нужный вагон, грузимся в купе. Все – трезвые, нормально одетые, выглядят прилично, но – проводница ощутимо напрягается. Они отличные психологи, все эти проводники, стюардессы, халдеи. Особенности естественного отбора, осложненные борьбой за выживание.
Алеся – в моем купе, естественно.
Сам билеты покупал, через свое транспортное агентство. Кроме нее – Гарри и Русланыч.
Пока она переодевается, деликатно выходим постоять в узком вагонном коридоре.
Поезд неторопливо трогается.
Из соседнего купе доносится звон стаканов, потом бешеный рев хриплых мужских глоток.
Типа – песня.
Вот ведь послал господь идиотов на мою голову…
Не могли хотя бы до МКАДа потерпеть…
У вылетевшей в коридорчик несчастной проводницы глаза от ужаса уже даже не по восемь, а по все восемнадцать копеек.
Как бы ментов не вызвала.
Надо срочно урегулировать ситуацию.
Беру барышню под локоток и аккуратно завожу ее обратно в служебное купе. Она почти не сопротивляется.
– Извините, девушка, что не представились сразу. Большинство этих милых, обаятельных господ, которые избрали своим средством передвижения ваш поезд и ваш вагон – «мясное», пардон, спартаковское хулиганье. Да-да, те самые злобные фашистские ублюдки, беспредельщики, о которых так любит писать наша доблестная демократическая пресса.
Глаза у проводницы становятся еще больше.
Странно.
Я, честно говоря, думал, что так просто не бывает.
Теперь, в очередной раз, приходится удивляться воистину безграничным возможностям человеческого организма.
Да и за локоть ее держать все труднее, дергается, зараза.
Боюсь, синяки останутся.
Придется как-то компенсировать.
Достаю стодолларовую купюру, кладу ей на столик.
Глаза барышни слегка фокусируются, взгляд становится немного более осмысленным. Да и вырываться перестала, напротив – прислушивается, что дальше скажу.
Скажу, скажу, милая.
Не волнуйся.
– В принципе, как вы знаете, наша пресса просто обожает врать. Нагло и беспардонно. Ей без вранья – ну никак нельзя. Работа такая, платят им за это самое, и это надо четко понимать. Просто потому, что правда – никому не интересна. Согласны?
Кивает. Она согласна.
Вот только пока не понимает, за что ей причитается целых сто баксов. Сейчас объясню.
– Мы, на самом деле, действительно милые и интеллигентные люди. Может быть, только немного громкие. Ну, что уж тут поделаешь, бывает. Но порядок мы вполне способны поддерживать сами. Пошумим, может, малость, но – ничего не побьем. И – никого. А если побьем, – оплатим в полном объеме. Вот только милицию не очень любим, понимаете ли…
Кивает.
Она понимает.
Милицию в нашей стране вообще мало кто любит, кроме самой милиции.
Ну еще, может, – артисты, которых в ментовской праздник с экранов телевизора не согнать.
А больше – никто.
– Так вот, милая, – смотрю ей в глаза, – если все у нас с тобой будет правильно, перед приездом в Питер получишь еще. Только не кипешись. Почувствуешь, что не справляешься сама, – стучи в третье купе, я – там. Со своими мы как-нибудь сами всегда разберемся. Если же здесь нарисуются менты, то бабки получат они. А ты получишь – проблемы. И – очень серьезные проблемы, понимаешь? Вот такая вот элементарная арифметика…
Кивает.
Она все прекрасно понимает:
– Вам стаканы нужны?
– Нужны. И еще лимончика нам под коньячок порежь. Только потоньше. С нами, видишь ли, дама. И не шлюха какая-нибудь…
Вышел из ее купе, потянулся.
Гляжу – Серега стоит, башкой укоризненно качает:
– Что, опять деньги проводнику платил?
Пожимаю плечами:
– А что делать? Я вообще-то, как ты знаешь, предпочитаю путешествовать с комфортом. А ОМОН в мое понимание слова «комфорт» – ну никак не вписывается. Я уж – и так и эдак пробовал. Не получается…
Хмыкнул, кивнул своей большой бритой головой, пообещал зайти в гости.
– Заходи, мы с Гарри совершенно чудненького коньячка в дорогу прикупили…
…Доехали, в общем-то, нормально.
Пошумели, попели, попили.
Алеся тоже оказалась не дурочкой по части коньяка.
Редакционная школа.
Сам через такую когда-то проходил…
Словом – все в порядке.
Только один небольшой инцидентик случился, но это так, мелочи.
Когда наша девушка пошла часа в три ночи в тамбур покурить.
Возвращается, а глаза – как будто Джимми Моррисона, сто лет уже назад как покойного, увидела.
Села, молчит.
Потерянная какая-то.
– Что-то случилось?
– Угу, – кивает, – случилось. Но не то, что ты думаешь.
– А что?
– Да там, – трясет волосами, – этот ваш, Гарри, в тамбуре. Пьяный в говнище. И с ним еще один, такой же. По очереди блюют в угол и, представь себе, разговаривают о концепции экзистенции у Хайдеггера…
– А, – усмехаюсь, разливая коньяк по стаканам, – это нормально. Гарри, как нажрется, всегда та-а-акую пургу гонит. Ну а атеистический экзистенциализм – вообще его любимый конек. Я ему всегда говорил, что он в середине прошлого века застрял. Надо бы хоть чуть-чуть вперед продвинуться. Хоть бы Дерриду почитал или там, – Мамардашвили. Абсолютно гениальный мыслитель, хоть и грузин…
Она еле слышно взвыла, выпила залпом полстакана коньяку и полезла на верхнюю полку.
Только икры сверкнули из-под халатика.
Жаль.
Я, между прочим, сам на эту полку нацелился.
У меня это с детства: если еду в купе, то обязательно на верхней полке. Хоть там и душно летом – просто до полной невозможности.
У каждого, знаете ли, свои тараканы…
…Питер нас встретил ясной, солнечной и какой-то совершенно не ленинградской, в нашем понимании этого слова, погодой.
Сухо, свежо, таксисты прям у перрона за рукава хватают.
Забросили шмотки в гостиницу, договорились еще пару-тройку часиков отдохнуть, а потом попить пивка и выдвинуться на дубль. Что и осуществили в полном объеме задуманного.
Алесе – понравилось.
А потом отправились в гости к рокерам нашим разлюбезным («Как, вы и их знаете?» – удивленная реакция нашей симпатичной журналисточки). Где, естественно, и просидели до утра.
Хотя – до какого еще «утра».
Белые ночи, блин.
Романтика…
Эх...
Во встреченном по дороге в отель круглосуточном баре остановились попить пивка и немножко перекусить. Сожрали по куску пиццы, сделали по нескольку глотков легкого светлого пива, и тут Серега вдруг озабоченно покачал головой.
– Что, – спрашиваю, – случилось, старый?
– Да хрен его знает, что-то у меня по завтрашнему дню предчувствия какие-то нехорошие.
С тем и разошлись по номерам спатиньки.
Хотя я – тоже задумался.
Серегиным предчувствиям лучше верить.
Всегда.
Проверено временем.
…Назавтра на секторе был – ад.
Я даже не помню, с каким счетом мы проиграли, – это было совершенно неважно. Самым главным и самым важным во время этой игры были довольные, улыбающиеся рожи питерских ментов.
И летящие из-за их спин в нашу сторону камни, бутылки, металлические болты, швыряемые мешковскими карланами.
Одному пареньку на моих глазах бутылка попала прямо в висок.
Он упал.
Толстый майор с жирной лоснящейся мордой напрочь отказался вызывать «скорую».
«Была б моя воля, – говорит, – я бы ща домой сбегал, да гранатой в ваш сектор, морква поганая…»
И тогда толпа обычных выездных болел раздвинулась и вперед вышли те, кому это в таких ситуациях и было положено.
Хардкор.
Их, увы, было мало на этом выезде, но они были, и то, что они сделали, – было по-настоящему красиво.
Когда они своими телами проломили брешь в сомкнутом строю ОМОНа, в эту брешь рванули все остальные.
Бить, бить, бить, бить – по этим ненавистным питерским рожам, а лучше всего – по серым сытым рожам ментов, топтать их модными казуальными кроссовками и тяжелыми высокими ботинками, вбивать в серый заплеванный бетон их поганого стадиона, выламывать кресла и швырять их в эту ненавистную ублюдочную массу, испуганно разбегающуюся перед нашей мощью и нашей яростью.
Я, к примеру, лично – и с большим удовольствием – отрихтовал того самого майора с жирной рожей, истошно, по-бабьи визжащего и испуганно закрывающего то, что у него осталось от лица, ладонями.
Меня он, думаю, даже не запомнил.
Даже журналистка Алеся с визгом царапала упоенно кого-то там, впереди. Это-то ее и подвело…
Резкая команда Гарри, и мы быстро поворачиваем назад.
Опыт.
Мы свое дело сделали, так на фига дальше палиться?
Это наши малолетки считают попадание в ментовку чуть ли не знаком чести и доблести.
Ну и пусть себе считают.
А нам-то зачем?
А вот девушка – что-то увлеклась…
Мы, уже вернувшись на сектор, видели, как ее волокли куда-то в сторону выхода. В ментовскую, не иначе.
Нехорошо получилось.
Я переглянулся с Серегой.
– Действуй, – говорит. – Тут никто лучше тебя не справится…
Я кивнул, потянул за рукав Русланыча, и мы с ним начали аккуратно просачиваться в противоположный конец сектора, к той цепочке ментов, которые не подверглись нашему нападению.
Приглядел лейтенанта с относительно интеллигентными щщами, позвал, продемонстрировал сотку баксов:
– Помоги, командир. Ссать хотим, аж скулы сводит. Да и вообще нам отсюда, похоже, пора. Мы с другом футбол приехали смотреть, а не в войне участвовать…
– А в чем проблема-то? – спрашивает.
– Да в беспределе этом, – киваю себе за спину. – Если б знали, что на футболе такое творится, хрена лысого мы б сюда пошли. Мы вообще-то в командировке здесь, в «Рэдиссоне» вашем остановились. Могу карточку гостя показать. Вот, развлечься решили. Ага. Видал я в гробу такие развлечения…
– Понимаю, – хмыкает, – ну ладно, пошли…
Вывел нас за оцепление, взял сотку:
– Богато живете.
– А что? – жму плечами, – Зарабатываем. Слушай, а ты нам еще в одном деле не поможешь?
– Это еще в каком?
Я полез в карман за сигаретами, угостил его и Руслана.
Закурили.
– Да понимаешь, – говорю, выпуская дым в сторону, – с нами девчонка была, журналистка. Вчера в гостинице познакомились. Мы, собственно говоря, из-за нее сюда и приперлись, уж больно симпатичная. А у нее задание – написать про футбольных фанатов. Быть в центре, так сказать, событий. Вот и полезла, дура…
– И?..
– А что «и»? – усмехаюсь. – Забрали ее ваши. В общем-то, и правильно сделали, только нам-то от этого не легче. Да и вашим орлам, думаю, скандал с центральной прессой на фиг не нужен. В общем, поможешь нам ее вытащить – заплатим. Нормально заплатим, в два раза больше, чем до этого дали.
– Хорошо, ждите здесь, сейчас попробую. Только опишите, как она выглядит.
Ну описали как могли.
Имя, фамилию дали.
Сказали, что у нее редакционное удостоверение наверняка при себе.
– Это уже легче, – чешет затылок под фуражкой, – если ксива с собой. Сейчас приведу.
И, правда, привел.
Забрали мы нашу девушку, уже получившую в качестве украшения приличный бланш под левым глазом, да и поехали, от греха подальше, в гостиницу.
Результат матча уже по телевизору узнали, да и бог с ним.
Все хорошо, что хорошо кончается…
…Материал свой Алеся так и не опубликовала.
Нет, она его написала.
И – здорово написала, насколько я в этом деле соображаю.
А парни ее снабдили отличными фотками с разных наших выездов, в том числе и с европейских.
Вот только зам главного редактора – манерный, по ее словам, педик с черными набриолиненными кудрями – с заливистым визгом орал на редколлегии и доорался до того, что статью зарубили.
А она обиделась и написала заявление об уходе.
Где она сейчас работает, я не знаю.
Но на стадионе встречаю регулярно.
Вроде бы – в порядке.
Ездит на выезда, пишет статьи в фэнзины, мечтает снять кино про фанатов.
Сначала документальное, а потом, даст бог, – и художественное.
Потому как ни одного нормального фильма на эту тему, по ее словам, не видела. Даже знаменитая британская «Фабрика футбола», говорит, адреналин для кастратов, а не нормальное, жизненное кино.
Наши хулсы улыбаются и кивают в подтверждение ее словам.
Им не нужна ни слава, ни реклама.
Вот только – это ведь классно, когда кто-то хочет что-то написать или снять про твою нелегкую и довольно дурацкую жизнь.
Они – такие.
Да и сам я, в принципе, от них не так далеко ушел.
Что уж тут поделаешь…
Хардкор белого меньшинства
– Слушай, Алесь. А если все эти «ребята в красно-белых шарфах» на твоих глазах слаженно под поезд сиганут, то ты что, тоже за ними прыгнешь?
Хлопает глазищами, потом смеется:
– Ну, если редакционное задание этого потребует…
Ржем в ответ.
Оценили.
Зубастенькая.
Может быть – тьфу-тьфу-тьфу, – и вообще нашим человеком окажется.
– Смотри, – говорю, – Алесь, ты на ком-нибудь из нас цвета клубные видишь? Правильно, не видишь. Потому как задача тупо нажраться, наблевать в тамбуре, попонтоваться и провести ночь в ближайшем отделении милиции – перед нами и сейчас не стоит, и никогда раньше не стояла. Мы просто стараемся не выделяться, а спокойно приехать, спокойно сделать свое дело, поддержать команду и так же спокойно вернуться обратно. Желательно – без потерь. Андастэнд?
– Андастэнд. – кивает. – Мне так даже больше нравится.
– Ну и умница. Пошли на платформу, скоро уже состав подавать будут…
Подхватываю ее сумку, и мы идем к поездам.
Она семенит рядом:
– А в Питере где жить будем?
– Кто где, – жму плечами. – Мы с Гарри и Русланычем в «Рэдиссоне» на Невском, тебе номер – там же забронировали. Потянет твоя редакция?
– Потянет, – кивает, – вполне. А остальные ребята?
– В зависимости, – хмыкаю, – от личного достатка и текущего положения мировой экономики…
– Поня-я-ятно, а вы, значит, что-то, типа, финансовой элиты…
Резко останавливаюсь:
– Стоп, урок первый. На выездах нет никаких элит, даже «хулсы» тут – не элита. Даже «фёстлайн». Просто каждый занимается своим делом. А по жизни – все равны. Именно здесь, именно сейчас, именно в данный конкретный отрезок времени. Больше таких ошибок не допускай, ок?
– Ок, – кивает и смотрит на меня с интересом. – А в нормальной жизни, можно узнать, чем занимаешься? А то что-то лицо у тебя знакомое…
– Можно, – смеюсь, – только чуть попозже. Сейчас – некогда…
Находим нужный вагон, грузимся в купе. Все – трезвые, нормально одетые, выглядят прилично, но – проводница ощутимо напрягается. Они отличные психологи, все эти проводники, стюардессы, халдеи. Особенности естественного отбора, осложненные борьбой за выживание.
Алеся – в моем купе, естественно.
Сам билеты покупал, через свое транспортное агентство. Кроме нее – Гарри и Русланыч.
Пока она переодевается, деликатно выходим постоять в узком вагонном коридоре.
Поезд неторопливо трогается.
Из соседнего купе доносится звон стаканов, потом бешеный рев хриплых мужских глоток.
Типа – песня.
Наши развлекаются.
Спартак Москва!
Ты самый лучший!
Ты самый сильный русский клуб!
Вали коней!
Вали мусарню!
Пока ублюдки не умрут!
Вот ведь послал господь идиотов на мою голову…
Не могли хотя бы до МКАДа потерпеть…
У вылетевшей в коридорчик несчастной проводницы глаза от ужаса уже даже не по восемь, а по все восемнадцать копеек.
Как бы ментов не вызвала.
Надо срочно урегулировать ситуацию.
Беру барышню под локоток и аккуратно завожу ее обратно в служебное купе. Она почти не сопротивляется.
– Извините, девушка, что не представились сразу. Большинство этих милых, обаятельных господ, которые избрали своим средством передвижения ваш поезд и ваш вагон – «мясное», пардон, спартаковское хулиганье. Да-да, те самые злобные фашистские ублюдки, беспредельщики, о которых так любит писать наша доблестная демократическая пресса.
Глаза у проводницы становятся еще больше.
Странно.
Я, честно говоря, думал, что так просто не бывает.
Теперь, в очередной раз, приходится удивляться воистину безграничным возможностям человеческого организма.
Да и за локоть ее держать все труднее, дергается, зараза.
Боюсь, синяки останутся.
Придется как-то компенсировать.
Достаю стодолларовую купюру, кладу ей на столик.
Глаза барышни слегка фокусируются, взгляд становится немного более осмысленным. Да и вырываться перестала, напротив – прислушивается, что дальше скажу.
Скажу, скажу, милая.
Не волнуйся.
– В принципе, как вы знаете, наша пресса просто обожает врать. Нагло и беспардонно. Ей без вранья – ну никак нельзя. Работа такая, платят им за это самое, и это надо четко понимать. Просто потому, что правда – никому не интересна. Согласны?
Кивает. Она согласна.
Вот только пока не понимает, за что ей причитается целых сто баксов. Сейчас объясню.
– Мы, на самом деле, действительно милые и интеллигентные люди. Может быть, только немного громкие. Ну, что уж тут поделаешь, бывает. Но порядок мы вполне способны поддерживать сами. Пошумим, может, малость, но – ничего не побьем. И – никого. А если побьем, – оплатим в полном объеме. Вот только милицию не очень любим, понимаете ли…
Кивает.
Она понимает.
Милицию в нашей стране вообще мало кто любит, кроме самой милиции.
Ну еще, может, – артисты, которых в ментовской праздник с экранов телевизора не согнать.
А больше – никто.
– Так вот, милая, – смотрю ей в глаза, – если все у нас с тобой будет правильно, перед приездом в Питер получишь еще. Только не кипешись. Почувствуешь, что не справляешься сама, – стучи в третье купе, я – там. Со своими мы как-нибудь сами всегда разберемся. Если же здесь нарисуются менты, то бабки получат они. А ты получишь – проблемы. И – очень серьезные проблемы, понимаешь? Вот такая вот элементарная арифметика…
Кивает.
Она все прекрасно понимает:
– Вам стаканы нужны?
– Нужны. И еще лимончика нам под коньячок порежь. Только потоньше. С нами, видишь ли, дама. И не шлюха какая-нибудь…
Вышел из ее купе, потянулся.
Гляжу – Серега стоит, башкой укоризненно качает:
– Что, опять деньги проводнику платил?
Пожимаю плечами:
– А что делать? Я вообще-то, как ты знаешь, предпочитаю путешествовать с комфортом. А ОМОН в мое понимание слова «комфорт» – ну никак не вписывается. Я уж – и так и эдак пробовал. Не получается…
Хмыкнул, кивнул своей большой бритой головой, пообещал зайти в гости.
– Заходи, мы с Гарри совершенно чудненького коньячка в дорогу прикупили…
…Доехали, в общем-то, нормально.
Пошумели, попели, попили.
Алеся тоже оказалась не дурочкой по части коньяка.
Редакционная школа.
Сам через такую когда-то проходил…
Словом – все в порядке.
Только один небольшой инцидентик случился, но это так, мелочи.
Когда наша девушка пошла часа в три ночи в тамбур покурить.
Возвращается, а глаза – как будто Джимми Моррисона, сто лет уже назад как покойного, увидела.
Села, молчит.
Потерянная какая-то.
– Что-то случилось?
– Угу, – кивает, – случилось. Но не то, что ты думаешь.
– А что?
– Да там, – трясет волосами, – этот ваш, Гарри, в тамбуре. Пьяный в говнище. И с ним еще один, такой же. По очереди блюют в угол и, представь себе, разговаривают о концепции экзистенции у Хайдеггера…
– А, – усмехаюсь, разливая коньяк по стаканам, – это нормально. Гарри, как нажрется, всегда та-а-акую пургу гонит. Ну а атеистический экзистенциализм – вообще его любимый конек. Я ему всегда говорил, что он в середине прошлого века застрял. Надо бы хоть чуть-чуть вперед продвинуться. Хоть бы Дерриду почитал или там, – Мамардашвили. Абсолютно гениальный мыслитель, хоть и грузин…
Она еле слышно взвыла, выпила залпом полстакана коньяку и полезла на верхнюю полку.
Только икры сверкнули из-под халатика.
Жаль.
Я, между прочим, сам на эту полку нацелился.
У меня это с детства: если еду в купе, то обязательно на верхней полке. Хоть там и душно летом – просто до полной невозможности.
У каждого, знаете ли, свои тараканы…
…Питер нас встретил ясной, солнечной и какой-то совершенно не ленинградской, в нашем понимании этого слова, погодой.
Сухо, свежо, таксисты прям у перрона за рукава хватают.
Забросили шмотки в гостиницу, договорились еще пару-тройку часиков отдохнуть, а потом попить пивка и выдвинуться на дубль. Что и осуществили в полном объеме задуманного.
Алесе – понравилось.
А потом отправились в гости к рокерам нашим разлюбезным («Как, вы и их знаете?» – удивленная реакция нашей симпатичной журналисточки). Где, естественно, и просидели до утра.
Хотя – до какого еще «утра».
Белые ночи, блин.
Романтика…
Эх...
Во встреченном по дороге в отель круглосуточном баре остановились попить пивка и немножко перекусить. Сожрали по куску пиццы, сделали по нескольку глотков легкого светлого пива, и тут Серега вдруг озабоченно покачал головой.
– Что, – спрашиваю, – случилось, старый?
– Да хрен его знает, что-то у меня по завтрашнему дню предчувствия какие-то нехорошие.
С тем и разошлись по номерам спатиньки.
Хотя я – тоже задумался.
Серегиным предчувствиям лучше верить.
Всегда.
Проверено временем.
…Назавтра на секторе был – ад.
Я даже не помню, с каким счетом мы проиграли, – это было совершенно неважно. Самым главным и самым важным во время этой игры были довольные, улыбающиеся рожи питерских ментов.
И летящие из-за их спин в нашу сторону камни, бутылки, металлические болты, швыряемые мешковскими карланами.
Одному пареньку на моих глазах бутылка попала прямо в висок.
Он упал.
Толстый майор с жирной лоснящейся мордой напрочь отказался вызывать «скорую».
«Была б моя воля, – говорит, – я бы ща домой сбегал, да гранатой в ваш сектор, морква поганая…»
И тогда толпа обычных выездных болел раздвинулась и вперед вышли те, кому это в таких ситуациях и было положено.
Хардкор.
Их, увы, было мало на этом выезде, но они были, и то, что они сделали, – было по-настоящему красиво.
Когда они своими телами проломили брешь в сомкнутом строю ОМОНа, в эту брешь рванули все остальные.
Бить, бить, бить, бить – по этим ненавистным питерским рожам, а лучше всего – по серым сытым рожам ментов, топтать их модными казуальными кроссовками и тяжелыми высокими ботинками, вбивать в серый заплеванный бетон их поганого стадиона, выламывать кресла и швырять их в эту ненавистную ублюдочную массу, испуганно разбегающуюся перед нашей мощью и нашей яростью.
Я, к примеру, лично – и с большим удовольствием – отрихтовал того самого майора с жирной рожей, истошно, по-бабьи визжащего и испуганно закрывающего то, что у него осталось от лица, ладонями.
Меня он, думаю, даже не запомнил.
Даже журналистка Алеся с визгом царапала упоенно кого-то там, впереди. Это-то ее и подвело…
Резкая команда Гарри, и мы быстро поворачиваем назад.
Опыт.
Мы свое дело сделали, так на фига дальше палиться?
Это наши малолетки считают попадание в ментовку чуть ли не знаком чести и доблести.
Ну и пусть себе считают.
А нам-то зачем?
А вот девушка – что-то увлеклась…
Мы, уже вернувшись на сектор, видели, как ее волокли куда-то в сторону выхода. В ментовскую, не иначе.
Нехорошо получилось.
Я переглянулся с Серегой.
– Действуй, – говорит. – Тут никто лучше тебя не справится…
Я кивнул, потянул за рукав Русланыча, и мы с ним начали аккуратно просачиваться в противоположный конец сектора, к той цепочке ментов, которые не подверглись нашему нападению.
Приглядел лейтенанта с относительно интеллигентными щщами, позвал, продемонстрировал сотку баксов:
– Помоги, командир. Ссать хотим, аж скулы сводит. Да и вообще нам отсюда, похоже, пора. Мы с другом футбол приехали смотреть, а не в войне участвовать…
– А в чем проблема-то? – спрашивает.
– Да в беспределе этом, – киваю себе за спину. – Если б знали, что на футболе такое творится, хрена лысого мы б сюда пошли. Мы вообще-то в командировке здесь, в «Рэдиссоне» вашем остановились. Могу карточку гостя показать. Вот, развлечься решили. Ага. Видал я в гробу такие развлечения…
– Понимаю, – хмыкает, – ну ладно, пошли…
Вывел нас за оцепление, взял сотку:
– Богато живете.
– А что? – жму плечами, – Зарабатываем. Слушай, а ты нам еще в одном деле не поможешь?
– Это еще в каком?
Я полез в карман за сигаретами, угостил его и Руслана.
Закурили.
– Да понимаешь, – говорю, выпуская дым в сторону, – с нами девчонка была, журналистка. Вчера в гостинице познакомились. Мы, собственно говоря, из-за нее сюда и приперлись, уж больно симпатичная. А у нее задание – написать про футбольных фанатов. Быть в центре, так сказать, событий. Вот и полезла, дура…
– И?..
– А что «и»? – усмехаюсь. – Забрали ее ваши. В общем-то, и правильно сделали, только нам-то от этого не легче. Да и вашим орлам, думаю, скандал с центральной прессой на фиг не нужен. В общем, поможешь нам ее вытащить – заплатим. Нормально заплатим, в два раза больше, чем до этого дали.
– Хорошо, ждите здесь, сейчас попробую. Только опишите, как она выглядит.
Ну описали как могли.
Имя, фамилию дали.
Сказали, что у нее редакционное удостоверение наверняка при себе.
– Это уже легче, – чешет затылок под фуражкой, – если ксива с собой. Сейчас приведу.
И, правда, привел.
Забрали мы нашу девушку, уже получившую в качестве украшения приличный бланш под левым глазом, да и поехали, от греха подальше, в гостиницу.
Результат матча уже по телевизору узнали, да и бог с ним.
Все хорошо, что хорошо кончается…
…Материал свой Алеся так и не опубликовала.
Нет, она его написала.
И – здорово написала, насколько я в этом деле соображаю.
А парни ее снабдили отличными фотками с разных наших выездов, в том числе и с европейских.
Вот только зам главного редактора – манерный, по ее словам, педик с черными набриолиненными кудрями – с заливистым визгом орал на редколлегии и доорался до того, что статью зарубили.
А она обиделась и написала заявление об уходе.
Где она сейчас работает, я не знаю.
Но на стадионе встречаю регулярно.
Вроде бы – в порядке.
Ездит на выезда, пишет статьи в фэнзины, мечтает снять кино про фанатов.
Сначала документальное, а потом, даст бог, – и художественное.
Потому как ни одного нормального фильма на эту тему, по ее словам, не видела. Даже знаменитая британская «Фабрика футбола», говорит, адреналин для кастратов, а не нормальное, жизненное кино.
Наши хулсы улыбаются и кивают в подтверждение ее словам.
Им не нужна ни слава, ни реклама.
Вот только – это ведь классно, когда кто-то хочет что-то написать или снять про твою нелегкую и довольно дурацкую жизнь.
Они – такие.
Да и сам я, в принципе, от них не так далеко ушел.
Что уж тут поделаешь…
Хардкор белого меньшинства
Да, в тот раз мы по-настоящему круто под раздачу попали. И ладно бы только хардкор, для них – это часть образа жизни.
А я-то тут при чем?
Всего-навсего решил с парнями после матча пивка попить…
А что?
Игра хоть и не значимая, не дерби, но – «три-один» все одно приятно. Пусть это и был «Шинник» – Ярославль, а не «Реал» – Мадрид.
Заскочили в пивную недалеко от Лужи, стоим, – пьем, общаемся.
Вот тут-то они нас и накрыли…
Видимо, заранее пасли. А мы – расслабились. Матч-то незначимый, а все враги, по идее, – на выезд должны были ломануться.
Не все, как выяснилось.
Когда мы из пивной на вопли «ЦСКА! ЦСКА!» выскочили – мама дорогая!
Человек двести.
Причем – явно основа.
А у нас от всего хардкора от силы щщей тридцать. Да еще приблудных, типа меня, столько же.
Засада…
Выход один – стоять.
Пока менты не примчатся, они тут, по идее, быстро ездить должны.
Ага.
Ща.
Минут пятнадцать нас валтузили как хотели, пока, наконец, сирены не завыли. Кони, естественно, – врассыпную.
Мы тоже.
Кто еще ходить мог.
Гарри, к примеру, очень прилично досталось. Ну, мы его с Серегой с двух сторон на плечи прихватили – и ходу.
Дворами, дворами…
И – Жека вслед за нами.
Ушли, отдышались.
Гарри башкой трясет, в себя приходит.
И вдруг:
– Стоять! Не двигаться! Подойти!
Менты.
Ага.
Ща.
Уже побежали.
Поползли облизывать тяжелые кованые сапоги власти.
Нет, мы уж лучше ножками, ножками…
И – подальше от эдакого счастья, благо темно здесь, в проходных дворах, – хоть глаз выколи.
А эти «спортсмены» в последний раз если и бегали, то года три назад.
И то за пивом.
…Подворотня.
Арка.
Забор какой-то.
Детский сад, что ли?
Выскочили на улицу, огляделись, а там, глядишь, – и такси едет.
Останавливаю.
Парни, не задавая лишних вопросов, прыгают на заднее сиденье.
Я – рядом с водилой.
– Гони, бля!
А он на нас смотрит, как на чуму.
– Вы что, бандиты?
– …! Гони давай!
Тронулся…
Я, чуть отдышавшись, бросил ему тысячную купюру, вынул пачку сигарет, закурил, не спрашивая разрешения.
Опустил стекло, выпустил в стылый майский вечер тонкую струйку дыма:
– Не ссы, брат. Никакие мы не бандиты. Фанаты футбольные. И – не от ментов сваливали. От таких же, как мы. Только с другой стороны линии фронта…
– А-а-а, – тянет таксист облегченно, – а я-то уж подумал…
– А ты не думай, – советую, – это вообще легче. По жизни. А то как только начинаешь о чем-то задумываться, – так вообще жить не хочется…
– Это точно, – вздыхает. – Везти-то вас куда?
Я еще раз глубоко затягиваюсь. Сзади Гарри просит закурить, не глядя кидаю ему пачку «Парламента».
Вроде как поймал, зажигалкой чиркает.
– Да хрен его знает, куда нас везти. Мы об этом пока особо не думали. Нас, знаешь ли, больше интересовал вопрос – «откуда?»…
– Ну, тогда думайте, – ржет, – а я пока – так покатаюсь…
Молчим, едем.
– А фигли тут думать, – подает голос с заднего сиденья Серега. – Шеф, ты тут где-нибудь поблизости хороший пивной ресторанчик знаешь? Недешевый? Чтоб кормили нормально и «Гиннес» темный был обязательно?
Шеф задумывается.
А я – ржу не переставая.
Нервный напряг выходит, похоже.
– Нуты, – задыхаюсь, – Серый, даешь! Ты, вообще-то, нетемный «Гиннес» видел когда-нибудь?
Хохочем уже все.
Взахлеб.
Таксист пока продолжает думать.
– «Джон Булл Паб» сгодится? – спрашивает наконец.
– Вполне. – Только давай сначала встанем, ты на наши морды посмотришь, оценишь. А то вдруг не пустят…
Остановились, вышли под свет фонаря. Водила нас осмотрел критически.
– Вот ты, – тычет в мою сторону кривым указательным пальцем, – еще ничего, сойдешь. А вот остальным – хотя бы умыться надо…
– Ну это, – хмыкаю, – не проблема. Если один пройдет, то и все остальные просочатся. Поехали…
Довез он нас туда действительно от силы минут за пять. Оно и понятно. Вечер, суббота, Москва – пустая.
Все по домам сидят, с семьями.
Кроме таких придурков, как мы, разумеется…
Заходим.
Парни сразу же в сортир ломанулись, в порядок себя приводить. А я в зеркало глянул – прав таксист, и так сойдет.
А руки – попозже помою.
Пошел, сел за столик, заказал четыре пинты «Гиннеса». Насчет еды сказал, что чуть попозже.
Когда друзья подойдут.
А вот, кстати, и они.
Свежевымытые.
Ссадины, конечно, имеются, но шрамы, как говорится, украшают настоящего мужчину.
Угу.
Особенно когда его украшать больше нечем.
Сделали по глотку, уткнулись в меню, выбрали. Попросили сразу же повторить пиво, закурили.
Сидим.
Серега неожиданно глубоко и очень тоскливо вздыхает.
– Да, – говорит, прихлебывая, – парни, что-то я, видимо, в этой жизни недопонимаю…
Отрываемся от кружек, смотрим на него внимательно.
– И что же именно ты недопонимаешь? – не выдерживает первым Жека.
Он у нас еще совсем молодой, хоть и как боец – из лучших. Студент.
– Да многое, Жендос, – снова вздыхает Серега и поворачивается ко мне. – Вот ты, Дим, среди нас по возрасту – самый старший. Да и по жизни тебе многое удалось. Ты можешь мне объяснить, почему они все нас так не любят?
Задумываюсь.
– Ну, за что нас не любят «серые», – усмехаюсь, – тебе, надеюсь, объяснять не надо…
Он досадливо морщится:
– Да иди ты на хрен. Мнение этих животных меня никогда не интересовало. Я – в глобальном смысле.
– Ах, в глоба-а-альном…
И снова задумываюсь.
Молчат, ждут ответа.
– Знаешь, Серег, это – тема серьезная. В двух словах не объяснишь. Да и не уверен я, что мое объяснение верное…
– А ты попробуй, – ухмыляется, – а мы тебя, если что, – поправим. Может, вот так, вместе, и разберемся. Тема-то не только серьезная, но и важная. Для тебя, для меня, для парней. Для нас для всех, короче. Согласен?
– Согласен, – киваю, – важная. Я ведь тоже тут, с вами, не просто так тусую.
– Я понимаю, – соглашается он и делает большой глоток пива. – Продолжай…
Тоже делаю глоток, вытираю губы салфеткой, закуриваю:
– Понимаешь, Серег, этот мир, нынешний, заточен не под нас. Под других.
– Под каких еще других? – перебивает меня Гарри. – Здесь вроде все парняги – люди успешные. И ты в том числе. Ну если только Жека по молодости еще ничего не добился, так у него – все впереди.
– Охолони, Игорянь, – усмехаюсь. – То, что мы к окружающей среде умеем приспосабливаться, еще са-а-авсем не означает, что эта среда нам подходит. Ты вот, когда на акцию выдвигаешься, иной раз та-а-акого ботаника из себя изображаешь, что даже я верю. Вон, помню, когда перед дерби с конями мент у тебя документы схватил, так ты – как тогда разнылся? «Пустите, я здесь не при чем, я не хулиган, я брокер, я на футбол с девушкой хожу…»
Парни ржут.
Уж очень смешно все это тогда со стороны выглядело.
– Так вот, – продолжаю, сделав глоток, – сыграл ты всю эту фигню, конечно, круто. Но тебе-то самому нравилось перед этой тупой харей ботана изображать или хотелось – с пыра ему по яйцам, чтобы не корчил тут из себя блюстителя народных интересов и не присматривался к количеству баксов у тебя в портмоне?
Гарри пожимает плечами:
– А что делать? В таких ситуациях – терпеть надо. Кому лучше станет, если я в участок загремлю?
– Вот в том-то, – вздыхаю, – и все дело. Тебе некомфортно, тебе это не нравится, но поскольку твой ай-кью довольно высок, ты соображаешь, что плетью обуха не перешибешь и мир не переделаешь. Вот и приспосабливаешься, согласен?
– Да конечно согласен, – вздыхает Гарри. – Я вообще в этом мире себя собой чувствую только дома, в семье. Ну и с вами еще, придурками. Когда не дуркуете, а говорите по-человечески и на человеческие темы, а не пытаетесь глобальные проблемы в пабе решать. Тоже мне, «достоевские мальчики» выискались. С такими-то рожами…
Смеемся.
– Ну, так вот, – продолжаю, – этот мир заточен под маленького человека. Его все спасали, ему все пытались помочь найти себя, раскрыться. И чем меньше этот человечек, чем он мельче, – тем лучше. Типа, «ах, он несчастный пидорок, ах, он может трахаться только в попку, ах, давайте его пожалеем». Только ведь это – улица с двусторонним движением, парни. Чем больше ты влезаешь в психологию этих недомерков, тем больше становишься похож на них сам. Вот и стал современным идеалом «мир спокойный, стабильный и безопасный». Наших предков, в веке так в шестнадцатом, от такого мира, я думаю, стошнило бы не по-детски…
– А мы? – спрашивает Жека, и его глаза горят недобрым огнем, как перед серьезной акцией.
– А мы на эту байду по какой-то причине не повелись. То ли звезды не так встали, то ли еще что. Тут у каждого, думаю, своя причина была. Кто-то головой до этой темы доехал, а кто-то – на чистых инстинктах. Мы бьем рожи врагам, трахаем красивых телок, зарабатываем неплохие бабки, читаем умные книжки, смотрим хорошие фильмы, и плевать хотели на всю эту полупидористическую политкорректность вместе взятую. Так за что же, скажи, брат мой Жека, им нас любить-то?
– Да, – усмехается Серега, – тебя послушать, так действительно не за что. А кто мы есть-то, после всего этого? Знаешь, если уж противопоставлять себя обществу, так хоть знать, по какой причине…
– Мы, – медленно и зло неожиданно говорит Гарри, – белое гетеросексуальное меньшинство. Точнее, – его «фёстлайн». Хардкор, если хочешь. Я вот тут понял – Димка прав. С какого перепуга я – умный, здоровый, обеспеченный мужик, отец здорового ребенка в своих расчетах на жизнь должен учитывать мнение и интересы этих животных, у которых в жизни нет ничего, кроме телевизора. И то, что им по этому ящику скажут, то они и будут делать, быдло. И я уж не говорю про всевозможных пидорасов, алкашей, бомжей и прочей хрени. Или, тем паче, всяких террористов, про которых недавно какая-то журналистская пизда сказала, что у них «своя правда». Я б этой суке эту «правду» прям в ее жопу раскормленную забил и долго там проворачивал…
– А ты не думаешь, – хохочу, – что ей это бы могло и понравиться?
Он поворачивается ко мне, и у него сейчас – не глаза.
Два бездонных колодца.
Таким бывает нарезной ствол – кто видел, тот поймет.
– Так это что, Дим, получается? Это получается, что у всех этих мразей есть «своя правда»? А у меня, здорового и умного белого парняги, сначала закончившего МГУ, а потом отучившегося три года в Лондоне, – этой правды нет? Или она просто никому не интересна? Да я… в рот и в жопу…
Задыхается.
– Успокойся, Гарри, хлебни пивка, холодненького. Вон, только что принесли. Креветок пожуй. Ты что, всю эту байду только сейчас понял, что ли? Тогда – мне тебя жалко…
Он следует моему совету и делает несколько крупных, нервных глотков.
А я-то тут при чем?
Всего-навсего решил с парнями после матча пивка попить…
А что?
Игра хоть и не значимая, не дерби, но – «три-один» все одно приятно. Пусть это и был «Шинник» – Ярославль, а не «Реал» – Мадрид.
Заскочили в пивную недалеко от Лужи, стоим, – пьем, общаемся.
Вот тут-то они нас и накрыли…
Видимо, заранее пасли. А мы – расслабились. Матч-то незначимый, а все враги, по идее, – на выезд должны были ломануться.
Не все, как выяснилось.
Когда мы из пивной на вопли «ЦСКА! ЦСКА!» выскочили – мама дорогая!
Человек двести.
Причем – явно основа.
А у нас от всего хардкора от силы щщей тридцать. Да еще приблудных, типа меня, столько же.
Засада…
Выход один – стоять.
Пока менты не примчатся, они тут, по идее, быстро ездить должны.
Ага.
Ща.
Минут пятнадцать нас валтузили как хотели, пока, наконец, сирены не завыли. Кони, естественно, – врассыпную.
Мы тоже.
Кто еще ходить мог.
Гарри, к примеру, очень прилично досталось. Ну, мы его с Серегой с двух сторон на плечи прихватили – и ходу.
Дворами, дворами…
И – Жека вслед за нами.
Ушли, отдышались.
Гарри башкой трясет, в себя приходит.
И вдруг:
– Стоять! Не двигаться! Подойти!
Менты.
Ага.
Ща.
Уже побежали.
Поползли облизывать тяжелые кованые сапоги власти.
Нет, мы уж лучше ножками, ножками…
И – подальше от эдакого счастья, благо темно здесь, в проходных дворах, – хоть глаз выколи.
А эти «спортсмены» в последний раз если и бегали, то года три назад.
И то за пивом.
…Подворотня.
Арка.
Забор какой-то.
Детский сад, что ли?
Выскочили на улицу, огляделись, а там, глядишь, – и такси едет.
Останавливаю.
Парни, не задавая лишних вопросов, прыгают на заднее сиденье.
Я – рядом с водилой.
– Гони, бля!
А он на нас смотрит, как на чуму.
– Вы что, бандиты?
– …! Гони давай!
Тронулся…
Я, чуть отдышавшись, бросил ему тысячную купюру, вынул пачку сигарет, закурил, не спрашивая разрешения.
Опустил стекло, выпустил в стылый майский вечер тонкую струйку дыма:
– Не ссы, брат. Никакие мы не бандиты. Фанаты футбольные. И – не от ментов сваливали. От таких же, как мы. Только с другой стороны линии фронта…
– А-а-а, – тянет таксист облегченно, – а я-то уж подумал…
– А ты не думай, – советую, – это вообще легче. По жизни. А то как только начинаешь о чем-то задумываться, – так вообще жить не хочется…
– Это точно, – вздыхает. – Везти-то вас куда?
Я еще раз глубоко затягиваюсь. Сзади Гарри просит закурить, не глядя кидаю ему пачку «Парламента».
Вроде как поймал, зажигалкой чиркает.
– Да хрен его знает, куда нас везти. Мы об этом пока особо не думали. Нас, знаешь ли, больше интересовал вопрос – «откуда?»…
– Ну, тогда думайте, – ржет, – а я пока – так покатаюсь…
Молчим, едем.
– А фигли тут думать, – подает голос с заднего сиденья Серега. – Шеф, ты тут где-нибудь поблизости хороший пивной ресторанчик знаешь? Недешевый? Чтоб кормили нормально и «Гиннес» темный был обязательно?
Шеф задумывается.
А я – ржу не переставая.
Нервный напряг выходит, похоже.
– Нуты, – задыхаюсь, – Серый, даешь! Ты, вообще-то, нетемный «Гиннес» видел когда-нибудь?
Хохочем уже все.
Взахлеб.
Таксист пока продолжает думать.
– «Джон Булл Паб» сгодится? – спрашивает наконец.
– Вполне. – Только давай сначала встанем, ты на наши морды посмотришь, оценишь. А то вдруг не пустят…
Остановились, вышли под свет фонаря. Водила нас осмотрел критически.
– Вот ты, – тычет в мою сторону кривым указательным пальцем, – еще ничего, сойдешь. А вот остальным – хотя бы умыться надо…
– Ну это, – хмыкаю, – не проблема. Если один пройдет, то и все остальные просочатся. Поехали…
Довез он нас туда действительно от силы минут за пять. Оно и понятно. Вечер, суббота, Москва – пустая.
Все по домам сидят, с семьями.
Кроме таких придурков, как мы, разумеется…
Заходим.
Парни сразу же в сортир ломанулись, в порядок себя приводить. А я в зеркало глянул – прав таксист, и так сойдет.
А руки – попозже помою.
Пошел, сел за столик, заказал четыре пинты «Гиннеса». Насчет еды сказал, что чуть попозже.
Когда друзья подойдут.
А вот, кстати, и они.
Свежевымытые.
Ссадины, конечно, имеются, но шрамы, как говорится, украшают настоящего мужчину.
Угу.
Особенно когда его украшать больше нечем.
Сделали по глотку, уткнулись в меню, выбрали. Попросили сразу же повторить пиво, закурили.
Сидим.
Серега неожиданно глубоко и очень тоскливо вздыхает.
– Да, – говорит, прихлебывая, – парни, что-то я, видимо, в этой жизни недопонимаю…
Отрываемся от кружек, смотрим на него внимательно.
– И что же именно ты недопонимаешь? – не выдерживает первым Жека.
Он у нас еще совсем молодой, хоть и как боец – из лучших. Студент.
– Да многое, Жендос, – снова вздыхает Серега и поворачивается ко мне. – Вот ты, Дим, среди нас по возрасту – самый старший. Да и по жизни тебе многое удалось. Ты можешь мне объяснить, почему они все нас так не любят?
Задумываюсь.
– Ну, за что нас не любят «серые», – усмехаюсь, – тебе, надеюсь, объяснять не надо…
Он досадливо морщится:
– Да иди ты на хрен. Мнение этих животных меня никогда не интересовало. Я – в глобальном смысле.
– Ах, в глоба-а-альном…
И снова задумываюсь.
Молчат, ждут ответа.
– Знаешь, Серег, это – тема серьезная. В двух словах не объяснишь. Да и не уверен я, что мое объяснение верное…
– А ты попробуй, – ухмыляется, – а мы тебя, если что, – поправим. Может, вот так, вместе, и разберемся. Тема-то не только серьезная, но и важная. Для тебя, для меня, для парней. Для нас для всех, короче. Согласен?
– Согласен, – киваю, – важная. Я ведь тоже тут, с вами, не просто так тусую.
– Я понимаю, – соглашается он и делает большой глоток пива. – Продолжай…
Тоже делаю глоток, вытираю губы салфеткой, закуриваю:
– Понимаешь, Серег, этот мир, нынешний, заточен не под нас. Под других.
– Под каких еще других? – перебивает меня Гарри. – Здесь вроде все парняги – люди успешные. И ты в том числе. Ну если только Жека по молодости еще ничего не добился, так у него – все впереди.
– Охолони, Игорянь, – усмехаюсь. – То, что мы к окружающей среде умеем приспосабливаться, еще са-а-авсем не означает, что эта среда нам подходит. Ты вот, когда на акцию выдвигаешься, иной раз та-а-акого ботаника из себя изображаешь, что даже я верю. Вон, помню, когда перед дерби с конями мент у тебя документы схватил, так ты – как тогда разнылся? «Пустите, я здесь не при чем, я не хулиган, я брокер, я на футбол с девушкой хожу…»
Парни ржут.
Уж очень смешно все это тогда со стороны выглядело.
– Так вот, – продолжаю, сделав глоток, – сыграл ты всю эту фигню, конечно, круто. Но тебе-то самому нравилось перед этой тупой харей ботана изображать или хотелось – с пыра ему по яйцам, чтобы не корчил тут из себя блюстителя народных интересов и не присматривался к количеству баксов у тебя в портмоне?
Гарри пожимает плечами:
– А что делать? В таких ситуациях – терпеть надо. Кому лучше станет, если я в участок загремлю?
– Вот в том-то, – вздыхаю, – и все дело. Тебе некомфортно, тебе это не нравится, но поскольку твой ай-кью довольно высок, ты соображаешь, что плетью обуха не перешибешь и мир не переделаешь. Вот и приспосабливаешься, согласен?
– Да конечно согласен, – вздыхает Гарри. – Я вообще в этом мире себя собой чувствую только дома, в семье. Ну и с вами еще, придурками. Когда не дуркуете, а говорите по-человечески и на человеческие темы, а не пытаетесь глобальные проблемы в пабе решать. Тоже мне, «достоевские мальчики» выискались. С такими-то рожами…
Смеемся.
– Ну, так вот, – продолжаю, – этот мир заточен под маленького человека. Его все спасали, ему все пытались помочь найти себя, раскрыться. И чем меньше этот человечек, чем он мельче, – тем лучше. Типа, «ах, он несчастный пидорок, ах, он может трахаться только в попку, ах, давайте его пожалеем». Только ведь это – улица с двусторонним движением, парни. Чем больше ты влезаешь в психологию этих недомерков, тем больше становишься похож на них сам. Вот и стал современным идеалом «мир спокойный, стабильный и безопасный». Наших предков, в веке так в шестнадцатом, от такого мира, я думаю, стошнило бы не по-детски…
– А мы? – спрашивает Жека, и его глаза горят недобрым огнем, как перед серьезной акцией.
– А мы на эту байду по какой-то причине не повелись. То ли звезды не так встали, то ли еще что. Тут у каждого, думаю, своя причина была. Кто-то головой до этой темы доехал, а кто-то – на чистых инстинктах. Мы бьем рожи врагам, трахаем красивых телок, зарабатываем неплохие бабки, читаем умные книжки, смотрим хорошие фильмы, и плевать хотели на всю эту полупидористическую политкорректность вместе взятую. Так за что же, скажи, брат мой Жека, им нас любить-то?
– Да, – усмехается Серега, – тебя послушать, так действительно не за что. А кто мы есть-то, после всего этого? Знаешь, если уж противопоставлять себя обществу, так хоть знать, по какой причине…
– Мы, – медленно и зло неожиданно говорит Гарри, – белое гетеросексуальное меньшинство. Точнее, – его «фёстлайн». Хардкор, если хочешь. Я вот тут понял – Димка прав. С какого перепуга я – умный, здоровый, обеспеченный мужик, отец здорового ребенка в своих расчетах на жизнь должен учитывать мнение и интересы этих животных, у которых в жизни нет ничего, кроме телевизора. И то, что им по этому ящику скажут, то они и будут делать, быдло. И я уж не говорю про всевозможных пидорасов, алкашей, бомжей и прочей хрени. Или, тем паче, всяких террористов, про которых недавно какая-то журналистская пизда сказала, что у них «своя правда». Я б этой суке эту «правду» прям в ее жопу раскормленную забил и долго там проворачивал…
– А ты не думаешь, – хохочу, – что ей это бы могло и понравиться?
Он поворачивается ко мне, и у него сейчас – не глаза.
Два бездонных колодца.
Таким бывает нарезной ствол – кто видел, тот поймет.
– Так это что, Дим, получается? Это получается, что у всех этих мразей есть «своя правда»? А у меня, здорового и умного белого парняги, сначала закончившего МГУ, а потом отучившегося три года в Лондоне, – этой правды нет? Или она просто никому не интересна? Да я… в рот и в жопу…
Задыхается.
– Успокойся, Гарри, хлебни пивка, холодненького. Вон, только что принесли. Креветок пожуй. Ты что, всю эту байду только сейчас понял, что ли? Тогда – мне тебя жалко…
Он следует моему совету и делает несколько крупных, нервных глотков.