Страница:
Чокнулись: я пивом, он вискарем. Когда я увидел, какими порциями он его глотает, меня аж передернуло.
– Что, даже угрожал?
– Угрожал, – пожимаю плечами. – У меня тогда просто выхода другого не было.
– Совсем?
– Совсем.
Он вздохнул, достал из моей пачки еще одну сигарету.
– Чем угрожал-то? Я аж поперхнулся.
– А вот это, Лех, позволь мне тебе не говорить. Потому как это – совершенно не твое дело и касается только меня и Машки. И больше никого.
– Да я понимаю, – сутулится. – А скажи, ты на многое был тогда способен, чтобы ее удержать?
– На многое? – переспрашиваю. – На все, Лех! На все…
– Что, и убить бы мог?
– Мог бы. Если б это потребовалось для того, чтоб она со мной осталась. Запросто.
– Ни фига себе, – вздыхает.
Потом помолчал и тронул меня за плечо:
– А скажи, старик, что для тебя тогда было самым сложным?
Теперь уже я вздохнул.
Хлебнул пивка, потянулся за сигаретой.
– Самым сложным, старый, было для меня решить – нужно или не нужно ее удерживать. А вот после того как решил – надо было просто идти до конца. А это уже всегда легче…
– Вот! – заорал Лысый. – Вот оно!
И как хлопнет своим кулачищем по столику. У меня кружка полупустая опрокинулась – и на штаны. Сижу, смотрю, как «Гиннес» по моим светлым джинсам стремительно растекается, и тихо фигею.
А он вскочил, кинул на стойку тысячерублевку – и ушел ни с кем не прощаясь.
Беда.
Ну, бармен мне салфетки принес, я водителя позвал, дал ему ключи от квартиры, объяснил, где чистые джинсы лежат, – на тот случай, если жена уже на съемки отчалила.
Закурил.
Сижу и не знаю: смеяться мне или плакать.
Ничего себе, думаю, вечерок начинается…
…С женой со своей он все-таки развелся.
А через полгода, неожиданно для всех, включая меня, женился на одной из Машкиных подруг.
Моей Машки, разумеется.
Не его.
Я поэтому вначале и сказал, что сейчас общаться куда чаще приходится.
Иногда, когда мы куда-нибудь выбираемся вчетвером, я ловлю на нас с Машкой его какой-то странный, немного отстраненный взгляд.
И никак не могу понять, чего в этом его взгляде больше – зависти или осуждения…
Маленький домик высоко в горах
Очень страшная история
Кидала
– Что, даже угрожал?
– Угрожал, – пожимаю плечами. – У меня тогда просто выхода другого не было.
– Совсем?
– Совсем.
Он вздохнул, достал из моей пачки еще одну сигарету.
– Чем угрожал-то? Я аж поперхнулся.
– А вот это, Лех, позволь мне тебе не говорить. Потому как это – совершенно не твое дело и касается только меня и Машки. И больше никого.
– Да я понимаю, – сутулится. – А скажи, ты на многое был тогда способен, чтобы ее удержать?
– На многое? – переспрашиваю. – На все, Лех! На все…
– Что, и убить бы мог?
– Мог бы. Если б это потребовалось для того, чтоб она со мной осталась. Запросто.
– Ни фига себе, – вздыхает.
Потом помолчал и тронул меня за плечо:
– А скажи, старик, что для тебя тогда было самым сложным?
Теперь уже я вздохнул.
Хлебнул пивка, потянулся за сигаретой.
– Самым сложным, старый, было для меня решить – нужно или не нужно ее удерживать. А вот после того как решил – надо было просто идти до конца. А это уже всегда легче…
– Вот! – заорал Лысый. – Вот оно!
И как хлопнет своим кулачищем по столику. У меня кружка полупустая опрокинулась – и на штаны. Сижу, смотрю, как «Гиннес» по моим светлым джинсам стремительно растекается, и тихо фигею.
А он вскочил, кинул на стойку тысячерублевку – и ушел ни с кем не прощаясь.
Беда.
Ну, бармен мне салфетки принес, я водителя позвал, дал ему ключи от квартиры, объяснил, где чистые джинсы лежат, – на тот случай, если жена уже на съемки отчалила.
Закурил.
Сижу и не знаю: смеяться мне или плакать.
Ничего себе, думаю, вечерок начинается…
…С женой со своей он все-таки развелся.
А через полгода, неожиданно для всех, включая меня, женился на одной из Машкиных подруг.
Моей Машки, разумеется.
Не его.
Я поэтому вначале и сказал, что сейчас общаться куда чаще приходится.
Иногда, когда мы куда-нибудь выбираемся вчетвером, я ловлю на нас с Машкой его какой-то странный, немного отстраненный взгляд.
И никак не могу понять, чего в этом его взгляде больше – зависти или осуждения…
Маленький домик высоко в горах
Он даже не зашел, а буквально залетел в паб, на ходу бросая заснеженное пальто на крючок вешалки у моего столика и стряхивая с мокрой меховой шапки крупные искрящиеся хлопья снега прямо на пол.
– Привет! Ты знаешь, я, кажется, наконец-то понял…
И тянется, сволочь, за моими сигаретами. Подтолкнул к нему пачку, что уж тут поделаешь.
– И что же ты, наконец, понял?
Прикуривает, затягивается, одновременно сигнализируя бармену Андрэ, чтоб тот тащил бутылку коньяка и блюдечко с дольками лимона.
Очень это у него, кстати, красиво получается.
Сначала в воздухе рисуется эдакая плавная загогулина, должная, по идее, обозначать бутылку.
Потом – окружность, символизирующая тарелку.
Потом на символическую тарелку режется тонкими лепестками символический лимон и символически посыпается символическим сахаром с символическим молотым кофе.
Самое интересное – что они вполне друг друга понимают.
А что тут такого?
Сколько лет уже друг друга знаем…
Я усмехнулся и тоже закурил.
Ладно, послушаем…
– Нет, старик, так не пойдет, – заводится. – Давай-ка я по порядку и с самого начала…
– Давай, – пожимаю плечами, – все равно же не угомонишься…
Он делает глубокую затяжку и разливает коньяк по стопкам.
У нас так принято.
Пить коньяк из водочных стопок и закусывать тонкими ломтиками лимона, посыпанными сахарной пудрой с молотым кофе.
Ну, вы уже, наверное, поняли…
– Я сейчас, пока ехал – в пробке офигел. Бульвары стоят намертво. Ну, вышел из машины, водиле сказал, чтобы сюда как-нибудь пробивался, а сам – пешочком до метро. Иду, снежок, хорошо…
И – замолчал.
Задумался о чем-то.
Сижу, потягиваю коньяк.
Не тороплю.
– Так вот, иду и понимаю – неправильно мы живем…
– Экое ты открытие сделал, – фыркаю. – Здесь уже такое количество копий на эту тему поломано – можно забор вокруг паба городить…
– Да помолчи ты, не подъеживай, – морщится. – То, что мы неправильно живем, – это, и правда, все знают. А вот как правильно – я только сейчас понял…
– И что же ты понял?
Он задумчиво посмотрел за окно.
Там шел снег.
– Понимаешь, там очень тихо было, на бульварах. Несмотря на то что машин – море, и все ехать пытаются. А там – своя жизнь. Какие-то мужички на лавочке на троих разливают, мамаши коляски выгуливают, снег идет. Вот я и подумал – у каждого человека должна быть своя зона тишины.
– Замечательное открытие, – киваю. – И каково же его, так сказать, практическое применение?
Улыбается.
– Я, – смеется, – недавно объявление в журнале видел. Про недвижимость за рубежом. Так вот, там одна контора предлагает маленький домик высоко в горах. В собственность. Уезжать туда хотя бы раз в месяц, ходить, думать, книжки умные читать…
Я поморщился.
Что-то коньячок как-то не так пошел.
Горчит, зараза.
– Лысый, какой же ты все-таки наивный осел. Думаешь, купил себе вот такую фигню – и все проблемы как рукой?
– Да нет, – пожимает плечами, – что ж я, – совсем дурак? Дело не в самом домике, а – в зоне тишины. Когда можно наедине с собой остаться…
– И ты решил, что это поможет? – морщусь.
– А почему нет? – удивляется. – Ты вон со своих рыбалок какой спокойный прилетаешь. На полном релаксе…
– Дурак ты, – фыркаю, – при чем здесь рыбалки?
– А при том! – торжествует. – Та самая зона тишины!
– О-хо-хо-хо-хо, – вздыхаю. – И ты думаешь, что у меня таким образом проблемы решаются? Они у меня, знаешь ли, старичок, только копятся…
– Значит, – пожимает плечами, – ты просто еще не нашел свой маленький домик высоко в горах. Вот и все…
Я вздохнул и разлил коньяк по стопкам.
– Ну тебя, на фиг, придурка. Давай лучше выпьем еще по сто пятьдесят да подумаем, как вечер убивать будем…
– Давай. Только я – все равно прав. А ты просто не хочешь признавать поражения в споре…
– Идиот, – смеюсь. – Прежде чем задумываться о «зонах тишины», надо в конце концов отучиться мыслить в категориях «поражение – победа». Тогда, может, что-нибудь и получится. И то – не факт…
– Вот так ты всегда, – злится. – Всегда последнее слово пытаешься за собой оставить…
Я улыбнулся и протянул в его сторону рюмку.
– Прозит.
– Прозит, – вздыхает.
Выпили.
Помолчали.
А там и остальные парни постепенно подтянулись: со своими мыслями, проблемами, историями и анекдотами.
А потом приехал Русланыч и привез с собой какую-то совершенно нереальную чачу.
Домашнюю.
Из командировки приволок, его в Грузию отправляли что-то там снимать. То ли про войну, то ли про революцию.
Неважно.
Важно, что чача была и вправду – совершенно нереальной.
И дальше вечер пошел по своему давным-давно написанному, заданному и заведенному сценарию…
…Домик в горах он все-таки через некоторое время купил.
Копил на него.
Откладывал.
Он ведь, конечно, довольно обеспеченный человек, но все-таки – не олигарх.
И даже съездил туда пару раз.
Погулял, почитал умные книги.
Послушал тишину.
А потом сдал его в аренду местной риэлтерской фирме и, слава богу, кажется больше на эту тему как-то и не заморачивается…
– Привет! Ты знаешь, я, кажется, наконец-то понял…
И тянется, сволочь, за моими сигаретами. Подтолкнул к нему пачку, что уж тут поделаешь.
– И что же ты, наконец, понял?
Прикуривает, затягивается, одновременно сигнализируя бармену Андрэ, чтоб тот тащил бутылку коньяка и блюдечко с дольками лимона.
Очень это у него, кстати, красиво получается.
Сначала в воздухе рисуется эдакая плавная загогулина, должная, по идее, обозначать бутылку.
Потом – окружность, символизирующая тарелку.
Потом на символическую тарелку режется тонкими лепестками символический лимон и символически посыпается символическим сахаром с символическим молотым кофе.
Самое интересное – что они вполне друг друга понимают.
А что тут такого?
Сколько лет уже друг друга знаем…
Я усмехнулся и тоже закурил.
Ладно, послушаем…
– Нет, старик, так не пойдет, – заводится. – Давай-ка я по порядку и с самого начала…
– Давай, – пожимаю плечами, – все равно же не угомонишься…
Он делает глубокую затяжку и разливает коньяк по стопкам.
У нас так принято.
Пить коньяк из водочных стопок и закусывать тонкими ломтиками лимона, посыпанными сахарной пудрой с молотым кофе.
Ну, вы уже, наверное, поняли…
– Я сейчас, пока ехал – в пробке офигел. Бульвары стоят намертво. Ну, вышел из машины, водиле сказал, чтобы сюда как-нибудь пробивался, а сам – пешочком до метро. Иду, снежок, хорошо…
И – замолчал.
Задумался о чем-то.
Сижу, потягиваю коньяк.
Не тороплю.
– Так вот, иду и понимаю – неправильно мы живем…
– Экое ты открытие сделал, – фыркаю. – Здесь уже такое количество копий на эту тему поломано – можно забор вокруг паба городить…
– Да помолчи ты, не подъеживай, – морщится. – То, что мы неправильно живем, – это, и правда, все знают. А вот как правильно – я только сейчас понял…
– И что же ты понял?
Он задумчиво посмотрел за окно.
Там шел снег.
– Понимаешь, там очень тихо было, на бульварах. Несмотря на то что машин – море, и все ехать пытаются. А там – своя жизнь. Какие-то мужички на лавочке на троих разливают, мамаши коляски выгуливают, снег идет. Вот я и подумал – у каждого человека должна быть своя зона тишины.
– Замечательное открытие, – киваю. – И каково же его, так сказать, практическое применение?
Улыбается.
– Я, – смеется, – недавно объявление в журнале видел. Про недвижимость за рубежом. Так вот, там одна контора предлагает маленький домик высоко в горах. В собственность. Уезжать туда хотя бы раз в месяц, ходить, думать, книжки умные читать…
Я поморщился.
Что-то коньячок как-то не так пошел.
Горчит, зараза.
– Лысый, какой же ты все-таки наивный осел. Думаешь, купил себе вот такую фигню – и все проблемы как рукой?
– Да нет, – пожимает плечами, – что ж я, – совсем дурак? Дело не в самом домике, а – в зоне тишины. Когда можно наедине с собой остаться…
– И ты решил, что это поможет? – морщусь.
– А почему нет? – удивляется. – Ты вон со своих рыбалок какой спокойный прилетаешь. На полном релаксе…
– Дурак ты, – фыркаю, – при чем здесь рыбалки?
– А при том! – торжествует. – Та самая зона тишины!
– О-хо-хо-хо-хо, – вздыхаю. – И ты думаешь, что у меня таким образом проблемы решаются? Они у меня, знаешь ли, старичок, только копятся…
– Значит, – пожимает плечами, – ты просто еще не нашел свой маленький домик высоко в горах. Вот и все…
Я вздохнул и разлил коньяк по стопкам.
– Ну тебя, на фиг, придурка. Давай лучше выпьем еще по сто пятьдесят да подумаем, как вечер убивать будем…
– Давай. Только я – все равно прав. А ты просто не хочешь признавать поражения в споре…
– Идиот, – смеюсь. – Прежде чем задумываться о «зонах тишины», надо в конце концов отучиться мыслить в категориях «поражение – победа». Тогда, может, что-нибудь и получится. И то – не факт…
– Вот так ты всегда, – злится. – Всегда последнее слово пытаешься за собой оставить…
Я улыбнулся и протянул в его сторону рюмку.
– Прозит.
– Прозит, – вздыхает.
Выпили.
Помолчали.
А там и остальные парни постепенно подтянулись: со своими мыслями, проблемами, историями и анекдотами.
А потом приехал Русланыч и привез с собой какую-то совершенно нереальную чачу.
Домашнюю.
Из командировки приволок, его в Грузию отправляли что-то там снимать. То ли про войну, то ли про революцию.
Неважно.
Важно, что чача была и вправду – совершенно нереальной.
И дальше вечер пошел по своему давным-давно написанному, заданному и заведенному сценарию…
…Домик в горах он все-таки через некоторое время купил.
Копил на него.
Откладывал.
Он ведь, конечно, довольно обеспеченный человек, но все-таки – не олигарх.
И даже съездил туда пару раз.
Погулял, почитал умные книги.
Послушал тишину.
А потом сдал его в аренду местной риэлтерской фирме и, слава богу, кажется больше на эту тему как-то и не заморачивается…
Очень страшная история
Когда он ворвался в паб, я как раз проигрывал Русланычу очередную партию в русский бильярд.
Сколько с ним ни играю – всегда проигрываю.
И не потому, что он лучше меня шары гоняет, нет. Когда турнир какой мутим междусобойный – бывает и так, что я этот турнир выигрываю, а Русланыч даже в тройку не входит.
А вот в личных встречах – ни в какую не получается.
И ни он, ни я не можем понять почему.
Вот и в этот раз – та же фигня…
…Мы, вообще-то, в паб в ту субботу довольно случайно заскочили.
Собирались ко мне на дачу, семьями, ну – шашлычки пожарить, винца попить, то се.
А погода – подвела.
Как со вчерашнего дня зарядил дождь со снегом, так и шел, ни на минуту не прерываясь.
В результате девчонки отправились в кино, а мы решили заскочить в паб, погонять шары, посмотреть британскую премьер-лигу, пропустить пинту-другую «Гиннеса» и скоротать тем самым время до вечера.
А уж вечером – воссоединиться с нашими половинами и рвануть куда-нибудь поклубиться.
Куда?
Доживем – увидим.
Наверняка кто-нибудь прозвонится.
Предложит программу.
Что сейчас-то себе голову забивать?
Итак, представьте себе эту мизансцену: пустой паб, два взрослых придурка лениво гоняют шары и пьют пиво в ожидании трансляции «Чарльтон» – «Ньюкасл», а бармен Андрэ не менее лениво протирает бокалы за стойкой.
И тут этот врывается.
Небритый, опухший, с безумными глазами.
Пробежал, не здороваясь, к стойке, что-то выпалил шепотом бармену, выхватил у него из рук бутылку коньяка и убежал в угол.
Вскоре оттуда раздалось активное позвякивание.
Мы переглянулись.
Вообще-то у нас не принято навязываться человеку, если сам не зовет, но тут – случай особый.
Художник все-таки.
Наш больной брат.
Нет, вообще-то он, конечно, – никакой не художник.
Оператор с телевидения.
Сашка Тропкин.
А Художник – это просто ник такой, кличка, в смысле. Это я его так прозвал, а остальные – подхватили.
Когда еще вместе на телеке работали.
Я потом оттуда по-быстрому свалил – сначала в газету, а потом и рекламное агентство свое сделал.
А он так на ящике и ошивается.
Судьба.
Да и пьет, если честно, много.
Вот и сейчас, похоже…
Переглянулись еще раз и, не сговариваясь, двинули к нему за столик.
Русланыч по дороге с барной стойки пару рюмок прихватил и Андрэ кивнул, чтоб лимон резал.
Надо же выручать товарища.
Сашка на наше появление реагировал, к счастью, вполне адекватно. Не возражал, когда я разлил нам с Русом его коньячок.
Даже чокнулся с нами и изобразил что-то типа «здрасьте».
Глядим – нет, вроде, в запой не собирается.
Тогда что случилось?
Ладно.
Расскажет.
А пока – пусть отдышится.
Вон он какой бледно-зеленый да взъерошенный.
Выпили по второй, закурили.
Дымим лениво.
Гляжу – Сашку, кажется, отпускать начало.
И точно, к тому моменту, как Андрэ приволок блюдечко с тонко нарезанными лимонными лепестками, густо посыпанными сахарной пудрой вперемешку с молотым кофе, он уже настолько пришел в себя, что по третьей разлил – совершенно самостоятельно.
Ладно.
Пора, думаю.
– Ну что, полегчало?
– Угу, – кивает, а сам к моей пачке «Парламента» тянется.
Подтолкнул к нему сигареты, чиркнул зажигалкой.
Порядок.
– Ну, а раз полегчало, так давай колись, что такой взъерошенный?
Он только вздохнул потеряно:
– Тут такая история, парни… Я, кажется, пить бросил…
– Вижу, – киваю на его только что опустевшую рюмку, – хорошее дело сделал. Сам не раз бросал. Пару лет назад даже дважды за неделю как-то умудрился. Тогда наливай по четвертой и – давай рассказывай…
– Да тут такой случай… Только никому! Договорились?
– Договорились.
Грош цена таким «договорам», сам знает. Так, для проформы спрашивает.
– Ну, я вчера гонорар за документалку получил. Большой. Хотя для вас, конечно, – небольшой, а для меня – хоть на месяц в запой уходи. Хорошо еще Ирка в редакции была, я ей сразу бо́льшую часть отдал, а то бы – точняк не удержался…
И – замолчал.
Сидит, курит.
Задумался.
– Эй, ты еще с нами? Если уже нет, то – давай возвращайся…
– Да тут я, тут, – морщится досадливо. – Просто вспомнил, что Ирка еще где-нибудь штукарь перехватить просила. Машину поменять хочет, а то наша помойка что-то совсем ездить отказывается…
И – опять замолчал.
Я коньяк по рюмкам доразлил, махнул Андрэ, чтоб еще одну нес.
Усмехнулся.
– Ладно, – киваю, – косарь я тебе, пожалуй, ссужу. На три месяца вполне хватит, чтоб вернуть. Только – не тебе, а Ирке. Пусть позвонит. А то тебе сейчас дать – один черт пропьешь…
– Пропью, – вздыхает. – Дим, а я правда такой конченый?
– Правда-правда, – соглашаюсь. – Ты только прекращай себя жалеть. Лучше дальше рассказывай…
– Ну вот, так всегда. Как душу излить хочется – так хрен вас, козлов, где найдешь. А как что интересненькое, так тут вот – сразу, пожалуйста.
– Ладно, – смеюсь, – не тарахти…
– Да чего уж там, – вздыхает. – Тогда – слушайте. Только – никому, точно?
– Могила!
– Так вот, большую часть гонорара я, конечно, Ирке отдал. Но заначку, само собой, оставил. А как по-другому-то? Пятница все-таки. День наемного работника. Хотел сюда, в паб ехать. Оделся, иду по коридору. А навстречу – Петька, ну, вы его знаете. Кличка – Условный…
– Знаем, конечно, – ржем, – страшный человек…
– Не то слово, – вздыхает. – Сколько раз слово себе давал с ним не бухать. А тут… Привет, орет, Художник, у меня бабла куча, пойдем вмажем, – и все мои внутренние обещания, все мои психологические, так сказать, установки – фьюить – и в небытие. Парень-то он, по сути, хороший…
– Хороший-хороший, – подтверждаем, – ты дальше давай.
– А что дальше? – удивляется. – Дальше – как всегда. Начали в буфете в Останкино. Потом куда-то поехали. Потом – еще куда-то. Потом какие-то девки появились непонятные. С травой. Вроде с MTV, а так – хрен их разберет. В общем, прихожу в себя в чужой квартире. Башка величиной с международную космическую станцию. С международную – потому как полушария на разных языках переговариваются. Рядом девка валяется – красивая, кстати, – а в животе – бурчит со страшной силой. Срать хочу – не могу…
Замолчал, выразительно посмотрел на донесенную Андрэ вторую бутылку.
Что делать – разлили.
Выпили.
Сашка закурил.
– Так вот. Проснулся. Заснуть – не могу. Клапан давит в полный рост. Ну, встал, трусы нашел, натянул. Вышел в гостиную. Думал сигареты поискать. А там Условный Петр аж в окружении троих храпит. Причем девушки умудрились уснуть в таких позициях, что – одна другой краше. Ладно, думаю, сейчас в сортир схожу, потом кого-нибудь обработаю. Обязательно. Не мог их Петя в одиночку так удовлетворить, что больше не хочется. Не мог. При всем моем к нему уважении.
Ну, сигареты я тоже сразу нашел. На журнальном столике. Взял пачку, зажигалку, журнальчик с собой какой-то прихватил да и уселся на фаянсового друга. Сижу, покуриваю, журнальчик читаю. Подумываю над тем, кого из живописной троицы, что вокруг Условного расположилась, оприходывать буду в первую очередь и хватит ли меня на вторую. И стоит ли сначала забить косячок, а уж потом приступать к фрикциям, или, может быть, лучше поступить наоборот.
То есть, размышляю, что сначала – вдуть или дунуть.
Философская тема, надо сказать.
И чертовски приятная.
Ну, сделал свои дела, подтерся, начинаю вставать, а меня оттуда кто-то вдруг ка-а-ак схватит за член…
– Откуда-откуда? – переспрашиваю.
– Оттуда! – отвечает.
– Да, блин, откуда «оттуда»-то? Хрен тебя разберешь, придурка! – тут уже и Русланыч не выдерживает.
– Да из унитаза! – заорал Сашка и потянулся за очередной сигаретой.
Дал ему прикурить, потом с Русланом переглянулся.
– Хорошая, – говорю, – трава, похоже, была. Ты у этих эмтивишниц не узнавал потом, откуда брали?
– Не, – качает головой Руслан со знанием дела, – это не трава, это «белка». От травы так не торкает. Или они там еще какой дрянью вмазывались перед групповухой, он просто не помнит…
– Да помолчите вы, идиоты! – орет Художник. – Тоже мне, аналитики выискались! Психологи, мать вашу! Специалисты по контркультуре! Наркологи хреновы! Дайте дорасскажу, сами все поймете…
Мы переглянулись.
– Мы все во внимании, Сань, – говорю.
Руслан тоже кивает.
– Вот так-то лучше, – успокаивается Художник. – Короче… Короче – сижу. Плохо мне.
Еще раз пытаюсь подняться, а меня снова – хвать! – и не отпускают.
Мы снова переглядываемся.
Ни фига себе, думаем, парня плющит.
Может, «скорую» вызвать?
– Ну, помолился, – продолжает, – мать покойницу вспомнил, прощения попросил. Не помогает. В смысле, пытаюсь подняться – та же история. Закурил. Снова пытаюсь встать – то же самое. Кошмар. А посмотреть вниз, кто там меня за член держит – страшно. Два часа так просидел. Как не поседел – просто сам даже не знаю. Пот, по крайней мере, даже не ручьем лил. Водопадом…
…Сашка нервно затушил окурок, налил себе рюмку и опрокинул, даже не глядя в нашу сторону.
Потом закурил следующую сигарету, чуть успокоился и задумчиво уставился в оконное стекло.
Там смеркалось.
– Ну, – не выдерживаю, – так кто же тебя там держал-то?
Он вздохнул, стряхнул пепел в пепельницу.
– А, – говорит, – ты об этом… Да никто там меня не держал. Просто я презерватив снять забыл перед сном, пьяный был, сам понимаешь, в полные дрова, а когда вставал – не обратил внимания. Ну а пока личинку откладывал, – и пописал заодно, естественно. Он и раздулся. Уперся, зараза, в стенки сливного отверстия. Пока сидишь-то с пьяных глаз – ни фига не чувствуешь. А как вставать – так полное ощущение, что тебя снизу, из унитаза за хрен держат. Страшно – просто ужас как…
Ой, господи, бог ты мой, как же мы ржали.
Взахлеб.
И Сашка с нами вместе.
А потом вдруг затихли.
Я зачем-то примерил эту дурацкую историю на себя и мне стало как-то нехорошо. Как представишь…
Ночь.
Тишина.
Ты сидишь на чужом унитазе в совершенно чужой квартире.
Потом пытаешься встать, а тебя кто-то снизу хватает за мужское достоинство.
Прямо из унитаза.
А взглянуть, кто, страшно.
Холодный, ледяной белый кафель у тебя под ногами.
Холодный, ледяной синий кафель на стенах.
Белый, крашенный ослепительно чистой нитрокраской потолок.
Холодный белый свет лампы без абажура.
И белый ледяной ужас у тебя в душе.
Б-р-р-р…
Ужас, летящий на крыльях ночи.
Очень страшная получается история, если – вот так вот, непредвзято.
Не дай бог на себе испытать…
Сколько с ним ни играю – всегда проигрываю.
И не потому, что он лучше меня шары гоняет, нет. Когда турнир какой мутим междусобойный – бывает и так, что я этот турнир выигрываю, а Русланыч даже в тройку не входит.
А вот в личных встречах – ни в какую не получается.
И ни он, ни я не можем понять почему.
Вот и в этот раз – та же фигня…
…Мы, вообще-то, в паб в ту субботу довольно случайно заскочили.
Собирались ко мне на дачу, семьями, ну – шашлычки пожарить, винца попить, то се.
А погода – подвела.
Как со вчерашнего дня зарядил дождь со снегом, так и шел, ни на минуту не прерываясь.
В результате девчонки отправились в кино, а мы решили заскочить в паб, погонять шары, посмотреть британскую премьер-лигу, пропустить пинту-другую «Гиннеса» и скоротать тем самым время до вечера.
А уж вечером – воссоединиться с нашими половинами и рвануть куда-нибудь поклубиться.
Куда?
Доживем – увидим.
Наверняка кто-нибудь прозвонится.
Предложит программу.
Что сейчас-то себе голову забивать?
Итак, представьте себе эту мизансцену: пустой паб, два взрослых придурка лениво гоняют шары и пьют пиво в ожидании трансляции «Чарльтон» – «Ньюкасл», а бармен Андрэ не менее лениво протирает бокалы за стойкой.
И тут этот врывается.
Небритый, опухший, с безумными глазами.
Пробежал, не здороваясь, к стойке, что-то выпалил шепотом бармену, выхватил у него из рук бутылку коньяка и убежал в угол.
Вскоре оттуда раздалось активное позвякивание.
Мы переглянулись.
Вообще-то у нас не принято навязываться человеку, если сам не зовет, но тут – случай особый.
Художник все-таки.
Наш больной брат.
Нет, вообще-то он, конечно, – никакой не художник.
Оператор с телевидения.
Сашка Тропкин.
А Художник – это просто ник такой, кличка, в смысле. Это я его так прозвал, а остальные – подхватили.
Когда еще вместе на телеке работали.
Я потом оттуда по-быстрому свалил – сначала в газету, а потом и рекламное агентство свое сделал.
А он так на ящике и ошивается.
Судьба.
Да и пьет, если честно, много.
Вот и сейчас, похоже…
Переглянулись еще раз и, не сговариваясь, двинули к нему за столик.
Русланыч по дороге с барной стойки пару рюмок прихватил и Андрэ кивнул, чтоб лимон резал.
Надо же выручать товарища.
Сашка на наше появление реагировал, к счастью, вполне адекватно. Не возражал, когда я разлил нам с Русом его коньячок.
Даже чокнулся с нами и изобразил что-то типа «здрасьте».
Глядим – нет, вроде, в запой не собирается.
Тогда что случилось?
Ладно.
Расскажет.
А пока – пусть отдышится.
Вон он какой бледно-зеленый да взъерошенный.
Выпили по второй, закурили.
Дымим лениво.
Гляжу – Сашку, кажется, отпускать начало.
И точно, к тому моменту, как Андрэ приволок блюдечко с тонко нарезанными лимонными лепестками, густо посыпанными сахарной пудрой вперемешку с молотым кофе, он уже настолько пришел в себя, что по третьей разлил – совершенно самостоятельно.
Ладно.
Пора, думаю.
– Ну что, полегчало?
– Угу, – кивает, а сам к моей пачке «Парламента» тянется.
Подтолкнул к нему сигареты, чиркнул зажигалкой.
Порядок.
– Ну, а раз полегчало, так давай колись, что такой взъерошенный?
Он только вздохнул потеряно:
– Тут такая история, парни… Я, кажется, пить бросил…
– Вижу, – киваю на его только что опустевшую рюмку, – хорошее дело сделал. Сам не раз бросал. Пару лет назад даже дважды за неделю как-то умудрился. Тогда наливай по четвертой и – давай рассказывай…
– Да тут такой случай… Только никому! Договорились?
– Договорились.
Грош цена таким «договорам», сам знает. Так, для проформы спрашивает.
– Ну, я вчера гонорар за документалку получил. Большой. Хотя для вас, конечно, – небольшой, а для меня – хоть на месяц в запой уходи. Хорошо еще Ирка в редакции была, я ей сразу бо́льшую часть отдал, а то бы – точняк не удержался…
И – замолчал.
Сидит, курит.
Задумался.
– Эй, ты еще с нами? Если уже нет, то – давай возвращайся…
– Да тут я, тут, – морщится досадливо. – Просто вспомнил, что Ирка еще где-нибудь штукарь перехватить просила. Машину поменять хочет, а то наша помойка что-то совсем ездить отказывается…
И – опять замолчал.
Я коньяк по рюмкам доразлил, махнул Андрэ, чтоб еще одну нес.
Усмехнулся.
– Ладно, – киваю, – косарь я тебе, пожалуй, ссужу. На три месяца вполне хватит, чтоб вернуть. Только – не тебе, а Ирке. Пусть позвонит. А то тебе сейчас дать – один черт пропьешь…
– Пропью, – вздыхает. – Дим, а я правда такой конченый?
– Правда-правда, – соглашаюсь. – Ты только прекращай себя жалеть. Лучше дальше рассказывай…
– Ну вот, так всегда. Как душу излить хочется – так хрен вас, козлов, где найдешь. А как что интересненькое, так тут вот – сразу, пожалуйста.
– Ладно, – смеюсь, – не тарахти…
– Да чего уж там, – вздыхает. – Тогда – слушайте. Только – никому, точно?
– Могила!
– Так вот, большую часть гонорара я, конечно, Ирке отдал. Но заначку, само собой, оставил. А как по-другому-то? Пятница все-таки. День наемного работника. Хотел сюда, в паб ехать. Оделся, иду по коридору. А навстречу – Петька, ну, вы его знаете. Кличка – Условный…
– Знаем, конечно, – ржем, – страшный человек…
– Не то слово, – вздыхает. – Сколько раз слово себе давал с ним не бухать. А тут… Привет, орет, Художник, у меня бабла куча, пойдем вмажем, – и все мои внутренние обещания, все мои психологические, так сказать, установки – фьюить – и в небытие. Парень-то он, по сути, хороший…
– Хороший-хороший, – подтверждаем, – ты дальше давай.
– А что дальше? – удивляется. – Дальше – как всегда. Начали в буфете в Останкино. Потом куда-то поехали. Потом – еще куда-то. Потом какие-то девки появились непонятные. С травой. Вроде с MTV, а так – хрен их разберет. В общем, прихожу в себя в чужой квартире. Башка величиной с международную космическую станцию. С международную – потому как полушария на разных языках переговариваются. Рядом девка валяется – красивая, кстати, – а в животе – бурчит со страшной силой. Срать хочу – не могу…
Замолчал, выразительно посмотрел на донесенную Андрэ вторую бутылку.
Что делать – разлили.
Выпили.
Сашка закурил.
– Так вот. Проснулся. Заснуть – не могу. Клапан давит в полный рост. Ну, встал, трусы нашел, натянул. Вышел в гостиную. Думал сигареты поискать. А там Условный Петр аж в окружении троих храпит. Причем девушки умудрились уснуть в таких позициях, что – одна другой краше. Ладно, думаю, сейчас в сортир схожу, потом кого-нибудь обработаю. Обязательно. Не мог их Петя в одиночку так удовлетворить, что больше не хочется. Не мог. При всем моем к нему уважении.
Ну, сигареты я тоже сразу нашел. На журнальном столике. Взял пачку, зажигалку, журнальчик с собой какой-то прихватил да и уселся на фаянсового друга. Сижу, покуриваю, журнальчик читаю. Подумываю над тем, кого из живописной троицы, что вокруг Условного расположилась, оприходывать буду в первую очередь и хватит ли меня на вторую. И стоит ли сначала забить косячок, а уж потом приступать к фрикциям, или, может быть, лучше поступить наоборот.
То есть, размышляю, что сначала – вдуть или дунуть.
Философская тема, надо сказать.
И чертовски приятная.
Ну, сделал свои дела, подтерся, начинаю вставать, а меня оттуда кто-то вдруг ка-а-ак схватит за член…
– Откуда-откуда? – переспрашиваю.
– Оттуда! – отвечает.
– Да, блин, откуда «оттуда»-то? Хрен тебя разберешь, придурка! – тут уже и Русланыч не выдерживает.
– Да из унитаза! – заорал Сашка и потянулся за очередной сигаретой.
Дал ему прикурить, потом с Русланом переглянулся.
– Хорошая, – говорю, – трава, похоже, была. Ты у этих эмтивишниц не узнавал потом, откуда брали?
– Не, – качает головой Руслан со знанием дела, – это не трава, это «белка». От травы так не торкает. Или они там еще какой дрянью вмазывались перед групповухой, он просто не помнит…
– Да помолчите вы, идиоты! – орет Художник. – Тоже мне, аналитики выискались! Психологи, мать вашу! Специалисты по контркультуре! Наркологи хреновы! Дайте дорасскажу, сами все поймете…
Мы переглянулись.
– Мы все во внимании, Сань, – говорю.
Руслан тоже кивает.
– Вот так-то лучше, – успокаивается Художник. – Короче… Короче – сижу. Плохо мне.
Еще раз пытаюсь подняться, а меня снова – хвать! – и не отпускают.
Мы снова переглядываемся.
Ни фига себе, думаем, парня плющит.
Может, «скорую» вызвать?
– Ну, помолился, – продолжает, – мать покойницу вспомнил, прощения попросил. Не помогает. В смысле, пытаюсь подняться – та же история. Закурил. Снова пытаюсь встать – то же самое. Кошмар. А посмотреть вниз, кто там меня за член держит – страшно. Два часа так просидел. Как не поседел – просто сам даже не знаю. Пот, по крайней мере, даже не ручьем лил. Водопадом…
…Сашка нервно затушил окурок, налил себе рюмку и опрокинул, даже не глядя в нашу сторону.
Потом закурил следующую сигарету, чуть успокоился и задумчиво уставился в оконное стекло.
Там смеркалось.
– Ну, – не выдерживаю, – так кто же тебя там держал-то?
Он вздохнул, стряхнул пепел в пепельницу.
– А, – говорит, – ты об этом… Да никто там меня не держал. Просто я презерватив снять забыл перед сном, пьяный был, сам понимаешь, в полные дрова, а когда вставал – не обратил внимания. Ну а пока личинку откладывал, – и пописал заодно, естественно. Он и раздулся. Уперся, зараза, в стенки сливного отверстия. Пока сидишь-то с пьяных глаз – ни фига не чувствуешь. А как вставать – так полное ощущение, что тебя снизу, из унитаза за хрен держат. Страшно – просто ужас как…
Ой, господи, бог ты мой, как же мы ржали.
Взахлеб.
И Сашка с нами вместе.
А потом вдруг затихли.
Я зачем-то примерил эту дурацкую историю на себя и мне стало как-то нехорошо. Как представишь…
Ночь.
Тишина.
Ты сидишь на чужом унитазе в совершенно чужой квартире.
Потом пытаешься встать, а тебя кто-то снизу хватает за мужское достоинство.
Прямо из унитаза.
А взглянуть, кто, страшно.
Холодный, ледяной белый кафель у тебя под ногами.
Холодный, ледяной синий кафель на стенах.
Белый, крашенный ослепительно чистой нитрокраской потолок.
Холодный белый свет лампы без абажура.
И белый ледяной ужас у тебя в душе.
Б-р-р-р…
Ужас, летящий на крыльях ночи.
Очень страшная получается история, если – вот так вот, непредвзято.
Не дай бог на себе испытать…
Кидала
Я его почему-то совершенно не помню анфас.
Только профиль – будто вырезанный из белой восковой бумаги. И роскошная черная грива, которую он иногда собирал тонкой резинкой в совершенно шикарный хвост.
Хищный, горбоносый, живой.
Всегда дорого и стильно, хоть, на мой взгляд, и несколько безвкусно одетый, – от него всегда ощутимо тянуло притягательным мужским запахом опасности…
Помню, как мы познакомились.
Он вошел в паб, как входят только хозяева: уверенно и властно, но все равно оставляя за собой какое-то неровное ощущение. Так ходят спецназовцы на работе и канатоходцы в цирке, когда один неверный шаг – и вот она, пропасть.
– Привет, – говорит, – мужики. С кем из вас можно поговорить?
Я хмыкнул первым.
Что неудивительно.
Нас на тот момент в пабе всего двое было, не считая бармена Андрэ. Свинтили пораньше с работы, чтобы обсудить предстоящую рыбалку в Карелии.
Я и Русланыч.
Еще Виталик должен был вот-вот подтянуться, но не опаздывающий Виталик – явление природе не известное…
Но хмыкал я, естественно, – не по этому поводу.
Вот еще…
Просто у меня на подобного рода ребят – чутье.
Стоит им только где-то появиться – жди неприятностей.
Но вопрос, который он хотел нам задать, оказался вполне мирным:
– Мне сказали, сюда Игорь Ленкин иногда заходит. Никто не скажет, как с ним связаться? Мы с ним лучшими друзьями по институту были, а потом жизнь разбросала. Вот, приехал в Москву, ищу. Со старой квартиры он переехал, телефон молчит. Единственное, что удалось выяснить, – у вас тут бывает. Вот и зашел…
Русланыч, который в этот момент меня в очередной раз делал в бильярд, только плечами пожал:
– Игорек здесь уж месяцев восемь, как не появляется. Пропал куда-то. Да и близких у него среди нас не было. Так что, если хочешь, – дождись вечера, когда остальные соберутся. Может, и завалялся у кого телефончик…
Он кивнул, подошел к барной стойке, заказал у Андрэ порцию хорошего французского коньяка и представился:
– Никита. Я из Питера приехал…
Вот тут я ему, правда, сразу не поверил. Не тянул он на обитателя Северной Пальмиры. Там – другой стиль.
Не внешний, внутренний.
А этот, в лучшем случае, – откуда-нибудь с одесского привоза.
Несмотря на всю свою внешнюю рафинированность.
Ну да ладно…
Хочется человеку представляться санкт-петербуржцем – и пусть его. Как говорится: не веришь – прими за сказку…
– Я – Дима. Это – Руслан.
– Очень приятно. Вот и познакомились.
Телефон Игоря он, кстати, так и не нашел.
А вот в пабе – прижился.
В первый же вечер у него закрутился роман с одной из наших девчонок, потом, месяца через полтора – с другой, потом – с третьей, новенькой. Жил он, судя по всему, большей частью у них, время от времени куда-то пропадая по своим таинственным делам, потому как они его иногда разыскивали, а потом находили и успокаивались.
Пил пиво, играл – и неплохо – в нарды и в бильярд, травил анекдоты, принципиально не лез ни в чьи дела сам и не допускал никого в свои.
Словом, ходит человек – и ходит.
Никому не мешает, никого не напрягает – и пусть его.
Побольше бы таких, может, и жить бы стало намного проще.
…А потом в один из тусклых октябрьских вечеров в паб пришли эти двое. Словно специально подобранные и загримированные для какого-нибудь дурного фильма про братву. Квадратные, в одинаковых черных кожаных куртках. Взяли по пиву, заказали по порции креветок и довольно бесцеремонно уселись за мой столик.
– Ты здесь, что ли, за старшего?
Я помолчал.
Потом пожал плечами.
– Парень, ты – не по адресу. У нас тут старшие отсутствуют. Как класс.
Одному из них, тому, что помоложе, этот ответ, видимо, не пришелся по душе, и он, бешено сверкая глазами, потянулся к себе в подмышку, где явственным образом топорщилось что-то продолговатое.
Я прикинул калибр, и его идея мне не понравилась.
К счастью, второму тоже.
Он успокаивающе положил свою руку ему на плечо:
– Тише, брат, тише. Не гони. Здесь тоже непростые пацаны собираются…
И с интересом посмотрел в мою сторону.
– Так не бывает, чтоб была стая – и без старшего. Перегрызете ведь друг друга…
Я снова пожал плечами и потянулся за сигаретами.
– А здесь и не стая. Здесь – другое…
Он хмыкнул.
– Что – другое?
Я прикурил, кивнул в сторону батареи бутылок за барной стойкой.
– Ну, может быть, – водопой. Если тебе это понятно…
Он кивнул и ухмыльнулся.
– Чего ж здесь непонятного-то. Мультики про Маугли в детстве все смотрели…
Помолчали.
– Ладно, – говорит, – как старший ты, выходит, решить вопрос не можешь…
– Не могу, – киваю. – И, если честно, – не хочу.
– Понял, – кривится. – А хотя бы совет дать можешь?
Я покурил, подумал немного.
– Ну отчего ж не дать-то. С меня не убудет. У нас держава, в конце концов, раньше Страной Советов называлась. Спрашивай…
Он кивнул.
– Только сначала вопрос. Можно?
– Можно, – пожимаю плечами, – почему ж нельзя-то? Только – не удивляйся, если отвечать не захочу…
– Захочешь, по глазам вижу. Ты как к кидалам относишься? К тем, что на доверии?
Меня аж передернуло.
– Те, – чеканю, – кто хоть раз в своей жизни с этой сволочью сталкивались, хорошо к ним относиться не могут. Просто – по определению.
– Ну, уже легче, – кивает.
Помолчали.
– Я из мультиков знаю, что на водопое никто никого не трогает. Так вот – совета хочу. Как быть, если урода только здесь, у вас вычислить смогли?
Молчу, думаю.
– Речь, я так понимаю, о Никите идет?
– Соображаешь, – смотрит уважительно. – Только его не Никитой зовут. Хотя мы его тоже сначала как Кирилла знали. А так он – Грачик, армяшка из Одессы…
Надо же, думаю. Угадал.
– И что, этот наш-ваш Грачик такого натворил, что ты здесь передо мной сидишь?
– А вот это, – морщится, – тебе лучше не знать. Лучше спать будешь. Единственное, что могу сказать, – один хороший человек из-за него пулю в висок пустил. А другая все в жизни потеряла. Мужа, семью, детей. Не говоря уж про деньги…
Еще помолчали.
Я очередную сигарету закурил, он тоже.
Второй – просто сидит.
Как истукан.
– Вас наняли? – спрашиваю.
– Само собой. Те люди, которых он подставил, сами говно не чистят. Этим мы занимаемся. За деньги…
Я вздохнул.
– Ты пойми, – кривится, – мы свою работу все одно сделаем. Нам иначе – никак нельзя. Просто геморроев не хочется. Они ведь ни вам, ни нам не нужны, верно?
Я еще помолчал немного, затушил сигарету в пепельнице.
Кивнул Андрэ, чтоб налил порцию виски.
– Хорошо. Он, как правило, приезжает где-то к половине девятого. Сегодня, по идее, должен быть. Но – чтоб только не здесь, не в пабе…
– Да это-то как раз понятно, – кивает и поднимается.
Второй – тоже за ним.
– Ну ладно, бывай. Приятно было познакомиться…
– Не могу сказать то же самое, – ворчу.
Они усмехнулись и слаженно отправились к выходу.
Тот, что помоложе, со шпалером под мышкой, неожиданно задержался.
– Ты извини, я сначала не так понял…
И почти бегом кинулся догонять своего квадратного напарника.
Только профиль – будто вырезанный из белой восковой бумаги. И роскошная черная грива, которую он иногда собирал тонкой резинкой в совершенно шикарный хвост.
Хищный, горбоносый, живой.
Всегда дорого и стильно, хоть, на мой взгляд, и несколько безвкусно одетый, – от него всегда ощутимо тянуло притягательным мужским запахом опасности…
Помню, как мы познакомились.
Он вошел в паб, как входят только хозяева: уверенно и властно, но все равно оставляя за собой какое-то неровное ощущение. Так ходят спецназовцы на работе и канатоходцы в цирке, когда один неверный шаг – и вот она, пропасть.
– Привет, – говорит, – мужики. С кем из вас можно поговорить?
Я хмыкнул первым.
Что неудивительно.
Нас на тот момент в пабе всего двое было, не считая бармена Андрэ. Свинтили пораньше с работы, чтобы обсудить предстоящую рыбалку в Карелии.
Я и Русланыч.
Еще Виталик должен был вот-вот подтянуться, но не опаздывающий Виталик – явление природе не известное…
Но хмыкал я, естественно, – не по этому поводу.
Вот еще…
Просто у меня на подобного рода ребят – чутье.
Стоит им только где-то появиться – жди неприятностей.
Но вопрос, который он хотел нам задать, оказался вполне мирным:
– Мне сказали, сюда Игорь Ленкин иногда заходит. Никто не скажет, как с ним связаться? Мы с ним лучшими друзьями по институту были, а потом жизнь разбросала. Вот, приехал в Москву, ищу. Со старой квартиры он переехал, телефон молчит. Единственное, что удалось выяснить, – у вас тут бывает. Вот и зашел…
Русланыч, который в этот момент меня в очередной раз делал в бильярд, только плечами пожал:
– Игорек здесь уж месяцев восемь, как не появляется. Пропал куда-то. Да и близких у него среди нас не было. Так что, если хочешь, – дождись вечера, когда остальные соберутся. Может, и завалялся у кого телефончик…
Он кивнул, подошел к барной стойке, заказал у Андрэ порцию хорошего французского коньяка и представился:
– Никита. Я из Питера приехал…
Вот тут я ему, правда, сразу не поверил. Не тянул он на обитателя Северной Пальмиры. Там – другой стиль.
Не внешний, внутренний.
А этот, в лучшем случае, – откуда-нибудь с одесского привоза.
Несмотря на всю свою внешнюю рафинированность.
Ну да ладно…
Хочется человеку представляться санкт-петербуржцем – и пусть его. Как говорится: не веришь – прими за сказку…
– Я – Дима. Это – Руслан.
– Очень приятно. Вот и познакомились.
Телефон Игоря он, кстати, так и не нашел.
А вот в пабе – прижился.
В первый же вечер у него закрутился роман с одной из наших девчонок, потом, месяца через полтора – с другой, потом – с третьей, новенькой. Жил он, судя по всему, большей частью у них, время от времени куда-то пропадая по своим таинственным делам, потому как они его иногда разыскивали, а потом находили и успокаивались.
Пил пиво, играл – и неплохо – в нарды и в бильярд, травил анекдоты, принципиально не лез ни в чьи дела сам и не допускал никого в свои.
Словом, ходит человек – и ходит.
Никому не мешает, никого не напрягает – и пусть его.
Побольше бы таких, может, и жить бы стало намного проще.
…А потом в один из тусклых октябрьских вечеров в паб пришли эти двое. Словно специально подобранные и загримированные для какого-нибудь дурного фильма про братву. Квадратные, в одинаковых черных кожаных куртках. Взяли по пиву, заказали по порции креветок и довольно бесцеремонно уселись за мой столик.
– Ты здесь, что ли, за старшего?
Я помолчал.
Потом пожал плечами.
– Парень, ты – не по адресу. У нас тут старшие отсутствуют. Как класс.
Одному из них, тому, что помоложе, этот ответ, видимо, не пришелся по душе, и он, бешено сверкая глазами, потянулся к себе в подмышку, где явственным образом топорщилось что-то продолговатое.
Я прикинул калибр, и его идея мне не понравилась.
К счастью, второму тоже.
Он успокаивающе положил свою руку ему на плечо:
– Тише, брат, тише. Не гони. Здесь тоже непростые пацаны собираются…
И с интересом посмотрел в мою сторону.
– Так не бывает, чтоб была стая – и без старшего. Перегрызете ведь друг друга…
Я снова пожал плечами и потянулся за сигаретами.
– А здесь и не стая. Здесь – другое…
Он хмыкнул.
– Что – другое?
Я прикурил, кивнул в сторону батареи бутылок за барной стойкой.
– Ну, может быть, – водопой. Если тебе это понятно…
Он кивнул и ухмыльнулся.
– Чего ж здесь непонятного-то. Мультики про Маугли в детстве все смотрели…
Помолчали.
– Ладно, – говорит, – как старший ты, выходит, решить вопрос не можешь…
– Не могу, – киваю. – И, если честно, – не хочу.
– Понял, – кривится. – А хотя бы совет дать можешь?
Я покурил, подумал немного.
– Ну отчего ж не дать-то. С меня не убудет. У нас держава, в конце концов, раньше Страной Советов называлась. Спрашивай…
Он кивнул.
– Только сначала вопрос. Можно?
– Можно, – пожимаю плечами, – почему ж нельзя-то? Только – не удивляйся, если отвечать не захочу…
– Захочешь, по глазам вижу. Ты как к кидалам относишься? К тем, что на доверии?
Меня аж передернуло.
– Те, – чеканю, – кто хоть раз в своей жизни с этой сволочью сталкивались, хорошо к ним относиться не могут. Просто – по определению.
– Ну, уже легче, – кивает.
Помолчали.
– Я из мультиков знаю, что на водопое никто никого не трогает. Так вот – совета хочу. Как быть, если урода только здесь, у вас вычислить смогли?
Молчу, думаю.
– Речь, я так понимаю, о Никите идет?
– Соображаешь, – смотрит уважительно. – Только его не Никитой зовут. Хотя мы его тоже сначала как Кирилла знали. А так он – Грачик, армяшка из Одессы…
Надо же, думаю. Угадал.
– И что, этот наш-ваш Грачик такого натворил, что ты здесь передо мной сидишь?
– А вот это, – морщится, – тебе лучше не знать. Лучше спать будешь. Единственное, что могу сказать, – один хороший человек из-за него пулю в висок пустил. А другая все в жизни потеряла. Мужа, семью, детей. Не говоря уж про деньги…
Еще помолчали.
Я очередную сигарету закурил, он тоже.
Второй – просто сидит.
Как истукан.
– Вас наняли? – спрашиваю.
– Само собой. Те люди, которых он подставил, сами говно не чистят. Этим мы занимаемся. За деньги…
Я вздохнул.
– Ты пойми, – кривится, – мы свою работу все одно сделаем. Нам иначе – никак нельзя. Просто геморроев не хочется. Они ведь ни вам, ни нам не нужны, верно?
Я еще помолчал немного, затушил сигарету в пепельнице.
Кивнул Андрэ, чтоб налил порцию виски.
– Хорошо. Он, как правило, приезжает где-то к половине девятого. Сегодня, по идее, должен быть. Но – чтоб только не здесь, не в пабе…
– Да это-то как раз понятно, – кивает и поднимается.
Второй – тоже за ним.
– Ну ладно, бывай. Приятно было познакомиться…
– Не могу сказать то же самое, – ворчу.
Они усмехнулись и слаженно отправились к выходу.
Тот, что помоложе, со шпалером под мышкой, неожиданно задержался.
– Ты извини, я сначала не так понял…
И почти бегом кинулся догонять своего квадратного напарника.