Страница:
Линни:
Сочувствую.
Эльза Дагмар:
А что Тилли ...
Линни:
(перебивает) Да ну его! Посмотри лучше, какое синее небо, какие белые облака: синее - белое, синее - белое. Такое небо рисуют только на открытках. Как прекрасен мир и как легко быть счастливой! Мечты порхают, как пестрые бабочки. И вода плещется, как мое любимое платье. Вернее то, которое я раньше так любила. Как хорошо быть одной, быть спокойной, никому ничем не обязанной, никуда не спешить и слышать только шепот ветра и шорох листвы, шепот и шорох... Как хочется, чтобы ничего не изменялось и ничего не происходило. И не надо было ни о чем думать. И ни о ком.
Эльза Дагмар:
И никаких мужчин! У меня на них вообще аллергия! А эти вечные мужские причитания? Как они утомляют! Все-таки мужчина - это изуродованная женщина. Недаром говорят, что вдова, которая выходит замуж снова, недостойна выпавшего ей счастья. Хотя если женщина не поддается соблазнам, значит, это не соблазны.
Линни:
Ах, какие мы романтичные!
Эльза Дагмар:
И как нам это идет! Интересно, существует ли где-нибудь идеальный мир без старых мужчин и зубной боли? Тот мир, в котором женщины говорят все, что хотят, а мужчины делают все, что им говорят женщины. Нормальные семейные отношения: женщина говорит - мужчина слушает и слушается. Мужья под каблучком, морщины только на пятках - вот как должна выглядеть справедливая вселенная. Где он, этот мир, который показывают в фильмах, где жена всю жизнь изменяет мужу, а муж перед своей смертью умоляет его простить, потому что понимает, что это он сам во всем виноват? Где такие мужчины? Где подвиги? Где серенады? И почему морщинки появляются где угодно, только не на пятках?
Линни:
Как это грустно: лет через двадцать мы с тобой станем старше лет на пять, а все наши знакомые мужчины постареют лет на сорок.
Эльза Дагмар:
А Эдварда вообще ничего не волнует, кроме собственного радикулита. Хороший супруг напоминает о том, что на его месте мог бы быть идеальный, а это раздражает. Впрочем, я так долго живу со своим мужем, что не могу уже смотреть на других мужчин без сочувствия. Как говорят опытные людоеды, даже к врагам нужно относиться не с ненавистью, а с аппетитом. Пойдем, попудрим носики перед обедом. В конце концов, взгляд в зеркало всегда помогает что-то улучшить: в молодости - настроение, в старости - макияж.
Линни:
Какие мы умные!
Эльза Дагмар:
И как нам это идет!
(Уходят).
3
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
"ОЖИДАНИЕ"
Эдвард Дагмар:
Вот здесь мы и подождем обеда или Ганса Циннеркнока - в зависимости от того, кто из них подоспеет раньше.
Тилли:
Вы ведь, кажется, с ним старые друзья?
Эдвард Дагмар:
Друзья! А чем в наше время друзья отличаются от врагов? Только тем, что гораздо больше радуются, когда делают нам гадости. Когда-то мы все вместе учились. Вы же знаете, школа и другие несчастья очень сближают. Он даже чуть не увел у меня мою Эльзу, когда она еще не была моей невестой. Но ему, как всегда, повезло - она предпочла меня. Ему всегда везет.
Тилли:
Вы его недолюбливаете?
Эдвард Дагмар:
Я эгоист и поэтому встречи с другими эгоистами не доставляют мне ни малейшего удовольствия. А теперь он вбил себе в голову, что с ним моя супруга была бы гораздо менее несчастна, чем со мной. Наверное, он не может мне простить, что она выбрала меня, а я не могу ему простить, что она не выбрала его. На самом деле, мы оба любим ее и ненавидим меня...
Тилли:
Говорят, он очень богат?
Эдвард Дагмар:
Ничего удивительного: в детстве он хорошо учился, в молодости много работал, а потом неожиданно умерли его богатые родственники...
Тилли:
Этого не может быть: богатые родственники бессмертны!
Эдвард Дагмар:
Тем не менее, вопреки всем законам природы он очень удачно получил наследство. Разбогател благодаря необыкновенному стечению обстоятельств бездетности богатых родственников и отсутствию у них эгоистичного стремления к неуемному долгожительству. До этого, помню, его попытки разбогатеть напоминали приставания к девушкам: постоянные и безрезультатные. Зато теперь он так богат, что даже журналисты научились правильно произносить его фамилию.
Тилли:
Невероятно! Это похоже на сказку о чистильщике обуви, который за долгие годы трудов и лишений скопил пару монет, а потом купил лотерейный билет и выиграл несколько миллионов. Помню, в детстве я читал об этом в какой-то большой красивой книжке.
(входит мистер Циннеркнок, встревает в разговор)
Циннеркнок:
Книжки? Все книжки делятся на два вида: чековые и ненужные. Хотя искусство - это прекрасно. Я тоже очень увлекаюсь искусством, в основном искусством делать деньги. Придерживаюсь реалистического направления предпочитаю только то, за что реально хорошо платят. Как сказал один творческий деятель: "Я пришел в искусство за деньгами и без денег я из него никуда не уйду!" Рисовать картины, писать книги - это еще не искусство. Писать так, чтобы суметь продать, - вот это искусство.
Тилли:
А талант?
Циннеркнок:
Талантом много не заработаешь. Талант должен с детства учиться голодать. Искусство - все то, что можно продать в несколько раз дороже, чем стоят израсходованные бумага и краски. Если за это хорошо платят - это не всегда означает, что это хорошее искусство, но это всегда означает, что за это хорошо платят...
Эдвард Дагмар:
Вот, Тилли, этот скромный человек и есть тот самый Ганс Циннеркнок...
Циннеркнок:
(перебивает) Тот самый Ганс Циннеркнок, который обо всех говорит только гадости и о котором все говорят только гадости. Эдвард еще не говорил Вам обо мне: "С такими людьми хорошо встречаться только на их похоронах"?
Тилли:
Нет.
Циннеркнок:
И Эльза при Вас не повторяла (передразнивает): "Ах, Мистер Циннеркнок настолько универсален, что как его ни оскорбляй - все к нему подходит"? Неужели даже Линни не говорила (кривляется): "Дядюшка Ганс? Видеть бы его пореже - цены бы ему не было"?
Тилли:
Пока нет.
Циннеркнок:
Странно. Значит, стали забывать. Только отвернулся - и уже похоронили. Забыли, что я бессмертен.
Тилли:
Так Вы - дьявол?
Циннеркнок:
Ну что Вы, бедный дьявол безнадежно устарел. Теперь время ангелов деловитых и озлобленных.
Эдвард Дагмар:
Не слушайте его, Тилли, он не ангел...
Циннеркнок:
(опять перебивает) Да, я не ангел, зато я банкир. Это гораздо более важная профессия. Особенно если судить по доходам... Есть люди, которые имеют деньги, и есть люди, которым деньги нужны. Надо помочь им встретиться.
Тилли:
Так значит, Вы помогаете людям встретиться с деньгами?
Циннеркнок:
Скорее - расстаться. Банкир - это такой фокусник, который играет с чужими деньгами до тех пор, пока не превратит их в свои. Вы же знаете, у нас такой климат: не захочешь, а украдешь! Просто богатый человек - это тот, кто успевает украсть больше, чем успевают украсть у него. Без денег жить нельзя...
Тилли:
Но только ради денег тоже жить не стоит.
Циннеркнок:
А! бедный, но гордый? Ох и молодежь пошла! Ничему Вас родители не учат! Поверьте мне, молодой человек: если бы деньги можно было делать только из совести, богатые бы разорились, но и бедные бы не разбогатели. Есть такое мнение, что сначала весь мир делился на грешников и праведников примерно поровну, но грешники быстрее размножились. Добрые люди и сейчас рождаются чаще, но реже выживают. Поэтому я верю в совесть, но предпочитаю наличные.
Тилли:
А налоги?
Циннеркнок:
Большие налоги приходится платить только в том случае, если ты недостаточно богат, чтобы совсем не платить налоги.
Эдвард Дагмар:
Что меня больше всего раздражает в мультимиллионерах, так это моя зарплата...
Циннеркнок:
Ой, не любят наши люди чужие деньги, ой не любят!
Тилли:
Деньги - это еще не все.
Циннеркнок:
Особенно, если они есть.
Эдвард Дагмар:
Пока они есть...
Циннеркнок:
Чтобы не нуждаться в деньгах, нужно иметь очень много денег. Конечно, у денег есть и недостатки. Чужие деньги очень мешают, особенно спать, а свои деньги делают человека слишком жадным: ему начинает хотеться еще и здоровья, и любви, и "поговорить". К сожалению, счастье и деньги далеко не всегда взаимозаменяемы. Счастлив тот, кто имеет все возможное и не желает большего. И никакие деньги не помогут изменить собственное прошлое. Иногда мы готовы отдать все, что у нас есть, за то, чего у нас нет... (задумывается) Но вот что я Вам скажу, молодой человек: многие презирают чужие деньги, но никто не испытывает ненависти к своим. Я был бедным и стал богатым - не могу утверждать, что быть богатым хуже. Скажем так: в костлявых объятьях нищеты нет ничего хорошего. К тому же с богатством почему-то смиряешься легче, чем с бедностью. Даже если очень несчастлив, глупо плакать, идя пешком, если можно рыдать, сидя в лимузине. Богатство еще не делает счастливым, но дает хотя бы возможность уделять побольше внимания своим несчастьям. А трагедия бедности в том, что ей по средствам только гордость... Когда устаешь любить людей, начинаешь любить деньги. А деньги не устаешь любить никогда. Как говорится: "Дайте мне таблеток от жадности! И побольше! Побольше!" А нам, банкирам, много не надо: все и еще чуть-чуть. С другой стороны, конечно, зачем хорошему человеку деньги - его и так все ненавидят?
Эдвард Дагмар:
Для разнообразия. Чтобы жена была довольна.
Циннеркнок:
Да, женщины считают, что настоящий мужчина должен быть похож на современных голливудских киноактрис.
Тилли:
Быть таким же страшненьким?
Циннеркнок:
Быть таким же богатеньким. Впрочем, "джентльмены не говорят о деньгах джентльмены имеют деньги". Деньги - это всего лишь деньги, и ничего больше. В конце концов, миллионом больше, миллионом меньше - это, конечно, не важно. Главное, чтобы "больше" было у нас, а "меньше" - у кого-нибудь другого. Сменим тему. (шутливо кривляется) Кстати, Эдвард, а кто этот неприятный молодой человек?
Эдвард Дагмар:
Это Тилли. Помнишь, ты возился с его пеленками на нашей свадьбе с Эльзой? Он еще испортил тот костюм, который я тебе одолжил.
Циннеркнок:
Костюм помню, а младенца не узнаю. Он тогда был таким толстым красным орущим карапузом, а теперь что-то похудел, побледнел, притих.
Эдвард Дагмар:
Зато у него появились зубы и энциклопедический склад ума.
Тилли:
Вот именно, склад. Я слишком долго учился и теперь мой мозг переполнен всякими пыльными мелочами - для серьезных мыслей в нем уже не осталось места.
Циннеркнок:
(обращаясь к Эдварду) Похоже, он, как и мы, тоже знает больше, чем положено знать умным и живым людям. (обращаясь к Тилли) Откуда Вы такой умный?
Тилли:
Книжки читал.
Циннеркнок:
Сколько штук?
Тилли:
Точно не помню.
Циннеркнок:
Послушайтесь моего совета, молодой человек: если у Вас есть совесть и ум, от чего-то одного из двух надо как можно скорее избавляться. Я тоже когда-то имел несчастье начать думать и никак не мог остановиться. В результате в детстве постоянно травился червями сомнения, живущими в зернах истины. А теперь у меня все в порядке. Видите - брюшко гладкое, только язык в мозолях. Правда, в душе я по-прежнему очень романтичен - мне не нравится думать о том, что я делаю... Уж сколько лет богат и все никак не могу привыкнуть к собственной гениальности. Что Вы хотите? Даже великие люди всего лишь люди. Но не бойтесь. В отличие от глупости и равнодушия, гениальность не заразна.
Эдвард Дагмар:
Ты все такой же хвастунишка.
(во время разговоров между Эдвардом Дагмаром и мистером Циннеркноком Тилли с интересом смотрит на них).
Циннеркнок:
Трудно быть скромным, если за это не хвалят. Правильно говорят: "Скромность - это путь к неизвестности". А где дамы?
Эдвард Дагмар:
У озера. Созерцают зелень трав и синеву небес. Эльза считает, что лежание на воздухе полезнее для фигуры, чем сидение в помещении. Линни пошла с ней.
Циннеркнок:
Это плохо. Чем чаще современные женщины встречаются друг с другом, тем меньше женственности остается в каждой из них.
Эдвард Дагмар:
Интересно, о чем они говорят?
Циннеркнок:
О нас.
Эдвард Дагмар:
Какой ужас. Ни для какого другого дела женщины не объединяются так быстро, как для совместной критики мужских недостатков.
Циннеркнок:
(задумчиво) Если бы мы знали, что женщины говорят о нас, когда нас нет рядом, мы бы никогда к ним даже близко не подходили. (обращается к Эдварду) Ну, а как ты? Как прошла жизнь?
Эдвард Дагмар:
Хорошо, только быстро и мимо.
Циннеркнок:
Ты счастлив?
Эдвард Дагмар:
А кто счастлив? Но надо как-то жить. Что поделаешь.
Циннеркнок:
Да. Что поделаешь...
Эдвард Дагмар:
Когда человек немолод, небогат и некрасив, он не должен плакаться и расстраивать окружающих своими проблемами, потому что рассчитывать на сочувствие вправе только тот, кто в нем не нуждается. И потом, о своих проблемах надо рассказывать лишь тем, кого не знаешь - их не так жалко.
Циннеркнок:
Ну ты не прав! Как ты не понимаешь: наибольшее удовольствие другу можно доставить, поделившись своим горем. Нельзя быть таким эгоистом. Плакать надо громче - чтобы все могли порадоваться, даже глухие. Рассказывай, рассказывай!
Эдвард Дагмар:
Что сказать? Иногда кажется, что жизнь - это реклама рая доступными аду способами. Все суечусь. Ничего не успеваю: не успеешь вставить зубы, как выпадают волосы.
Циннеркнок:
А ты теперь кто, по-прежнему - профессор?
Эдвард Дагмар:
Да, как попал в университет, так и не могу из него выбраться.
Циннеркнок:
А помнишь, ты в детстве хотел стать жирафом?
Эдвард Дагмар:
Теперь это уже маловероятно - жена, проблемы с позвоночником... Видишь этот изумительный изгиб спины?
Циннеркнок:
Все изучаешь, кто кого перемемуарил? Мне всегда казалось, что жизнь слишком коротка, чтобы изучать историю. Никогда не мог понять, что тебе в ней так нравилось. На самом деле история - не более занимательна, чем мясорубка. Ну что, тебе уже удалось оставить отпечатки своих ног на ее скрижалях?
Эдвард Дагмар:
Пока наслаждаюсь заслуженной неизвестностью. Не поднимаюсь выше посредственности, но и не опускаюсь ниже. В каждом из нас постоянно спит гений, а бодрствует кто-то другой. Но уже получил признание в качестве авторитетнейшего специалиста по вторым пятнадцати минутам шестнадцатого века.
Циннеркнок:
Ничего, потихонечку, помаленечку освоишь еще минут двадцать - двадцать пять. Куда спешить? Историк должен жить долго. Весь двадцатый век был придуман историками, дожившими до двадцать первого века. Основная заслуга профессоров истории в том, что они живут долго и упрощают историю настолько, что она становится понятной для других профессоров истории. А самый надежный способ прославиться - это дожить до двухсот лет.
Эдвард Дагмар:
Но не самый легкий, особенно для женатого человека.
Циннеркнок:
Не переживай так. Еще ни одному счастливому человеку не поставили памятник. Памятники ставят только диктаторам, мученикам и писателям, которых перестают читать.
Эдвард Дагмар:
Эльза очень недовольна тем, что я много работаю.
Циннеркнок:
Правильно. Труд создал человека, а работа его угробит. Сначала она пытается заполнить всю жизнь, а потом требует удвоить количество часов в сутках. (обращаясь к Тилли, говорит об Эдварде) Вот, перед Вами типичная жертва многочисленных побед над самим собой. Человек, слишком хорошо справляющийся с работой, становится незаменимым и рискует застрять на ней до седых волос. А потом скажут только (показывает, чавкая и причмокивая): "Это был хороший сотрудник. Жаль, что не осталось ни кусочка..." И опять зачавкают. Моя бабушка работала много, очень много и до глубокой старости. И после ее смерти никто не сказал, что она работала мало, никто не сказал, что она работала плохо - о ней просто никто не вспомнил... Так что для полного счастья в нашем возрасте нужно очень немногое: во-первых, любимая работа, а во вторых, тот, кто будет ее делать за нас. Поэтому умные люди сразу рождаются пенсионерами.
Тилли:
Или миллионерами.
Циннеркнок:
Человек должен быть ленив. Очень ленив. Иначе он растратит всего себя на пустяки. Вернее - его растратят. Ты помнишь, Эдвард, чего ты хотел от жизни?
Эдвард Дагмар:
Хотел зарабатывать немного, но стабильно, лишь бы жить тихо, но интересно, спокойно, но душевно, иметь много свободного времени, чтобы читать, думать, писать...
Циннеркнок:
Ну и как?
Эдвард Дагмар:
Пока получается только мало зарабатывать. Если судить по моей зарплате, меня надо сажать за тунеядство.
Циннеркнок:
В маленькой зарплате есть только одно преимущество - она надежно защищает от похищения с целью выкупа. Я тебе всегда говорил: не занимайся мелкими пакостями, если способен на большие.
Эдвард Дагмар:
(продолжает жаловаться) Кабинет у меня тоже маленький. Такой маленький, что если заходит кто-то из коллег, только чудом удается избежать случайного изнасилования. И никакого утешения в жизни: даже к студентам вынужден относиться гуманно, потому что у меня слишком слабые нервы. А мебель? Ее теперь выпускают для предпринимателей, а не для ученых. Современная офисная мебель рассчитана на то, что ее хозяев посадят раньше, чем она успеет сломаться... И Эльза считает, что я должен был достичь гораздо большего в жизни, чтобы она могла гордиться мною на моих похоронах.
Циннеркнок:
Что ж, жены тоже делятся на профессионалок и любительниц.
Тилли:
А в чем разница?
Циннеркнок:
Любительницы обычно заботливее и лучше ухаживают за могилой мужа.
Эдвард Дагмар:
(не слушая, продолжает) Я иногда задумываюсь, смог бы я, если бы я был не мной, а моей женой, гордиться тем, что я - это моя жена? Зачем я жил? Для чего родился? Почему не чувствую в душе своей силы необъятные?
Циннеркнок:
Не надо, Эдвард. Несбывшиеся мечты - самые назойливые. Ничего, надежда - утешение для молодых, утешение для старых - суета. Суета - это прекрасное средство для борьбы с мрачными мыслями. Второе по эффективности, после гильотины. А смысл суеты именно в том, чтобы обходиться без смысла жизни. Когда душа переполнена мелочами, она уже не помнит, что на свете может быть что-то большее, чем один день. Ты еще можешь посчитать, сколько нам лет? Помнишь, как в детстве мы придумывали свои системы подсчета?
Эдвард Дагмар:
Так, давай считать "по-нашему". Ты мой ровесник. Нам вместе с женой около ста, но поскольку она любезно соглашается забрать себе только тридцать, то на мою долю остается семьдесят. Дальше. Я женат двадцать лет, значит по курсу "год за два" - мне девяносто, а тебе - мои собственные семьдесят минус мои семейные двадцать - около пятидесяти.
Циннеркнок:
Как это печально, что в нашем возрасте ни один способ расчета не уменьшает результат. Значит, у нас с тобой уже средний возраст - это когда еще можешь сидеть, но уже предпочитаешь лежать. И лучшая часть дня заканчивается сразу после звонка будильника. А Эльза все такая же молодая, как и раньше?
Эдвард Дагмар:
С тех пор, как ей исполнилось двадцать пять, никто не помнит ее точного возраста, тем более она сама. Ты же знаешь, когда у женщины прямо спрашивают, сколько ей лет, она сначала обижается, так как не может вспомнить: тридцать шесть или пятьдесят восемь. А потом обычно берет что-нибудь среднее - двадцать четыре. Правда, ничто не бывает таким неизменным, как возраст женщины после того, как она согласится отпраздновать свое тридцатилетие. Поэтому обычно Эльзе не больше тридцати двух с тех пор, как ей исполнилось сорок пять.
Циннеркнок:
Женщины живут дольше мужчин, особенно до сорока лет.
Эдвард Дагмар:
И стареют не чаще одного раза в столетие.
Циннеркнок:
Как уже давно замечено, современные женщины с возрастом не стареют, а мужают. Ладно, хватит математики... Все-таки, любовь и старость - это самые неожиданные события в нашей жизни.
Эдвард Дагмар:
Чем дольше живешь, тем быстрее стареешь. Хотя некоторые современные пятидесятилетние мужчины так заботятся о своей внешности, что иногда их вполне можно принять за сорокалетних ... женщин.
Циннеркнок:
Да, с годами ничего не улучшается, и только живот - увеличивается. У старости лишь одно преимущество - она никогда нас не покинет и будет с нами до самого конца. Подумать только, еще через пятьдесят лет нам будет еще хуже или нас уже не будет. Думаю, врачи нам в этом помогут.
Эдвард Дагмар:
Врачи похожи на жен - и те и другие обычно советуют: "Занимайся спортом, умри молодым и оставь красивый трупик".
Циннеркнок:
Современные врачи не лечат болезни, а только помогают людям узнать, чем они больны. Но надо отдать им должное: они почти всегда уничтожают любое заболевание, правда, чаще всего - вместе с пациентом. Развитие медицины остановилось где-то в каменном веке.
Тилли:
Но ведь средняя продолжительность жизни с тех пор увеличилась?
Циннеркнок:
Врачи тут ни при чем. Врачи лучше не стали, просто люди стали прочнее. А врачам по-прежнему доверяют только потому, что их ошибки живут очень недолго. Вы знаете, почему больные встречаются чаще, чем врачи? Больные иногда лечат себя сами и врачи иногда лечат себя сами, но у больных в этом случае больше шансов выжить.
Эдвард Дагмар:
А где теперь честные доктора, придерживавшиеся старого доброго "принципа ветеринара": лекарство не должно стоить дороже, чем пациент?
Циннеркнок:
Искусство современного врача заключается в умении доказать богатому пациенту, что он действительно чем-то болен, и не заметить, насколько болен небогатый пациент. Например, у меня столько денег, что врачи считают своим профессиональным долгом обнаруживать во мне все новые и новые болезни. Хотя на самом деле при их уровне умственного развития они с большим трудом различают даже два основных диагноза: уже умер и еще жив. Но никогда в этом не сознаются! Обязательно напишут что-нибудь вроде "недобитое самолюбие", "много думал не о том" или "удар копчика об шоссе", причем таким почерком, как будто на латыни, а на самом деле - просто, чтобы нельзя было прочесть.
Эдвард Дагмар:
Да, современная медицина болезни не лечит, но дает возможность подольше помучиться, потому что если вовремя принять лекарство, то смерть наступает не сразу.
Циннеркнок:
Лучше бы уж в рецептах писали честно: "три раза в день одну неделю - и можно хоронить" или "принимать по две таблетки - до и после похорон". Мы ведь уже в таком возрасте, когда похоронить легче, чем вылечить. Конечно, здоровья у нас меньше не стало, но болезней стало больше. (обращаясь к Тилли) А у Вас, молодой человек, что болит?
Тилли:
Ничего.
Циннеркнок:
Какой невежливый молодой человек! Как это неприлично - чувствовать себя здоровым, когда вокруг столько больных. Здоровых людей не бывает. Бывают люди, не знающие, чем они больны. К тому же ничто так не вредит здоровью, как избыток уверенности в нем. Именно поэтому людей, которые ничем не болеют, легче всего встретить на кладбище. Если ничего не болит - значит, лечиться уже поздно, значит, уже умер. Хотя Вы правы, лечиться вредно - от этого болеют. (неожиданно обращаясь к Эдварду Дагмару) А как дела на семейном фронте?
Эдвард Дагмар:
Все как у всех: сначала страсть, потом охлаждение, потом привычка, потом усталость. А когда заканчиваются большие чувства, начинаются маленькие ссоры. Выясняется, что семейная жизнь требует намного меньше ума и чувств и намного больше терпения и денег. И оказывается надо быть заботливым, но не занудливым, любезным, но не навязчивым, ласковым, но не приторным... Эльза не хочет понимать, что двадцать четыре часа в сутки трудно быть добрым, умным, внимательным, терпеливым. Не представляю, на что она надеялась, когда выходила за меня замуж?
Циннеркнок:
А я тебя предупреждал - восхищаться красивым каблучком и жить под красивым каблучком - это совершенно разные вещи. Женщина опасна не тогда, когда за ней бегаешь, а тогда, когда ее догонишь.
Эдвард Дагмар:
Ну что же, поздравляю тебя с тем, что ты не так глуп, как я.
Циннеркнок:
Все свадьбы удачны, трудности начинаются после, потому что женщины в отличие от партизан сначала сдаются, а уже потом начинают устраивать диверсии. И обнаруживается, что за ангельской внешностью скрываются обычные человеческие внутренности. И милая роза с пикантными шипами при более близком изучении оказывается кактусом с острыми колючками.
Эдвард Дагмар:
Мы постоянно ссоримся.
Циннеркнок:
Это плохо. Каждое мгновение ссоры - это вечность, отнятая у любви.
Эдвард Дагмар:
Оказывается, женщины даже на свой возраст жалуются только для того, чтобы с ними поспорили - и как всегда оказались не правы! Единственная ошибка, которую женщина признает охотно, - это ошибка в выборе супруга. Конечно, с годами приобретаешь опыт и стараешься не давать поводов для скандалов, но опытной женщине для того, чтобы устроить скандал, никакие поводы не нужны.
Циннеркнок:
Ссоры чаще всего возникают из-за того, что правы оба. Или оба не правы - и оба понимают это.
Эдвард Дагмар:
Она обычно путается в том, когда она была права, а когда был не прав я - и от этого сердится еще больше. Вообще в молодости у нее был ум, но она его все время забывала брать с собой и в конце концов потеряла. А после перехода от скандала к слезам и обиде цикл повторяется. В результате вся история чувств делится на кровавые и слюнявые периоды. Порой смотришь пустыми глазами и шепчешь про себя: "Господи, как мне хочется побыть одному!"
Сочувствую.
Эльза Дагмар:
А что Тилли ...
Линни:
(перебивает) Да ну его! Посмотри лучше, какое синее небо, какие белые облака: синее - белое, синее - белое. Такое небо рисуют только на открытках. Как прекрасен мир и как легко быть счастливой! Мечты порхают, как пестрые бабочки. И вода плещется, как мое любимое платье. Вернее то, которое я раньше так любила. Как хорошо быть одной, быть спокойной, никому ничем не обязанной, никуда не спешить и слышать только шепот ветра и шорох листвы, шепот и шорох... Как хочется, чтобы ничего не изменялось и ничего не происходило. И не надо было ни о чем думать. И ни о ком.
Эльза Дагмар:
И никаких мужчин! У меня на них вообще аллергия! А эти вечные мужские причитания? Как они утомляют! Все-таки мужчина - это изуродованная женщина. Недаром говорят, что вдова, которая выходит замуж снова, недостойна выпавшего ей счастья. Хотя если женщина не поддается соблазнам, значит, это не соблазны.
Линни:
Ах, какие мы романтичные!
Эльза Дагмар:
И как нам это идет! Интересно, существует ли где-нибудь идеальный мир без старых мужчин и зубной боли? Тот мир, в котором женщины говорят все, что хотят, а мужчины делают все, что им говорят женщины. Нормальные семейные отношения: женщина говорит - мужчина слушает и слушается. Мужья под каблучком, морщины только на пятках - вот как должна выглядеть справедливая вселенная. Где он, этот мир, который показывают в фильмах, где жена всю жизнь изменяет мужу, а муж перед своей смертью умоляет его простить, потому что понимает, что это он сам во всем виноват? Где такие мужчины? Где подвиги? Где серенады? И почему морщинки появляются где угодно, только не на пятках?
Линни:
Как это грустно: лет через двадцать мы с тобой станем старше лет на пять, а все наши знакомые мужчины постареют лет на сорок.
Эльза Дагмар:
А Эдварда вообще ничего не волнует, кроме собственного радикулита. Хороший супруг напоминает о том, что на его месте мог бы быть идеальный, а это раздражает. Впрочем, я так долго живу со своим мужем, что не могу уже смотреть на других мужчин без сочувствия. Как говорят опытные людоеды, даже к врагам нужно относиться не с ненавистью, а с аппетитом. Пойдем, попудрим носики перед обедом. В конце концов, взгляд в зеркало всегда помогает что-то улучшить: в молодости - настроение, в старости - макияж.
Линни:
Какие мы умные!
Эльза Дагмар:
И как нам это идет!
(Уходят).
3
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
"ОЖИДАНИЕ"
Эдвард Дагмар:
Вот здесь мы и подождем обеда или Ганса Циннеркнока - в зависимости от того, кто из них подоспеет раньше.
Тилли:
Вы ведь, кажется, с ним старые друзья?
Эдвард Дагмар:
Друзья! А чем в наше время друзья отличаются от врагов? Только тем, что гораздо больше радуются, когда делают нам гадости. Когда-то мы все вместе учились. Вы же знаете, школа и другие несчастья очень сближают. Он даже чуть не увел у меня мою Эльзу, когда она еще не была моей невестой. Но ему, как всегда, повезло - она предпочла меня. Ему всегда везет.
Тилли:
Вы его недолюбливаете?
Эдвард Дагмар:
Я эгоист и поэтому встречи с другими эгоистами не доставляют мне ни малейшего удовольствия. А теперь он вбил себе в голову, что с ним моя супруга была бы гораздо менее несчастна, чем со мной. Наверное, он не может мне простить, что она выбрала меня, а я не могу ему простить, что она не выбрала его. На самом деле, мы оба любим ее и ненавидим меня...
Тилли:
Говорят, он очень богат?
Эдвард Дагмар:
Ничего удивительного: в детстве он хорошо учился, в молодости много работал, а потом неожиданно умерли его богатые родственники...
Тилли:
Этого не может быть: богатые родственники бессмертны!
Эдвард Дагмар:
Тем не менее, вопреки всем законам природы он очень удачно получил наследство. Разбогател благодаря необыкновенному стечению обстоятельств бездетности богатых родственников и отсутствию у них эгоистичного стремления к неуемному долгожительству. До этого, помню, его попытки разбогатеть напоминали приставания к девушкам: постоянные и безрезультатные. Зато теперь он так богат, что даже журналисты научились правильно произносить его фамилию.
Тилли:
Невероятно! Это похоже на сказку о чистильщике обуви, который за долгие годы трудов и лишений скопил пару монет, а потом купил лотерейный билет и выиграл несколько миллионов. Помню, в детстве я читал об этом в какой-то большой красивой книжке.
(входит мистер Циннеркнок, встревает в разговор)
Циннеркнок:
Книжки? Все книжки делятся на два вида: чековые и ненужные. Хотя искусство - это прекрасно. Я тоже очень увлекаюсь искусством, в основном искусством делать деньги. Придерживаюсь реалистического направления предпочитаю только то, за что реально хорошо платят. Как сказал один творческий деятель: "Я пришел в искусство за деньгами и без денег я из него никуда не уйду!" Рисовать картины, писать книги - это еще не искусство. Писать так, чтобы суметь продать, - вот это искусство.
Тилли:
А талант?
Циннеркнок:
Талантом много не заработаешь. Талант должен с детства учиться голодать. Искусство - все то, что можно продать в несколько раз дороже, чем стоят израсходованные бумага и краски. Если за это хорошо платят - это не всегда означает, что это хорошее искусство, но это всегда означает, что за это хорошо платят...
Эдвард Дагмар:
Вот, Тилли, этот скромный человек и есть тот самый Ганс Циннеркнок...
Циннеркнок:
(перебивает) Тот самый Ганс Циннеркнок, который обо всех говорит только гадости и о котором все говорят только гадости. Эдвард еще не говорил Вам обо мне: "С такими людьми хорошо встречаться только на их похоронах"?
Тилли:
Нет.
Циннеркнок:
И Эльза при Вас не повторяла (передразнивает): "Ах, Мистер Циннеркнок настолько универсален, что как его ни оскорбляй - все к нему подходит"? Неужели даже Линни не говорила (кривляется): "Дядюшка Ганс? Видеть бы его пореже - цены бы ему не было"?
Тилли:
Пока нет.
Циннеркнок:
Странно. Значит, стали забывать. Только отвернулся - и уже похоронили. Забыли, что я бессмертен.
Тилли:
Так Вы - дьявол?
Циннеркнок:
Ну что Вы, бедный дьявол безнадежно устарел. Теперь время ангелов деловитых и озлобленных.
Эдвард Дагмар:
Не слушайте его, Тилли, он не ангел...
Циннеркнок:
(опять перебивает) Да, я не ангел, зато я банкир. Это гораздо более важная профессия. Особенно если судить по доходам... Есть люди, которые имеют деньги, и есть люди, которым деньги нужны. Надо помочь им встретиться.
Тилли:
Так значит, Вы помогаете людям встретиться с деньгами?
Циннеркнок:
Скорее - расстаться. Банкир - это такой фокусник, который играет с чужими деньгами до тех пор, пока не превратит их в свои. Вы же знаете, у нас такой климат: не захочешь, а украдешь! Просто богатый человек - это тот, кто успевает украсть больше, чем успевают украсть у него. Без денег жить нельзя...
Тилли:
Но только ради денег тоже жить не стоит.
Циннеркнок:
А! бедный, но гордый? Ох и молодежь пошла! Ничему Вас родители не учат! Поверьте мне, молодой человек: если бы деньги можно было делать только из совести, богатые бы разорились, но и бедные бы не разбогатели. Есть такое мнение, что сначала весь мир делился на грешников и праведников примерно поровну, но грешники быстрее размножились. Добрые люди и сейчас рождаются чаще, но реже выживают. Поэтому я верю в совесть, но предпочитаю наличные.
Тилли:
А налоги?
Циннеркнок:
Большие налоги приходится платить только в том случае, если ты недостаточно богат, чтобы совсем не платить налоги.
Эдвард Дагмар:
Что меня больше всего раздражает в мультимиллионерах, так это моя зарплата...
Циннеркнок:
Ой, не любят наши люди чужие деньги, ой не любят!
Тилли:
Деньги - это еще не все.
Циннеркнок:
Особенно, если они есть.
Эдвард Дагмар:
Пока они есть...
Циннеркнок:
Чтобы не нуждаться в деньгах, нужно иметь очень много денег. Конечно, у денег есть и недостатки. Чужие деньги очень мешают, особенно спать, а свои деньги делают человека слишком жадным: ему начинает хотеться еще и здоровья, и любви, и "поговорить". К сожалению, счастье и деньги далеко не всегда взаимозаменяемы. Счастлив тот, кто имеет все возможное и не желает большего. И никакие деньги не помогут изменить собственное прошлое. Иногда мы готовы отдать все, что у нас есть, за то, чего у нас нет... (задумывается) Но вот что я Вам скажу, молодой человек: многие презирают чужие деньги, но никто не испытывает ненависти к своим. Я был бедным и стал богатым - не могу утверждать, что быть богатым хуже. Скажем так: в костлявых объятьях нищеты нет ничего хорошего. К тому же с богатством почему-то смиряешься легче, чем с бедностью. Даже если очень несчастлив, глупо плакать, идя пешком, если можно рыдать, сидя в лимузине. Богатство еще не делает счастливым, но дает хотя бы возможность уделять побольше внимания своим несчастьям. А трагедия бедности в том, что ей по средствам только гордость... Когда устаешь любить людей, начинаешь любить деньги. А деньги не устаешь любить никогда. Как говорится: "Дайте мне таблеток от жадности! И побольше! Побольше!" А нам, банкирам, много не надо: все и еще чуть-чуть. С другой стороны, конечно, зачем хорошему человеку деньги - его и так все ненавидят?
Эдвард Дагмар:
Для разнообразия. Чтобы жена была довольна.
Циннеркнок:
Да, женщины считают, что настоящий мужчина должен быть похож на современных голливудских киноактрис.
Тилли:
Быть таким же страшненьким?
Циннеркнок:
Быть таким же богатеньким. Впрочем, "джентльмены не говорят о деньгах джентльмены имеют деньги". Деньги - это всего лишь деньги, и ничего больше. В конце концов, миллионом больше, миллионом меньше - это, конечно, не важно. Главное, чтобы "больше" было у нас, а "меньше" - у кого-нибудь другого. Сменим тему. (шутливо кривляется) Кстати, Эдвард, а кто этот неприятный молодой человек?
Эдвард Дагмар:
Это Тилли. Помнишь, ты возился с его пеленками на нашей свадьбе с Эльзой? Он еще испортил тот костюм, который я тебе одолжил.
Циннеркнок:
Костюм помню, а младенца не узнаю. Он тогда был таким толстым красным орущим карапузом, а теперь что-то похудел, побледнел, притих.
Эдвард Дагмар:
Зато у него появились зубы и энциклопедический склад ума.
Тилли:
Вот именно, склад. Я слишком долго учился и теперь мой мозг переполнен всякими пыльными мелочами - для серьезных мыслей в нем уже не осталось места.
Циннеркнок:
(обращаясь к Эдварду) Похоже, он, как и мы, тоже знает больше, чем положено знать умным и живым людям. (обращаясь к Тилли) Откуда Вы такой умный?
Тилли:
Книжки читал.
Циннеркнок:
Сколько штук?
Тилли:
Точно не помню.
Циннеркнок:
Послушайтесь моего совета, молодой человек: если у Вас есть совесть и ум, от чего-то одного из двух надо как можно скорее избавляться. Я тоже когда-то имел несчастье начать думать и никак не мог остановиться. В результате в детстве постоянно травился червями сомнения, живущими в зернах истины. А теперь у меня все в порядке. Видите - брюшко гладкое, только язык в мозолях. Правда, в душе я по-прежнему очень романтичен - мне не нравится думать о том, что я делаю... Уж сколько лет богат и все никак не могу привыкнуть к собственной гениальности. Что Вы хотите? Даже великие люди всего лишь люди. Но не бойтесь. В отличие от глупости и равнодушия, гениальность не заразна.
Эдвард Дагмар:
Ты все такой же хвастунишка.
(во время разговоров между Эдвардом Дагмаром и мистером Циннеркноком Тилли с интересом смотрит на них).
Циннеркнок:
Трудно быть скромным, если за это не хвалят. Правильно говорят: "Скромность - это путь к неизвестности". А где дамы?
Эдвард Дагмар:
У озера. Созерцают зелень трав и синеву небес. Эльза считает, что лежание на воздухе полезнее для фигуры, чем сидение в помещении. Линни пошла с ней.
Циннеркнок:
Это плохо. Чем чаще современные женщины встречаются друг с другом, тем меньше женственности остается в каждой из них.
Эдвард Дагмар:
Интересно, о чем они говорят?
Циннеркнок:
О нас.
Эдвард Дагмар:
Какой ужас. Ни для какого другого дела женщины не объединяются так быстро, как для совместной критики мужских недостатков.
Циннеркнок:
(задумчиво) Если бы мы знали, что женщины говорят о нас, когда нас нет рядом, мы бы никогда к ним даже близко не подходили. (обращается к Эдварду) Ну, а как ты? Как прошла жизнь?
Эдвард Дагмар:
Хорошо, только быстро и мимо.
Циннеркнок:
Ты счастлив?
Эдвард Дагмар:
А кто счастлив? Но надо как-то жить. Что поделаешь.
Циннеркнок:
Да. Что поделаешь...
Эдвард Дагмар:
Когда человек немолод, небогат и некрасив, он не должен плакаться и расстраивать окружающих своими проблемами, потому что рассчитывать на сочувствие вправе только тот, кто в нем не нуждается. И потом, о своих проблемах надо рассказывать лишь тем, кого не знаешь - их не так жалко.
Циннеркнок:
Ну ты не прав! Как ты не понимаешь: наибольшее удовольствие другу можно доставить, поделившись своим горем. Нельзя быть таким эгоистом. Плакать надо громче - чтобы все могли порадоваться, даже глухие. Рассказывай, рассказывай!
Эдвард Дагмар:
Что сказать? Иногда кажется, что жизнь - это реклама рая доступными аду способами. Все суечусь. Ничего не успеваю: не успеешь вставить зубы, как выпадают волосы.
Циннеркнок:
А ты теперь кто, по-прежнему - профессор?
Эдвард Дагмар:
Да, как попал в университет, так и не могу из него выбраться.
Циннеркнок:
А помнишь, ты в детстве хотел стать жирафом?
Эдвард Дагмар:
Теперь это уже маловероятно - жена, проблемы с позвоночником... Видишь этот изумительный изгиб спины?
Циннеркнок:
Все изучаешь, кто кого перемемуарил? Мне всегда казалось, что жизнь слишком коротка, чтобы изучать историю. Никогда не мог понять, что тебе в ней так нравилось. На самом деле история - не более занимательна, чем мясорубка. Ну что, тебе уже удалось оставить отпечатки своих ног на ее скрижалях?
Эдвард Дагмар:
Пока наслаждаюсь заслуженной неизвестностью. Не поднимаюсь выше посредственности, но и не опускаюсь ниже. В каждом из нас постоянно спит гений, а бодрствует кто-то другой. Но уже получил признание в качестве авторитетнейшего специалиста по вторым пятнадцати минутам шестнадцатого века.
Циннеркнок:
Ничего, потихонечку, помаленечку освоишь еще минут двадцать - двадцать пять. Куда спешить? Историк должен жить долго. Весь двадцатый век был придуман историками, дожившими до двадцать первого века. Основная заслуга профессоров истории в том, что они живут долго и упрощают историю настолько, что она становится понятной для других профессоров истории. А самый надежный способ прославиться - это дожить до двухсот лет.
Эдвард Дагмар:
Но не самый легкий, особенно для женатого человека.
Циннеркнок:
Не переживай так. Еще ни одному счастливому человеку не поставили памятник. Памятники ставят только диктаторам, мученикам и писателям, которых перестают читать.
Эдвард Дагмар:
Эльза очень недовольна тем, что я много работаю.
Циннеркнок:
Правильно. Труд создал человека, а работа его угробит. Сначала она пытается заполнить всю жизнь, а потом требует удвоить количество часов в сутках. (обращаясь к Тилли, говорит об Эдварде) Вот, перед Вами типичная жертва многочисленных побед над самим собой. Человек, слишком хорошо справляющийся с работой, становится незаменимым и рискует застрять на ней до седых волос. А потом скажут только (показывает, чавкая и причмокивая): "Это был хороший сотрудник. Жаль, что не осталось ни кусочка..." И опять зачавкают. Моя бабушка работала много, очень много и до глубокой старости. И после ее смерти никто не сказал, что она работала мало, никто не сказал, что она работала плохо - о ней просто никто не вспомнил... Так что для полного счастья в нашем возрасте нужно очень немногое: во-первых, любимая работа, а во вторых, тот, кто будет ее делать за нас. Поэтому умные люди сразу рождаются пенсионерами.
Тилли:
Или миллионерами.
Циннеркнок:
Человек должен быть ленив. Очень ленив. Иначе он растратит всего себя на пустяки. Вернее - его растратят. Ты помнишь, Эдвард, чего ты хотел от жизни?
Эдвард Дагмар:
Хотел зарабатывать немного, но стабильно, лишь бы жить тихо, но интересно, спокойно, но душевно, иметь много свободного времени, чтобы читать, думать, писать...
Циннеркнок:
Ну и как?
Эдвард Дагмар:
Пока получается только мало зарабатывать. Если судить по моей зарплате, меня надо сажать за тунеядство.
Циннеркнок:
В маленькой зарплате есть только одно преимущество - она надежно защищает от похищения с целью выкупа. Я тебе всегда говорил: не занимайся мелкими пакостями, если способен на большие.
Эдвард Дагмар:
(продолжает жаловаться) Кабинет у меня тоже маленький. Такой маленький, что если заходит кто-то из коллег, только чудом удается избежать случайного изнасилования. И никакого утешения в жизни: даже к студентам вынужден относиться гуманно, потому что у меня слишком слабые нервы. А мебель? Ее теперь выпускают для предпринимателей, а не для ученых. Современная офисная мебель рассчитана на то, что ее хозяев посадят раньше, чем она успеет сломаться... И Эльза считает, что я должен был достичь гораздо большего в жизни, чтобы она могла гордиться мною на моих похоронах.
Циннеркнок:
Что ж, жены тоже делятся на профессионалок и любительниц.
Тилли:
А в чем разница?
Циннеркнок:
Любительницы обычно заботливее и лучше ухаживают за могилой мужа.
Эдвард Дагмар:
(не слушая, продолжает) Я иногда задумываюсь, смог бы я, если бы я был не мной, а моей женой, гордиться тем, что я - это моя жена? Зачем я жил? Для чего родился? Почему не чувствую в душе своей силы необъятные?
Циннеркнок:
Не надо, Эдвард. Несбывшиеся мечты - самые назойливые. Ничего, надежда - утешение для молодых, утешение для старых - суета. Суета - это прекрасное средство для борьбы с мрачными мыслями. Второе по эффективности, после гильотины. А смысл суеты именно в том, чтобы обходиться без смысла жизни. Когда душа переполнена мелочами, она уже не помнит, что на свете может быть что-то большее, чем один день. Ты еще можешь посчитать, сколько нам лет? Помнишь, как в детстве мы придумывали свои системы подсчета?
Эдвард Дагмар:
Так, давай считать "по-нашему". Ты мой ровесник. Нам вместе с женой около ста, но поскольку она любезно соглашается забрать себе только тридцать, то на мою долю остается семьдесят. Дальше. Я женат двадцать лет, значит по курсу "год за два" - мне девяносто, а тебе - мои собственные семьдесят минус мои семейные двадцать - около пятидесяти.
Циннеркнок:
Как это печально, что в нашем возрасте ни один способ расчета не уменьшает результат. Значит, у нас с тобой уже средний возраст - это когда еще можешь сидеть, но уже предпочитаешь лежать. И лучшая часть дня заканчивается сразу после звонка будильника. А Эльза все такая же молодая, как и раньше?
Эдвард Дагмар:
С тех пор, как ей исполнилось двадцать пять, никто не помнит ее точного возраста, тем более она сама. Ты же знаешь, когда у женщины прямо спрашивают, сколько ей лет, она сначала обижается, так как не может вспомнить: тридцать шесть или пятьдесят восемь. А потом обычно берет что-нибудь среднее - двадцать четыре. Правда, ничто не бывает таким неизменным, как возраст женщины после того, как она согласится отпраздновать свое тридцатилетие. Поэтому обычно Эльзе не больше тридцати двух с тех пор, как ей исполнилось сорок пять.
Циннеркнок:
Женщины живут дольше мужчин, особенно до сорока лет.
Эдвард Дагмар:
И стареют не чаще одного раза в столетие.
Циннеркнок:
Как уже давно замечено, современные женщины с возрастом не стареют, а мужают. Ладно, хватит математики... Все-таки, любовь и старость - это самые неожиданные события в нашей жизни.
Эдвард Дагмар:
Чем дольше живешь, тем быстрее стареешь. Хотя некоторые современные пятидесятилетние мужчины так заботятся о своей внешности, что иногда их вполне можно принять за сорокалетних ... женщин.
Циннеркнок:
Да, с годами ничего не улучшается, и только живот - увеличивается. У старости лишь одно преимущество - она никогда нас не покинет и будет с нами до самого конца. Подумать только, еще через пятьдесят лет нам будет еще хуже или нас уже не будет. Думаю, врачи нам в этом помогут.
Эдвард Дагмар:
Врачи похожи на жен - и те и другие обычно советуют: "Занимайся спортом, умри молодым и оставь красивый трупик".
Циннеркнок:
Современные врачи не лечат болезни, а только помогают людям узнать, чем они больны. Но надо отдать им должное: они почти всегда уничтожают любое заболевание, правда, чаще всего - вместе с пациентом. Развитие медицины остановилось где-то в каменном веке.
Тилли:
Но ведь средняя продолжительность жизни с тех пор увеличилась?
Циннеркнок:
Врачи тут ни при чем. Врачи лучше не стали, просто люди стали прочнее. А врачам по-прежнему доверяют только потому, что их ошибки живут очень недолго. Вы знаете, почему больные встречаются чаще, чем врачи? Больные иногда лечат себя сами и врачи иногда лечат себя сами, но у больных в этом случае больше шансов выжить.
Эдвард Дагмар:
А где теперь честные доктора, придерживавшиеся старого доброго "принципа ветеринара": лекарство не должно стоить дороже, чем пациент?
Циннеркнок:
Искусство современного врача заключается в умении доказать богатому пациенту, что он действительно чем-то болен, и не заметить, насколько болен небогатый пациент. Например, у меня столько денег, что врачи считают своим профессиональным долгом обнаруживать во мне все новые и новые болезни. Хотя на самом деле при их уровне умственного развития они с большим трудом различают даже два основных диагноза: уже умер и еще жив. Но никогда в этом не сознаются! Обязательно напишут что-нибудь вроде "недобитое самолюбие", "много думал не о том" или "удар копчика об шоссе", причем таким почерком, как будто на латыни, а на самом деле - просто, чтобы нельзя было прочесть.
Эдвард Дагмар:
Да, современная медицина болезни не лечит, но дает возможность подольше помучиться, потому что если вовремя принять лекарство, то смерть наступает не сразу.
Циннеркнок:
Лучше бы уж в рецептах писали честно: "три раза в день одну неделю - и можно хоронить" или "принимать по две таблетки - до и после похорон". Мы ведь уже в таком возрасте, когда похоронить легче, чем вылечить. Конечно, здоровья у нас меньше не стало, но болезней стало больше. (обращаясь к Тилли) А у Вас, молодой человек, что болит?
Тилли:
Ничего.
Циннеркнок:
Какой невежливый молодой человек! Как это неприлично - чувствовать себя здоровым, когда вокруг столько больных. Здоровых людей не бывает. Бывают люди, не знающие, чем они больны. К тому же ничто так не вредит здоровью, как избыток уверенности в нем. Именно поэтому людей, которые ничем не болеют, легче всего встретить на кладбище. Если ничего не болит - значит, лечиться уже поздно, значит, уже умер. Хотя Вы правы, лечиться вредно - от этого болеют. (неожиданно обращаясь к Эдварду Дагмару) А как дела на семейном фронте?
Эдвард Дагмар:
Все как у всех: сначала страсть, потом охлаждение, потом привычка, потом усталость. А когда заканчиваются большие чувства, начинаются маленькие ссоры. Выясняется, что семейная жизнь требует намного меньше ума и чувств и намного больше терпения и денег. И оказывается надо быть заботливым, но не занудливым, любезным, но не навязчивым, ласковым, но не приторным... Эльза не хочет понимать, что двадцать четыре часа в сутки трудно быть добрым, умным, внимательным, терпеливым. Не представляю, на что она надеялась, когда выходила за меня замуж?
Циннеркнок:
А я тебя предупреждал - восхищаться красивым каблучком и жить под красивым каблучком - это совершенно разные вещи. Женщина опасна не тогда, когда за ней бегаешь, а тогда, когда ее догонишь.
Эдвард Дагмар:
Ну что же, поздравляю тебя с тем, что ты не так глуп, как я.
Циннеркнок:
Все свадьбы удачны, трудности начинаются после, потому что женщины в отличие от партизан сначала сдаются, а уже потом начинают устраивать диверсии. И обнаруживается, что за ангельской внешностью скрываются обычные человеческие внутренности. И милая роза с пикантными шипами при более близком изучении оказывается кактусом с острыми колючками.
Эдвард Дагмар:
Мы постоянно ссоримся.
Циннеркнок:
Это плохо. Каждое мгновение ссоры - это вечность, отнятая у любви.
Эдвард Дагмар:
Оказывается, женщины даже на свой возраст жалуются только для того, чтобы с ними поспорили - и как всегда оказались не правы! Единственная ошибка, которую женщина признает охотно, - это ошибка в выборе супруга. Конечно, с годами приобретаешь опыт и стараешься не давать поводов для скандалов, но опытной женщине для того, чтобы устроить скандал, никакие поводы не нужны.
Циннеркнок:
Ссоры чаще всего возникают из-за того, что правы оба. Или оба не правы - и оба понимают это.
Эдвард Дагмар:
Она обычно путается в том, когда она была права, а когда был не прав я - и от этого сердится еще больше. Вообще в молодости у нее был ум, но она его все время забывала брать с собой и в конце концов потеряла. А после перехода от скандала к слезам и обиде цикл повторяется. В результате вся история чувств делится на кровавые и слюнявые периоды. Порой смотришь пустыми глазами и шепчешь про себя: "Господи, как мне хочется побыть одному!"