Леженда Валентин. Время прибытия

   — Приземляюсь на окраине в заданном районе, — сообщил Черный Билл, манипулируя какими-то переключателями, — эх, вполне возможно, что через пару сотен лет здесь поставят памятник с надписью: “В таком-то году в этом месте планету посещал Черный Билл, воспользовавшийся платным туалетом”. А туалет будет храниться в музее.
   — Там нет никаких платных туалетов, — возразил Эус, ковыряясь в носу, — это окраина, глушь. Есть только бесплатные кусты.
   — Ну, можно и кусты, — согласился Билл, — из них сделают памятный гербарий и поместят его в музей природоведения под стекло.
   После чего космический преступник смущенно добавил:
   — Скромность, это моя вторая, после жадности, натура.
   — Мы заметили, — кивнул Эус.
   Корабль сел.
   — Друзья мои, — торжественно заявил новым марсианам Черный Билл, — не подведите меня, разнесите этот проклятый город к чертовой бабушке. Вот только те кусты, — он указал на экран внешнего обзора, — у сосны не трогайте.
   И темный космогений проворно выскочил из корабля.
   — Сильно, видно, припекло, — сказал Эрос, взваливая на плечо зачехленный излучатель.
   — Ага, — засмеялся Хлюп, — ведь у него в туалете на корабле оружейный склад оборудован, места в трюме для гранат не хватило, пять раз во время полета в космос с горшком выходил.
   — Разговорчики, — строго прикрикнул на подчиненных Эус, и, водрузив на плечи тяжелые излучатели, новые марсиане гуськом покинули космическую тарелку Черного Билла.
   Сам Черный Билл по-прежнему сидел в кустах у сосны.
   — Че он там, не примерз случайно, — хохотнул Эрос, за что получил от вожака звонкую затрещину.
   Проваливаясь в глубокий снег, марсиане двинулись в сторону консервного завода.
   — Спасибо тебе, Билл, — крикнул Эус, — мы добра не забываем.
   — Да не за что, — донеслось из кустов, — не за что, ох… чего же это я накануне поел?
   — Боевую марсианскую запевай, — скомандовал Эус и братки немелодично запели гимн “Когда-то на далеком Ципеоне”.
   — О Господи, — испугался Черный Билл, наконец выбравшись из кустов, — чего ж они, сердешные, так ревут, жрать, что ли, хотят.
   — Когда-то на далеком Ципеоне, — раздавалось из леса, — играла смерть на аккордеоне…
   — Может, действительно памятник поставят? — захихикал гениальный космический преступник, подымаясь по трапу обратно в звездолет. — Или на худой конец мемориальную доску?..
   В общем, как в воду глядел.
   В 3767 году на окраине супермегаполиса Хрючевск-сити будет открыт мемориальный памятник с таким выбитым в мраморе текстом: “Здесь в 2002 году на окраине Хрючевска побывал известный космический авантюрист и путешественник Черный Эус”. Историки как всегда все извратили.

ГЛАВА 7
ПЛАНЕТА УТОПИЯ

   Гена Фуфел, Марк Степановский и Сан Саныч Воротилов как представители Великих Отцов были помещены в роскошный паланкин, после чего торжественно пронесены через ликующий город утопийцев.
   На балконе одной из стеклянных башен стоял некто в черном с дирижерской палочкой, взмахивая которой он давал толпе знак, когда нужно кричать “ура”.
   — Улыбайтесь, дебилы, — твердил браткам Хранитель Луций, едущий рядом с паланкином на рыжем пони, — завтра фотографии с вашими уголовными рожами будут во всех газетах.
   — Ну, блин, — Гена Фуфел осторожно выглянул из паланкина, — прямо как Гагарина встречают.
   В достаточно однообразно одетой толпе выделялись странные люди в желтых хламидах с какими-то непонятными антеннами на головах.
   — Кто это, — спросил Воротилов Луция, указывая на странных субъектов, — почему они выглядят не так, как все?
   — Это наши ученые: философы и писатели, — ответил Хранитель, — цвет общества, опасная критическая масса, как дрожжи в тесте. Но вы не беспокойтесь, мы их контролируем.
 
   Ученые, философы и писатели безразлично смотрели на братков и “ура” вместе с толпой кричать не собирались.
   — А что это у них на головах за антенны? — продолжал расспрашивать Сан Саныч. — Телек чтобы в мозгу смотреть?
   — Нет, — ответил Луций, — это умоотводы. Идеальное средство от брожения умов, но вам оно уж точно не понадобится.
   — А то, — согласился авторитет, — мы не какие-нибудь лохи, а реальные пацаны и с яйцеголовыми не знаемся.
   — Я так и понял, — кивнул Хранитель.
   — Ура, — ревела толпа, руководствуясь взмахами палочки мрачного дирижера. — Ура.
   — А это что за отморозок дрыгается на балконе? — указал пальцем на башню Марк Степановский.
   — Это наш министр пропаганды. С ним вы встретитесь на банкете, который будет давать в честь вашего прибытия вождь.
   — Какой еще вождь? — не понял Воротилов. — Я что-то не врубился, у вас же, типа, народная демократия, Совет Хранителей там и прочее.
   — Правильно, — подтвердил Луций, — но вождь все равно должен быть. Народ без вождя не может, народ в него верит, другое дело, что его положение в Утопии чисто формально, но тем не менее обывателю от мысли, что где-то в Хрустальном дворце о судьбах утопийцев беспокоится вождь, на душе спокойней.
   — Ну, блин, плутократия, — усмехнулся Сан Саныч, — мозги, я вижу, вы тут задуривать умеете профессионально, но с нами, — авторитет предостерегающе погрозил пальцем, — у вас ни фига не выйдет.
   Хранитель поморщился.
   — Это я понял, как только увидел выражение ваших лиц, — кивнул Луций, — но мои люди вскоре починят ваш звездолет и вы свалите. Так что на долгое пребывание в Утопии не рассчитывайте.
   Братки переглянулись, а парад в честь Великих Отцов уже подходил к концу. Паланкин был поднесен десятью мускулистыми утопийцами прямо к парадному входу Хрустального дворца.
   — Давайте живее, — поторопил братков Луций, — у народа на сегодня еще запланированы торжественные пляски, пир и массовое самосожжение пятидесяти добровольцев в вашу честь.
   — А это еще на фига? — удивился Воротилов, ступая на ковровую дорожку.
   — Так хочет народ, — пожал плечами Хранитель, — каждый, знаете ли, развлекается по-своему.
   — А… — протянул авторитет, — понятно.
   Выбравшись из паланкина, братва двинулась в Хрустальный дворец, у входа в который стояли стражники с копьями в золотых шлемах, украшенных крылышками.
   — А вот и вождь, — сказал Хранитель и по стеклянной лестнице навстречу браткам спустился лысый хромающий старикашка в красной тоге, расшитой по краям золотом. За вождем следовал мрачный субъект в черном, дирижировавший толпой на балконе, по-видимому, министр пропаганды и молодой человек с длинными ниспадающими на плечи золотыми волосами.
   — Приветствую вас, Великие Отцы, — прочел вождь по предусмотрительно протянутой ему министром пропаганды бумажке, — восклицательный знак. От имени всего народа Утопии, запятая, я хотел бы поблагодарить вас за ту опеку и заботу, запятая, которой вы окружали нас все эти годы, точка. В скобках, по лестнице спускаются дети с цветами, ой что-то я не то прочел…
   В холле дворца появились симпатичные розовые детки, вручившие каждому из братков по красному гладиолусу.
   Министр пропаганды вышел на улицу и ловко взмахнул палочкой.
   — Ура, — донеслось снаружи, и стекла во дворце предательски затряслись.
   Вождь осторожно перевернул бумажку.
   — А теперь я хотел бы представить вам самых главных людей нашей планеты. Это министр пропаганды Гай Карбункул, — мрачный субъект в черном, вернувшись в холл дворца, величественно кивнул.
   — Наследный принц Корнелий Плебс… Златовласый юноша мило улыбнулся.
   — И великий вождь Цезарий Крул, — старикашка недоуменно огляделся, — секундочку, а где же вождь, почему он не вышел к гостям, что за безобразие, это вопиющее неуважение устоявшихся традиций, я требую…
   — Цезарий, — министр пропаганды положил старику руку на плечо, — не бузи, вождь — это ты.
   — Ах да, — спохватился старикашка, — вечно я все забываю.
   И, достав из-под одежды балалайку, вождь заиграл на ней, дурашливо запев что-то про грудастых девственниц храма “Трех ручьев”.
   — Совсем свихнулся старый шизофреник, — покачал головой министр пропаганды, — увидите его, накормите гречневой кашей и уложите спать.
   Двое дюжих утопийцев тут же уволокли надрывающегося старикашку куда-то вверх по лестнице.
   — Реально власть принадлежит Хранителям равновесия, — сказал министр, — а это все так, цирк.
   — Ладно, Гай, не выделывайся, — раздраженно бросил Луций, — или ты снова хочешь вернуться к своей старой профессии конокрада.
   — Художника, — высокомерно поправил Хранителя министр.
   — Ой-ой-ой, не смешите меня, — захихикал Луций, — если бы не я, тебя бы давно уже за те порнографические открытки повесили.
   — Ну, блин, — Сан Саныч посмотрел на офигевших братков, — мне определенно здесь нравится, полный бардак, как у нас в семнадцатом.
   — Приглашаю вас отведать экзотических яств, — предложил наследный принц Корнелий Плебс, — затем вы можете посетить утопийские термы.
   — Да, банька — это круто, — согласились братки, — и девок погрудастей подберите, этих жриц храма “Трех ручьев”, но только, пожалуйста, не девственниц…
 
   — И как же это мы их, интересно, найдем? — недовольно спросил трезвый Рональд. — Фух, придурок, почему ты сразу не отказался?
   — Я не мог, — огрызнулся медвежонок, — разве ты уже забыл, что мы должны Бельды со Снежком тысячу кредиток за тот позорный проигрыш в домино месяц назад.
   — Да, — согласился Рональд, — хреново дело.
   Белочкин с капитаном Синицыным недоуменно смотрели на инопланетян.
   — Ну так куда же мы летим в конце концов? — осведомился Синицын.
   — Сперва на заправочную станцию, — ответил Фух.
   — Точно, — согласился внезапно оживившись Рональд, — заправим баки по самое не хочу.
   — Ну а там посмотрим, — добавил Фух, разворачивая тарелку.
   Заправочная станция, к которой они через полчаса подлетели, была на киберобслуживании.
   — То, что надо, — сказал Рональд и, схватив канистру, исчез в недрах станции.
   Фух проворно выскочил с пистолетом следом за Рональдом, но того уже нигде не было видно.
   Подкатил вспомогательный робот.
   Вздохнув, Фух засунул ему в особую щель три кредитки и приказал заправить тарелку чистым спиртом.
   Через полчаса стало ясно, что Рональд пропал.
   На поиски коперфильдца тут же был отправлен капитан Синицын вместе с соскучившимся по действию Белочкиным.
   Рональда нашли в отсеке для заправки звездолетов, работающих исключительно на пятизвездочном коньяке.
   Инопланетянин лежал в большой темной луже ароматного топлива, длинный шланг от заправочной будки был вставлен ему в рот и, судя по вытаращенным глазам коперфильдца, шланг был включен.
   — Ешкин кот, — бросившись к инопланетянину, Белочкин отключил подачу коньяка и, выдернув шланг, вытащил бесчувственного Рональда из лужи.
   — Федя, помоги.
   Когда земляне принесли к тарелке тело второго пилота, Фух впервые в своей жизни грязно выругался.
   — По-моему, он умер, — сказал Белочкин, вытирая взмокший лоб, — тяжелый, сволочь.
   — Пульса нет, — виновато добавил капитан Синицын.
   — Так его и не должно быть, — усмехнулся медвежонок, — Рональд ведь не человек, у него вместо сердца змеевик с ртутью.
   — Так он робот, что ли? — удивились земляне.
   — Нет, ответил Фух, — не робот, а разумный винноперегонный организм.
   — Буль-буль, — подтвердил лежащий у трапа Рональд.
   — В этом году ему особенно плохо, — добавил медвежонок, — его любимая девушка бросила.
   — Из-за пьянства? — предположил Синицын.
   — Нет, — коала отрицательно мотнул головой, — он ей изменил с одной каспирийкой. Все ничего, но та дура забеременела, а рас-то ведь они разных. Родился в итоге еж какой-то непонятный двухметровый, только жрет, пьет да матом ругается, короче, весь в папочку пошел. Вот именно этого девушка ему простить и не смогла.
   — Ну, прямо как у Шекспира, — кивнул Белочкин, — драма в трех актах.
   — Ладно, заносите, — сокрушенно махнул лапкой Фух, — и привяжите его к креслу, а то точно никуда сегодня не долетим, даже с полными баками.
   — А что, он бывает буйным? — опасливо спросил капитан Синицын.
   — Бывает, — подтвердил медвежонок, — тогда только бластер уже и поможет.
   Синицын побледнел, но Рональда они все же в корабль затащили и, привязав того железным тросом к креслу, немного успокоились.
   — Фух, — провел по лицу рукой Белочкин. Медвежонок обернулся:
   — Вы меня позвали?
   — Нет, — ответил Иннокентий Петрович, — это я так выразил крайнюю степень усталости. Тяжелый этот твой коперфильдец, как зараза.
   — Ну так оно и понятно, — согласился коала, — у него после контузии на Ганимеде титановый позвоночник.
   Корабль взлетел, все больше и больше набирая обороты, он стремительно удалялся от заправочной станции.
   — Ну и куда теперь? — поинтересовался Белочкин. — У кого-нибудь есть идеи?
   — А вот мы сейчас спросим, — сказал Фух, вглядываясь в экраны внешнего обзора.
   — У кого? — удивился Белочкин. — Может быть у Рональда?
   — Нет, — коала резко крутанул штурвал корабля, — у мужика в треухе, который прямо по курсу парит.
   И действительно, подойдя к иллюминатору, земляне увидели какого-то бомжа в телогрейке, валенках и треухе, неистово размахивающего руками, в одной из которых он сжимал сотовый телефон.
   — Да, — сказал Синицын, — у вас вон даже бомжи с сотовыми, а у нас в милиции только рации допотопные, да и те лишь для азбуки Морзе годятся, точка, тире, точка…
   — А это у нас менталитет в Хрючевске такой, — возразил Белочкин, — чтим старые традиции, не доверяем новому, как эти консерваторы в Англии.
   — Как бы с ним побеседовать? — Фух задумчиво почесал ухо. — А ну-ка, бортовой компьютер, вывести наружу мегафон.
   — Уже сделано, — отозвалась машина, — можете говорить.
   — Эй там, в треухе, — сказал Фух, заглядывая в иллюминатор, — мимо вас случайно космический корабль с землянами не пролетал?
   Мужик в космосе задергался, задрыгал ногами, и что-то беззвучно прокричал.
   — Что он говорит? — спросил у компьютера Фух. — Ты можешь уловить?
   — Ругается, — ответил компьютер, — тут и без всякого перевода понятно.
   — Пожалуйста, — повторил Фух, — нам это очень важно.
   Мужик снова дернулся и, плюнув, показал рукой куда-то в глубь космоса.
   — Я записал координаты, — сообщил бортовой компьютер, — это совсем недалеко отсюда. Летим?
   — Летим, — подтвердил Фух, и через час в иллюминаторах показалась маленькая зеленая планета.
 
   Попарившись в утопийских термах в обществе жутких крокодилов, в смысле жриц храма “Трех ручьев”, земные братки направились на экскурсию в город.
   — Что ж девок-то посимпотней подобрать не могли, — жаловался Луцию Сан Саныч, — пришлось их насильно в душевой запереть, а то бы так и не помылись.
   — Какие были, таких и дали, — невозмутимо ответил Хранитель, — какие женихи, такие и дамы.
   — Но-но, — пригрозил коротышке Сан Саныч, — ты это, за словами следи, плешивый.
   Луций его замечание проигнорировал.
   — Предлагаю пешую прогулку по городу, — сказал он, — ознакомление с достопримечательностями и распитие горячительных напитков.
   — Это годится, — согласились братки. А Сан Саныч поспешно добавил:
   — И чтобы никаких девок.
   Главный город планеты Утопии поражал своим великолепием и правильностью форм. Сияющие заостренные конусы стеклянных башен сменялись прозрачными параллелепипедами зданий различных музеев, библиотек и учебных заведений.
   — Гармония — значит порядок, — говорил глазеющим по сторонам браткам Хранитель, — порядок — значит симметрия. Посмотрите на эти дома, на эти башни и порталы — ни одной кривой линии, они идеальны. Вы еще не видели наши треугольные поля и ровные реки. Даже природу мы подчинили строгой симметрии.
   — Ну и лохи, — усмехнулся Сан Саныч, — это ж сколько бабок нужно было в этот проект угрохать.
   — А при чем тут деньги? — удивился Луций. — У нас вообще их нет, у нас развит натуральный обмен. А возведением симметричных зданий и прочим занимаются энтузиасты из трудового народа.
   — Рабы, что ли? — спросил Сан Саныч.
   — Киборги-шизофреники, — предположил Гена Фуфел, стреляя глазами по хорошеньким утопийкам.
   — Так что, у вас и рынков нет? — ужаснулся Степановский.
   — Нет, — ответил Хранитель, — есть лишь добровольные пункты обмена товарами.
   — Е-мое, да как же вы здесь живете? Настроение у рэкетира резко испортилось.
   “Боже, — подумал он, — куда мы попали?”
   — Нэпманы-извращенцы, — Сказал Гена Фуфел.
   — Гоминдановцы, — кивнул Сан Саныч, — хунвейбины чертовы.
   — В моем присутствии попрошу не выражаться, — вспылил Хранитель, — не забывайте, что вы находитесь в обители разума.
   Братки хотели еще что-нибудь такое ввернуть пооригинальней, но тут в толпе утопийцев раздался странный крик.
   — Пророк, — завизжала какая-то женщина, — идет пророк.
   Хранитель Луций побледнел.
   — Так, — сказал Сан Саныч, ехидно усмехнувшись, — пойдемте-ка, пацаны, посмотрим на это поближе.
   Пинком оттолкнув Луция с дороги, братки вышли на городскую площадь, посредине которой на странном возвышении, напоминающем эшафот, стоял высокий молодой человек с зелеными волосами и в кожаной обклепанной куртке, неистово толкающий пламенную речь.
   — Ух ты, панк, — не поверил своим глазам Степановский.
   — Обкурившийся травы Егор Летов, — согласно кивнул Гена Фуфел.
   — Псих-хипун, обслушавшийся “Битлов”, — предположил Сан Саныч.
   А Пророк на возвышении продолжал громогласно что-то вешать.
   Братки подошли ближе, но ни черта все равно не поняли, лохматый нес какую-то полную околесицу.
   — Не дышите розовым паром, — гневно потрясал кулаком Пророк, — прячьтесь в часы очищения в подземельях, разруште хрустальные дворцы, перекуйте чайники на мечи, повесьте Хранителей на осине.
   — А вот это он правильно сказал, — согласился с Пророком Сан Саныч, — по этим отморозкам давно уже осина плачет, только вот где ее здесь взять.
   — А-а-а-а, — взревела толпа и, словно волна прибоя, колыхнулась назад.
   — А вот и менты, — усмехнулся Гена Фуфел, указывая в сторону, — с цепными пекинесами-убийцами.
   На площади действительно появились здоровые мужики в коричневой форме с какими-то непонятными дворнягами на поводках.
   — Псы-убийцы, — в ужасе закричали утопийцы, — скорее, товарищи, бежим.
   И толпа начала быстро рассеиваться.
   Братки же как стояли, так и остались на месте, продолжая глазеть на Пророка, которого бегство слушателей ничуть не смутило.
   — Утопийцы, призываю вас испоганить этот рай, — истошно надрывался он, — идите и уничтожте цветники чистого разума…
   Полицейские тем временем под предводительством Хранителя Луция спустили с поводков своих дворняг.
   — Вот он, — кричал Хранитель, — на памятнике эшафоту, ловите его, ловите.
   — Как ты думаешь, Сан Саныч, — спросил завороженный зрелищем Степановский, — это все тоже запланированная часть экскурсии?
   — А черт его знает, — пожал плечами Воротилов, отшвыривая ногой пытающуюся прокусить ему ботинок дворнягу, — пойдемте, братва, поищем какой-нибудь ресторанчик. Что-то мне от всего этого цирка жрать охота.
   А лохматый Пророк, проворно спустившись с каменного эшафота, исчез в открытом канализационном люке, с лязгом задвинув за собой железную крышку.
   — Одним словом, отброс общества, — сделал вывод Воротилов.
   И, расшвыривая ногами направо-налево злобных, истеричных дворняг, братки покинули площадь.
 
   — Внимание, планета запрещена для высадки. Нужна особая санкция.
   — Чего? — переспросил Фух, не веря своим ушам. Но бортовой компьютер был непреклонен.
   — Планета для высадки запрещена, — безразлично повторил он.
   — Я вас любил, любовь еще быть может… — промямлил привязанный к креслу Рональд.
   — Что за санкция нужна? — спросил медвежонок. — Из каких инстанций?
   — Правоохранительных, — ответил компьютер.
   — Ну попали, — приуныл Фух, — эту санкцию мы получим при благоприятных обстоятельствах лет через десять.
   — Каких? — не понял Белочкин.
   — Световых, — вздохнул медвежонок, — пока она с другого конца галактики по факсу дойдет.
   — Но ведь у нас на борту есть представитель закона? — удивился Белочкин.
   — Кто, Рональд, что ли? — спросил Фух. — Нет, что вы, его из космической полиции давно уже выгнали за неумышленное убийство ценного свидетеля по делу краба-маньяка Хрольда. Он спирт выпил из аквариума, в котором свидетель жил.
   — Да нет, — отмахнулся Белочкин, — я не о Рональде, я о капитане Синицыне,
   — Что, что такое, — вскочил с кресла задремавший было Синицын, — в кого стрелять?
   — Да успокойся, Федя, — Белочкин погладил капитана по фуражке, — лучше разрешение нам дай, как представитель правоохранительных органов, планету посетить.
   — Даю, — кивнул Синицын и снова задремал.
   — Вы его извините, — сказал Фуху Белочкин, — это на него смена часовых поясов так действует.
   — Эй, ты слышал, — крикнул медвежонок бортовому компьютеру, — разрешение только что получено.
   — Вхожу в атмосферу, — лаконично ответил компьютер, — куда посадить тарелку?
   — Куда-нибудь, где она бы выглядела понезаметней.
   — Могу на городскую площадь, — предложил компьютер, — кстати, там митинг.
   Пробежавшись лапками по кнопкам, Фух проверил, не сгорела ли в компе какая микросхема. Но все было в порядке.
   — Сядь в лесу, — приказал медвежонок, — если он там, конечно, есть.
   — Есть, — подтвердил компьютер, — с озером, прямо у города, в котором высадились земляне, и из аборигенов вроде никого.
   — Тогда садимся, — принял решение Фух, и тарелка пошла на снижение.
   Раздался грохот, корабль сильно тряхнуло, проснувшийся Рональд громко матюгнулся.
   — Что такое? — закричал Фух, дергая переключатели.
   — Ничего страшного, — ответил бортовой компьютер, — просто мы случайно столкнулись с другим кораблем.
   — Каким кораблем? — удивился медвежонок. — Аборигенов, что ли?
   — Нет, — ответил компьютер, — у аборигенов кроме фотоаппаратов и умоотводов ничего больше не изобретено.
   — Тогда чей же это корабль? — спросил Белочкин. — Тут что, проходной двор?
   — Не знаю, — ответил компьютер, — продолжаю снижение.
 
   Выбравшись из дымящегося звездолета, пионер с ненавистью осмотрел сильную вмятину в боку корабля.
   — Ах ты, паскуда, — прошипел он, сжимая маленькие кулачки, — в каком же кабаке ты права получил?
   Но приземление можно было назвать, несмотря на столкновение в воздухе с другим звездолетом, весьма удачным.
   Пионер огляделся.
   Его тарелка села на большом треугольном лугу. По лугу гуляли пасущиеся златорунные овцы, которых пас упитанный лев, недовольно помахивающий кисточкой хвоста в сторону звездолета.
   — Не в рай ли я попал? — предположил было Ликвидатор, но тут же, усмехнувшись, поправил себя: — Нет, тогда бы меня окружали не агнцы, а черти с раскаленными прутами. Профессия, блин, располагает.
   Замаскировав тарелку с помощью голограммы под серый валун, подросток, швырнув камешком в ленивого льва, который на него даже не посмотрел, двинулся через луг к дороге, разгоняя пинками попадающихся на пути овец.
   Выйдя на дорогу, он, противно захихикав, превратился в длинноногую блондинку в камуфлированном бикини и доской для серфинга в руках и принялся голосовать, надеясь поймать попутку.
 
   — И куда же мы это прилетели? — Белочкин потерянно бродил вокруг космического корабля. — Это что, ботанический сад?
   Лес был очень странным, даже, можно сказать, ненормальным, словно раскрашенный свихнувшимся на почве импотенции Сальвадором Дали.
   Фух вытащил из сумки на животе бластер:
   — Ох, не нравится мне здесь.
   — Подонки, развяжите меня, — орал в салоне корабля Рональд, — мне нужно срочно сходить в машинное отделение проверить двигатель.
   — Эй, — позвал путешественников капитан Синицын, обнаружив на дереве странную табличку, — идите-ка сюда.
   Белочкин с Фухом подошли ближе.
   — Парк-заповедник, — прочел по слогам Синицын, — вход разрешен только для подверженных суи-циду граждан Утопии. В лесу водятся гигантские скунсы-людоеды.
   — Чего, — не понял Белочкин, — ты сказал скунсы?
   — Да, сам прочитай, — обиделся Синицын, — скунсы-людоеды.
   Внезапно соседние кусты затряслись, и в них послышалось жуткое бульканье и зловещее сопение.
   — Мама, — закричал Синицын, залезая на дерево, — это скунс-людоед.
   — От скунса слышу, — ответил выпавший из кустов Рональд с полупустой канистрой горючего в руках, — спокуха, клещуги, все скунсы вымерли от несварения желудка. Этот парк давно заброшен.
   — А интересно, как ты выбрался из корабля? — спросил Белочкин, снимая с дерева дрожащего капитана Синицына с табличкой-предостережением в зубах. — Да выплюнь ты ее, Федя, нету здесь скунсов, вымерли они.
   — А я как этот, маг-иллюзионист, — ответил Рональд, — Дэйв Фильдкоппер, протрезвел и сам из пут выбрался.
   — Чудеса да и только, — сказал Белочкин, отбирая у Рональда канистру, — а ну, дай хлебнуть.
   — И мне, и мне, — закричал капитан Синицын, наконец выплюнув табличку.
   — Нет, только не это, — схватился за голову Фух, — сволочи, вы провалите задание… Но канистра уже опустела.