Страница:
Вода немного успокоилась лишь час спустя. Хоган и мальчик уже успели подружиться. Оживший утопленник вовсю играл золотым чемпионским кольцом. Выждав еще немного, брат взял своего подопечного на плечо, вынес вброд на берег и вручил задыхавшейся от волнения матери. Крепко прижав младенца к груди, та поспешила прочь, отчаянно браня своего непослушного отпрыска. Мальчик выглянул из-за ее плеча, робко помахал рукой.
Когда брат уехал в Африку, я было подумал, что он просто решил обставить меня: мол, ты вместо армии пошел работать в больницу, а я – в миссионеры. И только позже, узнав настоящую причину, проникся к нему уважением. На самом деле все произошло из-за девушки, французской студентки, учившейся с ним в колледже по обмену. Он последовал за ней в Африку, где она спустя три месяца обручилась с другим. Брата это сильно потрясло. Он начал пить, стал раздражительным и с каждым днем питал все большее отвращение к местным жителям с их коварством и глупостью. По его словам, раз он чуть было не женился на дочке вождя, но был сильно пьян, так что заключенный контракт можно считать недействительным. В конце концов, однажды вечером, перепив джина, Хоган погнался за страусом, заплутал в пустыне и вернулся лишь к утру, весь дрожа и с начинающимся бронхитом. Из корпуса мира он уволился по состоянию здоровья.
После Африки улыбка брата стала шире, рукопожатие крепче, и в агентстве по продаже автомобилей он очень быстро стал споим человеком. Ему было легко общаться с клиентами, а его искреннее рвение вызывало понятную гордость отца. И еще он стал ревностным католиком. Мать, само собой, использовала неудачную африканскую авантюру на всю катушку – с лица Хогана несколько месяцев не сходило виноватое выражение. Мать вообще находила крайнее удовольствие в акте прощения, особенно за грехи плоти, от которых, вне всякого сомнения, сама была свободна. Как-то раз она сказала мне: «Наслаждайся, пока можешь, – в Библии сказано, что в раю секса нет». Очевидно, ей казалось, что я предаюсь беспорядочному разгулу.
По-настоящему счастливой – не мученицей, жертвующей собой ради других, – я видел мать только во время танцев в ее ирландско-американском клубе. Жигу или рил она никогда не пропускала. Лично меня такая музыка приводит в бешенство – это настоящий символ подавления чувств. Маниакально замкнутые мелодические циклы, переполненные огненной страстью, которую нельзя выплеснуть наружу. Гимн супер-эго, вселенской католической церкви, великой ирландской традиции, где взрослые дети живут с родителями, а мужья презирают жен, превознося матерей, и спиваются до состояния полной импотенции. Фанатичное поклонение девственности в лице Богоматери – ибо как же можно допустить, чтобы БОГ мог явиться на свет в результате акта греха! Короче, самая невротическая музыка, какую я знаю. Я так и вижу, как она подпрыгивает в бешеном ритме вместе с другими, приклеив к лицу чопорную, будто извиняющуюся улыбку, прижав к бокам руки, сжатые в кулаки, – вверх-вниз, вверх-вниз, словно танцует в стенном шкафу.
Вот и набожность Хогана была чем-то в подобном роде.
Так я сидел и думал… думал… Наконец появилась Лора. Мы не сразу привыкли к обстановке: темные дубовые панели и сумрачные изображения соборов на стенах подавляли И действовали на нервы, напоминая об обете безбрачия. Я сидел за широченным столом красного дерева, в пустых ящиках которого лежало лишь фиолетовое церковное облачение и пара свечей. Разговаривать через стол было как-то неловко.
– Почему ты улыбаешься? – начала она.
– Разве? Вообще-то я думал о брате.
– Он показался мне приятным человеком.
– Так и есть. На него сильно подействовала смерть матери… – Я рассказал о том, как Хоган прячется по вечерам в новых автомобилях, чтобы справиться со своим горем. Мы обменялись улыбками.
– Не такой уж плохой способ, – заметила Лора.
– Конечно. Вся его жизнь вертится вокруг машин – он даже с будущей женой познакомился, пытаясь продать ей новую модель. И с любовницей тоже.
– В самом деле?
– Ага, – улыбнулся я. – Самое странное, что мы с ней оказались знакомы. Она работает в нашем дурдоме.
– Где?
– В лечебнице для невменяемых преступников. Удивительное дело: думаю о ней и о Хогане и никак не могу представить их вместе – в постели, например. Скорей бы уж она мне подошла…
– А какая она?
– Да ничего так – белокожая, лицо узкое, чем-то похожа на тебя. Но дело тут не только в Эдриен…
Лора внезапно выпрямилась, лицо ее застыло.
– Как? Эдриен?
– Ну да… а что тут такого?
– Она тебе ничего не сделала плохого?
– Что? – удивился я.
– Ты видел – она кого-нибудь била?
– Она при мне свалила здорового мужика на пол ударом по… ну, ты понимаешь.
– Сладкое любит?
– Слушай, что за странные вопросы? Я видел Эдриен на вечеринке, потом оказалось, что она встречается с братом… Спит с ним. Бывают и не такие совпадения…
– А с тобой она спала?
– Тебе-то какое дело? – возмутился я. – Нет, не спала, раз уж ты так хочешь знать. Правда, один раз ночевала…
– Звони Хогану! – перебила Лора.
– Зачем?
– Ему грозит опасность. Пусть едет сюда.
– Да что случилось, черт побери?
– Он нарвался на стража.
– Лора, брось… – рассмеялся было я, но тут вспомнил про морозилку. А на маскараде были засахаренные яблоки. То-то меня удивляло, что Эдриен умудряется держать форму при таком количестве сладкого. Бедняга клоун… И что она делала со своим телом во сне… и был ли это сон? – А мороженое… оно тоже действует вроде конфет?
– Скорее как хороший косяк, – фыркнула Лора. Дома у брата никто не отвечал. С тяжелым сердцем я набрал номер матери. Хоган поднял трубку не сразу.
– Это Джонни. Нам надо поговорить, – с облегчением выпалил я.
– Боже, как ты меня напугал! Сюда никто никогда не звонит.
– Ты один?
– Да, я пораньше пришел… Она будет через час.
– Пусть убирается оттуда, живо! – вставила Лора.
– Никуда не уходи, – скомандовал я. – Жди меня, я быстро.
– Что случилось, Джонни? – заволновался он.
– Черт возьми, Хоган, слушай меня внимательно! Эдриен совсем не то, что ты думаешь.
– В каком смысле?
– Объясню, когда приеду, – сказал я и повесил трубку.
– Что ты задумал? – Лора поднялась с кресла.
– Позови Джека. Скажи, пускай захватит пистолет. Мне надо подумать.
Подойдя к двери, Лора вернулась и выложила на стол три двадцатки и десятку.
– Веревка, – сказала она. – Не забудьте веревку.
18
19
Когда брат уехал в Африку, я было подумал, что он просто решил обставить меня: мол, ты вместо армии пошел работать в больницу, а я – в миссионеры. И только позже, узнав настоящую причину, проникся к нему уважением. На самом деле все произошло из-за девушки, французской студентки, учившейся с ним в колледже по обмену. Он последовал за ней в Африку, где она спустя три месяца обручилась с другим. Брата это сильно потрясло. Он начал пить, стал раздражительным и с каждым днем питал все большее отвращение к местным жителям с их коварством и глупостью. По его словам, раз он чуть было не женился на дочке вождя, но был сильно пьян, так что заключенный контракт можно считать недействительным. В конце концов, однажды вечером, перепив джина, Хоган погнался за страусом, заплутал в пустыне и вернулся лишь к утру, весь дрожа и с начинающимся бронхитом. Из корпуса мира он уволился по состоянию здоровья.
После Африки улыбка брата стала шире, рукопожатие крепче, и в агентстве по продаже автомобилей он очень быстро стал споим человеком. Ему было легко общаться с клиентами, а его искреннее рвение вызывало понятную гордость отца. И еще он стал ревностным католиком. Мать, само собой, использовала неудачную африканскую авантюру на всю катушку – с лица Хогана несколько месяцев не сходило виноватое выражение. Мать вообще находила крайнее удовольствие в акте прощения, особенно за грехи плоти, от которых, вне всякого сомнения, сама была свободна. Как-то раз она сказала мне: «Наслаждайся, пока можешь, – в Библии сказано, что в раю секса нет». Очевидно, ей казалось, что я предаюсь беспорядочному разгулу.
По-настоящему счастливой – не мученицей, жертвующей собой ради других, – я видел мать только во время танцев в ее ирландско-американском клубе. Жигу или рил она никогда не пропускала. Лично меня такая музыка приводит в бешенство – это настоящий символ подавления чувств. Маниакально замкнутые мелодические циклы, переполненные огненной страстью, которую нельзя выплеснуть наружу. Гимн супер-эго, вселенской католической церкви, великой ирландской традиции, где взрослые дети живут с родителями, а мужья презирают жен, превознося матерей, и спиваются до состояния полной импотенции. Фанатичное поклонение девственности в лице Богоматери – ибо как же можно допустить, чтобы БОГ мог явиться на свет в результате акта греха! Короче, самая невротическая музыка, какую я знаю. Я так и вижу, как она подпрыгивает в бешеном ритме вместе с другими, приклеив к лицу чопорную, будто извиняющуюся улыбку, прижав к бокам руки, сжатые в кулаки, – вверх-вниз, вверх-вниз, словно танцует в стенном шкафу.
Вот и набожность Хогана была чем-то в подобном роде.
Так я сидел и думал… думал… Наконец появилась Лора. Мы не сразу привыкли к обстановке: темные дубовые панели и сумрачные изображения соборов на стенах подавляли И действовали на нервы, напоминая об обете безбрачия. Я сидел за широченным столом красного дерева, в пустых ящиках которого лежало лишь фиолетовое церковное облачение и пара свечей. Разговаривать через стол было как-то неловко.
– Почему ты улыбаешься? – начала она.
– Разве? Вообще-то я думал о брате.
– Он показался мне приятным человеком.
– Так и есть. На него сильно подействовала смерть матери… – Я рассказал о том, как Хоган прячется по вечерам в новых автомобилях, чтобы справиться со своим горем. Мы обменялись улыбками.
– Не такой уж плохой способ, – заметила Лора.
– Конечно. Вся его жизнь вертится вокруг машин – он даже с будущей женой познакомился, пытаясь продать ей новую модель. И с любовницей тоже.
– В самом деле?
– Ага, – улыбнулся я. – Самое странное, что мы с ней оказались знакомы. Она работает в нашем дурдоме.
– Где?
– В лечебнице для невменяемых преступников. Удивительное дело: думаю о ней и о Хогане и никак не могу представить их вместе – в постели, например. Скорей бы уж она мне подошла…
– А какая она?
– Да ничего так – белокожая, лицо узкое, чем-то похожа на тебя. Но дело тут не только в Эдриен…
Лора внезапно выпрямилась, лицо ее застыло.
– Как? Эдриен?
– Ну да… а что тут такого?
– Она тебе ничего не сделала плохого?
– Что? – удивился я.
– Ты видел – она кого-нибудь била?
– Она при мне свалила здорового мужика на пол ударом по… ну, ты понимаешь.
– Сладкое любит?
– Слушай, что за странные вопросы? Я видел Эдриен на вечеринке, потом оказалось, что она встречается с братом… Спит с ним. Бывают и не такие совпадения…
– А с тобой она спала?
– Тебе-то какое дело? – возмутился я. – Нет, не спала, раз уж ты так хочешь знать. Правда, один раз ночевала…
– Звони Хогану! – перебила Лора.
– Зачем?
– Ему грозит опасность. Пусть едет сюда.
– Да что случилось, черт побери?
– Он нарвался на стража.
– Лора, брось… – рассмеялся было я, но тут вспомнил про морозилку. А на маскараде были засахаренные яблоки. То-то меня удивляло, что Эдриен умудряется держать форму при таком количестве сладкого. Бедняга клоун… И что она делала со своим телом во сне… и был ли это сон? – А мороженое… оно тоже действует вроде конфет?
– Скорее как хороший косяк, – фыркнула Лора. Дома у брата никто не отвечал. С тяжелым сердцем я набрал номер матери. Хоган поднял трубку не сразу.
– Это Джонни. Нам надо поговорить, – с облегчением выпалил я.
– Боже, как ты меня напугал! Сюда никто никогда не звонит.
– Ты один?
– Да, я пораньше пришел… Она будет через час.
– Пусть убирается оттуда, живо! – вставила Лора.
– Никуда не уходи, – скомандовал я. – Жди меня, я быстро.
– Что случилось, Джонни? – заволновался он.
– Черт возьми, Хоган, слушай меня внимательно! Эдриен совсем не то, что ты думаешь.
– В каком смысле?
– Объясню, когда приеду, – сказал я и повесил трубку.
– Что ты задумал? – Лора поднялась с кресла.
– Позови Джека. Скажи, пускай захватит пистолет. Мне надо подумать.
Подойдя к двери, Лора вернулась и выложила на стол три двадцатки и десятку.
– Веревка, – сказала она. – Не забудьте веревку.
18
Джек всю дорогу молился. Пожив немного с нами под одной крышей, он полностью попал под влияние Сола: крестился по каждому поводу, а в нагрудном кармане, рядом с пачкой «Мальборо», носил бутылочку со святой водой. Сол прозвал его «наш домашний сыщик». Я сделал остановку возле универмага. Самое трудное было объяснить услужливому продавцу, какая мне нужна веревка и для чего.
– Ты что так долго? – спросил Джек.
– Понятия не имел, что существует столько сортов веревок, – пожат я плечами.
– Гляди, опоздаем, – буркнул он, глядя на дорогу. Потом покосился на мои дрожащие руки: – Проблемы, док?
– Я даже не знаю, что мы там будем делать.
– Шутишь? Убьем ее, да и все тут.
Это решило дело. Главное было высказано вслух, и на душе сразу стало легче. Тем не менее старое «Я» еще долго продолжало нашептывать мне на ухо всякие благочестивые банальности: «Справедливых войн не бывает! Лишение человека жизни ничем нельзя оправдать. Подумай, смог бы Христос, будь он сейчас с нами, нажать ядерную кнопку? Армия – это школа убийц! Неужели ты забыл собственные слова на призывной комиссии? Помнить, как те напыщенные ветераны пытались сбить тебя, поминая Гитлера и психов-террористов, угрожающих зарезать твоих детей? Или ты просто трус и только поэтому два года драил полы в психушке? Помнишь тот запах застарелой мочи? Ты говорил, что это запах чистой совести, и гордился своей работой санитара, носил ее как медаль. Считал себя человеком, не идущим па компромиссы, задирал нос… А теперь?» Однако голос был далеким, едва слышным, и мне оказалось до смешного легко подавить его.
– Лора сказала, что она очень опасна, – заметил я.
– Я тоже, – мрачно ухмыльнулся Джек.
Мы шли по дорожке к крыльцу – тому самому, под которым я когда-то прятался, доедая праздничный пирог. Небо окрасилось в бледные цвета зимнего заката. Солнечный свет золотил стволы деревьев, было холодно. По просьбе Джека я описал планировку нашего дома. Он стоял довольно далеко от соседских, за участком начинались поля.
Дверь нам открыла Эдриен.
– Салют, парни! Заходите.
Мы с Джеком переглянулись и вошли. Брат сидел на кухне за столом. Эдриен устроилась напротив.
– Кто это? – спросил Хоган.
Я представил Джека, они с Хоганом пожали друг другу руки.
– Л что в сумке? – поинтересовалась Эдриен. Она держалась самоуверенно, даже развязно.
Джек только пожал плечами. Я деланно рассмеялся.
– Эдриен, ты не представляешь, как я удивился, когда Хоган…
– Сказал, что мы любовники?
– Господи, Эди… – начал Хоган.
– Да нет, все в порядке, – остановил я его. – Просто интересно… Подумать только, такое совпадение…
– Правда? – улыбнулась Эдриен. Хоган болезненно поморщился.
– Джонни, я сказал Эди, что ты хочешь забрать какие-то мамины вещи.
Наступила неловкая пауза.
– Да, конечно, – воскликнул я. – Джек, пойдем, это там.
Мы прошли в спальню, и я стал выдвигать ящики и переставлять стулья, стараясь производить побольше шума.
– Успокойся, – шепнул Джек. Сердце у меня в груди и в самом деле выделывало акробатические номера. Все пошло вкривь и вкось. Моя идея напасть сзади и ударить чем-нибудь по затылку теперь никуда не годилась. – Все нормально, док. Будем импровизировать.
– Как твоя голова? – послышался голос Эдриен. Я выглянул из-за двери.
– Что?
– Твоя голова, Джон. Как она? – повторила Эдриен. Она сидела все так же напротив Хогана, держа его руки в своих.
– Нормально, – ответил я. – Уже ведь больше месяца прошло, ты знаешь.
– Знаю.
– Я чуть не спятил, когда он мне сказал, – вмешался Хоган. – Подумать только – вы знакомы!
– Ага, – улыбнулась Эдриен, – подумать только.
Наверное, я один в тот момент мог ощущать враждебность, исходившую от этой миниатюрной девушки. Если Лора временами напоминала мне дикое животное, то Эдриен – хищника, ядовитую змею, обвившуюся кольцами вокруг моего брата. Я не мог спокойно смотреть, как она касается его. Тем не менее, к стыду своему, я решил уйти и предоставить Хогану защищаться самому. Тем бы все и кончилось, если бы не его всегдашняя тупость.
– Джонни, так что ты там говорил насчет Эди? – вдруг выпалил он.
– Ну… вообще-то… – замялся я.
– А что он сказал, сладенький? – невинным голоском осведомилась Эдриен.
– Вроде того, что ты совсем не такая, как я думаю.
Не переставая улыбаться, Эдриен перевела взгляд на меня. Горящий, цепкий – взгляд голодного тигра.
– Как интересно, – протянула она.
– Я… я имел в виду… э-э… нашу профессию – ты же знаешь, в нее идут люди с определенным характером: чувствительные, мягкие… – Я сделал неопределенный жест. – Вот мне и пришло в голову, что ты… Может, я и не прав, но… Хоган… то есть я хочу сказать…
– Да ты весь дрожишь, Джонни, – хищно усмехнулась Эдриен.
Такое жутковатое неестественное веселье мне сотни раз приходилось видеть на лицах пациентов-заключенных: мужчин, творивших чудовищные вещи с женщинами, мальчика, отрезавшего голову собственной матери, женщины, переодевавшейся в мужскую одежду и насиловавшей девочек… чем именно, даже не хочется говорить. Тот же самый взгляд. Потому я и ушел оттуда в свое время, поклявшись, что впредь стану иметь дело только с жертвами. Не могу смотреть в глаза тех, кто питается чужим страхом.
Она сидела, излучая угрозу, и с невинным видом держала за руки моего брата… Я не выдержал. Вспышка гнева мгновенно заглушила страх.
– Эх, пропади оно все пропадом… Джек! – позвал я. – Давай!
– С удовольствием, док! – Мой напарник шагнул в кухню с пистолетом в руке.
– В чем дело? – Хоган вскочил на ноги.
– Сядь! – рявкнул я.
– Еще чего! – огрызнулся он.
– Милый, спаси меня, – жалобно пискнула Эдриен. Хоган, казалось, стал выше ростом.
– Я не знаю, кто твой друг, Джонни, но ему лучше успокоиться!
Пистолет Джека качнулся в его сторону.
– Ты сам сначала успокойся. Ясно же сказано – сидеть! Возможно, тон Джека напомнил Хогану тренерский. Во всяком случае, брат послушно опустился на стул.
– О, Хоган! – с упреком воскликнула Эдриен. Он бросил на меня взгляд, полный ярости.
– А еще говорил, что все в порядке!
Я выдвинул ящик стола и взял длинный нож, которым мать обычно резала мясо. Потом достал из холодильника Упаковку мороженого, вскрыл ее и бросил один брикет на колени Эдриен.
– Ешь!
Лицо женщины странным образом перекосилось – казалось, череп ворочается под тонкой кожей, пытаясь выбраться наружу. Хоган, оцепенев от изумления, смотрел, как его подруга отодрала обертку из фольги, сунула лакомство в рот и проглотила разом, как таблетку.
– Доволен? – усмехнулась она, выплюнув на стол деревянную палочку.
– Еще, – спокойно ответил я, бросая второй брикет. На этот раз она ела не торопясь, с наслаждением, по маленькому кусочку.
– Извини, дорогая, – сипло выдавил Хоган. – Он просто не в себе.
– Эх ты, рыцарь, – презрительно проговорила Эдриен с полным ртом.
Доев мороженое, она снова подняла на меня глаза, уже сонные, полузакрытые, и, получив еще порцию, принялась жадно откусывать.
Джек закрестился, повторяя «Отче наш».
– Посмотри на нее, Хоган, – сказал я. – Милая Эдриен, сладкая Эдриен. В кого ты втюрился, братец?
– Ах ты, ублюдок! – вскинулся он. – Да, у нее проблемы с сахаром, ну и что с того?
Я вынул из упаковки новый брикет.
– Кушай, Эдриен, кушай, дорогая.
– Клубничное! – довольно причмокнула она, как ребенок за столом в день рождения.
Палочки аккуратно ложились на стол одна к другой. Рот женщины был густо перемазан шоколадом, словно помадой после долгого поцелуя.
– Никогда тебе этого не прощу! – Лицо Хогана побагровело от ярости.
– Заткнись, придурок, – лениво бросила Эдриен.
– Но послушай, у негоже пистолет! – обиженно запротестовал он.
– Дело вовсе не в проблемах со здоровьем, – заметил я. – Правда, Эдриен?
– Пошел в жопу, – отмахнулась она, облизывая с пальцев коричневую жижу. Ее тело начало мерно раскачиваться, будто под невидимую музыку.
– Они просто любят сладкое, братец. Так ведь, Эдриен? Это для них наркотик.
– Что ты несешь? – прошипел Хоган.
– А ты слушай взрослых, малыш, – мрачно кивнул Джек. – Слушай и учись.
– Эдриен, скажи им, откуда ты, – ласково попросил я. Женщина возбужденно захихикала, как любитель травки после затяжки.
– Я – из – БУДУЩЕГО! – пропела она с театральным пафосом и расхохоталась.
– Скажи им, кто ты! – не отставал я. Она игриво помахала рукой.
– Я – ХОЛОК!
Хоган в бешенстве ударил кулаком по столу.
– Да что вы все, с ума посходили? – Он снова вскочил с места и возвел руки к небу, словно священник, призывающий прихожан к молитве. – Джонни, ты перенес большое горе, я тоже, но нельзя же из-за этого совсем терять разум! Я вот вернулся к работе, встал в строй, так сказать… во всяком случае, не шляюсь под руку со всякими гангстерами! – Он кивнул на Джека, который снова принялся молиться.
– Он из полиции, – возразил я. Эдриен в приступе хохота сползла со стула.
– Это все стресс, Джонни! – продолжал Хоган. – Энджи мне рассказывала, что… – Услышав имя соперницы, Эдриен глухо зарычала. – Ребята, вы же не хотите неприятностей! Оставьте нас в покое, пока дело не зашло слишком далеко.
– Он еще глупее, чем ты говорил, – фыркнул Джек, прервав молитву.
Эдриен каталась по полу, задыхаясь от смеха.
– Хорошо, если вы из полиции, покажите ваш значок! – потребовал Хоган.
Дальше все произошло мгновенно. Как атака в баскетбольном матче, которую лучше смотреть в замедленной съемке – иначе ничего не поймешь. Вот Исайя Томас ведет мяч, его партнеры отодвигаются, освобождая путь… защитники вынуждены делить свое внимание между ним и теми, кого они «пасут»… вот все они отворачиваются от нападающего… бросок! Два очка. Главное – дождаться нужного момента.
– Ладно, умник. – Джек, усмехнувшись, полез в задний карман.
– Веревку! – Я повернулся к нему… и почувствовал, как рука Эдриен с чудовищной силой обвилась вокруг моей шеи. Нож со звоном покатился по полу.
– Ах ты… – Джек схватил пистолет обеими руками и прицелился в голову женщины, тут же получив удар в челюсть от Хогана.
– Браво, малыш! – воскликнула Эдриен, наблюдая, как мой напарник без сознания сползает по стене на пол.
Хоган с самодовольным видом принялся озираться в поисках упавшего пистолета.
– Беги, идиот! – задыхаясь, проговорил я. Он присел на корточки и заглянул под стол. Эдриен начала вылизывать мое ухо. – Хоган! Сматывайся отсюда, пока не поздно!
– Думаешь, ты тут самый умный? – презрительно бросил он. – Можешь управлять моей жизнью, решать, с кем мне спать? Что еще за веревка? Вы что, парни, решили меня похитить?
Я дернулся от резкой боли в ухе – Эдриен пустила в ход зубы. Ее рука еше сильнее сдавила мне горло.
– Хоган! – просипел я из последних сил.
– Ты везунчик, Джон, – прошептала она. – Я не могу убить тебя, но ты еще очень сильно пожалеешь, что связался со мной… Нашел пистолет, сладенький мой?
– Нет, – ответил Хоган. – Погоди… Ага, вот он – под диваном.
Он встал на колени, чтобы дотянуться. Эдриен снова принялась шептать – громко, как это делают пьяные, не сознавая, что их слышат все вокруг:
– Ты плохо подготовился. Диверсанту, заброшенному в тыл врага, терять нечего.
Фантастическая сцена: Хоган наполовину под диваном задом кверху, Джек на полу в отключке с открытым ртом, а нежный девичий голосок нашептывает мне на ухо непристойности:
– Зря ты тогда не трахнул меня – это была бы незабываемая ночь! Видел бы ты того кобелину, Стюарта, когда я у него отсосала, а потом, когда он начал фонтанировать, взяла и откусила его поганый отросток. Шуму было…
– Что ты такое говоришь, Эди?! – Хоган стоял весь бледный, держа пистолет за ствол.
– Ничего, милый, – хихикнула Эдриен. – Почему бы тебе не пристрелить этого бесстыжего фараона? Неужели я должна все делать сама? – рявкнула она, потом рассмеялась зловещим смешком, как у Джека Николсона.
– Хоган, вали отсюда! Делай ноги, черт побери! – прохрипел я, тут же ощутив болезненный тычок под ребра.
– Заткни пасть!
Джек, лежащий у стены, пошевелился и застонал.
– Эдриен, – начал Хоган, нервно потирая щеку, – Джонни мне все-таки брат, хватит упражняться на нем в карате…
– Да он настоящий комик, правда, Джонни? – фыркнула она. – Прямо умора.
– Я не понял, Эдриен…
– Заткнись! – Она снова впилась зубами в ухо, и я взвыл отболи. – Приготовься, док. Убивать тебя нельзя, зато ты у меня узнаешь пару таких фокусов, что и в страшном сне не приснятся… – Сильный пинок в ногу заставил меня вскрикнуть.
– Эй, погоди! – попытался вмешаться Хоган.
Эдриен не дала мне упасть – схватила за пояс и подняла одной рукой, как мешок с тряпьем. От дикой, выворачивающей боли я едва не потерял сознание.
– Не бойся, кость не сломана, – хихикнула Эдриен, – а то бы так не болело.
Хоган решительно шагнул вперед.
– Эдриен, он мой брат! Что ты делаешь?
– Ради бога, Хоган, уходи! – срывающимся голосом выкрикнул я и, получив еще удар, отлетел к стене.
– Заткнитесь! Оба! – в бешенстве заорала Эдриен.
– Эди, пожалуйста…
– Людишки! – перебила она. – Думаете, вы сильные? Да вы понятия не имеете, что такое сила! Попробуйте-ка прожить две недели без снов, тридцать лет просидеть, скорчившись в три погибели! Слушать день и ночь пустую болтовню вашей безмозглой расы и не сойти с ума!
– Хоган, ради бога! – пробормотал я. Боль пульсировала в ноге, отдавая в голову и вызывая тошноту.
Эдриен нагнулась и приподняла меня за волосы.
– Мы достали твою мамашу, док. Теперь очередь за семьей. Тебе стоит поторопиться и начать наконец трахать свою милочку – нам надоело ждать. А еще у тебя, кажется, есть племянницы? – Она сладострастно провела языком по губам. – Их ждут славные сны, будет что вспомнить. А может, мне стоит нанести им персональный визит?
Приблизив лицо вплотную, она хрипло рассмеялась, обдав меня густым шоколадным перегаром.
Потом ее голова взорвалась.
Когда я открыл глаза, Хоган плакал навзрыд. Пистолет дрожал в его руке. Уронив оружие, он неверными шагами подошел к раковине, и его вырвало. Пустив воду, он стал ополаскивать лицо. Эдриен лежала навзничь, вокруг разливалась лужа черной крови.
– Она говорила о моих детях, – буркнул Хоган, обернувшись к окну. Потом опустился на колени и поглядел в застывшие глаза трупа. – Никто не смеет трогать мою семью!
Я с трудом сел, размазывая по лицу чужую кровь. Джек, лежавший у стены, пошевелился и поднял голову.
– Хвала Господу! – сказал он, крестясь.
– Ты что так долго? – спросил Джек.
– Понятия не имел, что существует столько сортов веревок, – пожат я плечами.
– Гляди, опоздаем, – буркнул он, глядя на дорогу. Потом покосился на мои дрожащие руки: – Проблемы, док?
– Я даже не знаю, что мы там будем делать.
– Шутишь? Убьем ее, да и все тут.
Это решило дело. Главное было высказано вслух, и на душе сразу стало легче. Тем не менее старое «Я» еще долго продолжало нашептывать мне на ухо всякие благочестивые банальности: «Справедливых войн не бывает! Лишение человека жизни ничем нельзя оправдать. Подумай, смог бы Христос, будь он сейчас с нами, нажать ядерную кнопку? Армия – это школа убийц! Неужели ты забыл собственные слова на призывной комиссии? Помнить, как те напыщенные ветераны пытались сбить тебя, поминая Гитлера и психов-террористов, угрожающих зарезать твоих детей? Или ты просто трус и только поэтому два года драил полы в психушке? Помнишь тот запах застарелой мочи? Ты говорил, что это запах чистой совести, и гордился своей работой санитара, носил ее как медаль. Считал себя человеком, не идущим па компромиссы, задирал нос… А теперь?» Однако голос был далеким, едва слышным, и мне оказалось до смешного легко подавить его.
– Лора сказала, что она очень опасна, – заметил я.
– Я тоже, – мрачно ухмыльнулся Джек.
Мы шли по дорожке к крыльцу – тому самому, под которым я когда-то прятался, доедая праздничный пирог. Небо окрасилось в бледные цвета зимнего заката. Солнечный свет золотил стволы деревьев, было холодно. По просьбе Джека я описал планировку нашего дома. Он стоял довольно далеко от соседских, за участком начинались поля.
Дверь нам открыла Эдриен.
– Салют, парни! Заходите.
Мы с Джеком переглянулись и вошли. Брат сидел на кухне за столом. Эдриен устроилась напротив.
– Кто это? – спросил Хоган.
Я представил Джека, они с Хоганом пожали друг другу руки.
– Л что в сумке? – поинтересовалась Эдриен. Она держалась самоуверенно, даже развязно.
Джек только пожал плечами. Я деланно рассмеялся.
– Эдриен, ты не представляешь, как я удивился, когда Хоган…
– Сказал, что мы любовники?
– Господи, Эди… – начал Хоган.
– Да нет, все в порядке, – остановил я его. – Просто интересно… Подумать только, такое совпадение…
– Правда? – улыбнулась Эдриен. Хоган болезненно поморщился.
– Джонни, я сказал Эди, что ты хочешь забрать какие-то мамины вещи.
Наступила неловкая пауза.
– Да, конечно, – воскликнул я. – Джек, пойдем, это там.
Мы прошли в спальню, и я стал выдвигать ящики и переставлять стулья, стараясь производить побольше шума.
– Успокойся, – шепнул Джек. Сердце у меня в груди и в самом деле выделывало акробатические номера. Все пошло вкривь и вкось. Моя идея напасть сзади и ударить чем-нибудь по затылку теперь никуда не годилась. – Все нормально, док. Будем импровизировать.
– Как твоя голова? – послышался голос Эдриен. Я выглянул из-за двери.
– Что?
– Твоя голова, Джон. Как она? – повторила Эдриен. Она сидела все так же напротив Хогана, держа его руки в своих.
– Нормально, – ответил я. – Уже ведь больше месяца прошло, ты знаешь.
– Знаю.
– Я чуть не спятил, когда он мне сказал, – вмешался Хоган. – Подумать только – вы знакомы!
– Ага, – улыбнулась Эдриен, – подумать только.
Наверное, я один в тот момент мог ощущать враждебность, исходившую от этой миниатюрной девушки. Если Лора временами напоминала мне дикое животное, то Эдриен – хищника, ядовитую змею, обвившуюся кольцами вокруг моего брата. Я не мог спокойно смотреть, как она касается его. Тем не менее, к стыду своему, я решил уйти и предоставить Хогану защищаться самому. Тем бы все и кончилось, если бы не его всегдашняя тупость.
– Джонни, так что ты там говорил насчет Эди? – вдруг выпалил он.
– Ну… вообще-то… – замялся я.
– А что он сказал, сладенький? – невинным голоском осведомилась Эдриен.
– Вроде того, что ты совсем не такая, как я думаю.
Не переставая улыбаться, Эдриен перевела взгляд на меня. Горящий, цепкий – взгляд голодного тигра.
– Как интересно, – протянула она.
– Я… я имел в виду… э-э… нашу профессию – ты же знаешь, в нее идут люди с определенным характером: чувствительные, мягкие… – Я сделал неопределенный жест. – Вот мне и пришло в голову, что ты… Может, я и не прав, но… Хоган… то есть я хочу сказать…
– Да ты весь дрожишь, Джонни, – хищно усмехнулась Эдриен.
Такое жутковатое неестественное веселье мне сотни раз приходилось видеть на лицах пациентов-заключенных: мужчин, творивших чудовищные вещи с женщинами, мальчика, отрезавшего голову собственной матери, женщины, переодевавшейся в мужскую одежду и насиловавшей девочек… чем именно, даже не хочется говорить. Тот же самый взгляд. Потому я и ушел оттуда в свое время, поклявшись, что впредь стану иметь дело только с жертвами. Не могу смотреть в глаза тех, кто питается чужим страхом.
Она сидела, излучая угрозу, и с невинным видом держала за руки моего брата… Я не выдержал. Вспышка гнева мгновенно заглушила страх.
– Эх, пропади оно все пропадом… Джек! – позвал я. – Давай!
– С удовольствием, док! – Мой напарник шагнул в кухню с пистолетом в руке.
– В чем дело? – Хоган вскочил на ноги.
– Сядь! – рявкнул я.
– Еще чего! – огрызнулся он.
– Милый, спаси меня, – жалобно пискнула Эдриен. Хоган, казалось, стал выше ростом.
– Я не знаю, кто твой друг, Джонни, но ему лучше успокоиться!
Пистолет Джека качнулся в его сторону.
– Ты сам сначала успокойся. Ясно же сказано – сидеть! Возможно, тон Джека напомнил Хогану тренерский. Во всяком случае, брат послушно опустился на стул.
– О, Хоган! – с упреком воскликнула Эдриен. Он бросил на меня взгляд, полный ярости.
– А еще говорил, что все в порядке!
Я выдвинул ящик стола и взял длинный нож, которым мать обычно резала мясо. Потом достал из холодильника Упаковку мороженого, вскрыл ее и бросил один брикет на колени Эдриен.
– Ешь!
Лицо женщины странным образом перекосилось – казалось, череп ворочается под тонкой кожей, пытаясь выбраться наружу. Хоган, оцепенев от изумления, смотрел, как его подруга отодрала обертку из фольги, сунула лакомство в рот и проглотила разом, как таблетку.
– Доволен? – усмехнулась она, выплюнув на стол деревянную палочку.
– Еще, – спокойно ответил я, бросая второй брикет. На этот раз она ела не торопясь, с наслаждением, по маленькому кусочку.
– Извини, дорогая, – сипло выдавил Хоган. – Он просто не в себе.
– Эх ты, рыцарь, – презрительно проговорила Эдриен с полным ртом.
Доев мороженое, она снова подняла на меня глаза, уже сонные, полузакрытые, и, получив еще порцию, принялась жадно откусывать.
Джек закрестился, повторяя «Отче наш».
– Посмотри на нее, Хоган, – сказал я. – Милая Эдриен, сладкая Эдриен. В кого ты втюрился, братец?
– Ах ты, ублюдок! – вскинулся он. – Да, у нее проблемы с сахаром, ну и что с того?
Я вынул из упаковки новый брикет.
– Кушай, Эдриен, кушай, дорогая.
– Клубничное! – довольно причмокнула она, как ребенок за столом в день рождения.
Палочки аккуратно ложились на стол одна к другой. Рот женщины был густо перемазан шоколадом, словно помадой после долгого поцелуя.
– Никогда тебе этого не прощу! – Лицо Хогана побагровело от ярости.
– Заткнись, придурок, – лениво бросила Эдриен.
– Но послушай, у негоже пистолет! – обиженно запротестовал он.
– Дело вовсе не в проблемах со здоровьем, – заметил я. – Правда, Эдриен?
– Пошел в жопу, – отмахнулась она, облизывая с пальцев коричневую жижу. Ее тело начало мерно раскачиваться, будто под невидимую музыку.
– Они просто любят сладкое, братец. Так ведь, Эдриен? Это для них наркотик.
– Что ты несешь? – прошипел Хоган.
– А ты слушай взрослых, малыш, – мрачно кивнул Джек. – Слушай и учись.
– Эдриен, скажи им, откуда ты, – ласково попросил я. Женщина возбужденно захихикала, как любитель травки после затяжки.
– Я – из – БУДУЩЕГО! – пропела она с театральным пафосом и расхохоталась.
– Скажи им, кто ты! – не отставал я. Она игриво помахала рукой.
– Я – ХОЛОК!
Хоган в бешенстве ударил кулаком по столу.
– Да что вы все, с ума посходили? – Он снова вскочил с места и возвел руки к небу, словно священник, призывающий прихожан к молитве. – Джонни, ты перенес большое горе, я тоже, но нельзя же из-за этого совсем терять разум! Я вот вернулся к работе, встал в строй, так сказать… во всяком случае, не шляюсь под руку со всякими гангстерами! – Он кивнул на Джека, который снова принялся молиться.
– Он из полиции, – возразил я. Эдриен в приступе хохота сползла со стула.
– Это все стресс, Джонни! – продолжал Хоган. – Энджи мне рассказывала, что… – Услышав имя соперницы, Эдриен глухо зарычала. – Ребята, вы же не хотите неприятностей! Оставьте нас в покое, пока дело не зашло слишком далеко.
– Он еще глупее, чем ты говорил, – фыркнул Джек, прервав молитву.
Эдриен каталась по полу, задыхаясь от смеха.
– Хорошо, если вы из полиции, покажите ваш значок! – потребовал Хоган.
Дальше все произошло мгновенно. Как атака в баскетбольном матче, которую лучше смотреть в замедленной съемке – иначе ничего не поймешь. Вот Исайя Томас ведет мяч, его партнеры отодвигаются, освобождая путь… защитники вынуждены делить свое внимание между ним и теми, кого они «пасут»… вот все они отворачиваются от нападающего… бросок! Два очка. Главное – дождаться нужного момента.
– Ладно, умник. – Джек, усмехнувшись, полез в задний карман.
– Веревку! – Я повернулся к нему… и почувствовал, как рука Эдриен с чудовищной силой обвилась вокруг моей шеи. Нож со звоном покатился по полу.
– Ах ты… – Джек схватил пистолет обеими руками и прицелился в голову женщины, тут же получив удар в челюсть от Хогана.
– Браво, малыш! – воскликнула Эдриен, наблюдая, как мой напарник без сознания сползает по стене на пол.
Хоган с самодовольным видом принялся озираться в поисках упавшего пистолета.
– Беги, идиот! – задыхаясь, проговорил я. Он присел на корточки и заглянул под стол. Эдриен начала вылизывать мое ухо. – Хоган! Сматывайся отсюда, пока не поздно!
– Думаешь, ты тут самый умный? – презрительно бросил он. – Можешь управлять моей жизнью, решать, с кем мне спать? Что еще за веревка? Вы что, парни, решили меня похитить?
Я дернулся от резкой боли в ухе – Эдриен пустила в ход зубы. Ее рука еше сильнее сдавила мне горло.
– Хоган! – просипел я из последних сил.
– Ты везунчик, Джон, – прошептала она. – Я не могу убить тебя, но ты еще очень сильно пожалеешь, что связался со мной… Нашел пистолет, сладенький мой?
– Нет, – ответил Хоган. – Погоди… Ага, вот он – под диваном.
Он встал на колени, чтобы дотянуться. Эдриен снова принялась шептать – громко, как это делают пьяные, не сознавая, что их слышат все вокруг:
– Ты плохо подготовился. Диверсанту, заброшенному в тыл врага, терять нечего.
Фантастическая сцена: Хоган наполовину под диваном задом кверху, Джек на полу в отключке с открытым ртом, а нежный девичий голосок нашептывает мне на ухо непристойности:
– Зря ты тогда не трахнул меня – это была бы незабываемая ночь! Видел бы ты того кобелину, Стюарта, когда я у него отсосала, а потом, когда он начал фонтанировать, взяла и откусила его поганый отросток. Шуму было…
– Что ты такое говоришь, Эди?! – Хоган стоял весь бледный, держа пистолет за ствол.
– Ничего, милый, – хихикнула Эдриен. – Почему бы тебе не пристрелить этого бесстыжего фараона? Неужели я должна все делать сама? – рявкнула она, потом рассмеялась зловещим смешком, как у Джека Николсона.
– Хоган, вали отсюда! Делай ноги, черт побери! – прохрипел я, тут же ощутив болезненный тычок под ребра.
– Заткни пасть!
Джек, лежащий у стены, пошевелился и застонал.
– Эдриен, – начал Хоган, нервно потирая щеку, – Джонни мне все-таки брат, хватит упражняться на нем в карате…
– Да он настоящий комик, правда, Джонни? – фыркнула она. – Прямо умора.
– Я не понял, Эдриен…
– Заткнись! – Она снова впилась зубами в ухо, и я взвыл отболи. – Приготовься, док. Убивать тебя нельзя, зато ты у меня узнаешь пару таких фокусов, что и в страшном сне не приснятся… – Сильный пинок в ногу заставил меня вскрикнуть.
– Эй, погоди! – попытался вмешаться Хоган.
Эдриен не дала мне упасть – схватила за пояс и подняла одной рукой, как мешок с тряпьем. От дикой, выворачивающей боли я едва не потерял сознание.
– Не бойся, кость не сломана, – хихикнула Эдриен, – а то бы так не болело.
Хоган решительно шагнул вперед.
– Эдриен, он мой брат! Что ты делаешь?
– Ради бога, Хоган, уходи! – срывающимся голосом выкрикнул я и, получив еще удар, отлетел к стене.
– Заткнитесь! Оба! – в бешенстве заорала Эдриен.
– Эди, пожалуйста…
– Людишки! – перебила она. – Думаете, вы сильные? Да вы понятия не имеете, что такое сила! Попробуйте-ка прожить две недели без снов, тридцать лет просидеть, скорчившись в три погибели! Слушать день и ночь пустую болтовню вашей безмозглой расы и не сойти с ума!
– Хоган, ради бога! – пробормотал я. Боль пульсировала в ноге, отдавая в голову и вызывая тошноту.
Эдриен нагнулась и приподняла меня за волосы.
– Мы достали твою мамашу, док. Теперь очередь за семьей. Тебе стоит поторопиться и начать наконец трахать свою милочку – нам надоело ждать. А еще у тебя, кажется, есть племянницы? – Она сладострастно провела языком по губам. – Их ждут славные сны, будет что вспомнить. А может, мне стоит нанести им персональный визит?
Приблизив лицо вплотную, она хрипло рассмеялась, обдав меня густым шоколадным перегаром.
Потом ее голова взорвалась.
Когда я открыл глаза, Хоган плакал навзрыд. Пистолет дрожал в его руке. Уронив оружие, он неверными шагами подошел к раковине, и его вырвало. Пустив воду, он стал ополаскивать лицо. Эдриен лежала навзничь, вокруг разливалась лужа черной крови.
– Она говорила о моих детях, – буркнул Хоган, обернувшись к окну. Потом опустился на колени и поглядел в застывшие глаза трупа. – Никто не смеет трогать мою семью!
Я с трудом сел, размазывая по лицу чужую кровь. Джек, лежавший у стены, пошевелился и поднял голову.
– Хвала Господу! – сказал он, крестясь.
19
Было уже четыре утра, а я все никак не мог отмыться. Испробовал все сорта мыла и даже какой-то крепкий моющий раствор, который стоял в ведре в подвальной прачечной. Кожа на руках сморщилась и побледнела, от запаха хлорки щипало в носу. Стоя под душем в третий раз, я вдруг заплакал. Опустился на корточки и сидел, всхлипывая, пока не кончилась горячая вода.
Спать я не мог, поэтому надел халат и заглянул в соседнюю комнату. Джек гулко храпел в своей постели, на ночном столике рядом с будильником лежала раскрытая Библия. Кобура с пистолетом висела на дверной ручке ванной. Письменный стол, лампа, стул и кровать – скудная обстановка, напоминающая об университетском общежитии, если не считать портрета Девы Марии над изголовьем, написанного на редкость безжизненно. Джек спал на спине в такой позе, будто карабкался на стену. Похоже, наши приключения никак на нем не сказались.
Интересно, спал ли в эту ночь Хоган?
В доме священника было как-то уж слишком тихо. Мне хотелось шума, разговоров, чего угодно, что помогло бы вытеснить ужасные образы, роившиеся в моем мозгу. О том, чтобы лечь в постель и уснуть, рискуя увидеть сон, не могло быть и речи. Я спустился по лестнице в гостиную, где в баре стояло множество самых разнообразных напитков, в основном преподнесенных к Рождеству прихожанами. Не очень-то разумный выбор подарка, учитывая распространенность алкоголизма среди духовенства. Я сделал себе виски со льдом, вытащил своего Фому Аквинского и устроился почитать. Богословие – отличное подспорье при бессоннице.
Причина причин, источник совершенства… Холодные абстракции, чушь. Кому нужен такой Бог? Верить с тем же пылом, что и Сол, мне бы хотелось, но как этому научиться? Вера – великий утешитель. Вот и Джек, начав «новую жизнь», позабыл обо всех своих ночных кошмарах. Но есть ли Бог на самом деле? Покинув лоно церкви, потом очень трудно туда вернуться. Разве можно рассматривать мир как кем-то придуманный кроссворд, в котором нам осталось лишь заполнить пустые клетки, если с каждым прожитым годом он кажется все сложнее и таинственнее? Теперь еще оказывается, что само его существование зависит от того, пересплю ли я с женщиной, которую едва знаю! Что за мир такой, в конце концов?
Задумчиво помешивая пальцем кубики льда в стакане, я вдруг услышал странные звуки. Ритмичный глухой стук: три удара, потом тишина. Я поставил стакан и прислушался. Еще три удара. Подкравшись к двери, я осторожно выглянул. Стук доносился из-за угла в дальней стороне коридора, где был вход на черную лестницу. С трудом преодолев страх и вооружившись на всякий случай длинным зонтиком, я двинулся на цыпочках в направлении звука, хромая как раненый мушкетер. Бам, бам, бам – тишина. Я осторожно заглянул за угол. Аймиш! Дурацкая птица стояла на подоконнике и билась головой о стекло.
– Эй, хватит! – окликнул я. – Больно будет. Перепугавшись до смерти, кардинал стрелой взвился в воздух и, врезавшись в потолок, шлепнулся на пол. Я поспешно нагнулся и протянул руку – в помутневших глазах-бусинках ясно читался упрек. Бережно подняв птицу, я ласково пригладил взъерошенные перышки, ощущая, как колотится крошечное сердце.
– Спокойно, мой хороший. Что тебе не спится? Продолжая его гладить, я повернулся к окну… и заорал от неожиданности. За окном кто-то стоял! Аймиш снова врезался в потолок. Я кинулся прочь и уже заворачивал за угол, когда вдруг понял, что лицо мне знакомо, и обернулся. Аймиш сидел на полу и тряс головой. Лора в окне хохотала как сумасшедшая.
– Очень смешно! – фыркнул я.
Лора знаками показала, что не слышит, и попросила отпереть заднюю дверь.
В гостиной я налил себе еще виски, чтобы успокоиться, и сердито окинул взглядом ночную гостью. Лора все еще давилась от смеха.
– Если бы ты мог видеть вас двоих со стороны! Аймиш бьется о потолок, а ты ковыляешь враскачку, как Квазимодо!
– Рад был тебя развеселить, – поклонился я.
– Извини, я не хотела тебя пугать, – смутилась она. Я молча глотнул виски. – Как дела?
– Замечательно.
Спать я не мог, поэтому надел халат и заглянул в соседнюю комнату. Джек гулко храпел в своей постели, на ночном столике рядом с будильником лежала раскрытая Библия. Кобура с пистолетом висела на дверной ручке ванной. Письменный стол, лампа, стул и кровать – скудная обстановка, напоминающая об университетском общежитии, если не считать портрета Девы Марии над изголовьем, написанного на редкость безжизненно. Джек спал на спине в такой позе, будто карабкался на стену. Похоже, наши приключения никак на нем не сказались.
Интересно, спал ли в эту ночь Хоган?
В доме священника было как-то уж слишком тихо. Мне хотелось шума, разговоров, чего угодно, что помогло бы вытеснить ужасные образы, роившиеся в моем мозгу. О том, чтобы лечь в постель и уснуть, рискуя увидеть сон, не могло быть и речи. Я спустился по лестнице в гостиную, где в баре стояло множество самых разнообразных напитков, в основном преподнесенных к Рождеству прихожанами. Не очень-то разумный выбор подарка, учитывая распространенность алкоголизма среди духовенства. Я сделал себе виски со льдом, вытащил своего Фому Аквинского и устроился почитать. Богословие – отличное подспорье при бессоннице.
Причина причин, источник совершенства… Холодные абстракции, чушь. Кому нужен такой Бог? Верить с тем же пылом, что и Сол, мне бы хотелось, но как этому научиться? Вера – великий утешитель. Вот и Джек, начав «новую жизнь», позабыл обо всех своих ночных кошмарах. Но есть ли Бог на самом деле? Покинув лоно церкви, потом очень трудно туда вернуться. Разве можно рассматривать мир как кем-то придуманный кроссворд, в котором нам осталось лишь заполнить пустые клетки, если с каждым прожитым годом он кажется все сложнее и таинственнее? Теперь еще оказывается, что само его существование зависит от того, пересплю ли я с женщиной, которую едва знаю! Что за мир такой, в конце концов?
Задумчиво помешивая пальцем кубики льда в стакане, я вдруг услышал странные звуки. Ритмичный глухой стук: три удара, потом тишина. Я поставил стакан и прислушался. Еще три удара. Подкравшись к двери, я осторожно выглянул. Стук доносился из-за угла в дальней стороне коридора, где был вход на черную лестницу. С трудом преодолев страх и вооружившись на всякий случай длинным зонтиком, я двинулся на цыпочках в направлении звука, хромая как раненый мушкетер. Бам, бам, бам – тишина. Я осторожно заглянул за угол. Аймиш! Дурацкая птица стояла на подоконнике и билась головой о стекло.
– Эй, хватит! – окликнул я. – Больно будет. Перепугавшись до смерти, кардинал стрелой взвился в воздух и, врезавшись в потолок, шлепнулся на пол. Я поспешно нагнулся и протянул руку – в помутневших глазах-бусинках ясно читался упрек. Бережно подняв птицу, я ласково пригладил взъерошенные перышки, ощущая, как колотится крошечное сердце.
– Спокойно, мой хороший. Что тебе не спится? Продолжая его гладить, я повернулся к окну… и заорал от неожиданности. За окном кто-то стоял! Аймиш снова врезался в потолок. Я кинулся прочь и уже заворачивал за угол, когда вдруг понял, что лицо мне знакомо, и обернулся. Аймиш сидел на полу и тряс головой. Лора в окне хохотала как сумасшедшая.
– Очень смешно! – фыркнул я.
Лора знаками показала, что не слышит, и попросила отпереть заднюю дверь.
В гостиной я налил себе еще виски, чтобы успокоиться, и сердито окинул взглядом ночную гостью. Лора все еще давилась от смеха.
– Если бы ты мог видеть вас двоих со стороны! Аймиш бьется о потолок, а ты ковыляешь враскачку, как Квазимодо!
– Рад был тебя развеселить, – поклонился я.
– Извини, я не хотела тебя пугать, – смутилась она. Я молча глотнул виски. – Как дела?
– Замечательно.