Придя на вершину, я буквально отодрал от ступней сапоги в пятнах соли и шерстяные портянки и бросил равнодушный взгляд на столбик из камней. Холодный воздух, коснувшись моих ноющих ног, чуть не заставил меня стонать от удовольствия. Осмотрев самые болезненные ссадины, я огляделся.
Все остальные были не в лучшем состоянии. Люди выворачивались из кольчуг, стягивали с себя слои льна и шерсти, сидели, опустив головы, с них капало от неожиданно жаркого солнца. У Скапти лицо было такое, словно вот-вот лопнет.
Но Эйнар если и страдал, то и виду не подал. Он стоял, задумчиво глядя на столбик из камней и шесты, которые его окружали. На всех, кроме четырех, были черепа, злобно скалившиеся, побитые непогодой. На четырех же насажены были головы с пустыми глазницами, облезшими губами и проклеванными щеками.
Люди Вигфуса, сказал Валкнут, который был ближе всех ко мне и растирал мышцы на икрах.
Я сбросил кольчугу, извиваясь, как змея, а потом подошел посмотреть. От голов остались ошметки; нельзя было даже понять, мужские ли они, кроме одной, с бахромой бороды.
Столбик был высотой мне по пояс, вокруг лежали упавшие камни. Когда я вгляделся внимательнее, то понял, что это кольцо из камней вокруг черного отверстия. Чем пристальнее я вглядывался вглубь, тем чернее становилась тьма.
Кетиль Ворона подошел ко мне, другие следом. Бодвар взял камень и бросил в дыру. Тишина затем слабый всплеск.
Колодец? осведомился Бодвар.
На вершине горы? отозвался Кетиль Ворона, скривив губы.
Напрасно ты это сделал, сказал Иллуги Годи, хмуро посмотрев на Бодвара, который молча пожал плечами.
Если не колодец, то что? спросил Скапти, неуклюже подковылявший к нам.
Дымовая дыра, рассеянно сказал Эйнар, потом пнул камень, лежавший у ног.
И мы все увидели, что чернота это скопившаяся веками сажа.
Для кузницы, сказал кто-то, разобравшись.
Уголь малость сыроват, заметил Валкнут, и послышались смешки.
Сгрудившись у дыры, мы вглядывались и спорили. Эйнар стоял и думал; если не считать жужжания насекомых и пения птиц, слышалось только приглушенное бормотание Хильд, этот постоянный сопровождавший нас шум, к которому все уже привыкли.
Веревка, сказал наконец Эйнар.
Кусок веревки нашелся у Валкнута; еще двое, как выяснилось, обвязались вервием как поясами. Эйнар велел развести огонь, сделал факел, поднес его к дыре и бросил вниз. Мы смотрели, как он падает, медленно крутясь, разбрасывая вокруг искры. Мы увидели шахту, увидели, как она внезапно расширяется; блеск воды а потом факел зашипел и исчез.
Измерь глубину, приказал Эйнар, и веревки крепко связали между собой, а потом к концу примотали абордажный топор и спустили вниз.
Когда размотали всю веревку, она так и не провисла, а это около двух сотен футов! Мы вытянули ее, и она оказалась сухой.
Глубокая дыра, пробормотал смущенно Скапти, и все согласились. Глубоких дыр следует избегать: они логово драконов или черных цвергов.
Давайте выясним, насколько она глубока, сказал Эйнар и велел нам снять кожаные нашейные ремни с наших щитов и привязать их к веревке. Потом мы снова спустили ее вниз. На двухсот пятидесяти футах веревка провисла, и, когда ее вынули, последние футов двадцать были мокрыми.
Теперь мы знаем, сказал Эйнар. И кого же опустим?
Все переминались с ноги на ногу и как могли прятали глаза.
Я пойду, сказал Скапти, и все вздохнули и засмеялись.
Точно, сказал Эйнар. Нужен кто-то маленький и легкий.
Пошлем христианского священника! выкрикнул кто-то. Он достаточно тощий.
Послышался смех, лицо у Мартина побелело. Но Эйнар покачал головой, слегка потянув за поводок.
Черные цверги его сожрут, сказал он. Снова смех.
Я сделаю, предложил Колченог; последовали кивки и одобрительные крики в похвалу его храбрости.
Ты умеешь плавать? уточнил Эйнар, и Колченог признался в своем неумении, криво махнув рукой.
Я не сразу понял, что все молчат и смотрят на меня.
Ты умеешь плавать? спросил Эйнар.
Я сглотнул, потому что плавал, как рыба, наловчился, посрывавшись с черных чаячьх утесов. Я мог бы солгать, но Гуннар Рауди знал, поэтому я кивнул.
Послышался общий вздох облегчения, и несколько рук хлопнули меня по спине, больше от радости, что их владельцам не придется идти, чем для того, чтобы подбодрить меня.
Скапти завязал веревку, сделал что-то вроде петли с сиденьем. Мне в руку сунули новый факел, и я влез на осыпающийся край кольца, а Скапти обмотал другой конец веревки в два витка вокруг своего могучего тела и затянул. Еще двое, с бугристыми мышцами гребцов, подошли помочь.
Дерни за веревку два раза, чтобы мы остановились, сказал Скапти.
А если мне понадобиться срочно подняться?
Если дракон начнет поджаривать твою тощую задницу, ответил он, мы услышим твои крики.
Все засмеялись, а Эйнар зажег факел. Потом я оттолкнулся и начал спускаться.
Поначалу они так торопились, что меня колотило о стены, но я крикнул (мой голос бешено отскочил в уши), и спускать стали медленнее. Поворачиваясь, я спускался все ниже и ниже в темную шахту, а факел оплывал.
На полдороги вниз я увидел маленькое круглое отверстие в одной из стенок шахты, точно темный глаз без века. Я чуть было не закричал, но, опустившись ниже, очутился вдруг в пещере?
Много воздуха, много пространства, высокий свод над головой едва различим в свете факела. Капала вода, сыро, холодно, пахло плесенью. Завидев воду, красную от пламени из-за факела, я дернул веревку.
Покачнулся, немного опустил факел и огляделся. Ничего, кроме воды. Я проглотил сухую колючку в горле и понял: иного способа подняться просто нет.
Я громко закричал. Звук гулко отдавался от стен. Меня выдернули наверх, как наживку для рыбы, подняли по шахте так быстро, что я ударялся о стенки и вопил от боли, отчего только тащили быстрее. Я почти выскочил на солнечный свет, факел упал обратно во тьму.
Я ругал их, пока меня вытаскивали из дыры, и когда они увидели, что я невредим, все рассмеялись моей ярости. Мне не казалось, что это смешно; оба моих локтя и одно колено кровоточили.
Бывало, и хуже плюхался, заметил Скапти, вытягивая меня и ухмыляясь.
Все захотели узнать, что я видел.
Дыра расширяется, а дальше сплошная вода, сообщил я.
Это мы и раньше знали, проворчал Эйнар.
Там ничего нет, ощетинился я. Если не умеешь ходить по воде, больше ничего не узнаешь.
Может, придется сплавать, рявкнул Эйнар, и я увидел, что он говорит серьезно.
Мысль о том, чтобы оказаться в черной воде среди дегтярной тьмы, заставила меня замолчать и сосредоточиться. Я вспомнил о дырке в стене.
Думаю, это место как-то связано с языческими жертвоприношениями, медленно проговорил Мартин-монах. Я это чую.
Ты... прав...
Голос был слабым, но прозвучал так неожиданно, что мы все подскочили и обернулись. Хильд выпрямилась, покачиваясь, в лице ни кровинки.
Единственный путь туда здесь, проговорила она поспешно, словно пытаясь высказать все как можно быстрее. Когда-то это была моя судьба... Все, кто знает, идут в темноту. Там есть дорога к двери, если найдешь. Никто не отпирал эту дверь после женщины первого кузнеца. Она ушла туда из-за своего греха, передав грех и тайну детям. Хильд умолкла. Моя мать там... Когда я родила дочь, меня ждала та же судьба.
Все призадумались над ее словами. Мартин перекрестился. Так вот кто та «темная», о ком говорила Хильд, та «она», которая ее преследовала. Ее мать. В черной яме кузницы, быть может, еще гниет тело. И если она все еще беседует со своей дочерью, значит, это лютый призрак.
Со всеми дочерьми кузнецов так поступали? спросил Валкнут.
Наследники Регина, пробормотал Иллуги. Я слыхал это имя...
Другие настороженно переглядывались. Похоже, местные, способные бросать своих в дыру в земле, не из тех, к кому можно запросто прийти в гости.
Я едва стоял на ногах и вовсе не собирался плескаться внизу, даже пригрози Эйнар отрубить мне ятра своим ножом.
Там есть отверстие, на полпути вниз, выдавил я. Края почернели от дыма сверху, а не снизу. Думаю, что это настоящий дымоход.
Эйнар сердито посмотрел на меня.
Ты сможешь в него пролезть?
Я помолчал, потом кивнул. Стянул рубаху, ощущая на себе черные глаза Хильд. Она была завернута, точно труп, в мой плащ, но дрожала при жарком солнце.
Бодвар, ты и Валкнут, возьмите еще троих и ступайте обратно к двери. Когда Орм через колодец доберется до нее, ему может понадобиться помощь. А потом позовете нас.
Оба тяжко вздохнули. Бродить по этой богами проклятой горе никому не хотелось. Однако все лучше, чем спускаться в колодец. Но Эйнар сказал «когда» я доберусь до двери, а не «если» доберусь.
Я почувствовал рядом Хильд, ее ладонь на моей голой руке. Я заглянул в ее темные глаза и увидел страх. «Однако не за меня», подумал я, засовывая в сапог огниво и едальный нож.
На краю каменного кольца Эйнар стиснул мою руку, его взгляд впился в мое лицо, как когти. Он ничего не сказал и сразу же отпустил меня.
Снова в колодец, с факелом в руке. Очутившись вблизи отверстия, я велел остановиться и немного повисел, изучая дыру. Потом изогнулся и просунул в него ноги по колено.
Слишком узко. Как быть с факелом? Под пояс не засунешь, пока он горит. А в темноте оставаться не хотелось.
В конце концов я придумал. Развязал штаны, вытянул из них завязку. Штаны упали, повисли на сапогах, я оставил факел тлеть, привязал конец завязки штанов к его торцу и сделал петлю.
В темноте я повесил петлю себе на шею, потом пролез в дыру, отпустил веревку и остался один. В темноте. В дыре размером не больше склепа.
Она шла вниз под углом, как и следовало ожидать, и я сулил самые богатые жертвоприношения всем богам асам, ванам и прочим, о которых только мог вспомнить, молясь, чтобы дыра не стала уже. Руки за головой, ладони распластаны на грубом камне обычная скальная порода, подумал я тем уголком рассудка, который не вопил в ужасе.
Точно могила. Темно... Я ударился обо что-то и остановился. Твердое. Застрял.
Ничего подобного мне прежде испытывать не доводилось. Сам не знаю, как не закричал, не забился в страхе. Свод давил, пот заливал и жалил глаза, я слышал свое хриплое дыхание в этой жаркой тьме.
Я лежал, вытянув руки за головой, и пытался оттолкнуться. Бесполезно. Ноги уперлись в твердое. Я чуть-чуть приподнял колени к потолку, оцарапался и почувствовал, как течет из ссадины кровь. Уперся ноги нащупывали только камень.
Я сморгнул, чтобы избавиться от пота, перевел дыхание и попытался подумать. Дыра сворачивает! Ну конечно! Я уперся в поворот.
Извернулся ощутил, как ноги скользят, вздохнул с облегчением понял, что уже не скольжу, а падаю. Я полетел вниз, обдирая кожу на ладонях, и врезался во что-то, головой и ободранными локтями ударившись о нечто твердое.
Пыль. Почти невозможно дышать. Задыхаясь, я утратил остатки храбрости, заметался, но потом с немалым трудом выбрался из того, что казалось постелью, и снова наткнулся на что-то жесткое.
Я вдруг увидел свет внутри своей головы, и когда наконец со стоном выпрямился и потрогал рану, руки стали липкими. Но я мог дышать, хотя пыль еще не осела.
Кажется, лестница. Я стал карабкаться. По счастью, факел не потерялся, а в сапоге у меня были нож и огниво. Чирк! Первая искорка оказалась яркой, и я разглядел, что стою в рудничном треке, «лестница» оказалась деревянными поручнями.
Еще искра, еще и еще сухой мох затлел. Я медленно и осторожно раздувал огоньки, потом поднес мох к факелу и у меня появился светильник.
Квадратное помещение футов десяти в высоту. То, что я принял за постель, оказалось кузнечным горном с металлическими краями, полным золы. Черная завеса кружилась под потолком и медленно оседала на мое тело.
Какие-то бочки, рядом с ними покосившийся стол с покрытыми пылью инструментами. Рудничный трек уходил в темноту в обе стороны. В пыли я различил на полу брошенную лопату.
Я поднялся, вытер от пота глаза, высоко поднял факел. Кузнечные мехи, стоило до них дотронуться, рассыпались в прах. Мое внимание привлекла наковальня. Покрыта пылью и паутиной, на вид тяжелая вдвое тяжелее Скапти, и ржавая. В наковальне была щель, глубиной в треть моего пальца, по всей ширине.
Я выплюнул пыль и подобрался к столу. Из двух бочек что-то пролилось или высыпалось на пол. Я нагнулся и понюхал. Металлические опилки. Еще в одной бочке был песок. По другую сторону стола стоял каменный бочонок, в котором, вероятно, держали воду.
Инструменты казались обычными для кузницы: молотки, клещи, молоты, все покрыто паутиной и ржавчиной. А вот наверху, на стене, что-то блестело.
Я поднес факел поближе и увидел вырезанную в скале полку с длинной ниткой рун. Я не смог прочитать их; не странно ли норвежец умеет читать на латыни, но не знает рун.
На полке лежало нечто вроде палки, как следует промасленной, с квадратным наконечником: две медные заклепки крепили шишку из блестящего металла, выступавшую из деревянного стержня на длину большого пальца и ровно обрезанную. Я не стал ее трогать после того как меха распались в пыль, не хотелось ни к чему прикасаться. Зола по-прежнему сыпалась с потолка, и тяжесть свода давила на меня.
Вдобавок было в этом куске дерева что-то, что мешало притронуться к нему. Он казался странным... чужим...
В конце концов я взял тяжелый молот, весь ржавый, с железной рукояткой. С оружием в руках стало легче. Другое дело чем оно поможет, если явится призрак мертвой женщины?
Я огляделся, пытаясь определить направление, чтобы не уйти вниз, в лабиринт заброшенного рудника.
Внезапно факел стал оплывать, и мое сердце пропустило удар. Но потом меня как осенило: я поднял факел; и легкий ветерок шевельнул пламя. Обругав себя, я двинулся в ту сторону, откуда сквозило.
Дверь, когда я в конце концов увидел ее, почти привела меня в отчаяние. Засов был тяжелым, пришлось бить по нему молотом, пока он наконец не вывалился. Тогда я толкнул дверь, услышал крики, увидел лучик света, а потом чьи-то пальцы обхватили кромку двери.
Рывком, подняв тучи пыли, она отворилась, впустив в шахту солнечный свет. Волоча ноги и путаясь в скрутившихся штанах, я выбрался наружу.
Впереди возвышался Валкнут, Бодвар и остальные позади. Они замерли, потом уставились на меня. Затем Валкнут как-то осел, обхватил себя руками и отступил. Бодвар указал в мою сторону пальцем, его губы зашевелились.
Едва не обмочившись от страха, я круто обернулся к чудищу за моей спиной, но там никого не было. Викинги сопели и пыхтели, и с внезапно охватившей меня яростью и со стыдом я понял, что они изнемогают от смеха.
Понадобилась вечность, чтобы они очухались, а мой обиженный вид смешил их еще больше. Бодвар даже вызвался снова подняться на гору, чтобы привести остальных, потому что, как он признался потом, боялся лопнуть со смеху.
Валкнут позже сказал, мол, ему почудилось, что черный цверг вылез наружу с молотом в руках, чтобы прогнать непрошенных гостей. От облегчения, что это я, он, дескать, чуть не сомлел.
Тут и мне стало смешно. В самом деле: дверь со скрежетом открывается, вылезает голый парень, в одних сапогах, штаны обвились вокруг лодыжек, черный от угольной пыли, в крапинку от пота и крови... Я бы тоже оборжался.
Час спустя я все еще был смешон хотя штаны поправил; солнце не очень припекало, так что я дрожал и покрылся гусиной кожей. Мне требовалась вода, чтобы умыться, но лишней у нас не было, так что я ходил черным и вызывал гогот честной компании.
Эйнар кивнул одобрительно, как если бы знал, что я совершил. Прежде я бы до безумия обрадовался, но теперь Эйнара окружало слишком много смертей, чтобы я по-прежнему его уважал.
Зажгли факелы, и я повел варягов, кроме четверых, оставшихся сторожить дверь, обратно в кузницу. Хильд тащилась рядом со мной. Мартин нетерпеливо рвался вперед, совсем как собака, в которую его превратил Эйнар, путаясь в поводке и заставляя державшего поводок Скапти сыпать ругательствами.
Мы пробрались внутрь, и я показал горн, меха, бочки и стол.
Иллуги Годи и монах Мартин, к всеобщему удивлению, оба опустились на колени что могло бы заставить этих двух молиться вместе? Они тоже удивились, не понимая каждый, что именно увидел другой.
Копье, в экстазе выдохнул Мартин. Копье...
Больше ни слова. Он замер, стиснув руки, и стал молиться про себя.
Чего? спросил Кетиль Ворона. Здесь только рукоять.
Это... это римское копье, выговорил Мартин голосом, исполненным благоговейного восторга, потом наклонил голову и в самом деле всхлипнул. Но дьяволы-язычники сняли острие, омытое кровью Христа. Да покарает их Господь.
Кетиль Ворона с презрением посмотрел на плачущего монаха, шагнул вперед, попытался вытащить древко из ножен. Иллуги Годи громко воскликнул:
Стой! И указал на линию рун. Рунические заклинания. Свежие. Свежие заклятия.
Все застыли. Потом Валкнут опустился на колени и склонил голову.
Рунических заклинаний было несколько. Сам Один, который провисел девять дней на Мировом Древе, выучил всего восемнадцать, напомнил нам Иллуги.
Ему в бедро тоже вонзили копье, бросил Колченог Мартину. Но он хотя бы обрел знание.
Разве? удивился Валкнут. Я думал, мудрость.
Наверное, вам обоим стоило повисеть на том же дереве, насмешливо сказал Иллуги Годи. Уж один-то наверняка получил бы знание или мудрость, чтобы заткнуться.
Языческие бредни, процедил Мартин.
Тогда бери то, что искал, предложил Эйнар. Ведь языческие бредни тебе не опасны, пока твой бог тебя защищает. В конце концов, разве раскаленная докрасна железная рукавица причинила вред вашему епископу Поппону?
Мартин облизал губы, словно собираясь с духом, но потом отступил, как побитая собака.
Кетиль Ворона его била дрожь, он едва избежал опасности, ибо руны могли обрушить на него проклятие и даже погубить, вытер сухие губы тыльной стороной ладони. Если не знаешь, что делать, ты ходишь вокруг рунического заклинания, не произнося его вслух и не трогая рун.
На древке нет ржавчины, заметил Валкнут, и я заморгал, только теперь осознав, что странного было в этом копье. Ни ржавчины. Ни пыли. Ни паутины. Выглядит так, словно его вырезали только вчера.
Все попятились. Пошатываясь, подошла Хильд; я услышал, как она бормочет, приблизился, положил руку ей на плечо. Кожа ледяная, а на лице испарина; женщина качалась, точно мачта на сильном ветру.
Так что же? спросил Кетиль Ворона. Меч выковали из обломков старого копья? Так?
Может быть, пробормотал Иллуги Годи, наклонившись вперед, чтобы рассмотреть руны. Голос глухой, будто из-под воды. Это написал человек сведущий... кто знал, как надо. Чтобы кузнец смог их выковать на мече.
Кетиль Ворона пожал плечами.
Какой там меч из навершия старого копья, фыркнул он.
Иллуги бросил на него быстрый взгляд.
На этом навершии кровь бога...
Он не договорил. Кетиль Ворона вцепился в сказанное собачьей хваткой и не отпускал.
Не нашего бога.
Бог есть бог, заметил Иллуги. Наши, конечно, куда могущественнее...
Фырканье Мартина остановило Иллуги, но Кетиль и так не собирался вести богословский диспут. Он с угрюмым видом пнул горн; ему хотелось гораздо большего сокровищ, мечей, всей этой чепухи из саг.
Никак не пойму, как меч, сделанный из старого копья, может быть серьезным оружием.
Глянь на наковальню, коротко сказал Эйнар, его там опробовали.
След от удара поперек наковальни заставил Кетиля со стуком сжать зубы. Все вытянули шеи, чтобы посмотреть, а Валкнут тихонько присвистнул.
Глубоко. Ежели сквозь кольчугу будет рана вроде этой. И сталь для шлема, а может, и того лучше. Крепкое железо, эта наковальня. Он обернулся и толкнул Кетиля Ворону локтем. Старое копье, говоришь? И дрянной меч?
Кетиль Ворона нахмурился, явно неискренне, и прежний алчный блеск снова появился в его глазах.
А тут что? спросил кто-то, и все обернулись, светя факелами.
Один из варягов седобородый старик, которого звали Огмунд Кривошеий, потому что у него был тик, от которого дергалась голова, смотрел на колодец позади бочек. Деревянные перекладины вели вверх.
Отлично, старый глаз, сказал Эйнар, хлопнув его по плечу.
Он шагнул к лесенке, поднялся на одну перекладину и гнилое дерево немедленно разломилось.
Вот оно как, протянул он, а потом посмотрел на меня. Сильный юнец, собравшись с духом, может подняться вверх, если захочет.
Может, зло ответил я. Когда найдешь такого, его и спроси.
Иллуги Годи, нетерпеливо схватив ближайший факел, почти уткнулся носом в скалу, пристально рассматривая руны и стараясь ничего не трогать. Однако он был не настолько поглощен чтением, чтобы ничего не слышать. Обернулся ко мне, окинул безумным взглядом.
Орм, полезай. Там могут быть другие руны. Подумай об этом! Другие руны!
Или меч, вставил Кетиль Ворона, добавляя соблазна.
Или что-то из сокровищ Атли, сказал Эйнар.
Остальные молчали, однако их лица и глаза лучились алчностью.
В жопу ваши уговоры, хотелось мне сказать, и ваши волшебные мечи. В жопу и тебя, годи. Тащи сам свою священную задницу в колодец, если он тебя так интересует.
И все-таки я взял протянутую веревку. Обмотал ее вокруг пояса, снова повесил на шею факел и полез в колодец.
Подъем оказался легким. Перекладины ломались, превращаясь в труху, но оставались ржавые металлические держалки, по большей части целые, так что залезть труда не составило. Наверху я зажег факел и огляделся.
Обломки упавшей полки, бочки худые, из-под обручей высыпалось содержимое. Какой-то сундук, который я попытался сдвинуть с места. Он оказался тяжелым сгодится, чтобы закрепить веревку.
Я обвязал веревку вокруг сундука, крикнул остальным, что все здесь не поместятся, а потом обернулся к тому, что заметил перво-наперво к двери.
Она была полуоткрыта, слегка покачивалась на покосившихся петлях, а за ней виднелось что-то вроде деревянного ложа с наваленной сверху кучей тряпок. Потом в куче блеснуло белое. Кость.
Эйнар взбирался по веревке, приглушенно бранясь. Я подошел поближе: верно, это мать Хильд, ежели судить по украшениям и копне спутанных волос. Эйнар, заглянув мне через плечо, огладил усы и кивнул, когда я поведал ему свою догадку.
Интересно, сказал он, а потом добавил кое-что, о чем я не подумал. Коли так, она могла отодвинуть засов, выбраться наружу и вернуться к дочке.
Я поежился. Может, это пускай не мать, а какая-нибудь другая родня Хильд бабка или кто старше? Но почему эта женщина осталась под землей?
Так или иначе, сказал я Эйнару и Иллуги больше никто не поднялся, Хильд лучше не говорить.
Они кивнули, хотя не уверен, что они услышали. Иллуги озирался, высматривая новые руны, поднимал пыль, вороша высохшие горошины и скорлупы насекомых. Эйнар же стоял у сундука и пытался поддеть своим саксом ржавый замок.
Наконец тот с глухим лязгом поддался, и Эйнар поднял крышку. Мы почти не сомневались, что увидим золото, мечи, усыпанные драгоценными камнями короны. Но в сундуке оказалось множество свертков, а в них пачки почерневших оловянных пластин, некоторые связаны вместе сквозь дырки обветшавшими кожаными ремешками.
Похоже на те письмена в храме Отмунда, заметил я. Эйнар молча кивнул, раздраженный тем, что единственным металлом внутри оказалось олово.
Пожалуй, сказал Иллуги, глаза его заблестели. Так и есть. Подержи факел, Орм. Посмотрим... Да, руны. Прекрасно... Мгновение спустя он выпрямился, явно разочарованный. Кроме совета никогда не допускать, чтобы два железных листа лежали друг поперек друга, и списка растений, которыми нужно натирать наковальню, чтобы ее закалить, здесь ничего не говорится о кузнечном деле.
Бесполезное, богами забытое место, проворчал Эйнар. Ни сокровищ, ни разгадок.
Здесь руны! воскликнул Иллуги.
Знаешь, что они говорят? справился Эйнар.
Думаю, что-то насчет правды... Правда, правдивый... Тут есть руна вечности, она означает «долго длящийся». Конечно, все зависит от того, как их резали...
Выходит, не знаешь? подытожил Эйнар.
Иллуги пожал плечами, сконфуженно усмехнулся и признался, что да, не знает.
Сперва кажется, что руны эти вроде тех, какие вырезают на мечах, заклятие на силу и прочность, прибавил он. Но руны старые, мы теперь пользуемся другими...
Крик заставил нас вздрогнуть, разорвал уши, отразился от стен колокольным звоном.
Что за херня?..
Эйнар слетел вниз по веревке так быстро, что, должно быть, ободрал кожу с ладоней. Я последовал за ним, чуть медленнее, потому что был почти уверен, что знаю, кто кричал.
Я оказался прав. Хильд стояла посреди кузницы в кольце настороженных воинов, прижимая к груди древко копья. Неподвижная, точно носовая фигура на челне, глаза распахнуты, устремлены в никуда, рот разинут, грудь вздымается, словно ей трудно дышать.
Монах ее заставил, сказал Бодвар. Мы все отговаривали, но этот маленький ублюдок сказал, мол, все равно кому-то придется, так что пусть это будет она.
Эйнар оскалился на Скапти, и тот потянул за поводок так, что Мартин чуть было не упал. Полутролль пожал плечами:
Он прав, Эйнар. Кто-то должен был попробовать.