Всякий путь хорош на дороге китов, выговорил я. Эйнар кивнул и хотел было хлопнуть меня по плечу, чтобы успокоить; но я зло глянул на него сквозь полосатую от слез корку на лице. Иллуги подался вперед, ровно на один шаг, встав между нами.
Ты видел еще кого-нибудь? спросил он.
Я отвернулся от Эйнара и, жмурясь, посмотрел на Иллуги. Морщины на его усталом лице стали словно еще глубже от пыли.
Скарти, сказал я. Стрела попала.
В горло, подтвердил Валкнут.
Он сидел, скрестив ноги, и пытался расчесать пыльные свалявшиеся волосы и бороду. Он поднял взгляд, глаза потерянные, голос полон удивления:
Захлебнулся кровью. Я слышал, как он хрипел.
Я видел Эйндриди, пробормотал Кетиль Ворона. То есть, думаю, что это был он, лица я не рассмотрел. Голова у него была в огне.
Огненная стрела, согласился Кривошеий. Я видел, как она в него попала, но он убежал прежде, чем кто-то смог помочь.
Нужно собрать наших мертвых, сказал я, и все согласно заворчали.
Эйнар кивнул, оглядел всех, потом прищурился в пыль. Никто не сказал о раненых. Но сейчас раненых быть не могло, всем, кто не сумел убраться с поля битвы, перерезали горло мародеры. И, скорее всего, наши же.
Подождите, пока пыль уляжется, иначе будете до ночи бродить понапрасну, сказал Эйнар. Нам принесут еду и воду. Отдыхайте, восстанавливайте силы, а потом почтим мертвых.
Это было настолько разумно, что и возразить нечего. Именно так мы и поступили. Оседала золотистая пыль, где-то грохотали огромные орудия, стонали и кричали больные и раненые.
Прибыла еда, приготовленная женщинами. Некоторые из них искренне оплакивали погибших. Наконец-то у нас было более чем достаточно еды, потому что ее выдавали на сотню с лишним человек, а у нас осталось, по окончательным подсчетам Иллуги, сорок три едока.
Пыль так и не улеглась до конца, но осела настолько, что мы увидели, как солнце начинает садиться, в горящих золотом и пурпуром полосах на окоеме. В знойном мареве, голые по пояс, мы отправились в скорбный путь, толкая повозку, на которой доставляли еду.
Пока не стемнело и хоть что-то можно было различить, мы грузили тела тех, кого смогли опознать, на повозку и отвозили к реке, где женщины оплакивали и омывали павших, как умели. Дон окрасился розовым, несметными тучами вылетели голодные вечерние насекомые.
Я нашел Рерика. Его не тронули орды мальчишек, которые теперь охотились не за стрелами, а грабили мертвых. А вот Скарти обобрали, его обнаженное тело белело под мягким золотистым покровом пыли.
Мы вытащили его из высохшей лужи его собственной крови, распухшего от укусов насекомых, и стрела, торчащая у него в горле, вышла с тихим чмоканьем и красным сгустком. Стрела в бедре вообще не хотела выходить, так что мне пришлось перевязанной рукой мучительно долго срезать древко.
Все это время я чувствовал на себе взгляд с повозки, мертвый взгляд того, кого я знал как отца, и во мне зрела буря. Я злился на то, что он упорно хранил тайну и я так и не получил настоящего отца. А от тоски, когда понял, как долго он нес тайну, захотелось выть волком.
Изъеденная оспой голова Скарти болталась из стороны в сторону; когда я закрывал ему глаза, то слышал его голос: «Но никогда не увидишь на поле битвы кошку».
Его мы тоже положили на повозку.
И еще мы нашли Эйндриди мы решили, что это он, по щиту и оружию, которые были при нем, но даже родная мать не узнала бы почерневшую, шелушащуюся головешку, которая прежде была лицом.
Мы нашли Хрута, который знал больше загадок, чем Нос Мешком, и Коля сына Отригга, который умел вырезать шилом изящные витые узоры на коже, и Ислейва из Альдейгьюборга, и Рюрика, полуславянина из Киева, который приехал в Хольмгард на время, там присоединился к нам и пробыл с нами столь малый срок, что мы почти ничего не успели узнать о нем.
Нашли и Ранвейка Глаз-Самоцвет, одного из первых Давших Клятву. Его глаза странного цвета закрылись навсегда, когда в лицо попало одно из свинцовых ядер.
И множество других... Каждое тело новый плач женщин, новый камень на наших сердцах.
Эйнар и Валкнут глядели на труп Ранвейка. Кетиль Ворона почти нежно стер засохшее месиво с мертвого лица. Я знал, что осталась всего горстка первых Давших Клятву, тех, кто когда-то отплыл оттуда, где айсберги сползают в море с суши и огромными горами плывут к странам, где ветер движет лишь песок, вспоминая море.
Когда все было кончено, пришел Флоси, с отвращением покосился на трупную жижу в повозке, а ведь в ней предстояло возить хлеб и мясо. С ворчанием он покатил повозку к реке отмывать, сетуя, что и предположить такого не мог, когда давал треклятую клятву.
Уже по пути он невзначай бросил Эйнару:
С севера прибыло подкрепление. Даны в крепких кольчугах, хорошо вооруженные. Может, попробуешь кого у них переманить? Их предводитель толкует со Святославом. Ходит, сильно хромая, называет себя Старкадом.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Ветер прокрался с севера и хлестнул меня тонкой россыпью песка и пыли, рванув плащ с такой силой, что я покачнулся. Он дул с той стороны, где у нас были щиты; кое-кто шел, прикрывая голову пожитками.
У меня для этого слишком болела рука, боль пульсировала, поднимаясь от отрезанных пальцев далее к локтю, так что мне пришлось намотать плащ вокруг головы и спрятать лицо под ним; невольно я задавался вопросом, что болит сильнее лодыжка или кисть и не появилась ли в обрубках пальцев вонючая гниль. Я вспомнил пчеловода из Упсалы, его почерневшую руку и бред по ночам.
Эйнар шел впереди, рядом с подпрыгивающей на ухабах повозкой, где, скрестив ноги, сидела Хильд, закутанная в его отменный красный плащ.
Когда Эйнар услыхал слова Флоси, он замер, и даже тусклая пыль у него на лице не могла скрыть бледности. Кетиль Ворона откашлялся, плюнул и сказал:
Волосатая задница Локи!
Иллуги тот помертвел от усталости.
Тут Эйнар встряхнулся всем телом, как собака, так что пыль полетела с него, как вода, и рявкнул:
Значит, нам пора уходить!
А не слишком ли много у нас мертвых? спросил я.
Он круто повернулся и шагнул ко мне. Наверное, он ожидал, что я попячусь, вспомнив сталь его пальцев на своей шее, но я был в ярости и не отступил, хотя и попрощался мысленно с жизнью.
Много для чего? озадаченно спросил Кривошеий.
Эйнар усмехнулся через силу и пожал плечами.
Наш Убийца Медведя потерял отца, сообщил он, чтобы все слышали, и не удивительно, что часть его разума ушла вместе с Рериком. Он повернулся к Кривошеему. Присматривай за ним, старина, пока я не устрою надлежащие обряды для павших. Потом оглядел остальных и возвысил голос, чтобы всем было слышно: Вымойтесь. Оденьтесь в лучшие одежды, потому что это ваши братья по клятве, и они заслуживают этого.
И мы разбрелись, ища наши разбросанные конниками-хазарами пожитки, потом спустились к реке и вымылись, как смогли, в розоватой мутной воде.
Дон здесь был широким и унес всю нашу грязь. Когда вернулись Кетиль Ворона и Эйнар, с рабами и дюжиной повозок, каждая на двух крепких колесах и с жилистой степной лошадкой, мы выглядели уж точно более достойно, чем прежде.
Я сделал это только для Рерика. Мне хотелось плюнуть Эйнару в глаза.
Мы отвезли тела на север, в степь, когда сгустились сумерки, далеко от того места, где дымился город, пока костры нашего стана не оказались настолько далеко, что вернуться назад было бы нелегко. Конечно, я знал, что мы не собираемся возвращаться.
В полутьме рабы выкопали в черной земле большую яму в форме ладьи и опустили туда тела, потому что дров, чтобы сложить погребальный костер, не хватило.
Было темно, все молчали. Свистел ветер, глухо ворчали рабы, звенели кирки, врубаясь в неподатливую иссохшую землю. Хильд, как ворона перед бурей, сидела на корточках в темном платье, сжав руки на коленях, словно древний идол.
Я сложил Рерику руки на груди поверх рукояти меча и молча попросил Всеотца быть его проводником по ту сторону. Потом рабы спешно закидали яму землей, потому что спустилась тьма и им сделалось еще страшнее.
Они боялись правильно. Может, один или двое о чем-то и догадывались, но большинство боялись не тех, кого надо. Кетиль Ворона велел схватить их, когда они сгрузили белые камни размером с голову, которые мы позаимствовали у греческих мастеров, и положили границей вокруг могилы.
Иллуги Годи завел нараспев молитвы, пока рабам, одному за другим, перерезали горло. Их положили кругом, головами к кургану, ногами врозь. Порыв степного ветра донес железный запах крови, Хильд вздрогнула и выпрямилась.
Мы закончили? хрипло спросила она.
Все сердито обернулись к ней, но не посмели ничего сказать, встретив ее холодный взгляд.
Все было проделано слишком поспешно, в темноте, и никак не походило на достойные похороны по старому обычаю, с костром и почестями, но я попрощался с Рериком отдельно и думал, что вряд ли вернусь сюда, а падальщики, скорее всего, разорят курган. Но все похороненные наверняка благополучно пересекли радужный мост Биврест.
Потом Эйнар поделился своими планами: обойти город с северо-востока, вновь спуститься к реке и отправиться дальше за самым большим кладом серебра, какой кому-либо доводилось видеть.
Тридцать человек согласились сразу же, восемь присоединились после уговоров.
По-вашему, такую добычу можно заполучить легко? спросил Эйнар, обращаясь в первую очередь именно к ним.
Нет, ответил один из тех, кто еще отказывался, крещеный последователь Христа. Но не собираюсь платить своей душой.
Твоей душой? рявкнул Кетиль Ворона. О чем ты? О жизни после смерти в Вальхалле Христа? Ежели так, эта Вальхалла жалкое местечко, полное нищих и убогих.
Эти слова нисколько не задели дана из Хедебю по имени Аслав, который в ответ лишь пожал плечами. У Кетиля не было родового шлема с золотыми надбровьями, положенного князю, да и Христос для него, как все понимали, был не более чем набор звуков.
Дан и его трое весельных товарищей стояли на своем, переминаясь с ноги на ногу, не сводя с нас настороженных глаз и держа руки на рукоятях мечей.
Ты дал клятву, напомнил Иллуги.
Аслав, похоже, несколько смутился. Но он был храбр, этот дан, и не собирался отступать.
Не моему Богу, возразил он с вызовом, потом облизал губы и посмотрел на Эйнара. Как бы то ни было, я буду не первым, кто нарушает клятву. Я не пойду за сумасшедшей девкой в Травяное море.
Слова повисли в воздухе. Тонко и противно зудела мошкара. Поднявшийся ветер сбивал пламя только что зажженных факелов.
Вот дерьмо! выругался Кетиль Ворона и махнул рукой. Ненавижу убогих христиан; они не стоят даже того, чтобы их убивали.
Хильд рассмеялась, пронзительно, как безумная, и я увидел, что половина тех, кто уже согласился идти, чуть было не передумали. Я сам был одним из них.
Сперва мне почудилось, что Аслав все погубит, потому что глаза у него сузились, и я ощутил его гнев. Если затеет драку, он наверняка погибнет.
Но Аслав успокоился, сделал пару шагов назад, не открывая спины и глядя на всех с оскорбительным недоверием; отойдя достаточно, он повернулся и быстро пошел в ночь, к раскинувшимся в степи огням лагеря. Быстро переглянувшись, еще трое наших последовали за ним.
Если Ярополк его не убьет, крикнул Эйнар, почувствовав общую растерянность, тогда это сделает Святослав! Правда, Старкад может добраться до них еще раньше.
Вокруг злорадно скалили зубы, от души желая нарушителям клятвы судьбы, которую они заслужили. Это был волчий оскал отчаяния.
Теперь нас мало что связывало. И уж не клятва, конечно, рушившаяся, словно ветхий дом. Некоторым было достаточно соблазна клада. Но большинство нутром чуяли, что сократившееся в числе Обетное Братство, как бы то ни было, покуда самая безопасная компания.
А что я? У меня осталась единственная причина, по которой я согласился идти далее. Сын не может не отомстить за смерть отца.
Мы двинулись сквозь тьму, оставив костры за спиной. Потом свернули к востоку, впереди разведывал дорогу Стейнтор, а Нос Мешком приглядывал за повозкой с оружием.
Теперь, когда все узнали план, некоторые сетовали, что оставили в старом стане имущество, думая, что вернутся. Коротышка Эльдгрим и Квасир возмущались громче остальных, поскольку купили на двоих наложницу и потратили на нее почти все, что у них было.
Зато прочие явили себя истинными викингами надели перед боем все, что у них было, несли богатство в сапогах или под мышкой. Если не готов отправиться в путь в любую минуту, значит, ты глупец.
К рассвету поднялся ветер, он шипел, как змея, в короткой траве, торчавшей среди камней. Мы быстро шли по бесконечным округлым холмам, прорезанным крутыми оврагами, на дне одних тонкой струйкой текла вода, почти заглушённая буйной растительностью, в других русло пересохло.
Это было хорошее название Травяное море, огромная, волнистая безбрежность без всяких ориентиров, как океан. Когда оставшийся позади город сжался, превратившись в струп на далеком окоеме, Эйнар повернул нас спиной к ветру и повел к реке. Он то и дело тихо заговаривал с Хильд, но она не произнесла ни звука, и никто не хотел подойти к ней близко, даже я, потому что Иное исходило от нее, как запах пота, и волосы на руках вставали дыбом.
Мы заметили первую пыль, гонимую, как дым, порывами ветра, когда устало дошли до очередного крутого оврага, которые новгородские славяне называют балками. Балки нас раздражали, потому что здесь, в укрытых от ветра местах, густо росли кусты и деревья, затруднявшие движение повозок. Устали даже крепкие маленькие лошадки.
Эйнар решил немного отдохнуть и подождать, пока не вернутся Стейнтор и Нос Мешком. Спрятавшись от ветра, найдя воду и кое-какие дрова, мы развели пару костров, и те, кто умел это делать, сварили мясную похлебку и испекли лепешки.
Появился Нос Мешком, вприпрыжку, как усталая собака, положил свой лук и колчан на землю и сделал глоток из протянутого рога. Потом скривился и сплюнул.
Вода, задницы вы этакие!
Все усмехнулись; Нос Мешком поднимал настроение и был единственным, кто чихать хотел на богов и никогда не сомневался в том, что делает. Дорога китов была для него и для Стейнтора так же естественна, как если бы они были парой тех огромных существ, в честь которых ее назвали.
Он схватил миску, вынул из-за пазухи роговую ложку и сожрал похлебку, хрустя попадавшимися в ней толстыми хрящами так, что брызги летели во все стороны. Мы ждали, пока он закончит, а потом Эйнар спросил:
Итак, Гейр Нос Мешком?
Нос Мешком вытер лоснящуюся бороду с застрявшими в ней крошками, запил глотком воды и вздохнул, потом рыгнул.
Двадцать, а может, и тридцать конников, недомерки на маленьких лошадках. Движутся с севера на восток, окружают нас.
Враги? спросил чей-то голос, и Гейр Нос Мешком фыркнул.
А то! Теперь всякий конный наш враг.
Эти плюгавые на ихних собаках-лошадях не воины, сказал Флоси со смешком и сплюнул. Их можно отогнать даже пузырем на палке.
Нос Мешком с сомнением покачал головой.
Будешь рассказывать, когда они засыплют тебя стрелами издали, проворчал он. Будешь, как еж, а они отрежут твой маленький пузырь на палке и засунут его тебе в раззявленный рот.
Послышались смешки, Флоси согласился, что стрелы, конечно же, опасны. Но все мы так или иначе кто украл, кто купил, а кто и унаследовал, разжились толстыми нижними рубахами под кольчуги. Двигаться в них было трудно, но они неплохо защищали от стрел, если только враг не подбирался слишком близко или если везенье досталось тебе от Локи. Я носил рубаху своего отца, и в этом было что-то утешительное.
Стейнтор не вернулся? спросил Нос Мешком.
Кетиль Ворона покачал головой, и Нос Мешком нахмурился, потом пожал плечами и протянул свою деревянную миску, чтобы ее снова наполнили.
А такое вы слыхали, ребята? Остановите меня, если слыхали. Я залегаю глубоко, на земле для меня нет места, и никаким багром...
Его голос накрыл меня, будто одеяло, и я погрузился в дремоту, прежде чем услышал ответ каковой, впрочем, знал. Я лежал, глядя, как ветер гонит облака, покуда глаза у меня не закрылись и покуда меня не разбудили пинком. Мы выступали.
Две мили спустя мы нашли Стейнтора. Точнее, его голову, надетую на короткое копье, спутанные волосы и борода в крови. Большая черная птица спрыгнула, вытерла клюв о землю, отошла на пару шагов, ничуть не испуганная.
Иллуги Годи произнес быструю молитву, но Сигват, которого мы звали Умудренным и мать которого носила то же прозвище, презрительно фыркнул.
Это ворона, большая ворона, сказал он. Она летает против хода солнца, а не вослед ему.
Словно разобрав слова, птица взмахнула крыльями и полетела влево, унося глаза Стейнтора. Сигват ощутил наши взгляды.
Чего? Всем известно, что вороны левши.
У ворон нет рук, возразил Кетиль Ворона, глядя на растерзанную голову Стейнтора.
Ну и что? ощерился Сигват. Все здесь. Он постучал себя по голове. Как думаешь, почему тебя называют Вороной?
Верно подмечено: здоровяк Кетиль был леворуким.
Нос Мешком вообще ничего не сказал, просто стоял рядом с отрубленной головой и озирался в поисках остального. Прочие разбрелись, но ничего не нашли. Я подумал, что Стейнтора убили где-то в другом овраге, а голову, как предупреждение, установили в месте, мимо которого мы не могли пройти.
Иллуги Годи и Нос Мешком сняли голову с копья и положили в выкопанную нами яму. Мы насыпали поверх земли, но, как и в случае с оставленным позади курганом, у меня было ощущение, что не успеем мы отойти подальше, как падальщики разроют могилу.
Захоронение было жалким, а люди вроде Стейнтора безусловно заслуживали достойного обряда. Еще много дней я то и дело слышал его голос, рассказывающий историю, как меня нашли с белым медведем в другом мире, где я когда-то был мальчишкой, считавшим, что настоящая удача найти чаячье гнездо с четырьмя яйцами.
Похоронив Стейнтора, мы двинулись дальше, добрались до реки, когда стемнело, и Нос Мешком не просился пойти на разведку. В ту ночь, когда сгрудились вокруг маленького костра, со всех сторон окруженные враждебной темнотой, мы поняли, что больше не услышим загадок и саг от угрюмого варяга, уставившегося не на пламя, а в темноту.
Даже киты умирают на дороге китов.
Бесконечная холмистая степь изгоняла из головы все мысли, оставляя лишь способность переставлять ноги. У меня настолько помутилось в мозгу, что помнилось, будто это не я иду вперед, а степь пятится назад.
Я даже остановился, чтобы посмотреть, не несет ли она меня обратно, и когда мне показалось, что именно это и происходит, я закричал от страха и упал на колени. Кривошеий, шедший за мной, схватил меня за кольчугу и поставил на ноги. Пройдя несколько шагов, я очнулся и обернулся, чтобы поблагодарить.
Неожиданное движение заставило всех замолчать и повернуть головы. Хильд встала медленно и плавно, красный плащ неторопливо стек с плеч к ее ногам. Она спрыгнула с повозки и пошла вперед, лиловое, как кровоподтек, платье развевалось, длинные темные пряди летели в бесконечном шорохе степного ветра.
Мы молча смотрели.
Она прошла дюжину шагов, потом остановилась, медленно подняла руку и указала:
Здесь.
Мы видели только бесконечную степь.
Волшебная невидимая гора, что ли? крикнул Флоси.
Но остальные без слов пошли туда, где стояла Хильд, держась от нее подальше, словно от чумной.
И разинули рты когда степь упала в очередную балку, большую, пыльно-сухую и раскинувшуюся, как теснина с крутыми склонами. Не гора. Яма. Кто-то выкопал в степи яму, огромную, как город, потом вновь насыпал землю в виде степного шатра, но все же ниже уровня степи.
Они отвели реку, изумился Эйнар, когда мы сошли немного вниз. Чтобы спрятать вход, повернули реку поперек. Это было когда-то озеро, и вода текла вон оттуда, он ткнул пальцем, и вытекала отсюда в Дон.
Все изумлялись, кроме Иллуги. Годи не говорил почти ничего, только бормотал нараспев. Однажды ночью я видел, как он у костра бросает рунические кости и молится про себя, и подумал тогда, что кое в чем он становится таким же темным, как Хильд.
Могильник Атли, выдохнул Валкнут.
Или новая ловушка, буркнул Кетиль Ворона, подходя к Хильд.
Девушка широко улыбнулась ему, и он нахмурился.
От мохнатки до челюсти, напомнил он и пошел дальше.
Эйнар повел нас по крутой тропинке, которая бежала на дно балки, прямо к насыпанному кургану.
Хильд молчала, обхватив себя руками, потом подняла бледную руку и указала на камни по обеим сторонам кургана, большие, в рост человека, такие, которые не стыдно покрыть памятными рунами и поставить на холме. Но эти, во вмятинах и шрамах, не имели никаких отметин, и Иллуги глядел на них с подозрением.
Дверь, объявил Эйнар с волчьей усмешкой, его вороные волосы хлопали на ветру. Мы можем устроить лагерь здесь. Копать начнем при первом свете.
Все воспряли, разгрузили пожитки и припасы и потирали руки от радости. Вокруг костра в эту ночь перешучивались и болтали о том, кто что сделает со своей долей серебра. Сомнения развеялись, все поверили в чудо.
Кетиль Ворона и Эйнар помалкивали, сидели, погрузившись в раздумья. Но вряд ли мысли у них были одинаковые.
Могильник Атли. Гора сокровищ. Оказывается, Хильд не обманывала; я невольно содрогнулся как могла она привести нас столь безошибочно к этому ничем не примечательному месту? И как мы сюда дошли?
Я смотрел на нее, сидящую прямо перед двумя камнями и щелью, которая походила на темный зев женского тела. Волосы ее развевались на ветру, темная корона из змей, и, даже сидя спиной к нам, она источала что-то тягучее, как запах старого меда, таившее смутный ужас. Она просидела всю ночь и оставалась там до утра, так и не пошевелилась.
Пока на нас не накинулись всадники.
Эйнар довольно разумно разделил нас на группы. Одни стояли на страже, имея при себе оружие, а те, кто копал, разделись до пояса и углубились в раскоп. Сломали одну повозку, чтобы использовать дерево для подпорок, потому что никто не знал, как далеко придется копать.
Топот копыт заставил всех поднять головы. Копатели укрылись за повозками; стоявшие на страже схватились за оружие. Из двадцати часовых примерно половина умела пользоваться луком и натягивать тетиву. Еще имелись кольчуги и толстые подбитые доспехи, которые сильно затрудняли стрельбу из лука, тем более с непривычки.
Всадники бросились в балку в облаке пыли, без всяких возгласов. Они летели с копьями наперевес по склонам, и пресечь их продвижение, стреляя из лука, мы не могли.
Я слышал, как сыплются вокруг стрелы. Одна просвистела над моей головой. Другая с лязгом отскочила от щита и упала на землю.
Маленькие лошадки, карабкаясь, взлетали по любому склону, быстрые и ловкие, как кошки. Сплошной поток овчин и меховых шапок. Они были настоящими степными воинами, пускали стрелы, пока не приблизились, а потом выхватили легкие мечи, нацелили их на нас, будто змеиные языки, и пронеслись прочь, прежде чем мы успели ударить.
Они развернулись, гикнули и исчезли, снова возникли из пыли, пока у нас не закружились головы. Наши тяжелые мечи и секиры вспарывали пустоту.
Кто-то отделился от ряда и выступил вперед. В пыли не было видно, кто это.
Стой! завопил Эйнар. Негоже погибать в этой мертвой земле!
Однако Нос Мешком презрел осторожность. Он натянул тетиву, прицелился, выстрелил, и один конник упал. Шагнув вперед, он снова натянул тетиву, прицелился, выстрелил, и еще один конник вскрикнул.
Тут его увидели, засвистели стрелы. Он принял две в грудь, пошатнулся. Но шагнул, натянул тетиву, прицелился...
На нем не было ни кольчуги, ни толстой рубахи, потому что он был лучником, гордился этим и никогда не промахивался. Он не хотел, чтобы что-то стесняло движения, мешая целиться и стрелять.
Нос Мешком был мертв, хотя его ноги и сердце не знали об этом, и все еще выкрикивал что-то, когда упал.
Мы пошли за ним, стреляя в пыль, не обращая внимания на крики Эйнара, ведь это был Нос Мешком. Всадники с воплями умчались, и мы смогли оттащить тело, утыканное стрелами.
Как еж, угрюмо сказал Флоси.
Все же на склоне балки валялись шестеро, по одному на каждую стрелу.
Что он кричал? спросил Валкнут, который был среди тех, кто копал могилу.
Он не кричал, тихо ответил Эйнар. Он складывал стихи. На собственную смерть. Хорошая песнь, но знает ее только он.
Ятра Одина! рявкнул Валкнут, качая головой. Высокая цена за мимолетную стычку.
Проверка? предположил Кетиль Ворона, вытирая пот с лица. Хотели узнать, насколько мы хороши?
Теперь знают, бросил Кривошеий, дернув глазом. Шесть за одного.
Давайте надеяться, что они сочтут цену слишком высокой, предложил я.
Конечно, расчет не оправдался. Но они ждали следующего дня, чтобы попытаться нас выбить.
Мы рыли лихорадочно, днем и ночью, меняясь по очереди, чтобы стоять на страже или махать кайлом, так что никто по-настоящему не отдыхал. Валкнут и Иллуги Годи копали отдельно вскрывали соседнюю лодку-могилу для животных, а Хильд смотрела на нас, примостившись около повозки и упершись подбородком о колено. Всем видом она напоминала черную ворону.
Первым сокровище поддел копьем Валкнут: ударом мотыги он выбил землю из дыры между камнями.
Он вытащил находку, счистил грязь, и что-то блеснуло в красном отблеске факела. Он поплевал, потер; блеснуло серебро. Все разинули рты.