Страница:
Может, она и поверила его угрозам?
Во всяком случае, для него это было вполне естественным — обмолвиться ей о жемчуге, а для нее естественным — знать кого-то, кто знает кое-кого, — все в Японии знают кого-то, кто в свою очередь знает кое-кого — особенно шлюхи. Тем более такие толковые шлюхи, как Кимо.
— Это будет штоит доого, — сообщила она.
Джейсон ответил, что тогда ей лучше поискать тех, кто не станет с него драть три шкуры. Усекла ли она это? И Кимо ответила, что усекла и попробует копнуть поглубже. Затем как-то попросила его поскорее удалиться из дома, так как в ближайшие десять минут к ней явится ее друг — армейский сержант и очень ревнивый мужчина. Джейсон поинтересовался, предупредила ли она сержанта, что он легко может подцепить на ней триппер, после чего удалился и не видел ее больше до тех пор, пока лодка снова где-то в середине марта не вернулась на Сасебо. Он взял на базе джип и покатил в Токио, подогнал машину к времянке, наскоро сооруженной из досок и жестянок, где обитала Кимо, постучался в дверь и, вломившись внутрь, застал Кимо спящей возле маленького горящего хибати.
— Эй, просыпайся, ты, старая шлюха! — поприветствовал он и пнул ее мыском ботинка.
Кимо взглянула на него с откровенной неприязнью побежденного человека и затем, проснувшись окончательно, сразу же опомнилась, улыбнулась и сообщила, что вошла в контакт кое с кем, кто хотел бы продать очень хороший жемчуг. Она спросила Джейсона, понимает ли он, что это краденый жемчуг и только поэтому тот человек предлагает им подобную сделку. Джейсон не думал об этом до самой последней минуты, да ему это было без разницы, ворованные жемчужины или нет. Поэтому не замедлил с ответом, он, конечно, понимает, и они сговорились о покупке целой банки жемчужин за пятнадцать тысяч долларов — это было больше, чем он мог купить в Штатах за сумму, вдвое превышающую эту цену, тем более такого хорошего жемчуга. И он приказал ей добыть еще. Джейсон сообщил Кимо, что к концу апреля у него будет по меньшей мере тысяч пять и он не прочь приобрести еще жемчужин того же качества. Кимо, всегда склонная повиноваться мужчине, согласилась достать для него жемчуг, а затем лукаво спросила, собирается ли он нанизать их на нитку для Аннабел. «А то как же? Только на нитку и только для Аннабел!» — спокойно ответил Джейсон, рассмеялся и ущипнул обнаженную грудь Кимо, да так, что возле соска появился огромный багровый синяк. И снова Кимо наградила его тем же самым взглядом, каким одарила, когда, еще не успев толком проснуться, увидела Тренча.
Джейсон этого не заметил. Зато начал понимать, что станет очень богатым человеком еще до того, как покинет Японию. Ему никогда не приходило в голову, что он продает собственность, принадлежащую правительству Соединенных Штатов. Ну конечно, приходить-то приходило, да вот только ничуть не беспокоило. Он смотрел на это по-своему, считая, сто сволочи-япошки получают то, что заслужили. И всякий раз, продавая им что-нибудь, он чувствовал себя так, словно обирает их до нитки, словно вынимает у них еду прямо изо рта. Джейсон сбывал им залежалое барахло, без толку валявшееся на базах и лишь собирающее пыль, а взамен он получал йены, которые с толком использовал, чтобы купить единственно ценное, что было в Японии, — жемчуг. И правительство Соединенных Штатов, с его точки зрения, не имело к этому абсолютно никакого отношения: это было нечто сугубо личное между Джейсоном Тренчем и японцами. Он обращался с ними как с врагами своей страны, продолжая воевать в ними на свой лад, в свое личное время, без колебаний сбывая им за жемчуг всю складскую заваль, надувая точно так же, как облапошил только что малышку Кимо в ее собственной развалюхе, эту старую токийскую суку.
Третьего апреля после плавания на Хоккайдо Джейсон вернулся в Сасебо, где инспектировал четыре японских эсминца и семь транспортных судов и где украл и продал вещей не на пять тысяч долларов, как ожидал, а на эквивалент в йенах, равный двум тысячам пятистам двадцати одному доллару. Совсем неплохо для столь короткого вояжа! Он попытался было взять напрокат джип, но свободных машин не оказалось, поэтому пришлось довольствоваться поездом до Токио, а затем на своих двоих добираться до улочки, где жила Кимо, потом еще на самой улочке лавировать между грудами кирпича: Токио возрождался — лачуги возникали повсюду как грибы после дождя. В дальнем конце улочки какой-то мужчина строил дом, работая молча и быстро под ровным полуденным светом. Получался настоящий дом, а не лачуга, как у Кимо. Он был выстроен только наполовину, еще не весь покрыт крышей, но раздвижные двери и окна уже стояли на месте, а от входа наружу выступал заколоченный дощатый настил для крыльца. И Джейсон вдруг задумался, откуда у этого человека столько денег: строевой лес, сложенный штабелями вдоль дома, стоил недешево. Затем мысли его переключились с этого японца на Кимо, в дверь дома которой он постучался. И тут понял, что у нее кто-то есть: его встретило недолгое, красноречивое молчание, вызванное коротким замешательством, а затем раздался ее хриплый голос, обращенный к нему на японском с вопросом: «Кто там?»
— Это я, — ответил он.
— Мо-мен! — отозвалась Кимо, как всегда не произнеся последнюю согласную. До него донеслось, как она шаркает шлепанцами внутри своей халупы. Ожидание злило его. Наконец услышал ее шаги, приближающиеся к двери. Дверь приоткрылась. В щели появилось лицо Кимо. Ее рука сжимала запахнутую полу кимоно.
— Да-а? — вопросительно протянула она.
— Кто это там у тебя?
— Друг, — последовал ответ.
— Выпроводи его!
— Он хороший друг.
— Даю тебе пять минут.
— Джейсан, ты шибко...
— Я тебя и его переломаю пополам! Учти — обоих! — заявил Джейсон. — Гони его отсюда к чертовой матери!
— Ох, ты такой сильный! — отозвалась Кимо, зло ухмыльнувшись, и закрыла перед его носом дверь.
Он сердито зашагал прочь от лачуги, внезапно ощутив, что замерз. Для апреля погода стояла холодноватая; бледный свет тускло полыхал на груде кирпича, вонь от дыма, рыбы и двуногих существ висела в воздухе; звук ударов молотка плотника доносился резко и отчетливо, раз за разом громко отдаваясь в ушах. Джейсон поднял воротник куртки, нашел несколько щепок в кювете, собрал их в кучу, поджег зажигалкой и запалил маленький костер, сев рядом на корточки и грея руки. Казалось, эта старая сука нарочно тянет время, чтобы заставить его подольше ждать. Пламя стало угасать. Он пошарил вокруг в поисках топлива для костра, а затем посмотрел туда, где трудился плотник, на стройке дома, подошел к нему и огляделся. Человек оценивающе посмотрел на незнакомца, улыбнулся, вежливо поклонился и опять вернулся к работе.
— Эй! — окликнул его Джейсон.
Человек повернулся, улыбка осветила его лицо, и он застыл в ожидании.
— Тебе нужны эти обрезки? — спросил Джейсон, кивнув на отходы строительства. Но, оказывается, этот тип ни слова не понимал по-английски.
— Тебе нужны эти обрезки? — раздраженно переспросил Джейсон. — Вот эти самые — нужны? А, иди ты к дьяволу! — закончил он и, выйдя из себя, сгреб обрезки в охапку и понес их к костру.
Они мгновенно вспыхнули.
Было всего три часа пополудни, но день выдался каким-то сумрачным: из-за странного света, казалось, близок вечер; облака собирались в темные тучи, закрывая собой солнечные лучи. А пронзительный монотонный стук молотка усиливал ощущение холода, каждый резкий удар вибрировал и отдавался в воздухе эхом, прежде чем затихнуть и звоном отозваться в ушах Джейсона, сидящего на корточках перед быстро угасающим костром. Ему нужны были хоть какие-то дрова. Если Кимо не выйдет в ближайшие полчаса, нужда в них будет еще более настоятельной. Джейсон встал и опять отправился туда, где работал плотник. Опять огляделся в поисках ненужных обрезков, но их вроде больше не осталось.
— У тебя найдется какой-нибудь лишний лес? — спросил он.
Плотник поклонился и непонимающе улыбнулся.
— Для костра, — пояснил Джейсон, указывая на свою стоянку.
— Аххх! — ответил японец. — Аххх!
— Есть у тебя лишние доски? Отвечай! — Тренч терял терпение.
— Кимо, — произнес япошка. — Кимо! — И он как-то нехорошо ухмыльнулся.
Эта тупая сволочь вообразила, что мне не терпится трахаться, мелькнуло в голове Джейсона. Поэтому и называет имя местной шлюхи.
— Да, мне все известно про Кимо! — кивнул он. — Но мне нужны дрова. Ты можешь дать мне немного дров? Чтобы сжечь? То, что не собираешься использовать сам? О дьявол! Не имеет смысла пытаться тебе что-либо вдолбить в башку! — дошло, наконец, до Тренча.
Он отвернулся от японца и побрел обратно к угасающему костру, когда дверь халупы Кимо открылась.
Джейсон ожидал, что ее «друг» окажется американцем, возможно, даже тем самым сержантом, по поводу которого подшучивал над ней в прошлый раз. Но тот, кто вышел из хижины, был японец, все еще носящий форму; его загорелое лицо заросло бородой, словно он только что вернулся с какого-нибудь острова в Тихом океане, где скрывался высоко в горах, поедая своих дружков и стреляя в американцев. Джейсон развернулся и пошел к аккуратно уложенному штабелю свежего леса возле дома и вытащил из него длинную доску.
— Я беру это! — сообщил он плотнику и начал отходить с доской в руках, всячески избегая смотреть на трогательную сцену прощания, происходившую у двери Кимо: мужик низко кланялся, оттопыривая задницу, Кимо скромно застыла на пороге, словно девочка-подросток, вернувшаяся домой после долгой ночной прогулки. Джейсон тем временем подошел к костру, разломал, как сумел, доску на щепки о колено и бросил их в костер, где еще плясали жидкие язычки пламени. И вдруг мысль, подобно некоему импульсу, возникла в его мозгу. Джейсон опять направился к строящемуся дому и забрался на настил крыльца, где работал плотник.
— Ты строишь себе отличный домик, косоглазый. Но не рано ли? — спросил он. — А ну, прочь с моей дороги, катись хоть к самому дьяволу! — С этими словами он оттолкнул плотника в сторону, вцепился обеими руками в только что закрепленную планку и отодрал ее от стены.
Глаза плотника от удивления полезли на лоб. Джейсон швырнул планку с настила и затем с силой пнул ногой в выдвижную дверь. И пока плотник пребывал в состоянии беспомощного оцепенения, высадил тщательно подогнанные доски из дверной рамы.
— Ну, что скажешь, ты, тупая сволочь? — заорал Джейсон. — Я разнесу твой дерьмовый домишко по кускам, как насчет этого? — Он оторвал еще одну планку, пробил пинком раму, обтянутую бумагой — и весь этот проклятый дом на его глазах начал разваливаться. — Дерьмовая дешевка! Одно слово: «Сделано в Японии»! Единственная стоящая вещь тут — это жемчуг. Джейсон схватил топор и свирепо начал им крушить все подряд: разнес в щепки одну стену, затем другую, кромсая бумагу и дерево, превращая дом в груду обломков. И наконец, со злобным восторгом швырнул топор к ногам дрожащего от страха плотника. Потом спрыгнул с настила и зашагал туда, где Кимо наблюдала за ним из двери своей халупы. Ее «друг» уже ушел, поэтому Джейсон собирался теперь как следует проучить и ее. Но если она думает, что то, что он устроил погром с этим домом — ужасно, то пусть знает: это еще цветочки, и готовится к тому, что ее тоже ждет сюрприз, потому что он шутить ни с кем из них не намерен.
Плотник плачущим голосом произнес что-то на своем языке.
Это могло быть только рыдание, и когда Джейсон обернулся, этот человек стоял на настиле крыльца своего уничтоженного дома, стиснув в руках головку молотка и пытаясь насадить ее на рукоять; пальцы рук его дрожали, по щекам текли обильные слезы досады; он едва сдерживал свой гнев.
— Ты что-то сказал, приятель? — спросил Джейсон как ни в чем не бывало.
Человек отрицательно покачал головой. Дрожа и всхлипывая, он всячески старался не встречаться с глазами Тренча.
— Но я же слышал, как ты что-то сказал? — настаивал Джейсон.
Человек ничего не ответил, только судорожно трясся всем телом.
У себя за спиной Джейсон вдруг услышал приближающиеся шаги Кимо. Он вспрыгнул на настил, одним сердитым рывком притянул японца к себе, схватил за грудки и с силой обрушил кулак на его физиономию. Человек рухнул на настил, и Джейсон зло пнул его в голову. И тут услышал, как вскрикнула Кимо. Он стремительно развернулся, спрыгнул с настила и побежал за ней, поймал ее возле костра, рванул за кимоно и повернул к себе — кимино широко распахнулось, взметнувшись как крылья над ее обнаженными животом и ногами. Джейсон ударил ее по лицу, обозвал «дешевой маленькой шлюхой» и опять ударил по щеке. Костер высоко взметнулся языками пламени, охватив сухие доски, брошенные в него Джейсоном. Он продолжал бить Кимо по лицу в ярком свете костра, пока она не рухнула на колени; кровь струилась у нее из носа и изо рта, кимоно было широко распахнуто. До него едва дошло, что в какой-то момент два морских пехотинца ухватили его за руки и крепко держат. Джейсон глянул сверху вниз на Кимо и сказал:
— Ты не имеешь со мной никаких дел, дорогуша. И никогда не имела прежде, понятно?
Кимо взглянула вверх, на него. Сквозь сломанные передние зубы и разбитые губы она процедила на английском:
— Ты сукин сын, сволось, вор с серного рынка, нехолосая сволось, толгас! — и для пущей важности, чтобы втереться в доверие к военной полиции, она добавила: — Я токийская слюха.
Полковник морских пехотинцев обыскал Джейсона и нашел у него японских йен на сумму две тысячи пятьсот двадцать один доллар.
— Да тут целая куча денег! — заметил полковник.
— М-м-м-м, — только и пробурчал в ответ Джейсон.
— Откуда у вас столько денег?
— Повезло в карты.
— Почему вы избивали эту женщину?
— Они пытались завалить меня.
— Кто это такие — они?
— Она и вон тот тип, который возле дома. Я просто прогуливался по улице, а они набросились на меня.
Полковник ухватил себя за переносицу большим и указательным пальцами и вздохнул. Два морских пехотинца из военного патруля, сграбаставшие Джейсона, теперь просто стояли, сжимая в руках свои белые дубинки.
— Эта женщина утверждает, что вы замешаны в махинациях на черном рынке, — сказал полковник. У него был ровный сухой голос.
— Она спятила, — ответил Джейсон. — Никогда в жизни не видел ее до сегодняшнего вечера.
— А она говорит, что знает вас.
— Это ложь!
— Она утверждает, что ваше имя Джейсон Тренч. — Полковник внезапно разжал пальцы на переносице и поднял глаза. — Вас действительно так зовут?
Джейсон ничего не ответил.
— Она говорит, что вы купили в прошлом месяце краденого жемчуга на сумму свыше пятнадцати тысяч долларов и что вы здесь затем, чтобы купить еще.
— Откуда мне было взять столько денег? — возразил Джейсон.
— Не знаю. — Полковник пожал плечами. — А откуда вы достали японских йен на две тысячи пятьсот двадцать один доллар?
— Я уже сказал вам — выиграл в карты.
— И где же?
— На борту лодки.
— И какой же?
— 832-й.
— Вы шкипер?
— Да.
— Мы собираемся опросить ваших людей на предмет карточной игры, пока вы будете находиться у нас. С вами все в порядке?
— Сэр...
— Да?
— Сэр, вы собираетесь слушать эту старую японскую шлюху или же вы...
— Хватит! — оборвал его полковник.
— Хорошо, я боюсь...
— Все, что мы намерены делать, — это продержать вас здесь, пока будем опрашивать вашу команду об игре в карты, которая, по вашим словам, имела место на борту вверенной вам лодки. Затем мы...
— Ну, я не помню точно — было ли это на борту именно этой лодки. Могло быть и с армейскими ребятами на берегу, да мало ли где.
— Тогда нам придется попросить вас показать нам вашу карточку и знаки различия. Возможно, вы вовсе и не Джейсон Тренч. Может, эта женщина имеет в виду кого-то другого?
— Нет. Меня и в самом деле зовут Джейсон Тренч!
— О-о-о?!
— Они оба пытались завалить меня. Она остановила меня на улице, а он подкрался сзади — и они вместе насели на меня.
— И это вся ваша история?
— Да, это моя история.
— Мы нашли этого человека на настиле крыльца вон того дома, Тренч. Он...
— Да, он пытался затащить меня туда.
— Я думал, что он напал на вас посреди улицы.
— Ну, он...
— Нам пришлось отправить его в госпиталь. Кто-то нанес ему удар ногой в голову.
— Это я его ударил, обороняясь. Он пытался завалить меня.
— Да, знаю. Вы это уже говорили.
— Это правда.
Полковник пожал плечами.
— Правда или нет, — заметил он, — но вы, Тренч, влипли основательно.
Вещь, которую ему не следовало делать ни в коем случае — ну, в действительности таких вещей было две, но первое, что нельзя было делать, — это возвращаться обратно, когда этот япошка что-то там пробормотал — не важно что. Важно то, что тем самым Джейсон совершил непоправимую глупость. Он должен был просто идти туда, где стояла Кимо — к дверям халупы, схватить ее и преспокойно затащить вовнутрь — и уж там дать рукам волю, а не на улице, как это сделал он, последний дурак! Второе. Ему никак не следовало лгать насчет карточной игры на борту лодки, так как, естественно, когда они опросили людей, то все они, за исключением Артура Хэзлита, пытаясь выгородить Джейсона, утверждали, как один, обратное — то, что говорить не надо было. «Азартные игры? Да Боже избавь, на нашей чистой славной лодке отродясь никто не тасовал карты и не бросал костей! — твердили они. — Святой Моисей, конечно нет!» Все, кроме Артура, уперлись на этом. Только Артуру хватило ума понять, откуда ветер дует, и он подхватил ложь Джейсона, будто получил сообщение по рации. «Да, сэр, — заявил он, — была как-то на лодке крупная карточная игра. Здесь частенько играют по-крупному». И все равно Джейсону это не помогло...
А еще со стороны Тренча было не очень умно притворяться, что он знать не знает Кимо, а точнее, это было вообще просто глупо! Она не только оказалась в состоянии назвать им его имя и имя его жены — Аннабел, она еще сказала: «Он посылал земсюг Аннаберр», но также назвала им номер его лодки и имена нескольких членов экипажа. Удивительно, сколько важных вещей может выболтать мужчина, лежа с женщиной в постели! Мало того, он еще имел глупость похвастаться ей своей ловкой проделкой к Кагосиме, где он виртуозно стянул электрический вентилятор со стола писаря прямо из офиса и который позже продал за семьдесят пять долларов. Самым смешным в этой истории с вентилятором было то, что писарь выкрасил его собственноручно розовой краской.
Кимо не понимала английский очень уж хорошо, а объяснялась и вовсе плохо, особенно когда речь заходила о названии цветов. Если бы она назвала цвет того вентилятора неверно, когда ее спрашивали на суде, события, возможно, приняли бы другой оборот. Но Кимо помнила все унижения, которые вытерпела от Джейсона. Кимо помнила все синяки, что он оставил на ее грудях и бедрах, помнила, что он никогда не обращался с ней иначе как с грязной тварью, а не как с женщиной, даже когда лежал на ней и совокуплялся. Все это, вместе взятое, и сыграло свою роль в том, что она не допустила ошибки в определении цвета вентилятора, украденного в Кагосиме. Кимо задрала подол своего кимоно выше ляжек, демонстрируя суду пару великолепных ног, — единственное, чем гордилась эта шлюха, — показав им заодно и нейлоновую комбинацию, которую ей подарил ее «друг», армейский сержант.
— Вентилятор был этого цвета! — заявила она и полыхнула взглядом на Джейсона.
Комбинация была розовой.
Он всегда чувствовал впоследствии, что с ним обошлись слишком сурово, и все из-за того, что он разломал дом япошки и избил Кимо. Он не мог понять этого. Кимо и этот плотник — оба были враги Соединенных Штатов, какая разница, как с ними обошлись? Но он знал, что именно из-за этих косоглазых мартышек ему врезали на всю катушку. Как бы то ни было, но он был офицер военно-морского флота Соединенных Штатов, да еще боевой офицер — и они не могли так вот запросто вменить ему в вину избиение этих япошек. О да, писарь из Кагосимы прибыл засвидетельствовать, что розовый вентилятор исчез из офиса вскорости после визита 832-й на второй неделе января, который был зафиксирован записью в соответствующем журнале гавани за этот месяц. Он также засвидетельствовал, что видел Джейсона дважды — это по меньшей мере, — но все это было косвенными уликами, ибо пропавший вентилятор в качестве таковой так и не был предъявлен. (Да и как его могли предъявить? Джейсон загнал его лавочнику в Киото!) Ему казалось, что на самом-то деле то немногое, в чем они могли обвинить его, целиком основывалось на показаниях японцев, и он никак не мог понять, почему суд предпочел поверить им, а не ему.
Обвинения, предъявленные Джейсону, включали в себя нарушение параграфа 187 статьи 108 военного уложения: «Продажа или хищение военной собственности Соединенных Штатов» — это по поводу розового вентилятора. И все на косвенных доказательствах. Затем они всучили Джейсону обвинение: «Порча, грабеж или уничтожение любых видов собственности, кроме военной собственности Соединенных Штатов». Это из-за домишки того япошки. Суд оценил вентилятор где-то между двадцатью и пятидесятью долларами и стоимость дома свыше пятидесяти долларов. По любому из пунктов наказание — если виновный состоял на действительной военной службе — могло бы быть: позорная отставка без выплаты жалованья и пенсии и шесть месяцев тяжелых принудительных работ. Однако это тоже было еще не все. Они обвинили его в двух случаях применения насилия. Нападение на плотника-япошку было квалифицировано как «насилие с отягчающими обстоятельствами», так как оказалось, что эта сволочь получил сотрясение мозга, когда Джейсон заехал ему ботинком в голову. А нападение на Кимо они квалифицировали как «нападение с попыткой изнасилования» — ничего не могло быть дальше от правды, нежели эта статья! Но подобное обвинение влекло за собой возможное наказание в виде двадцати лет тюрьмы, в отличие от простого нападения, за которое полагалось шесть месяцев заключения, а за насилие с «отягчающими» ему светило не менее пяти лет за решеткой. Они также добавили к списку обвинений грабеж и мародерство, из-за того что он взял доску и сжег ее на костре, и — иронический штрих в довершение к прочему — поимели наглость повесить на Джейсона «позорящее армию перед лицом врага поведение», выразившееся в том, что он намеренно вел себя неподобающим образом в присутствии Кимо и плотника, поставив тем самым под угрозу безопасность страны (это Японии-то!), защищать которую было его долгом.
В соответствии с кодексом чести офицер не мог быть осужден по статье «за неподобающее поведение», но его могли разжаловать и выгнать из армии по обвинению в нарушении одного из правил этого кодекса, а за Джейсоном таких нарушений числилось уже несколько. Его увольнение из флота включало в себя отказ в выплате всех видов компенсации, пенсии и немедленную отправку обратно в Штаты. В Луизиане его ожидала Аннабел с жемчугом, который он послал ей и который был им оценен на сумму около тридцати пяти тысяч долларов.
Много лет спустя Джейсон использовал деньги, вырученные от продажи жемчуга, для покупки крытой моторной лодки, названной «Золотое руно», на аренду склада и грузовика в Майами, на то, чтобы приобрести автомобили и помещения в Ки-Уэст, на оплату билетов на самолет и покупку пистолетов и ружей для огневой поддержки проходящей сейчас операции. Он думал как о величайшей иронии судьбы о том, что забрал эти деньги у бывшего врага Соединенных Штатов с тем, чтобы теперь использовать против врага нынешнего.
— Мостик, — кратко бросил он в микрофон.
— Это капитан, — ответил голос на другом конце провода.
Глава 17
Во всяком случае, для него это было вполне естественным — обмолвиться ей о жемчуге, а для нее естественным — знать кого-то, кто знает кое-кого, — все в Японии знают кого-то, кто в свою очередь знает кое-кого — особенно шлюхи. Тем более такие толковые шлюхи, как Кимо.
— Это будет штоит доого, — сообщила она.
Джейсон ответил, что тогда ей лучше поискать тех, кто не станет с него драть три шкуры. Усекла ли она это? И Кимо ответила, что усекла и попробует копнуть поглубже. Затем как-то попросила его поскорее удалиться из дома, так как в ближайшие десять минут к ней явится ее друг — армейский сержант и очень ревнивый мужчина. Джейсон поинтересовался, предупредила ли она сержанта, что он легко может подцепить на ней триппер, после чего удалился и не видел ее больше до тех пор, пока лодка снова где-то в середине марта не вернулась на Сасебо. Он взял на базе джип и покатил в Токио, подогнал машину к времянке, наскоро сооруженной из досок и жестянок, где обитала Кимо, постучался в дверь и, вломившись внутрь, застал Кимо спящей возле маленького горящего хибати.
— Эй, просыпайся, ты, старая шлюха! — поприветствовал он и пнул ее мыском ботинка.
Кимо взглянула на него с откровенной неприязнью побежденного человека и затем, проснувшись окончательно, сразу же опомнилась, улыбнулась и сообщила, что вошла в контакт кое с кем, кто хотел бы продать очень хороший жемчуг. Она спросила Джейсона, понимает ли он, что это краденый жемчуг и только поэтому тот человек предлагает им подобную сделку. Джейсон не думал об этом до самой последней минуты, да ему это было без разницы, ворованные жемчужины или нет. Поэтому не замедлил с ответом, он, конечно, понимает, и они сговорились о покупке целой банки жемчужин за пятнадцать тысяч долларов — это было больше, чем он мог купить в Штатах за сумму, вдвое превышающую эту цену, тем более такого хорошего жемчуга. И он приказал ей добыть еще. Джейсон сообщил Кимо, что к концу апреля у него будет по меньшей мере тысяч пять и он не прочь приобрести еще жемчужин того же качества. Кимо, всегда склонная повиноваться мужчине, согласилась достать для него жемчуг, а затем лукаво спросила, собирается ли он нанизать их на нитку для Аннабел. «А то как же? Только на нитку и только для Аннабел!» — спокойно ответил Джейсон, рассмеялся и ущипнул обнаженную грудь Кимо, да так, что возле соска появился огромный багровый синяк. И снова Кимо наградила его тем же самым взглядом, каким одарила, когда, еще не успев толком проснуться, увидела Тренча.
Джейсон этого не заметил. Зато начал понимать, что станет очень богатым человеком еще до того, как покинет Японию. Ему никогда не приходило в голову, что он продает собственность, принадлежащую правительству Соединенных Штатов. Ну конечно, приходить-то приходило, да вот только ничуть не беспокоило. Он смотрел на это по-своему, считая, сто сволочи-япошки получают то, что заслужили. И всякий раз, продавая им что-нибудь, он чувствовал себя так, словно обирает их до нитки, словно вынимает у них еду прямо изо рта. Джейсон сбывал им залежалое барахло, без толку валявшееся на базах и лишь собирающее пыль, а взамен он получал йены, которые с толком использовал, чтобы купить единственно ценное, что было в Японии, — жемчуг. И правительство Соединенных Штатов, с его точки зрения, не имело к этому абсолютно никакого отношения: это было нечто сугубо личное между Джейсоном Тренчем и японцами. Он обращался с ними как с врагами своей страны, продолжая воевать в ними на свой лад, в свое личное время, без колебаний сбывая им за жемчуг всю складскую заваль, надувая точно так же, как облапошил только что малышку Кимо в ее собственной развалюхе, эту старую токийскую суку.
Третьего апреля после плавания на Хоккайдо Джейсон вернулся в Сасебо, где инспектировал четыре японских эсминца и семь транспортных судов и где украл и продал вещей не на пять тысяч долларов, как ожидал, а на эквивалент в йенах, равный двум тысячам пятистам двадцати одному доллару. Совсем неплохо для столь короткого вояжа! Он попытался было взять напрокат джип, но свободных машин не оказалось, поэтому пришлось довольствоваться поездом до Токио, а затем на своих двоих добираться до улочки, где жила Кимо, потом еще на самой улочке лавировать между грудами кирпича: Токио возрождался — лачуги возникали повсюду как грибы после дождя. В дальнем конце улочки какой-то мужчина строил дом, работая молча и быстро под ровным полуденным светом. Получался настоящий дом, а не лачуга, как у Кимо. Он был выстроен только наполовину, еще не весь покрыт крышей, но раздвижные двери и окна уже стояли на месте, а от входа наружу выступал заколоченный дощатый настил для крыльца. И Джейсон вдруг задумался, откуда у этого человека столько денег: строевой лес, сложенный штабелями вдоль дома, стоил недешево. Затем мысли его переключились с этого японца на Кимо, в дверь дома которой он постучался. И тут понял, что у нее кто-то есть: его встретило недолгое, красноречивое молчание, вызванное коротким замешательством, а затем раздался ее хриплый голос, обращенный к нему на японском с вопросом: «Кто там?»
— Это я, — ответил он.
— Мо-мен! — отозвалась Кимо, как всегда не произнеся последнюю согласную. До него донеслось, как она шаркает шлепанцами внутри своей халупы. Ожидание злило его. Наконец услышал ее шаги, приближающиеся к двери. Дверь приоткрылась. В щели появилось лицо Кимо. Ее рука сжимала запахнутую полу кимоно.
— Да-а? — вопросительно протянула она.
— Кто это там у тебя?
— Друг, — последовал ответ.
— Выпроводи его!
— Он хороший друг.
— Даю тебе пять минут.
— Джейсан, ты шибко...
— Я тебя и его переломаю пополам! Учти — обоих! — заявил Джейсон. — Гони его отсюда к чертовой матери!
— Ох, ты такой сильный! — отозвалась Кимо, зло ухмыльнувшись, и закрыла перед его носом дверь.
Он сердито зашагал прочь от лачуги, внезапно ощутив, что замерз. Для апреля погода стояла холодноватая; бледный свет тускло полыхал на груде кирпича, вонь от дыма, рыбы и двуногих существ висела в воздухе; звук ударов молотка плотника доносился резко и отчетливо, раз за разом громко отдаваясь в ушах. Джейсон поднял воротник куртки, нашел несколько щепок в кювете, собрал их в кучу, поджег зажигалкой и запалил маленький костер, сев рядом на корточки и грея руки. Казалось, эта старая сука нарочно тянет время, чтобы заставить его подольше ждать. Пламя стало угасать. Он пошарил вокруг в поисках топлива для костра, а затем посмотрел туда, где трудился плотник, на стройке дома, подошел к нему и огляделся. Человек оценивающе посмотрел на незнакомца, улыбнулся, вежливо поклонился и опять вернулся к работе.
— Эй! — окликнул его Джейсон.
Человек повернулся, улыбка осветила его лицо, и он застыл в ожидании.
— Тебе нужны эти обрезки? — спросил Джейсон, кивнув на отходы строительства. Но, оказывается, этот тип ни слова не понимал по-английски.
— Тебе нужны эти обрезки? — раздраженно переспросил Джейсон. — Вот эти самые — нужны? А, иди ты к дьяволу! — закончил он и, выйдя из себя, сгреб обрезки в охапку и понес их к костру.
Они мгновенно вспыхнули.
Было всего три часа пополудни, но день выдался каким-то сумрачным: из-за странного света, казалось, близок вечер; облака собирались в темные тучи, закрывая собой солнечные лучи. А пронзительный монотонный стук молотка усиливал ощущение холода, каждый резкий удар вибрировал и отдавался в воздухе эхом, прежде чем затихнуть и звоном отозваться в ушах Джейсона, сидящего на корточках перед быстро угасающим костром. Ему нужны были хоть какие-то дрова. Если Кимо не выйдет в ближайшие полчаса, нужда в них будет еще более настоятельной. Джейсон встал и опять отправился туда, где работал плотник. Опять огляделся в поисках ненужных обрезков, но их вроде больше не осталось.
— У тебя найдется какой-нибудь лишний лес? — спросил он.
Плотник поклонился и непонимающе улыбнулся.
— Для костра, — пояснил Джейсон, указывая на свою стоянку.
— Аххх! — ответил японец. — Аххх!
— Есть у тебя лишние доски? Отвечай! — Тренч терял терпение.
— Кимо, — произнес япошка. — Кимо! — И он как-то нехорошо ухмыльнулся.
Эта тупая сволочь вообразила, что мне не терпится трахаться, мелькнуло в голове Джейсона. Поэтому и называет имя местной шлюхи.
— Да, мне все известно про Кимо! — кивнул он. — Но мне нужны дрова. Ты можешь дать мне немного дров? Чтобы сжечь? То, что не собираешься использовать сам? О дьявол! Не имеет смысла пытаться тебе что-либо вдолбить в башку! — дошло, наконец, до Тренча.
Он отвернулся от японца и побрел обратно к угасающему костру, когда дверь халупы Кимо открылась.
Джейсон ожидал, что ее «друг» окажется американцем, возможно, даже тем самым сержантом, по поводу которого подшучивал над ней в прошлый раз. Но тот, кто вышел из хижины, был японец, все еще носящий форму; его загорелое лицо заросло бородой, словно он только что вернулся с какого-нибудь острова в Тихом океане, где скрывался высоко в горах, поедая своих дружков и стреляя в американцев. Джейсон развернулся и пошел к аккуратно уложенному штабелю свежего леса возле дома и вытащил из него длинную доску.
— Я беру это! — сообщил он плотнику и начал отходить с доской в руках, всячески избегая смотреть на трогательную сцену прощания, происходившую у двери Кимо: мужик низко кланялся, оттопыривая задницу, Кимо скромно застыла на пороге, словно девочка-подросток, вернувшаяся домой после долгой ночной прогулки. Джейсон тем временем подошел к костру, разломал, как сумел, доску на щепки о колено и бросил их в костер, где еще плясали жидкие язычки пламени. И вдруг мысль, подобно некоему импульсу, возникла в его мозгу. Джейсон опять направился к строящемуся дому и забрался на настил крыльца, где работал плотник.
— Ты строишь себе отличный домик, косоглазый. Но не рано ли? — спросил он. — А ну, прочь с моей дороги, катись хоть к самому дьяволу! — С этими словами он оттолкнул плотника в сторону, вцепился обеими руками в только что закрепленную планку и отодрал ее от стены.
Глаза плотника от удивления полезли на лоб. Джейсон швырнул планку с настила и затем с силой пнул ногой в выдвижную дверь. И пока плотник пребывал в состоянии беспомощного оцепенения, высадил тщательно подогнанные доски из дверной рамы.
— Ну, что скажешь, ты, тупая сволочь? — заорал Джейсон. — Я разнесу твой дерьмовый домишко по кускам, как насчет этого? — Он оторвал еще одну планку, пробил пинком раму, обтянутую бумагой — и весь этот проклятый дом на его глазах начал разваливаться. — Дерьмовая дешевка! Одно слово: «Сделано в Японии»! Единственная стоящая вещь тут — это жемчуг. Джейсон схватил топор и свирепо начал им крушить все подряд: разнес в щепки одну стену, затем другую, кромсая бумагу и дерево, превращая дом в груду обломков. И наконец, со злобным восторгом швырнул топор к ногам дрожащего от страха плотника. Потом спрыгнул с настила и зашагал туда, где Кимо наблюдала за ним из двери своей халупы. Ее «друг» уже ушел, поэтому Джейсон собирался теперь как следует проучить и ее. Но если она думает, что то, что он устроил погром с этим домом — ужасно, то пусть знает: это еще цветочки, и готовится к тому, что ее тоже ждет сюрприз, потому что он шутить ни с кем из них не намерен.
Плотник плачущим голосом произнес что-то на своем языке.
Это могло быть только рыдание, и когда Джейсон обернулся, этот человек стоял на настиле крыльца своего уничтоженного дома, стиснув в руках головку молотка и пытаясь насадить ее на рукоять; пальцы рук его дрожали, по щекам текли обильные слезы досады; он едва сдерживал свой гнев.
— Ты что-то сказал, приятель? — спросил Джейсон как ни в чем не бывало.
Человек отрицательно покачал головой. Дрожа и всхлипывая, он всячески старался не встречаться с глазами Тренча.
— Но я же слышал, как ты что-то сказал? — настаивал Джейсон.
Человек ничего не ответил, только судорожно трясся всем телом.
У себя за спиной Джейсон вдруг услышал приближающиеся шаги Кимо. Он вспрыгнул на настил, одним сердитым рывком притянул японца к себе, схватил за грудки и с силой обрушил кулак на его физиономию. Человек рухнул на настил, и Джейсон зло пнул его в голову. И тут услышал, как вскрикнула Кимо. Он стремительно развернулся, спрыгнул с настила и побежал за ней, поймал ее возле костра, рванул за кимоно и повернул к себе — кимино широко распахнулось, взметнувшись как крылья над ее обнаженными животом и ногами. Джейсон ударил ее по лицу, обозвал «дешевой маленькой шлюхой» и опять ударил по щеке. Костер высоко взметнулся языками пламени, охватив сухие доски, брошенные в него Джейсоном. Он продолжал бить Кимо по лицу в ярком свете костра, пока она не рухнула на колени; кровь струилась у нее из носа и изо рта, кимоно было широко распахнуто. До него едва дошло, что в какой-то момент два морских пехотинца ухватили его за руки и крепко держат. Джейсон глянул сверху вниз на Кимо и сказал:
— Ты не имеешь со мной никаких дел, дорогуша. И никогда не имела прежде, понятно?
Кимо взглянула вверх, на него. Сквозь сломанные передние зубы и разбитые губы она процедила на английском:
— Ты сукин сын, сволось, вор с серного рынка, нехолосая сволось, толгас! — и для пущей важности, чтобы втереться в доверие к военной полиции, она добавила: — Я токийская слюха.
Полковник морских пехотинцев обыскал Джейсона и нашел у него японских йен на сумму две тысячи пятьсот двадцать один доллар.
— Да тут целая куча денег! — заметил полковник.
— М-м-м-м, — только и пробурчал в ответ Джейсон.
— Откуда у вас столько денег?
— Повезло в карты.
— Почему вы избивали эту женщину?
— Они пытались завалить меня.
— Кто это такие — они?
— Она и вон тот тип, который возле дома. Я просто прогуливался по улице, а они набросились на меня.
Полковник ухватил себя за переносицу большим и указательным пальцами и вздохнул. Два морских пехотинца из военного патруля, сграбаставшие Джейсона, теперь просто стояли, сжимая в руках свои белые дубинки.
— Эта женщина утверждает, что вы замешаны в махинациях на черном рынке, — сказал полковник. У него был ровный сухой голос.
— Она спятила, — ответил Джейсон. — Никогда в жизни не видел ее до сегодняшнего вечера.
— А она говорит, что знает вас.
— Это ложь!
— Она утверждает, что ваше имя Джейсон Тренч. — Полковник внезапно разжал пальцы на переносице и поднял глаза. — Вас действительно так зовут?
Джейсон ничего не ответил.
— Она говорит, что вы купили в прошлом месяце краденого жемчуга на сумму свыше пятнадцати тысяч долларов и что вы здесь затем, чтобы купить еще.
— Откуда мне было взять столько денег? — возразил Джейсон.
— Не знаю. — Полковник пожал плечами. — А откуда вы достали японских йен на две тысячи пятьсот двадцать один доллар?
— Я уже сказал вам — выиграл в карты.
— И где же?
— На борту лодки.
— И какой же?
— 832-й.
— Вы шкипер?
— Да.
— Мы собираемся опросить ваших людей на предмет карточной игры, пока вы будете находиться у нас. С вами все в порядке?
— Сэр...
— Да?
— Сэр, вы собираетесь слушать эту старую японскую шлюху или же вы...
— Хватит! — оборвал его полковник.
— Хорошо, я боюсь...
— Все, что мы намерены делать, — это продержать вас здесь, пока будем опрашивать вашу команду об игре в карты, которая, по вашим словам, имела место на борту вверенной вам лодки. Затем мы...
— Ну, я не помню точно — было ли это на борту именно этой лодки. Могло быть и с армейскими ребятами на берегу, да мало ли где.
— Тогда нам придется попросить вас показать нам вашу карточку и знаки различия. Возможно, вы вовсе и не Джейсон Тренч. Может, эта женщина имеет в виду кого-то другого?
— Нет. Меня и в самом деле зовут Джейсон Тренч!
— О-о-о?!
— Они оба пытались завалить меня. Она остановила меня на улице, а он подкрался сзади — и они вместе насели на меня.
— И это вся ваша история?
— Да, это моя история.
— Мы нашли этого человека на настиле крыльца вон того дома, Тренч. Он...
— Да, он пытался затащить меня туда.
— Я думал, что он напал на вас посреди улицы.
— Ну, он...
— Нам пришлось отправить его в госпиталь. Кто-то нанес ему удар ногой в голову.
— Это я его ударил, обороняясь. Он пытался завалить меня.
— Да, знаю. Вы это уже говорили.
— Это правда.
Полковник пожал плечами.
— Правда или нет, — заметил он, — но вы, Тренч, влипли основательно.
Вещь, которую ему не следовало делать ни в коем случае — ну, в действительности таких вещей было две, но первое, что нельзя было делать, — это возвращаться обратно, когда этот япошка что-то там пробормотал — не важно что. Важно то, что тем самым Джейсон совершил непоправимую глупость. Он должен был просто идти туда, где стояла Кимо — к дверям халупы, схватить ее и преспокойно затащить вовнутрь — и уж там дать рукам волю, а не на улице, как это сделал он, последний дурак! Второе. Ему никак не следовало лгать насчет карточной игры на борту лодки, так как, естественно, когда они опросили людей, то все они, за исключением Артура Хэзлита, пытаясь выгородить Джейсона, утверждали, как один, обратное — то, что говорить не надо было. «Азартные игры? Да Боже избавь, на нашей чистой славной лодке отродясь никто не тасовал карты и не бросал костей! — твердили они. — Святой Моисей, конечно нет!» Все, кроме Артура, уперлись на этом. Только Артуру хватило ума понять, откуда ветер дует, и он подхватил ложь Джейсона, будто получил сообщение по рации. «Да, сэр, — заявил он, — была как-то на лодке крупная карточная игра. Здесь частенько играют по-крупному». И все равно Джейсону это не помогло...
А еще со стороны Тренча было не очень умно притворяться, что он знать не знает Кимо, а точнее, это было вообще просто глупо! Она не только оказалась в состоянии назвать им его имя и имя его жены — Аннабел, она еще сказала: «Он посылал земсюг Аннаберр», но также назвала им номер его лодки и имена нескольких членов экипажа. Удивительно, сколько важных вещей может выболтать мужчина, лежа с женщиной в постели! Мало того, он еще имел глупость похвастаться ей своей ловкой проделкой к Кагосиме, где он виртуозно стянул электрический вентилятор со стола писаря прямо из офиса и который позже продал за семьдесят пять долларов. Самым смешным в этой истории с вентилятором было то, что писарь выкрасил его собственноручно розовой краской.
Кимо не понимала английский очень уж хорошо, а объяснялась и вовсе плохо, особенно когда речь заходила о названии цветов. Если бы она назвала цвет того вентилятора неверно, когда ее спрашивали на суде, события, возможно, приняли бы другой оборот. Но Кимо помнила все унижения, которые вытерпела от Джейсона. Кимо помнила все синяки, что он оставил на ее грудях и бедрах, помнила, что он никогда не обращался с ней иначе как с грязной тварью, а не как с женщиной, даже когда лежал на ней и совокуплялся. Все это, вместе взятое, и сыграло свою роль в том, что она не допустила ошибки в определении цвета вентилятора, украденного в Кагосиме. Кимо задрала подол своего кимоно выше ляжек, демонстрируя суду пару великолепных ног, — единственное, чем гордилась эта шлюха, — показав им заодно и нейлоновую комбинацию, которую ей подарил ее «друг», армейский сержант.
— Вентилятор был этого цвета! — заявила она и полыхнула взглядом на Джейсона.
Комбинация была розовой.
Он всегда чувствовал впоследствии, что с ним обошлись слишком сурово, и все из-за того, что он разломал дом япошки и избил Кимо. Он не мог понять этого. Кимо и этот плотник — оба были враги Соединенных Штатов, какая разница, как с ними обошлись? Но он знал, что именно из-за этих косоглазых мартышек ему врезали на всю катушку. Как бы то ни было, но он был офицер военно-морского флота Соединенных Штатов, да еще боевой офицер — и они не могли так вот запросто вменить ему в вину избиение этих япошек. О да, писарь из Кагосимы прибыл засвидетельствовать, что розовый вентилятор исчез из офиса вскорости после визита 832-й на второй неделе января, который был зафиксирован записью в соответствующем журнале гавани за этот месяц. Он также засвидетельствовал, что видел Джейсона дважды — это по меньшей мере, — но все это было косвенными уликами, ибо пропавший вентилятор в качестве таковой так и не был предъявлен. (Да и как его могли предъявить? Джейсон загнал его лавочнику в Киото!) Ему казалось, что на самом-то деле то немногое, в чем они могли обвинить его, целиком основывалось на показаниях японцев, и он никак не мог понять, почему суд предпочел поверить им, а не ему.
Обвинения, предъявленные Джейсону, включали в себя нарушение параграфа 187 статьи 108 военного уложения: «Продажа или хищение военной собственности Соединенных Штатов» — это по поводу розового вентилятора. И все на косвенных доказательствах. Затем они всучили Джейсону обвинение: «Порча, грабеж или уничтожение любых видов собственности, кроме военной собственности Соединенных Штатов». Это из-за домишки того япошки. Суд оценил вентилятор где-то между двадцатью и пятидесятью долларами и стоимость дома свыше пятидесяти долларов. По любому из пунктов наказание — если виновный состоял на действительной военной службе — могло бы быть: позорная отставка без выплаты жалованья и пенсии и шесть месяцев тяжелых принудительных работ. Однако это тоже было еще не все. Они обвинили его в двух случаях применения насилия. Нападение на плотника-япошку было квалифицировано как «насилие с отягчающими обстоятельствами», так как оказалось, что эта сволочь получил сотрясение мозга, когда Джейсон заехал ему ботинком в голову. А нападение на Кимо они квалифицировали как «нападение с попыткой изнасилования» — ничего не могло быть дальше от правды, нежели эта статья! Но подобное обвинение влекло за собой возможное наказание в виде двадцати лет тюрьмы, в отличие от простого нападения, за которое полагалось шесть месяцев заключения, а за насилие с «отягчающими» ему светило не менее пяти лет за решеткой. Они также добавили к списку обвинений грабеж и мародерство, из-за того что он взял доску и сжег ее на костре, и — иронический штрих в довершение к прочему — поимели наглость повесить на Джейсона «позорящее армию перед лицом врага поведение», выразившееся в том, что он намеренно вел себя неподобающим образом в присутствии Кимо и плотника, поставив тем самым под угрозу безопасность страны (это Японии-то!), защищать которую было его долгом.
В соответствии с кодексом чести офицер не мог быть осужден по статье «за неподобающее поведение», но его могли разжаловать и выгнать из армии по обвинению в нарушении одного из правил этого кодекса, а за Джейсоном таких нарушений числилось уже несколько. Его увольнение из флота включало в себя отказ в выплате всех видов компенсации, пенсии и немедленную отправку обратно в Штаты. В Луизиане его ожидала Аннабел с жемчугом, который он послал ей и который был им оценен на сумму около тридцати пяти тысяч долларов.
Много лет спустя Джейсон использовал деньги, вырученные от продажи жемчуга, для покупки крытой моторной лодки, названной «Золотое руно», на аренду склада и грузовика в Майами, на то, чтобы приобрести автомобили и помещения в Ки-Уэст, на оплату билетов на самолет и покупку пистолетов и ружей для огневой поддержки проходящей сейчас операции. Он думал как о величайшей иронии судьбы о том, что забрал эти деньги у бывшего врага Соединенных Штатов с тем, чтобы теперь использовать против врага нынешнего.
* * *
У его локтя запищал зуммер телефона. Джейсон открыл глаза и удивленно замигал, глядя на аппарат, словно его мысли все еще пребывали в далеком прошлом, а затем снял трубку.— Мостик, — кратко бросил он в микрофон.
— Это капитан, — ответил голос на другом конце провода.
Глава 17
— Ну, как дела, капитан? — любезно поинтересовался Джейсон. — У вас там все нормально?
— Я... я не люблю просить об услугах, — с запинкой выговорил Кейтс, — но...
— А что такое?
— У меня болит зуб, — сообщил Кейтс. — Сил моих нету...
— Да, ну а мы-то тут при чем? — поинтересовался Джейсон.
— Я... я не люблю просить об услугах, — с запинкой выговорил Кейтс, — но...
— А что такое?
— У меня болит зуб, — сообщил Кейтс. — Сил моих нету...
— Да, ну а мы-то тут при чем? — поинтересовался Джейсон.