Страница:
Азы своей службы Кэрол постигала в лондонской городской полиции, а потом – в составе городской полиции Бредфилда. Оба гиганта питались от неиссякающего источника адреналина, в избытке поставляемого преступным миром большого города. А сейчас она оказалась на самом краю Англии, в полиции Восточного Йоркшира, где все дела носят характер специфический – точь-в-точь как местное приветствие, совершенно непонятное жителям других регионов. Здесь служба каждый день не сталкивает детектива с хитроумными убийствами, расстрелами в упор из автомобиля, бандитскими разборками, вооруженным разбоем и прожженными наркодилерами.
Нет, в городках и деревнях Восточного Йоркшира не было недостатка в преступлениях. Но все это относилось к третьеразрядным мелочам. Подчиненные ей инспекторы и сержанты были более чем в состоянии самостоятельно во всем разобраться. Как в небольших городах Хольм и Трэскхэм, так и в порту Сифорд на берегу Северного моря, где располагался ее служебный кабинет, люди вовсе жаждали, чтобы она всюду совала свой нос. В конце концов, что такая, как она, городская девчонка может понимать в кражах овец? Или в фальшивых накладных на погрузку? Кроме того, все они прекрасно знали, что нового старшего инспектора, только что вступившего в должность, интересуют не столько здешние дела, сколько люди: кто может при случае схалтурить, а кто горит на работе, у кого слабость к бутылке, а кто не прочь погреть руки на том или ином деле. И они были правы. Это заняло у нее больше времени, чем она рассчитывала, но постепенно у нее стала складываться целостная картина того, что представляет собой ее команда и кто из них на что способен.
Кэрол еще раз вздохнула, в задумчивости запустив пальцы в густые светлые волосы. Борьба шла с переменным успехом, в значительной степени из-за того, что большинству тупых йоркширцев, ее коллег, приходилось делать над собой невероятные усилия, заставляя себя воспринимать всерьез женщину-начальство. Уже не в первый раз она спрашивала себя, не совершила ли она грубой ошибки, пойдя на поводу у честолюбия, когда согласилась похоронить свою многообещающую карьеру в этой дыре.
Она пожала плечами и отвернулась от окна. Потом потянулась и снова достала из портфеля папку. Пусть она и предпочла плюнуть на новое подразделение по психологическому исследованию преступников, но работа с Тони Хиллом уже успела ее кое-чему научить. Она представляла, каким должен быть почерк маньяка. Для того чтобы узнать его, ей, пожалуй, не понадобится команда специалистов.
Одна створка двойных дверей распахнулась, и тут же за ней распахнулась другая. Женщина, которую мгновенно узнали бы в семидесяти восьми процентах домов Соединенного Королевства (как об этом свидетельствовали последние опросы), на высоких каблуках, подчеркивающих изящество ног, способных послужить рекламой колготок, вошла в гримерную, все еще продолжая разговор: «…в результате я ничего не выигрываю, так что скажи Тревору: пусть во время прогона поменяет местами второй и четвертый номер, о'кей?»
Бетси Торн, согласно кивая, шла за ней. Она казалась слишком добропорядочной, чтобы хоть как-то выдвинуться на телевидении. Темные волосы с вкраплением серебряных прядей стягивала синяя бархатная лента. Зачесанные назад, они открывали лицо, в котором было что-то чисто английское. Умные глаза овчарки, стать породистой скаковой лошади и цвет лица, заставляющий вспомнить румяное яблоко. «Отлично», – откликнулась она, и ее голос прозвучал так же тепло и ласково, как у ее спутницы. В блокноте, который она несла в руках, появилась соответствующая пометка.
Мики Морган, бессменная ведущая и звезда программы «Полдень с Морган» – флагмана двухчасовых новостей независимого телевидения, прямиком направилась к креслу, которое, судя по всему, давно уже стало ее привычным местом. Она села, откинула назад волосы медового цвета и, пока гримерша укутывала ее, бросила быстрый критический взгляд на свое отражение.
– Снова ты, Марла! – воскликнула Мики, ее голос и взгляд одинаково выражали восторг. – Слава богу. Я только и молилась, чтобы ты подольше оставалась за границей и не смогла увидеть, что они тут делают со мной в твое отсутствие. Я просто запрещаю тебе уезжать в отпуск! Марла улыбнулась:
– Ты опять несешь чушь, Мики.
– За это ей и платят, – сказала Бетси, присаживаясь на рабочий стол рядом с зеркалом.
– Все эти дни не могу найти никого, – процедила Мики, едва разжимая губы, поскольку Марла уже начала наносить на ее лицо жидкую основу для грима. – На правом виске собирается вскочить прыщ.
– Скоро месячные? – спросила Марла.
– Я думала, я единственная, кто чувствует их за километр, – протянула Бетси.
– Это все кожа. Эластичность с годами меняется, – голос Марлы звучал рассеянно, она уже полностью погрузилась в производимые операции.
– «Злоба дня», – сказала Мики. – Прочти еще раз, Бетси.
Она закрыла глаза, сосредоточиваясь, и Марла воспользовалась этим, чтобы заняться ее веками. Бетси заглянула в блокнот:
– «По последним сведениям уже второй молодой министр был заснят папарацци в чужой постели. И вот мы задаемся вопросом: «Что заставляет женщину мириться с положением любовницы?».
Далее следовали фамилии интервьюируемых, Мики внимательно слушала. Дойдя до конца, Бетси улыбнулась:
– А вот это тебе понравится: интервью с писателем, между прочим, твоя любимица Дориен Симмондс. Профессиональная любовница рассуждает о том, что быть любовницей не только приятно, но и полезно. Любовницы приносят пользу, служа обществу – всем этим псевдоженам, от которых требуют выполнения супружеского долга, когда секс с мужем им давно осточертел. Мики прыснула:
– Здорово. Старушка Дориен, как всегда, великолепна. Как ты думаешь, есть на свете что-нибудь, из чего Дориен не смогла бы состряпать книгу?
– Она просто завидует, – заметила Марла. – Дай губы, Мики, пожалуйста.
– Завидует? – переспросила Бетси, не проявляя, впрочем, особого интереса.
– Если бы у Дориен Симмондс был такой муж, как у Мики, она не переметнулась бы в стан любовниц, – убежденно сказала Марла. – Она просто глупая корова, лопающаяся от зависти, что ей никогда не заарканить такого, как Джеко. А кто бы на ее месте не лопался от зависти?
– М-м-м-м, – промурлыкала Мики.
– М-м-м-м, – в тон ей отозвалась Бетси.
За долгие годы машина радио и телевидения вбила в национальное самосознание пару Мики Морган – Джеко Вэнс так же прочно, как рыбу с чипсами или Леннона с Маккартни. Звездная пара побила все рекорды, невозможно было и подумать, что они могут расстаться. Даже ведущие колонок светской хроники, питающиеся слухами, отчаялись разнюхать что-нибудь, способное их опорочить.
По странному совпадению, именно боязнь газетных сплетен свела их когда-то вместе. Встреча с Бетси перевернула жизнь Мики, как раз когда ее карьера телезвезды начала набирать обороты. Взлететь сразу так высоко и так быстро, как Мики, означало собрать неплохую коллекцию врагов, начиная от простых завистников и кончая соперниками, вынужденными уступить ей место под прожекторами – место, которое они по праву считали своим. Имея мало надежды побить Мики в профессиональном плане, они обратили пристальное внимание на ее личную жизнь. Тогда, в начале восьмидесятых, люди еще не додумались до того, что лесбиянские наклонности у женщины – это высший шик. Для женщины даже больше, чем для мужчины, однополая любовь тогда означала кратчайший путь на биржу труда. Через несколько месяцев после того как, влюбившись в Бетси, Мики изменила своей заботе о безупречной репутации, она на собственной шкуре поняла, что чувствует загнанный зверь.
Принятое ею неожиданное решение оказалось на редкость удачным. Благодарить за это Мики нужно было Джеко. И тогда, и до сих пор она была совершенно счастлива, что нашла его.
Подумав так, она одобрительно взглянула на себя в зеркало.
Просто блеск.
Тони Хилл обвел взглядом комнату, где сидела тщательно подобранная команда, и внезапно ощутил прилив жалости. Они воображают, что входят в этот суровый мир с открытыми глазами. Ни один коп на свете не согласился бы признать себя некомпетентным. Слишком суровую школу они прошли. Везде побывали и все повидали. Нахлебались блевотины пополам с дерьмом. И вот теперь Тони предстояло рассказать десятку копов, уже сейчас считавших, что они все знают, о чудовищных кошмарах, которые не дадут им спать по ночам и научат молиться. Не о прощении, а об исцелении. Он отлично понимал, что, подавая заявление, ни один из них не делал свой выбор осознанно.
Ни один – кроме, может быть, Пола Бишопа. Когда министерство внутренних дел дало зеленый свет проекту, Тони использовал все разрешенные и даже пару запрещенных приемов, чтобы убедить министерское начальство поставить во главе подразделения того из полицейских, кто полностью понимал серьезность предстоящей задачи.
Он козырял именем Пола Бишопа перед чиновниками министерства, как размахивают морковкой перед мордой упирающегося осла, не забывая напоминать им про то, как замечательно Пол держался перед камерами. Но все было напрасно, пока ему не пришло в голову заметить вскользь, что лондонские проститутки и те, можно сказать, уважают человека, руководившего поимкой извергов, которых они окрестили Вагонным Насильником и Убийцей из Подземки. После этих расследований у Тони не оставалось сомнений, что Пол точно представляет себе, какие кошмары ждут его впереди.
С другой стороны, никакая другая работа не обещала такой награды. Если дело выгорит и их усилия увенчаются успехом, полицейским суждено пережить восторг, им прежде неведомый. Какое захватывающее чувство: знать, что благодаря твоим стараниям одним убийцей стало меньше. Еще приятнее думать о том, сколько жизней ты, может быть, спаc – тем, что направил луч света на правильную тропу, показав своим товарищам, куда двигаться. Это чувство ликования ни с чем нельзя сравнить, даже если радость омрачена знанием об уже совершенных убийствах. Так или иначе, но об этом тоже стоило упомянуть.
Сейчас говорил Пол Бишоп, приветствуя всех на их новой работе и рассказывая о новой программе занятий, которую они с Тони набросали в общих чертах.
– Мы собираемся провести вас через процесс создания психологического портрета преступника, преподав вам азы, чтобы дальше вы уже сами могли совершенствовать свое умение, – заявил он.
Имелся в виду краткий курс психологии – неизбежно поверхностный, но дающий основу. Если они не ошиблись в выборе, их ученики должны сами выбрать себе направление, пополняя знания чтением, учась у других специалистов и совершенствуясь в тех областях, которые их заинтересуют.
Тони рассматривал новых коллег, переводя взгляд с одного лица на другое. Все прошли специальную подготовку, все, кроме одного, выпускники академии. Один сержант и пять констеблей, двое из них – женщины. Заинтересованные взгляды, раскрытые тетради, ручки наготове. Эти ребята далеко не дураки. Они понимают, что если их работа, если идея подразделения будет признана успешной, то они на гребне этого успеха быстро сумеют подняться по служебной лестнице.
Он неотрывно вглядывался в их лица. Но часть его существа, несомненно, хотела бы, чтобы Кэрол Джордан сейчас находилась здесь, щедро делясь своей проницательностью, рассеивая унылый мрак неожиданным фейерверком искрометного юмора. Но разумом он ясно понимал, что сложностей и так будет больше чем достаточно и лишние ни к чему.
Если бы ему предложили пари, что кто-то из них окажется звездочкой, которая заставит его забыть о талантах Кэрол, он поставил бы вон на ту, чьи глаза полыхают холодным огнем. Шэрон Боумен. Убьет, не задумываясь, если будет надо. Как и все лучшие следопыты.
Как и он в свое время.
Тони отогнал навязчивую мысль и принялся сосредоточенно слушать Пола, поджидая его знака. Когда Пол кивнул, Тони моментально подхватил.
– На обучение сотрудников психологическому портрету ФБР дает два года, – сказал он, откидываясь на спинку стула и придавая себе нарочито спокойный и непринужденный вид. – У нас на это смотрят иначе, – в голосе прозвучал оттенок иронии. – Через шесть недель каждый из вас получит первое задание. А уже через три месяца министерство внутренних дел ждет, чтобы мы заработали на полную катушку. До тех пор вы должны перелопатить гору теории, изучить кипу длиннющих сводок, в совершенстве освоить компьютерные программы, которые мы написали специально для наших занятий, и научиться понимать, почему те или иные из нас, как говорим мы, профессионалы, облажались. – Он неожиданно усмехнулся их непоколебимой серьезности. – Есть вопросы?
– Еще не поздно забрать заявление? – В притягательных глазах Боумен проскочила искра юмора, хотя тон ее был совершенно серьезен.
– Отпускают только тех, кто предъявит справку от патологоанатома, – мрачная шутка донеслась с той стороны, где сидел Саймон Макнил.
Выпускник факультета психологии в Глазго, четыре года в полиции Стрэтклайда, беззвучно повторил Тони, лишний раз проверяя, может ли он сразу, без особого труда вызвать в памяти имя и основные пункты биографии.
– Точно, – сказал он.
– А как насчет безумия? – спросил другой голос.
– Безумие – слишком большое преимущество в нашей профессии, чтобы позволить безумному ускользнуть от нас, – отозвался Тони. – Я рад, что мы заговорили об этом, спасибо, Шэрон. Теперь мне легче перейти к тому, с чего я хотел сегодня начать.
Его взгляд сосредоточивался то на одном лице, то на другом, пока все не приняли одинаково серьезного выражения. Как человек, привыкший думать, что любая личность и поведение поддаются влиянию, он не должен был бы удивляться тому, насколько легко ему манипулировать ими, но все равно удивился. Если работа пойдет как должно, то через пару месяцев это станет уже гораздо труднее.
Когда они успокоились, пытаясь сосредоточиться, он вдруг вытряхнул перед собой на столик, прикрепленный к ручке кресла, собранные в папку газетные вырезки – и тут же словно забыл о них.
– Одиночество, – сказал он. – Отчуждение. С этим примириться труднее всего. Человек – существо общественное. Все мы – стадные животные. Мы охотимся группой и так же веселимся. Лишите человека возможности общаться с себе подобными, и поведение его искажается. В ближайшие месяцы и годы вам предстоит многое узнать об этом. – Теперь он уже полностью завладел их вниманием. Самое время нанести последний удар. – Я сейчас говорю не о серийных убийцах. Я говорю о вас. Все вы, здесь присутствующие, – инспектора полиции с изрядным опытом. Вы преуспели в избранной профессии, в полиции вы на своем месте, вы заставили систему работать на себя. Поэтому-то вы здесь. Вы привыкли к командной работе, дружеская поддержка, чувство локтя для вас – в порядке вещей. Когда что-то получается, у вас всегда есть друзья, готовые с вами обмыть победу. Если же дело не клеится, те же ребята придут к вам посочувствовать. Чем-то это напоминает семью, с той только разницей, что тут нет ни старшего брата, который все время дразнится, ни тетушки, каждый раз спрашивающей, когда же ты наконец женишься.
Он отметил кивки и гримасы, выражавшие согласие. Как он и ожидал, отклик был скорее со стороны мужчин, чем женщин.
На секунду он замолчал, потом подался вперед:
– Считайте, что сейчас вы коллективно осиротели. Ваши родные умерли, и вы никогда, никогда больше не вернетесь домой. Вот единственный дом, какой есть у вас, вот ваша семья.
Теперь они были целиком в его власти, он держал их в тисках почище любого триллера. Правая бровь крошки Боумен удивленно поднялась, в остальном, если не считать этого движения, все они словно окаменели.
– У лучших в нашем деле, пожалуй, больше общего с серийными убийцами, чем с прочими представителями человеческой породы. Потому что серийным убийцам приходится делать ту же работу, и делать хорошо. Убийца тоже создает психологический портрет жертвы. Ему нужно научиться, пройдя по торговым улицам, где полно людей, и смотря по сторонам, выбрать того единственного человека, который сгодится ему в качестве жертвы. Стоит остановить выбор не на том – и все, привет. Он не больше нашего может позволить себе ошибиться. Как и мы, он сознательно отсеивает негодных, руководствуясь своей системой критериев, и постепенно, если он мастер, это превращается в инстинкт, начинает получаться у него само собой. Вот какого уровня я хочу, чтобы вы все достигли.
На миг непоколебимое самообладание изменило ему, и перед глазами, тесня друг друга и не встречая больше сопротивления, встали призраки прошлого. Он – лучший, теперь он знал это наверняка. Но за такое открытие ему пришлось заплатить дорогую цену. Мысль, что скоро, возможно, ему снова придется платить по этому счету, удавалось прогнать, пока он оставался трезвым. Неудивительно, что почти весь последний год Тони крайне редко притрагивался к спиртному.
Пытаясь взять себя в руки, Тони откашлялся и выпрямился в кресле.
– Очень скоро ваша жизнь начнет меняться. Ваши приоритеты закачаются и рухнут, как Лос-Анджелес во время землетрясения. Поверьте, если вы проводите дни и ночи, ставя себя на место преступника и пытаясь проникнуть в ум, запрограммированный убивать до тех пор, пока это не остановят смерть или тюремное заключение, многое, что вы привыкли считать важным, вдруг покажется вам сущей ерундой. Трудно волноваться по поводу роста безработицы, наблюдая за действиями человека, который за последние полгода вычеркнул из списка живых больше людей, чем это сделало правительство.
Его циничная усмешка подала присутствующим знак расслабиться.
– Люди, никогда не делавшие такой работы, понятия не имеют, на что это похоже. Изо дня в день пересматривать вещественные доказательства, рыться в них в поисках малейшей зацепки, ускользавшей от вас раз сто или больше. Чувствуя себя совершенно беспомощным, наблюдать, как на ваших глазах рушатся все многообещающие планы и построения. Вы готовы душу вытрясти из свидетеля, видевшего убийцу, но ничего не запомнившего, ведь никто заранее не предупредил его, что один из тех, кто однажды вечером три месяца назад наполнял бак на его бензоколонке, – маньяк. Или какой-нибудь коллега-инспектор, ни в грош не ставящий вашу работу, вдруг возомнит, что нет такой причины, по которой ваша жизнь должна меньше походить на ад, чем его собственная, и начнет направо и налево раздавать ваш номер телефона всем мужьям, женам, любовницам, детям, родителям, братьям и сестрам – всем тем, кто жаждет получить от вас хотя бы крупицу надежды. А если этого мало, то вдобавок на вас набрасываются журналисты. И тут маньяк убивает снова.
Леон Джексон, выбившийся из черного гетто в Ливерпуле, на стипендию закончивший Оксфорд и оттуда пришедший в полицию Большого Лондона, закурил. Щелчок его зажигалки послужил сигналом для двух других курильщиков, и они потянулись за своими сигаретами.
– Круто, – сказал Леон, закидывая руку на спинку своего стула.
Тони невольно стало жалко его. Чем труднее подъем, тем больнее падать.
– Круче некуда, – отозвался Тони. – Итак, вот что думают люди, которые смотрят на вас со стороны. А ваши прежние, сослуживцы? Теперь, когда вы будете встречаться с теми, с кем раньше работали, поверьте, они начнут замечать, что вы стали другим. Вы перестанете быть одним из них, и они начнут избегать вас, потому что с вами теперь что-то не так. Потом, когда вам поручат расследование и вы попадете в чужое для вас окружение, там обязательно найдутся люди, которым вы придетесь не по душе. Это неизбежно. – Он снова подался вперед, сгорбившись под порывом холодного ветра памяти. – И они не постесняются вам об этом сообщить.
В том, как Леон презрительно фыркнул, Тони ясно послышалось превосходство. Конечно, ведь он же черный, пронеслось в голове, а значит, наверняка воображает, что уже пережил достаточно и неприятием его не испугаешь. Чего он почти точно не понимает, так это что его боссам он был нужен лишь как пример успешной карьеры чернокожего. Они предъявляли его начальству, и можно ручаться, что все обиды и горести Леона были далеко не так серьезны, как ему представлялось.
– И не рассчитывайте, что начальство бросится вас покрывать, когда вы вляпаетесь в дерьмо, – продолжал Тони. – И не подумает. Они будут без ума от вас первые несколько дней, а потом, когда вы не сможете избавить их от головной боли, станут вас ненавидеть. В серийных убийствах чем дольше затягивается расследование, тем хуже. Другие же следователи будут избегать вас, потому что побоятся подхватить от вас заразную болезнь, именуемую неудачей. Истина, возможно, и была рядом, но вы ее просмотрели, а значит, пока это так, вы останетесь изгоями.
– Да, кстати, – как бы между прочим добавил он, – когда им наконец благодаря вашим усилиям удастся прижать сукина сына, они даже не позовут вас выпить.
Наступившая тишина была настолько пронзительной, что в ней стало слышно, как Леон затянулся сигаретой. Тони встал и откинул со лба непослушные черные волосы.
– Наверное, вы думаете, что я преувеличиваю. Поверьте, я лишь вскользь коснулся того, во что эта работа превратит вашу жизнь. Если теперь вам кажется, что это не для вас, если у вас появились сомнения насчет принятого решения, самое время уйти. Никто вас не упрекнет. Стесняться нечего, вы ни в чем не виноваты. Просто подойдите к командиру подразделения Бишопу. – Он взглянул на часы. – Перерыв, можете выпить кофе. Десять минут.
Он сложил бумаги в папку, старательно избегая смотреть на сотрудников, пока они гремели стульями и пробирались к дверям. Там, в самой большой из трех комнат, скрепя сердце выделенных для них полицейским управлением, традиционно скупым, когда речь шла о том, чтобы обеспечить чем-то собственных сотрудников, стоял автомат с кофе. Когда наконец он поднял глаза, возле двери, прислонившись к стене, стояла Шэз Боумен и ждала.
– Что, Шэрон, передумали? – спросил он.
– Терпеть не могу, когда ко мне обращаются «Шэрон», – вместо ответа заметила она. – Если люди ждут, что я откликнусь, то зовут меня Шэз. Я хотела сказать, что у нас не только психологов мешают с дерьмом. В том, о чем вы только что сказали, я не услышала ничего ужасного, ничего такого, с чем бы женщинам-полицейским не приходилось сталкиваться каждый день.
– Да, мне уже приходилось. – Мысли Тони со всей неотвратимостью снова вернулись к Кэрол Джордан. – В таком случае вам, девочки, и карты в руки.
Шэз усмехнулась и, довольная, отделилась от стены.
– Поживем – увидим, – сказала она, развернувшись и проскальзывая в дверь бесшумно и гибко, как дикая кошка.
Джеко Вэнс подался вперед, навалившись всей тяжестью на шаткий столик, и нахмурился. Перед ним лежал раскрытый ежедневник.
– Видишь, Билл? На воскресенье назначен марафон. В понедельник и вторник съемки, а во вторник вечером я должен присутствовать на открытии клуба в Линкольне. Кстати, ты ведь тоже там будешь?
Билл кивнул, и Джеко продолжал:
– До среды все забито, дел прорва, а мне еще нужно смотаться в Нортумберленд – сам вызвался. Просто не вижу, куда мы можем их втиснуть.
Со вздохом он откинулся на полосатую спинку неудобного дивана в студийном вагончике.
– В том-то и дело, Джеко, – спокойно отвечал его продюсер, наливая сливки в две чашки кофе, приготовлением которого он был занят в маленькой кухоньке рядом. Билл Ричи уже давно был продюсером «Встреч с Вэнсом» и потому прекрасно понимал всю бесполезность попыток влиять на решение своей телезвезды, коль скоро оно принято. Но сейчас давление сверху было настолько сильно, что он попробовал. – Этот документальный фильм и задуман, чтобы показать, как ты занят. Зритель должен увидеть: такой потрясный парень, ни минуты свободной, и даже он находит время для благотворительности. А получается, что не находит?
Он принес кофе и поставил на стол.
– Прости, Билл, ничего не выйдет. – Джеко взял свою чашку и поморщился: кофе был обжигающе горячим. Он поспешил поставить чашку на стол. – Когда нее у нас тут будет приличная кофеварка?
– По мне, так это нужно меньше всего, – отозвался Билл, глядя на него с шутливой строгостью. – Паршивый кофе – единственное гарантированное средство отвлечься, если с головой ушел в работу.
Джеко покорно склонил голову, признавая его правоту:
– Согласен. Но пока я никуда не ушел. Во-первых, я не хочу увеличивать число ребят, бегающих с камерами за мной по пятам, их и так слишком много. Во-вторых, я занимаюсь благотворительностью не для того, чтобы рассказывать об этом во время телевизионных марафонов. В-третьих, бедняги, у которых я бываю по вечерам, – неизлечимо больные люди, которым меньше всего нужно, чтобы в лицо им тыкали микрофоном. Если требуется, я с удовольствием сделаю для телемарафона что-нибудь еще, может быть, вместе с Мики. Но я не хочу эксплуатировать тех, с кем работаю, ради того, чтобы зрители, устыдившись, выложили еще тысчонку-другую. Билл развел руками, признавая свое поражение:
Нет, в городках и деревнях Восточного Йоркшира не было недостатка в преступлениях. Но все это относилось к третьеразрядным мелочам. Подчиненные ей инспекторы и сержанты были более чем в состоянии самостоятельно во всем разобраться. Как в небольших городах Хольм и Трэскхэм, так и в порту Сифорд на берегу Северного моря, где располагался ее служебный кабинет, люди вовсе жаждали, чтобы она всюду совала свой нос. В конце концов, что такая, как она, городская девчонка может понимать в кражах овец? Или в фальшивых накладных на погрузку? Кроме того, все они прекрасно знали, что нового старшего инспектора, только что вступившего в должность, интересуют не столько здешние дела, сколько люди: кто может при случае схалтурить, а кто горит на работе, у кого слабость к бутылке, а кто не прочь погреть руки на том или ином деле. И они были правы. Это заняло у нее больше времени, чем она рассчитывала, но постепенно у нее стала складываться целостная картина того, что представляет собой ее команда и кто из них на что способен.
Кэрол еще раз вздохнула, в задумчивости запустив пальцы в густые светлые волосы. Борьба шла с переменным успехом, в значительной степени из-за того, что большинству тупых йоркширцев, ее коллег, приходилось делать над собой невероятные усилия, заставляя себя воспринимать всерьез женщину-начальство. Уже не в первый раз она спрашивала себя, не совершила ли она грубой ошибки, пойдя на поводу у честолюбия, когда согласилась похоронить свою многообещающую карьеру в этой дыре.
Она пожала плечами и отвернулась от окна. Потом потянулась и снова достала из портфеля папку. Пусть она и предпочла плюнуть на новое подразделение по психологическому исследованию преступников, но работа с Тони Хиллом уже успела ее кое-чему научить. Она представляла, каким должен быть почерк маньяка. Для того чтобы узнать его, ей, пожалуй, не понадобится команда специалистов.
Одна створка двойных дверей распахнулась, и тут же за ней распахнулась другая. Женщина, которую мгновенно узнали бы в семидесяти восьми процентах домов Соединенного Королевства (как об этом свидетельствовали последние опросы), на высоких каблуках, подчеркивающих изящество ног, способных послужить рекламой колготок, вошла в гримерную, все еще продолжая разговор: «…в результате я ничего не выигрываю, так что скажи Тревору: пусть во время прогона поменяет местами второй и четвертый номер, о'кей?»
Бетси Торн, согласно кивая, шла за ней. Она казалась слишком добропорядочной, чтобы хоть как-то выдвинуться на телевидении. Темные волосы с вкраплением серебряных прядей стягивала синяя бархатная лента. Зачесанные назад, они открывали лицо, в котором было что-то чисто английское. Умные глаза овчарки, стать породистой скаковой лошади и цвет лица, заставляющий вспомнить румяное яблоко. «Отлично», – откликнулась она, и ее голос прозвучал так же тепло и ласково, как у ее спутницы. В блокноте, который она несла в руках, появилась соответствующая пометка.
Мики Морган, бессменная ведущая и звезда программы «Полдень с Морган» – флагмана двухчасовых новостей независимого телевидения, прямиком направилась к креслу, которое, судя по всему, давно уже стало ее привычным местом. Она села, откинула назад волосы медового цвета и, пока гримерша укутывала ее, бросила быстрый критический взгляд на свое отражение.
– Снова ты, Марла! – воскликнула Мики, ее голос и взгляд одинаково выражали восторг. – Слава богу. Я только и молилась, чтобы ты подольше оставалась за границей и не смогла увидеть, что они тут делают со мной в твое отсутствие. Я просто запрещаю тебе уезжать в отпуск! Марла улыбнулась:
– Ты опять несешь чушь, Мики.
– За это ей и платят, – сказала Бетси, присаживаясь на рабочий стол рядом с зеркалом.
– Все эти дни не могу найти никого, – процедила Мики, едва разжимая губы, поскольку Марла уже начала наносить на ее лицо жидкую основу для грима. – На правом виске собирается вскочить прыщ.
– Скоро месячные? – спросила Марла.
– Я думала, я единственная, кто чувствует их за километр, – протянула Бетси.
– Это все кожа. Эластичность с годами меняется, – голос Марлы звучал рассеянно, она уже полностью погрузилась в производимые операции.
– «Злоба дня», – сказала Мики. – Прочти еще раз, Бетси.
Она закрыла глаза, сосредоточиваясь, и Марла воспользовалась этим, чтобы заняться ее веками. Бетси заглянула в блокнот:
– «По последним сведениям уже второй молодой министр был заснят папарацци в чужой постели. И вот мы задаемся вопросом: «Что заставляет женщину мириться с положением любовницы?».
Далее следовали фамилии интервьюируемых, Мики внимательно слушала. Дойдя до конца, Бетси улыбнулась:
– А вот это тебе понравится: интервью с писателем, между прочим, твоя любимица Дориен Симмондс. Профессиональная любовница рассуждает о том, что быть любовницей не только приятно, но и полезно. Любовницы приносят пользу, служа обществу – всем этим псевдоженам, от которых требуют выполнения супружеского долга, когда секс с мужем им давно осточертел. Мики прыснула:
– Здорово. Старушка Дориен, как всегда, великолепна. Как ты думаешь, есть на свете что-нибудь, из чего Дориен не смогла бы состряпать книгу?
– Она просто завидует, – заметила Марла. – Дай губы, Мики, пожалуйста.
– Завидует? – переспросила Бетси, не проявляя, впрочем, особого интереса.
– Если бы у Дориен Симмондс был такой муж, как у Мики, она не переметнулась бы в стан любовниц, – убежденно сказала Марла. – Она просто глупая корова, лопающаяся от зависти, что ей никогда не заарканить такого, как Джеко. А кто бы на ее месте не лопался от зависти?
– М-м-м-м, – промурлыкала Мики.
– М-м-м-м, – в тон ей отозвалась Бетси.
За долгие годы машина радио и телевидения вбила в национальное самосознание пару Мики Морган – Джеко Вэнс так же прочно, как рыбу с чипсами или Леннона с Маккартни. Звездная пара побила все рекорды, невозможно было и подумать, что они могут расстаться. Даже ведущие колонок светской хроники, питающиеся слухами, отчаялись разнюхать что-нибудь, способное их опорочить.
По странному совпадению, именно боязнь газетных сплетен свела их когда-то вместе. Встреча с Бетси перевернула жизнь Мики, как раз когда ее карьера телезвезды начала набирать обороты. Взлететь сразу так высоко и так быстро, как Мики, означало собрать неплохую коллекцию врагов, начиная от простых завистников и кончая соперниками, вынужденными уступить ей место под прожекторами – место, которое они по праву считали своим. Имея мало надежды побить Мики в профессиональном плане, они обратили пристальное внимание на ее личную жизнь. Тогда, в начале восьмидесятых, люди еще не додумались до того, что лесбиянские наклонности у женщины – это высший шик. Для женщины даже больше, чем для мужчины, однополая любовь тогда означала кратчайший путь на биржу труда. Через несколько месяцев после того как, влюбившись в Бетси, Мики изменила своей заботе о безупречной репутации, она на собственной шкуре поняла, что чувствует загнанный зверь.
Принятое ею неожиданное решение оказалось на редкость удачным. Благодарить за это Мики нужно было Джеко. И тогда, и до сих пор она была совершенно счастлива, что нашла его.
Подумав так, она одобрительно взглянула на себя в зеркало.
Просто блеск.
Тони Хилл обвел взглядом комнату, где сидела тщательно подобранная команда, и внезапно ощутил прилив жалости. Они воображают, что входят в этот суровый мир с открытыми глазами. Ни один коп на свете не согласился бы признать себя некомпетентным. Слишком суровую школу они прошли. Везде побывали и все повидали. Нахлебались блевотины пополам с дерьмом. И вот теперь Тони предстояло рассказать десятку копов, уже сейчас считавших, что они все знают, о чудовищных кошмарах, которые не дадут им спать по ночам и научат молиться. Не о прощении, а об исцелении. Он отлично понимал, что, подавая заявление, ни один из них не делал свой выбор осознанно.
Ни один – кроме, может быть, Пола Бишопа. Когда министерство внутренних дел дало зеленый свет проекту, Тони использовал все разрешенные и даже пару запрещенных приемов, чтобы убедить министерское начальство поставить во главе подразделения того из полицейских, кто полностью понимал серьезность предстоящей задачи.
Он козырял именем Пола Бишопа перед чиновниками министерства, как размахивают морковкой перед мордой упирающегося осла, не забывая напоминать им про то, как замечательно Пол держался перед камерами. Но все было напрасно, пока ему не пришло в голову заметить вскользь, что лондонские проститутки и те, можно сказать, уважают человека, руководившего поимкой извергов, которых они окрестили Вагонным Насильником и Убийцей из Подземки. После этих расследований у Тони не оставалось сомнений, что Пол точно представляет себе, какие кошмары ждут его впереди.
С другой стороны, никакая другая работа не обещала такой награды. Если дело выгорит и их усилия увенчаются успехом, полицейским суждено пережить восторг, им прежде неведомый. Какое захватывающее чувство: знать, что благодаря твоим стараниям одним убийцей стало меньше. Еще приятнее думать о том, сколько жизней ты, может быть, спаc – тем, что направил луч света на правильную тропу, показав своим товарищам, куда двигаться. Это чувство ликования ни с чем нельзя сравнить, даже если радость омрачена знанием об уже совершенных убийствах. Так или иначе, но об этом тоже стоило упомянуть.
Сейчас говорил Пол Бишоп, приветствуя всех на их новой работе и рассказывая о новой программе занятий, которую они с Тони набросали в общих чертах.
– Мы собираемся провести вас через процесс создания психологического портрета преступника, преподав вам азы, чтобы дальше вы уже сами могли совершенствовать свое умение, – заявил он.
Имелся в виду краткий курс психологии – неизбежно поверхностный, но дающий основу. Если они не ошиблись в выборе, их ученики должны сами выбрать себе направление, пополняя знания чтением, учась у других специалистов и совершенствуясь в тех областях, которые их заинтересуют.
Тони рассматривал новых коллег, переводя взгляд с одного лица на другое. Все прошли специальную подготовку, все, кроме одного, выпускники академии. Один сержант и пять констеблей, двое из них – женщины. Заинтересованные взгляды, раскрытые тетради, ручки наготове. Эти ребята далеко не дураки. Они понимают, что если их работа, если идея подразделения будет признана успешной, то они на гребне этого успеха быстро сумеют подняться по служебной лестнице.
Он неотрывно вглядывался в их лица. Но часть его существа, несомненно, хотела бы, чтобы Кэрол Джордан сейчас находилась здесь, щедро делясь своей проницательностью, рассеивая унылый мрак неожиданным фейерверком искрометного юмора. Но разумом он ясно понимал, что сложностей и так будет больше чем достаточно и лишние ни к чему.
Если бы ему предложили пари, что кто-то из них окажется звездочкой, которая заставит его забыть о талантах Кэрол, он поставил бы вон на ту, чьи глаза полыхают холодным огнем. Шэрон Боумен. Убьет, не задумываясь, если будет надо. Как и все лучшие следопыты.
Как и он в свое время.
Тони отогнал навязчивую мысль и принялся сосредоточенно слушать Пола, поджидая его знака. Когда Пол кивнул, Тони моментально подхватил.
– На обучение сотрудников психологическому портрету ФБР дает два года, – сказал он, откидываясь на спинку стула и придавая себе нарочито спокойный и непринужденный вид. – У нас на это смотрят иначе, – в голосе прозвучал оттенок иронии. – Через шесть недель каждый из вас получит первое задание. А уже через три месяца министерство внутренних дел ждет, чтобы мы заработали на полную катушку. До тех пор вы должны перелопатить гору теории, изучить кипу длиннющих сводок, в совершенстве освоить компьютерные программы, которые мы написали специально для наших занятий, и научиться понимать, почему те или иные из нас, как говорим мы, профессионалы, облажались. – Он неожиданно усмехнулся их непоколебимой серьезности. – Есть вопросы?
– Еще не поздно забрать заявление? – В притягательных глазах Боумен проскочила искра юмора, хотя тон ее был совершенно серьезен.
– Отпускают только тех, кто предъявит справку от патологоанатома, – мрачная шутка донеслась с той стороны, где сидел Саймон Макнил.
Выпускник факультета психологии в Глазго, четыре года в полиции Стрэтклайда, беззвучно повторил Тони, лишний раз проверяя, может ли он сразу, без особого труда вызвать в памяти имя и основные пункты биографии.
– Точно, – сказал он.
– А как насчет безумия? – спросил другой голос.
– Безумие – слишком большое преимущество в нашей профессии, чтобы позволить безумному ускользнуть от нас, – отозвался Тони. – Я рад, что мы заговорили об этом, спасибо, Шэрон. Теперь мне легче перейти к тому, с чего я хотел сегодня начать.
Его взгляд сосредоточивался то на одном лице, то на другом, пока все не приняли одинаково серьезного выражения. Как человек, привыкший думать, что любая личность и поведение поддаются влиянию, он не должен был бы удивляться тому, насколько легко ему манипулировать ими, но все равно удивился. Если работа пойдет как должно, то через пару месяцев это станет уже гораздо труднее.
Когда они успокоились, пытаясь сосредоточиться, он вдруг вытряхнул перед собой на столик, прикрепленный к ручке кресла, собранные в папку газетные вырезки – и тут же словно забыл о них.
– Одиночество, – сказал он. – Отчуждение. С этим примириться труднее всего. Человек – существо общественное. Все мы – стадные животные. Мы охотимся группой и так же веселимся. Лишите человека возможности общаться с себе подобными, и поведение его искажается. В ближайшие месяцы и годы вам предстоит многое узнать об этом. – Теперь он уже полностью завладел их вниманием. Самое время нанести последний удар. – Я сейчас говорю не о серийных убийцах. Я говорю о вас. Все вы, здесь присутствующие, – инспектора полиции с изрядным опытом. Вы преуспели в избранной профессии, в полиции вы на своем месте, вы заставили систему работать на себя. Поэтому-то вы здесь. Вы привыкли к командной работе, дружеская поддержка, чувство локтя для вас – в порядке вещей. Когда что-то получается, у вас всегда есть друзья, готовые с вами обмыть победу. Если же дело не клеится, те же ребята придут к вам посочувствовать. Чем-то это напоминает семью, с той только разницей, что тут нет ни старшего брата, который все время дразнится, ни тетушки, каждый раз спрашивающей, когда же ты наконец женишься.
Он отметил кивки и гримасы, выражавшие согласие. Как он и ожидал, отклик был скорее со стороны мужчин, чем женщин.
На секунду он замолчал, потом подался вперед:
– Считайте, что сейчас вы коллективно осиротели. Ваши родные умерли, и вы никогда, никогда больше не вернетесь домой. Вот единственный дом, какой есть у вас, вот ваша семья.
Теперь они были целиком в его власти, он держал их в тисках почище любого триллера. Правая бровь крошки Боумен удивленно поднялась, в остальном, если не считать этого движения, все они словно окаменели.
– У лучших в нашем деле, пожалуй, больше общего с серийными убийцами, чем с прочими представителями человеческой породы. Потому что серийным убийцам приходится делать ту же работу, и делать хорошо. Убийца тоже создает психологический портрет жертвы. Ему нужно научиться, пройдя по торговым улицам, где полно людей, и смотря по сторонам, выбрать того единственного человека, который сгодится ему в качестве жертвы. Стоит остановить выбор не на том – и все, привет. Он не больше нашего может позволить себе ошибиться. Как и мы, он сознательно отсеивает негодных, руководствуясь своей системой критериев, и постепенно, если он мастер, это превращается в инстинкт, начинает получаться у него само собой. Вот какого уровня я хочу, чтобы вы все достигли.
На миг непоколебимое самообладание изменило ему, и перед глазами, тесня друг друга и не встречая больше сопротивления, встали призраки прошлого. Он – лучший, теперь он знал это наверняка. Но за такое открытие ему пришлось заплатить дорогую цену. Мысль, что скоро, возможно, ему снова придется платить по этому счету, удавалось прогнать, пока он оставался трезвым. Неудивительно, что почти весь последний год Тони крайне редко притрагивался к спиртному.
Пытаясь взять себя в руки, Тони откашлялся и выпрямился в кресле.
– Очень скоро ваша жизнь начнет меняться. Ваши приоритеты закачаются и рухнут, как Лос-Анджелес во время землетрясения. Поверьте, если вы проводите дни и ночи, ставя себя на место преступника и пытаясь проникнуть в ум, запрограммированный убивать до тех пор, пока это не остановят смерть или тюремное заключение, многое, что вы привыкли считать важным, вдруг покажется вам сущей ерундой. Трудно волноваться по поводу роста безработицы, наблюдая за действиями человека, который за последние полгода вычеркнул из списка живых больше людей, чем это сделало правительство.
Его циничная усмешка подала присутствующим знак расслабиться.
– Люди, никогда не делавшие такой работы, понятия не имеют, на что это похоже. Изо дня в день пересматривать вещественные доказательства, рыться в них в поисках малейшей зацепки, ускользавшей от вас раз сто или больше. Чувствуя себя совершенно беспомощным, наблюдать, как на ваших глазах рушатся все многообещающие планы и построения. Вы готовы душу вытрясти из свидетеля, видевшего убийцу, но ничего не запомнившего, ведь никто заранее не предупредил его, что один из тех, кто однажды вечером три месяца назад наполнял бак на его бензоколонке, – маньяк. Или какой-нибудь коллега-инспектор, ни в грош не ставящий вашу работу, вдруг возомнит, что нет такой причины, по которой ваша жизнь должна меньше походить на ад, чем его собственная, и начнет направо и налево раздавать ваш номер телефона всем мужьям, женам, любовницам, детям, родителям, братьям и сестрам – всем тем, кто жаждет получить от вас хотя бы крупицу надежды. А если этого мало, то вдобавок на вас набрасываются журналисты. И тут маньяк убивает снова.
Леон Джексон, выбившийся из черного гетто в Ливерпуле, на стипендию закончивший Оксфорд и оттуда пришедший в полицию Большого Лондона, закурил. Щелчок его зажигалки послужил сигналом для двух других курильщиков, и они потянулись за своими сигаретами.
– Круто, – сказал Леон, закидывая руку на спинку своего стула.
Тони невольно стало жалко его. Чем труднее подъем, тем больнее падать.
– Круче некуда, – отозвался Тони. – Итак, вот что думают люди, которые смотрят на вас со стороны. А ваши прежние, сослуживцы? Теперь, когда вы будете встречаться с теми, с кем раньше работали, поверьте, они начнут замечать, что вы стали другим. Вы перестанете быть одним из них, и они начнут избегать вас, потому что с вами теперь что-то не так. Потом, когда вам поручат расследование и вы попадете в чужое для вас окружение, там обязательно найдутся люди, которым вы придетесь не по душе. Это неизбежно. – Он снова подался вперед, сгорбившись под порывом холодного ветра памяти. – И они не постесняются вам об этом сообщить.
В том, как Леон презрительно фыркнул, Тони ясно послышалось превосходство. Конечно, ведь он же черный, пронеслось в голове, а значит, наверняка воображает, что уже пережил достаточно и неприятием его не испугаешь. Чего он почти точно не понимает, так это что его боссам он был нужен лишь как пример успешной карьеры чернокожего. Они предъявляли его начальству, и можно ручаться, что все обиды и горести Леона были далеко не так серьезны, как ему представлялось.
– И не рассчитывайте, что начальство бросится вас покрывать, когда вы вляпаетесь в дерьмо, – продолжал Тони. – И не подумает. Они будут без ума от вас первые несколько дней, а потом, когда вы не сможете избавить их от головной боли, станут вас ненавидеть. В серийных убийствах чем дольше затягивается расследование, тем хуже. Другие же следователи будут избегать вас, потому что побоятся подхватить от вас заразную болезнь, именуемую неудачей. Истина, возможно, и была рядом, но вы ее просмотрели, а значит, пока это так, вы останетесь изгоями.
– Да, кстати, – как бы между прочим добавил он, – когда им наконец благодаря вашим усилиям удастся прижать сукина сына, они даже не позовут вас выпить.
Наступившая тишина была настолько пронзительной, что в ней стало слышно, как Леон затянулся сигаретой. Тони встал и откинул со лба непослушные черные волосы.
– Наверное, вы думаете, что я преувеличиваю. Поверьте, я лишь вскользь коснулся того, во что эта работа превратит вашу жизнь. Если теперь вам кажется, что это не для вас, если у вас появились сомнения насчет принятого решения, самое время уйти. Никто вас не упрекнет. Стесняться нечего, вы ни в чем не виноваты. Просто подойдите к командиру подразделения Бишопу. – Он взглянул на часы. – Перерыв, можете выпить кофе. Десять минут.
Он сложил бумаги в папку, старательно избегая смотреть на сотрудников, пока они гремели стульями и пробирались к дверям. Там, в самой большой из трех комнат, скрепя сердце выделенных для них полицейским управлением, традиционно скупым, когда речь шла о том, чтобы обеспечить чем-то собственных сотрудников, стоял автомат с кофе. Когда наконец он поднял глаза, возле двери, прислонившись к стене, стояла Шэз Боумен и ждала.
– Что, Шэрон, передумали? – спросил он.
– Терпеть не могу, когда ко мне обращаются «Шэрон», – вместо ответа заметила она. – Если люди ждут, что я откликнусь, то зовут меня Шэз. Я хотела сказать, что у нас не только психологов мешают с дерьмом. В том, о чем вы только что сказали, я не услышала ничего ужасного, ничего такого, с чем бы женщинам-полицейским не приходилось сталкиваться каждый день.
– Да, мне уже приходилось. – Мысли Тони со всей неотвратимостью снова вернулись к Кэрол Джордан. – В таком случае вам, девочки, и карты в руки.
Шэз усмехнулась и, довольная, отделилась от стены.
– Поживем – увидим, – сказала она, развернувшись и проскальзывая в дверь бесшумно и гибко, как дикая кошка.
Джеко Вэнс подался вперед, навалившись всей тяжестью на шаткий столик, и нахмурился. Перед ним лежал раскрытый ежедневник.
– Видишь, Билл? На воскресенье назначен марафон. В понедельник и вторник съемки, а во вторник вечером я должен присутствовать на открытии клуба в Линкольне. Кстати, ты ведь тоже там будешь?
Билл кивнул, и Джеко продолжал:
– До среды все забито, дел прорва, а мне еще нужно смотаться в Нортумберленд – сам вызвался. Просто не вижу, куда мы можем их втиснуть.
Со вздохом он откинулся на полосатую спинку неудобного дивана в студийном вагончике.
– В том-то и дело, Джеко, – спокойно отвечал его продюсер, наливая сливки в две чашки кофе, приготовлением которого он был занят в маленькой кухоньке рядом. Билл Ричи уже давно был продюсером «Встреч с Вэнсом» и потому прекрасно понимал всю бесполезность попыток влиять на решение своей телезвезды, коль скоро оно принято. Но сейчас давление сверху было настолько сильно, что он попробовал. – Этот документальный фильм и задуман, чтобы показать, как ты занят. Зритель должен увидеть: такой потрясный парень, ни минуты свободной, и даже он находит время для благотворительности. А получается, что не находит?
Он принес кофе и поставил на стол.
– Прости, Билл, ничего не выйдет. – Джеко взял свою чашку и поморщился: кофе был обжигающе горячим. Он поспешил поставить чашку на стол. – Когда нее у нас тут будет приличная кофеварка?
– По мне, так это нужно меньше всего, – отозвался Билл, глядя на него с шутливой строгостью. – Паршивый кофе – единственное гарантированное средство отвлечься, если с головой ушел в работу.
Джеко покорно склонил голову, признавая его правоту:
– Согласен. Но пока я никуда не ушел. Во-первых, я не хочу увеличивать число ребят, бегающих с камерами за мной по пятам, их и так слишком много. Во-вторых, я занимаюсь благотворительностью не для того, чтобы рассказывать об этом во время телевизионных марафонов. В-третьих, бедняги, у которых я бываю по вечерам, – неизлечимо больные люди, которым меньше всего нужно, чтобы в лицо им тыкали микрофоном. Если требуется, я с удовольствием сделаю для телемарафона что-нибудь еще, может быть, вместе с Мики. Но я не хочу эксплуатировать тех, с кем работаю, ради того, чтобы зрители, устыдившись, выложили еще тысчонку-другую. Билл развел руками, признавая свое поражение: