Страница:
Сейчас взгляды всех были устремлены на него, а он тщетно пытался выдать свое полное фиаско за простую рассеянность.
– Станет ли он… привязывать их и резать, или он…
– Или он хлещет их проволокой, – небрежно, как бы в помощь ему, подсказала Шэз.
– Вот именно, – тут же пришел в себя Тони. – Приятно, что у вас такое живое воображение, Шэз.
– Вполне по-женски, а? – со смехом подхватил Саймон.
Замечание это, казалось, слегка смутило Шэз. Не дав шутливому настроению развиться дальше, Тони продолжил:
– Итак, перед вами могут оказаться два трупа, физическое состояние которых сильно отличается. Но когда вы начнете рассматривать сценарий преступления, то добавочные детали, необязательные для совершения преступления, но необходимые преступнику для получения удовлетворения, совпадут. Это и будет почерк.
Он замолчал, уже полностью овладев собой, и огляделся по сторонам, проверяя, все ли успевают за ним записывать. На лице одного из мужчин было явное замешательство.
– Если взять совсем простой пример, представьте себе мелкого воришку. Допустим, есть парень, который таскает видеомагнитофоны. Охотится он только за видео, потому что у него есть знакомый скупщик, который хорошо ему платит. Он грабит стандартные дома, стоящие в ряду других таких же, проникая в дом через задний двор. Но потом в местной газетке он читает сообщение: полиция предупредила о человеке, ворующем видео, который проникает в дома через задний двор, и жители совместно с соседями организуют патрулирование. Тогда он оставляет в покое стандартные дома и переключается на дома довоенной постройки, попадая в них через окна холла на первом этаже. Он изменил свой modus operandi. Но по-прежнему крадет только видео. Это – его почерк.
Лицо, выражавшее сомнение, прояснилось. На этот раз слушатель понял. Довольный, Тони взял в руки кипу листов и разделил ее на шесть пачек поменьше.
– Так что, когда речь идет о серийном убийце, приходится учитывать многое, и этому нам предстоит научиться. Научиться видеть сходство и устанавливать связи, вместо того чтобы отрицать их, опираясь на различия.
Он снова встал и теперь прохаживался между их рабочими столами, готовясь перейти к самой важной части занятия.
– Кое-кто из старших полицейских чинов, а также некоторые специалисты-психологи высказали предположение, которое окружено большей секретностью, чем тайны масонской ложи, – произнес он, и внимание всех снова обратилось к нему. – Мы думаем, что в течение последних десяти лет в Великобритании могли действовать по крайней мере шесть нераскрытых маньяков-убийц. Среди них есть такие, на счету которых свыше десятка жертв. Из-за особенностей нашего дорожного сообщения и традиционного нежелания полиции делиться информацией никто до сих пор не занялся установлением этих ключевых связей. Теперь, когда существуем мы, это будет нашей работой – когда у нас будет время и укомплектованные штаты, чтобы этим заниматься.
Во время секундной паузы он отметил про себя недоуменно поднятые брови и удивленное мычание аудитории.
– Так что то, чем мы тут сейчас займемся, – всего лишь тренировка, – поспешил он объяснить. – Тридцать пропавших подростков. Это – реальные дела, отобранные из сводок десятка полицейских подразделений за последние семь лет. У вас есть неделя, чтобы поработать над этим материалом в свободное от занятий время. Потом я дам вам возможность поделиться своими соображениями насчет того, наблюдается ли в обстоятельствах этих дел сходство, достаточное, чтобы мы могли заподозрить тут работу маньяка.
Он протянул каждому по пачке фотокопий, дав пару минут, чтобы быстро их просмотреть.
– Должен еще раз сказать вам, что это задание – не более чем учебное упражнение, – предупредил он, идя назад к своему креслу. – Нет никаких оснований думать, что кто-то из этих мальчишек и девчонок был убит или похищен. Конечно, сейчас кого-то из них вполне может не оказаться в живых. Только связано это скорее всего с превратностями бродяжничества, а не с убийством. Общее, что их всех объединяет, – то, что родственники отзываются о них как о детях, у которых не было причин убегать из дома. Все в один голос заявляют, что дети были счастливы дома, что в семье у каждого из них не бывало крупных ссор, а в школе – серьезных проблем. Хотя у одного или двух подростков уже случались неприятности с полицией или социальными службами, это можно отнести к прошлому, никак не предшествовавшему побегу. И тем не менее, несмотря на все сказанное, никто из детей впоследствии так и не объявился дома. Что не отменяет предположения, что все они отправились в Лондон на поиски приключений.
Он глубоко вздохнул, повернувшись в сторону слушателей.
– Но за этим может скрываться и совсем другой сценарий. Если так, то наша работа будет состоять в том, чтобы его обнаружить.
Пламя воодушевления, как занимающийся пожар, стало разгораться в душе Шэз, и в этом пламени померкли вычитанные в газетах подробности недавнего близкого знакомства Тони с убийцей. Ей впервые представился шанс. Если и правда здесь орудовал неустановленный маньяк, она его найдет. Больше того, она встанет на защиту его жертв.
Преступники иногда попадаются по чистой случайности. Он это знал. Видел это по телевидению. Денниса Нильсена, убийцу пятнадцати молодых бродяг, удалось найти потому, что расчлененные тела засорили канализацию. Питер Сатклиф, Йоркширский Потрошитель, отправивший на тот свет тринадцать женщин, попался, потому что крал номерные знаки для своей машины. Тед Банди, некрофил, убийца более чем сорока молодых женщин, в конце концов был задержан за то, что проскочил мимо полицейской машины с выключенными фарами и превысив скорость. Все эти истории не пугали его, а только увеличивали заряд адреналина, который он неизменно получал от каждого из своих поджогов. Пусть мотивы у него другие, но риск почти так же велик. Его когда-то мягкие кожаные водительские перчатки заскорузли от постоянно увлажнявшего их пота. Около часа ночи он припарковал машину в месте, которое тщательно выбрал заранее. Он никогда не оставлял машину где придется, помня о бессоннице, частом недуге стариков, и привычке молодежи околачиваться на улице допоздна. Вместо этого он предпочитал стоянки возле больших супермаркетов, пустыри на задворках фабрик, площадки перед запиравшимися на ночь гаражами. Лучше всего подходили места, куда свозили подержанные машины; вряд ли кто-то обратит внимание, если посреди ночи на час или два там станет одной машиной больше. Кроме того, он никогда не брал с собой сумку с инструментами, понимая, что в ночное время такая сумка может показаться подозрительной. А так, если полицейский его и заметит, у него не будет оснований думать, что перед ним вор. И даже если помирающий от скуки коп и попросит его вывернуть карманы, то их содержимое вряд ли вызовет подозрения. Моточек бечевки, старая латунная зажигалка, початая пачка сигарет, покоробившийся коробок спичек, где завалялась всего пара штук, вчерашняя газета, швейцарский нож, скомканный носовой платок с пятнами масла, маленький, но мощный фонарик. Если за это арестовывать, в камерах свободного места не останется.
Он шел дорогой, которую заранее постарался как следует запомнить, прижимаясь к стенам домов, его спортивные туфли на плоской подошве бесшумно ступали по пустынным улицам. Через несколько минут показался узкий проулок, ведущий к задворкам фабричных корпусов, на которые он уже давно положил глаз. Раньше здесь помещалась канатная фабрика, но четыре кирпичных здания начала века впоследствии были переделаны под другие предприятия. Теперь там находилась автомастерская, соседствовавшая с мастерской по обивке мягкой мебели, напротив же помещалась фирма-поставщик водопроводных и канализационных труб и пекарня, где, если верить рекламе, выпекали печенье по рецептам, древним, как йоркширские мистерии. Он считал, что люди, готовые брать такие ни с чем не сообразные деньги за паршивый пакетик сухого печенья, заслуживают того, чтобы их предприятие исчезло с лица земли. Но для его целей здесь было явно недостаточно горючего материала.
Сегодня обивочная мастерская должна была вспыхнуть, как новогодний фейерверк.
Еще немного, и он насладится игрой желтых и малиновых языков пламени, словно остроконечные копья пронзающих столбы серо-коричневого дыма, поднимавшегося от пылающей материи, деревянных полов и перекрытий старого здания. Но сначала ему нужно пробраться внутрь.
Он уже все приготовил накануне, опустив в мусорный бак возле входа в мастерскую полиэтиленовый пакет. Теперь он его достал и извлек на свет божий затычку для раковины и тюбик суперклея. Он обошел здание снаружи, пока не оказался под окном уборной, где приклеил затычку к стеклу. Подождав пару минут, чтобы клей как следует схватился, он взялся обеими руками за цепочку, напряг мышцы и резко дернул. Стекло разбилось с легким звоном, осколки упали снаружи, в точности так, как если бы стекло лопнуло от жара. Он постучал несколько раз затычкой о стену, отколупывая осколки, пока на ней не остался лишь тонкий приставший к резине кружок. Это его не обеспокоило – никакому судебному эксперту в голову не придет рыться в куче разбитого стекла, считать осколки, проверяя, все ли на месте. Покончив с этим, он в считаные минуты уже был внутри. Как он знал, никакой сигнализации в здании не имелось.
Он достал фонарик, быстро пощелкал им, пытаясь понять, где находится. Потом углубился в коридор, шедший вдоль задней стены главного помещения. В конце, как он помнил, лежало несколько больших коробок с лоскутками, за бесценок покупаемых местными рукодельницами. Те, кто будет выяснять причины пожара, вряд ли усомнятся в том, что рабочие могли собраться здесь, чтобы потихоньку выкурить сигаретку-другую.
Сооружение запала заняло у него лишь несколько секунд. Первым делом он открыл зажигалку, смочил взятым из нее бензином ватку и протер веревку. Потом сунул ее конец в середину пучка из десятка сигарет, нетуго стянутых вместе резинкой. Шнур запала он протянул вдоль края ближайшей коробки и рядом пристроил пропитанный маслом носовой платок и скомканную газету. После чего поджег сигареты. Они должны были сгореть до половины, прежде чем вспыхнет веревка. Через какое-то время займутся коробки с материей. Но к тому времени, когда пожар заметят, уже ничто не сможет помешать ему разгореться. Будет тот еще огонек.
Он приберег это на закуску, зная, что пожар выйдет просто пальчики оближешь. Наслаждение, да и только.
Бетси посмотрела на часы. Еще десять минут. Потом она пойдет и прервет пирушку в компании Сьюзи Джозеф под предлогом несуществующей встречи, которая якобы назначена у Мики. Если Джеко захочет и дальше испытывать свои чары, на здоровье. Только она подозревала, что он скорее всего ухватится за этот предлог, чтобы исчезнуть. Накануне он отснял последний выпуск «Визитов Вэнса», так что наверняка отправится в одну из специализированных больниц, где он выполнял работу добровольного консультанта и подсобного рабочего – нести вахту благотворительности. Обычно он уходил в субботу где-то в середине дня, оставляя их с Мики одних, в тихом доме, проводить выходные без него.
– С одной стороны – Джеко, с другой – принцесса Уэльская. В наши дни стоит человеку заболеть неизлечимой болезнью, как покою не дадут, – сказала она вслух. – Мне еще повезло, – продолжала она, переходя от бюро к шкафу с картотекой, приводя в порядок письменный стол перед заслуженным уик-эндом, – не нужно в миллионный раз выслушивать авторизованную версию.
Она передразнила взволнованную, мелодраматическую интонацию Джеко:
– «Я лежал там, видя перед собой крушение своих надежд, в полной уверенности, что у меня не осталось ничего, ради чего стоило бы жить. Как вдруг, из самых глубин моей депрессии, передо мной возникло видение. – Рукой Бетси сделала в воздухе плавный жест, который так часто в ее присутствии проделывал Джеко своей здоровой рукой. – Само воплощенное очарование, клянусь вам. Там, у моей больничной койки, стояло то единственное существо, увидев которое, я впервые после постигшей меня катастрофы подумал, что жизнь, может быть, продолжается».
Это была сказка, почти никак не связанная с реальными событиями, о которых Бетси знала не понаслышке. Она прекрасно помнила первую встречу Мики с Джеко, но не потому, что их первое свидание было подобно столкновению двух звезд, узнавших друг в друге свое подобие, столкновению, от которого содрогнулась бы вселенная. Бетси помнилось нечто другое, и выглядело это другое гораздо менее романтично.
Тогда Мики в первый раз в жизни побывала в роли телерепортера главной вечерней программы новостей. На глазах у миллионов зрителей, жадно припавших к экранам телевизоров, она брала первое эксклюзивное интервью у Джеко Вэнса, героя самой животрепещущей человеческой трагедии в средствах массовой информации. Бетси дома одна смотрела выпуск, возбужденно потирая руки, в восторге оттого, что на ее любовницу устремлены десять миллионов пар глаз одновременно.
Эйфории не было суждено продлиться долго. Они праздновали вместе, в мерцающем свете экрана, вновь проигрывая запись, когда их веселье прервал телефонный звонок. Бетси сняла трубку и ответила звенящим от счастья голосом. Когда неизвестный журналист приветствовал ее как подружку Мики, вся радость Бетси мгновенно испарилась. Несмотря на суровую отповедь, которую вне себя от ярости она дала мерзавцу, несмотря на все презрение и насмешки, которыми наградила его Мики, обе женщины прекрасно понимали, что их отношения грозят вылиться в отвратительнейший из скандалов, когда-либо раскрученных бульварной прессой.
Кампания против подлых приемов продажных писак, которую после этого развернула Мики, была так же тщательно спланирована и решительно воплощена, как и все ее предыдущие карьерные ходы. Каждый вечер две пары штор задергивались в двух отдельных спальнях и за ними включался свет. Потом лампы по очереди гасли; та, что горела в пустой комнате, была поставлена на таймер, который Бетси ставила всякий раз на другое время. Каждое утро шторы в разное время раздвигались, причем той же парой рук, которые накануне задернули их.
Обнимались они теперь только за плотно задвинутыми шторами, в стороне от окна, или в коридоре, куда снаружи не мог проникнуть посторонний взгляд. Выходя одновременно из дома, они прощались на нижних ступеньках лестницы и махали друг другу рукой, избегая даже случайных прикосновений.
Лишив предполагаемых наблюдателей пищи, большинство людей почувствовали бы себя в безопасности. Но Мики сочла за лучшее проявить инициативу. Если газетам нужен сюжет, то пусть ие сомневаются – они его получат. Только нужно сделать его более впечатляющим, более достоверным и более романтическим, чем тот, который, как они думают, у них уже есть. Она слишком дорожила Бетси, чтобы рисковать душевным покоем своей возлюбленной и их отношениями.
Наутро после знаменательного звонка у Мики выдался свободный час. Она поехала в больницу, где после аварии лежал Джеко, и обаянием проложила себе путь через кордоны медсестер. Ей показалось, что Джеко было приятно снова ее увидеть, и не только потому, что в качестве подарка она захватила с собой миниатюрный радиоприемник, работавший на средних и длинных волнах, в комплекте с наушниками. Хотя ему продолжали давать сильные обезболивающие, он живо и с радостью откликался на все, что хоть как-то развеивало беспросветную скуку пребывания в отдельном боксе. Она провела с ним полчаса, болтая обо всем на свете, кроме пережитого им несчастного случая и ампутации, потом ушла, наклонившись и запечатлев у него на лбу дружеский поцелуй. Проделать все это оказалось вовсе нетрудно. К ее удивлению, она чувствовала к Джеко симпатию. Он не был тем наглым мачо, которого она ожидала встретить, памятуя о своем прежнем опыте общения с парнями – героями спорта. И еще кое-что особенно ее удивляло: он не был поглощен жалостью к себе. Может быть, когда Мики только стала навещать его, это и был с ее стороны чисто эгоистический интерес, но очень скоро она втянулась, сначала почувствовав уважение к его стоицизму, а потом неожиданно начав испытывать непонятное удовольствие от общения с ним. Возможно, его больше интересовала не она, а он сам, но ему по крайней мере удавалось быть остроумным и не давать ей скучать. Спустя пять дней и четыре ее визита, Джеко задал вопрос, которого она ждала:
– Зачем вы меня навещаете? Мики пожала плечами:
– А если вы мне просто нравитесь?
Брови Джеко поползли вверх и тут же снова опустились. Он как будто говорил: «Этого недостаточно».
Она вздохнула, ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы выдержать его испытующий взгляд.
– Моя беда – это слишком живое воображение. И я хорошо знаю, что такое стремление к успеху. Я всю жизнь подметки рвала, чтобы оказаться там, где я есть. Иногда мне приходилось идти на жертвы, иногда я вынуждена была поступать с людьми так, как при других обстоятельствах постеснялась бы. Но для меня это главное в жизни – подняться туда, куда мне хочется. И теперь могу представить себе, что бы я чувствовала, если бы по независящему от меня стечению обстоятельств лишилась своей цели. Мне кажется, то, что я испытываю к вам, правильнее всего назвать сочувствием.
– В каком смысле? – спросил он, и на его лице нельзя было ничего прочесть.
– Может быть, сочувствие без примеси жалости? Он кивнул, как будто на что-то подобное и рассчитывал:
– Медсестра думает, что вы в меня влюбились. Я понимал, что это не так.
Мики пожала плечами. Пока все шло гораздо лучше, чем она могла предположить.
– Не разочаровывайте ее. Люди не доверяют поступкам, которых не понимают.
– Как вы правы, – сказал он, и в его голосе ей впервые послышалась горечь, хотя причин испытывать горечь у него было предостаточно. – Но понимать что-то не всегда значит быть готовым это принять.
За его словами крылось нечто большее, гораздо большее. Но Мики и сама прекрасно знала, когда ей пора уходить. У нее еще будет возможность снова завести этот разговор. В тот раз, уходя, она постаралась, чтобы медсестра обязательно увидела, как она целует его на прощание. Если она хочет, чтобы в эту историю поверили, информация должна просочиться, а не появиться в теленовостях. А из своего журналистского опыта она знала, что слухи по больнице распространяются быстрее, чем грипп. Понадобится всего лишь одна передаточная инстанция, чтобы сделать эту историю достоянием широкой общественности.
Когда она снова приехала к нему неделю спустя, Джеко держался отчужденно. Мики чувствовала, что он еле справляется с собой, но не была уверена в том, что понимает его чувства. Через какое-то время, устав поддерживать скорее монолог, чем разговор, она спросила:
– Может быть, поделитесь со мной, или хотите, чтобы давление поднялось еще выше и вас хватил удар?
В первый раз в тот день он взглянул ей прямо в лицо. В первое мгновение ей показалось, что у него поднялась температура, но потом она поняла, что это была ярость – настолько сильная, что ей было непонятно, как он только сдерживается. Им владела такая злость, что он едва мог говорить. Она поняла это, видя, с каким трудом он подыскивает слова. Наконец усилием воли он овладел собой.
– Это все моя так называемая невеста, будь она неладна! – злобно прорычал он.
– Джилли? – Мики надеялась, что не перепутала имя. Как-то раз, когда Мики уже уходила, они столкнулись в дверях палаты. Мики девушка запомнилась как тоненькая, темноволосая красотка, чувственная и чуть-чуть вульгарная.
– Сука, дрянь, – прошипел он, жилы на его шее под загорелой кожей напряглись и стали похожи на веревки.
– Что случилось, Джеко?
Он зажмурился и сделал глубокий вдох. Широкая грудная клетка показалась еще шире, отчего стала заметнее асимметричность его прежде безупречного торса.
– Она бортанула меня, – наконец выдавил он, голос его был хриплым от ярости.
– Не может быть, – вырвалось у Мики. – Бедный Джеко!
Она протянула руку и кончиками пальцев дотронулась до его крепко сжатого кулака. Невероятно, но она почувствовала, как пульсирует кровь – с такой силой он стиснул пальцы. Такая чудовищная ярость, подумалось ей, и тем не менее он еще удерживается от того, чтобы утратить над собой власть.
– Говорит, что не может смириться с этим! – Короткий презрительный смешок его был похож на лай. – Кто не может смириться? Она? А для меня – что это значит для меня, это она понимает?
– Мне очень жаль, – сказала Мики первое, что пришло ей в голову.
– Я прочел это у нее на лице в первый же раз, как она явилась сюда после аварии. Нет, еще раньше. Когда она не захотела быть рядом в тот самый первый день. Ей понадобилось два дня, чтобы заставить себя поднять задницу и прийти в больницу.
Голос его звучал глухо и холодно. Слова падали как каменные глыбы.
– Когда она наконец пришла, то не могла даже смотреть в мою сторону. У нее на лице все было написано. Я вызывал у нее отвращение. Все, что она помнила, это чем я теперь уже никогда не буду.
Он вырвал свою руку и с силой ударил по кровати:
– Дура чертова!
Его глаза широко раскрылись, и он свирепо уставился на нее:
– И не лезьте ко мне. Не хватало мне еще одной идиотки, которая будет квохтать надо мной. Кретинка-медсестра и без того замучила меня своей фальшивой жизнерадостностью. Не надо!
Мики не дрогнула. Для этого она выдержала слишком много единоборств с редакторами теленовостей.
– Вам нужно научиться распознавать тех, кто исполнен к вам уважения, – в свою очередь рассердилась она. – Мне очень жаль, что Джилли не сумела вас понять и оценить, но вам крупно повезло, что вы узнали об этом сейчас, а не потом.
Он смотрел на нее с удивлением. Уже несколько лет единственным человеком, который, разговаривая с ним, проявлял какие-то другие чувства, кроме робкого почтения, был его тренер.
– Что? – прохрипел он, злость уступила в нем место растерянности.
Не обращая на него внимания, Мики продолжала:
– Сейчас вам нужно реши-ть, какую выгоду вы можете из этого извлечь.
– Что?
– Ведь то, что между вами произошло, не останется в секрете? Из того, что вы сказали, ясно, что сестра уже все знает. Значит, часам к пяти новость превратится в сенсацию для первой полосы. Если захотите, можете стать объектом всеобщей жалости – герой, брошенный его девушкой, потому что он перестал быть полноценным мужчиной. Симпатии всех будут на вашей стороне, и значительная часть добропорядочных английских телезрителей будет плевать в Джилли, встретившись с ней на улице.
Другой вариант: вы будете вознаграждены, став первым и поднявшись на вершину.
Рот у Джеко приоткрылся, но несколько секунд из него не вылетало ни слова. Наконец он произнес тем тихим голосом, который его товарищи по олимпийской сборной воспринимали как сигнал надеть бронежилеты:
– Дальше.
– Все зависит от вас. От того, хотите ли вы, чтобы люди видели в вас жертву или, наоборот, победителя.
В спокойном взгляде Мики он ощутил тот же вызов, что всегда таил для него стадион.
– А вы сами-то что бы выбрали, как думаете? – фыркнул он.
– Говорю тебе, парень, это – жуткая дыра. -Леон размахивал вилкой с насаженной на нее пакори из цыпленка. Широким жестом он охватил не только ресторан, но и большую часть йоркширского Вест-Рединга.
– Видно, что ты никогда в жизни не бывал в Гриноке, особенно в субботний вечер, – сухо откликнулся Саймон. – Честное слово, Леон, по сравнению с Гриноком Лидс – это просто мировая столица.
– Ничего столичного тут днем с огнем не найти, – не согласился Леон.
– Не все так плохо, – вмешалась Кэй, – покупки тут делать – одно удовольствие.
Шэз подумала, что Кэй вошла в роль миротворца и даже за стенами класса непременно бросается всех мирить. И при этом вечно так же сглаживает острые углы в разговоре, как привыкла приглаживать волосы.
Саймон деланно простонал:
– Кэй, прошу тебя, зачем тебе эта женская галиматья? Брось, солидаризируйся со мной хоть на этот вечер, и поговорим о несовместимости Лидса с боди-пирсингом.
Вместо ответа Кэй высунула язык.
– Если ты не оставишь Кэй в покое, мы, женщины, можем всерьез решить сделать пирсинг самой драгоценной части твоего тела при помощи этой вот бутылки пива. – Шэз, мило улыбаясь, демонстративно взвесила на ладони свой «кингфишер».
Саймон поднял вверх руки:
– Все, все. Я обещаю себя хорошо вести, только не бейте меня чапати.
На минуту установилась тишина, в которой четверо полицейских приступили к первому блюду. Поедать карри вечером в субботу у четверки вошло в обычай, в то время как двое других предпочитали отправляться домой и ощущать себя в привычной обстановке, нежели осваиваться в новой. Когда Саймон впервые предложил ей это, Шэз сомневалась. Она не знала, хочет ли так тесно сходиться со своими коллегами. Но Саймон умел уговорить, а командир Бишоп также проявлял настойчивость, и ей не хотелось попасть к нему на заметку как человек некомпанейский. Одним словом, она согласилась и, к своему удивлению, даже получила удовольствие, хотя и ушла раньше – еще до того, как все отправились в ночной клуб. Сейчас, по прошествии трех недель, Шэз вдруг обнаружила, что ждет их очередной субботы, и дело здесь не только в еде.
– Станет ли он… привязывать их и резать, или он…
– Или он хлещет их проволокой, – небрежно, как бы в помощь ему, подсказала Шэз.
– Вот именно, – тут же пришел в себя Тони. – Приятно, что у вас такое живое воображение, Шэз.
– Вполне по-женски, а? – со смехом подхватил Саймон.
Замечание это, казалось, слегка смутило Шэз. Не дав шутливому настроению развиться дальше, Тони продолжил:
– Итак, перед вами могут оказаться два трупа, физическое состояние которых сильно отличается. Но когда вы начнете рассматривать сценарий преступления, то добавочные детали, необязательные для совершения преступления, но необходимые преступнику для получения удовлетворения, совпадут. Это и будет почерк.
Он замолчал, уже полностью овладев собой, и огляделся по сторонам, проверяя, все ли успевают за ним записывать. На лице одного из мужчин было явное замешательство.
– Если взять совсем простой пример, представьте себе мелкого воришку. Допустим, есть парень, который таскает видеомагнитофоны. Охотится он только за видео, потому что у него есть знакомый скупщик, который хорошо ему платит. Он грабит стандартные дома, стоящие в ряду других таких же, проникая в дом через задний двор. Но потом в местной газетке он читает сообщение: полиция предупредила о человеке, ворующем видео, который проникает в дома через задний двор, и жители совместно с соседями организуют патрулирование. Тогда он оставляет в покое стандартные дома и переключается на дома довоенной постройки, попадая в них через окна холла на первом этаже. Он изменил свой modus operandi. Но по-прежнему крадет только видео. Это – его почерк.
Лицо, выражавшее сомнение, прояснилось. На этот раз слушатель понял. Довольный, Тони взял в руки кипу листов и разделил ее на шесть пачек поменьше.
– Так что, когда речь идет о серийном убийце, приходится учитывать многое, и этому нам предстоит научиться. Научиться видеть сходство и устанавливать связи, вместо того чтобы отрицать их, опираясь на различия.
Он снова встал и теперь прохаживался между их рабочими столами, готовясь перейти к самой важной части занятия.
– Кое-кто из старших полицейских чинов, а также некоторые специалисты-психологи высказали предположение, которое окружено большей секретностью, чем тайны масонской ложи, – произнес он, и внимание всех снова обратилось к нему. – Мы думаем, что в течение последних десяти лет в Великобритании могли действовать по крайней мере шесть нераскрытых маньяков-убийц. Среди них есть такие, на счету которых свыше десятка жертв. Из-за особенностей нашего дорожного сообщения и традиционного нежелания полиции делиться информацией никто до сих пор не занялся установлением этих ключевых связей. Теперь, когда существуем мы, это будет нашей работой – когда у нас будет время и укомплектованные штаты, чтобы этим заниматься.
Во время секундной паузы он отметил про себя недоуменно поднятые брови и удивленное мычание аудитории.
– Так что то, чем мы тут сейчас займемся, – всего лишь тренировка, – поспешил он объяснить. – Тридцать пропавших подростков. Это – реальные дела, отобранные из сводок десятка полицейских подразделений за последние семь лет. У вас есть неделя, чтобы поработать над этим материалом в свободное от занятий время. Потом я дам вам возможность поделиться своими соображениями насчет того, наблюдается ли в обстоятельствах этих дел сходство, достаточное, чтобы мы могли заподозрить тут работу маньяка.
Он протянул каждому по пачке фотокопий, дав пару минут, чтобы быстро их просмотреть.
– Должен еще раз сказать вам, что это задание – не более чем учебное упражнение, – предупредил он, идя назад к своему креслу. – Нет никаких оснований думать, что кто-то из этих мальчишек и девчонок был убит или похищен. Конечно, сейчас кого-то из них вполне может не оказаться в живых. Только связано это скорее всего с превратностями бродяжничества, а не с убийством. Общее, что их всех объединяет, – то, что родственники отзываются о них как о детях, у которых не было причин убегать из дома. Все в один голос заявляют, что дети были счастливы дома, что в семье у каждого из них не бывало крупных ссор, а в школе – серьезных проблем. Хотя у одного или двух подростков уже случались неприятности с полицией или социальными службами, это можно отнести к прошлому, никак не предшествовавшему побегу. И тем не менее, несмотря на все сказанное, никто из детей впоследствии так и не объявился дома. Что не отменяет предположения, что все они отправились в Лондон на поиски приключений.
Он глубоко вздохнул, повернувшись в сторону слушателей.
– Но за этим может скрываться и совсем другой сценарий. Если так, то наша работа будет состоять в том, чтобы его обнаружить.
Пламя воодушевления, как занимающийся пожар, стало разгораться в душе Шэз, и в этом пламени померкли вычитанные в газетах подробности недавнего близкого знакомства Тони с убийцей. Ей впервые представился шанс. Если и правда здесь орудовал неустановленный маньяк, она его найдет. Больше того, она встанет на защиту его жертв.
Преступники иногда попадаются по чистой случайности. Он это знал. Видел это по телевидению. Денниса Нильсена, убийцу пятнадцати молодых бродяг, удалось найти потому, что расчлененные тела засорили канализацию. Питер Сатклиф, Йоркширский Потрошитель, отправивший на тот свет тринадцать женщин, попался, потому что крал номерные знаки для своей машины. Тед Банди, некрофил, убийца более чем сорока молодых женщин, в конце концов был задержан за то, что проскочил мимо полицейской машины с выключенными фарами и превысив скорость. Все эти истории не пугали его, а только увеличивали заряд адреналина, который он неизменно получал от каждого из своих поджогов. Пусть мотивы у него другие, но риск почти так же велик. Его когда-то мягкие кожаные водительские перчатки заскорузли от постоянно увлажнявшего их пота. Около часа ночи он припарковал машину в месте, которое тщательно выбрал заранее. Он никогда не оставлял машину где придется, помня о бессоннице, частом недуге стариков, и привычке молодежи околачиваться на улице допоздна. Вместо этого он предпочитал стоянки возле больших супермаркетов, пустыри на задворках фабрик, площадки перед запиравшимися на ночь гаражами. Лучше всего подходили места, куда свозили подержанные машины; вряд ли кто-то обратит внимание, если посреди ночи на час или два там станет одной машиной больше. Кроме того, он никогда не брал с собой сумку с инструментами, понимая, что в ночное время такая сумка может показаться подозрительной. А так, если полицейский его и заметит, у него не будет оснований думать, что перед ним вор. И даже если помирающий от скуки коп и попросит его вывернуть карманы, то их содержимое вряд ли вызовет подозрения. Моточек бечевки, старая латунная зажигалка, початая пачка сигарет, покоробившийся коробок спичек, где завалялась всего пара штук, вчерашняя газета, швейцарский нож, скомканный носовой платок с пятнами масла, маленький, но мощный фонарик. Если за это арестовывать, в камерах свободного места не останется.
Он шел дорогой, которую заранее постарался как следует запомнить, прижимаясь к стенам домов, его спортивные туфли на плоской подошве бесшумно ступали по пустынным улицам. Через несколько минут показался узкий проулок, ведущий к задворкам фабричных корпусов, на которые он уже давно положил глаз. Раньше здесь помещалась канатная фабрика, но четыре кирпичных здания начала века впоследствии были переделаны под другие предприятия. Теперь там находилась автомастерская, соседствовавшая с мастерской по обивке мягкой мебели, напротив же помещалась фирма-поставщик водопроводных и канализационных труб и пекарня, где, если верить рекламе, выпекали печенье по рецептам, древним, как йоркширские мистерии. Он считал, что люди, готовые брать такие ни с чем не сообразные деньги за паршивый пакетик сухого печенья, заслуживают того, чтобы их предприятие исчезло с лица земли. Но для его целей здесь было явно недостаточно горючего материала.
Сегодня обивочная мастерская должна была вспыхнуть, как новогодний фейерверк.
Еще немного, и он насладится игрой желтых и малиновых языков пламени, словно остроконечные копья пронзающих столбы серо-коричневого дыма, поднимавшегося от пылающей материи, деревянных полов и перекрытий старого здания. Но сначала ему нужно пробраться внутрь.
Он уже все приготовил накануне, опустив в мусорный бак возле входа в мастерскую полиэтиленовый пакет. Теперь он его достал и извлек на свет божий затычку для раковины и тюбик суперклея. Он обошел здание снаружи, пока не оказался под окном уборной, где приклеил затычку к стеклу. Подождав пару минут, чтобы клей как следует схватился, он взялся обеими руками за цепочку, напряг мышцы и резко дернул. Стекло разбилось с легким звоном, осколки упали снаружи, в точности так, как если бы стекло лопнуло от жара. Он постучал несколько раз затычкой о стену, отколупывая осколки, пока на ней не остался лишь тонкий приставший к резине кружок. Это его не обеспокоило – никакому судебному эксперту в голову не придет рыться в куче разбитого стекла, считать осколки, проверяя, все ли на месте. Покончив с этим, он в считаные минуты уже был внутри. Как он знал, никакой сигнализации в здании не имелось.
Он достал фонарик, быстро пощелкал им, пытаясь понять, где находится. Потом углубился в коридор, шедший вдоль задней стены главного помещения. В конце, как он помнил, лежало несколько больших коробок с лоскутками, за бесценок покупаемых местными рукодельницами. Те, кто будет выяснять причины пожара, вряд ли усомнятся в том, что рабочие могли собраться здесь, чтобы потихоньку выкурить сигаретку-другую.
Сооружение запала заняло у него лишь несколько секунд. Первым делом он открыл зажигалку, смочил взятым из нее бензином ватку и протер веревку. Потом сунул ее конец в середину пучка из десятка сигарет, нетуго стянутых вместе резинкой. Шнур запала он протянул вдоль края ближайшей коробки и рядом пристроил пропитанный маслом носовой платок и скомканную газету. После чего поджег сигареты. Они должны были сгореть до половины, прежде чем вспыхнет веревка. Через какое-то время займутся коробки с материей. Но к тому времени, когда пожар заметят, уже ничто не сможет помешать ему разгореться. Будет тот еще огонек.
Он приберег это на закуску, зная, что пожар выйдет просто пальчики оближешь. Наслаждение, да и только.
Бетси посмотрела на часы. Еще десять минут. Потом она пойдет и прервет пирушку в компании Сьюзи Джозеф под предлогом несуществующей встречи, которая якобы назначена у Мики. Если Джеко захочет и дальше испытывать свои чары, на здоровье. Только она подозревала, что он скорее всего ухватится за этот предлог, чтобы исчезнуть. Накануне он отснял последний выпуск «Визитов Вэнса», так что наверняка отправится в одну из специализированных больниц, где он выполнял работу добровольного консультанта и подсобного рабочего – нести вахту благотворительности. Обычно он уходил в субботу где-то в середине дня, оставляя их с Мики одних, в тихом доме, проводить выходные без него.
– С одной стороны – Джеко, с другой – принцесса Уэльская. В наши дни стоит человеку заболеть неизлечимой болезнью, как покою не дадут, – сказала она вслух. – Мне еще повезло, – продолжала она, переходя от бюро к шкафу с картотекой, приводя в порядок письменный стол перед заслуженным уик-эндом, – не нужно в миллионный раз выслушивать авторизованную версию.
Она передразнила взволнованную, мелодраматическую интонацию Джеко:
– «Я лежал там, видя перед собой крушение своих надежд, в полной уверенности, что у меня не осталось ничего, ради чего стоило бы жить. Как вдруг, из самых глубин моей депрессии, передо мной возникло видение. – Рукой Бетси сделала в воздухе плавный жест, который так часто в ее присутствии проделывал Джеко своей здоровой рукой. – Само воплощенное очарование, клянусь вам. Там, у моей больничной койки, стояло то единственное существо, увидев которое, я впервые после постигшей меня катастрофы подумал, что жизнь, может быть, продолжается».
Это была сказка, почти никак не связанная с реальными событиями, о которых Бетси знала не понаслышке. Она прекрасно помнила первую встречу Мики с Джеко, но не потому, что их первое свидание было подобно столкновению двух звезд, узнавших друг в друге свое подобие, столкновению, от которого содрогнулась бы вселенная. Бетси помнилось нечто другое, и выглядело это другое гораздо менее романтично.
Тогда Мики в первый раз в жизни побывала в роли телерепортера главной вечерней программы новостей. На глазах у миллионов зрителей, жадно припавших к экранам телевизоров, она брала первое эксклюзивное интервью у Джеко Вэнса, героя самой животрепещущей человеческой трагедии в средствах массовой информации. Бетси дома одна смотрела выпуск, возбужденно потирая руки, в восторге оттого, что на ее любовницу устремлены десять миллионов пар глаз одновременно.
Эйфории не было суждено продлиться долго. Они праздновали вместе, в мерцающем свете экрана, вновь проигрывая запись, когда их веселье прервал телефонный звонок. Бетси сняла трубку и ответила звенящим от счастья голосом. Когда неизвестный журналист приветствовал ее как подружку Мики, вся радость Бетси мгновенно испарилась. Несмотря на суровую отповедь, которую вне себя от ярости она дала мерзавцу, несмотря на все презрение и насмешки, которыми наградила его Мики, обе женщины прекрасно понимали, что их отношения грозят вылиться в отвратительнейший из скандалов, когда-либо раскрученных бульварной прессой.
Кампания против подлых приемов продажных писак, которую после этого развернула Мики, была так же тщательно спланирована и решительно воплощена, как и все ее предыдущие карьерные ходы. Каждый вечер две пары штор задергивались в двух отдельных спальнях и за ними включался свет. Потом лампы по очереди гасли; та, что горела в пустой комнате, была поставлена на таймер, который Бетси ставила всякий раз на другое время. Каждое утро шторы в разное время раздвигались, причем той же парой рук, которые накануне задернули их.
Обнимались они теперь только за плотно задвинутыми шторами, в стороне от окна, или в коридоре, куда снаружи не мог проникнуть посторонний взгляд. Выходя одновременно из дома, они прощались на нижних ступеньках лестницы и махали друг другу рукой, избегая даже случайных прикосновений.
Лишив предполагаемых наблюдателей пищи, большинство людей почувствовали бы себя в безопасности. Но Мики сочла за лучшее проявить инициативу. Если газетам нужен сюжет, то пусть ие сомневаются – они его получат. Только нужно сделать его более впечатляющим, более достоверным и более романтическим, чем тот, который, как они думают, у них уже есть. Она слишком дорожила Бетси, чтобы рисковать душевным покоем своей возлюбленной и их отношениями.
Наутро после знаменательного звонка у Мики выдался свободный час. Она поехала в больницу, где после аварии лежал Джеко, и обаянием проложила себе путь через кордоны медсестер. Ей показалось, что Джеко было приятно снова ее увидеть, и не только потому, что в качестве подарка она захватила с собой миниатюрный радиоприемник, работавший на средних и длинных волнах, в комплекте с наушниками. Хотя ему продолжали давать сильные обезболивающие, он живо и с радостью откликался на все, что хоть как-то развеивало беспросветную скуку пребывания в отдельном боксе. Она провела с ним полчаса, болтая обо всем на свете, кроме пережитого им несчастного случая и ампутации, потом ушла, наклонившись и запечатлев у него на лбу дружеский поцелуй. Проделать все это оказалось вовсе нетрудно. К ее удивлению, она чувствовала к Джеко симпатию. Он не был тем наглым мачо, которого она ожидала встретить, памятуя о своем прежнем опыте общения с парнями – героями спорта. И еще кое-что особенно ее удивляло: он не был поглощен жалостью к себе. Может быть, когда Мики только стала навещать его, это и был с ее стороны чисто эгоистический интерес, но очень скоро она втянулась, сначала почувствовав уважение к его стоицизму, а потом неожиданно начав испытывать непонятное удовольствие от общения с ним. Возможно, его больше интересовала не она, а он сам, но ему по крайней мере удавалось быть остроумным и не давать ей скучать. Спустя пять дней и четыре ее визита, Джеко задал вопрос, которого она ждала:
– Зачем вы меня навещаете? Мики пожала плечами:
– А если вы мне просто нравитесь?
Брови Джеко поползли вверх и тут же снова опустились. Он как будто говорил: «Этого недостаточно».
Она вздохнула, ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы выдержать его испытующий взгляд.
– Моя беда – это слишком живое воображение. И я хорошо знаю, что такое стремление к успеху. Я всю жизнь подметки рвала, чтобы оказаться там, где я есть. Иногда мне приходилось идти на жертвы, иногда я вынуждена была поступать с людьми так, как при других обстоятельствах постеснялась бы. Но для меня это главное в жизни – подняться туда, куда мне хочется. И теперь могу представить себе, что бы я чувствовала, если бы по независящему от меня стечению обстоятельств лишилась своей цели. Мне кажется, то, что я испытываю к вам, правильнее всего назвать сочувствием.
– В каком смысле? – спросил он, и на его лице нельзя было ничего прочесть.
– Может быть, сочувствие без примеси жалости? Он кивнул, как будто на что-то подобное и рассчитывал:
– Медсестра думает, что вы в меня влюбились. Я понимал, что это не так.
Мики пожала плечами. Пока все шло гораздо лучше, чем она могла предположить.
– Не разочаровывайте ее. Люди не доверяют поступкам, которых не понимают.
– Как вы правы, – сказал он, и в его голосе ей впервые послышалась горечь, хотя причин испытывать горечь у него было предостаточно. – Но понимать что-то не всегда значит быть готовым это принять.
За его словами крылось нечто большее, гораздо большее. Но Мики и сама прекрасно знала, когда ей пора уходить. У нее еще будет возможность снова завести этот разговор. В тот раз, уходя, она постаралась, чтобы медсестра обязательно увидела, как она целует его на прощание. Если она хочет, чтобы в эту историю поверили, информация должна просочиться, а не появиться в теленовостях. А из своего журналистского опыта она знала, что слухи по больнице распространяются быстрее, чем грипп. Понадобится всего лишь одна передаточная инстанция, чтобы сделать эту историю достоянием широкой общественности.
Когда она снова приехала к нему неделю спустя, Джеко держался отчужденно. Мики чувствовала, что он еле справляется с собой, но не была уверена в том, что понимает его чувства. Через какое-то время, устав поддерживать скорее монолог, чем разговор, она спросила:
– Может быть, поделитесь со мной, или хотите, чтобы давление поднялось еще выше и вас хватил удар?
В первый раз в тот день он взглянул ей прямо в лицо. В первое мгновение ей показалось, что у него поднялась температура, но потом она поняла, что это была ярость – настолько сильная, что ей было непонятно, как он только сдерживается. Им владела такая злость, что он едва мог говорить. Она поняла это, видя, с каким трудом он подыскивает слова. Наконец усилием воли он овладел собой.
– Это все моя так называемая невеста, будь она неладна! – злобно прорычал он.
– Джилли? – Мики надеялась, что не перепутала имя. Как-то раз, когда Мики уже уходила, они столкнулись в дверях палаты. Мики девушка запомнилась как тоненькая, темноволосая красотка, чувственная и чуть-чуть вульгарная.
– Сука, дрянь, – прошипел он, жилы на его шее под загорелой кожей напряглись и стали похожи на веревки.
– Что случилось, Джеко?
Он зажмурился и сделал глубокий вдох. Широкая грудная клетка показалась еще шире, отчего стала заметнее асимметричность его прежде безупречного торса.
– Она бортанула меня, – наконец выдавил он, голос его был хриплым от ярости.
– Не может быть, – вырвалось у Мики. – Бедный Джеко!
Она протянула руку и кончиками пальцев дотронулась до его крепко сжатого кулака. Невероятно, но она почувствовала, как пульсирует кровь – с такой силой он стиснул пальцы. Такая чудовищная ярость, подумалось ей, и тем не менее он еще удерживается от того, чтобы утратить над собой власть.
– Говорит, что не может смириться с этим! – Короткий презрительный смешок его был похож на лай. – Кто не может смириться? Она? А для меня – что это значит для меня, это она понимает?
– Мне очень жаль, – сказала Мики первое, что пришло ей в голову.
– Я прочел это у нее на лице в первый же раз, как она явилась сюда после аварии. Нет, еще раньше. Когда она не захотела быть рядом в тот самый первый день. Ей понадобилось два дня, чтобы заставить себя поднять задницу и прийти в больницу.
Голос его звучал глухо и холодно. Слова падали как каменные глыбы.
– Когда она наконец пришла, то не могла даже смотреть в мою сторону. У нее на лице все было написано. Я вызывал у нее отвращение. Все, что она помнила, это чем я теперь уже никогда не буду.
Он вырвал свою руку и с силой ударил по кровати:
– Дура чертова!
Его глаза широко раскрылись, и он свирепо уставился на нее:
– И не лезьте ко мне. Не хватало мне еще одной идиотки, которая будет квохтать надо мной. Кретинка-медсестра и без того замучила меня своей фальшивой жизнерадостностью. Не надо!
Мики не дрогнула. Для этого она выдержала слишком много единоборств с редакторами теленовостей.
– Вам нужно научиться распознавать тех, кто исполнен к вам уважения, – в свою очередь рассердилась она. – Мне очень жаль, что Джилли не сумела вас понять и оценить, но вам крупно повезло, что вы узнали об этом сейчас, а не потом.
Он смотрел на нее с удивлением. Уже несколько лет единственным человеком, который, разговаривая с ним, проявлял какие-то другие чувства, кроме робкого почтения, был его тренер.
– Что? – прохрипел он, злость уступила в нем место растерянности.
Не обращая на него внимания, Мики продолжала:
– Сейчас вам нужно реши-ть, какую выгоду вы можете из этого извлечь.
– Что?
– Ведь то, что между вами произошло, не останется в секрете? Из того, что вы сказали, ясно, что сестра уже все знает. Значит, часам к пяти новость превратится в сенсацию для первой полосы. Если захотите, можете стать объектом всеобщей жалости – герой, брошенный его девушкой, потому что он перестал быть полноценным мужчиной. Симпатии всех будут на вашей стороне, и значительная часть добропорядочных английских телезрителей будет плевать в Джилли, встретившись с ней на улице.
Другой вариант: вы будете вознаграждены, став первым и поднявшись на вершину.
Рот у Джеко приоткрылся, но несколько секунд из него не вылетало ни слова. Наконец он произнес тем тихим голосом, который его товарищи по олимпийской сборной воспринимали как сигнал надеть бронежилеты:
– Дальше.
– Все зависит от вас. От того, хотите ли вы, чтобы люди видели в вас жертву или, наоборот, победителя.
В спокойном взгляде Мики он ощутил тот же вызов, что всегда таил для него стадион.
– А вы сами-то что бы выбрали, как думаете? – фыркнул он.
– Говорю тебе, парень, это – жуткая дыра. -Леон размахивал вилкой с насаженной на нее пакори из цыпленка. Широким жестом он охватил не только ресторан, но и большую часть йоркширского Вест-Рединга.
– Видно, что ты никогда в жизни не бывал в Гриноке, особенно в субботний вечер, – сухо откликнулся Саймон. – Честное слово, Леон, по сравнению с Гриноком Лидс – это просто мировая столица.
– Ничего столичного тут днем с огнем не найти, – не согласился Леон.
– Не все так плохо, – вмешалась Кэй, – покупки тут делать – одно удовольствие.
Шэз подумала, что Кэй вошла в роль миротворца и даже за стенами класса непременно бросается всех мирить. И при этом вечно так же сглаживает острые углы в разговоре, как привыкла приглаживать волосы.
Саймон деланно простонал:
– Кэй, прошу тебя, зачем тебе эта женская галиматья? Брось, солидаризируйся со мной хоть на этот вечер, и поговорим о несовместимости Лидса с боди-пирсингом.
Вместо ответа Кэй высунула язык.
– Если ты не оставишь Кэй в покое, мы, женщины, можем всерьез решить сделать пирсинг самой драгоценной части твоего тела при помощи этой вот бутылки пива. – Шэз, мило улыбаясь, демонстративно взвесила на ладони свой «кингфишер».
Саймон поднял вверх руки:
– Все, все. Я обещаю себя хорошо вести, только не бейте меня чапати.
На минуту установилась тишина, в которой четверо полицейских приступили к первому блюду. Поедать карри вечером в субботу у четверки вошло в обычай, в то время как двое других предпочитали отправляться домой и ощущать себя в привычной обстановке, нежели осваиваться в новой. Когда Саймон впервые предложил ей это, Шэз сомневалась. Она не знала, хочет ли так тесно сходиться со своими коллегами. Но Саймон умел уговорить, а командир Бишоп также проявлял настойчивость, и ей не хотелось попасть к нему на заметку как человек некомпанейский. Одним словом, она согласилась и, к своему удивлению, даже получила удовольствие, хотя и ушла раньше – еще до того, как все отправились в ночной клуб. Сейчас, по прошествии трех недель, Шэз вдруг обнаружила, что ждет их очередной субботы, и дело здесь не только в еде.