находились снова у подножия сопки...
Необычное интервью
Шутка
Эта необыкновенная история случилась со мной несколько месяцев назад.
На днях поделился ею с редактором, но он, вопреки здравому смыслу, горячо
порекомендовал мне обратиться к его знакомому психиатру, лицу довольно
известному, часто выступающему с консультациями в нашей газете. Когда я
пришел по адресу, указанному в визитной карточке, то был весьма удивлен
неожиданно теплой встречей.
Доктор назвал меня по имени и отчеству, - видимо, редактор уже успел
позвонить ему, - провел в свой кабинет, вежливо усадил за столик с двумя
глубокими креслами и куда-то позвонил.
Пока он настойчиво расспрашивал, не было ли у меня в роду
душевнобольных, вошла молодая сестра в коротком, выше колен, белоснежном
накрахмаленном халате с двумя ароматными чашечками кофе. Пока я с
удовольствием разглядывал ее стройные загорелые ножки, в дверях встали два
дюжих санитара и, скрестив руки на груди, грозно поглядывали в мою сторону.
Сестра вышла. Доктор, повертев у меня перед глазами молоточком, сделал
два круговых движения руками. Затем по очереди оттянул пальцами хижине веки
обоих глаз, поочередно заглядывая в каждый в тщетной надежде что-либо там
увидеть и, удовлетворенно потерев руки, произнес:
- Что же, теперь я готов выслушать историю этого, как вы называете
"необычного интервью".
Я недоуменно пожал плечами, глядя на эти странные приготовления, и
подробно рассказал доктору о встрече с одним изобретателем.
Летом по заданию редакции я выехал в Харьков, откуда пришла жалоба на
местных руководителей, якобы не желающих внедрить в производство
"изобретение века".
Когда я позвонил в дверь по указанному на конверте адресу, мне открыл
бодрый старик лет семидесяти пяти в черной академической шапочке и шлепанцах
на босу ногу. Приоткрыв на цепочке входную дверь, он почему-то шепотом
спросил - кто я и откуда. Я, естественно, тоже шепотом, ответил, что из
газеты и протянул свое удостоверение. Старик долго изучал его, то и дело
вглядываясь в меня и сличая фотографию с оригиналом, затем вернул его
обратно.
Цепочка щелкнула; меня впустили в темную, заставленную шкафами с
книгами прихожую и провели в комнату; больше напоминающую лабораторию
средневековых алхимиков, чем жилище современного человека. Повсюду стояли
реторты и мензурки. На столе высилось нагромождение стеклянных пробирок,
колбочек, соединенных между собой змеевидно изогнутыми трубками и опутанными
разноцветными проводами. Все это сооружение кипело, булькало, издавало
непонятные звуки и стоны.
- Вот, - сказал старичок, указывая па стол, -- вот мое изобретение.
- Что это? - удивился я, глядя на стеклянно-резиновый хаос.
- Ну, что вы, отнюдь нет, это, так сказать, мое предприятие, а
производная вот, - и протянул мне на ладони малиновый маленький шарик.
- Видите эту пилюлю? Она стоит, по крайней мере, двух Нобелевских
премий. А мне никто не верит. До сих пор никто не собирается налаживать
производство этого беспрецедентного в истории средства.
- Какого средства, отчего? - я с недоумением уставился на старика.
- Как, разве вы не по моему письму?
- По вашему.
- Но вы хоть прочитали его?
- Прочел, но ничего не понял.
- Видите, вот видите! - обрадованно засуетился старик, - Все буквально
все мне отвечают одно и ;те же. И никто, никто не удосужился проверить.
- В чем все-таки дело? Объясните, наконец, - потеряв терпение, я
повысил голос. - Давайте скорее, у меня в кармане обратный билет на
восемнадцать тридцать.
- Ах так, уже обратный билет, - обиделся старик. - Вот она, тяга к
прогрессу и знаниям? Ну, раз вы так торопитесь, то я предлагаю проделать
небольшой эксперимент. Дайте-ка эту пилюлю любой собаке.
- Ну и что?
- Как что? Она будет говорить и ответит вам на любой вопрос.
- Что? - заорал я, - Вы издеваетесь надо мной!
- Ну, погодите, не горячитесь. Вы же ничего, буквально ничего не
теряете. Суньте пилюлю в конфетку и бросьте любой собаке. Она съест ее и
станет говорящей.
- А если она сдохнет? - подозрительно осведомился я. - Кто отвечать
будет?
- Я... За все отвечу я.
- Ладно, давайте сделаем так. Вы на моих глазах сами бросите эту пилюлю
любой собаке, на которую я вам укажу. А я попытаюсь с ней пообщаться.
- Идет, - согласился старик.
Выйдя на улицу, мы прошли в тесный переулок между домами. Там было
много "собачников". Они гордо прогуливали овчарок, водолазов, бульдогов со
свирепыми мордами.
"Да, - подумал я, - сунет старик пилюлю собаке, а она возьмет и слопает
меня вместе с редакционным магнитофоном и моими собственными фирменными
джинсами, недавно приобретенными в кооперативном магазине на всю зарплату
штатного сотрудника газеты. Пожалуй, рискованно".
-- А можно собаку поменьше выбрать?
-- Ради бога, любую, какую хотите!
И вдруг я увидел привязанного поводком к скамейке небольшого
коричневого пуделя. Хозяйка сидела на другом ее конце и о чем-то оживленно
беседовала с двумя женщинами.
Я посмотрел на собаку. Пудель как пудель.
- Ну, бросьте-ка вот этой, - сказал я.
Старик бросил конфету перед пуделем. Тот подошел, понюхал и, недовольно
помахивая своим шариком-хвостом, брезгливо фыркнув, отошел в сторону.
- Ну, что же вы? - нетерпеливо спросил я старика.
- Видите - не ест.
- А вы попробуйте поднести на ладони, может, с земли они не едят?
- И то дело! - обрадовался старик, вытащил из кармана шоколадную
конфету, разломил ее пополам, сунул туда свою злополучную пилюлю и протянул
пуделю ладонь.
Тот нехотя подошел, снова понюхал и слизнул коричневый комочек
шоколада.
- А теперь что делать?
- Как что? Задавать вопросы. А он будет отвечать. Вообще делайте все,
как полагается. По-моему, это называется взять интервью. Так вот и берите.
Я недоуменно хмыкнул, пожал плечами, невольно подумав: "Господи, когда
же этот сумасшедший старик от меня отвяжется", - и включив магнитофон,
подошел к собаке ближе.
- Простите за беспокойство, я из редакции, - пробормотал я, оглянувшись
по сторонам, не слышит ли кто-нибудь наш разговор, а то вызовут "скорую" да
и отправят в психиатрическую лечебницу.
Но никому до меня не было дела. Собаки важно прогуливали своих хозяев,
которые степенно беседовали между собой. А хозяйка пуделя по-прежнему что-то
горячо доказывала своим подругам.
К моему удивлению, пудель раскрыл пасть и человеческим голосом, путь
картавя, произнес:
- Слушаю вас, сэр.
Уже более почтительно, я нагнулся и шепотом попросил:
- Разрешите мне взять у вас интервью?
Далее я привел доктору стенографическую запись нашей беседы с пуделем.
Сам магнитофон вместе с кассетами у меня отобрали, когда при возвращении
домой, в поезде, я попытался взять интервью у двух обвешенных цепями молодых
людей, своих соседей по купе. Мне хотелось выяснить насколько их интеллект
выше собачьего. Но был не понят. Мне навесили под глаз "фонарь" и отобрали
магнитофон вместе с фирменными джинсами. При этом пригрозили, если я вякну,
то они меня на всякий случай выкинут из окошка. Вякать я не решился, а когда
они сошли с поезда, то сердобольная проводница одолжила мне свою старую
клетчатую юбку. Мне удалось под видом шотландца добраться до редакции без
происшествий.
Дальнейший текст стенограммы - интервью выглядит следующим образом. Я,
то есть журналист, в дальнейшем для краткости, себя буду обозначать буквой
"Ж", а своего собеседника - от начальной буквы его имени "Лакки" - "Л".
Ж. Обычно мы берем интервью у интересных, содержательных личностей. Мы
задаем вопросы, а нам отвечают, но возможности правдиво. Как вы смотрите на
такую форму собеседования? Ваше подлинное имя?
Л. Лакки-Нильс-Лорд-Джон III. В принципе я не возражаю.
Ж. Расскажите о вашем происхождении.
Л. Хотя лично у меня в настоящее время нет письменных подтверждений, но
я за своих предков абсолютно спокоен. Мои предки ведут свою родословную от
старинных ирландских пастушеских собак. Их шерсть была очень длинной и
никогда не лезла. Отсюда и пошло название породы "кудель" - "пудель". У
одного из ирландских королей была такая собака. Она верно служила ему всю
жизнь и даже спасла от смерти. С тех пор каждый ирландский король считал за
честь иметь у себя собаку такой породы. Отсюда и пошло название
"королевский". Что касается прямых предков, то я наследник одного из
знаменитых родов. Например, мой дед был лучшим производителем ФРГ, а бабушка
- чемпионка королевства Англии по экстерьеру. Отец в раннем детстве не
сошелся характером с родителями и вместе с одним из дипломатов был
интернирован в Советский Союз. Здесь он близко сошелся с коричневой сукой,
которая, к сожалению, не смогла подтвердить своей родовитости. И вот я, как
видите, несмотря на мой замечательный окрас и экстерьер, вынужден прозябать
в этом загроможденном домами пыльном городишке. Скученность населения
жуткая! Кругом автомобили, газонов нет, извините, но даже нет возможности
наедине побыть с самим собой. Кроме подобия сквера между домами в районе
моего постоянного места жительства, кругом каменные тротуары и мостовые. Но
пришлось смириться. Вот, как видите, так я живу, вернее, влачу жалкое
существование.
Ж. Что, у вас очень плохие жилищные условия?
Л. О чем вы спрашиваете? Какая-то жалкая однокомнатная конура. В ней
даже и кости не разомнешь как следует. От стены до стены не больше шести
метров, не говоря о прочих неудобствах. Даже горячей воды нет. Какая-то
колонка газовая или что-то в этом роде. I am sorry, я не уверен, что
правильно назвал это сооружение.
Ж. Недавно создали клуб "Фауна". Надо обратиться к общественности.
Разве можно держать животных в таких невыносимых условиях, особенно собак
вашей породы!
Л. Вот именно. В глубоком детстве по личному знакомству меня за чисто
символическую плату передали этим... Я сожалею, сэр, но вынужден назвать
вещи своими именами, - этим недоноскам. Правда, я их держу в руках. Они у
меня достаточно послушны, я их воспитываю, разумеется, по-своему. Начну, к
примеру, ничего не есть. Тут они как задергаются, забегают, заохают и
начинают вокруг меня танцевать. "Ах, сынуля, ах, маленький, ну съешь кусочек
сырого мясца, ну, печеночки, ну, хоть курочки". А я - ноль внимания, фунт
презрения. Они в панике начинают звонить докторам, лапать мой нос. Видите
ли, они проверяют насколько он холодный. Дался им мой нос! Ну, я их
несколько выдержу, затем сподоблюсь чем-нибудь закусить. Пары сырых
бифштексов мне достаточно для начала. Ну а они рады. Так и лезут со своими,
пардон, слюнявыми поцелуями.
Ж. Да, видать в семью вы попали неважную.
Л. Ну, что делать! Выбирать мне не приходилось. Зато я их несколько
дрессирую.
Ж. Вот это интересно. А каким образом?
Л. Ну, для начала я их вожу па поводке.
Ж. Как это?
Л. Видите ли, во дворе дома много беспородных и больших собак, здесь их
называют "надворными советниками", глядишь, какая-нибудь и укусить может. А
кожа у меня нежная. Таким образом, я взял за правило приносить им поводок,
прозрачно намекая, что нечего дремать, надевайте-ка этот ошейник и выхолите
на улицу. Хозяйка, естественно, выходит, я ее помотаю по кустам. Сам-то
ростом не удался, а хозяйка верзила, фунтов шести росту, да и хозяин такой
же. Так что эти беспородные, так называемые дворняги, меня стороной обходят.
Уж больно громоздки мои так называемые приемные родители. Вывел я как-то на
поводке свою mather, в кавычках, на улицу. А на нас. водолаз бросился. Глаза
горят, клыки огромные. Ну, я, как водится, к ней на руки запрыгнул и рявкнул
на это лохматое чудище. А мамуля как завопит тонким голосом, как завоет,
меня прижимает, не дает свободы. Тут люди сбежались, собаку оттаскивают. Я
ничего, смело сижу и лаю. Да, если бы она меня на руки не схватила, я б ему
показал, как бросаться на принцев голубой крови.
Ж. Что вы можете сказать об отдельных чертах вашего характера?
Например, о смелости, боевитости.
Л. Ну, этого мне не занимать.
Ж. Обычно представители клуба "Фауна" жалуются, что им приходится спать
под дверьми, на коврике.
Л. Ну, я своих выдрессировал. Скорее можно сказать, они у меня спят на
коврике. Правда, в кровать я их иногда пускаю. Мое любимое место - спать на
подушке. Mather приютится с краюшку, я ничего, не протестую. Пускай спит, не
жалко. Бывает жарко летом, я слезу с кровати, полежу у балконной двери, а
потом обратно в кровать. Mather только разоспится на моем месте. Ну, я ее
лапой по физиономии, по физиономии. Понимает, сразу освобождает место и в
свой уголок - прикорнет. А я, естественно, поперек подушки разлягусь. А она,
I am sorry, big pig, радуются моей сообразительности. Будит своего мужа и
говорит: "Смотри, как наш маленький спит на спине, лапки раскинул и всю
подушку занял". Тот встает и оба млеют от восторга, только спать мешают.
Затем тихонько, чтобы, не дай бог, меня не потревожить, она и примостится с
краюшку.
Ж. Многие представители клуба "Фауна" жалуются, что часто линяют. Как у
вас обстоит дело с решением этого вопроса?
Л. У меня-то нет проблем. Я вообще никогда не линяю. А вот father, тот
лезет хуже самой облезлой кошки. Боже мой, если бы вы только знали, как он
облезает! Нельзя даже лечь в приличную постель. Везде его черные волосы,
тьфу. Я на днях подошел к своей миске горло промочить, так он умудрился и
там насорить. Целых три волоса нашел. Чуть не подавился. Дал задание mather,
чтобы чаще мыла и стригла его. Обещала исправиться. Теперь приходится каждое
утро прежде чем пить, в чашку заглядывать. Не набросал ли этот облезлый тип
туда своих волос? И вообще, как вы понимаете, по теории относительности
господина Эйнштейна, три волоса на голове - это слишком мало, а найти их в
своей миске - это слишком много.
Ж- Считаете ли вы себя очень талантливым?
Л. Безусловно и очень. На днях по телевизионному экрану передача была.
Там какой-то музыкант, по моему мнению, достаточно известный, на фортепиано
заиграл Моцарта. Так во мне гены так заговорили, что я завыл, sorry запел.
Мои обезумели от радости. А как, спрашивается, петь, если мои приемные
родители не то что пианино в свою конуру занести не могут, в ней клавир-то
не поместится! А как бы я мог петь, как бы мог! А они заведут свой
магнитофон и кайфуют под бредовую современную музыку. А мне нужна классика.
Настоящая классика, Моцарт, Бах, на худой конец, Чайковский.
Ж. Так вы уверены в своем таланте?
Л. Разумеется, у меня абсолютный музыкальный слух и голос, дай бог
каждому.
Ж. Могли бы вы бросить профессию домашней собаки и заняться чем-нибудь
более серьезным? Допустим, служить на границе или в таможне, выискивая
наркотики.
Л. Пожалуй, нет. Я уже в некотором роде привык к своей относительно
спокойной жизни, если ее так можно назвать. Да и вроде моих шестифутовых
бросать жалко. В принципе, они люди безобидные. Пусть не дворяне,
простолюдины, но что делать? С интеллектом, правда, у них плоховато. Но
"Jedem das Seine" - "каждому свое".
Ж. Завидуете ли вы своим коллегам?
Л. Безусловно. Их, видите ли, и на выставки водят, и медали вручают. А
мои бездарные, с позволения сказать, родственники даже не могли мне
элементарную родословную оформить. Чтобы я хоть на людях мог показаться.
Одним словом, разве с такими неудачниками можно медаль получить... А вы
поглядите на меня. Какой окрас, какая фигура и оскал! Посмотрите-ка, какой
оскал, а прикус, а зубы, посмотрите, какие зубы и череп, один мой череп чего
стоит. По теории Ламброзо я - пес уникальный, причем исключительно арийской
породы. Да я бы все медали взял на выставке. Пардон, но даже и говорить об
этом не хочется.
Ж- Какую роль в вашей судьбе играет отец?
Л. Да никакую... Иногда видимся. Так он делает вид, что меня не знает.
Ж. А как вы относитесь к прекрасному полу?
Л. В этом отношении я джентльмен. А вообще я в своего деда пошел.
Правда, всякая мелочь попадается, все дворняги какие-то, от них, I am sorry,
помойкой так и несет. Хотя тут мне одну самочку-пуделиху черного окраса
приводили. Строптивая оказалась, все-лаяла, изображала из себя недотрогу. Да
я, хоть и джентльмен, но все-таки изловчился да и выполнил свои обязанности.
Пусть хоть таким образом улучшат породу свою.
Ж. Считаете ли вы себя настоящим мужчиной?
Л. Несомненно.
Ж. Ваше главное достоинство?
Л. Необычайный ум и интеллект.
Ж. Хотели ли вы, чтобы ваши дети походили на вас?
Л. Полагаю, что да. Мои достоинства намного превосходят мои недостатки.
Ж. Что вы больше всего боитесь, как собака?
Л. Одиночества. Поэтому и держу своих, миль пардон, своих так
называемых родителей. Хотя они у меня смирные. Если уходят, то обязательно
отпрашиваются. Ну, я несколько минут изображаю из себя обиженного, да и
отпускаю. А то ведь и голодным останешься. Я ведь всякие там колбасы, как
они, не употребляю. Они мне, в основном, из кооперативного магазина печень
несут. Я больше свиную люблю (облизывается). Не плохо и язык бараний, но
чтоб пареный, да со специями, а то ведь и в рот не возьму.
Ж. Считаете ли вы себя красивым?
Л. Я считаю этот вопрос просто бестактным. Я совершенно неотразим. Все
от меня в восторге. На улице эти безголовые люди останавливаются и сюсюкают:
"Какая собака! Какая собака красивая!" Да своим отпрыскам в колясках орут:
"Гляди, какая очаровательная собачка. Помахай ей ручкой".
Ж. Если бы у вас был выбор, в какую эпоху вы хотели бы родиться?
Л. Безусловно в средние века. Там бы я был на месте. Ведь я все-таки
королевский пудель.
Ж- Какие у вас ближайшие планы на будущее?
Л. Планы большие. Надо обязательно приучить приемных родителей. Я имею
ввиду свое меню. Чтобы каждый день разнос и чтобы повкуснее. Ну, чтоб как у
моих королевских предков. Чтобы они, наконец, сообразили, мне нужен воздух.
Дачу купили бы. Затем конуру побольше, хотелось бы двухкомнатную, но
трехкомнатную лучше. Не мешало бы им позаботиться о порядочной девушке для
меня, желательно из хорошего древнего рода. Ну, естественно, чтобы и
экстерьер был соответствующим.
Ж. На какой вопрос вам бы не хотелось отвечать?
Л. Ил вопрос, чего я больше всего хочу.
Ж. Ну, так, что же вы все-таки больше всего хотите?
Л. Съесть вас. Настолько вы мне надоели своими идиотскими вопросами.
Парижское чудовище
Бывший инспектор парижской уголовной полиции Жак Туан никому и никогда
не поверил бы в реальность этой кошмарной истории, не случись ему самому
стать не столько участником, сколько ее главным действующим лицом.
Тот день начался как обычно. Во всех комнатах и коридорах толпилась
весьма пестрая публика. Неистово барабанили машинки. Гремели трели
телефонных звонков. В инспекторской комнате было шумно и весело.
Эмиль и Проспер, усевшись на письменные столы, язвительно обсуждали
новую подружку Поля Ламоэнта. Последний известен всему комиссариату, как
ловелас и пройдоха, хотя на самом деле был очень скромным парнем. У него
немного косил левый глаз, что являлось предметом шуток сослуживцев и
причиной затянувшегося выбора невесты. Полю как назло попадались девицы с
большим юмором и пышными формами. А он не терпел ни того, ни другого.
Благодаря своей излишней щепетильности при выборе достойной подруги он и
заслужил славу местного Дон Жуана, больше, разумеется, в порядке шутки.
Вошел комиссар Шабю.
- Все разыгрываете Поля, - беззлобно заметил он и обратился к Туану, -
Жак, зайди-ка ко мне.
- Сейчас, господин комиссар, одну минутку. Только соберу свои бумаги.
Когда Жак вошел в кабинет, то увидел Шабю с неизменной сигаретой,
прилипшей к нижней губе. Тот сосредоточенно изучал сводку происшествий.
- Вторая пропажа за неделю. Как тебе это нравится? Причем исчезают
рабочие городской канализации. Уходят на работу и не возвращаются. Что они
там находят в своем дерьме?
Под Парижем протянулись целые кварталы, куда сливались нечистоты
огромного города. Туану было известно, что там, в подземных лабиринтах
когда-то давно обитали целые шайки. Но с тех пор прошло, слава богу, не
менее сотни лет. Спрашивается, что там делать сейчас? Канализационная сеть
стала мала для такого города, ведутся работы по ее расширению. Ведь в
подземелье стоит такая вонь, что не приведи господи.
"Только бы он не предложил мне заняться поисками дерьмовозов", -
подумал про себя инспектор.
- Вот так, - сказал комиссар, как будто услышавший его мысли. - Тебе и
придется этим заняться. Сходи в городское управление тех служб. Опроси
контролеров городской канализации. В общем действуй. Ну, чего скис? У нас
такая служба. Всю жизнь в грязном белье ковыряться.
Едва Жак вошел в инспекторскую, как Эмиль, смешно понюхав воздух,
обратился к Просперу:
- Тебе не кажется, что здесь чем-то воняет?
- Да, точно, воняет, по-моему, от этого молодого человека, - и оба
весело заржали.
- Уже пронюхали, черти? Откуда вы только узнали про работенку, которую
подкинул мне шеф!
- Газеты надо читать, мой дорогой, газеты! Кроме того, достаточно
поглядеть на твою кислую физиономию. А потом последние три дня в городе
других особых происшествий не было.
- Вы-то хоть поможете мне?
- Ишь чего захотел. На мне до сих пор висит дело Биньома, а Проспер с
Полем ведут расследование убийства на набережной Пале, так что придется тебе
одному покопаться в канализационных трубах, - ответил за всех Эмиль.
Так инспектор Туан без особого энтузиазма приступил к расследованию. Он
опросил все технические службы. Поговорил с контролерами городской
канализации. Никто не мог толком что-либо сообщить.
Вначале пропал Лико. Пошел исправлять повреждение и не вернулся. Затем
Бишоф ушел по вызову и тоже исчез.
Оба были несемейными. Так что хватились их не сразу. Если бы пропали в
одном месте, то была бы хоть какая-нибудь зацепка. А то оба исчезли в разных
концах города.
Жак взял с собой контролера и, с тяжелым сердцем надев резиновый костюм
и маску, спустился в коллектор под улицей Нотр-Дам. Именно там в последний
раз видели Бишофа.
Контролер, подсвечивая фонарем, шел впереди, безошибочно ориентируясь в
хитросплетениях подземного лабиринта. Туан, чертыхаясь, плелся сзади.
Вонь была несусветная. Под ногами кишели полчища крыс, - того и гляди
вцепятся в резиновые сапоги. Никакая дератизация не могла очистить
канализацию от бесчисленного количества этих прожорливых грызунов.
"Куда он мог подеваться? - размышлял инспектор.- Не крысы же его
сожрали. Хотя немудрено. Нет, тут что-то не так. Во-первых, за последние
полсотни лет ничего похожего не было. Во-вторых, пропали оба почти,
одновременно с разрывом всего в один день. Так что вероятность, что их
слопали крысы, слишком незначительна".
Внезапно свет фонаря выхватил из темноты кучу отбросов в углу, на
которой валялся какой-то предмет. Жак приблизился и взял его в руки. Это
была маска!
Да, обыкновенная маска, в которой спускаются в канализацию. Круг света
забегал по стене. Вправо уходило от ветвление. Шедший впереди контролер
куда-то подевался. Но Жаку было не до него, он пошел по правой галерее,
тщательно осматривая стены и разрезая лучом фонаря темноту подземного
коридора.
Внезапно леденящий душу крик разорвал тишину, и сразу все стихло.
Жак выхватил пистолет и бросился на шум. Бежать было тяжело и скользко.
Грязная противная жижа хлюпала под ногами. Задыхаясь, он сорвал маску и
впервые по-настоящему вдохнул в себя адски вонючий воздух.
В этот момент из темноты послышалось чье-то сопение, тяжелый топот.
Жак посветил и... обомлел. Перед ним, выпучив слепые белые бельма
глазных впадин, широко разинув огромную, утыканную частоколом острых зубов
пасть, сидело безобразное чудище. Оно было настолько ужасно, что чудовища,
встречающиеся в фильмах небезызвестного Хичкока, казались по сравнению с ним
детской безобидной игрушкой.
От неожиданности Туан выронил пистолет. Хотел за ним нагнуться, но не
смог. Какая-то сила заставила его смотреть и смотреть на это безобразное
смердящее исчадие ада. Дрожащий в руке фонарь выхватывал из темноты
бородавки неровных наростов, окружающих безглазую отвратительную морду.
Видимо, привыкший к темноте монстр на какое-то мгновение оказался
ослепленным светом и поэтому не сделал попытку сразу сожрать Жака вместе с
фонарем и резиновым костюмом.
Для Туана теперь стало очевидно, какая судьба только что постигла
контролера и тех двух пропавших рабочих.
"В свете, только в свете спасение. Эта тварь не любит света", -
мелькнуло в голове Жака.
Внезапно чудовище, захлопнув пасть, издало ужасающий треск и, испустив
волну зловония, снова распахнуло ее.
Не выдержав, Жак попятился. Наконец, дико вскрикнув: "Помогите!" -
рванулся назад. Он бежал изо всех сил. Бежал, не переводя дыхания. Одна
мысль очутиться в чреве этого монстра заставляла его нестись, сломя голову
по бесчисленным изгибам и коридорам.
Все время за спиной он слышал грозный топот могучих лап и страшный,
раздирающий душу скрежет зубов.
Внезапно он поскользнулся и, выронив из рук фонарь, с размаху рухнул в
грязную вонючую жижу.
"Все, конец", - подумал Жак и закрыл глаза. Открыв их через долю
секунды, увидел, что монстр застыл перед лучом льющего на него света: фонарь
лежал таким образом, что его луч как бы оградил Жака от зубов
преследователя. Пока тот, беспомощный перед ярким светом, приходил в себя,
Туан снова схватил фонарь, поднялся и юркнул в ближайшее ответвление.
Снова началась эта ужасная гонка: инспектор убегал, чудище догоняло.
Необычное интервью
Шутка
Эта необыкновенная история случилась со мной несколько месяцев назад.
На днях поделился ею с редактором, но он, вопреки здравому смыслу, горячо
порекомендовал мне обратиться к его знакомому психиатру, лицу довольно
известному, часто выступающему с консультациями в нашей газете. Когда я
пришел по адресу, указанному в визитной карточке, то был весьма удивлен
неожиданно теплой встречей.
Доктор назвал меня по имени и отчеству, - видимо, редактор уже успел
позвонить ему, - провел в свой кабинет, вежливо усадил за столик с двумя
глубокими креслами и куда-то позвонил.
Пока он настойчиво расспрашивал, не было ли у меня в роду
душевнобольных, вошла молодая сестра в коротком, выше колен, белоснежном
накрахмаленном халате с двумя ароматными чашечками кофе. Пока я с
удовольствием разглядывал ее стройные загорелые ножки, в дверях встали два
дюжих санитара и, скрестив руки на груди, грозно поглядывали в мою сторону.
Сестра вышла. Доктор, повертев у меня перед глазами молоточком, сделал
два круговых движения руками. Затем по очереди оттянул пальцами хижине веки
обоих глаз, поочередно заглядывая в каждый в тщетной надежде что-либо там
увидеть и, удовлетворенно потерев руки, произнес:
- Что же, теперь я готов выслушать историю этого, как вы называете
"необычного интервью".
Я недоуменно пожал плечами, глядя на эти странные приготовления, и
подробно рассказал доктору о встрече с одним изобретателем.
Летом по заданию редакции я выехал в Харьков, откуда пришла жалоба на
местных руководителей, якобы не желающих внедрить в производство
"изобретение века".
Когда я позвонил в дверь по указанному на конверте адресу, мне открыл
бодрый старик лет семидесяти пяти в черной академической шапочке и шлепанцах
на босу ногу. Приоткрыв на цепочке входную дверь, он почему-то шепотом
спросил - кто я и откуда. Я, естественно, тоже шепотом, ответил, что из
газеты и протянул свое удостоверение. Старик долго изучал его, то и дело
вглядываясь в меня и сличая фотографию с оригиналом, затем вернул его
обратно.
Цепочка щелкнула; меня впустили в темную, заставленную шкафами с
книгами прихожую и провели в комнату; больше напоминающую лабораторию
средневековых алхимиков, чем жилище современного человека. Повсюду стояли
реторты и мензурки. На столе высилось нагромождение стеклянных пробирок,
колбочек, соединенных между собой змеевидно изогнутыми трубками и опутанными
разноцветными проводами. Все это сооружение кипело, булькало, издавало
непонятные звуки и стоны.
- Вот, - сказал старичок, указывая па стол, -- вот мое изобретение.
- Что это? - удивился я, глядя на стеклянно-резиновый хаос.
- Ну, что вы, отнюдь нет, это, так сказать, мое предприятие, а
производная вот, - и протянул мне на ладони малиновый маленький шарик.
- Видите эту пилюлю? Она стоит, по крайней мере, двух Нобелевских
премий. А мне никто не верит. До сих пор никто не собирается налаживать
производство этого беспрецедентного в истории средства.
- Какого средства, отчего? - я с недоумением уставился на старика.
- Как, разве вы не по моему письму?
- По вашему.
- Но вы хоть прочитали его?
- Прочел, но ничего не понял.
- Видите, вот видите! - обрадованно засуетился старик, - Все буквально
все мне отвечают одно и ;те же. И никто, никто не удосужился проверить.
- В чем все-таки дело? Объясните, наконец, - потеряв терпение, я
повысил голос. - Давайте скорее, у меня в кармане обратный билет на
восемнадцать тридцать.
- Ах так, уже обратный билет, - обиделся старик. - Вот она, тяга к
прогрессу и знаниям? Ну, раз вы так торопитесь, то я предлагаю проделать
небольшой эксперимент. Дайте-ка эту пилюлю любой собаке.
- Ну и что?
- Как что? Она будет говорить и ответит вам на любой вопрос.
- Что? - заорал я, - Вы издеваетесь надо мной!
- Ну, погодите, не горячитесь. Вы же ничего, буквально ничего не
теряете. Суньте пилюлю в конфетку и бросьте любой собаке. Она съест ее и
станет говорящей.
- А если она сдохнет? - подозрительно осведомился я. - Кто отвечать
будет?
- Я... За все отвечу я.
- Ладно, давайте сделаем так. Вы на моих глазах сами бросите эту пилюлю
любой собаке, на которую я вам укажу. А я попытаюсь с ней пообщаться.
- Идет, - согласился старик.
Выйдя на улицу, мы прошли в тесный переулок между домами. Там было
много "собачников". Они гордо прогуливали овчарок, водолазов, бульдогов со
свирепыми мордами.
"Да, - подумал я, - сунет старик пилюлю собаке, а она возьмет и слопает
меня вместе с редакционным магнитофоном и моими собственными фирменными
джинсами, недавно приобретенными в кооперативном магазине на всю зарплату
штатного сотрудника газеты. Пожалуй, рискованно".
-- А можно собаку поменьше выбрать?
-- Ради бога, любую, какую хотите!
И вдруг я увидел привязанного поводком к скамейке небольшого
коричневого пуделя. Хозяйка сидела на другом ее конце и о чем-то оживленно
беседовала с двумя женщинами.
Я посмотрел на собаку. Пудель как пудель.
- Ну, бросьте-ка вот этой, - сказал я.
Старик бросил конфету перед пуделем. Тот подошел, понюхал и, недовольно
помахивая своим шариком-хвостом, брезгливо фыркнув, отошел в сторону.
- Ну, что же вы? - нетерпеливо спросил я старика.
- Видите - не ест.
- А вы попробуйте поднести на ладони, может, с земли они не едят?
- И то дело! - обрадовался старик, вытащил из кармана шоколадную
конфету, разломил ее пополам, сунул туда свою злополучную пилюлю и протянул
пуделю ладонь.
Тот нехотя подошел, снова понюхал и слизнул коричневый комочек
шоколада.
- А теперь что делать?
- Как что? Задавать вопросы. А он будет отвечать. Вообще делайте все,
как полагается. По-моему, это называется взять интервью. Так вот и берите.
Я недоуменно хмыкнул, пожал плечами, невольно подумав: "Господи, когда
же этот сумасшедший старик от меня отвяжется", - и включив магнитофон,
подошел к собаке ближе.
- Простите за беспокойство, я из редакции, - пробормотал я, оглянувшись
по сторонам, не слышит ли кто-нибудь наш разговор, а то вызовут "скорую" да
и отправят в психиатрическую лечебницу.
Но никому до меня не было дела. Собаки важно прогуливали своих хозяев,
которые степенно беседовали между собой. А хозяйка пуделя по-прежнему что-то
горячо доказывала своим подругам.
К моему удивлению, пудель раскрыл пасть и человеческим голосом, путь
картавя, произнес:
- Слушаю вас, сэр.
Уже более почтительно, я нагнулся и шепотом попросил:
- Разрешите мне взять у вас интервью?
Далее я привел доктору стенографическую запись нашей беседы с пуделем.
Сам магнитофон вместе с кассетами у меня отобрали, когда при возвращении
домой, в поезде, я попытался взять интервью у двух обвешенных цепями молодых
людей, своих соседей по купе. Мне хотелось выяснить насколько их интеллект
выше собачьего. Но был не понят. Мне навесили под глаз "фонарь" и отобрали
магнитофон вместе с фирменными джинсами. При этом пригрозили, если я вякну,
то они меня на всякий случай выкинут из окошка. Вякать я не решился, а когда
они сошли с поезда, то сердобольная проводница одолжила мне свою старую
клетчатую юбку. Мне удалось под видом шотландца добраться до редакции без
происшествий.
Дальнейший текст стенограммы - интервью выглядит следующим образом. Я,
то есть журналист, в дальнейшем для краткости, себя буду обозначать буквой
"Ж", а своего собеседника - от начальной буквы его имени "Лакки" - "Л".
Ж. Обычно мы берем интервью у интересных, содержательных личностей. Мы
задаем вопросы, а нам отвечают, но возможности правдиво. Как вы смотрите на
такую форму собеседования? Ваше подлинное имя?
Л. Лакки-Нильс-Лорд-Джон III. В принципе я не возражаю.
Ж. Расскажите о вашем происхождении.
Л. Хотя лично у меня в настоящее время нет письменных подтверждений, но
я за своих предков абсолютно спокоен. Мои предки ведут свою родословную от
старинных ирландских пастушеских собак. Их шерсть была очень длинной и
никогда не лезла. Отсюда и пошло название породы "кудель" - "пудель". У
одного из ирландских королей была такая собака. Она верно служила ему всю
жизнь и даже спасла от смерти. С тех пор каждый ирландский король считал за
честь иметь у себя собаку такой породы. Отсюда и пошло название
"королевский". Что касается прямых предков, то я наследник одного из
знаменитых родов. Например, мой дед был лучшим производителем ФРГ, а бабушка
- чемпионка королевства Англии по экстерьеру. Отец в раннем детстве не
сошелся характером с родителями и вместе с одним из дипломатов был
интернирован в Советский Союз. Здесь он близко сошелся с коричневой сукой,
которая, к сожалению, не смогла подтвердить своей родовитости. И вот я, как
видите, несмотря на мой замечательный окрас и экстерьер, вынужден прозябать
в этом загроможденном домами пыльном городишке. Скученность населения
жуткая! Кругом автомобили, газонов нет, извините, но даже нет возможности
наедине побыть с самим собой. Кроме подобия сквера между домами в районе
моего постоянного места жительства, кругом каменные тротуары и мостовые. Но
пришлось смириться. Вот, как видите, так я живу, вернее, влачу жалкое
существование.
Ж. Что, у вас очень плохие жилищные условия?
Л. О чем вы спрашиваете? Какая-то жалкая однокомнатная конура. В ней
даже и кости не разомнешь как следует. От стены до стены не больше шести
метров, не говоря о прочих неудобствах. Даже горячей воды нет. Какая-то
колонка газовая или что-то в этом роде. I am sorry, я не уверен, что
правильно назвал это сооружение.
Ж. Недавно создали клуб "Фауна". Надо обратиться к общественности.
Разве можно держать животных в таких невыносимых условиях, особенно собак
вашей породы!
Л. Вот именно. В глубоком детстве по личному знакомству меня за чисто
символическую плату передали этим... Я сожалею, сэр, но вынужден назвать
вещи своими именами, - этим недоноскам. Правда, я их держу в руках. Они у
меня достаточно послушны, я их воспитываю, разумеется, по-своему. Начну, к
примеру, ничего не есть. Тут они как задергаются, забегают, заохают и
начинают вокруг меня танцевать. "Ах, сынуля, ах, маленький, ну съешь кусочек
сырого мясца, ну, печеночки, ну, хоть курочки". А я - ноль внимания, фунт
презрения. Они в панике начинают звонить докторам, лапать мой нос. Видите
ли, они проверяют насколько он холодный. Дался им мой нос! Ну, я их
несколько выдержу, затем сподоблюсь чем-нибудь закусить. Пары сырых
бифштексов мне достаточно для начала. Ну а они рады. Так и лезут со своими,
пардон, слюнявыми поцелуями.
Ж. Да, видать в семью вы попали неважную.
Л. Ну, что делать! Выбирать мне не приходилось. Зато я их несколько
дрессирую.
Ж. Вот это интересно. А каким образом?
Л. Ну, для начала я их вожу па поводке.
Ж. Как это?
Л. Видите ли, во дворе дома много беспородных и больших собак, здесь их
называют "надворными советниками", глядишь, какая-нибудь и укусить может. А
кожа у меня нежная. Таким образом, я взял за правило приносить им поводок,
прозрачно намекая, что нечего дремать, надевайте-ка этот ошейник и выхолите
на улицу. Хозяйка, естественно, выходит, я ее помотаю по кустам. Сам-то
ростом не удался, а хозяйка верзила, фунтов шести росту, да и хозяин такой
же. Так что эти беспородные, так называемые дворняги, меня стороной обходят.
Уж больно громоздки мои так называемые приемные родители. Вывел я как-то на
поводке свою mather, в кавычках, на улицу. А на нас. водолаз бросился. Глаза
горят, клыки огромные. Ну, я, как водится, к ней на руки запрыгнул и рявкнул
на это лохматое чудище. А мамуля как завопит тонким голосом, как завоет,
меня прижимает, не дает свободы. Тут люди сбежались, собаку оттаскивают. Я
ничего, смело сижу и лаю. Да, если бы она меня на руки не схватила, я б ему
показал, как бросаться на принцев голубой крови.
Ж. Что вы можете сказать об отдельных чертах вашего характера?
Например, о смелости, боевитости.
Л. Ну, этого мне не занимать.
Ж. Обычно представители клуба "Фауна" жалуются, что им приходится спать
под дверьми, на коврике.
Л. Ну, я своих выдрессировал. Скорее можно сказать, они у меня спят на
коврике. Правда, в кровать я их иногда пускаю. Мое любимое место - спать на
подушке. Mather приютится с краюшку, я ничего, не протестую. Пускай спит, не
жалко. Бывает жарко летом, я слезу с кровати, полежу у балконной двери, а
потом обратно в кровать. Mather только разоспится на моем месте. Ну, я ее
лапой по физиономии, по физиономии. Понимает, сразу освобождает место и в
свой уголок - прикорнет. А я, естественно, поперек подушки разлягусь. А она,
I am sorry, big pig, радуются моей сообразительности. Будит своего мужа и
говорит: "Смотри, как наш маленький спит на спине, лапки раскинул и всю
подушку занял". Тот встает и оба млеют от восторга, только спать мешают.
Затем тихонько, чтобы, не дай бог, меня не потревожить, она и примостится с
краюшку.
Ж. Многие представители клуба "Фауна" жалуются, что часто линяют. Как у
вас обстоит дело с решением этого вопроса?
Л. У меня-то нет проблем. Я вообще никогда не линяю. А вот father, тот
лезет хуже самой облезлой кошки. Боже мой, если бы вы только знали, как он
облезает! Нельзя даже лечь в приличную постель. Везде его черные волосы,
тьфу. Я на днях подошел к своей миске горло промочить, так он умудрился и
там насорить. Целых три волоса нашел. Чуть не подавился. Дал задание mather,
чтобы чаще мыла и стригла его. Обещала исправиться. Теперь приходится каждое
утро прежде чем пить, в чашку заглядывать. Не набросал ли этот облезлый тип
туда своих волос? И вообще, как вы понимаете, по теории относительности
господина Эйнштейна, три волоса на голове - это слишком мало, а найти их в
своей миске - это слишком много.
Ж- Считаете ли вы себя очень талантливым?
Л. Безусловно и очень. На днях по телевизионному экрану передача была.
Там какой-то музыкант, по моему мнению, достаточно известный, на фортепиано
заиграл Моцарта. Так во мне гены так заговорили, что я завыл, sorry запел.
Мои обезумели от радости. А как, спрашивается, петь, если мои приемные
родители не то что пианино в свою конуру занести не могут, в ней клавир-то
не поместится! А как бы я мог петь, как бы мог! А они заведут свой
магнитофон и кайфуют под бредовую современную музыку. А мне нужна классика.
Настоящая классика, Моцарт, Бах, на худой конец, Чайковский.
Ж. Так вы уверены в своем таланте?
Л. Разумеется, у меня абсолютный музыкальный слух и голос, дай бог
каждому.
Ж. Могли бы вы бросить профессию домашней собаки и заняться чем-нибудь
более серьезным? Допустим, служить на границе или в таможне, выискивая
наркотики.
Л. Пожалуй, нет. Я уже в некотором роде привык к своей относительно
спокойной жизни, если ее так можно назвать. Да и вроде моих шестифутовых
бросать жалко. В принципе, они люди безобидные. Пусть не дворяне,
простолюдины, но что делать? С интеллектом, правда, у них плоховато. Но
"Jedem das Seine" - "каждому свое".
Ж. Завидуете ли вы своим коллегам?
Л. Безусловно. Их, видите ли, и на выставки водят, и медали вручают. А
мои бездарные, с позволения сказать, родственники даже не могли мне
элементарную родословную оформить. Чтобы я хоть на людях мог показаться.
Одним словом, разве с такими неудачниками можно медаль получить... А вы
поглядите на меня. Какой окрас, какая фигура и оскал! Посмотрите-ка, какой
оскал, а прикус, а зубы, посмотрите, какие зубы и череп, один мой череп чего
стоит. По теории Ламброзо я - пес уникальный, причем исключительно арийской
породы. Да я бы все медали взял на выставке. Пардон, но даже и говорить об
этом не хочется.
Ж- Какую роль в вашей судьбе играет отец?
Л. Да никакую... Иногда видимся. Так он делает вид, что меня не знает.
Ж. А как вы относитесь к прекрасному полу?
Л. В этом отношении я джентльмен. А вообще я в своего деда пошел.
Правда, всякая мелочь попадается, все дворняги какие-то, от них, I am sorry,
помойкой так и несет. Хотя тут мне одну самочку-пуделиху черного окраса
приводили. Строптивая оказалась, все-лаяла, изображала из себя недотрогу. Да
я, хоть и джентльмен, но все-таки изловчился да и выполнил свои обязанности.
Пусть хоть таким образом улучшат породу свою.
Ж. Считаете ли вы себя настоящим мужчиной?
Л. Несомненно.
Ж. Ваше главное достоинство?
Л. Необычайный ум и интеллект.
Ж. Хотели ли вы, чтобы ваши дети походили на вас?
Л. Полагаю, что да. Мои достоинства намного превосходят мои недостатки.
Ж. Что вы больше всего боитесь, как собака?
Л. Одиночества. Поэтому и держу своих, миль пардон, своих так
называемых родителей. Хотя они у меня смирные. Если уходят, то обязательно
отпрашиваются. Ну, я несколько минут изображаю из себя обиженного, да и
отпускаю. А то ведь и голодным останешься. Я ведь всякие там колбасы, как
они, не употребляю. Они мне, в основном, из кооперативного магазина печень
несут. Я больше свиную люблю (облизывается). Не плохо и язык бараний, но
чтоб пареный, да со специями, а то ведь и в рот не возьму.
Ж. Считаете ли вы себя красивым?
Л. Я считаю этот вопрос просто бестактным. Я совершенно неотразим. Все
от меня в восторге. На улице эти безголовые люди останавливаются и сюсюкают:
"Какая собака! Какая собака красивая!" Да своим отпрыскам в колясках орут:
"Гляди, какая очаровательная собачка. Помахай ей ручкой".
Ж. Если бы у вас был выбор, в какую эпоху вы хотели бы родиться?
Л. Безусловно в средние века. Там бы я был на месте. Ведь я все-таки
королевский пудель.
Ж- Какие у вас ближайшие планы на будущее?
Л. Планы большие. Надо обязательно приучить приемных родителей. Я имею
ввиду свое меню. Чтобы каждый день разнос и чтобы повкуснее. Ну, чтоб как у
моих королевских предков. Чтобы они, наконец, сообразили, мне нужен воздух.
Дачу купили бы. Затем конуру побольше, хотелось бы двухкомнатную, но
трехкомнатную лучше. Не мешало бы им позаботиться о порядочной девушке для
меня, желательно из хорошего древнего рода. Ну, естественно, чтобы и
экстерьер был соответствующим.
Ж. На какой вопрос вам бы не хотелось отвечать?
Л. Ил вопрос, чего я больше всего хочу.
Ж. Ну, так, что же вы все-таки больше всего хотите?
Л. Съесть вас. Настолько вы мне надоели своими идиотскими вопросами.
Парижское чудовище
Бывший инспектор парижской уголовной полиции Жак Туан никому и никогда
не поверил бы в реальность этой кошмарной истории, не случись ему самому
стать не столько участником, сколько ее главным действующим лицом.
Тот день начался как обычно. Во всех комнатах и коридорах толпилась
весьма пестрая публика. Неистово барабанили машинки. Гремели трели
телефонных звонков. В инспекторской комнате было шумно и весело.
Эмиль и Проспер, усевшись на письменные столы, язвительно обсуждали
новую подружку Поля Ламоэнта. Последний известен всему комиссариату, как
ловелас и пройдоха, хотя на самом деле был очень скромным парнем. У него
немного косил левый глаз, что являлось предметом шуток сослуживцев и
причиной затянувшегося выбора невесты. Полю как назло попадались девицы с
большим юмором и пышными формами. А он не терпел ни того, ни другого.
Благодаря своей излишней щепетильности при выборе достойной подруги он и
заслужил славу местного Дон Жуана, больше, разумеется, в порядке шутки.
Вошел комиссар Шабю.
- Все разыгрываете Поля, - беззлобно заметил он и обратился к Туану, -
Жак, зайди-ка ко мне.
- Сейчас, господин комиссар, одну минутку. Только соберу свои бумаги.
Когда Жак вошел в кабинет, то увидел Шабю с неизменной сигаретой,
прилипшей к нижней губе. Тот сосредоточенно изучал сводку происшествий.
- Вторая пропажа за неделю. Как тебе это нравится? Причем исчезают
рабочие городской канализации. Уходят на работу и не возвращаются. Что они
там находят в своем дерьме?
Под Парижем протянулись целые кварталы, куда сливались нечистоты
огромного города. Туану было известно, что там, в подземных лабиринтах
когда-то давно обитали целые шайки. Но с тех пор прошло, слава богу, не
менее сотни лет. Спрашивается, что там делать сейчас? Канализационная сеть
стала мала для такого города, ведутся работы по ее расширению. Ведь в
подземелье стоит такая вонь, что не приведи господи.
"Только бы он не предложил мне заняться поисками дерьмовозов", -
подумал про себя инспектор.
- Вот так, - сказал комиссар, как будто услышавший его мысли. - Тебе и
придется этим заняться. Сходи в городское управление тех служб. Опроси
контролеров городской канализации. В общем действуй. Ну, чего скис? У нас
такая служба. Всю жизнь в грязном белье ковыряться.
Едва Жак вошел в инспекторскую, как Эмиль, смешно понюхав воздух,
обратился к Просперу:
- Тебе не кажется, что здесь чем-то воняет?
- Да, точно, воняет, по-моему, от этого молодого человека, - и оба
весело заржали.
- Уже пронюхали, черти? Откуда вы только узнали про работенку, которую
подкинул мне шеф!
- Газеты надо читать, мой дорогой, газеты! Кроме того, достаточно
поглядеть на твою кислую физиономию. А потом последние три дня в городе
других особых происшествий не было.
- Вы-то хоть поможете мне?
- Ишь чего захотел. На мне до сих пор висит дело Биньома, а Проспер с
Полем ведут расследование убийства на набережной Пале, так что придется тебе
одному покопаться в канализационных трубах, - ответил за всех Эмиль.
Так инспектор Туан без особого энтузиазма приступил к расследованию. Он
опросил все технические службы. Поговорил с контролерами городской
канализации. Никто не мог толком что-либо сообщить.
Вначале пропал Лико. Пошел исправлять повреждение и не вернулся. Затем
Бишоф ушел по вызову и тоже исчез.
Оба были несемейными. Так что хватились их не сразу. Если бы пропали в
одном месте, то была бы хоть какая-нибудь зацепка. А то оба исчезли в разных
концах города.
Жак взял с собой контролера и, с тяжелым сердцем надев резиновый костюм
и маску, спустился в коллектор под улицей Нотр-Дам. Именно там в последний
раз видели Бишофа.
Контролер, подсвечивая фонарем, шел впереди, безошибочно ориентируясь в
хитросплетениях подземного лабиринта. Туан, чертыхаясь, плелся сзади.
Вонь была несусветная. Под ногами кишели полчища крыс, - того и гляди
вцепятся в резиновые сапоги. Никакая дератизация не могла очистить
канализацию от бесчисленного количества этих прожорливых грызунов.
"Куда он мог подеваться? - размышлял инспектор.- Не крысы же его
сожрали. Хотя немудрено. Нет, тут что-то не так. Во-первых, за последние
полсотни лет ничего похожего не было. Во-вторых, пропали оба почти,
одновременно с разрывом всего в один день. Так что вероятность, что их
слопали крысы, слишком незначительна".
Внезапно свет фонаря выхватил из темноты кучу отбросов в углу, на
которой валялся какой-то предмет. Жак приблизился и взял его в руки. Это
была маска!
Да, обыкновенная маска, в которой спускаются в канализацию. Круг света
забегал по стене. Вправо уходило от ветвление. Шедший впереди контролер
куда-то подевался. Но Жаку было не до него, он пошел по правой галерее,
тщательно осматривая стены и разрезая лучом фонаря темноту подземного
коридора.
Внезапно леденящий душу крик разорвал тишину, и сразу все стихло.
Жак выхватил пистолет и бросился на шум. Бежать было тяжело и скользко.
Грязная противная жижа хлюпала под ногами. Задыхаясь, он сорвал маску и
впервые по-настоящему вдохнул в себя адски вонючий воздух.
В этот момент из темноты послышалось чье-то сопение, тяжелый топот.
Жак посветил и... обомлел. Перед ним, выпучив слепые белые бельма
глазных впадин, широко разинув огромную, утыканную частоколом острых зубов
пасть, сидело безобразное чудище. Оно было настолько ужасно, что чудовища,
встречающиеся в фильмах небезызвестного Хичкока, казались по сравнению с ним
детской безобидной игрушкой.
От неожиданности Туан выронил пистолет. Хотел за ним нагнуться, но не
смог. Какая-то сила заставила его смотреть и смотреть на это безобразное
смердящее исчадие ада. Дрожащий в руке фонарь выхватывал из темноты
бородавки неровных наростов, окружающих безглазую отвратительную морду.
Видимо, привыкший к темноте монстр на какое-то мгновение оказался
ослепленным светом и поэтому не сделал попытку сразу сожрать Жака вместе с
фонарем и резиновым костюмом.
Для Туана теперь стало очевидно, какая судьба только что постигла
контролера и тех двух пропавших рабочих.
"В свете, только в свете спасение. Эта тварь не любит света", -
мелькнуло в голове Жака.
Внезапно чудовище, захлопнув пасть, издало ужасающий треск и, испустив
волну зловония, снова распахнуло ее.
Не выдержав, Жак попятился. Наконец, дико вскрикнув: "Помогите!" -
рванулся назад. Он бежал изо всех сил. Бежал, не переводя дыхания. Одна
мысль очутиться в чреве этого монстра заставляла его нестись, сломя голову
по бесчисленным изгибам и коридорам.
Все время за спиной он слышал грозный топот могучих лап и страшный,
раздирающий душу скрежет зубов.
Внезапно он поскользнулся и, выронив из рук фонарь, с размаху рухнул в
грязную вонючую жижу.
"Все, конец", - подумал Жак и закрыл глаза. Открыв их через долю
секунды, увидел, что монстр застыл перед лучом льющего на него света: фонарь
лежал таким образом, что его луч как бы оградил Жака от зубов
преследователя. Пока тот, беспомощный перед ярким светом, приходил в себя,
Туан снова схватил фонарь, поднялся и юркнул в ближайшее ответвление.
Снова началась эта ужасная гонка: инспектор убегал, чудище догоняло.