Два дня спустя они прибыли в Гибралтар. Мистер Саубридж вернулся на корвет, также как и мистер Джолиф. Здесь простояли две недели, в течение которых Джеку было разрешено оставаться на берегу; мистер Аспер сопровождал его, и Джек нагнал крупный счет, чтобы доказать своему отцу, что он еще жив. Мистер Саубридж заставил нашего героя рассказать ему свои похождения и был так доволен поведением Мести, что назначил его огневым. Эта должность требовала надежного человека, а к цвету кожи мистер Саубридж был равнодушен. Мести остался очень доволен этим назначением и вырос, по крайней мере, на три дюйма.
   - Мне кажется, мистер Изи, - сказал старший лейтенант, - что если вы так любите плавание, то вам не мешало бы приобрести больше познаний в навигации.
   - Я сам думаю, сэр, - ответил Джек скромно, - что я еще слаб по этой части.
   - В таком случае мистер Джолиф может учить вас; он самый компетентный человек у нас на корабле. Чем скорее вы приметесь за дело, тем лучше. И если оно пойдет так же быстро, как испанский язык, то не доставит вам особенных затруднений.
   Джек нашел этот совет разумным. На другой же день он начал заниматься со своим другом Джолифом и сделал важное открытие, что параллельные линии, продолженные в бесконечность, не сойдутся.
   Не следует думать, что капитан Уильсон и мистер Саубридж получили свои назначения немедленно. Получение нового назначения всегда связано с известной проволочкой, соответственно рутине, установившейся на службе. Эти проволочки должны были занять пять-шесть месяцев, в течение которых не предстояло изменений в составе офицеров и команды корвета Его Величества "Гарпии".
   Впрочем, одно изменение произошло: артиллерист мистер Майнес, командовавший первым катером в ту ночь, когда наш герой отделился от корабля, потерял правую руку, неосторожно заряжая мушкет. В качестве инвалида он был отослан на родину в отсутствие Джека, а на его место назначен другой, некто мистер Тальбойс. Это был плотный, коренастый мужчина с красным лицом и еще более красными руками, с рыжими волосами и рыжими бакенбардами. Мистер Тальбойс усердно занимался чтением и считал артиллериста самым важным лицом на корабле. Читал он "Артиллерийское искусство", часть которого понимал, остальное же было выше его разумения; как бы то ни было, он продолжал читать в надежде, что путем постоянного чтения поймет, наконец, все. Но он прочел эту книгу от заголовка до конца, по крайней мере, сорок раз и теперь перечитывал в сорок первый. Он никогда не являлся на палубе без "артиллерийского искусства" в кармане, ежеминутно готовый его вытащить.
   Но, как мы уже заметили, мистер Тальбойс был очень высокого мнения о значении артиллериста и считал, что последний, при всех своих прочих достоинствах, необходимо должен быть мореплавателем. Он мог привести в пример не менее десятка кровопролитных сражений, в которых капитан и все морские офицеры были перебиты, так что команда над кораблем переходила к артиллерийскому офицеру.
   - Если же, сэр, - говорил он, - артиллерист не мореплаватель, то как он может взять на себя команду кораблем Его Величества? Моряки, сэр, люди практичные; артиллерист же человек науки. Артиллерийское дело, сэр, есть наука - мы имеем свои прицелы и линии - свои зазоры, параболы и силы вержения - свои мишени и расчеты силы пороха. Как же может артиллерист не быть мореплавателем, сэр? Ведь он действует теми же математическими орудиями.
   На этом основании мистер Тальбойс прибавил к своей библиотеке курс навигации, в которой ушел так же далеко, как в артиллерийской науке, то есть не дальше порога, у которого и застрял со всеми математическими орудиями, не умея ими распоряжаться. Надо отдать ему справедливость, он занимался каждый день по два, по три часа, и не его вина, если из этого ничего не выходило; голова его была набита техническими терминами прицелы, синусы и косинусы, параболы, тангенсы, зазоры, секунды, логарифмы, квадратуры, метательные снаряды, Гюнтеровские скалы перемешались в его голове, не способной усвоить тройное правило. "Большая ученость, - сказал кто-то одному ученому, - свела тебя с ума". Мистер Тальбойс был недостаточно умен, чтобы сойти с ума; но ученость легла на его мозг; чем больше он читал, тем меньше понимал, и тем больше гордился своими предполагаемыми приобретениями.
   - Я замечаю, мистер Изи, - сказал однажды артиллерист Джеку, вскоре после отплытия в Мальту, - что вы принялись за науку навигации: давно пора.
   - Да, я начал заниматься, - ответил Джек.
   - Известно ли вам, что плывущий корабль описывает параболу вокруг земного шара?
   - Нет, я до этого еще не дошел, - сказал Джек.
   - А знаете ли вы, что тело, получившее толчок, встретившись с другим телом, направится по касательной?
   - Весьма возможно.
   - Вы уже принялись за тригонометрию?
   - Нет еще.
   - Она потребует большого внимания.
   - По всей вероятности.
   - Вы увидите, что параллели долготы и параллели широты встречаются.
   - Две параллельные линии, продолженные бесконечно, никогда не встретятся, - возразил Джек.
   - Прошу прощения, - сказал артиллерист.
   - Я тоже, - сказал Джек.
   Мистер Тальбойс принес маленькую карту мира, и показалось, что все параллели соединяются в одной точке.
   - Параллельные линии никогда не пересекаются, - упорствовал Джек.
   Здесь они пустились обсуждать этот пункт, а в заключение прибегли к авторитету Джолифа, который сказал с улыбкой: "эти линии параллели и не параллели".
   Так как оба оказались таким образом правы, то оба удовлетворились.
   Хорошо, что Джек с первого абцуга начал оспаривать утверждения артиллериста, иначе, если б он слушал их, в его голове могла бы образоваться такая же путаница, как у мистера Тальбойса. Когда он немного освоился с навигацией, то убедился, что его противник ничего не знает.
   По прибытии на Мальту Джек попал в новую историю. Хотя мистер Смальсоль не мог больше преследовать его, но оставался его врагом, тем более непримиримым, что Джек приобрел большую популярность. Вигорс тоже покорился судьбе, обдумывая месть; но особенно злобствовали мистер Бриггс и Истгоп. Джек по-прежнему часто беседовал на шканцах с Мести, а боцман и помощник комиссара, сдружившиеся на почве недоброжелательства к нашему герою, старались задеть его в своих разговорах.
   - Да, - сказал как-то Истгоп, - посмотрел бы я на молодца, который решился бы меня толкнуть на берегу; ну, да наступит день, когда я омою в крови полученное мною оскорбление, мистер Бриггс.
   - А я, будь я проклят, если не проучу негодяя, который украл мои штаны.
   - А что, ваши деньги остались целы, мистер Бриггс? - спросил Истгоп.
   - Я не пересчитывал, - величественно отвечал боцман.
   - Конечно, джентльмен выше этого, - сказал Истгоп, - но знаете, бывают молодцы, за которыми нужно следить. Мало ли пропадает часов и кошельков. Эти уравнители да радикалы народ аховый...
   - Во всяком случае, - сказал боцман, - я всегда готов дать удовлетворение, хотя бы и низшему чином* [Боцман в английской морской службе выше мичмана чином (Прим. пер.)]. Я не стану прятаться за чин, даром что не толкую о равенстве и не якшаюсь с неграми.
   Все это так очевидно метило на нашего героя, что Джек подошел к боцману и, приподняв шляпу, чрезвычайно вежливо спросил:
   - Если не ошибаюсь, мистер Бриггс, ваш разговор относится ко мне.
   - Похоже на то, - ответил мистер Бриггс. - Кто подслушивает чужие разговоры, тот легко может услышать о себе что-нибудь неприятное.
   - Кажется, джентльменам нельзя больше разговаривать, не будучи подслушиваемыми, - заметил мистер Истгоп, поправляя воротнички.
   - Уже не первый раз вы отпускаете оскорбительными замечания по моему адресу, мистер Бриггс, - продолжал Джек, - и так как вы, по-видимому, считаете себя оскорбленным в истории со штанами - я тут же заявляю, что это я принес их на корабль - то я с величайшим удовольствием дам вам удовлетворение.
   - Я старше вас чином, мистер Изи, - возразил боцман.
   - Да, но вы только что заявили, что не станете прятаться за чин.
   - Этого джентльмена вы тоже оскорбили, мистер Изи, - сказал мистер Бриггс, указывая на Истгопа.
   - Да, мистер Изи, - подхватил тот, - а я джентльмен не хуже вас, да еще и родовитее, в моей фамилии были адмиралы...
   - Вы тяжело оскорбили этого джентльмена, - продолжал мистер Бригтс, и, несмотря на свои толки о равенстве, боитесь дать ему удовлетворение, укрываетесь за свое положение на военном корабле.
   - Мистер Бриггс, - возразил наш герой, начиная уже не на шутку сердиться, - я сойду на берег, как только мы будем на Мальте. Если вы и этот молодец последуете за мной, то я готов иметь дело с вами обоими, - и вы увидите, побоюсь ли я дать вам удовлетворение.
   - Каждому по очереди, - сказал мистер Бриггс.
   - Нет, сэр, не каждому по очереди, а обоим разом: я дерусь с обоими или ни с одним. Хотя вы и старше меня чином, но должны снизойти до меня, прибавил Джек с иронической улыбкой, - иначе я не снизойду до этого господина, который, сдается мне, немногим лучше жулика.
   Это случайное замечание Джека заставило Истгопа сначала побледнеть, потом побагроветь. Он был вне себя от бешенства, однако не мог выдержать взгляд Джека, который посмотрел на него, а затем отвернулся.
   - Итак, мистер Бриггс, это решено?
   - Я готов, - ответил боцман, - мы обделаем это дело на Мальте.
   Получив этот ответ, Джек вернулся к Мести.
   - Масса Изи, я следил за этим молодцом, Истгопом, и его лицо не понравилось мне. Я пойду с вами на берег, посмотрю, чтобы все было правильно.
   Мистер Бриггс, приняв вызов, должен был найти секунданта и остановил свой выбор на артиллеристе Тальбойсе. Мистер Тальбойс, которому сильно досаждали победы над ним Джека в области навигации, был несколько раздражен против него, и поэтому согласился. Но его крайне затрудняло, как же устроить дуэль между тремя лицами разом; ввиду этого он отправился в каюту и принялся за чтение. Джек со своей стороны не решился и заикнуться Джолифу о предстоящей дуэли и решил обратиться к Гаскойну. Последний согласился, радуясь, как мичман, предстоящему развлечению и не задумываясь о последствиях.
   На другой день после того как "Гарпия" кинула якорь в Валетте, боцман, артиллерист, Джек и Гаскойн получили позволение отправиться на берег. Мистер Истгоп надел свой лучший синий фрак с медными пуговицами и бархатным воротником и тоже просил отпуска, но мистер Саубридж отказал ему, так как нуждался в его услугах. Мести, к своему крайнему огорчению, тоже не был отпущен на берег.
   Это было досадно, но так как мистер Истгоп должен был во всяком случае побывать на берегу по делам службы с поручением от мистера Саубриджа, то решено было, что он воспользуется этим случаем, чтобы ускользнуть на полчаса и отметить за свою оскорбленную честь. Порешив на этом, остальные участники отправились на берег и зашли в гостиницу, чтобы сделать необходимые приготовления.
   Тут мистер Тальбойс отвел в сторону Гаскойна, пока боцман утешался грогом, а наш герой дразнил обезьянку.
   - Мистер Гаскойн, - сказал артиллерист, - я много думал о том, как устроить эту дуэль, но в конце концов нашел решение. Дуэлянтов, как вы знаете, трое. Будь их двое или четверо, прямая линия или квадрат вывели бы нас из затруднения; но здесь мы имеем дело с треугольником.
   Гаскойн вытаращил глаза; он не мог понять, к чему это клонится.
   - Вы знакомы, мистер Гаскойн, со свойствами равностороннего треугольника?
   - Да, - отвечал мичман, - это треугольник, у которого все три стороны равны, - но на какого черта все это, когда речь идет о дуэли?
   - Как на какого черта, мистер Гаскойн? - возразил артиллерист. - Это разрешает все затруднения; только на основании этого принципа и можно будет устроить дуэль между тремя. Обратите внимание, - продолжал он, достав из кармана кусок мела и начертив на столе фигуру равностороннего треугольника, - в этой фигуре мы имеем три точки, равно отстоящие одна от другой; у нас трое дуэлянтов - и если мы поставим их в этих точках, они все будут находиться в одинаковых условиях. Мистер Изи станет, скажем, здесь, боцман здесь, а Истгоп в третьем углу. Если мы точно отмерим расстояние, то все выйдет правильно.
   - Но как же они будут стрелять? - спросил Гаскойн, находя очень забавной эту идею.
   - О, это не составит затруднения, - сказал артиллерист, - по-моему, как морякам им следует стрелять по солнцу; то есть, мистер Изи стреляет в мистера Бриггса, мистер Бриггс стреляет в мистера Истгопа, а мистер Истгоп стреляет в мистера Изи; таким образом, как видите, каждый стреляет в одного и получает выстрел от другого.
   Гаскойн был в восторге от этого оригинального плана сообразив, что он выгоден для Джека.
   - Честное слово, мистер Тальбойс, у вас глубокий математический ум, и я в восторге от вашего плана. Конечно, в этих делах дуэлянты должны подчиняться распоряжениям секундантов. Я буду настаивать, чтобы мистер Изи согласился на ваше превосходное и научное предложение.
   Гаскойн отправился к Джеку и, оттащив его от обезьянки, сообщил ему о предложении артиллериста, над которым Джек от души посмеялся.
   Артиллерист объяснил свой план боцману, который ничего толком не понял, но возразил:
   - Ну, и отлично - выстрел за выстрел, и черт побери всякие привилегии.
   Участники пошли на место дуэли, а мистер Тальбойс взялся сходить за Истгопом. Тем временем Гаскойн отмерил равносторонний треугольник в двенадцать шагов от угла до угла. Мистер Тальбойс вернулся с помощником комиссара и, убедившись, что фигура представляет "равные углы между равными сторонами", объявил, что все правильно. Изи занял свое место, боцман свое, а мистера Истгопа, для которого все оставалось тайной, артиллерист поставил на вершине третьего угла.
   - Но, мистер Тальбойс, - спросил помощник комиссара, - я ничего не понимаю. Мистер Изи будет сначала стреляться с мистером Бриггсом, так что ли?
   - Нет, - возразил артиллерист, - эта дуэль между тремя. Вы будете стрелять в мистера Изи, мистер Изи в мистера Бриггса, а мистер Бриггс в вас. Так решено, мистер Истгоп.
   - Но, - сказал мистер Истгоп, - я не понимаю этого. С какой стати мистер Бриггс будет стрелять в меня? Я не ссорился с мистером Бриггсом.
   - Потому что мистер Изи будет стрелять в мистера Бриггса, а мистер Бриггс должен иметь свой выстрел.
   - Если вы когда-нибудь водили компанию с джентльменами, мистер Истгоп, - заметил Гаскойн, - то вам должны быть известны правила дуэли.
   - Да, да, я всегда вращался в наилучшем обществе, мистер Гаскойн, и могу дать удовлетворение джентльмену, но...
   - В таком случае, сэр, вы должны знать, что ваша честь в руках вашего секунданта, решение которого обязательно для вас.
   - Да, да, я знаю это, мистер Гаскойн; но дело в том, что я не ссорился с мистером Бриггсом, и следовательно мистер Бриггс не станет стрелять в меня.
   - Что ж вы думаете, я пришел сюда подставлять свой лоб даром? возразил мистер Бриггс. - Нет, нет, я тоже хочу стрелять.
   - Но не в вашего друга, мистер Бриггс?
   - Это все равно, я буду стрелять в кого-нибудь - выстрел за выстрел, и дело с концом.
   - Послушайте, джентльмены, я протестую против такого способа, возразил мистер Истгоп, - я пришел сюда получить удовлетворение от мистера Изи, а не пулю от мистера Бриггса.
   - Да ведь вы будете стрелять в мистера Изи, - возразил артиллерист, какого же еще удовлетворения вам нужно!
   - Я протестую против того, чтоб мистер Бриггс стрелял в меня.
   - Стало быть вы хотите стрелять, а в вас чтобы не стреляли! воскликнул Гаскойн. - Да этот молодец просто трус, его нужно прогнать с места дуэли.
   При этом оскорблении мистер Истгоп выпрямился и принял пистолеты от артиллериста.
   - Вы слышите эти слова, мистер Бриггс; милый язык в отношении джентльмена. Вы еще услышите обо мне, сэр. Я больше не спорю, мистер Тальбойс; смерть лучше бесчестия. Я джентльмен, черт побери!
   Во всяком случае джентльмен был не из храбрых, так как руки его сильно тряслись, когда он взял пистолет. Артиллерист дал сигнал, точно командовал пушкой.
   - Взведите курки! - Цельтесь хорошенько! - Пли!
   Три выстрела слились в один, мистер Истгоп с отчаянным криком схватился за свои панталоны сзади и упал навзничь; пуля пробила его седалищную часть, которую он подставил в виде мишени боцману, когда целился в Джека. Пуля Джека также не пропала даром: она пробила мистеру Бриггсу щеку, выбила ему два зуба и вышла сквозь другую щеку, увлекая за собою его табачную жвачку. Что касается пули мистера Истгопа, то она полетела Бог весть куда, так как он закрыл глаза перед тем, как стрелять.
   [Рис. 5]
   Помощник комиссара лежал на земле и стонал. Боцман выплюнул зубы и кровь и с бешенством швырнул пистолет.
   - Милая история, черт побери, - пробормотал он, - продырявил мне меха: как я буду свистать к обеду?
   Между тем все бросились к помощнику комиссара, который продолжал стонать. Они осмотрели его рану, которая оказалась неопасной.
   - Да перестаньте вы орать, - крикнул артиллерист, - или мы бросим вас здесь. Рана ваша пустая.
   - Неправда, - стонал мистер Истгоп, - дайте мне умереть спокойно, не трогайте меня.
   - Вздор, - возразил артиллерист, - вы можете встать и дойти до лодки. Поднимайтесь, я вам помогу.
   Он попробовал поднять его, но мистер Истгоп заорал еще сильнее, и Гаскойн сказал:
   - Кажется, он в самом деле не может идти, мистер Тальбойс. Лучше позвать людей и отнести его в госпиталь.
   Артиллерист отправился за людьми. Мистер Бриггс, перевязавши себе лицо, как будто у него болели зубы, так как кровотечение было слабое, подошел к помощнику комиссара.
   - Ну, какого черта вы подняли такой вой? Взгляните на меня. У меня две пробоины под самым носом, а у вас только одна на корме. Я бы рад был поменяться с вами, ей Богу; тогда бы я мог пользоваться свистком. А теперь свистнешь тут, как же, черта с два! Плохой это выстрел с вашей стороны, мистер Изи.
   - Право, мне очень жаль, - отвечал Джек с вежливым поклоном.
   Во время этого разговора помощник комиссара, чувствуя крайнюю слабость, вообразил, что умирает.
   - О, Боже мой, Боже мой! Видно смерть моя приходит. Прости мне, Господи, мои прегрешения, никогда больше не буду очищать карманы.
   - Хорош молодец, - воскликнул Гаскойн, - так вы в самом деле были жуликом?
   - Зато я всегда стоял за добрые начала, - простонал Истгоп, - всегда был консерватором и противником радикалов и уравнителей.
   Бедняга лишился чувств, и мистер Тальбойс, явившийся с людьми и носилками, велел нести его в госпиталь Туда же отправился мистер Бриггс, находя, что и ему не мешает посоветоваться с врачом.
   - Ну, Изи, - сказал Гаскойн, когда они остались одни, - устроили же мы потеху, будет о ней разговоров!
   И, вспомнив о дуэли, Гаскойн залился смехом и хохотал до слез. Джек не испытывал такого веселья: он боялся, что рана Истгопа серьезнее, чем им показалось и высказал это опасение.
   - Во всяком случае, это не ваших рук дело, - возразил Гаскойн, - так что и мучиться вам нечего; вы только попортили физиономию боцмана.
   - Боюсь, что нас больше не будут пускать на берег, - заметил Джек.
   - Да уж будьте покойны: в этом можно поклясться, - возразил Гаскойн.
   - Так послушайте, Нэд, - сказал Изи, - семь бед - один ответ, как говорится. Денег у меня довольно, и я предлагаю не возвращаться на корвет.
   - Саубридж пошлет за нами и велит притащить нас, - отвечал Гаскойн, но сначала ему придется найти нас.
   - Это будет нетрудно: матросы опишут наши приметы и живо доберутся до нас.
   - Верно, черт побери; а ведь корвет, говорят, простоит здесь шесть недель, и все это время нам придется провести на нем, околевая от скуки. Я не вернусь на корабль. Послушайте, Джек, много у вас денег?
   - Двадцать дублонов, кроме долларов, - отвечал Джек.
   - Ну, так вот что. Мы сделаем вид, что испугались результатов дуэли и не смеем показаться, опасаясь, что нас повесят. Я пошлю записку Джолифу, напишу ему, что мы решили скрыться, пока дело забудется, и попрошу его вступиться за нас перед капитаном и старшим лейтенантом. Я расскажу ему обо всем и сошлюсь на артиллериста, и тогда, я уверен, они только посмеются, и мы избежим наказания. Но я прибавлю, что мы думаем, что Истгоп убит, и опасаемся за нашу жизнь. Затем мы сядем на какое-нибудь из маленьких судов, которые возят сюда фрукты из Сицилии, отплывем ночью в Палермо и там погуляем недельки две, а когда деньги придут к концу, вернемся назад.
   - Превосходная идея, Нэд, и чем скорее приведем мы ее в исполнение, тем лучше. Я напишу капитану, буду просить его избавить меня от виселицы, сообщу, куда мы направились, и прибавлю, что письмо будет ему передано после того, как мы отплывем.
   Они были теплые ребята - Гаскойн и наш герой.
   ГЛАВА XVII
   в которой наш герой предпринимает новое плавание
   Гаскойн и наш герой, бывшие оба в штатском платье, отправились на пристань и при помощи какого-то мальтийца, говорившего немного по-английски, столковались с хозяином небольшого судна из тех, которые называются здесь сперонарами. За два дублона хозяин взялся отвезти их в Джирдженти или в какой-нибудь другой город в Сицилии с обязательством кормить их во время пути и доставить им одеяла.
   Затем наши мичманы вернулись в гостиницу и велели подать обед в заднюю комнату.
   Так как м-р Тальбойс не счел нужным возвращаться на корабль до вечера, а мистер Бриггс также дожидался темноты, чтобы вернуться, то известие о дуэли распространилось только на следующее утро. И тогда о ней узнали не от боцмана и не от артиллериста, а от госпитального служителя, который явился на корабль с сообщением, что один из служащих на корвете находится у них в госпитале, раненый, но в хорошем состоянии.
   Мистер Бриггс явился на корвет с повязкой на лице.
   "Черт бы побрал этого Джека Изи, - думал он. - Я только два раза брал отпуск с тех пор, как мы отплыли из Портсмута. В первый раз мне пришлось вернуться на корабль без штанов и показать свою голую корму перед всем экипажем, а теперь я вернулся в таком виде, что не смею показать носа".
   Он явился к вахтенному офицеру, а затем поспешил в свою каюту, улегся в постель и провел всю ночь, не смыкая глаз от боли и придумывая какой-нибудь предлог, который дал бы ему возможность не являться завтра на палубу.
   Впрочем, он был избавлен от затруднения, так как Джолиф передал записку Гаскойна Саубриджу, а капитан Уильсон получил письмо от Джека.
   Капитан Уильсон вышел на палубу, где узнал от Саубриджа подробности дуэли, после чего они отправились в каюту, прочли письмо Джека, допросили мистера Тальбойса и, отправив его под арест, нахохотались досыта.
   - Конца нет приключениям мистера Изи, - сказал капитан. - Дуэль кончилась пустяками, так что можно было бы ограничиться строгим выговором. Но эти нелепые ребята удрали в Сицилию, и я недоумеваю, как нам вытянуть их оттуда.
   - Сами вернутся, - сказал Саубридж. - Истратят деньги и вернутся.
   - Да, если не ввяжутся в какую-нибудь новую историю. Этот повеса Гаскойн не лучше Изи, и теперь, когда они вместе, невозможно сказать, что может случиться. Но может быть, они еще не успели уехать, Саубридж, надо навести справки.
   Но они успели. Джек и Гаскойн съели очень хороший обед, а потом забавлялись с обезьянкой, пока не пришел "падроне", хозяин сперонара.
   - А что мы сделаем с пистолетами, Изи?
   - Зарядим их и возьмем с собою - может быть, пригодятся. Кто знает, не выйдет ли чего на сперонаре. Мне жаль, что Мести не с нами.
   Они зарядили пистолеты, взяли каждый по паре и засунули их за пояс, скрыв под верхней одеждой. Вскоре пришел падроне и заявил, что он готов везти их.
   Джек и Гаскойн расплатились по счету и собрались уходить, но падроне заявил, что не прочь бы был видеть, какого цвета у них деньги прежде, чем они будут на судне. Джек, негодуя на такое недоверие, достал пригоршню дублонов и, отсчитав пару падроне, спросил, доволен ли он? Тот принял деньги с благодарностью и поклонами и попросил молодых джентльменов следовать за ним. Вскоре они были на судне и, пройдя под самым бортом корвета Его Величества "Гарпия", вышли из гавани Вадетты.
   Ночь была ясная, звезды ярко сияли и искрились, отражаясь в воде, и луна, бывшая на ущербе, озаряла нежным светом белоснежный парус. Судно, у которого не было палубы, было наполнено корзинами от винограда и фруктов, привезенных из древней житницы Рима, доныне сохранившей свое плодородие. Команда состояла из падроне и трех матросов, сидящих на носу перед парусом.
   Падроне оставался на корме у руля и всячески ухаживал за нашими молодыми джентльменами, которым хотелось только одного - чтобы он оставил их в покое. Наконец, они попросили у него одеяла и сказали, что лягут, так как им хочется спать. Падроне посадил на руль матроса, выдал одеяла и ушел на нос. Двое мичманов улеглись и несколько минут смотрели на звезды, не говоря ни слова. Наконец, Джек сказал:
   - А ведь это восхитительно, Гаскойн. Мое сердце так и прыгает вместе с судном, и мне кажется, сам сперонар радуется своей свободе. Он несется по волнам, вместо того, чтобы стоять на якоре.
   - Это чересчур сентиментально, Джек, - возразил Гаскойн, - он не более свободен теперь, чем когда стоит на якоре, так как должен повиноваться рулевому и идти туда, куда тот захочет. Ведь ты не назовешь свободной лошадь, которую вывели из конюшни, оседлали и поехали на ней верхом.
   - А это слишком рационально, Нэд. Ты убиваешь мою иллюзию. Как бы то ни было, мы теперь свободны.
   - Свободны-то свободны, а все-таки не мешало бы нам держать вахту нынче ночью.