— Целый год? — с удивлением спросил он.
— А что? Разве трудно поверить?
— Я думал, вы только что кончили, как и я.
— Что кончила?
— Университет.
— А я не археолог, — сказала Шура. — Я инженер-океанограф.
Тогда он засыпал ее другими интересующими его вопросами. И получил холодный, как ему тогда показалось, ответ, что он «все узнает в свое время». Но потом он понял, что это была не холодность, а свойственная ей манера отвечать на расспросы.
— Где именно вы работаете? — спросил он
— На базе номер шестнадцать.
— Я попрошусь туда.
— Любовь с первого взгляда, — нараспев сказала она и встала, так как из кабинета кто-то вышел.
Когда она скрылась за дверью, Горелик решил, что ни в коем случае не попросится на базу номер шестнадцать. Куда угодно, но только не с этой насмешливой девушкой!
Но его не спросили. Хмурый, словно чем-то очень недовольный, пожилой инженер прочел направление, протянутое ему Гореликом, и, ни слова не говоря, написал сбоку: «На базу № 16».
«Уж не Шура ли постаралась?» — подумал Горелик.
Козлова ждала его в приемной.
— Удалось? — спросила она.
— К сожалению, — ответил Игорь. — Хотя я и не просился.
Она весело рассмеялась.
— Обиделся? — Она перешла на «ты». — Не стоит! Летим вместе?
— Это вы попросили за меня? — спросил он.
— И не думала. Но я знала, что на шестнадцатой несколько вакансий.
На следующий день, в планелёте, он снова пытался ее расспрашивать, но вскоре понял, что это совершенно бесполезно. Она действительно терпеть не могла давать пояснения…
Последние проблески солнечного дня исчезли. Они находились в полной темноте и не видели даже силуэтов друг друга. Лифт продолжал стремительно опускаться.
— Большая здесь глубина? — спросил Игорь.
— Немного больше двух километров. Смотри, — прибавила Козлова, — это наша база.
Он не мог видеть, куда она указывала, но и так все стало ясно. Еще довольно далеко, внизу, пряно под ними, разлилось по дну океана «море» света.
Через несколько секунд можно было различить, что этот свет дают многочисленные прожекторы, установленные на высоких решетчатых мачтах. Прожекторов было не меньше двадцати.
— А где же здания базы? — спросил Горелик, не видя ничего похожего на постройки.
— Зданий там вообще нет, — ответила Козлова. — Есть павильон. Один-единственный. Но он очень низок, и сверху его трудно заметить. Он прямо под нами. Мы опустимся на его крышу.
Дно было уже совсем близко, когда ПЛ резко увеличил скорость снижения. Это было хорошо заметно по тому, как «ринулись» навстречу мачты прожекторов. Казалось, что тот, кто, невидимый им, управлял движением лифта, решил разбить его о дно океана.
И вдруг… лифт остановился. Как это произошло, Горелик не успел заметить. Он почувствовал только сильное давление со стороны пола и понял, что скорость была погашена на очень коротком отрезке пути.
«Интересно, зачем это?» — подумал он.
Они оказались в помещении, закрытом со всех сторон. Их окружали синевато-зеленые стены, как будто стеклянные, но, возможно, сделанные и из прозрачной пластмассы. Такими же были пол и потолок. Последний выглядел сплошным, и, упустив момент, когда лифт прошел через этот потолок, Горелик уже не мог понять, как это произошло.
— Какая же это крыша? — сказал он, переступив вслед за своей спутницей край диска. Купола уже не было и, как раньше на поверхности океана нельзя было понять, откуда он взялся, так теперь невозможно было понять, куда он делся. — Это комната.
— Над нами не небо, а вода, — ответила Козлова. — Отсюда и особенности архитектуры. Все-таки это крыша.
Они подошли к небольшой двери, за которой снова оказался лифт, но уже обычного наземного типа.
— Неужели здание так велико? — удивился Горелик.
— Не здание, а павильон. Привыкай к нашему языку. Да, здесь шесть этажей. Четыре из них под поверхностью дна.
Они опустились на второй этаж, то есть метров на двенадцать ниже дна Атлантического океана.
Выйдя из кабины лифта, Горелик увидел коридор, ничем не отличавшийся от обычных коридоров любого дома. Такой же пол, такие же двери по сторонам и обычное освещение. Ничто не говорило о необычайном местоположении этого дома.
Козлова отворила одну из дверей. За ней был опять-таки самый обычный кабинет с обычной мебелью.
Из-за письменного стола поднялся им навстречу человек лет тридцати, небольшого роста, худощавый, одетый в такой же белый костюм, какие были на них. Черты его лица показались Игорю Горелику знакомыми. Он напряг память и узнал этого человека Владимир Суханов! Старожил «ЭПРА», работавший в ней с первого дня ее основания, инженер-океанограф, года три назад приезжавший в гости к студентам университета. Именно встреча с этим человеком и его рассказы заронили в душу Горелика мечту о работе в подводной экспедиции. Очевидно, он и является начальником базы № 16.
— Привет, Шурочка! — сказал Суханов. — Кого это ты нам привезла? Хорошо ли ты отдохнула? Как долетели? Твой муж отбился от рук, ничего не может делать. Тоскует по жене. Рад, что ты приехала.
Все это он выпалил единым духом, без пауз, и опустился обратно в кресло, всем своим видом показывая, что готов слушать ответы.
— Долетели нормально, — сказала Козлова. — Отдохнула хорошо, по мужу соскучиться не успела. Привезла нового сотрудника. Горелик Игорь — археолог.
Случайно или намеренно (Игорь подумал, что она сделала это намеренно), но ее ответ прозвучал в таком же темпе и в той же манере, как и вопросы Суханова.
Он бросил на нее лукавый взгляд и повернулся к Игорю.
— Вот так всегда, — сказал он. — Имей в виду: инженер Козлова великая насмешница. Не советую тебе попадаться ей на язык.
— Это мне уже хорошо известно, — улыбнулся Горелик.
Суханов рассмеялся.
— Уже успела? — Он протянул руку. — Извини, забыл представиться. Начальник базы Владимир Суханов.
— Я вас знаю. Видел три года назад.
— И не забыл? Кстати, у нас не принято называть друг друга на «вы». Мы все свои люди. Поступишь под начало Козлова. Это ее муж. Надолго к нам? — неожиданно спросил Суханов.
Игорь опешил:
— То есть как «надолго»? До конца!
— Все говорят так. Но многие не выдерживают и удирают. Работа у нас тяжелая, имей в виду. И продлится она еще лет десять.
— Нет, я не удеру, — твердо ответил Игорь.
„ЭПРА"
ЗАКЛАДКА ТРУБЫ
— А что? Разве трудно поверить?
— Я думал, вы только что кончили, как и я.
— Что кончила?
— Университет.
— А я не археолог, — сказала Шура. — Я инженер-океанограф.
Тогда он засыпал ее другими интересующими его вопросами. И получил холодный, как ему тогда показалось, ответ, что он «все узнает в свое время». Но потом он понял, что это была не холодность, а свойственная ей манера отвечать на расспросы.
— Где именно вы работаете? — спросил он
— На базе номер шестнадцать.
— Я попрошусь туда.
— Любовь с первого взгляда, — нараспев сказала она и встала, так как из кабинета кто-то вышел.
Когда она скрылась за дверью, Горелик решил, что ни в коем случае не попросится на базу номер шестнадцать. Куда угодно, но только не с этой насмешливой девушкой!
Но его не спросили. Хмурый, словно чем-то очень недовольный, пожилой инженер прочел направление, протянутое ему Гореликом, и, ни слова не говоря, написал сбоку: «На базу № 16».
«Уж не Шура ли постаралась?» — подумал Горелик.
Козлова ждала его в приемной.
— Удалось? — спросила она.
— К сожалению, — ответил Игорь. — Хотя я и не просился.
Она весело рассмеялась.
— Обиделся? — Она перешла на «ты». — Не стоит! Летим вместе?
— Это вы попросили за меня? — спросил он.
— И не думала. Но я знала, что на шестнадцатой несколько вакансий.
На следующий день, в планелёте, он снова пытался ее расспрашивать, но вскоре понял, что это совершенно бесполезно. Она действительно терпеть не могла давать пояснения…
Последние проблески солнечного дня исчезли. Они находились в полной темноте и не видели даже силуэтов друг друга. Лифт продолжал стремительно опускаться.
— Большая здесь глубина? — спросил Игорь.
— Немного больше двух километров. Смотри, — прибавила Козлова, — это наша база.
Он не мог видеть, куда она указывала, но и так все стало ясно. Еще довольно далеко, внизу, пряно под ними, разлилось по дну океана «море» света.
Через несколько секунд можно было различить, что этот свет дают многочисленные прожекторы, установленные на высоких решетчатых мачтах. Прожекторов было не меньше двадцати.
— А где же здания базы? — спросил Горелик, не видя ничего похожего на постройки.
— Зданий там вообще нет, — ответила Козлова. — Есть павильон. Один-единственный. Но он очень низок, и сверху его трудно заметить. Он прямо под нами. Мы опустимся на его крышу.
Дно было уже совсем близко, когда ПЛ резко увеличил скорость снижения. Это было хорошо заметно по тому, как «ринулись» навстречу мачты прожекторов. Казалось, что тот, кто, невидимый им, управлял движением лифта, решил разбить его о дно океана.
И вдруг… лифт остановился. Как это произошло, Горелик не успел заметить. Он почувствовал только сильное давление со стороны пола и понял, что скорость была погашена на очень коротком отрезке пути.
«Интересно, зачем это?» — подумал он.
Они оказались в помещении, закрытом со всех сторон. Их окружали синевато-зеленые стены, как будто стеклянные, но, возможно, сделанные и из прозрачной пластмассы. Такими же были пол и потолок. Последний выглядел сплошным, и, упустив момент, когда лифт прошел через этот потолок, Горелик уже не мог понять, как это произошло.
— Какая же это крыша? — сказал он, переступив вслед за своей спутницей край диска. Купола уже не было и, как раньше на поверхности океана нельзя было понять, откуда он взялся, так теперь невозможно было понять, куда он делся. — Это комната.
— Над нами не небо, а вода, — ответила Козлова. — Отсюда и особенности архитектуры. Все-таки это крыша.
Они подошли к небольшой двери, за которой снова оказался лифт, но уже обычного наземного типа.
— Неужели здание так велико? — удивился Горелик.
— Не здание, а павильон. Привыкай к нашему языку. Да, здесь шесть этажей. Четыре из них под поверхностью дна.
Они опустились на второй этаж, то есть метров на двенадцать ниже дна Атлантического океана.
Выйдя из кабины лифта, Горелик увидел коридор, ничем не отличавшийся от обычных коридоров любого дома. Такой же пол, такие же двери по сторонам и обычное освещение. Ничто не говорило о необычайном местоположении этого дома.
Козлова отворила одну из дверей. За ней был опять-таки самый обычный кабинет с обычной мебелью.
Из-за письменного стола поднялся им навстречу человек лет тридцати, небольшого роста, худощавый, одетый в такой же белый костюм, какие были на них. Черты его лица показались Игорю Горелику знакомыми. Он напряг память и узнал этого человека Владимир Суханов! Старожил «ЭПРА», работавший в ней с первого дня ее основания, инженер-океанограф, года три назад приезжавший в гости к студентам университета. Именно встреча с этим человеком и его рассказы заронили в душу Горелика мечту о работе в подводной экспедиции. Очевидно, он и является начальником базы № 16.
— Привет, Шурочка! — сказал Суханов. — Кого это ты нам привезла? Хорошо ли ты отдохнула? Как долетели? Твой муж отбился от рук, ничего не может делать. Тоскует по жене. Рад, что ты приехала.
Все это он выпалил единым духом, без пауз, и опустился обратно в кресло, всем своим видом показывая, что готов слушать ответы.
— Долетели нормально, — сказала Козлова. — Отдохнула хорошо, по мужу соскучиться не успела. Привезла нового сотрудника. Горелик Игорь — археолог.
Случайно или намеренно (Игорь подумал, что она сделала это намеренно), но ее ответ прозвучал в таком же темпе и в той же манере, как и вопросы Суханова.
Он бросил на нее лукавый взгляд и повернулся к Игорю.
— Вот так всегда, — сказал он. — Имей в виду: инженер Козлова великая насмешница. Не советую тебе попадаться ей на язык.
— Это мне уже хорошо известно, — улыбнулся Горелик.
Суханов рассмеялся.
— Уже успела? — Он протянул руку. — Извини, забыл представиться. Начальник базы Владимир Суханов.
— Я вас знаю. Видел три года назад.
— И не забыл? Кстати, у нас не принято называть друг друга на «вы». Мы все свои люди. Поступишь под начало Козлова. Это ее муж. Надолго к нам? — неожиданно спросил Суханов.
Игорь опешил:
— То есть как «надолго»? До конца!
— Все говорят так. Но многие не выдерживают и удирают. Работа у нас тяжелая, имей в виду. И продлится она еще лет десять.
— Нет, я не удеру, — твердо ответил Игорь.
„ЭПРА"
Осуществлению проекта, предложенного инженером-океанографом Владимиром Дмитревским, предшествовала длительная дискуссия.
Как часто случается с тем, что ново и непривычно, идея сперва подверглась «уничтожающей» критике, потом была признана «заслуживающей внимания», а еще немного спустя превратилась в задачу «будущих поколений».
Будущих потому, что требовала огромных затрат. Экономический совет планеты считал, что необходимых средств в распоряжении человечества сейчас нет.
Таков был первый приговор.
«Будущие поколения» не устраивали Дмитревского. Он хотел сам осуществить свою идею, своими руками выполнить свой проект.
И он боролся и доказывал до тех пор, пока «задача будущих поколений» не сменилась «задачей ближайшего времени».
Таков был второй приговор, вынесенный через год после первого.
Но и такая формулировка не удовлетворила Дмитревского.
— Не в ближайшее время, а сейчас! — сказал он.
И эти слова сделались его девизом в борьбе с сомневающимися, чрезмерно бережливыми и чересчур осторожными.
Дмитревский любил и умел бороться.
Подавляющее большинство населения земного шара, а молодежь вся без исключения, было на его стороне, — настолько заманчиво выглядело это предложение, настолько много оно обещало.
А для молодежи, кроме всего прочего, особой притягательной силой служило то, что осуществление проекта Дмитревского было овеяно романтикой трудностей и даже опасностей, к чему всегда стремятся молодые сердца.
Совет экономики испытывал огромное давление со стороны молодежи.
И все же долгое время вопрос не мог получить положительного решения.
Чуждый эмоциям, совет экономики стоял на страже интересов всего человечества в целом. Время было такое, что приходилось тщательно взвешивать все «за» и «против».
Польза проекта Дмитревского ни в ком сомнений не вызывала, кое-кто сомневался только в его осуществимости. Но таких было очень мало. Дело заключалось только в затратах энергии, потому что материальные ресурсы можно было найти, а исполнителей и подавно. Последних, несомненно, окажется во много раз больше, чем потребуется.
Энергия!
Она была нужна во все возрастающем количестве. Огромные работы производились повсюду, на всех континентах, и планетная энергетическая сеть с трудом справлялась с растущими, неудержимо и стремительно, потребностями строителей. Даже давно устаревшие и маломощные источники энергии — вроде небольших гидростанций и приливных установок — были на строгом учете и работали полным ходом, по мере сил помогая могучим атомным и солнечным станциям.
Энергии не хватало. Это был самый волнующий и острый вопрос современности.
А проект Дмитревского потребовал бы огромную долю драгоценного запаса энергии. Неудивительно, что совет экономики колебался, несмотря на всю соблазнительность и колоссальную пользу, которую даст осуществление этого проекта.
Напрашивался выход — построить новые станции и целиком передать их Дмитревскому. Но, во-первых, новые станции и так строились непрерывно, а во-вторых, было ясно, что потребность в энергии опережает любое мыслимое строительство. К моменту, когда специальные станции будут закончены, они окажутся необходимыми для других целей.
Получался заколдованный круг.
Вот если бы открыли новый мощный источник и энергетический баланс планеты сразу возрос бы в два или хотя бы в полтора раза! Тогда было бы совсем другое дело!
— Надейтесь на это, — шутливо сказал как-то Дмитревскому один из экспертов совета экономики Анвер Керимбеков.
Но «счастье помогает сильным».
На помощь Дмитревскому пришла… Луна!
Гигантские солнечные батареи, установленные на спутнике Земли для обеспечения энергией строящихся «заводов воздуха» (так как давно уже было решено окружить Луну атмосферой и сделать ее обитаемой), были, казалось, совершенно бесполезны для земных целей. В самом деле, как передать эту огромную энергию на планету? Не возить же ее на космических кораблях, как возили добываемые на Луне урановую руду и платину! Казалось, выхода не было.
Но давно известно: то, что кажется невозможным сегодня, становится возможным завтра.
И это «завтра», принесшее Владимиру Дмитревскому радость победы, наступило, и, как всегда это случается, наступило внезапно.
Передача энергии без проводов, в частности передача через космическое пространство, давно занимала умы энергетиков. Проблема эта была так стара, что все, кроме работавших над ней, просто забыли о ее существовании. А работа шла своим чередом в тиши кабинетов и лабораторий и пришла к победному концу.
Казалось трудно — получилось легко, казалось сложно — получилось просто.
Энергия Солнца, добываемая на Луне, могла теперь в любую минуту хлынуть на Землю могучим потоком.
Вопрос был решен! То, что предлагал Дмитревский, было важнее заводов воздуха. Они могли и подождать, до тех пор пока не будут установлены на Луне новые батареи.
Совет экономики утвердил проект, и родилась «ЭПРА».
Дмитревский приступил к осуществлению заветной цели. Как и ожидалось, к нему ринулись миллионы людей, и осталось только выбрать. Лучшие инженерные силы планеты составили ядро «Экспедиции подводных работ в Атлантике» — так назывался проект.
Дело шло о коренном изменении климата Северной Америки и Европы, что должно было неизбежно отравиться на всех других континентах, на климате всей Земли.
Сущность идеи была проста и могла быть выражена в четырех словах: повысить температуру Антильского течения.
И только!
Идея, конечно, была не нова. Об этом думали еще в двадцатом веке. Заслуга Дмитревского состояла в том, что он сумел объединить старую мысль с новейшими исследованиями дна Атлантического океана и его недр, связать их между собой в одно целое и предложить законченный проект.
Немало!
В чем же состояла идея Дмитревского, что она сулила человечеству Земли?
Общеизвестно, что климат Северной Америки и Европы в большой степени зависит от Гольфстрима. На широте Нью-Йорка его температура достигает двадцати трех градусов на поверхности и семи градусов на глубине четырехсот метров. Огромные массы теплой воды пересекают Атлантический океан и, обойдя Европу, достигают Шпицбергена. Но решающее значение имеет не сам Гольфстрим, а северное экваториальное течение, называемое Антильским, с которым Гольфстрим соединяется по выходе из Мексиканского залива. До этого соединения Гольфстрим несет около девяноста кубических километров воды в час, а после соединения с Антильским это количество увеличивается еще на шестьсот двадцать кубических километров, то есть больше чем в семь раз. Глубина Антильского течения — тысяча метров, при ширине шестьсот семьдесят километров, и ясно, что без этого течения один только Гольфстрим не мог бы оказывать такого большого влияния на климат Европы.
Повысить температуру Антильского течения — значило повысить температуру Гольфстрима. По расчетам Дмитревского, ее можно было довести до тридцати пяти — сорока градусов на широте Нью-Йорка. Что это означало, нетрудно было себе представить. Все северное побережье Европы превратится в субтропики.
Геологоразведочные работы, производимые на дне Атлантического океана уже много лет, установили, что как раз вдоль линии Антильского течения, на глубине всего пятнадцати километров, считая от поверхности океана, проходит мощная ветвь расплавленной магмы. В семи километрах под дном Атлантики недра уже нагреты до двухсот градусов, и буквально с каждым метром глубины температура стремительно возрастает.
По мнению геологов, магмовая ветвь была не случайна и не временна, а существовала очень давно, являясь, так сказать, стационарной, и не было оснований считать, что она может уйти в глубину или куда-нибудь в сторону.
Критики проекта Дмитревского высказывали и такое опасение, но он отвечал им, что в течение ближайших веков этого опасаться не приходится. Ну, а если через несколько сот лет появятся признаки истощения ветви, то это совсем не страшно. Человечество Земли становится сильнее и могущественнее с каждым годом, и будущая техника сумеет найти способ заменить тепло магмы чем-либо другим.
Трудности задачи не пугали как самого Дмитревского, так и миллионы почитателей и сторонников его идеи. Современная техника легко справится с ними.
В чем состояла техническая сторона проекта? В том, чтобы с помощью глубоко заложенных труб подвести тепло магмы к нижней границе Антильского течения и таким образом непрерывно подогревать его.
Это была чрезвычайно простая мысль, и, если бы все происходило на поверхности земли, осуществление этой мысли было бы так же просто. Но работать предстояло на дне океана! Под давлением километровых слоев воды!
Наука и техника ответили: «Да, это возможно!» — и предоставили в распоряжение «ЭПРА» все необходимое.
Чего не сделает объединенное человечество!
«ЭПРА» приступила к работе за несколько лет до описываемого времени. Сперва в ее составе находились только геологи, океанографы и, конечно, инженеры. Машинный парк давал возможность обойтись без подсобной рабочей силы, почти все было автоматизировано. Дмитревский рассчитывал полностью закончить установку труб через пятнадцать лет. Учитывая количество желающих принять участие в работе «ЭПРА», можно было уложиться в меньшие сроки, но совет экономики считал поспешность в данном случае не только не нужной, но и вредной. Резко повышать температуру Антильского течения было опасно: это могло вызвать хаос в службе погоды, могло привести к атмосферным катаклизмам. Было решено устанавливать не более ста труб одновременно, чтобы повышение температуры Гольфстрима происходило постепенно и плавно.
С этой же целью работы велись в пятидесяти точках вдоль течения, чтобы одновременно воздействовать на всю его длину. Каждые две из этих точек обслуживались одной базой, которых, таким образом, было двадцать пять. Установив четыре трубы и пустив их в ход, база приступала к установке следующих четырех. Персонал каждой базы состоял из людей одной национальности, что было, во-первых, удобнее, а во-вторых, давало возможность принять участие в «работе века» всему населению Земли. Трубы доставлялись на базу той из бывших «стран», представители которой работали на этой базе. Русских и американских баз было несколько. Общее руководство всеми базами осуществлял штаб, помещавшийся на подводном крейсере, возглавляемый Владимиром Дмитревским.
На дне Атлантического океана одновременно находилось более трех тысяч человек.
Никто не предполагал, что в работе «ЭПРА» могут принять участие историки и археологи, которым, казалось бы, нечего было тут делать. Случилось иное.
Первой наткнулась на следы Атлантиды база номер двенадцать. Найденные ее работниками обломки разрушенного здания произвели сенсацию. А затем всё чаще и чаще стали находить такие обломки все базы, расположенные вдали от африканских и американских берегов. Стало ясно, что именно здесь находились когда-то острова легендарной Атлантиды.
И тогда на базах появились археологи. Получились как бы две экспедиции, каждая из которых занималась своим делом, не мешая друг другу: одна — прокладкой труб, другая — поисками. Но название — «Экспедиция подводных работ в Атлантике» — соответствовало целям обеих групп и осталось неизменным.
Музеи всей планеты пополнились новыми экспонатами, проливавшими свет на историю Атлантиды, которой усиленно стали заниматься историки. И постепенно многие из них так же спустились под воду, чтобы производить исследования на месте. Численный состав историко-археологической группы вскоре почти сравнялся со строительной.
С каждым годом условия жизни на дне океана становились удобнее. Те, кто работал в кабинетах и лабораториях баз, подчас забывали, что они находятся под водой.
Но совсем забыть об этом было нельзя, и нельзя было не учитывать специфики подводных работ. Административно и технически персонал археологических групп каждой базы подчинялся ее начальнику. И инженеры «ЭПРА» привыкли считать своих новых подчиненных «техниками», хотя и не обычной для них специальности. И не раздумывая, в случае необходимости, направляли ученых на помощь строителям, или наоборот.
Обе группы сработались и считали себя единым коллективом с единой целью — добыть со дна Атлантического океана тепло и знания.
Как часто случается с тем, что ново и непривычно, идея сперва подверглась «уничтожающей» критике, потом была признана «заслуживающей внимания», а еще немного спустя превратилась в задачу «будущих поколений».
Будущих потому, что требовала огромных затрат. Экономический совет планеты считал, что необходимых средств в распоряжении человечества сейчас нет.
Таков был первый приговор.
«Будущие поколения» не устраивали Дмитревского. Он хотел сам осуществить свою идею, своими руками выполнить свой проект.
И он боролся и доказывал до тех пор, пока «задача будущих поколений» не сменилась «задачей ближайшего времени».
Таков был второй приговор, вынесенный через год после первого.
Но и такая формулировка не удовлетворила Дмитревского.
— Не в ближайшее время, а сейчас! — сказал он.
И эти слова сделались его девизом в борьбе с сомневающимися, чрезмерно бережливыми и чересчур осторожными.
Дмитревский любил и умел бороться.
Подавляющее большинство населения земного шара, а молодежь вся без исключения, было на его стороне, — настолько заманчиво выглядело это предложение, настолько много оно обещало.
А для молодежи, кроме всего прочего, особой притягательной силой служило то, что осуществление проекта Дмитревского было овеяно романтикой трудностей и даже опасностей, к чему всегда стремятся молодые сердца.
Совет экономики испытывал огромное давление со стороны молодежи.
И все же долгое время вопрос не мог получить положительного решения.
Чуждый эмоциям, совет экономики стоял на страже интересов всего человечества в целом. Время было такое, что приходилось тщательно взвешивать все «за» и «против».
Польза проекта Дмитревского ни в ком сомнений не вызывала, кое-кто сомневался только в его осуществимости. Но таких было очень мало. Дело заключалось только в затратах энергии, потому что материальные ресурсы можно было найти, а исполнителей и подавно. Последних, несомненно, окажется во много раз больше, чем потребуется.
Энергия!
Она была нужна во все возрастающем количестве. Огромные работы производились повсюду, на всех континентах, и планетная энергетическая сеть с трудом справлялась с растущими, неудержимо и стремительно, потребностями строителей. Даже давно устаревшие и маломощные источники энергии — вроде небольших гидростанций и приливных установок — были на строгом учете и работали полным ходом, по мере сил помогая могучим атомным и солнечным станциям.
Энергии не хватало. Это был самый волнующий и острый вопрос современности.
А проект Дмитревского потребовал бы огромную долю драгоценного запаса энергии. Неудивительно, что совет экономики колебался, несмотря на всю соблазнительность и колоссальную пользу, которую даст осуществление этого проекта.
Напрашивался выход — построить новые станции и целиком передать их Дмитревскому. Но, во-первых, новые станции и так строились непрерывно, а во-вторых, было ясно, что потребность в энергии опережает любое мыслимое строительство. К моменту, когда специальные станции будут закончены, они окажутся необходимыми для других целей.
Получался заколдованный круг.
Вот если бы открыли новый мощный источник и энергетический баланс планеты сразу возрос бы в два или хотя бы в полтора раза! Тогда было бы совсем другое дело!
— Надейтесь на это, — шутливо сказал как-то Дмитревскому один из экспертов совета экономики Анвер Керимбеков.
Но «счастье помогает сильным».
На помощь Дмитревскому пришла… Луна!
Гигантские солнечные батареи, установленные на спутнике Земли для обеспечения энергией строящихся «заводов воздуха» (так как давно уже было решено окружить Луну атмосферой и сделать ее обитаемой), были, казалось, совершенно бесполезны для земных целей. В самом деле, как передать эту огромную энергию на планету? Не возить же ее на космических кораблях, как возили добываемые на Луне урановую руду и платину! Казалось, выхода не было.
Но давно известно: то, что кажется невозможным сегодня, становится возможным завтра.
И это «завтра», принесшее Владимиру Дмитревскому радость победы, наступило, и, как всегда это случается, наступило внезапно.
Передача энергии без проводов, в частности передача через космическое пространство, давно занимала умы энергетиков. Проблема эта была так стара, что все, кроме работавших над ней, просто забыли о ее существовании. А работа шла своим чередом в тиши кабинетов и лабораторий и пришла к победному концу.
Казалось трудно — получилось легко, казалось сложно — получилось просто.
Энергия Солнца, добываемая на Луне, могла теперь в любую минуту хлынуть на Землю могучим потоком.
Вопрос был решен! То, что предлагал Дмитревский, было важнее заводов воздуха. Они могли и подождать, до тех пор пока не будут установлены на Луне новые батареи.
Совет экономики утвердил проект, и родилась «ЭПРА».
Дмитревский приступил к осуществлению заветной цели. Как и ожидалось, к нему ринулись миллионы людей, и осталось только выбрать. Лучшие инженерные силы планеты составили ядро «Экспедиции подводных работ в Атлантике» — так назывался проект.
Дело шло о коренном изменении климата Северной Америки и Европы, что должно было неизбежно отравиться на всех других континентах, на климате всей Земли.
Сущность идеи была проста и могла быть выражена в четырех словах: повысить температуру Антильского течения.
И только!
Идея, конечно, была не нова. Об этом думали еще в двадцатом веке. Заслуга Дмитревского состояла в том, что он сумел объединить старую мысль с новейшими исследованиями дна Атлантического океана и его недр, связать их между собой в одно целое и предложить законченный проект.
Немало!
В чем же состояла идея Дмитревского, что она сулила человечеству Земли?
Общеизвестно, что климат Северной Америки и Европы в большой степени зависит от Гольфстрима. На широте Нью-Йорка его температура достигает двадцати трех градусов на поверхности и семи градусов на глубине четырехсот метров. Огромные массы теплой воды пересекают Атлантический океан и, обойдя Европу, достигают Шпицбергена. Но решающее значение имеет не сам Гольфстрим, а северное экваториальное течение, называемое Антильским, с которым Гольфстрим соединяется по выходе из Мексиканского залива. До этого соединения Гольфстрим несет около девяноста кубических километров воды в час, а после соединения с Антильским это количество увеличивается еще на шестьсот двадцать кубических километров, то есть больше чем в семь раз. Глубина Антильского течения — тысяча метров, при ширине шестьсот семьдесят километров, и ясно, что без этого течения один только Гольфстрим не мог бы оказывать такого большого влияния на климат Европы.
Повысить температуру Антильского течения — значило повысить температуру Гольфстрима. По расчетам Дмитревского, ее можно было довести до тридцати пяти — сорока градусов на широте Нью-Йорка. Что это означало, нетрудно было себе представить. Все северное побережье Европы превратится в субтропики.
Геологоразведочные работы, производимые на дне Атлантического океана уже много лет, установили, что как раз вдоль линии Антильского течения, на глубине всего пятнадцати километров, считая от поверхности океана, проходит мощная ветвь расплавленной магмы. В семи километрах под дном Атлантики недра уже нагреты до двухсот градусов, и буквально с каждым метром глубины температура стремительно возрастает.
По мнению геологов, магмовая ветвь была не случайна и не временна, а существовала очень давно, являясь, так сказать, стационарной, и не было оснований считать, что она может уйти в глубину или куда-нибудь в сторону.
Критики проекта Дмитревского высказывали и такое опасение, но он отвечал им, что в течение ближайших веков этого опасаться не приходится. Ну, а если через несколько сот лет появятся признаки истощения ветви, то это совсем не страшно. Человечество Земли становится сильнее и могущественнее с каждым годом, и будущая техника сумеет найти способ заменить тепло магмы чем-либо другим.
Трудности задачи не пугали как самого Дмитревского, так и миллионы почитателей и сторонников его идеи. Современная техника легко справится с ними.
В чем состояла техническая сторона проекта? В том, чтобы с помощью глубоко заложенных труб подвести тепло магмы к нижней границе Антильского течения и таким образом непрерывно подогревать его.
Это была чрезвычайно простая мысль, и, если бы все происходило на поверхности земли, осуществление этой мысли было бы так же просто. Но работать предстояло на дне океана! Под давлением километровых слоев воды!
Наука и техника ответили: «Да, это возможно!» — и предоставили в распоряжение «ЭПРА» все необходимое.
Чего не сделает объединенное человечество!
«ЭПРА» приступила к работе за несколько лет до описываемого времени. Сперва в ее составе находились только геологи, океанографы и, конечно, инженеры. Машинный парк давал возможность обойтись без подсобной рабочей силы, почти все было автоматизировано. Дмитревский рассчитывал полностью закончить установку труб через пятнадцать лет. Учитывая количество желающих принять участие в работе «ЭПРА», можно было уложиться в меньшие сроки, но совет экономики считал поспешность в данном случае не только не нужной, но и вредной. Резко повышать температуру Антильского течения было опасно: это могло вызвать хаос в службе погоды, могло привести к атмосферным катаклизмам. Было решено устанавливать не более ста труб одновременно, чтобы повышение температуры Гольфстрима происходило постепенно и плавно.
С этой же целью работы велись в пятидесяти точках вдоль течения, чтобы одновременно воздействовать на всю его длину. Каждые две из этих точек обслуживались одной базой, которых, таким образом, было двадцать пять. Установив четыре трубы и пустив их в ход, база приступала к установке следующих четырех. Персонал каждой базы состоял из людей одной национальности, что было, во-первых, удобнее, а во-вторых, давало возможность принять участие в «работе века» всему населению Земли. Трубы доставлялись на базу той из бывших «стран», представители которой работали на этой базе. Русских и американских баз было несколько. Общее руководство всеми базами осуществлял штаб, помещавшийся на подводном крейсере, возглавляемый Владимиром Дмитревским.
На дне Атлантического океана одновременно находилось более трех тысяч человек.
Никто не предполагал, что в работе «ЭПРА» могут принять участие историки и археологи, которым, казалось бы, нечего было тут делать. Случилось иное.
Первой наткнулась на следы Атлантиды база номер двенадцать. Найденные ее работниками обломки разрушенного здания произвели сенсацию. А затем всё чаще и чаще стали находить такие обломки все базы, расположенные вдали от африканских и американских берегов. Стало ясно, что именно здесь находились когда-то острова легендарной Атлантиды.
И тогда на базах появились археологи. Получились как бы две экспедиции, каждая из которых занималась своим делом, не мешая друг другу: одна — прокладкой труб, другая — поисками. Но название — «Экспедиция подводных работ в Атлантике» — соответствовало целям обеих групп и осталось неизменным.
Музеи всей планеты пополнились новыми экспонатами, проливавшими свет на историю Атлантиды, которой усиленно стали заниматься историки. И постепенно многие из них так же спустились под воду, чтобы производить исследования на месте. Численный состав историко-археологической группы вскоре почти сравнялся со строительной.
С каждым годом условия жизни на дне океана становились удобнее. Те, кто работал в кабинетах и лабораториях баз, подчас забывали, что они находятся под водой.
Но совсем забыть об этом было нельзя, и нельзя было не учитывать специфики подводных работ. Административно и технически персонал археологических групп каждой базы подчинялся ее начальнику. И инженеры «ЭПРА» привыкли считать своих новых подчиненных «техниками», хотя и не обычной для них специальности. И не раздумывая, в случае необходимости, направляли ученых на помощь строителям, или наоборот.
Обе группы сработались и считали себя единым коллективом с единой целью — добыть со дна Атлантического океана тепло и знания.
ЗАКЛАДКА ТРУБЫ
— Послушай, Игорь, — сказала Шура Козлова. — Ты уже три дня на базе. Неужели тебе не хочется увидеть работу «ЭПРА»?
— Более чем хочется, — ответил Горелик. — Но здесь все так заняты…
Действительно, напряженная деятельность ни днем, ни ночью не стихала на дне океана. Правда, здесь не было ни «дня», ни «ночи», — люди просто работали двадцать четыре часа, работали в три смены — система давно забытая на поверхности земли.
Горелик мог давно увидеть все, что его интересовало, отправившись к месту работ в одиночку, но ему обязательно нужен был спутник, которого можно расспросить и получить объяснения. И он откладывал знакомство с технической половиной «ЭПРА» до какого-нибудь удобного случая.
Такой случай неожиданно представился сегодня.
— У нас очередной торжественный момент, — сказала Козлова. — Закладка новой трубы. Если хочешь увидеть, идем со мной.
— Хочу ли я?..
Она провела его к выходной камере. Там было еще человек десять, готовящихся к выходу.
Игорь надел на себя скафандр. Он показался ему слишком тонким, учитывая глубину, на которой они находились, но он знал, что современные скафандры ничем не напоминают прежние. Кроме шлема, представлявшего собой прозрачный и твердый шар, все остальное было гибким и совершенно не стесняло движений. Баллонов со сжатым кислородом не было, а аппарат для добывания воздуха непосредственно из воды оказался таким небольшим, что Горелик сперва не смог его найти на своем скафандре. Потом он понял, что этот аппарат, называемый «жабрами», находится в укрепленном на поясе футляре вместе с рацией и источниками тока для головного фонаря.
Одевшись, Игорь неожиданно почувствовал, что не может сделать ни одного шага. Ноги словно прилипли к полу, и никакими силами невозможно было оторвать их. И тогда он понял назначение показавшихся ему очень странными металлических колец, внутрь которых встал каждый, прежде чем надеть скафандр. Эти кольца защищали людей от случайного падения. Упасть, когда ступни «прикованы» к полу, — означало верный перелом щиколоток.
— Готовы? — спросил кто-то.
— Я готов, — первым ответил Игорь.
Он слышал, один за другим, ответы всех. Голоса звучали негромко, но ему было известно, что радиус действия рации скафандра до трехсот метров.
— Пошли!
Камера наполнилась водой. Потом открылся выход, и в глаза ударил ослепительный свет ближайшего прожектора.
Горелик нагнулся и выбрался из кольца. Ноги двигались свободно, шаг был легок, сила магнитов, заключенных в подошвах, точно соответствовала весу столба воды над головой. Идти можно было так же, как на поверхности земли.
— Можно ли в одном и том же скафандре опускаться ниже или подниматься выше этого уровня дна? — спросил Игорь.
— Ты имеешь в виду магниты?
— Да.
— Вполне можно, их сила автоматически регулируется, — пояснила Козлова.
Дно оказалось очень ровным и уныло однообразным. Ни одного растения. Не было видно и рыб: обитатели глубин боялись света. Горелик читал, что «ЭПРА» на всем протяжении своих работ выравнивает дно и удаляет подводные заросли. Зачем это было нужно, он не знал, но, очевидно, существовали какие-то причины.
Они шли от одного прожектора к другому, шли уже несколько километров, и Горелик невольно подумал: почему не воспользовались каким-нибудь вездеходом или подводной лодкой, которых на базе было много?
От вопроса он удержался.
Впереди показалось что-то черное, прямое и узкое. Игорь понял, что перед ним готовая труба. Она выходила из дна и поднималась вверх подобно колонне, верхняя часть которой была отсюда неразличима.
Вблизи оказалось, что труба не так уж и узка, как показалось издали Ее диаметр был не менее шести метров. Никаких оттяжек или упоров Игорь не увидел.
— Она не может упасть? — спросил он. — Или сломаться?
— Вопрос следует понимать в смысле — где крепления? — ответила Козлова. — Обычных креплений нет потому, что они не нужны. Каждые четыре трубы соединены друг с другом коллекторной плитой там, наверху. Именно она и является греющей поверхностью. Трубы стоят на расстоянии трехсот метров и расположены по углам квадрата. Все в целом обладает избыточной прочностью.
— Выходит, что эта плита имеет площадь девяносто тысяч квадратных метров, — сказал Игорь. — Плохо себе представляю, как трубы выдерживают ее тяжесть.
Она ничего не ответила. Горелик мог бы поклясться, что Шура пожала плечами, хотя он и не мог этого увидеть.
— Когда будешь ходить один, — сказала она, немного погодя, — не вздумай касаться трубы.
— До скольких она нагрета?
— Почти до трех тысяч градусов.
— Что же это за металл?
— Милый, — неожиданно ласково сказала Козлова, — умоляю, избавь меня от подобных вопросов. Возьми в библиотеке базы книгу и прочти.
— Хорошо, — сердито ответил он. — Но можешь ты мне сказать, когда мы наконец придем на место?
— Устал, бедненький?
— Не устал, а не понимаю, почему мы идем пешком.
— Типичное рассуждение наземника. И притом домоседа. Работники «ЭПРА» всегда ходят пешком, если не надо спешить.
— Физкультура? — догадался Игорь.
— Ну конечно! Надо же двигаться.
Его рассмешило столь простое объяснение загадки. Обыкновенная прогулка!
Они миновали еще одну трубу. Горелик подумал о коллекторе. Над его поверхностью воды вообще не могло быть, — там сжатый пар, сверхсухой. Такой же пар, вероятно, окружает всю трубу, на всем ее протяжении. Видимо, именно потому и обходили его спутники эти трубы на почтительном расстоянии. Но на вид никакого пара не было.
Он спросил об атом Козлову.
— Его хорошо видно, когда погашены прожекторы, — ответила она. — Очень красиво! Труба светится в темноте вишнево-красным, и этот цвет проступает словно через молочное стекло.
— По трубе течет магма?
— Какая магма? Никакой металл не выдержал бы. По трубам течет вода, вернее сверхперегретый пар. Ну вот мы и пришли, — прибавила Шура. — О! — воскликнула она вдруг. — Дмитревский уже здесь! Мы опоздали к началу.
Горелик увидел большую толпу, человек в двести, а может и больше. Люди стояли кольцом, окружая что-то большое и темное. Это «что-то» показалось Игорю длинной подводной лодкой, повисшей над дном вертикально. Немного в стороне лежал исполинский подводный крейсер штаба «ЭПРА», внешний вид которого был хорошо известен буквально всем людям на Земле по бесчисленным снимкам в журналах.
— Более чем хочется, — ответил Горелик. — Но здесь все так заняты…
Действительно, напряженная деятельность ни днем, ни ночью не стихала на дне океана. Правда, здесь не было ни «дня», ни «ночи», — люди просто работали двадцать четыре часа, работали в три смены — система давно забытая на поверхности земли.
Горелик мог давно увидеть все, что его интересовало, отправившись к месту работ в одиночку, но ему обязательно нужен был спутник, которого можно расспросить и получить объяснения. И он откладывал знакомство с технической половиной «ЭПРА» до какого-нибудь удобного случая.
Такой случай неожиданно представился сегодня.
— У нас очередной торжественный момент, — сказала Козлова. — Закладка новой трубы. Если хочешь увидеть, идем со мной.
— Хочу ли я?..
Она провела его к выходной камере. Там было еще человек десять, готовящихся к выходу.
Игорь надел на себя скафандр. Он показался ему слишком тонким, учитывая глубину, на которой они находились, но он знал, что современные скафандры ничем не напоминают прежние. Кроме шлема, представлявшего собой прозрачный и твердый шар, все остальное было гибким и совершенно не стесняло движений. Баллонов со сжатым кислородом не было, а аппарат для добывания воздуха непосредственно из воды оказался таким небольшим, что Горелик сперва не смог его найти на своем скафандре. Потом он понял, что этот аппарат, называемый «жабрами», находится в укрепленном на поясе футляре вместе с рацией и источниками тока для головного фонаря.
Одевшись, Игорь неожиданно почувствовал, что не может сделать ни одного шага. Ноги словно прилипли к полу, и никакими силами невозможно было оторвать их. И тогда он понял назначение показавшихся ему очень странными металлических колец, внутрь которых встал каждый, прежде чем надеть скафандр. Эти кольца защищали людей от случайного падения. Упасть, когда ступни «прикованы» к полу, — означало верный перелом щиколоток.
— Готовы? — спросил кто-то.
— Я готов, — первым ответил Игорь.
Он слышал, один за другим, ответы всех. Голоса звучали негромко, но ему было известно, что радиус действия рации скафандра до трехсот метров.
— Пошли!
Камера наполнилась водой. Потом открылся выход, и в глаза ударил ослепительный свет ближайшего прожектора.
Горелик нагнулся и выбрался из кольца. Ноги двигались свободно, шаг был легок, сила магнитов, заключенных в подошвах, точно соответствовала весу столба воды над головой. Идти можно было так же, как на поверхности земли.
— Можно ли в одном и том же скафандре опускаться ниже или подниматься выше этого уровня дна? — спросил Игорь.
— Ты имеешь в виду магниты?
— Да.
— Вполне можно, их сила автоматически регулируется, — пояснила Козлова.
Дно оказалось очень ровным и уныло однообразным. Ни одного растения. Не было видно и рыб: обитатели глубин боялись света. Горелик читал, что «ЭПРА» на всем протяжении своих работ выравнивает дно и удаляет подводные заросли. Зачем это было нужно, он не знал, но, очевидно, существовали какие-то причины.
Они шли от одного прожектора к другому, шли уже несколько километров, и Горелик невольно подумал: почему не воспользовались каким-нибудь вездеходом или подводной лодкой, которых на базе было много?
От вопроса он удержался.
Впереди показалось что-то черное, прямое и узкое. Игорь понял, что перед ним готовая труба. Она выходила из дна и поднималась вверх подобно колонне, верхняя часть которой была отсюда неразличима.
Вблизи оказалось, что труба не так уж и узка, как показалось издали Ее диаметр был не менее шести метров. Никаких оттяжек или упоров Игорь не увидел.
— Она не может упасть? — спросил он. — Или сломаться?
— Вопрос следует понимать в смысле — где крепления? — ответила Козлова. — Обычных креплений нет потому, что они не нужны. Каждые четыре трубы соединены друг с другом коллекторной плитой там, наверху. Именно она и является греющей поверхностью. Трубы стоят на расстоянии трехсот метров и расположены по углам квадрата. Все в целом обладает избыточной прочностью.
— Выходит, что эта плита имеет площадь девяносто тысяч квадратных метров, — сказал Игорь. — Плохо себе представляю, как трубы выдерживают ее тяжесть.
Она ничего не ответила. Горелик мог бы поклясться, что Шура пожала плечами, хотя он и не мог этого увидеть.
— Когда будешь ходить один, — сказала она, немного погодя, — не вздумай касаться трубы.
— До скольких она нагрета?
— Почти до трех тысяч градусов.
— Что же это за металл?
— Милый, — неожиданно ласково сказала Козлова, — умоляю, избавь меня от подобных вопросов. Возьми в библиотеке базы книгу и прочти.
— Хорошо, — сердито ответил он. — Но можешь ты мне сказать, когда мы наконец придем на место?
— Устал, бедненький?
— Не устал, а не понимаю, почему мы идем пешком.
— Типичное рассуждение наземника. И притом домоседа. Работники «ЭПРА» всегда ходят пешком, если не надо спешить.
— Физкультура? — догадался Игорь.
— Ну конечно! Надо же двигаться.
Его рассмешило столь простое объяснение загадки. Обыкновенная прогулка!
Они миновали еще одну трубу. Горелик подумал о коллекторе. Над его поверхностью воды вообще не могло быть, — там сжатый пар, сверхсухой. Такой же пар, вероятно, окружает всю трубу, на всем ее протяжении. Видимо, именно потому и обходили его спутники эти трубы на почтительном расстоянии. Но на вид никакого пара не было.
Он спросил об атом Козлову.
— Его хорошо видно, когда погашены прожекторы, — ответила она. — Очень красиво! Труба светится в темноте вишнево-красным, и этот цвет проступает словно через молочное стекло.
— По трубе течет магма?
— Какая магма? Никакой металл не выдержал бы. По трубам течет вода, вернее сверхперегретый пар. Ну вот мы и пришли, — прибавила Шура. — О! — воскликнула она вдруг. — Дмитревский уже здесь! Мы опоздали к началу.
Горелик увидел большую толпу, человек в двести, а может и больше. Люди стояли кольцом, окружая что-то большое и темное. Это «что-то» показалось Игорю длинной подводной лодкой, повисшей над дном вертикально. Немного в стороне лежал исполинский подводный крейсер штаба «ЭПРА», внешний вид которого был хорошо известен буквально всем людям на Земле по бесчисленным снимкам в журналах.