Авторитет Дмитревского давно уже стал непререкаемым.
   Его советами пользовались строители лунных заводов, спутников-лабораторий, земных солнечных станций, конструкторы космических кораблей.
   Таких людей в старину называли энциклопедистами.
   Интерес, проявленный им к странному происшествию с поисковой группой Купцова, никого не удивил.
   Не удивил в первый момент. Но уже на следующий день создалась почва не только для удивления, но и для загадки.
   Жизнь работников «ЭПРА» текла, вообще говоря, довольно однообразно, хотя и очень напряженно. Все, что выходило из рамок привычного, невольно возбуждало пристальное внимание.
   Инженеры штаба заметили, что Дмитревский непривычно долго разговаривал с кем-то по радиотелефону. Имя собеседника начальника «ЭПРА» ничего им не сказало. Правда, фамилии они не расслышали, или она вообще не была произнесена в разговоре, который касался именно того, о чем говорили сейчас все, — происшествия на базе номер шестнадцать.
   Дмитревский говорил из своей каюты, и до других долетали только отдельные слова и фразы, произнесенные достаточно громко.
   Отчетливо были слышны слова, сказанные Дмитревским:
   — Все это чрезвычайно подозрительно и заставляет думать, что вы были правы.
   Инженеры переглянулись. Они, конечно, не подслушивали разговор своего начальника, а находились рядом с его каютой только потому, что было время обеда, а кают-компания крейсера помещалась непосредственно рядом с каютой Дмитревского.
   — «Вы были правы!» Это может означать, что кто-то как бы предвидел случившееся, — тихо сказал один из штабных инженеров. — Интересно, что именно — змею или загадочный свет?
   А дальше случилось еще более странное…
   Сообщение Суханова было принято на крейсере, когда он находился очень далеко от базы номер шестнадцать. Предстояло более суток пути полным ходом. Дмитревский даже не остановился на базе номер двадцать три, где в этот день должна была состояться закладка очередной трубы. Это был первый случай в истории «ЭПРА», — традиционное «торжество» состоялось без начальника. Видимо, происшествие с Игорем Гореликом заинтересовало Дмитревского не на шутку.
   А на следующее утро, уже находясь близко к цели, Дмитревский приказал остановить крейсер и поднять его на поверхность океана.
   Зачем? Вопреки всем обычаям и своему собственному правилу — держать штаб в курсе всех дел, Дмитревский никому не сообщил причины.
   Это также вызвало удивление.
   Работники штаба давно уже не видели солнца и с удовольствием выполнили приказ.
   Океан оказался неспокойным, по нему ходила сильная зыбь, но небо было безоблачно, и дневное светило, по которому все так соскучились, ярко сияло почти в зените. Несмотря на сильную качку, все бывшие на крейсере вышли наверх.
   Дмитревский стоял на мостике и, не отрываясь от бинокля, осматривал северо-восточный горизонт.
   Ждали долго, и никто не мог понять, чего они ждут.
   Дмитревский всегда был простым и общительным. Но сегодня его словно подменили. Он упорно молчал, и его лицо было столь хмуро и озабоченно, что никто не решился обратиться к нему с вопросом.
   Наконец появился небольшой планелёт скоростного типа. Быстро приблизившись, он снизился и повис над крейсером. По опознавательным знакам на фюзеляже можно было заключить, что воздушный корабль прибыл из Ленинграда.
   По сброшенной лестнице на палубу крейсера спустился пожилой, скорее даже старый, человек, в обычном городском костюме, странно выглядевшем для людей, привыкших к форме «ЭПРА», с короткими, совершенно седыми волосами.
   Кто он такой, этот человек, никто догадаться не мог.
   Приняв незнакомца, крейсер сразу же ушел на глубину, и прерванный путь возобновился.
   Дмитревский увел гостя в свою каюту, так и не познакомив его ни с кем из работников штаба. Их разговор наедине продолжался до самого прибытия на базу и, видимо, был настолько интересен или важен, что ни тот, ни другой, ни разу не вышли.
   Был ли этот человек тем самым «таинственным» собеседником, с которым начальник «ЭПРА» так долго говорил накануне, или кем-нибудь другим?
   Все на крейсере были сильно заинтригованы.
   Загадка раскрылась только на базе.
   И как только была названа фамилия, как только люди вспомнили, с чем связано это имя, всем сразу стала ясна мысль, явившаяся Дмитревскому, и его фраза: «Похоже, что вы были правы». И, как всегда случается, все подумали одно и то же: «Как странно, что такая простая и естественная мысль не пришла мне самому».
   Фамилия прибывшего была Карелин…
   Николай Тихонович был уже стар. Недавно ему исполнилось девяносто семь лет. Но он был еще крепок и так же работоспособен, как и в то время, когда был найден «железный пень» — таинственная машина времени пришельцев.
   Много воды утекло с тех пор, а загадка цилиндра так и осталась загадкой. Не удавалось даже приблизиться к пониманию. Любимое детище Карелина — теория «спирали времени», окончательно разработанная им, но все еще не ставшая общепризнанной, была бессильна объяснить появление цилиндра в России, хоть как-то обосновать непонятное перемещение его из Атлантиды. Не удавалось это сделать самому Карелину, не удавалось и многочисленным его последователям.
   Николай Тихонович уже примирился с мыслью, что ему не дожить до времени, когда тайна откроется или… откроется сам цилиндр, не увидеть того, что находится в цилиндре, не встретить выходящих из него пришельцев. Но все же он ждал этого, ждал каждый день в течение вот уже шестидесяти пяти лет.
   За эти годы ученые предпринимали бесчисленные попытки проникнуть взглядом сквозь все еще остававшийся загадочным металл цилиндра. Невиданно выросла техника, в распоряжении людей находились аппараты и приборы, о которых прежде не смели и мечтать. Взор ученого или инженера мог проникнуть сквозь свинцовую плиту толщиной до полуметра. Но все попытки заглянуть в цилиндр неизменно оканчивались неудачей. Странный металл не пропускал никаких лучей. Само слово «металл» в применении к цилиндру стали заключать в кавычки, потому что многие сомневались в том, что этот материал можно относить к группе металлов вообще.
   Попыток открыть овальную дверь больше не предпринималось. Раз неведомые конструкторы посчитали нужным засекретить механизм запора — значит, открывать дверь нельзя. Люди Земли боялись причинить вред неизвестным братьям…
   Жена Карелина Вера Павловна была еще жива, но из восьми человек, первыми увидевших цилиндр пришельцев, осталось только двое: сам Карелин и Анвер Керимбеков, когда-то его напарник, ставший теперь известным ученым и экспертом Совета экономики по энергетическим вопросам.
   На Земле привыкли к мысли о существовании цилиндра, и он уже не возбуждал прежнего любопытства. Его появление привело, казалось, только к тому, что небольшой районный центр Михайловка быстро превратился в огромный город и был переименован в «Пришельцев». Сперва говорили «Город пришельцев», потом просто «Пришельцев», и постепенно это слово утратило первоначальный смысл, превратившись во что-то вроде «Куйбышев» или «Пушкин».
   Время и события шли над преображенной Землей бурным, стремительным потоком, ошеломляющие открытия были так часты, что даже самому Николаю Тихоновичу начинало казаться, что проблема цилиндра не так уж и важна для человечества. Она потускнела в его глазах, стала второстепенной.
   Всеобщее мнение было таково: «Вряд ли существа, которые могли так грубо ошибиться в оценке развития планеты Земля, могут дать ее человечеству что-нибудь особо ценное. Скорее всего, они окажутся менее развитыми, менее сведущими в науке, несмотря на свою машину пространства — времени, чем обитатели Земли».
   Их выхода из цилиндра ждали, но это было уже скорее любопытство, чем ожидание неизвестных тайн природы, которых еще не знали земляне.
   В правдивости рассказа Даира и монгольского предания почти никто не сомневался. И огромный интерес возбуждал тот факт, что вместе с пришельцами к людям идет человек из легендарной Атлантиды.
   Кто он? Скорее всего, какой-нибудь жрец, потому что в древние времена, даже через много тысячелетий после атлантов, учеными были только служители храмов…
   Сообщение «ЭПРА» сперва нисколько не заинтересовало Карелина. Только после разговора с Дмитревским он внезапно понял, что не исключена возможность найти наконец знаменитый «черный шар», к поискам которого он сам призывал более полувека тому назад.
   Николай Тихонович вспомнил дискуссию в Доме ученых, вспомнил, как ему вежливо указали на невозможность найти маленький шар в просторах Атлантического океана, как они с женой уныло возвращались домой после этого «урока».
   А получилось, что он был прав тогда!
   Было более чем вероятно, что именно этот шар пришел на помощь товарищам Игоря Горелика, что именно он вспыхнул так своевременно. В том, что шар подчиняется биотокам мозга, не было ничего удивительного. Более того, это предположение даже полвека назад считалось вполне вероятным, хотя тогда еще почти не было механизмов, управляемых биотоками.
   По рукописи Даира, шар бросили в океан. В то время, когда Карелин впервые читал эту рукопись, Атлантиду еще не нашли и о ее местоположении существовало множество мнений. Теперь было точно установлено, что Атлантида представляла собой группу островов. Но если шар бросили в океан даже на крупнейшем из них, в так называемой Посейдонии, то его могло принести в район базы номер шестнадцать «ЭПРА» Канарским, а затем Северным экваториальным течением.
   Старая загадка воскресла с новой силой. Карелин поспешил на зов Дмитревского…
   На базе сразу поняли, почему начальник «ЭПРА» приказал не приступать к поискам шара до его приезда. Дело оказалось не в самом Дмитревском, а в Карелине. Старому ученому принадлежало бесспорное право руководить этими поисками. Ведь он стремился к ним еще тогда, когда никого из теперешнего персонала «ЭПРА» не было на свете.
   Николая Тихоновича встретили с радостью. Было приятно увидеть у себя на базе человека, имя которого все люди на Земле знали со школьных лет.
   Четверо из группы Купцова были тотчас же позваны в кабинет Суханова.
   Кроме самого начальника базы там находились Карелин и Дмитревский.
   Николай Тихонович задал им вопрос, который сперва показался всем четверым очень странным и не имеющим никакого отношения к делу поисков шара.
   — Вспомните, — сказал он, — о чем вы думали в последний момент, перед тем как в лабиринте камней зажегся свет.
   — Подумайте сначала, — добавил Дмитревский.
   Анатолий Купцов ответил первым:
   — Я думал о том, что теперь, когда змея начала ломать скафандр нашего товарища, особенно необходимо, чтобы Горелик как-то умудрился зажечь свой фонарь.
   Двое его товарищей ответили то же самое.
   — Нет, — неожиданно для них сказал Карелин. — Это совсем не то. Ну, а вы о чем думали? — обратился он к Игорю.
   — Честно говоря, я ни о чем не думал, — ответил Горелик. — Когда змея начала меня гнуть, я испугался, а вдруг скафандр согнется больше, чем сможет выдержать мой позвоночник.
   — Значит, вы все же о чем-то думали, — улыбнулся Карелин. — Постарайтесь вспомнить, не было ли у вас какого-нибудь желания?
   — Только чтобы змея перестала меня гнуть.
   — Не может быть. Вы должны были думать о товарищах, которые вас ищут. Вы их ждали!
   — Да, конечно!
   — Напрягите память!
   Игорь задумался.
   — Право не могу вспомнить, — сказал он наконец. — По моему, я не думал ни о чем другом. Я ждал помощи, верно. Это была не мысль, а скорее подсознательное желание.
   — Но вы же знали, что, появись свет, вас скорее найдут.
   — Вы правы. Мне очень хотелось, чтобы змея случайно нажала на кнопку моего фонаря.
   — Или чтобы вас осветили фонари товарищей?
   — Конечно.
   — Не думали ли вы о свете вообще, не о фонарях товарищей или вашем, а вообще о свете?
   — Верно! — воскликнул Игорь. — Вы совершенно правы. У меня, когда я понял опасность, явилось желание, чтобы вспыхнул свет, свет во что бы то ни стало, все равно откуда и как!
   — Вот именно! — удовлетворенно сказал Николай Тихонович. — Горячее стремление к тому, чтобы появился свет. Вы думали о свете, а не о фонарях.
   — Да, да! Именно так! Но как вы могли догадаться?
   — Потому что именно вы и зажгли этот свет, — ответил Карелин.

НАКОНЕЦ-ТО!

   Желание Николая Тихоновича лично выйти на дно и принять непосредственное участие в поисках шара беспокоило Дмитревского. Для девяностосемилетнего человека это было даже не совсем безопасно. Но Карелин и слышать не хотел о том, чтобы руководить поисками из помещения пульта крейсера.
   — Тогда, — сказал он, — я мог бы и не вылетать из Ленинграда. Ваши экраны можно соединить с экранами ленинградского филиала управления «ЭПРА». Незачем было и вызывать меня.
   Он был прав, и на это нечего было возразить.
   На поиски черного шара Суханов выделил, кроме историков и археологов, еще и шестерых техников, и даже согласился отпустить с базы врача, главным образом из-за Карелина.
   Александр Пугачев был очень обрадован этим решением. Ихтиолога интересовала змея, труп которой остался лежать в пещере. Хотелось выяснить, действительно ли это животное, еще неизвестное науке, или просто представитель какой-нибудь редкой разновидности морских змей.
   Поисковая группа отправилась на место в крейсере штаба, так как Дмитревский решил сам принять участие в экспедиции. Кроме того, присутствие крейсера облегчало задачу: его мощные прожекторы осветят скалы, как днем.
   Место действия недавней драмы было найдено без труда. Крейсер остановился в непосредственной близости от прохода, куда «змея» затащила Горелика.
   Восемнадцать человек приготовились к выходу.
   — Ищите черный шар, — сказал им Карелин. — Вероятно, он невелик по размерам. Тот, кто его увидят, должен немедленно сообщить об этом и ждать на месте, не прикасаясь к шару. Подчеркиваю, не прикасаться ни в коем случае! Если снова вспыхнет свет, прекратить поиски и ждать меня. Лучше бы он не вспыхивал. Постарайтесь не думать о свете. Шар подчиняется биотокам, и желание, чтобы появился свет, может как раз и заставить шар вспыхнуть.
   — Постараемся, Николай Тихонович, — хором ответили участники группы.
   — Напрасно вы упомянули об этом, — сказал Дмитревский, отведя Карелина в сторону. — Они могли и не подумать о свете, а теперь подумают наверняка. Разве вы не знаете, что запрещение думать о чем-нибудь как раз и заставляет об этом думать.
   — Пожалуй, вы правы, — ответил Карелин. — Но теперь уже не исправишь.
   И Дмитревский оказался прав.
   Как только поисковая группа вышла из крейсера на дно, шар вспыхнул. Луч света вырвался из прохода и был настолько ярок, что его сразу заметили, несмотря на еще более яркий свет прожекторов.
   Карелин попросил Дмитревского, оставшегося на крейсере, погасить прожекторы корабля.
   Откуда-то изнутри скал, через бесчисленные щели и промежутки между ними, били лучи белого света. Даже крейсер, стоявший в тридцати-сорока метрах, был освещен весь.
   Очевидно, все восемнадцать человек одновременно подумали о том, о чем им запретили думать. И сам Николай Тихонович вынужден был признаться самому себе, что и у него явилась та же мысль.
   И, сознавая это, он ничего не сказал, хотя каждый из его спутников ожидал сердитого замечания.
   «Раз уж так случилось, — подумал Карелин, — то пусть он и продолжает гореть, этот свет. Но можно ли подходить к нему? Не опасно ли?»
   Он вспомнил все, что было сказано в рукописи Даира, и отверг мысль об опасности. Шар вспыхивал в доме верховного жреца Атлантиды. Возле него, несомненно, были люди. Шар бросили в океан, — значит, прикасались в нему, брали его в руки. Да и не могли пришельцы оставить полудиким людям предмет, приближение к которому опасно для них. Никак не могли!
   — Ну что ж! — сказал Николай Тихонович. — Приступим к поискам. Без меня шар не трогать и даже не подходить близко!
   — А если он погаснет? — спросил Купцов.
   — Тогда будем искать, как наметили раньше. Но я думаю, что он не погаснет.
   — Почему? Тогда он погас сам собой.
   — Видите ли, — сказал Карелин. — Я думаю, что вы сами его погасили. Найдя Горелика и осветив его своими фонарями, вы могли бессознательно подумать, что посторонний свет вам больше не нужен. Этого оказалось достаточно, и шар погас. А теперь мы будем искать, ориентируясь на свет, и не подумаем о том, что этот же свет нам не нужен. Никто не может так подумать.
   — Вы правы, — услышали они голос Дмитревского.
   — Пошли! — сказал Карелин.
   Пугачев сразу же отстал, свернув в пещеру, где нашли Игоря и где лежала убитая «змея». Она интересовала его значительно больше, чем черный шар. С большой неохотой один из техников направился за ним. Категорический приказ начальника «ЭПРА» запрещал оставлять кого-нибудь одного. Здесь могли оказаться другие «змеи» или спруты.
   Шестнадцать человек продвигались вперед сомкнутой группой. Незачем было разделяться, — направление безошибочно указывала усиливающаяся яркость света.
   В сущности, никаких поисков и не было. Они прямо пришли к нужному месту. Шар сам привел их к себе.
   Маленькое «солнце» висело в воде среди беспорядочной кучи нагроможденных друг на друга камней. Висело неподвижно в полуметре от дна. Почему оно не опускалось на дно? Это трудно было понять,
   Группа остановилась.
   — Несомненно, это он! — сказал Карелин.
   — Кто?
   — Черный шар, о котором сказано в египетской рукописи.
   — Он мало похож на «черный», — заметил кто-то.
   Смотреть прямо на шар было невозможно, его свет слепил глаза, и Карелин невольно вспомнил, как шестьдесят пять лет тому назад назвал шар «электрической лампой». Скорее уж, это небольшой прожектор, а не лампа.
   Раздался голос Дмитревского:
   — Если это тот самый шар, то сколько же лет лежит он на дне океана?
   — М-да! — только и смог ответить Карелин.
   Атланты бросили подарок пришельцев в океан двенадцать тысяч лет тому назад, по меньшей мере. А механизм шара, источник света в нем все еще находились в исправности!
   «Что бы ни говорили о пришельцах, — подумал Николай Тихонович, — а их техника может кое-чему научить нас».
   — Это не может быть ничем другим, — ответил он Дмитревскому.
   — Что будем делать? — спросил Купцов.
   — Честно говоря, не знаю и сам. При таком ярком свете поверхность шара должна быть раскалена.
   — Самое время ему погаснуть, — заметил Купцов.
   Карелин тоже подумал об этом.
   И… шар тут же погас.
   Николай Тихонович вздрогнул от неожиданности, которая, казалось бы, не должна была удивить его. Случившееся только окончательно подтверждало правильность его предположения, что шар управляется биотоками.
   Наступившую темноту рассеивали теперь только фонари на шлемах. Но их свет был настолько слаб, что в первый момент все подумали, что они не зажжены вообще. Некоторые нажали на кнопки, тем самым погасив свои фонари. И только тогда поняли, что темнота кажущаяся, по контрасту с только что бывшим светом.
   — Потушите-ка, друзья, ваши фонари. Все сразу, — сказал Карелин.
   Он ожидал, что поверхность шара, которая не могла остыть так быстро, будет светиться в темноте, но, когда эта темнота наступила, не увидел ничего, ни малейшего намека на светимость.
   — М-да! — сказал он еще раз. — Ну что ж, зажгите!
   Теперь, после полной мглы, света фонарей было достаточно, чтобы хорошо рассмотреть находку.
   Шар был действительно черным, матово-черным, и на его гладкой поверхности не было бликов от фонарей, направленных на него с трех сторон.
   — Почти абсолютная чернота, — сказал один из техников базы.
   — Почему «почти»?
   — Потому, что если бы он был абсолютно черным, мы его не могли бы увидеть.
   Карелин подошел к шару.
   Казалось совершенно непонятным, почему давление воды не выбросило шар на поверхность океана. Видимо, он не полый и очень тяжел. Но тогда почему он висит над дном, а не лежит на нем? Что держит его в этом положении?
   — Странно! — произнес кто-то возле Карелина.
   Он обернулся и узнал Дмитревского. Начальник «ЭПРА» не выдержал и пришел сюда.
   — Да, действительно очень странно.
   — Надо определить, горячий он или холодный.
   — А как это сделать? Сквозь металлическую перчатку ничего не почувствуешь.
   — Это просто, — сказал Дмитревский.
   Он держал в руке небольшой прибор, от которого отходил тонкий гибкий шланг с шариком на конце.
   — Сейчас узнаем, — сказал он, прикасаясь шариком к поверхности шара. — Вот! Его температура точно такая же, как и окружающей воды.
   — Странно, что он так быстро остыл, — сказал Карелин.
   — Почему «остыл»? Вполне возможно, что он и не был нагрет. Свет мог быть холодным.
   И только он успел это сказать, шар снова вспыхнул.
   Дмитревский и Карелин отшатнулись. Яркость света подействовала на них, как внезапный физический удар.
   Николай Тихонович рассердился.
   — Неужели у нас не хватает силы воли? — сказал он. — Кто зажег свет?
   — Похоже, что я, — смущенно ответил Горелик.
   — Думайте о чем-нибудь другом.
   — Будет, пожалуй, лучше всего, — сказал Дмитревский, — если все вернутся на крейсер. Пусть останутся двое или трое, чтобы взять шар и перенести к нам.
   — Да, вы правы. Останусь я.
   — Обещаю, что не буду думать ни о чем, — сказал Купцов, — кроме вашей защиты от нападения какой-нибудь «змеи». Оставьте меня, как охраняющего.
   — Третьим буду я, — решил Дмитревский. — Остальным вернуться на крейсер!
   Приказание было выполнено.
   — Необходимо, чтобы он погас, — сказал Карелин, когда они остались втроем.
   И только сказал — шар погас!
   — Какая поразительная чувствительность! — воскликнул Дмитревский. — Правда, когда вы это сказали, мне захотелось, чтобы он погас.
   — И мне тоже, — после секундного колебания сказал Купцов.
   Карелин засмеялся.
   — Первое нарушение обещания, — насмешливо заметил он.
   — И последнее!
   Анатолий тут же отвернулся от шара, показывая этим, что приступил к обязанностям охраняющего.
   — Попробую его взять, — сказал Николай Тихонович.
   — Лучше я. — Дмитревский отстранил Карелина. — Кто его знает, вдруг он рванется вверх. Я сильнее вас.
   — Тогда возьмем его вместе.
   Но шар не устремился вверх и не проявил намерения опуститься; им показалось, что он невесом.
   — Вода уравновешивает, — сказал Дмитревский.
   — Скорей всего так, но все же странно!
   — Согласен с вами. Отпустите! Одному удобнее нести.
   Николай Тихонович с неудовольствием повиновался. Ему хотелось самому нести шар, но спорить казалось ребячеством.
   — Пошли!
   Карелин пошел впереди, за ним Дмитревский, замыкал «торжественное» шествие Анатолий Купцов, часто оборачивавшийся назад.
   Но ни «змеи», ни спруты не показывались.
   Больше всего Дмитревский опасался, что кто-нибудь из его спутников вызовет вспышку шара. Сам старался думать только о темноте, но чувствовал, что в любую секунду может, против воли, пожелать света, особенно когда приходилось преодолевать неровности дна. Он понимал, что шар никуда не денется; даже если выпустить его из рук, он не улетит и не упадет. И все же боялся, что шар вспыхнет. Он нес его, как носят люди хрупкую стеклянную вазу.
   «Интересно, — думал он, — может ли вызвать вспышку шара кто-нибудь из тех, кто находится на крейсере и наблюдает за нами по экрану? Металлические стенки корабля должны как будто экранировать биотоки. Но было бы крайне важно проверить».
   Он мог сказать об этом вслух, и его услышали бы на крейсере. Но Дмитревский не решился на такой опыт. Успеется! Самое главное — благополучно доставить шар на базу, а оттуда на континент. Всяческие опыты — дело ученых.
   В выходную камеру крейсера вошли без происшествий.
   Прежде чем отдать приказ — выкачивать воду, Дмитревский спросил Карелина;
   — А не причинит шару вред изменение давления?
   — Уверен, что нет, — ответил Николай Тихонович. — Он же был на поверхности Земли и уже испытал один раз изменение давления. И ничего с ним не произошло.
   Дмитревский сказал дежурному на пульте, что камеру можно осушить, и на всякий случай сел на пол. Он опасался, что шар настолько потяжелеет на воздухе, что его не удержать в руках. Может быть, в Атлантиде его несли к океану несколько человек? Колени ему пришлось согнуть под острым углом, так как исчезновение воды немедленно приведет к «прилипанию» подошв к полу.
   Вода исчезла, камера наполнилась воздухом, а Дмитревский не почувствовал никакого изменения веса шара, — по-прежнему он казался невесомым.
   — Совсем уже непонятно, — сказал Карелин, когда Дмитревский сообщил ему об этом. — Попробуйте выпустить шар из рук.
   Дмитревский отвел руки.
   Шар не шевельнулся. Он не упал и не поднялся, а остался висеть в воздухе выходной камеры совершенно так же, как висел недавно в воде над дном Атлантического океана.