Брюнет снял с вешалки противогаз, вынул коробку и сорвал картонный кружок, закрывавший нижнее отверстие. Из письменного стола достал часы с золотым ободком и задумался. "К Мишке пошлю Кренделя, - они дружат. Если назначить ему приход в семь часов вечера, то взрыв должен произойти за полчаса... нет... за сорок пять минут". Брюнет усмехнулся, представив, как разорвется мина. "Интересно, что будет в этот момент думать Мишка и что от него останется..." Он злорадно начал заводить часы. Послушав работу механизма, перевел ободок на шесть часов пятнадцать минут. Теперь оставалось вложить часы в приготовленное углубление... Атаман медлил. Ему впервые приходилось заряжать эту адскую машину, - практиковались они на учебных. Стало немного не по себе. "А вдруг сорвется раньше времени?" Чтобы успокоиться, он тряхнул несколько раз часами, потом начал крутить головку. Когда стрелки подошли к шести часам пятнадцати минутам, ободок щелкнул и вернулся на старое место. Часы работали безукоризненно. Сверив по своим часам, он поставил верное время, снова перевел ободок на шесть пятнадцать и наконец вложил часы в углубление противогаза.
* * *
Миша, выполнив поручение Горского, возвращался на судно. Проходя мимо почтового отделения, увидел синий ящик, вспомнил про письмо и сунул руку в карман. Письма не было.
"Куда же оно девалось? - Он обыскал все карманы. - Неужели оставил в каюте? - Но ведь он отлично помнил, что сунул письмо в карман. - Странно. Неужели потерял?"
Конечно, мальчику не пришло в голову, что письмо украла Нюся или кто-нибудь другой. Кому нужно чужое письмо? Для Миши это письмо тоже не представляло особенной ценности. Он решил писать отцу часто, пока не получит от него ответа.
"Может быть, выронил в каюте, когда одевался?" - мелькнуло предположение.
На набережной, против судна, его поджидал Крендель с противогазом. Он мотнул Мише головой и пошел вперед, а когда тот поравнялся с ним, передал противогаз.
- Брюнет велел вручить тебе еще один противогаз и наказал, чтобы ты нигде его не оставлял и точно к семи часам сегодня обязательно пришел с этим противогазом к нам. Дело есть. Раньше не приходи, никого не будет. Ровно в семь!
Брюнет не предупредил Кренделя, что мина заряжена, и поэтому все произошло естественно и просто.
- Неужели все время с ним таскаться? Тяжелый...
- Ничего. Потерпи... Мишка, ты у Виктора Георгиевича был сегодня? спросил Крендель тоном заговорщика.
- Да.
- Поджилки тряслись?
- Что-то не заметил.
- Врешь. У меня, понимаешь, душа с телом прощалась. Две ночи после того во сне покойники приходили. Миша усмехнулся.
- Ты теперь, Мишка, держись! Это, знаешь, не кочан капусты. Чуть что и... со святыми упокой! Миша пожал плечами, но ничего не сказал. Они подошли к судну.
- Ну, ладно! Пока!
Вор ушел. Миша поднялся на судно. Письма в каюте он не нашел и решил, что где-нибудь обронил его. Было еще рано. До прихода Буракова, до шести часов, можно было сходить к Люсе, отнести ей вещи и рассказать о письме отца.
* * *
Иван Васильевич раздумывал над материалами дела. План диверсии врага сводился к тому, что в назначенное время в Московском районе одновременно будут взорваны несколько крупнейших хранилищ аммиака. Члены шайки Брюнета вслед за взрывами устраивают панику сигналами химической тревоги (рельсы развешаны всюду) и криками: "Газы! Газы!"
Сообщение, полученное от Алексеева, лишний раз подтверждало имеющиеся данные. Материалы разведки полностью раскрывали немецкий план и всех его участников, кроме одного. Тарантул... Это главный руководитель. Кажется, немец, отлично владеющий русским языком и знающий город. Радиопередатчик у него. Близкое отношение к Тарантулу имеет только атаман воровской шайки, Брюнет.
С арестом всей этой шайки Иван Васильевич медлил. Хотелось захватить главного, обер-бандита, - Тарантула. Выследить его пока еще не удалось. Пока еще не установили точно даже настоящую национальность и подлинное имя Тарантула. Ленька Перец и Ваня Ляпа слышали кличку, но не знают и никогда не видели его в лицо. По материалам, никто, кроме Брюнета, с Тарантулом не встречался.
Размышления Ивана Васильевича прервал телефонный звонок.
- Слушаю.
- Товарищ майор! Трифонов у аппарата. Вынужден доложить по телефону. Без вашего распоряжения задержал Семена Петровича.
- Что случилось?
- Пришла девчонка Нюся с запиской. Они предупреждены и собираются скрыться. Надо действовать.
- Кто предупредил их?
- Письмо какое-то украли у Алексеева.
- А где эта Нюся?
- Задержал.
- Хорошо. Высылаю машину.
Майор повесил трубку. Размышления кончились. Обстоятельства сами назначили срок операции. Он нажал кнопку звонка.
Преждевременные действия Трифонова были вызваны необходимостью. Иначе он поступить не мог, и теперь надо действовать быстро...
* * *
Дождь не мог испортить хорошего настроения Миши. Последние два дня принесли много приятного. Нашелся отец. Ответственное поручение Ивана Васильевича он выполнил хорошо.
Миша завернул в бумагу остатки лососки и пошел к трамваю. Он заехал домой, связал в узел пальто, шапочку, ботинки, чулки и два платья для Люси и отправился в детский сад.
"Черт его дери, этот противогаз, - думал Миша, приближаясь к детскому саду. - Какой он тяжелый, даже плечо ноет. Надо было оставить в кубрике". Мальчик перехватил узел в другую руку и поправил противогаз.
В детском саду его встретили, как всегда, приветливо. Заведующей не было, но воспитательница, узнав о цели прихода, сама привела Люсю.
- Здравствуй, Люсенька! - Девочка по привычке подставила щеку. - Как ты живешь?
- Хорошо.
- Сегодня я тебе целую кучу новостей принес. Папа письмо прислал. Слышишь, Люся?
- Слышу.
- Он па фронте за нас воюет. Слышишь?
- Слышу.
- А почему ты не радуешься?
- Я радуюсь.
Воспитательница с улыбкой слушала этот диалог, переглядываясь с бухгалтером Марией Ивановной,
- Хочешь, я тебе письмо прочитаю? - предложил Миша.
- Хочу.
Он медленно прочитал письмо. Люся слушала внимательно, но не выражала при этом ни особой радости, ни печали. Миша не понимал, что она отвыкла от него, плохо помнит отца и к тому же стесняется посторонних.
Через десять минут после ухода брага, когда Люся вернется к своим подругам, все эти новости будут шумно обсуждаться детворой. "Люсин папа жив! На фронте! Люсин брат приходил! Он моряк, на лодке катается!"
Свидание с братом было всегда большим событием, и Люся ходила героиней дня, пока детей не отвлекало какое-нибудь новое происшествие.
Миша этого не знал.
- Я папе ответ написал... От тебя тоже послал привет. Ты бы нарисовала ему что-нибудь на бумажке, а я пошлю... Ладно? В следующий раз приготовь. Слышишь?
- Я наши самолеты нарисую.
- Ну, хоть самолеты,
- Или танки на колесах.
- Ну вот... А теперь надо будет примерить твои обновки. Я тебе обещал одежду купить. Мое слово - закон!
Миша развязал узел и начал раскладывать вещи. Противогаз мешал, сползал на бок. Он снял его и повесил на спинку стула, на котором сидела Мария Ивановна.
- Заботливый у тебя брат, Люся, - сказала воспитательница, принимаясь за дело. - Снимай ботинки.
Из кухни пришла кладовщица, увидела подарки и заахала.
- Это не всё, - гордо сказал Миша. - Дома остались перчатки, валенки и еще что-то...
Женщины захлопотали вокруг девочки. Не утерпела и Мария Ивановна. Но как только она встала, стул с висевшим на спинке противогазом упал. Она подняла стул, а противогаз положила тут же на скамейку.
Через несколько минут переодетая Люся, по просьбе женщин, ходила по комнате, поворачивалась, приседала, наклонялась. В канцелярию зашли еще две няни и повариха, благоволившая к Мише за кошку. Затем на девочку надели верхнюю одежду, и снова Миша краснел от смущения, не зная, куда деваться от похвал.
- Ну и брат у тебя, Люся! Пойди поблагодари его, - говорила повариха, скажи: "Спасибо, братик", - обними его...
Люся подошла к Мише. Лицо девочки светилось счастьем, гордостью за брата. Она не знала, что сказать, но всякие слова ее показались бы Мише лишними.
- Ладно, Люсенька. Чего уж там благодарить! Ты ведь мне родная. Лососку вместе ловили, - сказал он, потирая нос, но все же нагнулся и сам поцеловал сестренку. Потом, вспомнив про лососку, передал сверток поварихе. - Вот, угостите ребятишек. Тут много...
- Да ты поел бы сам, милый! - всполошилась повариха. Но Миша не стал слушать и заторопился. Делать больше было нечего. Он попрощался с сестрой и присутствующими, взял противогаз и вышел на улицу.
По-прежнему моросил дождь.
22. МИНА ЗАРЯЖЕНА
Брюнет поджидал Кренделя за углом.
- Ну, как?
- Все в порядке.
- Ты ему лично передал?
- Понятно лично.
- А что так долго?
- Так его же не было. Он к Горскому ездил.
- Долго. С какой стороны он пришел?
- С трамвайной остановки.
- Ну, идем.
Брюнет еще медлил сообщить Кренделю про украденное у Миши письмо. Вор с удивлением присматривался к атаману. Брюнет явно нервничал.
- Куда сейчас? - спросил вор.
- К Горскому.
- На трамвае?
- Ну ясно, не пешком. Чего ты глупости спрашиваешь?
Переулками они прошли к Литейному проспекту и здесь сели на трамвай. Всю дорогу Брюнет молчал, кусая губы.
- Вот что, Крендель, - сказал он, когда они вышли и приблизились к переулку. - Я перейду на ту сторону и подожду. Ты иди к Виктору Георгиевичу, скажи ему, что у меня есть важное дело. Пусть выйдет на улицу. Понял?
- Так идем лучше к нему.
- Не твое дело, дурак. Делай, что приказано!
Крендель пожал плечами, но спорить не стал. Он свернул в переулок и направился к дому. Брюнет перешел на другую сторону улицы и остановился у стены. Внутри у него все дрожало, не то от злобы, не то от сырости, проникавшей под одежду. Он с утра был на ногах ц еще ничего не ел.
Прошло четверть часа.
С минуты на минуту должна была появиться знакомая фигура. Прошло еще десять минут. В голову полезли тревожные мысли: "Что там случилось? Если Горского нет дома, то Крендель давно должен вернуться. А может быть, этот кретин сидит на лестнице и ждет?"
Сегодня Брюнета вдвойне раздражали эти люди, с которыми волей-неволей ему пришлось водиться. Ему ничего не стоило завербовать их и делать с ними что заблагорассудится. Воры слепо верили, подчинялись ему, и за это он презирал их от всей души.
Вот уже полчаса прошло с момента ухода Кренделя, а он все не возвращался.
Наконец подозрение перешло в уверенность: "Горский арестован. Кренделя задержали..."
Отправляя вора в квартиру Горского, Брюнет предусматривал опасность, - за квартирой могли следить. Он думал о том, чтобы не попасться... А пока он на свободе, он будет бороться до последней возможности.
Брюнет оглянулся; на трамвайной остановке стояли три человека, по улице шли одиночки, - как будто за ним никто не следит. Он быстро дошел до угла, завернул и прижался к стене. Осторожно выглянул. По-прежнему никого. Со слабой надеждой подождал еще минут десять, не спуская глаз с переулка. Но ни Крендель, ни Горский не выходили. "Конечно, попались, - решил он. - Об этих скотах теперь заботиться нечего - Надо предупредить остальных".
* * *
Миша нервничал, ожидая трамвая. Наконец трамвай подошел. Мальчик влез в вагон и нетерпеливо попросил какого-то человека в военно-морской форме сказать, который час.
Моряк недовольно проворчал что-то о сырости, но, отряхнув капли с рукава шинели, достал часы.
- Без десяти пять.
- Спасибо.
Миша успокоился. До прихода Буракова еще целый час. Теперь можно не спешить. Правда, приказание Брюнета явиться к семи часам на Фонтанку сжимало сроки, но Бураков, может быть, пойдет его проводить, и на ходу Миша успеет рассказать о своей поездке на Молококомбинат.
Подходя к судну, Миша заметил фигуру человека, нервно прохаживающегося взад и вперед по набережной. Человек окликнул мальчика, прежде чем тот его узнал.
- Миша! Наконец-то! Живой и невредимый. Очень я за тебя волновался. Ты бы хоть сообщил кому нибудь, куда уходишь, - сказал Бураков, облегченно вздыхая.
- Я же не опоздал, товарищ Бураков. Вы хотели к шести часам прийти.
- Да, да, пришел пораньше. Боялся за тебя. Ну, а теперь скажи мне, ты письмо отцу писал?
- Писал... - с недоумением ответил Миша.
- Где оно?
- Первое отправил, а второе потерял.
- Ошибаешься, голубчик. Ты его не потерял. Что ты там написал?
- Ничего особенного.
- А вспомни-ка... Не писал ты, что шайку немецких бандитов выловил?
- Не-ет... Что вы? - возмутился Миша, но сейчас же осекся. - Хотя...
- То-то и оно... "хотя"... Вот это "хотя" нам помешало, и тебе дорого могло стоить, - сказал Бураков.
Видя. что мальчик не может догадаться, в чем дело, он разъяснил, что письмо украла Нюся у него из кармана.
Было заметно, как побледнел Миша.
- Ведь я предупреждал тебя, - продолжал Бураков. - Малейшая неосторожность, одно ошибочное слово - и все пропало...
- Что же теперь делать? - испуганно спросил Миша.
- Делать теперь нечего. Все кончено.
- Как кончено? Они удрали?
- Удрать они не успели, но Иван Васильевич недоволен.
Миша молчал. Он стоял перед Бураковым растерянный, подавленный тяжестью своего поступка. Что можно было сказать в свое оправдание? Ведь Бураков предупреждал... Беспокоился о нем... Иван Васильевич надеялся... Доверял... И вот он, Мишка, обманул это дорогое доверие... Тоска стиснула сердце. Чтобы скрыть от Буракова подступившие слезы, Миша торопливо отвернулся и начал шарить по карманам, разыскивая платок.
- Что-то простудился вроде... Насморк... И глаза болят, - глухо сказал он, усердно сморкаясь,
Бураков понимал состояние мальчика, но оставался сдержанным и строгим, как всегда.
- Запомни, Миша, что в нашем деле к указанию старшего надо относиться как к самому строжайшему приказу... Да и в любом деле опыт взрослых - самое дорогое для молодых поколений... Ты проявил пренебрежение к опыту старших. Извлеки из этой ошибки суровый урок для себя на всю жизнь... навсегда...
Миша молчал, тяжело переживая каждую фразу Буракова. Мельком взглянув на мальчика, Бураков замолчал... Он облокотился на гранитный парапет набережной и залюбовался предвечерними бликами, мерцающими на воде... /
Маленький пузатый буксир уверенно рассекал воду, образуя крутую волну... Вот он скрылся под высоким Кировским мостом, осторожно таща за собой длинную, тяжело нагруженную баржу... Раскачавшаяся вода сломала отражение узорной литой решетки моста, его трехглазых фонарных столбов...
Далекий противоположный берег обрисовывался строгой линией монументальных зданий. Дымились высокие трубы фабрик и заводов Выборгской стороны, напряженно работающих на нужды обороны великого города...
Левее высился над зданиями стройный минарет. Еще левее возвышались каменные верки Петропавловской крепости, с острым, тонким шпилем, поднимающимся к облакам.
Далеко направо было видно, как по длинному Литейному мосту проворно переползал трамвайный поезд. Красные вагончики его казались маленькими, игрушечными.
Далекий лязг проезжающего трамвая, протяжный свисток маневренного паровоза, звон брошенного где-то рельса, чей-то короткий громкий смех - все эти звуки, четкие в предвечернем воздухе, говорили о напряженной жизни людей, творящих великое дело обороны города-героя...
- Никогда по этой набережной не ступал вражеский сапог победителя, и, пока мы живы, никогда не ступит, - строго сказал Бураков, прерывая молчание. - Ну, Миша, довольно сморкаться... Хорошо еще, что эта ошибка благополучно тебе с рук сошла. Ты мог погибнуть. Схватка была серьезная...
- Тайная схватка, - сказал Миша, торопливо запихивая платок в карман.
- Да, пожалуй, эту схватку можно назвать тайной схваткой...
- Это они от подлости действуют тайком, - сказал Миша.
Бураков нахмурился.
- Тайная война, Миша, - серьезная и опасная война. Эту войну враги ведут против нас с самого рождения советского строя. И в этой войне нам всегда надо бить врагов насмерть.
Миша почувствовал вдруг, как дорого ему, что Бураков не ушел сразу и разговаривает с ним, с Мишкой, как со взрослым, серьезно и дружески. Поддерживая разговор, Миша сказал:
- Вот не было бы на земле этих диверсантов, войн... Люди работали бы, учились, строили новые дома, заводы. Было бы всего много... хорошо бы жилось...
- Когда-нибудь так и будет, - сказал Бураков. - Люди уничтожат военные корабли, пушки, пулеметы и трудом и наукой создадут на земле новую, большую жизнь.
- Когда же это будет? - спросил Миша, выжидающе смотря на Буракова.
- Когда уничтожат капитализм.
- А скоро его уничтожат? - настойчиво продолжал допытываться Миша.
- Не знаю, как тебе ответить... Не знаю, Миша. В разных странах, вероятно, по-разному. А как скоро, не знаю... Не знаю. Уверен, впрочем, что ты доживешь до этого времени...
- А вот мы его у себя уничтожили первыми, - с гордостью сказал Миша. - Я ведь читал. И в школе проходили... А почему в других странах тянут? Чего там канителятся?
- Ну, Миша, ты мне сегодня такие вопросы задаешь... Это сразу тебе не объяснить. В жизни все сложнее, чем тебе кажется. Народная правда не всегда побеждает сразу. Но обязательно побеждает. Победит она и в других странах. К этому вся жизнь идет... А жизнь не остановить... Она вот как наша Нева... Течет, куда надо.
Миша задумался.
Перед ним поблескивала Нева. Вот она, большая, многоводная, быстрая, стремительно течет в море, чтобы слиться с ним, и никакая сила не повернет ее назад...
- Когда мы фашистов разобьем, война кончится, но борьба не кончится, Миша, еще очень долго. Как до войны к нам посылали всяких шпионов и диверсантов, так и после войны нам надо будет ухо держать востро. Еще ох сколько нам с ними придется повозиться!..
- Так кто же к нам шпионов посылать станет, когда мы разобьем фашистов? недоверчиво спросил Миша.
- Это, дорогой, ты попозже поймешь. А пока иди-ка отдыхай, - сказал Бураков.
Миша не тронулся с места. Ему показалось, что Бураков не ответил на последний вопрос, чтобы еще раз напомнить Мише его ошибку. На душе опять стало тоскливо, и мысли снова вернулись к шайке.
- А зачем он мне велел к семи часам прийти?
- Кто?
- Брюнет.
- Наверно, хотел рассчитаться с тобой, отомстить. Когда он тебе это сказал?
- Как только я вернулся с Молококомбината. Крендель поджидал вот здесь.
- Ну, и что? - заторопил Бураков.
- Дал противогаз и велел...
- Снимай противогаз, - резко перебил его чекист. - Живо! Это мина, а не противогаз.
Он быстро вытащил коробку... Это был самый обыкновенный советский противогаз.
- Этот ли противогаз он тебе дал? - с недоумением спросил Бураков.
- Да.
- Ничего не понимаю. Зачем же он дал такой противогаз?
- Не знаю. "Носи, - сказал, - не снимай, а ровно в семь приходи к нам".
- Нет, тут что-то не так...
Миша, расстроенный своим промахом, перестал соображать и растерянно смотрел на Буракова.
- Тут что-то не так, Миша, - повторил Бураков. - Сначала я испугался. Думал, что они повесили на тебя мину, чтобы взорвать ее... Странно... Ну, в общем, не горюй. Теперь ты свободен. Забудь об этих ворах, как будто тебе приснился нехороший сон. Мне пора. Спокойной ночи. Увидимся еще.
Бураков ушел. Миша стоял на набережной, не замечая, как холодные капельки ползли ему за воротник. Слова утешения, сказанные Бураковым, конечно, не могли вернуть Мишу в прежнее состояние. Двадцать минут назад он считал себя чуть ли не героем, а в результате оказался "шляпой". "Чем я лучше Васьки и Степки? думал он. - Они если и перестарались, зато ничего не испортили, а я..."
- Эй, адмирал! - с судна окликнул Мишу Сысоев. - Ты чего мокнешь? Подымайся!
Миша машинально поднялся на судно и пошел за другом. Спустились в машинное отделение.
- Как я перемазался-то... смотри! - Сысоев вытянул вперед перемазанные сажей руки. - Котел скоблили... Наверно, и физиономия у меня тоже...
Он снял бушлат, засунул пальцы в банку с жидким мылом и, размазав его по рукам, пошел к умывальнику. Миша безучастно наблюдал за ним.
- К Люсе-то ходил, Миша? - спросил Сысоев.
Догадка молнией мелькнула в голове мальчика. "Противогаз висел на стуле... упал... его положили на лавку... А там лежал другой противогаз... Я взял чужой. Заряженный остался в детсаду..."
Миша опрометью выскочил из машинного отделения. "Что, если не успею?"
Трамвай не было слышно. Миша заметался на остановке. В подворотне стояло несколько женщин.
- Сколько времени? - с отчаянием крикнул Миша в сторону женщин.
- Седьмой час, - раздался голос.
- Шести еще нет, - возразил другой голос. - Недавно по радио время сообщали.
Ждать трамвая Миша не мог. Во весь дух бросился он за угол. Вот и мост. Подъем дал себя знать, и мальчик скоро начал задыхаться. Сердце колотилось, словно собираясь выскочить. "Неужели не добегу? Дышать нужно ровно, в такт", вспомнил он спортивное правило и побежал спокойнее. Спустившись с моста, свернул на мостовую, чтобы не столкнуться с пешеходами. Сердце начинало биться ровнее, а дыхание приходило в нормальное состояние. Так оно и бывает после десяти, пятнадцати минут бега. Теперь вопрос: выдержат ли ноги. Еще далеко. Направо мечеть... Улица Максима Горького... Миша начал прибавлять ходу. Сзади догонял трамвай, но теперь уже не стоило его ждать. Остановка впереди, а о г остановки уж недалеко. Со всего размаха Миша налетел на женщину, переходившую дорогу. Падая, он слышал, как звякнула разбитая бутылка.
- Ой, чтоб тебя! Сумасшедший!
Миша вскочил и, прихрамывая, снова побежал.
"Сколько времени?.. Только бы не опоздать... только бы не опоздать..."
Улица Скороходова позади... Стадион... Еще немного. Вот и Пушкарская.
Миша свернул и чуть не попал под догнавший его трамвай. Заметив мелькнувшую у самого вагона фигуру, вагоновожатая резко затормозила, но Миша был уже на другой стороне улицы.
По лестнице он взбежал одним духом и изо всех сил забарабанил кулаками в дверь. Сверху кто-то спускался.
- Товарищ, сколько времени сейчас?.. Скажите, пожалуйста... - жалобно спросил Миша.
- Пять минут седьмого, - ответил голос.
Стало немного легче. Время еще есть, если мина поставлена на семь часов Миша не знал, как она разряжается, и решил, что утащит ее куда-нибудь в безлюдное место и бросит. "Лучше всего в воду. Недалеко Ботанический сад, а около него канал..."
- Кто там стучит? - послышался голос за дверью.
- Откройте, нянечка, скорей!
- А кто ты такой?
- Я Миша... Миша Алексеев... Скорей!
Дверь открылась. Не отвечая на вопросы удивленной няни, Миша бросился в канцелярию. За столом сидела заведующая. Она с испугом взглянула на ворвавшегося мальчика.
- Где противогаз?
- Что?
- Противогаз... тут лежал мой противогаз... на лавке... где он?
- Что ты волнуешься? Твой противогаз никуда не денется.
- Скорей! Пожалуйста, скорей!.. Где он?
Тревога Миши невольно передалась заведующей. Она встала, обошла комнату, заглянула в соседнюю.
- Никакого противогаза нет. Ты его оставил, что ли?
- Да. Сегодня оставил. Скорей найдите, а то опоздаем! - говорил Миша, бросаясь в разные стороны и заглядывая под стол, под стулья, под шкаф. Сколько времени?.. Только точно, - спросил он, увидя на руке заведующей часы.
- Сейчас ровно тринадцать минут седьмого.
Обессиленный Миша сел на стул.
- Где же противогаз? - с отчаянием крикнул он.
- Сейчас, Миша, я спрошу.
Заведующая вышла. Миша откинул назад голову. От слабости опустились руки. Ноги дрожали. За стеной раздавались детские голоса, звон посуды. Ребята ужинали. Скоро они лягут спать... Вернулась заведующая с молодой женщиной.
- Нюра, вы убирали здесь. Куда мог пропасть его противогаз?
- Не видала я никакого противогаза. Лежал тут Марии Ивановны противогаз на скамейке. Один только и был.
- Да, да, на скамейке! - Миша вскочил. - Где он?
- Она унесла его с собой.
- А других не было?
- Кому нужен твой противогаз! Каждому свой надоел.
- А где она живет? - спросил Миша.
Получив адрес, мальчик бросился к выходу.
23. ВЗРЫВ
Мария Ивановна вернулась домой с работы в половине шестого. В запущенной, осиротевшей комнате было холодно.
Что делать? Ложиться спать еще рано, да и не хотелось, хотя Мария Ивановна вставала в шесть часов утра и сразу торопилась на работу. Там было теплее, уютнее и всегда много дел.
Она решила затопить "буржуйку" и попить чаю. Снимая противогаз, чтобы повесить его на вешалку, подумала: "Почему он кажется сегодня таким тяжелым?" Принесла поленьев и принялась колоть. Когда дрова разгорелись, поставила чайник и разделась. Потом накинула платок на плечи, придвинула любимое кресло мужа к "буржуйке", села и задумалась: "Где он сейчас? Жив ли? Давно что-то нет писем". Война разрушила так хорошо налаженную жизнь. Муж на фронте, маленький сын эвакуирован с основной группой детей детского сада на Урал. Она бы могла уехать с ним, но совесть не пустила. Здесь она нужнее
Она вспомнила, как в голодную зиму все работники отдела народного образования, в том числе и она, бродили по району, обследовали квартиры, спрашивали, разыскивали сирот. Истощенные матери отдавали своим детям все, и, как правило, дети умирали последними... Одиноких детей находили полуживыми от холода, с притупившимися чувствами, высохшими, с проступающими острыми косточками и везли на сапках к себе в детский сад.
* * *
Миша, выполнив поручение Горского, возвращался на судно. Проходя мимо почтового отделения, увидел синий ящик, вспомнил про письмо и сунул руку в карман. Письма не было.
"Куда же оно девалось? - Он обыскал все карманы. - Неужели оставил в каюте? - Но ведь он отлично помнил, что сунул письмо в карман. - Странно. Неужели потерял?"
Конечно, мальчику не пришло в голову, что письмо украла Нюся или кто-нибудь другой. Кому нужно чужое письмо? Для Миши это письмо тоже не представляло особенной ценности. Он решил писать отцу часто, пока не получит от него ответа.
"Может быть, выронил в каюте, когда одевался?" - мелькнуло предположение.
На набережной, против судна, его поджидал Крендель с противогазом. Он мотнул Мише головой и пошел вперед, а когда тот поравнялся с ним, передал противогаз.
- Брюнет велел вручить тебе еще один противогаз и наказал, чтобы ты нигде его не оставлял и точно к семи часам сегодня обязательно пришел с этим противогазом к нам. Дело есть. Раньше не приходи, никого не будет. Ровно в семь!
Брюнет не предупредил Кренделя, что мина заряжена, и поэтому все произошло естественно и просто.
- Неужели все время с ним таскаться? Тяжелый...
- Ничего. Потерпи... Мишка, ты у Виктора Георгиевича был сегодня? спросил Крендель тоном заговорщика.
- Да.
- Поджилки тряслись?
- Что-то не заметил.
- Врешь. У меня, понимаешь, душа с телом прощалась. Две ночи после того во сне покойники приходили. Миша усмехнулся.
- Ты теперь, Мишка, держись! Это, знаешь, не кочан капусты. Чуть что и... со святыми упокой! Миша пожал плечами, но ничего не сказал. Они подошли к судну.
- Ну, ладно! Пока!
Вор ушел. Миша поднялся на судно. Письма в каюте он не нашел и решил, что где-нибудь обронил его. Было еще рано. До прихода Буракова, до шести часов, можно было сходить к Люсе, отнести ей вещи и рассказать о письме отца.
* * *
Иван Васильевич раздумывал над материалами дела. План диверсии врага сводился к тому, что в назначенное время в Московском районе одновременно будут взорваны несколько крупнейших хранилищ аммиака. Члены шайки Брюнета вслед за взрывами устраивают панику сигналами химической тревоги (рельсы развешаны всюду) и криками: "Газы! Газы!"
Сообщение, полученное от Алексеева, лишний раз подтверждало имеющиеся данные. Материалы разведки полностью раскрывали немецкий план и всех его участников, кроме одного. Тарантул... Это главный руководитель. Кажется, немец, отлично владеющий русским языком и знающий город. Радиопередатчик у него. Близкое отношение к Тарантулу имеет только атаман воровской шайки, Брюнет.
С арестом всей этой шайки Иван Васильевич медлил. Хотелось захватить главного, обер-бандита, - Тарантула. Выследить его пока еще не удалось. Пока еще не установили точно даже настоящую национальность и подлинное имя Тарантула. Ленька Перец и Ваня Ляпа слышали кличку, но не знают и никогда не видели его в лицо. По материалам, никто, кроме Брюнета, с Тарантулом не встречался.
Размышления Ивана Васильевича прервал телефонный звонок.
- Слушаю.
- Товарищ майор! Трифонов у аппарата. Вынужден доложить по телефону. Без вашего распоряжения задержал Семена Петровича.
- Что случилось?
- Пришла девчонка Нюся с запиской. Они предупреждены и собираются скрыться. Надо действовать.
- Кто предупредил их?
- Письмо какое-то украли у Алексеева.
- А где эта Нюся?
- Задержал.
- Хорошо. Высылаю машину.
Майор повесил трубку. Размышления кончились. Обстоятельства сами назначили срок операции. Он нажал кнопку звонка.
Преждевременные действия Трифонова были вызваны необходимостью. Иначе он поступить не мог, и теперь надо действовать быстро...
* * *
Дождь не мог испортить хорошего настроения Миши. Последние два дня принесли много приятного. Нашелся отец. Ответственное поручение Ивана Васильевича он выполнил хорошо.
Миша завернул в бумагу остатки лососки и пошел к трамваю. Он заехал домой, связал в узел пальто, шапочку, ботинки, чулки и два платья для Люси и отправился в детский сад.
"Черт его дери, этот противогаз, - думал Миша, приближаясь к детскому саду. - Какой он тяжелый, даже плечо ноет. Надо было оставить в кубрике". Мальчик перехватил узел в другую руку и поправил противогаз.
В детском саду его встретили, как всегда, приветливо. Заведующей не было, но воспитательница, узнав о цели прихода, сама привела Люсю.
- Здравствуй, Люсенька! - Девочка по привычке подставила щеку. - Как ты живешь?
- Хорошо.
- Сегодня я тебе целую кучу новостей принес. Папа письмо прислал. Слышишь, Люся?
- Слышу.
- Он па фронте за нас воюет. Слышишь?
- Слышу.
- А почему ты не радуешься?
- Я радуюсь.
Воспитательница с улыбкой слушала этот диалог, переглядываясь с бухгалтером Марией Ивановной,
- Хочешь, я тебе письмо прочитаю? - предложил Миша.
- Хочу.
Он медленно прочитал письмо. Люся слушала внимательно, но не выражала при этом ни особой радости, ни печали. Миша не понимал, что она отвыкла от него, плохо помнит отца и к тому же стесняется посторонних.
Через десять минут после ухода брага, когда Люся вернется к своим подругам, все эти новости будут шумно обсуждаться детворой. "Люсин папа жив! На фронте! Люсин брат приходил! Он моряк, на лодке катается!"
Свидание с братом было всегда большим событием, и Люся ходила героиней дня, пока детей не отвлекало какое-нибудь новое происшествие.
Миша этого не знал.
- Я папе ответ написал... От тебя тоже послал привет. Ты бы нарисовала ему что-нибудь на бумажке, а я пошлю... Ладно? В следующий раз приготовь. Слышишь?
- Я наши самолеты нарисую.
- Ну, хоть самолеты,
- Или танки на колесах.
- Ну вот... А теперь надо будет примерить твои обновки. Я тебе обещал одежду купить. Мое слово - закон!
Миша развязал узел и начал раскладывать вещи. Противогаз мешал, сползал на бок. Он снял его и повесил на спинку стула, на котором сидела Мария Ивановна.
- Заботливый у тебя брат, Люся, - сказала воспитательница, принимаясь за дело. - Снимай ботинки.
Из кухни пришла кладовщица, увидела подарки и заахала.
- Это не всё, - гордо сказал Миша. - Дома остались перчатки, валенки и еще что-то...
Женщины захлопотали вокруг девочки. Не утерпела и Мария Ивановна. Но как только она встала, стул с висевшим на спинке противогазом упал. Она подняла стул, а противогаз положила тут же на скамейку.
Через несколько минут переодетая Люся, по просьбе женщин, ходила по комнате, поворачивалась, приседала, наклонялась. В канцелярию зашли еще две няни и повариха, благоволившая к Мише за кошку. Затем на девочку надели верхнюю одежду, и снова Миша краснел от смущения, не зная, куда деваться от похвал.
- Ну и брат у тебя, Люся! Пойди поблагодари его, - говорила повариха, скажи: "Спасибо, братик", - обними его...
Люся подошла к Мише. Лицо девочки светилось счастьем, гордостью за брата. Она не знала, что сказать, но всякие слова ее показались бы Мише лишними.
- Ладно, Люсенька. Чего уж там благодарить! Ты ведь мне родная. Лососку вместе ловили, - сказал он, потирая нос, но все же нагнулся и сам поцеловал сестренку. Потом, вспомнив про лососку, передал сверток поварихе. - Вот, угостите ребятишек. Тут много...
- Да ты поел бы сам, милый! - всполошилась повариха. Но Миша не стал слушать и заторопился. Делать больше было нечего. Он попрощался с сестрой и присутствующими, взял противогаз и вышел на улицу.
По-прежнему моросил дождь.
22. МИНА ЗАРЯЖЕНА
Брюнет поджидал Кренделя за углом.
- Ну, как?
- Все в порядке.
- Ты ему лично передал?
- Понятно лично.
- А что так долго?
- Так его же не было. Он к Горскому ездил.
- Долго. С какой стороны он пришел?
- С трамвайной остановки.
- Ну, идем.
Брюнет еще медлил сообщить Кренделю про украденное у Миши письмо. Вор с удивлением присматривался к атаману. Брюнет явно нервничал.
- Куда сейчас? - спросил вор.
- К Горскому.
- На трамвае?
- Ну ясно, не пешком. Чего ты глупости спрашиваешь?
Переулками они прошли к Литейному проспекту и здесь сели на трамвай. Всю дорогу Брюнет молчал, кусая губы.
- Вот что, Крендель, - сказал он, когда они вышли и приблизились к переулку. - Я перейду на ту сторону и подожду. Ты иди к Виктору Георгиевичу, скажи ему, что у меня есть важное дело. Пусть выйдет на улицу. Понял?
- Так идем лучше к нему.
- Не твое дело, дурак. Делай, что приказано!
Крендель пожал плечами, но спорить не стал. Он свернул в переулок и направился к дому. Брюнет перешел на другую сторону улицы и остановился у стены. Внутри у него все дрожало, не то от злобы, не то от сырости, проникавшей под одежду. Он с утра был на ногах ц еще ничего не ел.
Прошло четверть часа.
С минуты на минуту должна была появиться знакомая фигура. Прошло еще десять минут. В голову полезли тревожные мысли: "Что там случилось? Если Горского нет дома, то Крендель давно должен вернуться. А может быть, этот кретин сидит на лестнице и ждет?"
Сегодня Брюнета вдвойне раздражали эти люди, с которыми волей-неволей ему пришлось водиться. Ему ничего не стоило завербовать их и делать с ними что заблагорассудится. Воры слепо верили, подчинялись ему, и за это он презирал их от всей души.
Вот уже полчаса прошло с момента ухода Кренделя, а он все не возвращался.
Наконец подозрение перешло в уверенность: "Горский арестован. Кренделя задержали..."
Отправляя вора в квартиру Горского, Брюнет предусматривал опасность, - за квартирой могли следить. Он думал о том, чтобы не попасться... А пока он на свободе, он будет бороться до последней возможности.
Брюнет оглянулся; на трамвайной остановке стояли три человека, по улице шли одиночки, - как будто за ним никто не следит. Он быстро дошел до угла, завернул и прижался к стене. Осторожно выглянул. По-прежнему никого. Со слабой надеждой подождал еще минут десять, не спуская глаз с переулка. Но ни Крендель, ни Горский не выходили. "Конечно, попались, - решил он. - Об этих скотах теперь заботиться нечего - Надо предупредить остальных".
* * *
Миша нервничал, ожидая трамвая. Наконец трамвай подошел. Мальчик влез в вагон и нетерпеливо попросил какого-то человека в военно-морской форме сказать, который час.
Моряк недовольно проворчал что-то о сырости, но, отряхнув капли с рукава шинели, достал часы.
- Без десяти пять.
- Спасибо.
Миша успокоился. До прихода Буракова еще целый час. Теперь можно не спешить. Правда, приказание Брюнета явиться к семи часам на Фонтанку сжимало сроки, но Бураков, может быть, пойдет его проводить, и на ходу Миша успеет рассказать о своей поездке на Молококомбинат.
Подходя к судну, Миша заметил фигуру человека, нервно прохаживающегося взад и вперед по набережной. Человек окликнул мальчика, прежде чем тот его узнал.
- Миша! Наконец-то! Живой и невредимый. Очень я за тебя волновался. Ты бы хоть сообщил кому нибудь, куда уходишь, - сказал Бураков, облегченно вздыхая.
- Я же не опоздал, товарищ Бураков. Вы хотели к шести часам прийти.
- Да, да, пришел пораньше. Боялся за тебя. Ну, а теперь скажи мне, ты письмо отцу писал?
- Писал... - с недоумением ответил Миша.
- Где оно?
- Первое отправил, а второе потерял.
- Ошибаешься, голубчик. Ты его не потерял. Что ты там написал?
- Ничего особенного.
- А вспомни-ка... Не писал ты, что шайку немецких бандитов выловил?
- Не-ет... Что вы? - возмутился Миша, но сейчас же осекся. - Хотя...
- То-то и оно... "хотя"... Вот это "хотя" нам помешало, и тебе дорого могло стоить, - сказал Бураков.
Видя. что мальчик не может догадаться, в чем дело, он разъяснил, что письмо украла Нюся у него из кармана.
Было заметно, как побледнел Миша.
- Ведь я предупреждал тебя, - продолжал Бураков. - Малейшая неосторожность, одно ошибочное слово - и все пропало...
- Что же теперь делать? - испуганно спросил Миша.
- Делать теперь нечего. Все кончено.
- Как кончено? Они удрали?
- Удрать они не успели, но Иван Васильевич недоволен.
Миша молчал. Он стоял перед Бураковым растерянный, подавленный тяжестью своего поступка. Что можно было сказать в свое оправдание? Ведь Бураков предупреждал... Беспокоился о нем... Иван Васильевич надеялся... Доверял... И вот он, Мишка, обманул это дорогое доверие... Тоска стиснула сердце. Чтобы скрыть от Буракова подступившие слезы, Миша торопливо отвернулся и начал шарить по карманам, разыскивая платок.
- Что-то простудился вроде... Насморк... И глаза болят, - глухо сказал он, усердно сморкаясь,
Бураков понимал состояние мальчика, но оставался сдержанным и строгим, как всегда.
- Запомни, Миша, что в нашем деле к указанию старшего надо относиться как к самому строжайшему приказу... Да и в любом деле опыт взрослых - самое дорогое для молодых поколений... Ты проявил пренебрежение к опыту старших. Извлеки из этой ошибки суровый урок для себя на всю жизнь... навсегда...
Миша молчал, тяжело переживая каждую фразу Буракова. Мельком взглянув на мальчика, Бураков замолчал... Он облокотился на гранитный парапет набережной и залюбовался предвечерними бликами, мерцающими на воде... /
Маленький пузатый буксир уверенно рассекал воду, образуя крутую волну... Вот он скрылся под высоким Кировским мостом, осторожно таща за собой длинную, тяжело нагруженную баржу... Раскачавшаяся вода сломала отражение узорной литой решетки моста, его трехглазых фонарных столбов...
Далекий противоположный берег обрисовывался строгой линией монументальных зданий. Дымились высокие трубы фабрик и заводов Выборгской стороны, напряженно работающих на нужды обороны великого города...
Левее высился над зданиями стройный минарет. Еще левее возвышались каменные верки Петропавловской крепости, с острым, тонким шпилем, поднимающимся к облакам.
Далеко направо было видно, как по длинному Литейному мосту проворно переползал трамвайный поезд. Красные вагончики его казались маленькими, игрушечными.
Далекий лязг проезжающего трамвая, протяжный свисток маневренного паровоза, звон брошенного где-то рельса, чей-то короткий громкий смех - все эти звуки, четкие в предвечернем воздухе, говорили о напряженной жизни людей, творящих великое дело обороны города-героя...
- Никогда по этой набережной не ступал вражеский сапог победителя, и, пока мы живы, никогда не ступит, - строго сказал Бураков, прерывая молчание. - Ну, Миша, довольно сморкаться... Хорошо еще, что эта ошибка благополучно тебе с рук сошла. Ты мог погибнуть. Схватка была серьезная...
- Тайная схватка, - сказал Миша, торопливо запихивая платок в карман.
- Да, пожалуй, эту схватку можно назвать тайной схваткой...
- Это они от подлости действуют тайком, - сказал Миша.
Бураков нахмурился.
- Тайная война, Миша, - серьезная и опасная война. Эту войну враги ведут против нас с самого рождения советского строя. И в этой войне нам всегда надо бить врагов насмерть.
Миша почувствовал вдруг, как дорого ему, что Бураков не ушел сразу и разговаривает с ним, с Мишкой, как со взрослым, серьезно и дружески. Поддерживая разговор, Миша сказал:
- Вот не было бы на земле этих диверсантов, войн... Люди работали бы, учились, строили новые дома, заводы. Было бы всего много... хорошо бы жилось...
- Когда-нибудь так и будет, - сказал Бураков. - Люди уничтожат военные корабли, пушки, пулеметы и трудом и наукой создадут на земле новую, большую жизнь.
- Когда же это будет? - спросил Миша, выжидающе смотря на Буракова.
- Когда уничтожат капитализм.
- А скоро его уничтожат? - настойчиво продолжал допытываться Миша.
- Не знаю, как тебе ответить... Не знаю, Миша. В разных странах, вероятно, по-разному. А как скоро, не знаю... Не знаю. Уверен, впрочем, что ты доживешь до этого времени...
- А вот мы его у себя уничтожили первыми, - с гордостью сказал Миша. - Я ведь читал. И в школе проходили... А почему в других странах тянут? Чего там канителятся?
- Ну, Миша, ты мне сегодня такие вопросы задаешь... Это сразу тебе не объяснить. В жизни все сложнее, чем тебе кажется. Народная правда не всегда побеждает сразу. Но обязательно побеждает. Победит она и в других странах. К этому вся жизнь идет... А жизнь не остановить... Она вот как наша Нева... Течет, куда надо.
Миша задумался.
Перед ним поблескивала Нева. Вот она, большая, многоводная, быстрая, стремительно течет в море, чтобы слиться с ним, и никакая сила не повернет ее назад...
- Когда мы фашистов разобьем, война кончится, но борьба не кончится, Миша, еще очень долго. Как до войны к нам посылали всяких шпионов и диверсантов, так и после войны нам надо будет ухо держать востро. Еще ох сколько нам с ними придется повозиться!..
- Так кто же к нам шпионов посылать станет, когда мы разобьем фашистов? недоверчиво спросил Миша.
- Это, дорогой, ты попозже поймешь. А пока иди-ка отдыхай, - сказал Бураков.
Миша не тронулся с места. Ему показалось, что Бураков не ответил на последний вопрос, чтобы еще раз напомнить Мише его ошибку. На душе опять стало тоскливо, и мысли снова вернулись к шайке.
- А зачем он мне велел к семи часам прийти?
- Кто?
- Брюнет.
- Наверно, хотел рассчитаться с тобой, отомстить. Когда он тебе это сказал?
- Как только я вернулся с Молококомбината. Крендель поджидал вот здесь.
- Ну, и что? - заторопил Бураков.
- Дал противогаз и велел...
- Снимай противогаз, - резко перебил его чекист. - Живо! Это мина, а не противогаз.
Он быстро вытащил коробку... Это был самый обыкновенный советский противогаз.
- Этот ли противогаз он тебе дал? - с недоумением спросил Бураков.
- Да.
- Ничего не понимаю. Зачем же он дал такой противогаз?
- Не знаю. "Носи, - сказал, - не снимай, а ровно в семь приходи к нам".
- Нет, тут что-то не так...
Миша, расстроенный своим промахом, перестал соображать и растерянно смотрел на Буракова.
- Тут что-то не так, Миша, - повторил Бураков. - Сначала я испугался. Думал, что они повесили на тебя мину, чтобы взорвать ее... Странно... Ну, в общем, не горюй. Теперь ты свободен. Забудь об этих ворах, как будто тебе приснился нехороший сон. Мне пора. Спокойной ночи. Увидимся еще.
Бураков ушел. Миша стоял на набережной, не замечая, как холодные капельки ползли ему за воротник. Слова утешения, сказанные Бураковым, конечно, не могли вернуть Мишу в прежнее состояние. Двадцать минут назад он считал себя чуть ли не героем, а в результате оказался "шляпой". "Чем я лучше Васьки и Степки? думал он. - Они если и перестарались, зато ничего не испортили, а я..."
- Эй, адмирал! - с судна окликнул Мишу Сысоев. - Ты чего мокнешь? Подымайся!
Миша машинально поднялся на судно и пошел за другом. Спустились в машинное отделение.
- Как я перемазался-то... смотри! - Сысоев вытянул вперед перемазанные сажей руки. - Котел скоблили... Наверно, и физиономия у меня тоже...
Он снял бушлат, засунул пальцы в банку с жидким мылом и, размазав его по рукам, пошел к умывальнику. Миша безучастно наблюдал за ним.
- К Люсе-то ходил, Миша? - спросил Сысоев.
Догадка молнией мелькнула в голове мальчика. "Противогаз висел на стуле... упал... его положили на лавку... А там лежал другой противогаз... Я взял чужой. Заряженный остался в детсаду..."
Миша опрометью выскочил из машинного отделения. "Что, если не успею?"
Трамвай не было слышно. Миша заметался на остановке. В подворотне стояло несколько женщин.
- Сколько времени? - с отчаянием крикнул Миша в сторону женщин.
- Седьмой час, - раздался голос.
- Шести еще нет, - возразил другой голос. - Недавно по радио время сообщали.
Ждать трамвая Миша не мог. Во весь дух бросился он за угол. Вот и мост. Подъем дал себя знать, и мальчик скоро начал задыхаться. Сердце колотилось, словно собираясь выскочить. "Неужели не добегу? Дышать нужно ровно, в такт", вспомнил он спортивное правило и побежал спокойнее. Спустившись с моста, свернул на мостовую, чтобы не столкнуться с пешеходами. Сердце начинало биться ровнее, а дыхание приходило в нормальное состояние. Так оно и бывает после десяти, пятнадцати минут бега. Теперь вопрос: выдержат ли ноги. Еще далеко. Направо мечеть... Улица Максима Горького... Миша начал прибавлять ходу. Сзади догонял трамвай, но теперь уже не стоило его ждать. Остановка впереди, а о г остановки уж недалеко. Со всего размаха Миша налетел на женщину, переходившую дорогу. Падая, он слышал, как звякнула разбитая бутылка.
- Ой, чтоб тебя! Сумасшедший!
Миша вскочил и, прихрамывая, снова побежал.
"Сколько времени?.. Только бы не опоздать... только бы не опоздать..."
Улица Скороходова позади... Стадион... Еще немного. Вот и Пушкарская.
Миша свернул и чуть не попал под догнавший его трамвай. Заметив мелькнувшую у самого вагона фигуру, вагоновожатая резко затормозила, но Миша был уже на другой стороне улицы.
По лестнице он взбежал одним духом и изо всех сил забарабанил кулаками в дверь. Сверху кто-то спускался.
- Товарищ, сколько времени сейчас?.. Скажите, пожалуйста... - жалобно спросил Миша.
- Пять минут седьмого, - ответил голос.
Стало немного легче. Время еще есть, если мина поставлена на семь часов Миша не знал, как она разряжается, и решил, что утащит ее куда-нибудь в безлюдное место и бросит. "Лучше всего в воду. Недалеко Ботанический сад, а около него канал..."
- Кто там стучит? - послышался голос за дверью.
- Откройте, нянечка, скорей!
- А кто ты такой?
- Я Миша... Миша Алексеев... Скорей!
Дверь открылась. Не отвечая на вопросы удивленной няни, Миша бросился в канцелярию. За столом сидела заведующая. Она с испугом взглянула на ворвавшегося мальчика.
- Где противогаз?
- Что?
- Противогаз... тут лежал мой противогаз... на лавке... где он?
- Что ты волнуешься? Твой противогаз никуда не денется.
- Скорей! Пожалуйста, скорей!.. Где он?
Тревога Миши невольно передалась заведующей. Она встала, обошла комнату, заглянула в соседнюю.
- Никакого противогаза нет. Ты его оставил, что ли?
- Да. Сегодня оставил. Скорей найдите, а то опоздаем! - говорил Миша, бросаясь в разные стороны и заглядывая под стол, под стулья, под шкаф. Сколько времени?.. Только точно, - спросил он, увидя на руке заведующей часы.
- Сейчас ровно тринадцать минут седьмого.
Обессиленный Миша сел на стул.
- Где же противогаз? - с отчаянием крикнул он.
- Сейчас, Миша, я спрошу.
Заведующая вышла. Миша откинул назад голову. От слабости опустились руки. Ноги дрожали. За стеной раздавались детские голоса, звон посуды. Ребята ужинали. Скоро они лягут спать... Вернулась заведующая с молодой женщиной.
- Нюра, вы убирали здесь. Куда мог пропасть его противогаз?
- Не видала я никакого противогаза. Лежал тут Марии Ивановны противогаз на скамейке. Один только и был.
- Да, да, на скамейке! - Миша вскочил. - Где он?
- Она унесла его с собой.
- А других не было?
- Кому нужен твой противогаз! Каждому свой надоел.
- А где она живет? - спросил Миша.
Получив адрес, мальчик бросился к выходу.
23. ВЗРЫВ
Мария Ивановна вернулась домой с работы в половине шестого. В запущенной, осиротевшей комнате было холодно.
Что делать? Ложиться спать еще рано, да и не хотелось, хотя Мария Ивановна вставала в шесть часов утра и сразу торопилась на работу. Там было теплее, уютнее и всегда много дел.
Она решила затопить "буржуйку" и попить чаю. Снимая противогаз, чтобы повесить его на вешалку, подумала: "Почему он кажется сегодня таким тяжелым?" Принесла поленьев и принялась колоть. Когда дрова разгорелись, поставила чайник и разделась. Потом накинула платок на плечи, придвинула любимое кресло мужа к "буржуйке", села и задумалась: "Где он сейчас? Жив ли? Давно что-то нет писем". Война разрушила так хорошо налаженную жизнь. Муж на фронте, маленький сын эвакуирован с основной группой детей детского сада на Урал. Она бы могла уехать с ним, но совесть не пустила. Здесь она нужнее
Она вспомнила, как в голодную зиму все работники отдела народного образования, в том числе и она, бродили по району, обследовали квартиры, спрашивали, разыскивали сирот. Истощенные матери отдавали своим детям все, и, как правило, дети умирали последними... Одиноких детей находили полуживыми от холода, с притупившимися чувствами, высохшими, с проступающими острыми косточками и везли на сапках к себе в детский сад.