Май Карл. Из Багдада в Стамбул

   – Послушай, человек, – начал я допрос, – ты кто, джиаф или беббе?
   Он молчал.
   – Отвечай на вопрос!
   Он и глазом не повел.
   – Халеф, сними тюрбан и срежь-ка ему прядь волос!
   Это самое большое оскорбление, какое только можно нанести курду и мусульманину вообще. Когда Халеф с ножом в правой руке подошел слева к нему, тот взмолился:
   – Господин, не трогай волосы! Я отвечу!
   – Хорошо! К какому племени ты относишься?
   – К беббе.
   – Вчера ты солгал нам!
   – Врагам нельзя говорить правду.
   – Ты просто негодяй. Кроме того, ты клялся бородой Пророка.
   – Клятва, данная неверному, не считается таковой.
   – Ты давал ее и правоверным, их четверо среди нас.
   – Это меня не касается.
   – И потом, ты назвал меня глупцом!
   – Это ложь, господин!
   – Ты говорил, что мы все глупцы, а я – самый главный. Я слышал это собственными ушами за лагерем, когда вы резали грибы. Я все слышал, а потом я похитил ваших пленников и лошадей. Так что ты мог видеть, насколько я глуп.
   – Прости, господин!
   – Мне нечего тебе прощать, ибо слово из твоего рта не оскорбит эмира из Франкистана. Вчера я освободил тебя, хотя ты не заслуживал этого. Сегодня ты снова в моих руках. Кто из нас умнее? Ты ведь брат шейха Газаля Габойи?
   – Нет.
   – Хаджи Халеф, отрежь ему прядь волос!
   Это помогло.
   – Кто тебе сказал, что я брат шейха?
   – Один из тех, кто тебя знает.
   – Тогда скажи, какой выкуп тебе нужен?
   – Вы хотели получить за них, – я показал на хаддединов, – деньги, вы, курды. Я же не прошу никакого выкупа, ибо я христианин. Я поймал тебя только для того, чтобы показать, что у нас больше ума, мужества и чести, чем вы думаете. Кто сегодня первым заметил, что пленники сбежали?
   – Шейх.
   – А как он это заметил?
   – Он вошел в палатку, а там не было ружей пленников и его оружия тоже.
   – Я все это забрал.
   – Я полагал, христианин не может взять без спроса!
   – Это верно. Христианин не должен брать чужое добро, но он и не даст обворовать себя каким-то курдам. Вы застрелили наших лошадей, которые были нам дороги, и я взял за них шестерых ваших, которые нам недороги. У нас в сумках было много нужных нам вещей – вы украли их, а за это я позаимствовал оружие шейха. Мы совершили обмен: вы начали обмен силой, а я закончил его силой.
   – Наши лошади лучше, чем ваши!
   – А зачем тогда понадобилась моя?
   – Шейх хотел ее иметь.
   – Он действительно верил в то, что получит моего скакуна? И даже если бы это случилось, я бы нашел способ его вернуть. Кто обнаружил сегодня отсутствие лошадей?
   – Тоже шейх. Он, после того как не нашел пленников, кинулся к лошадям.
   – И он ничего не обнаружил?
   – Часового, лежащего под собакой.
   – И шейх освободил его?
   – Нет. Он попал под собаку в наказание за то, что был плохим часовым.
   – Но это же бесчеловечно. Разве вы не люди?
   – Так приказал шейх.
   – И это случилось бы и с тобой, если бы ты недосмотрел? Я лежал за лавровишней, всего лишь в одном шаге от тебя, потом подобрался к лошадям, о которых толком ничего не знал…
   – Господин, не говорите об этом шейху!
   – Будь спокоен! Я буду иметь дело только с тобой. Я сейчас сообщу своим спутникам твои слова, и они решат твою судьбу. Тебя будут судить не двое христиан, а четверо мусульман.
   И я перевел мой разговор с беббе своим товарищам.
   – Что ты хочешь с ним делать? – спросил Мохаммед.
   – Ничего, – ответил я спокойно.
   – Эмир, он нас обманул, предал и выдал в руки врага. Он заслуживает смерти.
   – И что самое главное, – добавил Амад эль-Гандур, – при этом он клялся на бороде Пророка. Он трижды заслуживает смерти.
   – Что ты скажешь на это, сиди? – спросил Халеф.
   – Ничего. Сами решайте, что с ним делать!
   Пока четверо мусульман совещались, англичанин допытывался у меня:
   – Ну что, что с ним будет?
   – Я не знаю. А что могло бы быть?
   – Да пристрелить.
   – А право у нас на это есть?
   – Да, есть!
   – По закону дело пойдет так: мы ставим в известность консула, потом жалоба идет в Константинополь, а оттуда паша Сулеймании получает распоряжение наказать злоумышленников или сам штрафует их.
   – Сложной дорогой идет закон!
   – Но это единственный путь для иностранных граждан. И еще: как христианин, что бы вы сделали с этим врагом?
   – Не мучайте меня этими вопросами, мистер! Я англичанин. Делайте что хотите!
   – А если я его просто отпущу?
   – Пусть бежит. Я за него не беспокоюсь, он не заслуживает смерти. Лучше бы ему привесить мой больной нос – это было бы лучшим наказанием для человека, показавшего нам нос вчера, да такой, что почище моего будет! Да уж!
   Беббе, похоже, опять томился от неизвестности. Он снова взмолился:
   – Господин, что со мной будет?
   – Это целиком зависит от тебя. Кого ты желаешь видеть своими судьями? Четырех правоверных или двух гяуров?
   – Господин, я взываю к Аллаху и Пророку, судить меня могут настоящие верующие.
   – Да исполнится воля твоя! Они оба простили тебя и передадут завтра твоим. Я умываю руки. Пусть будет что будет.
   Наконец приняли решение остальные.
   – Эмир, мы застрелим его, – сказал Мохаммед.
   – Этого я не допущу ни в коем случае.
   – Он обманул Пророка!
   – А вы что, судьи ему? Пусть решает сам свои дела с имамом, Пророком и своей совестью!
   – Он шпионил и предал!
   – А кто-нибудь лишился от этого жизни?
   – Нет, но мы потеряли другое.
   – Хаджи Халеф Омар, ты знаешь мое решение. Мне неприятно видеть тебя таким кровожадным.
   – Сиди, я не желал этого, – истово оправдывался он. – Этого хотят хаддедины и банна.
   – Я полагаю, что банна вообще здесь должен помолчать. Он наш проводник, и ему за это платят. Измените ваш приговор!
   Они снова зашептались, потом Мохаммед Эмин сообщил мне результат:
   – Эмир, нам не нужна его жизнь, но он должен быть обесчещен. Мы отрежем у него прядь волос и ударим его прутом по лицу. Кто подвергается такому наказанию, лишается чести навсегда.
   – Это еще страшнее смерти и не дает успешного результата. Я влепил одному беббе пощечину, потому как он оскорбил мою веру, а вчера он дрался на стороне шейха против меня. Его унизили эти удары?
   – Отрезанная прядь унизит!
   – Он возьмет и наденет тюрбан, чтобы ее не было видно.
   – Ты же сам хотел это сделать еще совсем недавно!
   – Нет, я бы это ни за что не сделал. То была лишь угроза, чтобы заставить его говорить! И вообще – зачем вам еще больше настраивать этого беббе против нас? Они ощущают себя истинными нашими врагами, потому что считают нас сообщниками беджат. Они не знают, что мы не участвовали в разбойничьем рейде, не знают, что я открыто, в лицо сказал хану Хайдару Мир ламу, что предупредил бы беббе, если бы у меня была хоть малейшая возможность. Они встретили нас вместе с разбойниками и таковыми посчитали. Сейчас мы ускользнули от них, и, надеюсь, они нас оставили в покое. И вы хотите своей жестокостью заставить их снова обернуть оружие против нас?
   – Эмир, мы были их пленниками, нам необходимо отомстить.
   – Я тоже был пленником, причем чаще, чем вы, но я никогда не мстил. Раис из Шодра, Надир-бей – он захватывал меня в плен. Я сам освобождался и прощал все, а потом он стал моим другом. Разве это не лучше, чем если бы мы устроили кровавую резню?
   – Эмир, ты христианин, а христиане либо предатели, либо – бабы!
   – Мохаммед Эмин, повтори то, что ты сказал, и с этой минуты наши пути разойдутся. Я никогда не вмешивался в твою веру, почему ты лезешь в мою? Ты видел хоть раз, что Линдсей или я кого-нибудь предавали или вели себя как бабы? Я бы мог высказать много претензий исламу, сказать, что мусульмане неблагодарны, что они забыли сделанное для них Христом, – но я же этого никогда не говорю.
   Он вскочил и выставил вперед руки:
   – Эмир, прости меня! Моя борода бела, а твоя еще черная, но хотя сердце твое молодое и горячее, рассудок у тебя как у мудрого старца. Мы отдаем тебе этого парня. Делай с ним что хочешь!
   – Мохаммед, я благодарю тебя. Твой сын согласен?
   – Да, эфенди! – ответил Амад эль-Гандур.
   Я повернулся к пленнику:
   – Ты нам солгал однажды. Сейчас ты обещаешь говорить правду?
   – Обещаю!
   – Если я сейчас развяжу тебя, ты обещаешь не сбежать? Сдержишь слово?
   – Господин, я обещаю!
   – Хорошо. Эти четверо мусульман вернули тебе свободу. Сегодня ты еще останешься с нами, а завтра можешь идти куда пожелаешь.
   Я развязал ему руки и ноги.
   – Господин, я не обману тебя, но ты сам говоришь мне неправду.
   – Неправду?
   – Ты сказал, что эти, люди вернули мне свободу, но это неправда. Лично ты сделал это. А они сначала хотели меня застрелить, потом наказать прутьями и отрезать прядь волос! Ты же сжалился надо мной. Я понял все, потому что понимаю арабский так же, как и курдский. И я понял, что вы не пособники беджат, а друзья беббе. Эмир, ты христианин, я ненавидел христиан. Сегодня я их узнал лучше. Хочешь быть моим другом и братом?
   – Да, хочу.
   – Ты доверишься мне и останешься здесь, хотя завтра ваши преследователи окажутся в этих местах?
   – Я доверюсь тебе.
   – Тогда дай мне руку!
   – Вот она. Но будут ли в безопасности мои друзья?
   – Все, кто близок тебе. Ты не требовал с меня выкуп, ты спас мне жизнь, а затем и честь, так что с головы твоих людей не упадет ни один волосок!
   Сколько забот одновременно сняли мы с себя! Я и не предполагал, что этот человек понимал и арабский, но, к счастью, это обернулось на пользу. На радости я достал из седельной сумки последний табак, его сладкий дым сразу улучшил настроение, и с легким сердцем мы улеглись спать и даже не выставили часового.
   На следующее утро реальное положение вещей казалось мне не таким романтичным, как вечером, при свете костра; но я все же решил довериться беббе до конца.
   – Ты свободен, – сказал я ему, – вот стоит твоя лошадь, а оружие ты подберешь на обратном пути.
   – Мои сами заберут его, я останусь здесь, – ответил он.
   – А если они не придут?
   – Они придут! – убедительно возразил он. – А я позабочусь о том, чтобы они не проскакали мимо.
   Эту ночь мы провели в одной из боковых долин, столь изогнутых и с таким узким входом, что нас невозможно было заметить из главной долины даже днем.
   Беббе устроился у этого выхода так, что мог озирать все окрестности. А мы с любопытством ожидали, что же будет дальше.
   – А если он нас снова обманет? – спросил Мохаммед.
   – Я верю ему. Он знал, что получит свободу, потому что понимал нашу речь, но не подавал вида. Думаю, что сейчас он сказал правду.
   – Но если все же это произойдет, эмир, я клятвенно обещаю, что первая пуля будет адресована ему.
   – Тогда он ее заслужит!
   И Линдсей тоже не питал особых иллюзий.
   – Мистер, не пускайте его к входу, мы окажемся в западне, если он нас опять предаст… Недурно было бы присмотреть за оружием и лошадьми.
   Да, я взял на себя слишком большую ответственность, и на душе у меня кошки скребли, но, к счастью, развязки оставалось ждать недолго!
   Мы заметили, что беббе поднялся и стал внимательно всматриваться в даль, потом подошел к лошади и сел в седло.
   – Куда? – спросил я.
   – Встречу беббе, – ответил он, – они едут. Разреши мне их подготовить, господин!
   – Давай!
   Он поскакал. Мохаммед Эмин опять высказал сомнение:
   – Эмир, не сделал ли ты ошибку?
   – Нет, думаю, что поступил правильно. Мы заключили с ним мир, и, если я выражу ему недоверие, это будет прямой путь к вражде.
   – Он был у нас в руках и мог быть нашим заложником!
   – Он вернется в любом случае. Наши лошади стоят так, что мы одним махом окажемся в седлах. Держите оружие наготове!
   – Как ты себе это мыслишь, эмир? Их будет много, а мы будем стрелять только в лошадей?
   – Мохаммед Эмин, я говорю тебе: если беббе предаст, мы не спасемся тем, что убьем их лошадей, я же буду первым, кто наведет ружье на всадников. Сидите спокойно, я расположусь у входа в долину. Вы же следите за мной – мое поведение обо всем вам скажет.
   Я прошел с моим конем через горловину, поднялся на камни и взял штуцер в руки. Отсюда можно было видеть невдалеке довольно значительную группу всадников, окруживших человека и внимательно его слушавших. Это был брат шейха. Потом двое отделились от отряда и поехали по долине, а другие остались, где были. Я признал шейха Газаля Габойю с братом и понял, что нам нечего больше бояться.
   Подъехав ближе и увидев меня, он резко остановил лошадь. Выражение его обожженного солнцем лица явно не было дружественным, а голос был почти угрожающим, когда он спросил:
   – Чего ты хочешь здесь?
   – Встретить тебя, – коротко отвечал я.
   – Твой прием не очень-то теплый, чужестранец!
   – А ты просишь у эмира из полуденных стран обращаться с тобой приветливее, когда идешь с ним на встречу?
   – Человек, ты слишком горд! Почему ты сидишь на лошади?
   – Потому что и ты сидишь.
   – Поехали к твоим спутникам. Этот мужчина, мой брат, желает, чтобы я принял решение простить вас.
   – Поехали, мои люди тоже хотели бы узнать, могут ли они простить вас или наказать.
   Это было уже слишком!
   – Эй ты! – вскричал он. – Вспомни, кто ты и кто мы!
   – Я и так помню, – сказал я спокойно.
   – Вас всего шестеро!
   Я кивнул, улыбнувшись.
   – А нас целое войско! Я кивнул еще раз.
   – Тогда повинуйся и пропусти нас.
   Я кивнул в третий раз и отъехал в сторону так, чтобы шейх и его брат смогли проехать по узкому ходу. Мы выиграли: шейх, желавший раздуть вражду вопреки воле своего брата, оказался полностью в нашей власти. Оба подъехали к моим спутникам, слезли с лошадей и уселись на землю. Я последовал их примеру.
   – Они дружественны или враждебны, мистер? – спросил Линдсей.
   – Пока не знаю. Вы хотите поучаствовать?
   – Разумеется, да!
   – Тогда через минуту поднимитесь с равнодушной миной.
   – Хорошо, с ужасно равнодушной…
   – …и идите к входу на вахту.
   – Watch-man? Прекрасно!
   – Если увидите, что беббе там, снаружи, пришли в движение, позовите нас.
   – Я крикну как следует!
   – А если кто-то из этих двоих захочет выйти без моего разрешения, стреляйте в него.
   – Тогда я возьму свою старушку. Я Дэвид Линдсей, и я не промахнусь. Да уж!
   Оба беббе, конечно же, слышали этот разговор.
   – Почему вы говорите на иностранном языке? – с подозрением спросил шейх.
   – Потому что этот смелый эмир из полуночной страны понимает только язык своего народа, – ответил я, указывая на Линдсея.
   – Смелый? Ты действительно думаешь, что он самый смелый среди вас? – Он пренебрежительно махнул рукой. – Вы ведь бежали от нас!
   – Твоя правда, шейх, – возразил я, смеясь, – мы дважды бежали от вас, потому как мы мудрее и мужественнее вас. Ни один беббе не в силах сладить с посланцем полуночных стран.
   – Человек, ты хочешь оскорбить меня?
   – Газаль Габойя, пусть твоя душа пребудет в покое, чтобы глаз был острым. Ты приехал к нам, чтобы говорить о мире. Если ты хочешь добиться успеха, прошу тебя быть вежливее, чем раньше. Нас всего несколько, а вас, как ты сам говоришь, целое войско, но это войско так и не смогло нас захватить. Это стыд или честь? Не из трусости отказываемся мы от боя с вами, а оттого, что хотим сберечь ваши жизни.
   – Чужеземец, ты лжешь! – вскричал он.
   – Ты так считаешь? Твой человек был в полной моей власти на моем коне; твой брат был нашим пленником; а когда мы были в твоем лагере, освобождали наших людей, твоя жизнь была в наших руках. Мы не тронули вас и впредь не хотим трогать, зная, что ты достаточно умен, чтобы понять обстановку, в которой оказался.
   – Я ее понимаю. Это положение победителя. Я жду, что вы принесете свои извинения и вернете все, что награбили у нас.
   – Шейх, ты заблуждаешься, ибо ты находишься в положении побежденного. И не мы, а ты должен приносить извинения, причем немедленно!
   Беббе уставился на меня, от изумления не в состоянии вымолвить ни слова. Потом рассмеялся.
   – Чужеземец, ты что, считаешь беббе собаками, а меня, их шейха, – ублюдком? Я пришел к вам по просьбе моего брата, чтобы определить степень вашей вины. Наказание ваше будет мягким. Дух вражды снова витает между нами, и вы должны понимать, что достаточно одного моего слова, чтобы стереть вас в порошок.
   – Отдай же такой приказ, шейх Газаль Габойя, – ответил я холодно.
   Тут впервые подал голос его брат:
   – Этот чужеземец из полуночной страны – мой друг, он спас меня от позора и смерти! Я дал ему слово, что между нами будет мир, и я должен сдержать слово!
   – Держи, если сможешь обойтись без меня.
   – Беббе никогда не нарушает обещаний. Я останусь на стороне моего защитника, пока он в опасности, и я еще посмотрю, как члены нашего племени осмелятся напасть на людей, находящихся под моей защитой.
   – Твоя защита – это не защита племени. Твое безумие станет твоим несчастьем, ты погибнешь с этими людьми.
   Шейх поднялся и направился к лошади.
   – Это твое окончательное решение? – спросил брат.
   – Да. Если ты останешься здесь, я ничего не смогу для тебя сделать, кроме разве что приказа не стрелять в тебя.
   – Этот приказ не имеет смысла. Я убью каждого, кто будет угрожать моему другу, даже если этим человеком окажешься ты, а потом пусть убивают и меня.
   – Делай что хочешь! Аллах пожелал, чтобы ты потерял рассудок, пусть он охраняет тебя, раз уж я не смог этого сделать. Я ухожу!
   Он сел на лошадь и собрался уезжать. Но тут Линдсей вскинул ружье и наставил прямо в грудь шейха.
   – Стой, старичок! – произнес он. – Слезай, или я немножко застрелю тебя. Да!
   Шейх повернулся ко мне и спросил:
   – Что хочет этот человек?
   – Застрелить тебя, – спокойно ответил я, – ибо я еще не разрешил тебе покидать это место.
   По суровому выражению моего лица он понял, что я не шучу. Видел он и то, что англичанин держит руку на спуске. Он снова повернулся и гневно закричал:
   – Чужеземец, ты обманщик!
   – Шейх, еще раз повтори это слово – я дам знак часовому и ты труп!
   – Но ты ведешь себя предательски! Я прибыл как посланник своего племени и должен беспрепятственно вернуться назад.
   – Ты не посланник, а предводитель своего племени, право посредника за тобой не закреплено.
   – А ты знаешь, что такое право народа?
   – Я-то знаю, но тебе это неизвестно. Может, ты когда-нибудь слыхал об этом, но твой дух еще не вырос до этого. Право, о котором ты говоришь, включает честность в борьбе, предусматривает предупреждение противника о том, что ты нападешь на него. Сделал ли ты так? Нет. Ты напал на нас как разбойник, как стервятник, терзающий голубку. И после этого удивляешься, что тебя считают разбойником? Ты пришел к нам, поскольку считаешь нас трусами, но правда совсем иная. Ты покинешь это место, когда я этого захочу. Если захочешь сделать это сам, это будет стоить тебе жизни. Слезай с лошади и садись сюда. И не забудь, что я жду от тебя учтивости и смерть твоя нам не нужна – она последует, только если беббе нападут первыми.
   Он нехотя повиновался моему приказу, но все же не преминул заметить:
   – Мои люди отомстят за меня!
   – Мы не боимся твоей мести, и ты знаешь это и еще узнаешь. Давай лучше вспомним о том поводе, который привел тебя к нам. Говори, шейх Газаль Габойя, давай разберемся.
   – Вы наши враги, ибо примкнули к беджат, чтобы ограбить нас.
   – Это заблуждение. Беджат встретились с нами, когда мы расположились лагерем на ночлег, и их шейх Хайдар Мирлам пригласил нас к себе в гости. Он сказал нам, что собирается на праздник к джиаф, и мы поверили ему. Если бы мы знали, что он собирается напасть на вас, мы бы к нему не примкнули. Он забрал ваш скот, когда мы спали, а когда я разузнал об этом, то высказал ему все, что об этом думаю. Ты же напал на нас, хотя мы не боялись вас, а только избегали боя, пытаясь доказать, что мы невиновны. А ты тем временем не оставлял нас в покое. Я пришел в твой лагерь, забрал пленных, вы не потеряли ни одного человека, хотя в лагере можно было устроить настоящую бойню. Вы стали на нас охотиться, мы поймали твоего брата, но с него не упал ни один волосок. Подумай, шейх, ведь мы отнеслись к тебе не как враги, а как друзья! А вместо благодарности ты адресуешь нам злые слова и оскорбления! Вместо того чтобы попросить прощения, ты заставляешь нас сделать это. Аллах рассудит нас! Мы тебя не боимся!
   Он слушал меня вполуха и ответил на мою речь так:
   – Твое повествование было долгим, чужеземец, и все, что ты поведал, – ложь.
   – Докажи!
   – Это нетрудно сделать. Беджат – наши враги. Вы были при них. Значит, и вы наши враги. Когда мои люди преследовали вас, вы убили их лошадей. Это дружба?
   – А дружба ли то, что вы нас преследовали?
   – Ты заморочил мне голову. Ты бьешь по лицу храбрейших моих воинов, сбрасываешь их с коней как надоедливых червей. Это дружба?
   – Ты напал на меня, поэтому я ответил тем же! Твои храбрые воины пытались меня унизить, и я показал им, что они против меня черви.
   – Твои удары по лицу были величайшим оскорблением! Униженный требует твоей крови!
   – Мои удары не оскорбление, а честь для него, поскольку ты еще разрешил ему бороться на твоей стороне. Если ему нужна моя кровь, может приходить и забирать ее.
   – И наконец, вчера вечером ты украл лучших наших лошадей. Это дружба?
   – Я забрал у вас этих лошадей, потому что вы застрелили наших. Все твои обвинения фальшивы и безосновательны. У нас нет ни времени, ни терпения испытывать свои нервы. Скажи коротко, чего ты хочешь, и мы тут же дадим тебе наш ответ.
   Шейх начал:
   – Я требую, чтобы вы пошли с нами…
   – Дальше! – прервал я его.
   – Вы передадите нам ваших лошадей, ваше оружие и все, что у вас есть…
   – Дальше!
   – Ты извинишься перед человеком, которого ударил…
   – Дальше!
   – Потом можете ехать, куда хотите.
   – Это все?
   – Да, ты видишь – я краток.
   – Из чего должно состоять мое извинение?
   – Из слов, которые мы определим. Я надеюсь, ты примешь мои условия?
   – Нет. Не вы, а мы должны требовать у вас. И желание твое безосновательно. Как я могу возмещать вам убытки, когда вы отняли у нас все? Я прошу вас отпустить нас подобру-поздорову, вам же будет лучше. Не забудь, что ты находишься в моих руках!
   – Ты что, дашь меня убить?!
   – Не убить, а застрелить, как только беббе выкажут малейшую враждебность по отношению к нам.
   – Они за меня отомстят, я вам уже говорил.
   – Они не отомстят, а только навредят себе. Посмотри, шейх, в этой винтовке двадцать пять пуль, а в ружье – две. В каждом из двух револьверов – по шесть зарядов, а в твоих пистолетах, которые ты видишь здесь, в моей сумке, – по два. Так что всего сорок два, это без перезарядки. Мои спутники вооружены не хуже, и к тому же мы находимся в таком месте, куда одновременно не войдут и два человека. Все твои люди погибнут, даже не ранив ни одного нашего. Внемли мне и своему брату. Оставь нас, дай нам уехать!
   – Чтобы меня обсмеяли и насмехались до конца дней? Откуда в винтовке так много пуль? Я не верю.
   – Я не обманываю. Силадары (оружейники) полуденной страны лучше ваших. Посмотри сюда!
   Я показал ему устройство штуцера и револьвера, и его озабоченное лицо означало, что я выбрал верную тактику.
   – Аллах велик, – бормотал он. – Отчего он не дал своим правоверным детям власть над таким искусством?
   – Аллах велик потому, что он дает такое оружие в руки благоразумных людей… Что ты решил?
   – Господин, я видел ваше оружие, оно лучше нашего, но мы все равно его не боимся. И тем не менее я прошу оказать нам милость и дать то, что мы потребуем.
   – Что тебе нужно?
   – Шесть наших лошадей, забранных у нас, плюс твоего вороного. Кроме того, это ружье с двадцатью пятью пулями и два револьвера с шестью, и мои собственные, украденные из палатки. И больше ничего.
   – Ты не получишь своих лошадей, ибо убил наших, мой жеребец тоже тебе не достанется – он стоит тысячи ваших коней. И оружие мое мне нужно самому, а чтобы показать тебе, что я настроен миролюбиво, ты вернешь себе свои пистолеты и ружье, при условии, что оставишь нас в покое.
   – Подумай, чужеземец, что ты говоришь…
   Он застыл, потому как снаружи грянул выстрел, еще один, еще и еще. Я повернулся к англичанину:
   – Что там, сэр?
   – Доян! – ответил он.
   От этого слова я как наэлектризованный бросился к проходу. Это была моя борзая. Курды устроили на нее настоящую охоту, но пес был достаточно умен, чтобы обогнуть охотников стороной. Доян был таким измученным, усталым, что маленькие проворные лошадки беббе без труда настигали его. Пес был в опасности, его могли застрелить. Я прыгнул к коню.
   – Шейх Газаль Габойя, сейчас ты сам убедишься, что за оружие у эмира из полуночной страны. Но бойся заходить за проход. Ты мой пленник – напоминаю тебе об этом!
   Я сел на коня.
   – Куда, сиди? – спросил Халеф.
   – Спасать собаку.
   – Я с тобой.
   – Нет, останься. Следи за беббе, чтобы не сбежали.
   Я выскочил на равнину и поднятой рукой дал курдам знак отпустить Дояна. Они видели это, но не послушались. Пес тоже заметил меня и, вместо того чтобы обежать их по дуге, припустился ко мне напрямую. Этот путь приводил его прямо в руки преследователей. Мне вовсе не хотелось отдавать своего друга на растерзание врагу. Поэтому я на расстоянии выстрела остановил коня. По моему знаку он стал как вкопанный. Я прицелился и двумя выстрелами бросил в траву двух самых ближних к Дояну курдских лошадей. Он, невредимый, кинулся ко мне, а курды подняли дикий крик. От радости пес запрыгнул ко мне на лошадь, но я тут же спихнул его обратно.