Страница:
Джудит Майкл
Золотой мираж
Нашим друзьям —
путешественникам и исследователям —
Дэвиду и Джуди Шранн, Алену и Лейле Маркус, Ларри и Кэролайн Зарофер
ГЛАВА 1
Клер выиграла в лотерею в одну майскую среду, в тот самый день, когда Эмма закончила школу, от них сбежала собака, а домовладелец повысил арендную плату.
Они вернулись домой после выпускной церемонии в школе, Эмма прекрасная и блистательная в лютиково-желтом платье, которое Клер закончила шить только предыдущей ночью, и пока Клер проглядывала почту, Эмма принялась искать собаку.
— Тоби! — звала она, заглядывая по очереди в две маленькие спаленки и совсем крошечную кухню без окон. — Мам, Тоби здесь нет.
— А мы разве не выпускали его сегодня утром, перед уходом? — рассеянно спросила Клер. Она как раз вскрывала конверт с отштампованным именем домовладельца в углу. — Он, наверное, во дворе; без тебя он далеко никогда не уходил. Пятьдесят долларов в месяц! — воскликнула она, прочитав письмо. — Мы не сможем платить столько, и он знает, что не сможем.
— Тоби! — крикнула Эмма в окно. Она вышла наружу, и прошлась по маленькому боковому дворику, выкликая собаку на ходу. — Он пропал, — сказала она Клер, вернувшись. — Он никогда так не делал, никогда не убегал, с тех пор, как я нашла его в аллее в тот день. Может быть, он нашел себе подружку: на прошлой неделе я видела его с другой собакой. Мне кажется, что я ему больше не нужна. — Она стояла в центре тесной гостиной, широко раскрыв глаза. — Все так мгновенно меняется.
— Нам придется переехать, — пробормотала Клер. Квартирка поменьше с другими соседями, может быть, чуть поближе к ее работе. Но, вероятно, и не такая надежная… Эту мысль она тут же отбросила. Ей ли волноваться о таких вещах, промотавшись за семнадцать лет по всему Дэнбери. И теперь они могут обойтись меньшим количеством комнат, потому что Эмма закончила школу и осенью пойдет в колледж. Но мне все равно будет нужно место для нее, подумала Клер. Она очень домашняя, и ей нужна я. Мы обе нужны друг другу. Тут звякнул дверной звонок.
— Кто-то нашел Тоби, — сказала счастливая Эмма. — Я знала, что он не может уйти, потому что…
Но дверь распахнулась и в комнату влетела, размахивая какой-то бумажкой, Джина.
— Глядите! Я думаю, это то самое, Клер, думаю, у тебя получилось, ты выиграла! Гляди!
— Выиграла? — повторила Клер.
— Где твой билет? — потребовала Джина. Она была: высокая, с черными, так гладко зачесанными волосами, что они казались сияющей шапкой, с резкими чертами лица и большими руками. Она причудливо жестикулировала, когда говорила, в особенности, когда была взволнована. — Тот, что ты купила вчера, когда мы были в аптеке. Ну же, Клер, проснись. Где твой билет?
— Какой билет? — спросила Эмма.
— Лотерейный. — пояснила Клер. Она стояла оцепенело, как прикованная, уставившись на Джину. — Ты и вправду думаешь…
— Где твой билет? — повторила Джина.
— Мам. так ты еще покупаешь их? — спросила Эмма. — Это же такое мошенничество. Я думала, ты уже давно бросила.
Клер открыла сумочку. Многие годы это было просто игрой, в которую она играла сама с собой, покупала раз в неделю лотерейный билет, в один и тот же день, и то же время: единственное время, когда она позволяла себе увлечься фантазиями.
— Он где-то здесь, — пробормотала она.
Джина выхватила у нее сумочку и с бесцеремонностью подруги с пятнадцатилетним стажем принялась обыскивать ее, пока не нашла синий билетик:
— Это он, я помню, что сначала там идет двадцать, и мне казалось, что я помню остальное — о Боже, я этого не выдержу — двадцать, — прочла она, переводя взгляд с билетика на бумажку в своей руке. — Напечатали в дневных новостях и я прочла цифры просто случайно…
они выглядели теми самыми… три, девяносто восемь, девять, два, ноль. — Она подняла голову, на лице застыла улыбка. — Да, верно! — Она повысила голос. — Да, да, да! Клер, ты понимаешь, что ты сделала?
— Она выиграла? — выдохнула Эмма.
— Выиграла! — Джина взмахнула билетом. — Она выиграла всю лотерею! Твоя чудесная, изумительная волшебница-мать выиграла все!
— Сколько? — спросила Эмма, глядя теперь на Клер. Клер настолько оцепенела, что когда открыла рот, из него не вырвалось ни звука.
— Скажи ей! Скажи! — сказала Джина, почти танцуя от волнения.
После паузы Клер произнесла с трудом невероятные слова:
— Шестьдесят миллионов долларов.
Эмма издала вопль и осела на маленькую подушечку на полу.
— Скажи еще раз, — потребовала Джина. — Мне нравится, как это звучит. Шестьдесят. Миллионов. Долларов. Ты можешь в это поверить? Боже, Клер, ведь я не хотела заходить в аптеку, а ты настояла; ты сказала, что это только на минуточку, всего лишь купить билет. Боже правый, а что, если бы ты послушалась меня? Я могла разрушить тебе всю жизнь. Слава Богу, что ты не обратила внимания. Не могу поверить. Шестьдесят миллионов… Конечно, все сразу они тебе не отдадут, да? У них куча правил.
— Они платят в течение двадцати лет, — сказала Клер. Голос прозвучал так, как будто принадлежал кому-то другому, а она сама оставалась немой. Такое случалось с другими людьми, не с ней; с ней никогда ничего не случалось. Так почему на этот раз все взаправду?
Глаза Эммы расширились, как будто с прежними она могла считать только маленькие числа.
— Мы будем получать по три миллиона долларов ежегодно двадцать лет?
Клер встретилась с ней взглядом и они обе разразились нервным смехом. И в этот момент все начало казаться реальным.
— Подожди, надо подумать, — сказала она. — Нет, я уверена, что так много у нас не будет; совершенно точно, что они сначала отнимут налоги. А это, мне кажется, около трети. Но все-таки…
— Все-таки не хило, — сказала Джина насмешливо. — По два миллиона в год, двадцать лет? Я и представить себе такого не могла. И слушай; ведь это только начало, понимаешь? Я имею в виду, если ты захочешь, то можешь прямо сейчас луну напрокат взять; кто осмелится тебе отказать, зная, что ты будешь иметь такой чек, каждый год, от штата Коннектикут? Клер, ты можешь делать все, что захочешь!
— Мы богаты, — произнесла Эмма тихо. Ее глаза сияли. — Богаты, богаты, богаты. Я и не мечтала о таком никогда.
— Итак, что дальше? — спросила Джина. — Как ты их получишь, Клер?
Клер вслушивалась в эхо голоса Эммы, который тешился одним словом — богаты.
— Что? — спросила она.
— Как ты получишь деньги? Они вышлют тебе по почте чек на два миллиона, или принесут его сами, своими маленькими теплыми ручками?
— Я не знаю. Я даже не могу представить… — Ощущение реальности то появлялось, то исчезало; то ее переполняло дикое возбуждение, то ужасало чувство, будто все это происходит с кем-то другим; Джина ошиблась, или ошибся тот, кто писал таблицу в теленовостях, кто-то другой выиграл лотерею, не Клер, ни за что — Клер, потому что Клер никогда ничего не выигрывала.
— Наверное, пошлют по почте, — сказала Джина.
— Да как они смогут? — спросила Эмма. — Они знают, что мама выиграла?
— О, Боже, конечно нет, — простонала Джина. — Мы тут болтаем… Клер, ты должна позвонить им.
— Кому? — спросила Эмма.
— Должен быть номер, — сказала Клер. — Вероятно, на билете. Если я найду его…
Джина подала ей билет, и пока Клер искала номер, а потом звонила, она подняла Эмму на ноги и крепко ее обняла.
— Вся твоя жизнь теперь переменится. Каждая мелочь, которую ты делаешь… все теперь переменится. Ты можешь в это поверить? Ты можешь дождаться времени, когда это начнется? Ты никогда не будешь прежней.
— Уверена, что мы останемся прежними, — сказала Клер, вешая трубку. Ее лицо сияло; возбуждение просто пузырилось внутри нее. Безымянный голос по телефону уверил, что у нее выигрышный номер и сообщил, что она единственная победительница. Она получит все. Клер Годдар только что выиграла шестьдесят миллионов долларов. Она улыбнулась Эмме и Джине, она любила их, любила всех, любила весь мир. — У нас будет много денег, но мы сами не изменимся. Останемся теми же, какими были всегда, и у нас будут те же самые лучшие друзья.
— Ничто для вас не останется тем же. Все будет… — Джина нахмурилась, потом вздохнула. — Ладно, может быть. Почему нет? Происходили странные вещи. Мы с тобой много чего вынесли вместе, может быть, переживем и шестьдесят миллионов долларов. Итак, хорошо, что ты собираешься делать перво-наперво?
— Оплатить все счета, — сказала Клер сразу же. — Выплатить займ за машину.
— Ох, мама, — простонала Эмма. — Что мы сделаем такого потрясающего?
Зазвонил телефон, и Эмма сняла трубку.
— Клер Годдар? — стремительно проговорил женский голос. — Я — Мирна Хесс из «Дэнбери Тайме», хочу взять у вас интервью по поводу вашего выигрыша в лотерею; я буду у вас через десять минут, даже быстрее; я просто хочу увериться, что вы не будете говорить ни с кем другим до меня…
— Это не Клер Годдар, — наконец удалось вставить Эмме. — Я могу позвать ее…
— Нет, подождите, вы подруга? Родственница?
— Я ее дочь.
— О, потрясающе, значит, семья. Скажите своей матери, что я сейчас приеду. Запомните: Мирна Хесс, «Дэнбери Тайме», и ни с кем другим не говорите. — Она повесила трубку.
— Сюда едет журналистка, — сообщила Эмма Клер. — Как они все так быстро узнали?
— Вероятно, есть такие репортеры, которые околачиваются там, ожидая, кто выиграет лотерею, — сказала Джина. — Таких вещей, как личная жизнь, уже не существует. Во всяком случае, это самое сильное, что случилось в городе со времен Революции.
Прозвенел звонок и Клер пошла открывать дверь.
— Привет, миссис Годдар, я Паркер Уэбб из «Дэнбери Тайме». — Из-за его спины засверкала фотовспышка, и когда слепящее сияние погасло, двое мужчин были уже в квартире. — Что вы чувствуете, став одной из самых богатых женщин Америки?
— Я не знаю, — сказала Клер. — Кто-то уже звонил из вашей газеты, какая-то женщина. Она сказала, что едет сюда. Вы вместе?
— Мирна уже звонила? — спросил он. — Шустрая она девочка. Но не настолько, чтобы побить Паркера Уэбба. Это ее очень разозлит.
— Миссис Годдар, — сказала высокая темноволосая женщина, появляясь в двери. — Я Барбара Мейфейр с телевидения «WCDC»; я так счастлива встретить вас; это фантастика, что вы выиграли весь приз. Наши зрители будут потрясены, увидев вас живьем.
— Живьем? — переспросила Клер.
— Ну да, лично; зрители смотрят на известных людей по телевизору, они думают, что видят их лично. В конце концов, увидеть ближе они и не могут. А теперь мы хотели бы записать интервью для вечерних новостей, но здесь слишком много народу. Если бы мы могли немножко рассчистить место…
— Она хочет, чтобы мы ушли. — сказал дружелюбно Клер Паркер Уэбб. — Барби, солнышко, дождись своей очереди, мы здесь первые. Миссис Годдар, так что вы почувствовали, когда узнали, что выиграли шестьдесят миллионов долларов?
— Я не поверила, — сказала Клер.
— Но теперь-то вы верите. — Уэбб видел синий билет, который держала Эмма и спикировал на ее руку. — Сид, сними это… Эй, Сид, ты слышишь?
Фотограф давно обнаружил, что Эмма ослепительно красива и кружил по комнате, постоянно снимая, пока Эмма глядела на мать. Она словно не осознавала его присутствия, но слегка наклонялась в его сторону, с легкой улыбкой на изящно вычерченных губах.
— Ага, — сказал фотограф, когда Уэбб пихнул его ногой. — Билет. Вы не поднимете его повыше, мисс… мм… мисс?
Эмма подняла билет, но продолжала молчать.
— Ну, и вы уже решили, что купите в первую очередь? — спросил Уэбб у Клер.
— Сначала я найму камердинера к двери, — сказала Клер.
Барбара Мейфейр рассмеялась. Эмма улыбнулась ей, и фотограф сделал еще один снимок.
— И зачем вы это сделаете? — спросил Уэбб.
— Чтобы меня не заставали врасплох люди, желающие взять интервью.
— Вы хотите сказать, что я должен был сперва позвонить. Конечно, конечно, но мы уж решили сразу. То есть, если бы я сначала позвонил, то меня бы обогнала Мирна, и Барби тоже, а этого бы я никогда не пережил. Итак, миссис Годдар, вы дадите мне интервью? Это очень важно — я имею в виду, что Дэнбери — пустыня для репортера; не так уж много того, что можно рассказать читателям, вы понимаете. Но ваша история просто потрясающая! Я обещаю — пятнадцать минут, и затем наступит очередь Барби.
Маленькая круглая женщина ворвалась в комнату.
— Ради Бога, Паркер, ты мог бы согласовать со мной!
— Привет, Мирна, — сказал Уэбб. — В следующий раз, когда кто-нибудь в городе выиграет лотерею, интервью будет твое, слово чести.
Мирна поглядела на Клер и Джину, а потом вцепилась взглядом в Эмму.
— Вы дочь? Вы же сказали, что не будете разговаривать ни с кем другим!
— Я вам ничего не обещала, — запротестовала Эмма.
— Это точно, — сказал Джина, впервые заговорив.
— Вы родственница? — спросила Мирна у нее. Зазвонил телефон и Клер подошла к нему. Она поглядела на Уэбба.
— Вы знаете Мика Уэлса?
— «Норуолк Крайер». Они уже узнали? Слушайте, надо начинать.
— А вот и «Нью-Йорк Пост», — сказала Барбара Мейфейр. Она вжалась в стену, давая дорогу телеоператору, и низкий седой мужчина в очках с толстыми стеклами и черной оправой протиснулся вслед за ними.
— Скип Фарли, — представился он Клер, хотя она все еще держала у уха телефонную трубку. — Вы уже решили, как распорядиться деньгами?
— В очередь, в очередь, — сказал раздраженно Уэбб. — Я уйду отсюда как только получу свое интервью.
— Я не могу встретиться с вами сегодня, — сказала Клер в трубку Мику Уэлсу. — Позвоните завтра утром. — Она повесила трубку и указала рукой на маленький обеденный стол, окруженный четырьмя стульями с жесткими спинками в углу комнаты. — Садитесь, — сказала она Скипу Фарли, и Мирне Хесс и Барбаре Мейфейр с ее оператором, — посидите, пожалуйста, пока я буду говорить с… извините, я забыла…
— Паркер Уэбб. — Он поглядел на остальных, размышляя, не потребовать ли, чтобы они вышли, но Клер, поняв это, покачала головой. — Если вы все услышите, что я скажу, то мне не придется повторять. Это ускорит дело. Эмма и я пока не имели ни одной минуты, чтобы посидеть и подумать обо всем этом.
Мирна подступила к Джине.
— Я могу с вами побеседовать? Вы родственница? Или подруга? Как вы узнали, что она выиграла? Что она сказала?
Джина покачала головой:
— Все, что Клер захочет увидеть в газетах, она вам скажет сама.
Уэбб нехотя занял место на краю кушетки. Клер села на стул напротив него. Она взглянула на Эмму, которая мечтательно смотрела в окно, и вдруг поняла, что дочь позирует, слегка меняя положение тела и улыбку, но продолжая притворяться, чти не замечает фотографа, который подкрадывался к ней, подступал вплотную, потом отступал, в молчании, целиком захваченный ее красотой. Похоже на танец, подумала Клер; странным образом девушка и мужчина с камерой оказались связаны вместе, почти слились. Это заставило Клер нервничать и чего-то бояться.
— Достаточно, — сказала она резко фотографу. Затем, поспокойней добавила: — Мне кажется, вы уже достаточно сняли.
— Господи, Сид, хватит, — пробурчал Уэбб. — Пару снимков квартиры — и снаружи — а затем миссис Год-дар. Как она говорит, держит билет, ты понимаешь, понемногу. Давайте начнем сначала, — обратился он к Клер. — Вы и ваша дочь прожили здесь…
— Семнадцать лет, — сказала Клер.
— Только вы, вдвоем? Вы разведены? Вдова?
— Разведена.
— Недавно?
— Нет, давно.
— А как давно?
— Это не имеет отношения к вашему репортажу.
— Ну, просто круглую цифру. Это многому поможет. Пять лет назад? Десять? — он помолчал. — Семнадцать?
— Это не имеет отношения к вашему репортажу, — повторила она. Ей было неловко. Ее никогда не интервьюировали, никто, кроме как при приеме на работу. Но сейчас — пресса. Чужие люди будут читать про нее, разглядывать ее фотографии, и Эммы тоже. Ей нужно быть остроумной и следить за собственными словами. Она не имела понятия, как это делается. — Что еще вы хотите узнать?
— Обычные человеческие вещи, миссис Годдар; читатели хотят знать о вас все. Сколько вам лет?
— Тридцать пять.
— А Эмме?
— Семнадцать.
— Угу. Сколько вы купили лотерейных билетов?
— Один.
— Один? Вы выиграли с одним билетом?
— А только один и нужен, — сказала Клер, улыбаясь.
— Да, но чтобы увеличить свои шансы…
— Я и не думала выиграть. Я думала просто поиграть.
— Не думала выиграть, — пробормотал он, записывая это. — А почему вы купили его?
— Я же сказала вам: это была игра. Просто способ помечтать. Мне нравится мечтать.
Дверь открылась, и стройная седовласая дама оглядела всю компанию и выбрала Клер:
— Миссис Годдар? Бланш Игл; я пишу для «Нью-Йорк Тайме». Они попросили меня…
— Вон туда, — заявил Уэбб, указывая на группу в углу. — Надо билеты продавать, — пробурчал он.
— Миссис Годдар, «Нью-Йорк Тайме», — сказала Бланш Игл, делая ударение на названии. — Вам лучше поговорить с нами, чем с местной прессой.
— Я обещала мистеру Уэббу, — сказала Клер. — Он был здесь первым. Если вы не хотите ждать…
— Чуть-чуть подожду, — поспешно сказала та и присоединилась к остальным у стола.
— Нравится мечтать, — пробормотал Уэбб, записывая. — Итак., миссис Годдар, а о чем вам нравится мечтать? Я имею в виду теперь, что изменится для вас, когда вы выиграли эту кучу денег?
— Я сказала вам. Я еще не решила.
— Да, но дайте-ка мне подумать, миссис Годдар; истории пока не получается. Хорошо, тогда давайте поговорим о… ну, что вы едите на завтрак, и что здесь изменится?
— Я ем гренки с малиновым джемом, и кофе, и может быть, теперь попробую яичницу с трюфелем, — сказала Клер, удивляясь самой себе. Она вспомнила, что когда-то давно прочла об этом в журнале; неужели она помнила такое все эти годы?
— Отлично, — сказал довольно Уэбб. — Он быстро записал. — А как насчет работы? Вы работаете здесь, в городе?
— "В «Дэнбери Грэфикс».
— И занимаетесь?
— Я — ассистент в группе дизайна.
— Дизайна чего?
— Всего, начиная от книг и кончая коробками для хлопьев.
— Вот уж действительно… Вы учились в колледже? — Да.
— Где?
— Государственный Университет Западного Коннектикута.
— И когда получили степень?
— Я не закончила. Нужно было работать. Он кивнул:
— Так вы собираетесь уходить?
— Уходить с работы? Я не знаю. Еще об этом не думала.
— Хорошо, но сейчас вы можете подумать? Я имею в виду, что с шестьюдесятью миллионами долларов ваша жизнь станет другой, правильно?
— Да, но… — Клер вздохнула. — Я думаю, что мне понравится иметь свой дом, а моей машине уже десять лет, так что, вероятно, я куплю новую.
— Мерседес? БМВ? Порше?
— Я не знаю. Я еще…
— Вы еще об этом не думали. Как насчет самолета?
— Самолета?
— Вы не собираетесь купить? Маленький, реактивный?
— Нет, и не могу представить себе, зачем.
— Ну, вы сможете попасть туда, куда захотите, по своему расписанию, а не по их. Вы же собираетесь путешествовать, да?
— О! Конечно, мы будем путешествовать.
— До сих пор не очень-то удавалось, правильно?
— Вообще не удавалось; у нас никогда не было денег.
— Все лучше и лучше. Итак, путешествие. А значит, и одежда для путешествий. О какой одежде вы мечтали?
Внезапно Клер встала:
— Извините, мистер Уэбб, я в этом не очень сильна. И такие вещи слишком личные. Я никогда не говорила о самой себе — мне это не нравится. Я не могу. И не собираюсь начинать теперь.
Уэбб повернулся к Эмме:
— А что ты чувствуешь по поводу того, что твоя мама выиграла лотерею?
— Я чувствую себя богатой и счастливой, — сказала Эмма.
— Ты собираешься попросить у мамы много новой одежды, собственную машину, драгоценности, меха и тому подобное?
— Не знаю. Думаю, мы все это с ней обговорим. Мама всегда покупала мне больше, чем себе.
— Хорошо, — пробормотал Уэбб и записал. — А ты все еще планируешь поступать в колледж?
Эмма удивились:
— А почему я должна отказываться?
— Ну, теперь тебе не нужно получать профессию; ты можешь только играть и все.
— Я хочу в колледж не из-за профессии. Я иду туда, чтобы узнать о мире и встретить чудесных людей и… подрасти.
— Хорошо, — снова забормотал Уэбб. Хорошая девушка, подумал он; потрясающе красива, но даже не подозревает об этом, или, по крайней мере, не важничает из-за этого. Хороший милый голос, тихий и мягкий; она, наверное, никогда не кричит. И эти рыже-золотистые волосы, длинные, которые выглядят не причесанными, как у всех нынешних девочек, но, наверное, чтобы они гак выглядели, она потратила кучу времени, и эта невероятная улыбка. И огромные глаза, громадные, а таких длинных ресниц Уэбб никогда не видел. И она любит свою мать. К тому же, вдруг подумал Уэбб, она на нее и похожа.
Он взглянул на Клер, которая смотрела на Эмму. Сложно сказать, потому что у двери молодость и она вся пузырится от избытка сил, и такие роскошные волосы, в то время, как мать выглядит более замкнутой, подавленной, какой-то… зажатой. И у нее волосы темно-коричневые, хотя и поблескивают рыжиной под фотовспышкой. Она носит их прямо до плеч, и это очень идет к ее узкому лицу. Но лицо хорошее, подумал Уэбб. У обеих одинаковый изумительный, крупный рот; у обеих глаза карие, бархатные под ровными бровями; и хотя Эмма повыше — немного высока для девушки — они обе стройны. И если мать распрямится, стряхнет эту сутулость, то у нее появится та же, как и у Эммы, почти балетная грация.
— Я хотел бы сделать несколько снимков вас вместе, — сказал Уэбб. — Хорошо? Сид, займись.
— Один или два, — сказала Клер. — И на этом закончим.
Уэбб кивнул:
— У меня достаточно, чтобы кое-что сложить. Вам придется еще раз пройти это с Барби, вы понимаете, и ее оператором.
Клер оглянулась.
— Я думаю, мы можем подождать…
— Нет, нет, ничего подобного, — сказала Барби Мейфейр, тревожно вскакивая. — Вы просто поговорите со мной, как с Паркером, только вдвоем, поболтаем. Или втроем; мне Эмма тоже очень нравится. Вы даже не заметите камеры. Это будет просто беседа.
— И у меня только несколько вопросов, — сказала Бланш Игл. — У меня есть оператор, он здесь будет через минуту, но мы вас надолго не задержим. И незаметно уйдем.
— И я тоже, — сказал мужчина из «Нью-Йорк Пост», — я сам сделаю фото, мы немного поговорим и я испарюсь.
Клер поглядела на их напряженные лица. Они, казалось, заполнили собой все углы ее маленькой гостиной. Здесь никогда не было так много людей сразу; даже когда она приглашала друзей, то только двоих-троих одновременно — она не любила толп. Эмма, казалось, чувствовала себя совершенно комфортно: ей нравилось внимание и волнение людей в комнате. Но Клер чувствовала себя сжатой со всех сторон; как будто все привычные черты ее жизни куда-то уходят; и только на мгновение ей захотелось, чтобы ничего этого и не случилось бы вовсе. Но она не могла желать этого — и в этом-то и было самое волнующее из всего, что произошло с ней. А у всех этих людей есть работа, которую надо делать. Она знала об этом: о работе, которую надо сделать, закончить к сроку, до выпуска номера. Она понимала их поспешность.
— Тебе помочь? — спросила Джина. Благодарная Клер улыбнулась:
— Все нормально, Джина, спасибо. — Она повернулась к другим. — Давайте начнем. Только чтобы это длилось не очень долго.
Она позировала с Эммой у стены, затем села за стол в столовой и принялась ждать, когда репортеры начнут задавать свои вопросы. Как все это странно: она у себя в доме, сидит и говорит о себе с чужими людьми. Она вспомнила, как расширились у Эммы глаза, когда она поняла, что Тоби ушел. Все так мгновенно меняется. Не все, возразила она самой себе. Деньги не так уж много меняют в жизни людей, если им этого не позволять. Есть много вещей, которые ни Эмма, ни я не захотим менять: любовь, заботу и доверие друг к другу, большую привязанность друг к другу, и любовь друзей. Просто все будет настолько проще с сегодняшнего дня. Мы сможем справиться со всем, что бы ни случилось, мы со всем справимся. Вот что дают деньги: мы можем справиться со всем.
И очень скоро все уйдут, и этот цирк закончится, и больше никто не обратит на нас внимания. Почему? Ведь никто не замечал нас раньше, и не будет никаких причин замечать нас потом, как только появятся более интересные истории. Мы отойдем на второй план.
Зазвонил телефон, потом застучали в дверь и за окном гостиной новый телевизионный фургончик выбросил из себя мужчин и женщин.
— Добро пожаловать навстречу славе и удаче! — сказал Паркер Уэбб, усмехаясь, и щеголевато отдал честь по-военному.
Они вернулись домой после выпускной церемонии в школе, Эмма прекрасная и блистательная в лютиково-желтом платье, которое Клер закончила шить только предыдущей ночью, и пока Клер проглядывала почту, Эмма принялась искать собаку.
— Тоби! — звала она, заглядывая по очереди в две маленькие спаленки и совсем крошечную кухню без окон. — Мам, Тоби здесь нет.
— А мы разве не выпускали его сегодня утром, перед уходом? — рассеянно спросила Клер. Она как раз вскрывала конверт с отштампованным именем домовладельца в углу. — Он, наверное, во дворе; без тебя он далеко никогда не уходил. Пятьдесят долларов в месяц! — воскликнула она, прочитав письмо. — Мы не сможем платить столько, и он знает, что не сможем.
— Тоби! — крикнула Эмма в окно. Она вышла наружу, и прошлась по маленькому боковому дворику, выкликая собаку на ходу. — Он пропал, — сказала она Клер, вернувшись. — Он никогда так не делал, никогда не убегал, с тех пор, как я нашла его в аллее в тот день. Может быть, он нашел себе подружку: на прошлой неделе я видела его с другой собакой. Мне кажется, что я ему больше не нужна. — Она стояла в центре тесной гостиной, широко раскрыв глаза. — Все так мгновенно меняется.
— Нам придется переехать, — пробормотала Клер. Квартирка поменьше с другими соседями, может быть, чуть поближе к ее работе. Но, вероятно, и не такая надежная… Эту мысль она тут же отбросила. Ей ли волноваться о таких вещах, промотавшись за семнадцать лет по всему Дэнбери. И теперь они могут обойтись меньшим количеством комнат, потому что Эмма закончила школу и осенью пойдет в колледж. Но мне все равно будет нужно место для нее, подумала Клер. Она очень домашняя, и ей нужна я. Мы обе нужны друг другу. Тут звякнул дверной звонок.
— Кто-то нашел Тоби, — сказала счастливая Эмма. — Я знала, что он не может уйти, потому что…
Но дверь распахнулась и в комнату влетела, размахивая какой-то бумажкой, Джина.
— Глядите! Я думаю, это то самое, Клер, думаю, у тебя получилось, ты выиграла! Гляди!
— Выиграла? — повторила Клер.
— Где твой билет? — потребовала Джина. Она была: высокая, с черными, так гладко зачесанными волосами, что они казались сияющей шапкой, с резкими чертами лица и большими руками. Она причудливо жестикулировала, когда говорила, в особенности, когда была взволнована. — Тот, что ты купила вчера, когда мы были в аптеке. Ну же, Клер, проснись. Где твой билет?
— Какой билет? — спросила Эмма.
— Лотерейный. — пояснила Клер. Она стояла оцепенело, как прикованная, уставившись на Джину. — Ты и вправду думаешь…
— Где твой билет? — повторила Джина.
— Мам. так ты еще покупаешь их? — спросила Эмма. — Это же такое мошенничество. Я думала, ты уже давно бросила.
Клер открыла сумочку. Многие годы это было просто игрой, в которую она играла сама с собой, покупала раз в неделю лотерейный билет, в один и тот же день, и то же время: единственное время, когда она позволяла себе увлечься фантазиями.
— Он где-то здесь, — пробормотала она.
Джина выхватила у нее сумочку и с бесцеремонностью подруги с пятнадцатилетним стажем принялась обыскивать ее, пока не нашла синий билетик:
— Это он, я помню, что сначала там идет двадцать, и мне казалось, что я помню остальное — о Боже, я этого не выдержу — двадцать, — прочла она, переводя взгляд с билетика на бумажку в своей руке. — Напечатали в дневных новостях и я прочла цифры просто случайно…
они выглядели теми самыми… три, девяносто восемь, девять, два, ноль. — Она подняла голову, на лице застыла улыбка. — Да, верно! — Она повысила голос. — Да, да, да! Клер, ты понимаешь, что ты сделала?
— Она выиграла? — выдохнула Эмма.
— Выиграла! — Джина взмахнула билетом. — Она выиграла всю лотерею! Твоя чудесная, изумительная волшебница-мать выиграла все!
— Сколько? — спросила Эмма, глядя теперь на Клер. Клер настолько оцепенела, что когда открыла рот, из него не вырвалось ни звука.
— Скажи ей! Скажи! — сказала Джина, почти танцуя от волнения.
После паузы Клер произнесла с трудом невероятные слова:
— Шестьдесят миллионов долларов.
Эмма издала вопль и осела на маленькую подушечку на полу.
— Скажи еще раз, — потребовала Джина. — Мне нравится, как это звучит. Шестьдесят. Миллионов. Долларов. Ты можешь в это поверить? Боже, Клер, ведь я не хотела заходить в аптеку, а ты настояла; ты сказала, что это только на минуточку, всего лишь купить билет. Боже правый, а что, если бы ты послушалась меня? Я могла разрушить тебе всю жизнь. Слава Богу, что ты не обратила внимания. Не могу поверить. Шестьдесят миллионов… Конечно, все сразу они тебе не отдадут, да? У них куча правил.
— Они платят в течение двадцати лет, — сказала Клер. Голос прозвучал так, как будто принадлежал кому-то другому, а она сама оставалась немой. Такое случалось с другими людьми, не с ней; с ней никогда ничего не случалось. Так почему на этот раз все взаправду?
Глаза Эммы расширились, как будто с прежними она могла считать только маленькие числа.
— Мы будем получать по три миллиона долларов ежегодно двадцать лет?
Клер встретилась с ней взглядом и они обе разразились нервным смехом. И в этот момент все начало казаться реальным.
— Подожди, надо подумать, — сказала она. — Нет, я уверена, что так много у нас не будет; совершенно точно, что они сначала отнимут налоги. А это, мне кажется, около трети. Но все-таки…
— Все-таки не хило, — сказала Джина насмешливо. — По два миллиона в год, двадцать лет? Я и представить себе такого не могла. И слушай; ведь это только начало, понимаешь? Я имею в виду, если ты захочешь, то можешь прямо сейчас луну напрокат взять; кто осмелится тебе отказать, зная, что ты будешь иметь такой чек, каждый год, от штата Коннектикут? Клер, ты можешь делать все, что захочешь!
— Мы богаты, — произнесла Эмма тихо. Ее глаза сияли. — Богаты, богаты, богаты. Я и не мечтала о таком никогда.
— Итак, что дальше? — спросила Джина. — Как ты их получишь, Клер?
Клер вслушивалась в эхо голоса Эммы, который тешился одним словом — богаты.
— Что? — спросила она.
— Как ты получишь деньги? Они вышлют тебе по почте чек на два миллиона, или принесут его сами, своими маленькими теплыми ручками?
— Я не знаю. Я даже не могу представить… — Ощущение реальности то появлялось, то исчезало; то ее переполняло дикое возбуждение, то ужасало чувство, будто все это происходит с кем-то другим; Джина ошиблась, или ошибся тот, кто писал таблицу в теленовостях, кто-то другой выиграл лотерею, не Клер, ни за что — Клер, потому что Клер никогда ничего не выигрывала.
— Наверное, пошлют по почте, — сказала Джина.
— Да как они смогут? — спросила Эмма. — Они знают, что мама выиграла?
— О, Боже, конечно нет, — простонала Джина. — Мы тут болтаем… Клер, ты должна позвонить им.
— Кому? — спросила Эмма.
— Должен быть номер, — сказала Клер. — Вероятно, на билете. Если я найду его…
Джина подала ей билет, и пока Клер искала номер, а потом звонила, она подняла Эмму на ноги и крепко ее обняла.
— Вся твоя жизнь теперь переменится. Каждая мелочь, которую ты делаешь… все теперь переменится. Ты можешь в это поверить? Ты можешь дождаться времени, когда это начнется? Ты никогда не будешь прежней.
— Уверена, что мы останемся прежними, — сказала Клер, вешая трубку. Ее лицо сияло; возбуждение просто пузырилось внутри нее. Безымянный голос по телефону уверил, что у нее выигрышный номер и сообщил, что она единственная победительница. Она получит все. Клер Годдар только что выиграла шестьдесят миллионов долларов. Она улыбнулась Эмме и Джине, она любила их, любила всех, любила весь мир. — У нас будет много денег, но мы сами не изменимся. Останемся теми же, какими были всегда, и у нас будут те же самые лучшие друзья.
— Ничто для вас не останется тем же. Все будет… — Джина нахмурилась, потом вздохнула. — Ладно, может быть. Почему нет? Происходили странные вещи. Мы с тобой много чего вынесли вместе, может быть, переживем и шестьдесят миллионов долларов. Итак, хорошо, что ты собираешься делать перво-наперво?
— Оплатить все счета, — сказала Клер сразу же. — Выплатить займ за машину.
— Ох, мама, — простонала Эмма. — Что мы сделаем такого потрясающего?
Зазвонил телефон, и Эмма сняла трубку.
— Клер Годдар? — стремительно проговорил женский голос. — Я — Мирна Хесс из «Дэнбери Тайме», хочу взять у вас интервью по поводу вашего выигрыша в лотерею; я буду у вас через десять минут, даже быстрее; я просто хочу увериться, что вы не будете говорить ни с кем другим до меня…
— Это не Клер Годдар, — наконец удалось вставить Эмме. — Я могу позвать ее…
— Нет, подождите, вы подруга? Родственница?
— Я ее дочь.
— О, потрясающе, значит, семья. Скажите своей матери, что я сейчас приеду. Запомните: Мирна Хесс, «Дэнбери Тайме», и ни с кем другим не говорите. — Она повесила трубку.
— Сюда едет журналистка, — сообщила Эмма Клер. — Как они все так быстро узнали?
— Вероятно, есть такие репортеры, которые околачиваются там, ожидая, кто выиграет лотерею, — сказала Джина. — Таких вещей, как личная жизнь, уже не существует. Во всяком случае, это самое сильное, что случилось в городе со времен Революции.
Прозвенел звонок и Клер пошла открывать дверь.
— Привет, миссис Годдар, я Паркер Уэбб из «Дэнбери Тайме». — Из-за его спины засверкала фотовспышка, и когда слепящее сияние погасло, двое мужчин были уже в квартире. — Что вы чувствуете, став одной из самых богатых женщин Америки?
— Я не знаю, — сказала Клер. — Кто-то уже звонил из вашей газеты, какая-то женщина. Она сказала, что едет сюда. Вы вместе?
— Мирна уже звонила? — спросил он. — Шустрая она девочка. Но не настолько, чтобы побить Паркера Уэбба. Это ее очень разозлит.
— Миссис Годдар, — сказала высокая темноволосая женщина, появляясь в двери. — Я Барбара Мейфейр с телевидения «WCDC»; я так счастлива встретить вас; это фантастика, что вы выиграли весь приз. Наши зрители будут потрясены, увидев вас живьем.
— Живьем? — переспросила Клер.
— Ну да, лично; зрители смотрят на известных людей по телевизору, они думают, что видят их лично. В конце концов, увидеть ближе они и не могут. А теперь мы хотели бы записать интервью для вечерних новостей, но здесь слишком много народу. Если бы мы могли немножко рассчистить место…
— Она хочет, чтобы мы ушли. — сказал дружелюбно Клер Паркер Уэбб. — Барби, солнышко, дождись своей очереди, мы здесь первые. Миссис Годдар, так что вы почувствовали, когда узнали, что выиграли шестьдесят миллионов долларов?
— Я не поверила, — сказала Клер.
— Но теперь-то вы верите. — Уэбб видел синий билет, который держала Эмма и спикировал на ее руку. — Сид, сними это… Эй, Сид, ты слышишь?
Фотограф давно обнаружил, что Эмма ослепительно красива и кружил по комнате, постоянно снимая, пока Эмма глядела на мать. Она словно не осознавала его присутствия, но слегка наклонялась в его сторону, с легкой улыбкой на изящно вычерченных губах.
— Ага, — сказал фотограф, когда Уэбб пихнул его ногой. — Билет. Вы не поднимете его повыше, мисс… мм… мисс?
Эмма подняла билет, но продолжала молчать.
— Ну, и вы уже решили, что купите в первую очередь? — спросил Уэбб у Клер.
— Сначала я найму камердинера к двери, — сказала Клер.
Барбара Мейфейр рассмеялась. Эмма улыбнулась ей, и фотограф сделал еще один снимок.
— И зачем вы это сделаете? — спросил Уэбб.
— Чтобы меня не заставали врасплох люди, желающие взять интервью.
— Вы хотите сказать, что я должен был сперва позвонить. Конечно, конечно, но мы уж решили сразу. То есть, если бы я сначала позвонил, то меня бы обогнала Мирна, и Барби тоже, а этого бы я никогда не пережил. Итак, миссис Годдар, вы дадите мне интервью? Это очень важно — я имею в виду, что Дэнбери — пустыня для репортера; не так уж много того, что можно рассказать читателям, вы понимаете. Но ваша история просто потрясающая! Я обещаю — пятнадцать минут, и затем наступит очередь Барби.
Маленькая круглая женщина ворвалась в комнату.
— Ради Бога, Паркер, ты мог бы согласовать со мной!
— Привет, Мирна, — сказал Уэбб. — В следующий раз, когда кто-нибудь в городе выиграет лотерею, интервью будет твое, слово чести.
Мирна поглядела на Клер и Джину, а потом вцепилась взглядом в Эмму.
— Вы дочь? Вы же сказали, что не будете разговаривать ни с кем другим!
— Я вам ничего не обещала, — запротестовала Эмма.
— Это точно, — сказал Джина, впервые заговорив.
— Вы родственница? — спросила Мирна у нее. Зазвонил телефон и Клер подошла к нему. Она поглядела на Уэбба.
— Вы знаете Мика Уэлса?
— «Норуолк Крайер». Они уже узнали? Слушайте, надо начинать.
— А вот и «Нью-Йорк Пост», — сказала Барбара Мейфейр. Она вжалась в стену, давая дорогу телеоператору, и низкий седой мужчина в очках с толстыми стеклами и черной оправой протиснулся вслед за ними.
— Скип Фарли, — представился он Клер, хотя она все еще держала у уха телефонную трубку. — Вы уже решили, как распорядиться деньгами?
— В очередь, в очередь, — сказал раздраженно Уэбб. — Я уйду отсюда как только получу свое интервью.
— Я не могу встретиться с вами сегодня, — сказала Клер в трубку Мику Уэлсу. — Позвоните завтра утром. — Она повесила трубку и указала рукой на маленький обеденный стол, окруженный четырьмя стульями с жесткими спинками в углу комнаты. — Садитесь, — сказала она Скипу Фарли, и Мирне Хесс и Барбаре Мейфейр с ее оператором, — посидите, пожалуйста, пока я буду говорить с… извините, я забыла…
— Паркер Уэбб. — Он поглядел на остальных, размышляя, не потребовать ли, чтобы они вышли, но Клер, поняв это, покачала головой. — Если вы все услышите, что я скажу, то мне не придется повторять. Это ускорит дело. Эмма и я пока не имели ни одной минуты, чтобы посидеть и подумать обо всем этом.
Мирна подступила к Джине.
— Я могу с вами побеседовать? Вы родственница? Или подруга? Как вы узнали, что она выиграла? Что она сказала?
Джина покачала головой:
— Все, что Клер захочет увидеть в газетах, она вам скажет сама.
Уэбб нехотя занял место на краю кушетки. Клер села на стул напротив него. Она взглянула на Эмму, которая мечтательно смотрела в окно, и вдруг поняла, что дочь позирует, слегка меняя положение тела и улыбку, но продолжая притворяться, чти не замечает фотографа, который подкрадывался к ней, подступал вплотную, потом отступал, в молчании, целиком захваченный ее красотой. Похоже на танец, подумала Клер; странным образом девушка и мужчина с камерой оказались связаны вместе, почти слились. Это заставило Клер нервничать и чего-то бояться.
— Достаточно, — сказала она резко фотографу. Затем, поспокойней добавила: — Мне кажется, вы уже достаточно сняли.
— Господи, Сид, хватит, — пробурчал Уэбб. — Пару снимков квартиры — и снаружи — а затем миссис Год-дар. Как она говорит, держит билет, ты понимаешь, понемногу. Давайте начнем сначала, — обратился он к Клер. — Вы и ваша дочь прожили здесь…
— Семнадцать лет, — сказала Клер.
— Только вы, вдвоем? Вы разведены? Вдова?
— Разведена.
— Недавно?
— Нет, давно.
— А как давно?
— Это не имеет отношения к вашему репортажу.
— Ну, просто круглую цифру. Это многому поможет. Пять лет назад? Десять? — он помолчал. — Семнадцать?
— Это не имеет отношения к вашему репортажу, — повторила она. Ей было неловко. Ее никогда не интервьюировали, никто, кроме как при приеме на работу. Но сейчас — пресса. Чужие люди будут читать про нее, разглядывать ее фотографии, и Эммы тоже. Ей нужно быть остроумной и следить за собственными словами. Она не имела понятия, как это делается. — Что еще вы хотите узнать?
— Обычные человеческие вещи, миссис Годдар; читатели хотят знать о вас все. Сколько вам лет?
— Тридцать пять.
— А Эмме?
— Семнадцать.
— Угу. Сколько вы купили лотерейных билетов?
— Один.
— Один? Вы выиграли с одним билетом?
— А только один и нужен, — сказала Клер, улыбаясь.
— Да, но чтобы увеличить свои шансы…
— Я и не думала выиграть. Я думала просто поиграть.
— Не думала выиграть, — пробормотал он, записывая это. — А почему вы купили его?
— Я же сказала вам: это была игра. Просто способ помечтать. Мне нравится мечтать.
Дверь открылась, и стройная седовласая дама оглядела всю компанию и выбрала Клер:
— Миссис Годдар? Бланш Игл; я пишу для «Нью-Йорк Тайме». Они попросили меня…
— Вон туда, — заявил Уэбб, указывая на группу в углу. — Надо билеты продавать, — пробурчал он.
— Миссис Годдар, «Нью-Йорк Тайме», — сказала Бланш Игл, делая ударение на названии. — Вам лучше поговорить с нами, чем с местной прессой.
— Я обещала мистеру Уэббу, — сказала Клер. — Он был здесь первым. Если вы не хотите ждать…
— Чуть-чуть подожду, — поспешно сказала та и присоединилась к остальным у стола.
— Нравится мечтать, — пробормотал Уэбб, записывая. — Итак., миссис Годдар, а о чем вам нравится мечтать? Я имею в виду теперь, что изменится для вас, когда вы выиграли эту кучу денег?
— Я сказала вам. Я еще не решила.
— Да, но дайте-ка мне подумать, миссис Годдар; истории пока не получается. Хорошо, тогда давайте поговорим о… ну, что вы едите на завтрак, и что здесь изменится?
— Я ем гренки с малиновым джемом, и кофе, и может быть, теперь попробую яичницу с трюфелем, — сказала Клер, удивляясь самой себе. Она вспомнила, что когда-то давно прочла об этом в журнале; неужели она помнила такое все эти годы?
— Отлично, — сказал довольно Уэбб. — Он быстро записал. — А как насчет работы? Вы работаете здесь, в городе?
— "В «Дэнбери Грэфикс».
— И занимаетесь?
— Я — ассистент в группе дизайна.
— Дизайна чего?
— Всего, начиная от книг и кончая коробками для хлопьев.
— Вот уж действительно… Вы учились в колледже? — Да.
— Где?
— Государственный Университет Западного Коннектикута.
— И когда получили степень?
— Я не закончила. Нужно было работать. Он кивнул:
— Так вы собираетесь уходить?
— Уходить с работы? Я не знаю. Еще об этом не думала.
— Хорошо, но сейчас вы можете подумать? Я имею в виду, что с шестьюдесятью миллионами долларов ваша жизнь станет другой, правильно?
— Да, но… — Клер вздохнула. — Я думаю, что мне понравится иметь свой дом, а моей машине уже десять лет, так что, вероятно, я куплю новую.
— Мерседес? БМВ? Порше?
— Я не знаю. Я еще…
— Вы еще об этом не думали. Как насчет самолета?
— Самолета?
— Вы не собираетесь купить? Маленький, реактивный?
— Нет, и не могу представить себе, зачем.
— Ну, вы сможете попасть туда, куда захотите, по своему расписанию, а не по их. Вы же собираетесь путешествовать, да?
— О! Конечно, мы будем путешествовать.
— До сих пор не очень-то удавалось, правильно?
— Вообще не удавалось; у нас никогда не было денег.
— Все лучше и лучше. Итак, путешествие. А значит, и одежда для путешествий. О какой одежде вы мечтали?
Внезапно Клер встала:
— Извините, мистер Уэбб, я в этом не очень сильна. И такие вещи слишком личные. Я никогда не говорила о самой себе — мне это не нравится. Я не могу. И не собираюсь начинать теперь.
Уэбб повернулся к Эмме:
— А что ты чувствуешь по поводу того, что твоя мама выиграла лотерею?
— Я чувствую себя богатой и счастливой, — сказала Эмма.
— Ты собираешься попросить у мамы много новой одежды, собственную машину, драгоценности, меха и тому подобное?
— Не знаю. Думаю, мы все это с ней обговорим. Мама всегда покупала мне больше, чем себе.
— Хорошо, — пробормотал Уэбб и записал. — А ты все еще планируешь поступать в колледж?
Эмма удивились:
— А почему я должна отказываться?
— Ну, теперь тебе не нужно получать профессию; ты можешь только играть и все.
— Я хочу в колледж не из-за профессии. Я иду туда, чтобы узнать о мире и встретить чудесных людей и… подрасти.
— Хорошо, — снова забормотал Уэбб. Хорошая девушка, подумал он; потрясающе красива, но даже не подозревает об этом, или, по крайней мере, не важничает из-за этого. Хороший милый голос, тихий и мягкий; она, наверное, никогда не кричит. И эти рыже-золотистые волосы, длинные, которые выглядят не причесанными, как у всех нынешних девочек, но, наверное, чтобы они гак выглядели, она потратила кучу времени, и эта невероятная улыбка. И огромные глаза, громадные, а таких длинных ресниц Уэбб никогда не видел. И она любит свою мать. К тому же, вдруг подумал Уэбб, она на нее и похожа.
Он взглянул на Клер, которая смотрела на Эмму. Сложно сказать, потому что у двери молодость и она вся пузырится от избытка сил, и такие роскошные волосы, в то время, как мать выглядит более замкнутой, подавленной, какой-то… зажатой. И у нее волосы темно-коричневые, хотя и поблескивают рыжиной под фотовспышкой. Она носит их прямо до плеч, и это очень идет к ее узкому лицу. Но лицо хорошее, подумал Уэбб. У обеих одинаковый изумительный, крупный рот; у обеих глаза карие, бархатные под ровными бровями; и хотя Эмма повыше — немного высока для девушки — они обе стройны. И если мать распрямится, стряхнет эту сутулость, то у нее появится та же, как и у Эммы, почти балетная грация.
— Я хотел бы сделать несколько снимков вас вместе, — сказал Уэбб. — Хорошо? Сид, займись.
— Один или два, — сказала Клер. — И на этом закончим.
Уэбб кивнул:
— У меня достаточно, чтобы кое-что сложить. Вам придется еще раз пройти это с Барби, вы понимаете, и ее оператором.
Клер оглянулась.
— Я думаю, мы можем подождать…
— Нет, нет, ничего подобного, — сказала Барби Мейфейр, тревожно вскакивая. — Вы просто поговорите со мной, как с Паркером, только вдвоем, поболтаем. Или втроем; мне Эмма тоже очень нравится. Вы даже не заметите камеры. Это будет просто беседа.
— И у меня только несколько вопросов, — сказала Бланш Игл. — У меня есть оператор, он здесь будет через минуту, но мы вас надолго не задержим. И незаметно уйдем.
— И я тоже, — сказал мужчина из «Нью-Йорк Пост», — я сам сделаю фото, мы немного поговорим и я испарюсь.
Клер поглядела на их напряженные лица. Они, казалось, заполнили собой все углы ее маленькой гостиной. Здесь никогда не было так много людей сразу; даже когда она приглашала друзей, то только двоих-троих одновременно — она не любила толп. Эмма, казалось, чувствовала себя совершенно комфортно: ей нравилось внимание и волнение людей в комнате. Но Клер чувствовала себя сжатой со всех сторон; как будто все привычные черты ее жизни куда-то уходят; и только на мгновение ей захотелось, чтобы ничего этого и не случилось бы вовсе. Но она не могла желать этого — и в этом-то и было самое волнующее из всего, что произошло с ней. А у всех этих людей есть работа, которую надо делать. Она знала об этом: о работе, которую надо сделать, закончить к сроку, до выпуска номера. Она понимала их поспешность.
— Тебе помочь? — спросила Джина. Благодарная Клер улыбнулась:
— Все нормально, Джина, спасибо. — Она повернулась к другим. — Давайте начнем. Только чтобы это длилось не очень долго.
Она позировала с Эммой у стены, затем села за стол в столовой и принялась ждать, когда репортеры начнут задавать свои вопросы. Как все это странно: она у себя в доме, сидит и говорит о себе с чужими людьми. Она вспомнила, как расширились у Эммы глаза, когда она поняла, что Тоби ушел. Все так мгновенно меняется. Не все, возразила она самой себе. Деньги не так уж много меняют в жизни людей, если им этого не позволять. Есть много вещей, которые ни Эмма, ни я не захотим менять: любовь, заботу и доверие друг к другу, большую привязанность друг к другу, и любовь друзей. Просто все будет настолько проще с сегодняшнего дня. Мы сможем справиться со всем, что бы ни случилось, мы со всем справимся. Вот что дают деньги: мы можем справиться со всем.
И очень скоро все уйдут, и этот цирк закончится, и больше никто не обратит на нас внимания. Почему? Ведь никто не замечал нас раньше, и не будет никаких причин замечать нас потом, как только появятся более интересные истории. Мы отойдем на второй план.
Зазвонил телефон, потом застучали в дверь и за окном гостиной новый телевизионный фургончик выбросил из себя мужчин и женщин.
— Добро пожаловать навстречу славе и удаче! — сказал Паркер Уэбб, усмехаясь, и щеголевато отдал честь по-военному.
ГЛАВА 2
Это был белый «мерседес» с белой кожаной обшивкой. Эмма сказала, что он похож на машину скорой помощи.
— Ну, выбери тогда другой цвет, — сказала Клер. И когда Эмма в восхищении положила руку на капот вишнево-красного двухместного спортивного «мерседеса» с черными кожаными сиденьями, Клер небрежно кивнула продавцу: — И эту мы тоже возьмем.
Эмма опешила:
— Две машины?
— Я думаю, тебе понравится ездить на ней в колледж.
— Понравится? О, мамочка! — Эмма бросилась в объятия Клер. — Ты невероятная. Все невероятно. Правда, все так совершенно, потрясно, невероятно?
— «Потрясно», — повторила Клер с улыбкой. Что бы это ни значило, звучит довольно неподходяще для описания того, что она ощущает: не совсем явь, не совсем реальность, как будто она нетвердо стоит на ногах. Словно целая река восхищения все время протекала внутри нее, за всем тем, что она делала. Сначала, шесть дней назад, когда она выиграла деньги, это был пустяковый ручей; но сейчас, всего за одну минуту река превратилась в ревущий поток, настолько мощный, что ей захотелось раскинуть руки и обнять весь чудесный мир, который лежал перед ней. В следующую минуту река утихла, так как она внезапно встревожилась — а вдруг кто-нибудь очень скоро ей позвонит и скажет, что все-таки это была ошибка. Но затем ее восторг снова вспыхнул, и ей показалось, что они с Эммой очутились на карусели, они тянут руки, чтобы схватить все возможности, которые проносятся мимо, так близко, что можно потрогать.
— Ну, выбери тогда другой цвет, — сказала Клер. И когда Эмма в восхищении положила руку на капот вишнево-красного двухместного спортивного «мерседеса» с черными кожаными сиденьями, Клер небрежно кивнула продавцу: — И эту мы тоже возьмем.
Эмма опешила:
— Две машины?
— Я думаю, тебе понравится ездить на ней в колледж.
— Понравится? О, мамочка! — Эмма бросилась в объятия Клер. — Ты невероятная. Все невероятно. Правда, все так совершенно, потрясно, невероятно?
— «Потрясно», — повторила Клер с улыбкой. Что бы это ни значило, звучит довольно неподходяще для описания того, что она ощущает: не совсем явь, не совсем реальность, как будто она нетвердо стоит на ногах. Словно целая река восхищения все время протекала внутри нее, за всем тем, что она делала. Сначала, шесть дней назад, когда она выиграла деньги, это был пустяковый ручей; но сейчас, всего за одну минуту река превратилась в ревущий поток, настолько мощный, что ей захотелось раскинуть руки и обнять весь чудесный мир, который лежал перед ней. В следующую минуту река утихла, так как она внезапно встревожилась — а вдруг кто-нибудь очень скоро ей позвонит и скажет, что все-таки это была ошибка. Но затем ее восторг снова вспыхнул, и ей показалось, что они с Эммой очутились на карусели, они тянут руки, чтобы схватить все возможности, которые проносятся мимо, так близко, что можно потрогать.