Страница:
— Если вы рассчитываете, что я буду отговаривать вас от подобного мелодраматичного поступка, мистер Донован, то вы ошибаетесь. И вообще, мне, кажется, уже надоела наша игра, — сухо ответила Маргарита, вынимая руку из его руки, которую он умышленно расслабил. — И вам не нужно провожать меня к моей компаньонке, поскольку присутствующий здесь лорд Мэпплтон с радостью составит мне компанию. Не правда ли, Артур? — самым любезным тоном осведомилась она и, повернувшись, протянула руку дородному джентльмену, оторвавшемуся, наконец, от молоденькой дебютантки (которая, судя по ее виду, была несказанно этому рада) и теперь топтавшемуся рядом с Маргаритой, вытирая пот со лба большим носовым платком.
Мясистые щеки лорда Мэпплтона затряслись как желе, когда он в явном недоумении покачал головой.
— Что-что? Составить тебе компанию? Что за странные разговоры, девушка, разве мы не об этом договаривались? Проверь свою карточку. Уверен, там записано, что я буду твоим кавалером во время ужина. Для танцев я, конечно, не гожусь, куда уж такому козлу. О, добрый вечер, Дантон. Узнаю усы. Дурацкая принадлежность, не правда ли? Как вам удается не пачкать их джемом за завтраком? Ну, не важно, мне, в общем-то, все равно. Подумать только, встретиться с вами здесь. — Нахмурившись, он снова покачал головой, напомнив добродушного английского бульдога. — Мы, что, договаривались?
— Я так полагал, ваша светлость и, между прочим, моя фамилия Донован, — ответил Томас ровным голосом и посмотрел на Маргариту, которая стояла, улыбаясь ему с выражением, говорившим, что в нем тут больше не нуждаются и ему следует благоразумно удалиться. — Однако, — поспешно добавил он, увидев появившуюся на лице лорда Мэпплтона недовольную гримасу, — я и сам уже толком не знаю зачем. Наверное, у меня в голове все перепуталось с того самого момента, как этот приятный джентльмен мистер Джулиан Квист представил меня очаровательной мисс Бальфур. Кстати, вы с ним знакомы, милорд?
— Квист? Милейший парень. Десять тысяч в год, как я слышал, и никакого понятия о том, как содержать хорошую конюшню. — Лорд взял руку Маргариты и положил себе на локоть, погладив при этом ее пальцы более нежно, чем подобало бы доброму дядюшке, какового он вроде бы стремился изобразить. — Но недостаточно хорош для тебя, мое милое дитя. И в придачу мамаша, которая во все сует свой нос. Нет-нет, совсем не то, что тебе нужно. Ну, приятно было повидаться, Денверс. Нам пора идти, не так ли, дорогая? Если мы не поспешим, все хорошие места будут заняты. Я слышал, будут подавать чудесных крупных креветок.
— Донован, Артур, — поправила его Маргарита, слегка кивнув Томасу, когда лорд Мэпплтон повел ее к лестнице. — По-моему, американцы очень болезненно относятся к подобным вещам. Мы же не хотим показаться грубыми и недружелюбными. Всего доброго, мистер Донован, и спасибо за то, что выручили меня. Я и мечтать не могла о подобном приключении.
— Что-что? Донован, ты сказала? — пророкотал лорд Мэпплтон, когда они уже были вне пределов слышимости Томаса. — Но это же ирландская фамилия. Мало того, что мы должны иметь дело с этими колонистами, так они еще оказываются ирландцами.
— И вам всего хорошего, дорогой лорд, — с отвращением пробормотал про себя Томас, наблюдая, как высокая стройная мисс Бальфур и низенький толстый пэр влились в поток гостей, спускающихся к ужину. Затем, поскольку ему не оставили выбора, хотя и оставили массу вопросов, он направился в игорную комнату, где ловко избавил некоего очень сердитого и очень говорливого Джулиана Квиста от пяти сотен фунтов из денег его «сующей во все нос» мамочки.
— Ну, Томми, ты припозднился. Ты видел его? Говорил с ним?
Услышав в коридоре уверенные шаги своего друга — его походку нельзя было спутать ни с чьей другой, — Пэтрик Дули распахнул дверь номера, который они снимали в отеле Пултни. Затем отступил, пропуская Томаса в обставленную со вкусом гостиную, по которой он возбужденно расхаживал в течение всего вечера. Угрюмое выражение лица и поджатые губы Томаса не придали бодрости Дули, проведшему долгие часы в нервном ожидании новостей.
Томас плюхнулся в первое попавшееся кресло, вытянув длинные ноги, сорвал с себя шейный платок и бросил его в Дули.
— А ты как думаешь, Пэдди?
— Я думаю, что тебе заговаривали зубы точно так же, как эти проклятые англичане поступают со всеми нашими дипломатами, вот что я думаю. — Дули сплюнул и, поймав платок, скатал накрахмаленную ткань в комок и бросил его на пол. — Я бы не стал вести с ними переговоры. Нам нужно наподдать им как следует в открытой войне, если мы хотим положить этому конец. Мэдисон, видно, сошел с ума, послав тебя сюда. Это все равно, что посылать гуся в лисью нору, вот что это такое.
— Мы все знаем, что дело идет к войне, Пэдди. Нам только не известно, когда и как она начнется. — Томас встал с кресла и, подойдя к столику с напитками, налил себе в стакан примерно на три пальца бренди. С жадностью сделав глоток, он улыбнулся своему товарищу. — Но, если не возражаешь, мой дорогой друг, я бы предпочел думать, что президент послал лису в гусятник. Кроме того, вечер прошел не совсем впустую.
Он вытащил из кармана довольно толстую пачку денег и бросил ее на стол.
— Мы добавили еще пять сотен фунтов на цели нашего военного строительства, Пэдди. Еще месяц в этой прекрасной метрополии, и нам не понадобится Хервуд с его армией. Мы просто превратим Англию в банкрота и покончим с ней.
Дули сгреб деньги и, подойдя к комоду, засунул их в верхний ящик рядом с другими выигрышами Томаса, использовав этот момент одновременно и для того, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Он увидел глубокие складки, бороздившие лоб под густой копной сильно поседевших рыжих волос. Ему было за шестьдесят, и, по правде говоря, он был слишком стар для подобных дел.
— Да, парень, у тебя завидный талант, — проговорил он, поворачиваясь к Томасу, — но этого недостаточно. Ты знаешь, зачем нас сюда послали. Но, по-моему, просиживая целыми днями в приемных только для того, чтобы узнать, что министр такой-то или такой-то ушел и сегодня уже не вернется, ничего хорошего не сделаешь. Они обращаются с нами, как с собаками, нет, хуже, чем с собаками.
Томас поставил стакан и, потянувшись, широко зевнул.
— Хватит, Пэдди. Мы оба знаем, что с нами обращаются так, как они, предположительно, и должны, — так же, как и со всеми другими эмиссарами Мэдисона. Если бы они бросились нам на шею, мы бы немедленно попали под подозрение, а заодно и Хервуд со своими единомышленниками. Хотя, должен признать, что все предприятие вызывает у меня сомнения. Если поведение Мэпплтона сегодня вечером является показателем серьезности и размаха этих великих интриг, то, боюсь, Мэдисон поставил не на тех людей. Да что говорить, у молодой девушки, с которой я сегодня познакомился, мозгов вдвое больше, чем у Мэпплтона.
— Молодая девушка, вот как? — Дули потер ладонью лоб. — Что ж, можешь считать меня трижды дураком — я ведь решил, что ты серьезно относишься к делу, Томми Донован. Боже, спаси нас от патриотов, которые думают не головой, а тем, что у них между ног.
Томас ухмыльнулся, заставив Дули пожалеть, что он почти на тридцать лет старше и вдвое слабее своего партнера по заговору, потому что он с превеликим удовольствием стукнул бы молодого человека по его красивой голове.
— Ну, Пэдди, ты же не будешь ворчать на меня за то, что я посмотрел на девушку. А я только этим и ограничился, клянусь. Мисс Маргарита Бальфур стоит того, чтобы на нее посмотреть.
— Держу пари, она прехорошенькая. Так ты и дальше намерен только смотреть, малыш, или предпримешь что посерьезнее?
— Она обращается к Мэпплтону по имени, Пэдди, и, кроме того, как я узнал сегодня от этого парня, который последним финансировал нашу военную подготовку, она открыто поощряет ухаживания таких богачей, как Тоттон, Чорли и даже Хервуд. Да, для молодой леди, недавно вступившей в свет, наша мисс Бальфур пользуется завидной известностью.
— Правда? — Дули внезапно снова начал проявлять интерес к разговору. — Маргарита, говоришь, ее зовут? Разве это не одно из модных французских имен? Они, что же, обхаживают и лягушатников тоже? Это несправедливо, Томми, они же к нам первым обратились.
Томас снова уселся в кресло и взял стакан с бренди.
— Не придавай этому слишком большого значения, Пэдди. Все они дряхлые старцы — Хервуд, впрочем, помоложе остальных, — и у всех у них состояния, от которых не сможет отмахнуться с презрением ни одна честолюбивая молодая девушка. Может, мисс Бальфур надеется женить на себе одного из них в этом году и похоронить в следующем. Видит Бог, она достаточно умна, чтобы такая мысль могла прийти ей в голову, и достаточно независима в своих суждениях, чтобы не побояться обрести статус прекрасной молодой вдовы.
Дули пристально посмотрел на Томаса. Тот сидел, закусив нижнюю губу, что было у него признаком либо глубокой задумчивости, либо огорчения.
— Независима? Странное слово ты выбрал. Отшила тебя, да? — спросил Дули и ухмыльнулся. — Похоже, эта девушка из тех, что мне нравятся.
Томас встал с кресла и принялся торопливо стаскивать с себя сюртук, делая это с такой небрежностью, что тот затрещал по швам.
— Что ж, Пэдди, я даю тебе свое благословение. Можешь приударить за ней, — проговорил он, комкая сюртук и бросая его на кресло. — Что до американца, стоящего перед тобой, то ему меньше всего нужна умная женщина. Этому американцу нужна отзывчивая женщина. Доброй ночи, Пэдди. Завтра нам предстоит трудный день — будем отсиживать наши ни на что не годные колониальные зады в приемной военно-морского министерства.
Дули поднял брошенный сюртук и аккуратно перекинул его через руку, зная, что именно ему придется отглаживать этот сюртук, когда он следующий раз понадобится Томасу, для того, чтобы красоваться в обществе, как какому-нибудь дурацкому павлину.
— И тебе доброй ночи, малыш, и запомни: я в этом деле с тобой, а не с твоей чертовой девицей.
ГЛАВА 2
Солнечные лучи просочились в обставленную с большим вкусом спальню, пробежали по шератонскому шезлонгу с его безошибочно узнаваемыми линиями, рассыпались пятнами по ковру с узором из роз и, наконец, добрались до широкой кровати с балдахином, осветив смятые простыни, свисающее до полу одеяло и груду подушек, но не найдя никого, кто бы спал на этой кровати. Кровать была пуста уже в течение двух часов, хотя пробило только одиннадцать.
Маргарита Бальфур в желтом, как лютик, пеньюаре с туго завязанным на талии атласным поясом не обратила никакого внимания на проникнувшие в комнату солнечные лучи. Она сидела, как всегда элегантно-прямо, за круглым столиком для вышивания, принадлежавшим еще ее матери и водила наманикюренным пальчиком по странице старой тетради. Ее длинные цвета темной меди волосы были небрежно завязаны желтой атласной лентой.
— Лорд М. — любит деньги больше всего на свете. Сластолюбивый волокита и паяц с мозгами насекомого, — прочитала она вслух, затем закрыла тетрадь, откинулась на спинку стула и с печальной улыбкой посмотрела на портрет необычайно красивого, но с оттенком некоторого мелодраматизма в лице, молодого человека, висевший над стоявшим неподалеку туалетным столиком. — Исчерпывающая характеристика, папа, только ты забыл упомянуть, что «лорд М.» еще и скуп. И хотя я убеждена, что твой друг Артур имел виды на маму — впрочем, он имеет виды на любую представительницу женского пола, — он, по-моему, был все же мелкой сошкой. Избавиться от него, к чему уже идет дело, не составит труда.
Наклонившись вперед, Маргарита вновь открыла тетрадь, найдя страницу, которую она досконально изучила прошлым летом, когда после похорон матери обнаружила в ее вещах личные бумаги отца. Мать, очевидно, их даже не просмотрела. Маргарита могла наизусть пересказать, что было написано в тетради под заголовком «Клуб».
«П. Т. — тщеславен, полагает, что все знает. Задайте ему любой вопрос, и он вам ответит.
Р. Х. — жаден, честолюбив и суеверен до крайности. Бедняга так боится умереть, что просто вынужден жить.
Стинки — готов проиграть последний пенни.
В. Р. — загадка, черт его возьми. Будь осторожен, имея дело с человеком без слабостей».
— Ах, папа, — вздохнула Маргарита, поставив локти на стол и опустив голову на руки. — Как ты мог, будучи таким проницательным, пренебречь собственными предупреждениями?
— Опять ты этим занимаешься? — услышала она голос появившейся в дверях Мейзи. Мейзи держала в руках серебряный поднос, на котором стояли чайник, молочник, чашка и тарелка, полная дымящихся булочек. — Человеку следует почаще читать Библию, тогда он ко многому относился бы спокойнее, — проговорила она, ставя поднос на край туалетного столика. — Мертвые мертвы, мисс, и никакие ваши затеи не оживят их, упокой Господи их душу. Живым надо продолжать жить, а не копаться в старых обидах.
Маргарита закрыла журнал и встала со стула. Ее длинная пышная юбка зашуршала, скользнув на ковер.
— Спасибо тебе, Мейзи, за этот весьма проникновенный совет. Моего отца, можно сказать, убили, моя мать умерла, будучи не в силах пережить его смерть, а ты говоришь, чтобы я все забыла и жила, как ни в чем не бывало. У тебя все так просто получается. И почему я сама этого не вижу? Почему не могу понять, что одна ложь, громоздящаяся на другую, одно несчастье, следующее за другим, — все это в порядке вещей? Ты, что же, почерпнула эту мудрость из своей Библии, Мейзи? Наверное, об этом написано там же, где говорится, что всегда надо подставлять другую щеку.
Но вслед за этими словами она улыбнулась старой женщине и, схватив одну из теплых еще булочек, жадно впилась в нее зубами, потом вскочила на кровать и уселась, скрестив ноги, в самой ее середине.
— Прости, Мейзи, я не хотела на тебя наскакивать. Но, боюсь, моей душе недостает христианского милосердия.
Мейзи подняла поднос и переставила его в изголовье кровати.
— Мне бы следовало сказать сэру Гилберту, что вы затеваете, вот что мне следовало бы сделать, и он бы забрал вас отсюда обратно в Чертси, вы и опомниться не успели бы. Не хватало только бедному старому джентльмену похоронить еще одного из своих близких.
— Но я не собираюсь умирать, Мейзи, — возразила Маргарита, комически округляя глаза и беря с тарелки еще одну булочку. Мейзи была так склонна к преувеличениям. — Они даже не узнают, что именно я буду причиной их падения. Весь этот год я тщательно обдумывала мой план и сейчас уже приступила к его выполнению. Скоро они начнут падать один за другим как спелые плоды, а я буду наблюдать за этим, изображая сочувствие и готовность помочь им в их несчастьях. У меня нет желания кричать на весь свет о своей победе, Мейзи, мне достаточно знать, что я одержала над ними верх, над каждым из них по очереди.
— Чушь и ерунда! — фыркнув, объявила Мейзи и пошла открывать дверь, в которую в этот момент кто-то постучал. Она отступила, пропуская целую процессию лакеев, несущих ведра с водой для ванны госпожи. — Не забывайте, мисс, что если лошадь понесет экипаж под гору, можно запросто оказаться в яме. Так вот… эй, паренек, не смей проливать воду на этот чудесный ковер.
Контора сэра Перегрина Тоттона, расположенная в том же здании, что и конторы многих других джентльменов, состоящих на службе у военного министра, выглядела не менее впечатляюще, чем музей, и почти не уступала музею по количеству имеющихся в ней картин, скульптур и других предметов искусства. После четырехчасового ожидания в приемной, битком набитой крылатыми Пегасами и увешанной гобеленами, изображающими сцены удачной охоты и кровавых сражений, Томаса и Дули, сгоравших от нетерпения, провели по длинному коридору, стены которого украшали портреты каких-то джентльменов весьма сурового вида, и ввели в большую светлую комнату с высоким потолком, посвященную, судя по всему, античной скульптуре.
Подняв руку, Дули почесал у себя за ухом.
— Ты когда-нибудь видел образцы античного великолепия в таком количестве, Томми? — спросил он, повернувшись налево и оказавшись лицом к лицу со статуей Афины, демонстрировавшей печальную нехватку левого уха и части правой руки. — Сложи их все вместе, и вряд ли получится целый человек, это факт. Взгляни сюда. — Вытянув руку, он указал на другую статую. — Похоже, кто-то откусил у нее кусок бедра. Смотри, Томми, я могу засунуть туда всю руку.
— Замри, невежественный толсторукий плебей.
Томас и Дули быстро обернулись и увидели вплывшего в комнату сэра Перегрина в сопровождении имеющего измученный вид секретаря, отстававшего от него шага на два — на три. Сухонького худощавого сэра Перегрина буквально трясло от ярости.
— Ну, ну, сэр, — поспешил успокоить его Томас, выходя вперед и загораживая собой Дули, — мой помощник не имел в виду ничего дурного. Простите ему его невежество. Он американец, но недавний американец, приехал в Америку из Ирландии и, боюсь, ему никогда не удастся избавиться от тамошнего духа. Бедняга не способен воспринимать искусство, он может оценить лишь красоту своего любимого глиняного котелка для варки картошки.
— Ты дорого за это заплатишь, юноша, — прошипел Дули сквозь зубы, потом громко проговорил: — Тысяча извинений, сэр. — И отступил на пару шагов назад, как и подобает «помощнику».
— Да-да, конечно. Мне и самому приходится мириться с невежеством подчиненных, — ответил сэр Перегрин с нескрываемым презрением в голосе и бросил пронзительный взгляд на своего собственного помощника. Тот поспешно бросился к столу и, выдвинув высокое кресло, украшенное замысловатой резьбой, помог сэру Перегрину сесть.
— Удовлетворительно, Гроуз, — прокомментировал сэр Перегрин, и секретарь так же поспешно ретировался к ближайшей стене и остановился там, прислонившись к гобелену, изображавшему разграбление Рима, не заметив при этом, что голова его оказалась в опасной близости от вышитого серебряными нитями топора, которым размахивал какой-то варвар с диким взглядом.
Оглядевшись вокруг, Томас увидел, что стулья с прямыми спинками, расставленные по периметру комнаты, находились слишком далеко от стола, так что вести разговор можно было только крича во весь голос. Сэр Перегрин полагал, без сомнения, что американские посетители будут стоять как какие-нибудь попрошайки, пришедшие с протянутой рукой выклянчивать милостыню.
Черта с два он этого дождется. — Пэдди, будь добр, возьми два стула и поставь их вот сюда, — сказал Томас, указывая на место прямо напротив стола. — Гроуз? — обратился он затем к секретарю сэра Перегрина. — А вы не хотите примостить куда-нибудь свой зад, или вы полагаете, что ваши паучьи ножки продержат вас, пока мы с сэром Перегрином будем обсуждать те достойные презрения действия, к которым прибегаете вы, вероломные англичане, забирая добрых американцев с их кораблей и заставляя идти на службу в ваш флот?
Сэр Перегрин вскочил, опершись руками о стол, подобной реакцией пролив бальзам на душу Томаса.
— Как вы смеете, сэр! — Воскликнул он с угрозой в голосе. — Неужели мне нужно напоминать, что вас принимают здесь из милости, что этой встречи вообще не было бы, если бы вы не представили бумаги, подписанные вашим президентом, в которых говорится о его полном к вам доверии. Я абсолютно уверен, что мистера Мэдисона злонамеренно ввели в заблуждение, если он счел, будто рекомендательного письма, подписанного его рукой, достаточно для того, чтобы заставить верного слугу Его Величества выслушивать подобные безосновательные домыслы. Можете считать нашу беседу оконченной, мистер Донован.
Дули с шумом передвинул два стула, удобно уселся на один из них и знаком велел Томасу сесть на другой.
— Ты умеешь побеждать Томми, и это факт, — проговорил он, улыбнувшись Томасу, который остался стоять. — Почему бы тебе не сказать какую-нибудь пакость о матушке этого джентльмена, раз уж ты взялся за дело?
Томас кинул хмурый предостерегающий взгляд на Дули, затем поклонился сэру Перегрину.
— Простите меня, сэр, — сказал он смиренным тоном, обезоруживающе улыбаясь. — Мне стыдно за свое безобразное поведение. Не могу понять, что на меня нашло. Наверное, дело в том, что я слишком долго ждал и пропустил свой ленч. Гроуз, дружище, не будете ли вы так любезны и не раздобудете ли для нас хлеба с сыром, а заодно, может, и графинчик бургундского, да побольше. Я убежден, что наша беседа будет протекать более мирно, если мне удастся успокоить свой бунтующий желудок.
Сэр Перегрин посмотрел на Томаса, который ответил на его взгляд нарочито пристальным взором, будто провоцируя на возражения, затем снова опустился в свое кресло.
— Ну что ж, хорошо, — согласился он наконец. — Гроуз, сходи в мою личную комнату, посмотри, что там есть. Уверен, там найдется что-нибудь, чем мы сможем угостить этих джентльменов.
— Я бы не возражал против куска мяса, юноша, — сказал Дули вдогонку секретарю, и Томас со вздохом посмотрел на приятеля. — А почему, позволь спросить, ты сейчас на меня уставился, Томми? Не мог же попросить его принести эля, это было бы бессмысленно, разве не так? — обратился к нему Дули, пожав плечами, и Томас был вынужден прикрыть рот рукой, притворившись, что закашлялся, чтобы скрыть улыбку.
Как только дверь за секретарем закрылась, Томас подошел к столу и демонстративно уселся на его левый угол, предварительно отодвинув стоявший там бюст Сократа. Он хотел находиться поближе к сэру Перегрину, ощущать запах его одеколона и его страха. Он знал, что физически он вдвое сильнее сэра Перегрина и хотел, чтобы и тот об этом не забывал. Возможно, все они играли в какую-то игру, но это была весьма серьезная игра, со строгими правилами.
— А вы решили, что я буду поощрять присутствие свидетеля, Тоттон? — спросил он как бы между прочим.
— Гроуз абсолютно лоялен, хотя умом и не блещет, — парировал сэр Перегрин, схватив бюст и поставив его рядом с бюстом Гомера. — И на что, собственно, вы рассчитывали, явившись сюда? Я и не думал, что встречу вас здесь. Неужели вы не в состоянии выполнить самые простые инструкции? Мы же все должны собраться в субботу в Ричмонде.
— Да, должны, Тоттон, и мы там соберемся, — ответил Томас и, достав из кармана манильскую сигару, сунул ее, не зажигая, в рот. — А сюда я пришел и выстрадал долгое ожидание в вашей приемной затем, чтобы как-то оправдать в глазах непосвященных свое пребывание на вашем сыром острове. Должен заметить, старина, что вы продемонстрировали максимальную готовность к сотрудничеству. Целых четыре часа! Не трудно вам было скрываться здесь, пытаясь представить, как я реагирую на то, что меня заставили так долго ждать? С другой стороны, если бы окружающие заметили, что ко мне вы отнеслись лучше, чем к другим моим соотечественникам, приходившим просить аудиенции, это вряд ли пошло бы на пользу нашим планам.
— Так, значит, вы пришли сюда только для отвода глаз? Нам нечего обсудить наедине?
Томас взял со стола небольшую трутницу, высек огонек и, поднеся его к сигаре, зажег ее. Глубоко затянувшись, он выдохнул кольцо сизого дыма прямо в худое лицо сэра Перегрина.
— Только один маленький вопрос, Тоттон. Потом я уйду, и вы сможете успокоить ваши истерзанные нервы, швырнув в Гроуза одним из этих античных философов. Один маленький вопрос, требующий ответа. Скажите мне, не ведете ли вы и другие члены вашей группки предателей переговоров с Францией? Не пытаетесь ли заключить, так сказать, двойную сделку?
Сэр Перегрин закашлялся и помахал рукой, разгоняя дым, потом посмотрел на Томаса, перевел взгляд на Дули и снова на Томаса. Томас внимательно наблюдал за ним, рассчитывая заметить на его лице признаки тревоги, но не увидел ничего, кроме недоумения.
— Переговоры с французами? Да вы с ума сошли! Никому из нас такого и в голову не пришло бы. Возможно, вам следует напомнить об одном факте, сэр. Мы, англичане, воюем с Францией.
— Не будьте ослом, Тоттон, — оборвал его Томас, вставая у края стола и испытывая облегчение, но сохраняя сердитый вид.
Конечно, высказанное им обвинение было всего лишь предположением, смутно беспокоящим его подозрением, и ему едва ли стоило ждать четыре часа, чтобы убедиться в своей ошибке. Но это вовсе не означало, что день должен пройти впустую. Раз уж он был здесь, он мог доставить себе удовольствие и поиздеваться над разнервничавшимся сэром Перегрином.
— Воюете с Францией, говорите? Любопытное же у вас понятие о чести. С Францией воюют ваши соотечественники, а вы воюете с Англией, — тихо проговорил он. — Для чего же вам помогать Америке, как не для того, чтобы посеять недовольство в массах и свергнуть собственного монарха? Скажите же мне, кто из вас должен стать королем? Хервуд? Чорли? Ну не Мэпплтон же, это уж точно. Тогда это, видимо, будете вы, Тоттон. Воображаю вас в короне. Дули, ты можешь представить себе сэра Перегрина в королевском пурпуре? А может, я ошибаюсь, и вы с вашими единомышленниками хотите последовать примеру Америки и распахнуть двери Британской империи перед демократией со всеми ее преимуществами? Дули фыркнул.
— Ну, до этого никто из нас не доживет. Им ведь тогда придется освободить Ирландию. А чем же будут развлекаться англичане, позволь спросить, если лишатся возможности грабить нашу добрую старую родину, когда им заблагорассудится?
Мясистые щеки лорда Мэпплтона затряслись как желе, когда он в явном недоумении покачал головой.
— Что-что? Составить тебе компанию? Что за странные разговоры, девушка, разве мы не об этом договаривались? Проверь свою карточку. Уверен, там записано, что я буду твоим кавалером во время ужина. Для танцев я, конечно, не гожусь, куда уж такому козлу. О, добрый вечер, Дантон. Узнаю усы. Дурацкая принадлежность, не правда ли? Как вам удается не пачкать их джемом за завтраком? Ну, не важно, мне, в общем-то, все равно. Подумать только, встретиться с вами здесь. — Нахмурившись, он снова покачал головой, напомнив добродушного английского бульдога. — Мы, что, договаривались?
— Я так полагал, ваша светлость и, между прочим, моя фамилия Донован, — ответил Томас ровным голосом и посмотрел на Маргариту, которая стояла, улыбаясь ему с выражением, говорившим, что в нем тут больше не нуждаются и ему следует благоразумно удалиться. — Однако, — поспешно добавил он, увидев появившуюся на лице лорда Мэпплтона недовольную гримасу, — я и сам уже толком не знаю зачем. Наверное, у меня в голове все перепуталось с того самого момента, как этот приятный джентльмен мистер Джулиан Квист представил меня очаровательной мисс Бальфур. Кстати, вы с ним знакомы, милорд?
— Квист? Милейший парень. Десять тысяч в год, как я слышал, и никакого понятия о том, как содержать хорошую конюшню. — Лорд взял руку Маргариты и положил себе на локоть, погладив при этом ее пальцы более нежно, чем подобало бы доброму дядюшке, какового он вроде бы стремился изобразить. — Но недостаточно хорош для тебя, мое милое дитя. И в придачу мамаша, которая во все сует свой нос. Нет-нет, совсем не то, что тебе нужно. Ну, приятно было повидаться, Денверс. Нам пора идти, не так ли, дорогая? Если мы не поспешим, все хорошие места будут заняты. Я слышал, будут подавать чудесных крупных креветок.
— Донован, Артур, — поправила его Маргарита, слегка кивнув Томасу, когда лорд Мэпплтон повел ее к лестнице. — По-моему, американцы очень болезненно относятся к подобным вещам. Мы же не хотим показаться грубыми и недружелюбными. Всего доброго, мистер Донован, и спасибо за то, что выручили меня. Я и мечтать не могла о подобном приключении.
— Что-что? Донован, ты сказала? — пророкотал лорд Мэпплтон, когда они уже были вне пределов слышимости Томаса. — Но это же ирландская фамилия. Мало того, что мы должны иметь дело с этими колонистами, так они еще оказываются ирландцами.
— И вам всего хорошего, дорогой лорд, — с отвращением пробормотал про себя Томас, наблюдая, как высокая стройная мисс Бальфур и низенький толстый пэр влились в поток гостей, спускающихся к ужину. Затем, поскольку ему не оставили выбора, хотя и оставили массу вопросов, он направился в игорную комнату, где ловко избавил некоего очень сердитого и очень говорливого Джулиана Квиста от пяти сотен фунтов из денег его «сующей во все нос» мамочки.
— Ну, Томми, ты припозднился. Ты видел его? Говорил с ним?
Услышав в коридоре уверенные шаги своего друга — его походку нельзя было спутать ни с чьей другой, — Пэтрик Дули распахнул дверь номера, который они снимали в отеле Пултни. Затем отступил, пропуская Томаса в обставленную со вкусом гостиную, по которой он возбужденно расхаживал в течение всего вечера. Угрюмое выражение лица и поджатые губы Томаса не придали бодрости Дули, проведшему долгие часы в нервном ожидании новостей.
Томас плюхнулся в первое попавшееся кресло, вытянув длинные ноги, сорвал с себя шейный платок и бросил его в Дули.
— А ты как думаешь, Пэдди?
— Я думаю, что тебе заговаривали зубы точно так же, как эти проклятые англичане поступают со всеми нашими дипломатами, вот что я думаю. — Дули сплюнул и, поймав платок, скатал накрахмаленную ткань в комок и бросил его на пол. — Я бы не стал вести с ними переговоры. Нам нужно наподдать им как следует в открытой войне, если мы хотим положить этому конец. Мэдисон, видно, сошел с ума, послав тебя сюда. Это все равно, что посылать гуся в лисью нору, вот что это такое.
— Мы все знаем, что дело идет к войне, Пэдди. Нам только не известно, когда и как она начнется. — Томас встал с кресла и, подойдя к столику с напитками, налил себе в стакан примерно на три пальца бренди. С жадностью сделав глоток, он улыбнулся своему товарищу. — Но, если не возражаешь, мой дорогой друг, я бы предпочел думать, что президент послал лису в гусятник. Кроме того, вечер прошел не совсем впустую.
Он вытащил из кармана довольно толстую пачку денег и бросил ее на стол.
— Мы добавили еще пять сотен фунтов на цели нашего военного строительства, Пэдди. Еще месяц в этой прекрасной метрополии, и нам не понадобится Хервуд с его армией. Мы просто превратим Англию в банкрота и покончим с ней.
Дули сгреб деньги и, подойдя к комоду, засунул их в верхний ящик рядом с другими выигрышами Томаса, использовав этот момент одновременно и для того, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Он увидел глубокие складки, бороздившие лоб под густой копной сильно поседевших рыжих волос. Ему было за шестьдесят, и, по правде говоря, он был слишком стар для подобных дел.
— Да, парень, у тебя завидный талант, — проговорил он, поворачиваясь к Томасу, — но этого недостаточно. Ты знаешь, зачем нас сюда послали. Но, по-моему, просиживая целыми днями в приемных только для того, чтобы узнать, что министр такой-то или такой-то ушел и сегодня уже не вернется, ничего хорошего не сделаешь. Они обращаются с нами, как с собаками, нет, хуже, чем с собаками.
Томас поставил стакан и, потянувшись, широко зевнул.
— Хватит, Пэдди. Мы оба знаем, что с нами обращаются так, как они, предположительно, и должны, — так же, как и со всеми другими эмиссарами Мэдисона. Если бы они бросились нам на шею, мы бы немедленно попали под подозрение, а заодно и Хервуд со своими единомышленниками. Хотя, должен признать, что все предприятие вызывает у меня сомнения. Если поведение Мэпплтона сегодня вечером является показателем серьезности и размаха этих великих интриг, то, боюсь, Мэдисон поставил не на тех людей. Да что говорить, у молодой девушки, с которой я сегодня познакомился, мозгов вдвое больше, чем у Мэпплтона.
— Молодая девушка, вот как? — Дули потер ладонью лоб. — Что ж, можешь считать меня трижды дураком — я ведь решил, что ты серьезно относишься к делу, Томми Донован. Боже, спаси нас от патриотов, которые думают не головой, а тем, что у них между ног.
Томас ухмыльнулся, заставив Дули пожалеть, что он почти на тридцать лет старше и вдвое слабее своего партнера по заговору, потому что он с превеликим удовольствием стукнул бы молодого человека по его красивой голове.
— Ну, Пэдди, ты же не будешь ворчать на меня за то, что я посмотрел на девушку. А я только этим и ограничился, клянусь. Мисс Маргарита Бальфур стоит того, чтобы на нее посмотреть.
— Держу пари, она прехорошенькая. Так ты и дальше намерен только смотреть, малыш, или предпримешь что посерьезнее?
— Она обращается к Мэпплтону по имени, Пэдди, и, кроме того, как я узнал сегодня от этого парня, который последним финансировал нашу военную подготовку, она открыто поощряет ухаживания таких богачей, как Тоттон, Чорли и даже Хервуд. Да, для молодой леди, недавно вступившей в свет, наша мисс Бальфур пользуется завидной известностью.
— Правда? — Дули внезапно снова начал проявлять интерес к разговору. — Маргарита, говоришь, ее зовут? Разве это не одно из модных французских имен? Они, что же, обхаживают и лягушатников тоже? Это несправедливо, Томми, они же к нам первым обратились.
Томас снова уселся в кресло и взял стакан с бренди.
— Не придавай этому слишком большого значения, Пэдди. Все они дряхлые старцы — Хервуд, впрочем, помоложе остальных, — и у всех у них состояния, от которых не сможет отмахнуться с презрением ни одна честолюбивая молодая девушка. Может, мисс Бальфур надеется женить на себе одного из них в этом году и похоронить в следующем. Видит Бог, она достаточно умна, чтобы такая мысль могла прийти ей в голову, и достаточно независима в своих суждениях, чтобы не побояться обрести статус прекрасной молодой вдовы.
Дули пристально посмотрел на Томаса. Тот сидел, закусив нижнюю губу, что было у него признаком либо глубокой задумчивости, либо огорчения.
— Независима? Странное слово ты выбрал. Отшила тебя, да? — спросил Дули и ухмыльнулся. — Похоже, эта девушка из тех, что мне нравятся.
Томас встал с кресла и принялся торопливо стаскивать с себя сюртук, делая это с такой небрежностью, что тот затрещал по швам.
— Что ж, Пэдди, я даю тебе свое благословение. Можешь приударить за ней, — проговорил он, комкая сюртук и бросая его на кресло. — Что до американца, стоящего перед тобой, то ему меньше всего нужна умная женщина. Этому американцу нужна отзывчивая женщина. Доброй ночи, Пэдди. Завтра нам предстоит трудный день — будем отсиживать наши ни на что не годные колониальные зады в приемной военно-морского министерства.
Дули поднял брошенный сюртук и аккуратно перекинул его через руку, зная, что именно ему придется отглаживать этот сюртук, когда он следующий раз понадобится Томасу, для того, чтобы красоваться в обществе, как какому-нибудь дурацкому павлину.
— И тебе доброй ночи, малыш, и запомни: я в этом деле с тобой, а не с твоей чертовой девицей.
ГЛАВА 2
Знаю, недоброе дело я ныне затеял.
Но бурно кипящие страсти унять мой разум не в силах.
Еврипид
Солнечные лучи просочились в обставленную с большим вкусом спальню, пробежали по шератонскому шезлонгу с его безошибочно узнаваемыми линиями, рассыпались пятнами по ковру с узором из роз и, наконец, добрались до широкой кровати с балдахином, осветив смятые простыни, свисающее до полу одеяло и груду подушек, но не найдя никого, кто бы спал на этой кровати. Кровать была пуста уже в течение двух часов, хотя пробило только одиннадцать.
Маргарита Бальфур в желтом, как лютик, пеньюаре с туго завязанным на талии атласным поясом не обратила никакого внимания на проникнувшие в комнату солнечные лучи. Она сидела, как всегда элегантно-прямо, за круглым столиком для вышивания, принадлежавшим еще ее матери и водила наманикюренным пальчиком по странице старой тетради. Ее длинные цвета темной меди волосы были небрежно завязаны желтой атласной лентой.
— Лорд М. — любит деньги больше всего на свете. Сластолюбивый волокита и паяц с мозгами насекомого, — прочитала она вслух, затем закрыла тетрадь, откинулась на спинку стула и с печальной улыбкой посмотрела на портрет необычайно красивого, но с оттенком некоторого мелодраматизма в лице, молодого человека, висевший над стоявшим неподалеку туалетным столиком. — Исчерпывающая характеристика, папа, только ты забыл упомянуть, что «лорд М.» еще и скуп. И хотя я убеждена, что твой друг Артур имел виды на маму — впрочем, он имеет виды на любую представительницу женского пола, — он, по-моему, был все же мелкой сошкой. Избавиться от него, к чему уже идет дело, не составит труда.
Наклонившись вперед, Маргарита вновь открыла тетрадь, найдя страницу, которую она досконально изучила прошлым летом, когда после похорон матери обнаружила в ее вещах личные бумаги отца. Мать, очевидно, их даже не просмотрела. Маргарита могла наизусть пересказать, что было написано в тетради под заголовком «Клуб».
«П. Т. — тщеславен, полагает, что все знает. Задайте ему любой вопрос, и он вам ответит.
Р. Х. — жаден, честолюбив и суеверен до крайности. Бедняга так боится умереть, что просто вынужден жить.
Стинки — готов проиграть последний пенни.
В. Р. — загадка, черт его возьми. Будь осторожен, имея дело с человеком без слабостей».
— Ах, папа, — вздохнула Маргарита, поставив локти на стол и опустив голову на руки. — Как ты мог, будучи таким проницательным, пренебречь собственными предупреждениями?
— Опять ты этим занимаешься? — услышала она голос появившейся в дверях Мейзи. Мейзи держала в руках серебряный поднос, на котором стояли чайник, молочник, чашка и тарелка, полная дымящихся булочек. — Человеку следует почаще читать Библию, тогда он ко многому относился бы спокойнее, — проговорила она, ставя поднос на край туалетного столика. — Мертвые мертвы, мисс, и никакие ваши затеи не оживят их, упокой Господи их душу. Живым надо продолжать жить, а не копаться в старых обидах.
Маргарита закрыла журнал и встала со стула. Ее длинная пышная юбка зашуршала, скользнув на ковер.
— Спасибо тебе, Мейзи, за этот весьма проникновенный совет. Моего отца, можно сказать, убили, моя мать умерла, будучи не в силах пережить его смерть, а ты говоришь, чтобы я все забыла и жила, как ни в чем не бывало. У тебя все так просто получается. И почему я сама этого не вижу? Почему не могу понять, что одна ложь, громоздящаяся на другую, одно несчастье, следующее за другим, — все это в порядке вещей? Ты, что же, почерпнула эту мудрость из своей Библии, Мейзи? Наверное, об этом написано там же, где говорится, что всегда надо подставлять другую щеку.
Но вслед за этими словами она улыбнулась старой женщине и, схватив одну из теплых еще булочек, жадно впилась в нее зубами, потом вскочила на кровать и уселась, скрестив ноги, в самой ее середине.
— Прости, Мейзи, я не хотела на тебя наскакивать. Но, боюсь, моей душе недостает христианского милосердия.
Мейзи подняла поднос и переставила его в изголовье кровати.
— Мне бы следовало сказать сэру Гилберту, что вы затеваете, вот что мне следовало бы сделать, и он бы забрал вас отсюда обратно в Чертси, вы и опомниться не успели бы. Не хватало только бедному старому джентльмену похоронить еще одного из своих близких.
— Но я не собираюсь умирать, Мейзи, — возразила Маргарита, комически округляя глаза и беря с тарелки еще одну булочку. Мейзи была так склонна к преувеличениям. — Они даже не узнают, что именно я буду причиной их падения. Весь этот год я тщательно обдумывала мой план и сейчас уже приступила к его выполнению. Скоро они начнут падать один за другим как спелые плоды, а я буду наблюдать за этим, изображая сочувствие и готовность помочь им в их несчастьях. У меня нет желания кричать на весь свет о своей победе, Мейзи, мне достаточно знать, что я одержала над ними верх, над каждым из них по очереди.
— Чушь и ерунда! — фыркнув, объявила Мейзи и пошла открывать дверь, в которую в этот момент кто-то постучал. Она отступила, пропуская целую процессию лакеев, несущих ведра с водой для ванны госпожи. — Не забывайте, мисс, что если лошадь понесет экипаж под гору, можно запросто оказаться в яме. Так вот… эй, паренек, не смей проливать воду на этот чудесный ковер.
Контора сэра Перегрина Тоттона, расположенная в том же здании, что и конторы многих других джентльменов, состоящих на службе у военного министра, выглядела не менее впечатляюще, чем музей, и почти не уступала музею по количеству имеющихся в ней картин, скульптур и других предметов искусства. После четырехчасового ожидания в приемной, битком набитой крылатыми Пегасами и увешанной гобеленами, изображающими сцены удачной охоты и кровавых сражений, Томаса и Дули, сгоравших от нетерпения, провели по длинному коридору, стены которого украшали портреты каких-то джентльменов весьма сурового вида, и ввели в большую светлую комнату с высоким потолком, посвященную, судя по всему, античной скульптуре.
Подняв руку, Дули почесал у себя за ухом.
— Ты когда-нибудь видел образцы античного великолепия в таком количестве, Томми? — спросил он, повернувшись налево и оказавшись лицом к лицу со статуей Афины, демонстрировавшей печальную нехватку левого уха и части правой руки. — Сложи их все вместе, и вряд ли получится целый человек, это факт. Взгляни сюда. — Вытянув руку, он указал на другую статую. — Похоже, кто-то откусил у нее кусок бедра. Смотри, Томми, я могу засунуть туда всю руку.
— Замри, невежественный толсторукий плебей.
Томас и Дули быстро обернулись и увидели вплывшего в комнату сэра Перегрина в сопровождении имеющего измученный вид секретаря, отстававшего от него шага на два — на три. Сухонького худощавого сэра Перегрина буквально трясло от ярости.
— Ну, ну, сэр, — поспешил успокоить его Томас, выходя вперед и загораживая собой Дули, — мой помощник не имел в виду ничего дурного. Простите ему его невежество. Он американец, но недавний американец, приехал в Америку из Ирландии и, боюсь, ему никогда не удастся избавиться от тамошнего духа. Бедняга не способен воспринимать искусство, он может оценить лишь красоту своего любимого глиняного котелка для варки картошки.
— Ты дорого за это заплатишь, юноша, — прошипел Дули сквозь зубы, потом громко проговорил: — Тысяча извинений, сэр. — И отступил на пару шагов назад, как и подобает «помощнику».
— Да-да, конечно. Мне и самому приходится мириться с невежеством подчиненных, — ответил сэр Перегрин с нескрываемым презрением в голосе и бросил пронзительный взгляд на своего собственного помощника. Тот поспешно бросился к столу и, выдвинув высокое кресло, украшенное замысловатой резьбой, помог сэру Перегрину сесть.
— Удовлетворительно, Гроуз, — прокомментировал сэр Перегрин, и секретарь так же поспешно ретировался к ближайшей стене и остановился там, прислонившись к гобелену, изображавшему разграбление Рима, не заметив при этом, что голова его оказалась в опасной близости от вышитого серебряными нитями топора, которым размахивал какой-то варвар с диким взглядом.
Оглядевшись вокруг, Томас увидел, что стулья с прямыми спинками, расставленные по периметру комнаты, находились слишком далеко от стола, так что вести разговор можно было только крича во весь голос. Сэр Перегрин полагал, без сомнения, что американские посетители будут стоять как какие-нибудь попрошайки, пришедшие с протянутой рукой выклянчивать милостыню.
Черта с два он этого дождется. — Пэдди, будь добр, возьми два стула и поставь их вот сюда, — сказал Томас, указывая на место прямо напротив стола. — Гроуз? — обратился он затем к секретарю сэра Перегрина. — А вы не хотите примостить куда-нибудь свой зад, или вы полагаете, что ваши паучьи ножки продержат вас, пока мы с сэром Перегрином будем обсуждать те достойные презрения действия, к которым прибегаете вы, вероломные англичане, забирая добрых американцев с их кораблей и заставляя идти на службу в ваш флот?
Сэр Перегрин вскочил, опершись руками о стол, подобной реакцией пролив бальзам на душу Томаса.
— Как вы смеете, сэр! — Воскликнул он с угрозой в голосе. — Неужели мне нужно напоминать, что вас принимают здесь из милости, что этой встречи вообще не было бы, если бы вы не представили бумаги, подписанные вашим президентом, в которых говорится о его полном к вам доверии. Я абсолютно уверен, что мистера Мэдисона злонамеренно ввели в заблуждение, если он счел, будто рекомендательного письма, подписанного его рукой, достаточно для того, чтобы заставить верного слугу Его Величества выслушивать подобные безосновательные домыслы. Можете считать нашу беседу оконченной, мистер Донован.
Дули с шумом передвинул два стула, удобно уселся на один из них и знаком велел Томасу сесть на другой.
— Ты умеешь побеждать Томми, и это факт, — проговорил он, улыбнувшись Томасу, который остался стоять. — Почему бы тебе не сказать какую-нибудь пакость о матушке этого джентльмена, раз уж ты взялся за дело?
Томас кинул хмурый предостерегающий взгляд на Дули, затем поклонился сэру Перегрину.
— Простите меня, сэр, — сказал он смиренным тоном, обезоруживающе улыбаясь. — Мне стыдно за свое безобразное поведение. Не могу понять, что на меня нашло. Наверное, дело в том, что я слишком долго ждал и пропустил свой ленч. Гроуз, дружище, не будете ли вы так любезны и не раздобудете ли для нас хлеба с сыром, а заодно, может, и графинчик бургундского, да побольше. Я убежден, что наша беседа будет протекать более мирно, если мне удастся успокоить свой бунтующий желудок.
Сэр Перегрин посмотрел на Томаса, который ответил на его взгляд нарочито пристальным взором, будто провоцируя на возражения, затем снова опустился в свое кресло.
— Ну что ж, хорошо, — согласился он наконец. — Гроуз, сходи в мою личную комнату, посмотри, что там есть. Уверен, там найдется что-нибудь, чем мы сможем угостить этих джентльменов.
— Я бы не возражал против куска мяса, юноша, — сказал Дули вдогонку секретарю, и Томас со вздохом посмотрел на приятеля. — А почему, позволь спросить, ты сейчас на меня уставился, Томми? Не мог же попросить его принести эля, это было бы бессмысленно, разве не так? — обратился к нему Дули, пожав плечами, и Томас был вынужден прикрыть рот рукой, притворившись, что закашлялся, чтобы скрыть улыбку.
Как только дверь за секретарем закрылась, Томас подошел к столу и демонстративно уселся на его левый угол, предварительно отодвинув стоявший там бюст Сократа. Он хотел находиться поближе к сэру Перегрину, ощущать запах его одеколона и его страха. Он знал, что физически он вдвое сильнее сэра Перегрина и хотел, чтобы и тот об этом не забывал. Возможно, все они играли в какую-то игру, но это была весьма серьезная игра, со строгими правилами.
— А вы решили, что я буду поощрять присутствие свидетеля, Тоттон? — спросил он как бы между прочим.
— Гроуз абсолютно лоялен, хотя умом и не блещет, — парировал сэр Перегрин, схватив бюст и поставив его рядом с бюстом Гомера. — И на что, собственно, вы рассчитывали, явившись сюда? Я и не думал, что встречу вас здесь. Неужели вы не в состоянии выполнить самые простые инструкции? Мы же все должны собраться в субботу в Ричмонде.
— Да, должны, Тоттон, и мы там соберемся, — ответил Томас и, достав из кармана манильскую сигару, сунул ее, не зажигая, в рот. — А сюда я пришел и выстрадал долгое ожидание в вашей приемной затем, чтобы как-то оправдать в глазах непосвященных свое пребывание на вашем сыром острове. Должен заметить, старина, что вы продемонстрировали максимальную готовность к сотрудничеству. Целых четыре часа! Не трудно вам было скрываться здесь, пытаясь представить, как я реагирую на то, что меня заставили так долго ждать? С другой стороны, если бы окружающие заметили, что ко мне вы отнеслись лучше, чем к другим моим соотечественникам, приходившим просить аудиенции, это вряд ли пошло бы на пользу нашим планам.
— Так, значит, вы пришли сюда только для отвода глаз? Нам нечего обсудить наедине?
Томас взял со стола небольшую трутницу, высек огонек и, поднеся его к сигаре, зажег ее. Глубоко затянувшись, он выдохнул кольцо сизого дыма прямо в худое лицо сэра Перегрина.
— Только один маленький вопрос, Тоттон. Потом я уйду, и вы сможете успокоить ваши истерзанные нервы, швырнув в Гроуза одним из этих античных философов. Один маленький вопрос, требующий ответа. Скажите мне, не ведете ли вы и другие члены вашей группки предателей переговоров с Францией? Не пытаетесь ли заключить, так сказать, двойную сделку?
Сэр Перегрин закашлялся и помахал рукой, разгоняя дым, потом посмотрел на Томаса, перевел взгляд на Дули и снова на Томаса. Томас внимательно наблюдал за ним, рассчитывая заметить на его лице признаки тревоги, но не увидел ничего, кроме недоумения.
— Переговоры с французами? Да вы с ума сошли! Никому из нас такого и в голову не пришло бы. Возможно, вам следует напомнить об одном факте, сэр. Мы, англичане, воюем с Францией.
— Не будьте ослом, Тоттон, — оборвал его Томас, вставая у края стола и испытывая облегчение, но сохраняя сердитый вид.
Конечно, высказанное им обвинение было всего лишь предположением, смутно беспокоящим его подозрением, и ему едва ли стоило ждать четыре часа, чтобы убедиться в своей ошибке. Но это вовсе не означало, что день должен пройти впустую. Раз уж он был здесь, он мог доставить себе удовольствие и поиздеваться над разнервничавшимся сэром Перегрином.
— Воюете с Францией, говорите? Любопытное же у вас понятие о чести. С Францией воюют ваши соотечественники, а вы воюете с Англией, — тихо проговорил он. — Для чего же вам помогать Америке, как не для того, чтобы посеять недовольство в массах и свергнуть собственного монарха? Скажите же мне, кто из вас должен стать королем? Хервуд? Чорли? Ну не Мэпплтон же, это уж точно. Тогда это, видимо, будете вы, Тоттон. Воображаю вас в короне. Дули, ты можешь представить себе сэра Перегрина в королевском пурпуре? А может, я ошибаюсь, и вы с вашими единомышленниками хотите последовать примеру Америки и распахнуть двери Британской империи перед демократией со всеми ее преимуществами? Дули фыркнул.
— Ну, до этого никто из нас не доживет. Им ведь тогда придется освободить Ирландию. А чем же будут развлекаться англичане, позволь спросить, если лишатся возможности грабить нашу добрую старую родину, когда им заблагорассудится?