Между тем Страйкер позвал своего товарища и Гарри Блью. Ему ответили, и Девис появился у борта и спустился в шлюпку. За ним шел и Блью. У него фонарь в руках.
Месяц спрятался за тучи, и не видно, что происходит на судне.
– Блью! – закричал Страйкер. – Идите скорее! Испанцы хотят уехать без вас.
– Черт возьми! – воскликнул старший помощник, подходя к борту. – Конечно, это неправда!
– Ну, разумеется! – подтвердил Падилья. – Мы боялись, как бы вы не замешкались так долго, что пошли бы ко дну вместе с судном.
– Этого нечего опасаться, – возразил Блью, прыгая в шлюпку. – Шхуна не скоро потонет. Руль прикрепили?
– Прикрепил! – ответил рулевой.
– Отлично! Ветер отнесет «Кондор» прямехонько в открытое море. Весла на воду, братцы! Отваливай!
Весла ударили с брызгами по воде. Шлюпка отошла от борта корабля и поплыла к берегу.
«Кондор», предоставленный самому себе и ветру, на раскрытых парусах тихо уносится в безбрежный океан.
Осторожно минуя буруны, разбойники подходят к берегу против горы с двумя вершинами, где есть бухта, защищенная скалами. Еще несколько ударов весел, и шлюпка вошла в бухту и поплыла к самому отдаленному ее концу.
Вспугнутые морские птицы с тревогой поднялись в воздух, когда шлюпка стала касаться берега. Орлиный клекот, напоминающий хохот сумасшедшего, особенно резко слышится среди разноголосых, диких звуков. Как они приятны тем, кто их теперь слышит! Они говорят о необитаемости берега, о широком просторе, которого так жаждут эти люди.
Наконец причалили к берегу. Одни выносят своих пленниц, а другие золото. Потом все отыскивают места, где можно было бы провести ночь, потому что идти вперед теперь поздно. У подножия скалы им удается найти покрытую жесткой травой площадку, возвышающуюся на несколько футов над уровнем воды.
Из шлюпки взяли парус, чтобы устроить из него палатку, но скоро убеждаются, что это лишнее. Вдоль всей подошвы скалы идут пещеры. Одна так обширна, что в ней легко поместится весь экипаж «Кондора».
Корабельный фонарь освещает ряды кристаллов, которые сверкают, как призмы, подвешенные к канделябрам. Люди, усевшись в пещере на камнях или ни холщовых мешках, предаются бесшабашному кутежу и веселью, благодаря винам, украденным из погребов шхуны. Крики, песни, ругательства.
Пленницы, на свое счастье, не принимали участия в пиршестве и даже не слышали его. Им отвели пещеру поменьше, и вход в нее загородили парусом. Придумал это Гарри Блью. Бывший военный матрос еще способен на нежные чувства.
В пещере дым коромыслом, а на дворе – непогода. Разразилась гроза. Молния сверкает и освещает заревом небо. Не умолкая, гремят раскаты грома. В горах поднялась буря. Хлынул дождь. Но тропическая гроза непродолжительна. Через каких-нибудь полчаса все стихнет. Но сейчас волны с бешенством несутся к берегу, на который высадились матросы, привязав кое-как шлюпку. В борьбе с приливом и отливом она отрывается и уносится в море. Налетев на коралловый остров, шлюпка опрокидывается, и вскоре от нее остаются одни обломки, кружащиеся в водовороте.
note 3 .
Когда-то здесь плавали только рыбацкие челны и робко двигались вдоль берега индейские пироги. А теперь от края до края, всюду, где только простирается море, видны исполинские суда с огромными белыми парусами, и время от времени появляется, весь в клубах черного дыма, пароход.
В это утро видно только одно судно. Оно идет прямо в открытое море, как будто только что покинуло землю. Едва солнце рассеяло ночной мрак, оно все вырисовалось на фоне синих волн, как белые крылья чайки. В подзорную трубу можно было бы разглядеть шхуну и даже прочесть на корме ее название – «Кондор».
Тот, кто мог бы перенестись на палубу этого судна, был бы изумлен, потому что там царило полное безлюдье. Даже у руля нет никого. А между тем шхуна идет на раскрытых парусах. Не видно ни души, если не считать двух рыжеволосых обезьян.
Не знакомый с тем, что тут случилось, заметил бы также пустые помещения матросов, раскрытые ящики и разбросанную повсюду рухлядь. Не меньше изумился бы он, увидев негра, неподвижно сидящего на скамье в камбузе. А если бы он спустился в рубку, то был бы поражен роскошно сервированным столом с сидящими за ним людьми, на лицах которых написано отчаяние.
На чилийской шхуне все выглядело именно так.
Ужасную ночь пережили трое несчастных, покинутых на «Кондоре».
Они терзались размышлениями, более мучительными, чем их собственные страдания.
Бывший землевладелец мучился тем, что лишился золота, но страдал при одном воспоминании о тех раздирающих душу криках, которые донеслись до него сверху. Эти крики свидетельствовали, что у него похитили нечто более драгоценное. Его дочь и внучка попали в руки негодяев, и так как крики послышались и смолкли мгновенно, то можно было предположить, что их пресекла смерть.
Дон Грегорио даже желал, чтобы их постигла такая страшная участь. Смерть лучше той жизни, которая предстоит девушкам у разбойников. Старший помощник капитана, на их несчастье, вероятно, убит. Быть может, он хотел защитить их?
Доверчивому капитану даже не приходит в голову мысль, чтобы его помощник не постоял за него. А дон Грегорио не может подозревать в измене того, кого рекомендовали ему как самого верного и надежного из людей.
Вдруг голос Гарри Блью донесся до них. Страйкер, один из бунтовщиков, позвал его, и он откликнулся. Затем сквозь окна донеслись еще слова старшего помощника. Капитан и дон Грегорио продолжали прислушиваться. Вот глухо застучали о борт, вот трение весел в уключинах и их равномерный плеск по воде, который становится все слабее по мере того как шлюпка удаляется.
На шхуне водворяется мертвая тишина, как ночью на кладбище.
Дон Грегорио сидел лицом к окнам. Когда поднимался нос шхуны, а корма опускалась, часть моря открывалась перед ним. На его гладкой и светлой поверхности он видел что-то темное, уходящее вдаль. Это была шлюпка. Она была полна людей, и весла, опускаясь и поднимаясь, сыпали фосфорическими искрами во все стороны.
Взгляд землевладельца исполнен был безнадежной тоски. Эта шлюпка уносила все, что было для него дороже всего на свете. Страшно было подумать о судьбе, постигшей самых близких, самых дорогих ему людей!
Впереди чуть виднеется береговая линия. Шлюпка, по-видимому, направляется туда. А шхуну несет в открытое море. Расстояние между ними увеличивается с каждым мгновением…
Долго еще виднелась вдали темная точка. Вскоре она скрылась из вида.
– Они погибли, исчезли! – закричал несчастный и впал в беспредельное отчаяние.
Вырываться из своих веревок и звать на помощь обе жертвы перестали, поняв бесполезность таких попыток.
Старший помощник был главой бунтовщиков. Шхуну все покинули. Нет, не все. Один человек, повар-негр, здесь и не изменил им.
Они слышали его голос, но рассчитывать на его помощь не могли. Он доносится из дальнего угла судна. Может быть, он ранен, а может быть, привязан, как они? Всю ночь слышались его крики. Потом они стали слабее, и негр умолк, понимая всю безнадежность своего положения.
Когда дон Грегорио утром взглянул в кормовое окно, то увидел, что берег пропал, и вокруг были только вода и небо.
Шхуна летела все дальше в океан, по которому ей предстояло носиться дни, недели, может быть даже целые месяцы, пока судно кто-нибудь не заметит. Эта ужасная мысль не покидает тех, кто заключен в рубке судна. Утренний свет не успокаивает их. Напротив, днем их страдания кажутся еще сильнее.
Они не видят никакого спасения. Бледные, изможденные, сидят они, не двигаясь с места, не прикасаясь ни к стаканам, ни к еде. Не потому, что не хотят, а потому, что не могут.
Иногда они спрашивают себя, не во сне ли это? Так трудно представить им свое истинное положение. Все, что произошло – нападение разбойников, сцена, жертвами которой они стали, взлом ящиков, унесенное золото – все кажется им фантастическим, несообразным с действительностью.
LV. Дележ
Едва первые лучи солнца упали на кремнистый кряж, как они осветили полукруглую пещеру, образованную в стене отвесных скал. От их подножия к морю тянется возвышенная площадка, поросшая жесткой травой.
С нее почти не виден залив, разве только самая малая его часть. Дальше, за грядой бурунов, начинается открытое море.
В этом-то месте высадился на берег и расположился на ночлег экипаж «Кондора». Уже рассвело, но никого не видно. Только один человек сидит на камне и клюет носом в дремоте. Время от времени, встрепенувшись, он хватается за лежащее рядом ружье, потом бросает его и вновь погружается в дремоту после попойки предыдущей ночью.
Здесь нет нужды в бдительности… Неприятеля нет, не видно ни одного человека. Единственные одушевленные существа – морские птицы, которые носятся над гребнем гор, испуская тревожные крики, как бы негодуя на присутствие человека там, где они считают себя единственными хозяевами.
Солнце уже стояло очень высоко, когда он вскочил на ноги и бросился ко входу в большую пещеру с криком:
– Вставайте, друзья! Пора подниматься!
Услышав его возглас, бродяги вышли из пещеры, зевая и потягиваясь. Первый, взглянув на море, предлагает освежиться и выкупаться, и идет к берегу. Остальные, ухватившись за эту мысль, тоже устремляются к берегу. Чтобы подойти к воде, нужно пересечь расщелину, что теперь, благодаря отливу, легко сделать.
Тот, что впереди, миновал ее и, едва перед ним открылся морской берег, внезапно остановился. Вместе с тем из груди его вырвался крик отчаяния: «Лодки нет!»
Это должно было бы огорчить и испугать их и, конечно, так и было бы, если бы они могли предвидеть последствия. Но пока, ничего не подозревая, они легко к этому отнеслись. Один из них сказал:
– Туда ей и дорога, черт с ней! Нам теперь нужны не лодки.
– Лошадь была бы больше кстати, – добавил другой, – то есть я хочу сказать, недурно бы иметь штук двенадцать лошадей.
– Двенадцать ослов нам нужно, – прибавил третий, сопровождая свои слова смехом, похожим на ржание. – Именно столько потребуется, чтобы уложить наши пожитки.
– А что же могло случиться со старой шлюпкой? – спросил один из них, между тем как все выходили на прибрежье и оглядывались кругом. Они хорошо помнили, где оставили лодку, и видели, что ее больше нет.
– Уж не увел ли ее кто-нибудь?
На этот вопрос тотчас же следует ответ «нет», повторенный несколькими голосами.
Страйкер, первый заметивший исчезновение шлюпки, высказывает мысль, что ее унесло течением и разбило о камни. Все припоминают, что шлюпку плохо привязали, и удивляться нечего, что ее унесло в море. Никто не сокрушался и не думал больше об этом. Раздевшись, все бросились в воду.
Накупавшись вдоволь, они вернулись в пещеру. Бандюги сбросили с себя свои матросские куртки, чтобы навсегда с ними расстаться, потому что каждый запасся, убегая со шхуны, приличными вещами. Каждый оделся по своему вкусу, и после завтрака они сели обсудить план будущих действий. Но прежде всего приступили к самому важному: к дележу добычи.
Это делается быстро и без хлопот. Ящики взломаны, и золотой песок меряют кружкой. Каждый получает одинаковое число мер. Денежную стоимость своей доли никто не может определить с точностью. Достаточно осознавать, что она так велика, что ее едва можно унести.
Получив каждый свое, они начинают укладываться и готовиться к путешествию внутрь страны. Но тут встает вопрос: куда идти?
Они уже решили идти в город Сантьяго, но как осуществить это? Разделиться по двое-трое или идти всем вместе?
С одной стороны, появление такого количества пешеходов сразу, где люди привыкли видеть только всадников, неминуемо возбудит любопытство. Может случиться, что им будут задавать каверзные вопросы, на которые они не смогут ответить, и это приведет к тому, что их арестуют и отведут к какому-нибудь деревенскому старшине. Какую же историю они ему расскажут?
С другой стороны, можно натолкнуться на индейцев, а так как на этом пустынном берегу они сохранили свою независимость и вместе с нею инстинктивную ненависть к белым, то такая встреча куда опаснее, чем знакомство со старшиной.
Отправляясь же вдвоем или втроем, они избегнут риска попасть в плен и быть убитыми или оскальпированными.
За второе предложение стоит Гарри Блью. Его плану сочувствуют только Страйкер и Девис. Все другие против них, а Гомес даже смеется над страхом перед краснокожими и находит, что гораздо страшнее белые, так как большинство имеет все причины больше бояться цивилизованных людей, чем так называемых дикарей. В конце концов все решают разделиться. Они могут потом встретиться в Сантьяго, если захотят, а может быть, и никогда больше не встретятся, если не приведет к тому счастливый и несчастный случай. Каждый из них при деньгах и поэтому независим.
LVI. Четверо претендентов
После того как разбойники окончательно определились насчет своего путешествия, большинство уже готовых к дороге стояли в нерешительности.
Лакроссу поручено взойти на скалу и осмотреть местность. Четверо испанцев выразили желание остаться здесь еще немного, а трое англичан еще вообще не говорили, когда отправятся.
Они о чем-то шептались, но глаза их так горели, особенно у Блью, что нетрудно догадаться о предмете разговора. Речь явно шла о женщинах.
По-прежнему никто не двинулся с места.
Нужно решить еще один вопрос, для большинства не имеющий значения, для двоих же крайне важный.
Речь идет о пленных женщинах. Как поступить с ними? Они находятся в гроте, за куском парусины. Завтрак им подали, но они не прикоснулись к нему.
Теперь настало время решить, что с ними делать.
Это деликатный вопрос. Его труднее решить, чем с золотом. До сих пор все считали, что двое претендуют на них. Справедливо это было или нет, над этим не задумывались, и это не оспаривалось.
Гомес и Хернандес были вершителями всего дела, а все остальные – их помощники, люди, не способные слишком увлекаться любовью, мало думавшие о женщинах, или считавшие обладание ими делом второстепенным.
Но теперь, в последний час, стало известно, что еще двое претендуют на них. Эти двое, очевидно, приняли твердое решение. Они не спускают глаз с грота, где находятся девушки.
Наконец, вопрос поднят. Джек Страйкер, сиднейский каторжник, не расположен к сентиментальности и не любит долго ходить вокруг да около. Он вдруг выпаливает так громко, что все его слышат:
– Эй, товарищи, а с женщинами что мы будем делать?
– С ними? – отвечает Гомес небрежным тоном, притворяясь равнодушным. – Вам с ними нечего делать. На их счет не беспокойтесь. Они отправятся с нами, с Хернандесом и со мною.
– Отправятся? Неужели? – резко спрашивает бывший помощник капитана.
– Разумеется, – ответил Гомес.
– Не понимаю, почему это разумеется, – возразил Блью. – И больше того, я скажу вам – они не пойдут с вами, по крайней мере, так легко, как вы себе представляете.