Страница:
– Как тебе эта мелодия, госпожа моя?
– О, это.... – она просто задохнулась. – Я даже не умею сказать, насколько это прекрасно!
– Слушай, слушай.... Это знаменитый «Снежный танец» Люка Роуби из Города Огня и Снега. Сегодня он звучит для тебя одной – слушай....
Музыка, чарующая, как сон, как кружение снежинок в лучах вечерних фонарей, завораживающая, как пламя, и пьянящая, как терпкое вино.... И хотя это был лишь оркестр, без голоса – ниоткуда сами собой явились слова, и Мара начала тихонько напевать их в лад мелодии.... «Над песней белых ветров, над снежным маревом крыш взлети, как будто ты спишь, освободись от оков – и забирайся на небо....»
– Что это, Ла.... Серраис? Неужели это я сама придумала?
Над вечной пляской огней, над каруселью коней, над ночью Города – ввысь, ладонью ветра коснись – и забирайся на небо....
– Это магия, госпожа моя. Магия Люка. Никто не знает, как ему это удалось, но каждый слышит в этой музыке СВОИ слова.
– Разбился отблеск в стекле....
– Но ты, как птица, паришь....
– Растаял Город во мгле....
– По белой лестнице крыш....
– МЫ ЗАБЕРЕМСЯ НА НЕБО.... – на этих словах губы их соприкоснулись, и Мара почувствовала себя так, словно ее обмахнули изнутри огненной кистью.
Почти теряя сознание, она закинула голову вверх, к стеклянному потолку зала – и увидела подсвеченный снег, что, казалось, летел прямо ей в лицо.... Словно звездное небо в этот вечер решило обрушиться на землю.
– Я уже на небе.... – прошептала Мара под последние тающие звуки «Снежного танца». – На земле не бывает так.... – помедлила и, собравшись с силами, докончила: – ....любимый мой!
В ответ он скользнул губами по ее шее – дерзко и дразняще, как не делал никогда раньше.
– Пойдем, госпожа моя – теперь оператор не менее получаса будет приходить в себя, прежде чем решится дальше крутить эту запись.... Так что у тебя есть время передохнуть.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, Мариллия. Пойдем отсюда....
После «Снежного танца» народ прямо-таки валом повалил в буфет – воистину это требовалось запить. У прилавка сразу же выросла непристойно длинная очередь, но он и тут успел – усадил Мару в легкое креслице у дальней стены и через пару минут уже стоял перед нею с двумя бокалами в руках.
Первую минуту Мара действительно приходила в себя – обмахивалась веером, выданным напрокат все той же Генной, потягивала из бокала «Осенний сад», да смотрела во все глаза на того, кто в этот вечер велел называть его – Серраисом....
Впоследствии она много раз пыталась отдать себе отчет в том, что случилось дальше. Но видимо, для того, чтобы назвать вещи своими именами, в ее языке не было каких-то самых важных слов.... В общем, он допил свой бокал – и взял в руки гитару.
(Господи!!! Зачем я все это пишу?! Я же прекрасно понимаю, что если и дальше буду продолжать в том же духе, то этот роман НИКОГДА не напечатают! Янтарные браслеты, «мы заберемся на небо».... да я уже и так сказала столько лишнего, что текст может вытянуть только как можно скорейшее поимение героем героини! А, черт.... Напишу все, как было, потом посмотрим, сколько из этого удастся спасти....)
«Так вот для чего созданы его руки!» – отрешенно подумала Мара, глядя, как он касается струн. «Какая я была глупая, что не догадалась раньше!»
Тихий перебор, звенящий, как трава под ветром – но все, кто был в фойе, немедленно обернулись.
А он словно не замечал этого, склонившись над гитарой и лишь изредка бросая на Мару тот самый ослепительный взор....
Когда он закончил, раздались аплодисменты – он чуть склонил голову, принимая восхищение публики как нечто привычное.
– Дайте-ка взглянуть.... – два парня в плащах с оранжево черными крестами, раздвигая публику, пробились к парочке. Мара узнала их – те самые ребята-каскадеры из клуба «Наследие», что в памятный день экскурсии театрально рубились на стенах Плескавской крепости с другими – в алых плащах и островерхих шлемах. «Интересно, кто из них Пауль?» – мимолетно подумала она, вспомнив разговор двух моряков.
– О, какая неожиданность – бродячий бард! Эй, певец, не споешь ли чего рыцарям для поднятия боевого духа?
– Рыцарям?! – маска отчасти скрыла выражение его лица, но взгляд в прорезях полыхнул таким огнем, что оба «крестоносца» на секунду пожалели, что вообще затеяли эту игру. – У вас хватает смелости называть себя рыцарями?!
– А ты нахал, парень, – слегка ошеломленно ответил один из каскадеров. – Редкостный нахал! Но уж больно классно поешь....
В ответ он усмехнулся еще более нагло, и Мара неожиданно осознала, насколько обманчива была его обычная мягкость – вот он настоящий, как бы его ни звали, человек из той породы, у которой по определению не бывает иных паспортов, кроме зеленых....
– Слушайте, и не говорите, что не слышали! – с этими словами он дважды ударил по струнам, словно в созывающий народ колокол. А затем его пальцы снова начали плести затейливую вязь непривычно волнующей мелодии.... Голос его взлетел над шумом и торопливыми шепотками, как птица – словно разверзлись небеса, и хлынул оттуда поток ослепительного света...
Если первая песня, с простыми и понятными словами, была на грани допустимого, то ЭТО – далеко за ее пределами. Слушатели, потрясенные такой вспышкой прямо в лицо, в отчаянии прибегли к старому спасительному выходу, лихорадочно зашарив в памяти – господи, из какого же это фильма?...
– Ну где же ваши руки?! – и последний удар по струнам, как лязг захлопнувшейся за приговоренным двери камеры.
Люди, завороженные, глядели на него прямо-таки со страхом, и чувствовалось, что это доставляет ему какое-то непонятное удовольствие. А Генна уселась у ног Мары и теперь смотрела ему в лицо снизу вверх, действительно кошачьими глазами.
Он бросил на нее внимательный взгляд и чуть выждав, снова заиграл среди длящегося молчания....
Ничуть не удивившись, он так же коротко ответил ей на том же языке. Она снова спросила что-то, на этот раз длиннее и с запинками, как говорят на давно не употребляемом языке. Он ответил ей легко и свободно, с обычной своей дразнящей улыбкой – и тогда она вдруг схватила его руку и даже не поцеловала, а словно лизнула по-кошачьи, неумело....
Мара из этого диалога не поняла ровным счетом ничего – в школе и в институте она учила южнославский. Но несколько людей в толпе, которым довелось учить и еще не позабыть именно островной саксонский, разобрали следующее:
– Зачем это, бард?
– В этой земле лицо мое скрыто.
– Но в этом болоте даже граната не взорвется – ее просто засосет!
– Ты мудра, кошка, но жизнь – она мудрее тебя и меня....
Впрочем, те, кто разобрал этот диалог, не удивились ничему – он уже лишил их способности удивляться....
Довершая картину всеобщего разгрома, он вскинул глаза на «крестоносцев»:
– Что, воины веры, – понравилось? Отводите глаза.... Или вспомнили, как пятьсот с лишним лет назад вешали меня на воротах вашей крепости? – сказано это было совершенно естественно – без малейшего надрыва и все с той же вызывающей усмешкой.
В таких ситуациях «не верю!» – единственная надежная защита.... но скольким в толпе пришлось силой заставлять себя произнести два этих простых слова! А некоторые, кажется, так и не сумели заставить....
И только тогда Мара отважилась подать голос:
– А теперь спой снова что-нибудь для меня.... Серраис....
– С великою охотою, госпожа моя, – он изящно склонился к ее руке. – Но не забывай, что по законам вежества дама обязана заплатить за песню поцелуем!
– Пой, – ответила она в тон. – И твоя награда не уйдет от тебя! – сказано было отменно, ей самой понравилось столь удачно подыграть ему.
Он снова запел.... Волнение, поднятое двумя предыдущими песнями, мало-помалу улеглось, а к его голосу успели привыкнуть и теперь смотрели на него просто как на хорошего артиста. Мара прямо-таки умирала от счастья, что она – с ним.... Сегодня он сделал ее королевой вечера.
Он пел, больше не позволяя себе дерзких вызовов зрителям – пел для нее: о королеве желаний, об убитом воине на берегу реки, о коленопреклоненном рыцаре и о бродячей святой, влюбившейся в чародея.... Трижды Генна притаскивала им с Марой полные бокалы и трижды уносила их обратно пустыми.
Наконец, он отложил гитару:
– Уважаемая публика, концерт окончен – меньше через минуту опять начнутся танцы.
И почти тут же в подтверждение его слов из зала снова полилась музыка – не колдовской «Снежный танец», но в весьма похожем стиле, и Мара легче пушинки взлетела с кресла....
Как и следовало ожидать, теперь даже во время танца весь зал смотрел только на них. А он, нимало этим не смущаясь, то наклонялся к уху Мары, шепча ей какие-то дивные и ласковые слова, то легко касался губами корней ее волос или разрисованных век....
– Нет, какая же они все-таки прекрасная пара, – с завистью произнес рядом чей-то женский голос. – Особенно она.... Этот макияж – я видела нечто подобное в астурском журнале мод, но ей до того идет....
Мара уже почти молила бога, чтобы этот вечер скорее стал ночью – но так не хотелось уходить из сверкающего круга, кажется, всю жизнь плыла бы в этих звуках.... Подсознательно она знала, что подобного бала в ее жизни не будет уже никогда – чудеса не повторяются.
Но всему когда-нибудь приходит конец – у оператора завершилась та загадочная лента, и Мара поморщилась, услышав очередную песню – тоже скандское трио, «Сюннив»....
– До чего некстати, – протянула она с неудовольствием. – Всегда любила их, но после твоих песен и той музыки – настолько не в масть!
– Тогда, может быть, покинем общество, госпожа моя? – рука с янтарным браслетом как бы невзначай скользнула по ее талии.
Это была уже не огненная кисть – Мару словно током ударило.
– Пойдем, – проговорила она торопливо.
Выходя из зала, они снова наткнулись на тех двоих из «Наследия», и ушей их коснулся обрывок разговора:
– ....думаешь, они такие же влюбленные, как мы рыцари?
– Да говорю тебе, Алгирт, они тут делают то же, что и мы на стенах. Обычные артисты, заплатили им, чтоб поиграли в любовь и сделали людям красиво.
– А это.... про повешенного на воротах.... это тоже для антуража?
– Ну, тут он просто перестарался. Как ты, когда заехал Гунтару алебардой в коленную чашечку, и все, что ему оставалось – покрасивше умереть на глазах у публики....
Мару передернуло, когда она услышала эти слова. Тот, кто назвал себя Серраисом, только усмехнулся.
(Искренне надеюсь, дорогие мои читатели, что вы просто пропустили весь предыдущий эпизод, деликатно прикрыв ладонью зевок – опять, мол, она со своими песнями, то есть с чужими....
Ладно, сделанного не разделаешь. Как-нибудь потом перепишу это как полагается, а сейчас.... сейчас-то, судя по всему, и начнется самое интересное, хи-хи.... Бегом за героями!)
Гостиница «Бирута» и молодежный центр, где был бал, находились буквально напротив друг друга, да еще и подземный переход был как раз в этом месте. Поэтому Мара, чтобы не возиться с номерком, так и перебежала проспект в одном платье, лишь прикрыв плечи шалью Генны.
На обратном же пути он, не слушая возражений, закутал ее своим плащом. А сам спокойно, словно не ощущая холода, шел рядом с ней в своем коричневом с золотом наряде. Мара же в этот вечер до такой степени утратила чувство реальности, что ей и в голову не пришло спросить – а его-то куртка где?
– Хорошо повеселились? – с дежурной любезностью спросила администраторша, вручая ей ключ от номера. Мара лишь кивнула рассеянно в ответ – скорее, скорее!
И вот наконец-то долгожданный миг, когда за ними захлопнулась дверь номера.... А она почему-то уронила на пол его плащ и присела в изнеможении на край кровати....
Господи, что со мной происходит? Почему я сегодня словно не я?! Никогда, никогда прежде не испытывала я ничего подобного – это уже даже не желание, это что-то настолько большее.... ну почему, почему я не он и не умею об этом сказать?!
– Зажги свет, – устало бросила Мара.
Он присел рядом, уже не стесняясь пробежался рукой по ее полуобнаженным плечам.
– Зачем нам свет, госпожа моя? Разве что свеча – сегодня же ночь перед Рождеством, надо соблюсти ритуал. Вот только вряд ли в этом современном отеле найдется свеча....
– На полочке стояла декоративная, вроде расписной чашки, – вспомнила Мара. – Только не знаю, одобрит ли администрация, если мы посмеем ее запалить – по-моему, она стоит тут как элемент дизайна. Да и чем?
Он снял с полки помянутую «расписную чашку». Губы его недовольно скривились, когда в падающем из окна свете фонарей он различил нарисованные на ее боках деревца и домики с красными крышами.
– А впрочем, Спасителю не все ли равно? – раздумчиво произнес он. – Главное, что он увидит – за этим окном есть люди, которые рады его приходу.... – с этими словами он коснулся фитиля двумя пальцами.
Мара мигнула. Еще раз. Нет, не померещилось – на конце фитиля появился и разросся язычок пламени. Комната наполнилась колышущимися тенями, таинственно замерцали хрустальные подвески на люстре.... Он протянул руку, ставя свечу на подоконник, и снова повернулся к Маре.
– Как ты это сделал?! – прошептала она ошеломленно. – Ты.... ты едва коснулся ее, и она вспыхнула....
– Просто пожелал, – ответил он абсолютно спокойно, словно речь шла о чем-то совершенно обыденном. Подумаешь, зажег свечу прикосновением....
Маска все еще скрывала его черты, и Маре вдруг показалось, что если она попытается снять ее, то под ней окажется совсем незнакомое лицо! За сегодняшний вечер он еще ни разу не вышел из взятой на себя роли – даже после ухода с бала.... а может, подумала Мара в испуге – просто ни разу не изменил себе? Кто он на самом деле, Серраис или все же Лазор Угнелис.... Угнелис.... огненный....
– КТО ТЫ? – буквально взмолилась она, в то же время прижимаясь к нему всем телом – и оказалась в кольце рук с янтарными браслетами.
– Человек, госпожа моя, самый обычный человек, – он попытался закрыть ее рот поцелуем, но она дернулась всем телом:
– Нет, ты говоришь неправду.... Кто ты?
– Госпожа моя, ну как я могу ответить на этот вопрос, когда ты все равно ни во что не поверишь? Что ты жаждешь услышать от меня – что я ангел, демон, существо из другого мира? Что?
– Хотя бы – сколько тебе лет на самом деле?
Он не удивился.
– Телу или душе?
– Тому и другому....
– Телу – всего девятнадцать. Я знаю, что кажусь старше, но тело мое моложе твоего. А душе.... в общей сложности шестьсот с небольшим.
То, что он сказал, просто не могло быть правдой – но тем не менее БЫЛО ею, Мара почувствовала это всей кожей.
– Я знала.... – прошептала она. – В тот момент, когда ты сказал про ворота крепости.... Ты действительно пришел оттуда, из прошлого? Это я вызвала тебя к жизни там, в крепости, каким-то неосторожным словом или действием? И ты умел.... умеешь колдовать?
– В твоей власти, госпожа моя, придумать все, что угодно, но будет ли это правдой? Скажем так, я – Помнящий.... Помнящий, как приходил сюда в прошлый раз.
– И тебя действительно вешали на воротах крепости за колдовство?
– Какое колдовство? Им было достаточно и тех моих песен! – он гордо усмехнулся. – Даже дважды вешали, правда, не здесь, не в Плескаве.... Но все это не мешает мне быть самым обычным человеком. А ты, госпожа моя, начала думать невесть что, и только потому, что сама ни разу не пробовала....
– Что? Вот так зажечь огонь? Но разве под силу мне, простой женщине....
– Огонь скорее всего не под силу, это не твоя стихия. Но ты можешь многое другое. Повернись к окну!
Рядом с чудесно зажженной свечой стоял большой горшок с сиротливо торчащим сухим стеблем. Земля в горшке ссохлась прямо-таки до состояния асфальта, и видно было, что торчащая из горшка сухая палка давно и безнадежно мертва....
– Что это за растение, госпожа моя?
– Герань, наверное.... была. У Генны в номере герань.
– Стоит тебе пожелать, и она зацветет. Что, все еще не веришь? – снова ласкающее движение рук вдоль ее тела. Мягкие завитки его волос коснулись шеи Мары, губы осторожно прошлись по виску и замерли рядом с ухом.
– Положи руку на стебель, – обжигающий шепот-дыхание в самое ухо. – Вот так.... Ты сама не знаешь, какая сила таится в твоих пальцах, госпожа моя. Дай свою силу этой сухой ветке, как дал я свою свече, дай ей свое счастье.... Просто полюби ее и пожелай ей добра....
Словно под гипнозом, Мара закрыла глаза и начала ощупывать рукой каменную землю в горшке, сухой ствол герани с острым сломом, о который можно было поцарапаться.... И неожиданно вспомнив лыжную прогулку, она легко, словно лаская, провела ладонью над самым стеблем, не касаясь его – раз, другой.... и снова погладила самыми кончиками пальцев – и замерла, наткнувшись....
– Смотри же!
Она открыла глаза – стебель пророс крохотными зелеными розетками листочков, которые прямо на глазах разворачивались на удлинняющихся черенках. Еще один побег вдруг брызнул из самой сломанной макушки – она снова непроизвольно зажмурилась, а когда открыла глаза, на кончике побега уже распустилась пышная шапка цветов.
– Господи, велика сила Твоя.... – прошептала Мара.
– Слушай – они же желтые, просто золотые! – он казался изумленным не меньше. – Никогда раньше не видел, чтобы герань цвела таким цветом!
– Не знаю.... – она приникла головой к его плечу. – Просто, когда я гладила стебель, мне на минуту показалось, что я глажу твои волосы.... Вот и вышло золото....
– Теперь видишь, госпожа моя, как это легко? А ведь ты тоже самый обычный человек....
Словно только в эту секунду вспомнив, он торопливо сорвал и отбросил маску – и лицо его показалось Маре непривычно прекрасным. Тряхнув головой, сбросил свой берет с пером, длинные – значительно длиннее, чем в день отъезда в Руту! – медовые кудри упали на воротник камзола....
– Самый обычный – если не считать того, что ты прекрасна, как тот цветок, что у тебя меж бровей.... Иди сюда, – он встал у окна, весь в ореоле золотого сияния свечи. – Иди, не пугайся, госпожа моя!
Она подошла к нему, все так же норовя прильнуть всем телом, и почувствовала, как подается под его рукой змейка на спине – словно разрезанное надвое ножом, платье скользнуло к ее ногам опавшим лепестком розы. То немногое, что было под платьем, Мара торопливо сбросила сама.
Медленно-медленно, как во сне, руки его поплыли над ее телом, не касаясь кожи, и снова, как тогда, от них шло тепло, но теперь оно даровало немыслимое, невыразимое наслаждение.... вдоль груди, по бокам, вниз, по бедрам – ее уже била крупная дрожь, а ведь он даже ни разу не коснулся ее по-настоящему....
Неподдельное восхищение светилось в его глазах – наверное, так смотрит ваятель на статую святой, свое лучшее творение.
– У тебя изумительное тело, госпожа моя, – выговорил он еле слышно. – Невозможно не пожелать тебя – верно, такова была святая Магдалина.... Ты действительно не боишься?
– Разве ты способен причинить мне вред? – так же еле слышно ответила Мара. – Серраис, Лодор, Лазор Угнелис, кто бы ты ни был – люби меня.... мой повелитель!
Еще раз его руки прошлись вдоль ее тела, и на этот раз она ясно ощутила биение силы между своей кожей и его ладонями. А затем он снова взял свечу, и, прежде чем она успела понять, чего он хочет, пламя лизнуло одну и другую ее грудь и золотым цветком затанцевало на набухших темных концах. Но вместо боли от ожога ее пронзило такое острое и сильное наслаждение, что она невольно вскрикнула – долго, гортанно, крик этот перешел в хриплый стон обессиленного счастья – и Генна, как раз в этот момент проходившая по коридору, услышав его, до крови прикусила губу.
– Теперь попробуй сама, – снова шепот, подобный шелесту ветра. – Огонь – это я, и ладонь моя – пламя свечи, оно так же жаждет ласкать тебя, как я....
Замирая от нахлынувшей сладости, Мара взяла у него свечу и позволила пламени лизнуть ее руки, горло.... боже, как это прекрасно.... положила свечу в ладони и поднесла к губам, как чашу с вином.... Он сам чуть не умер от наслаждения – настолько неправдоподобным было это причудливо раскрашенное лицо с огненной чашей у губ и отраженным в глазах пламенем!
Свеча вернулась на подоконник – теперь пламя жило на его ладонях, на кончиках пальцев, и груди ее доверчиво легли в эти огненные ладони....
Каким-то образом они снова оказались на кровати – сначала сидя, потом Мара легла, а он, присев рядом с ней, открывал для себя тайны ее тела, трогая губами то один, то другой его изгиб, то острым языком касался раскрашенных век, то вел им по розовато-лиловым линиям на ее скулах, и вновь и вновь припадал к ее губам....
И тогда словно плотина прорвалась в ней, и она сама набросилась на него, целуя куда придется, в лоб, в глаза, в губы, запускала жадные руки в золото волос и никак не могла насладиться их мягкостью.... Тени от беспокойного пламени свечи чертили переменчивые узоры по ее великолепной коже, одевая ее в призрачный наряд из света и мрака....
– О, это.... – она просто задохнулась. – Я даже не умею сказать, насколько это прекрасно!
– Слушай, слушай.... Это знаменитый «Снежный танец» Люка Роуби из Города Огня и Снега. Сегодня он звучит для тебя одной – слушай....
Музыка, чарующая, как сон, как кружение снежинок в лучах вечерних фонарей, завораживающая, как пламя, и пьянящая, как терпкое вино.... И хотя это был лишь оркестр, без голоса – ниоткуда сами собой явились слова, и Мара начала тихонько напевать их в лад мелодии.... «Над песней белых ветров, над снежным маревом крыш взлети, как будто ты спишь, освободись от оков – и забирайся на небо....»
– Что это, Ла.... Серраис? Неужели это я сама придумала?
Над вечной пляской огней, над каруселью коней, над ночью Города – ввысь, ладонью ветра коснись – и забирайся на небо....
– Это магия, госпожа моя. Магия Люка. Никто не знает, как ему это удалось, но каждый слышит в этой музыке СВОИ слова.
– Разбился отблеск в стекле....
– Но ты, как птица, паришь....
– Растаял Город во мгле....
– По белой лестнице крыш....
– МЫ ЗАБЕРЕМСЯ НА НЕБО.... – на этих словах губы их соприкоснулись, и Мара почувствовала себя так, словно ее обмахнули изнутри огненной кистью.
Почти теряя сознание, она закинула голову вверх, к стеклянному потолку зала – и увидела подсвеченный снег, что, казалось, летел прямо ей в лицо.... Словно звездное небо в этот вечер решило обрушиться на землю.
– Я уже на небе.... – прошептала Мара под последние тающие звуки «Снежного танца». – На земле не бывает так.... – помедлила и, собравшись с силами, докончила: – ....любимый мой!
В ответ он скользнул губами по ее шее – дерзко и дразняще, как не делал никогда раньше.
– Пойдем, госпожа моя – теперь оператор не менее получаса будет приходить в себя, прежде чем решится дальше крутить эту запись.... Так что у тебя есть время передохнуть.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, Мариллия. Пойдем отсюда....
После «Снежного танца» народ прямо-таки валом повалил в буфет – воистину это требовалось запить. У прилавка сразу же выросла непристойно длинная очередь, но он и тут успел – усадил Мару в легкое креслице у дальней стены и через пару минут уже стоял перед нею с двумя бокалами в руках.
Первую минуту Мара действительно приходила в себя – обмахивалась веером, выданным напрокат все той же Генной, потягивала из бокала «Осенний сад», да смотрела во все глаза на того, кто в этот вечер велел называть его – Серраисом....
Впоследствии она много раз пыталась отдать себе отчет в том, что случилось дальше. Но видимо, для того, чтобы назвать вещи своими именами, в ее языке не было каких-то самых важных слов.... В общем, он допил свой бокал – и взял в руки гитару.
(Господи!!! Зачем я все это пишу?! Я же прекрасно понимаю, что если и дальше буду продолжать в том же духе, то этот роман НИКОГДА не напечатают! Янтарные браслеты, «мы заберемся на небо».... да я уже и так сказала столько лишнего, что текст может вытянуть только как можно скорейшее поимение героем героини! А, черт.... Напишу все, как было, потом посмотрим, сколько из этого удастся спасти....)
«Так вот для чего созданы его руки!» – отрешенно подумала Мара, глядя, как он касается струн. «Какая я была глупая, что не догадалась раньше!»
Тихий перебор, звенящий, как трава под ветром – но все, кто был в фойе, немедленно обернулись.
Не голос – сияние серебра в полумраке.... Заслышав его, Генна немедленно поперхнулась «Лавандой» – и была далеко не единственной, с кем это произошло.
В небе звездные россыпи,
Тихий шепот в ночи....
Шум медленно стих, только как отдельные шальные всплески на глади спокойного моря, взлетали удивленные реплики: «Кто это, что это?» Все взгляды потянулись к нему и к ней, а потом вслед за взглядами потянулись и люди....
Пощади, пощади меня, Господи —
От любви отлучи, отлучи!
А он словно не замечал этого, склонившись над гитарой и лишь изредка бросая на Мару тот самый ослепительный взор....
«Потрясающе....» – Мара уже была в каком-то трансе, сознание словно раздвоилось – эта молодая женщина с эффектным макияжем была уже не она, а принцесса из сказки, слушающая своего придворного барда с таким видом, будто петь ТАК – что-то вполне обыденное, хотя и несомненно прекрасное. А сама Мара парила где-то под потолком и почти с ужасом смотрела на.... на него – ибо тот, кто пел сейчас, так же отличался от ее Лазора, как вид через годы не мытое пыльное стекло отличается от того же вида, но в распахнутом настежь окне....
Наша сказка вечерняя
Завершает свой круг....
Отлучи, отлучи от мучения
Предстоящих разлук!
Когда он закончил, раздались аплодисменты – он чуть склонил голову, принимая восхищение публики как нечто привычное.
– Дайте-ка взглянуть.... – два парня в плащах с оранжево черными крестами, раздвигая публику, пробились к парочке. Мара узнала их – те самые ребята-каскадеры из клуба «Наследие», что в памятный день экскурсии театрально рубились на стенах Плескавской крепости с другими – в алых плащах и островерхих шлемах. «Интересно, кто из них Пауль?» – мимолетно подумала она, вспомнив разговор двух моряков.
– О, какая неожиданность – бродячий бард! Эй, певец, не споешь ли чего рыцарям для поднятия боевого духа?
– Рыцарям?! – маска отчасти скрыла выражение его лица, но взгляд в прорезях полыхнул таким огнем, что оба «крестоносца» на секунду пожалели, что вообще затеяли эту игру. – У вас хватает смелости называть себя рыцарями?!
– А ты нахал, парень, – слегка ошеломленно ответил один из каскадеров. – Редкостный нахал! Но уж больно классно поешь....
В ответ он усмехнулся еще более нагло, и Мара неожиданно осознала, насколько обманчива была его обычная мягкость – вот он настоящий, как бы его ни звали, человек из той породы, у которой по определению не бывает иных паспортов, кроме зеленых....
– Слушайте, и не говорите, что не слышали! – с этими словами он дважды ударил по струнам, словно в созывающий народ колокол. А затем его пальцы снова начали плести затейливую вязь непривычно волнующей мелодии.... Голос его взлетел над шумом и торопливыми шепотками, как птица – словно разверзлись небеса, и хлынул оттуда поток ослепительного света...
....толпу разом будто выключили, как звук у телевизора.
Живем без схваток и потерь —
Надежнее и легче,
И Ланселотов нет теперь,
И Дон Кихотов лечат.
Волшебный меч Эскалибур
Скрыл от людей король Артур —
Знал, видно, что не вечен....
Если первая песня, с простыми и понятными словами, была на грани допустимого, то ЭТО – далеко за ее пределами. Слушатели, потрясенные такой вспышкой прямо в лицо, в отчаянии прибегли к старому спасительному выходу, лихорадочно зашарив в памяти – господи, из какого же это фильма?...
....и никто даже не допускал в сознание мысли, что ЭТО – им, что «фильм» этот творится прямо здесь и сейчас – ради одной-единственной зрительницы.... Ради Мары – но нет, сказать так значит сказать лишь часть правды, ибо и она была плоть от плоти тех, что собрались в фойе....
Знал, что меж смыслом дел и слов
Поставит время стену,
Что слово «честь» пойдет на слом,
А лесть придет на смену,
И что любой простит себя
За все, и скажет: «Я лишь свят», —
Забыв свою измену....
– И вряд ли скоро будет!!! – вторя, не то взвыла, не то взвизгнула Генна, которая больше не хотела, да и не могла сдерживаться – и никому это не показалось диссонансом. Даже ему. Впрочем, когда свет столь ярок, что слепит глаза, кто в силах различить тонкие оттенки его спектра?
Готовы дьявола простить
И палачей не судят,
В своем уверены пути
Умеренные люди,
А доброта свой гасит свет —
Ведь королевства логров нет,
И вряд ли скоро будет!
– в этом месте мелодия резко оборвалась, и в наступившей тишине он бросил в толпу спокойно и холодно:
И кто откажется из нас
Занять чужое ложе,
И честь за деньги не продаст,
Коль дорого предложат?
Кто не подпишет кровью лист,
Кто в гения не кинет свист —
Лишь дайте подороже!
А может, есть, кто не таков,
Кто чести годен в слуги,
Кто от бесчестия оков
Сберег язык и руки?
Тогда из этой темноты —
Хочу, чтоб руку поднял ты!..
– Ну где же ваши руки?! – и последний удар по струнам, как лязг захлопнувшейся за приговоренным двери камеры.
Люди, завороженные, глядели на него прямо-таки со страхом, и чувствовалось, что это доставляет ему какое-то непонятное удовольствие. А Генна уселась у ног Мары и теперь смотрела ему в лицо снизу вверх, действительно кошачьими глазами.
Он бросил на нее внимательный взгляд и чуть выждав, снова заиграл среди длящегося молчания....
....слова звучали как заклятие, их обманчивая мягкость проникала в душу куда глубже, чем открытый призыв первой песни, словно далеко-далеко в море родилась волна и теперь вздымалась медленно, но неотвратимо....
Вот бы найти
Песен пути,
Вот бы вернуть
Людям их Суть!
Правда в горсти —
Песня и стих,
Струна и звук,
Стрела и лук....
В жизни есть быль —
Дороги пыль,
Есть суть вещей,
Нет их вообще....
Есть вера в день
Праведных дел,
В добрых людей —
Незнамо где....
....и – с размаху! – о берег! – гитара его зазвучала как набат:
По городам
Мчится беда,
По всей земле
Петь людям лень,
Из двери в дверь
Ходит трувер,
Изо дня в день
Будит людей....
Голос его сорвался в длинный красивый перелив, а потом закончил неожиданно тихо и печально, как угасающее эхо:
Строчки за рифмы ловит палач,
Судно – о рифы, женщины – в плач!
Цепи и кольца, путы и кляп,
Огненным солнцем всходит – петля!
И снова повисла тишина. И в этой тишине Генна ни с того ни с сего бросила ему какой-то короткий вопрос по-саксонски.
Вот бы найти
Песен пути....
Ничуть не удивившись, он так же коротко ответил ей на том же языке. Она снова спросила что-то, на этот раз длиннее и с запинками, как говорят на давно не употребляемом языке. Он ответил ей легко и свободно, с обычной своей дразнящей улыбкой – и тогда она вдруг схватила его руку и даже не поцеловала, а словно лизнула по-кошачьи, неумело....
Мара из этого диалога не поняла ровным счетом ничего – в школе и в институте она учила южнославский. Но несколько людей в толпе, которым довелось учить и еще не позабыть именно островной саксонский, разобрали следующее:
– Зачем это, бард?
– В этой земле лицо мое скрыто.
– Но в этом болоте даже граната не взорвется – ее просто засосет!
– Ты мудра, кошка, но жизнь – она мудрее тебя и меня....
Впрочем, те, кто разобрал этот диалог, не удивились ничему – он уже лишил их способности удивляться....
Довершая картину всеобщего разгрома, он вскинул глаза на «крестоносцев»:
– Что, воины веры, – понравилось? Отводите глаза.... Или вспомнили, как пятьсот с лишним лет назад вешали меня на воротах вашей крепости? – сказано это было совершенно естественно – без малейшего надрыва и все с той же вызывающей усмешкой.
В таких ситуациях «не верю!» – единственная надежная защита.... но скольким в толпе пришлось силой заставлять себя произнести два этих простых слова! А некоторые, кажется, так и не сумели заставить....
И только тогда Мара отважилась подать голос:
– А теперь спой снова что-нибудь для меня.... Серраис....
– С великою охотою, госпожа моя, – он изящно склонился к ее руке. – Но не забывай, что по законам вежества дама обязана заплатить за песню поцелуем!
– Пой, – ответила она в тон. – И твоя награда не уйдет от тебя! – сказано было отменно, ей самой понравилось столь удачно подыграть ему.
Он снова запел.... Волнение, поднятое двумя предыдущими песнями, мало-помалу улеглось, а к его голосу успели привыкнуть и теперь смотрели на него просто как на хорошего артиста. Мара прямо-таки умирала от счастья, что она – с ним.... Сегодня он сделал ее королевой вечера.
Когда песня кончилась, она обвила его шею руками, не дожидаясь приглашения. Серьезная и положительная девушка Мара уснула где-то под потолком, а для принцессы зимних роз не существовало иных законов, кроме ее желания....
Слова любви – прекрасный дивный сон,
Но, Боже правый, как он редко снится!
Молюсь на сны поэтов всех времен,
Молюсь на им приснившиеся лица....
Он пел, больше не позволяя себе дерзких вызовов зрителям – пел для нее: о королеве желаний, об убитом воине на берегу реки, о коленопреклоненном рыцаре и о бродячей святой, влюбившейся в чародея.... Трижды Генна притаскивала им с Марой полные бокалы и трижды уносила их обратно пустыми.
Наконец, он отложил гитару:
– Уважаемая публика, концерт окончен – меньше через минуту опять начнутся танцы.
И почти тут же в подтверждение его слов из зала снова полилась музыка – не колдовской «Снежный танец», но в весьма похожем стиле, и Мара легче пушинки взлетела с кресла....
Как и следовало ожидать, теперь даже во время танца весь зал смотрел только на них. А он, нимало этим не смущаясь, то наклонялся к уху Мары, шепча ей какие-то дивные и ласковые слова, то легко касался губами корней ее волос или разрисованных век....
– Нет, какая же они все-таки прекрасная пара, – с завистью произнес рядом чей-то женский голос. – Особенно она.... Этот макияж – я видела нечто подобное в астурском журнале мод, но ей до того идет....
Мара уже почти молила бога, чтобы этот вечер скорее стал ночью – но так не хотелось уходить из сверкающего круга, кажется, всю жизнь плыла бы в этих звуках.... Подсознательно она знала, что подобного бала в ее жизни не будет уже никогда – чудеса не повторяются.
Но всему когда-нибудь приходит конец – у оператора завершилась та загадочная лента, и Мара поморщилась, услышав очередную песню – тоже скандское трио, «Сюннив»....
– До чего некстати, – протянула она с неудовольствием. – Всегда любила их, но после твоих песен и той музыки – настолько не в масть!
– Тогда, может быть, покинем общество, госпожа моя? – рука с янтарным браслетом как бы невзначай скользнула по ее талии.
Это была уже не огненная кисть – Мару словно током ударило.
– Пойдем, – проговорила она торопливо.
Выходя из зала, они снова наткнулись на тех двоих из «Наследия», и ушей их коснулся обрывок разговора:
– ....думаешь, они такие же влюбленные, как мы рыцари?
– Да говорю тебе, Алгирт, они тут делают то же, что и мы на стенах. Обычные артисты, заплатили им, чтоб поиграли в любовь и сделали людям красиво.
– А это.... про повешенного на воротах.... это тоже для антуража?
– Ну, тут он просто перестарался. Как ты, когда заехал Гунтару алебардой в коленную чашечку, и все, что ему оставалось – покрасивше умереть на глазах у публики....
Мару передернуло, когда она услышала эти слова. Тот, кто назвал себя Серраисом, только усмехнулся.
(Искренне надеюсь, дорогие мои читатели, что вы просто пропустили весь предыдущий эпизод, деликатно прикрыв ладонью зевок – опять, мол, она со своими песнями, то есть с чужими....
Ладно, сделанного не разделаешь. Как-нибудь потом перепишу это как полагается, а сейчас.... сейчас-то, судя по всему, и начнется самое интересное, хи-хи.... Бегом за героями!)
Гостиница «Бирута» и молодежный центр, где был бал, находились буквально напротив друг друга, да еще и подземный переход был как раз в этом месте. Поэтому Мара, чтобы не возиться с номерком, так и перебежала проспект в одном платье, лишь прикрыв плечи шалью Генны.
На обратном же пути он, не слушая возражений, закутал ее своим плащом. А сам спокойно, словно не ощущая холода, шел рядом с ней в своем коричневом с золотом наряде. Мара же в этот вечер до такой степени утратила чувство реальности, что ей и в голову не пришло спросить – а его-то куртка где?
– Хорошо повеселились? – с дежурной любезностью спросила администраторша, вручая ей ключ от номера. Мара лишь кивнула рассеянно в ответ – скорее, скорее!
И вот наконец-то долгожданный миг, когда за ними захлопнулась дверь номера.... А она почему-то уронила на пол его плащ и присела в изнеможении на край кровати....
Господи, что со мной происходит? Почему я сегодня словно не я?! Никогда, никогда прежде не испытывала я ничего подобного – это уже даже не желание, это что-то настолько большее.... ну почему, почему я не он и не умею об этом сказать?!
– Зажги свет, – устало бросила Мара.
Он присел рядом, уже не стесняясь пробежался рукой по ее полуобнаженным плечам.
– Зачем нам свет, госпожа моя? Разве что свеча – сегодня же ночь перед Рождеством, надо соблюсти ритуал. Вот только вряд ли в этом современном отеле найдется свеча....
– На полочке стояла декоративная, вроде расписной чашки, – вспомнила Мара. – Только не знаю, одобрит ли администрация, если мы посмеем ее запалить – по-моему, она стоит тут как элемент дизайна. Да и чем?
Он снял с полки помянутую «расписную чашку». Губы его недовольно скривились, когда в падающем из окна свете фонарей он различил нарисованные на ее боках деревца и домики с красными крышами.
– А впрочем, Спасителю не все ли равно? – раздумчиво произнес он. – Главное, что он увидит – за этим окном есть люди, которые рады его приходу.... – с этими словами он коснулся фитиля двумя пальцами.
Мара мигнула. Еще раз. Нет, не померещилось – на конце фитиля появился и разросся язычок пламени. Комната наполнилась колышущимися тенями, таинственно замерцали хрустальные подвески на люстре.... Он протянул руку, ставя свечу на подоконник, и снова повернулся к Маре.
– Как ты это сделал?! – прошептала она ошеломленно. – Ты.... ты едва коснулся ее, и она вспыхнула....
– Просто пожелал, – ответил он абсолютно спокойно, словно речь шла о чем-то совершенно обыденном. Подумаешь, зажег свечу прикосновением....
Маска все еще скрывала его черты, и Маре вдруг показалось, что если она попытается снять ее, то под ней окажется совсем незнакомое лицо! За сегодняшний вечер он еще ни разу не вышел из взятой на себя роли – даже после ухода с бала.... а может, подумала Мара в испуге – просто ни разу не изменил себе? Кто он на самом деле, Серраис или все же Лазор Угнелис.... Угнелис.... огненный....
– КТО ТЫ? – буквально взмолилась она, в то же время прижимаясь к нему всем телом – и оказалась в кольце рук с янтарными браслетами.
– Человек, госпожа моя, самый обычный человек, – он попытался закрыть ее рот поцелуем, но она дернулась всем телом:
– Нет, ты говоришь неправду.... Кто ты?
– Госпожа моя, ну как я могу ответить на этот вопрос, когда ты все равно ни во что не поверишь? Что ты жаждешь услышать от меня – что я ангел, демон, существо из другого мира? Что?
– Хотя бы – сколько тебе лет на самом деле?
Он не удивился.
– Телу или душе?
– Тому и другому....
– Телу – всего девятнадцать. Я знаю, что кажусь старше, но тело мое моложе твоего. А душе.... в общей сложности шестьсот с небольшим.
То, что он сказал, просто не могло быть правдой – но тем не менее БЫЛО ею, Мара почувствовала это всей кожей.
– Я знала.... – прошептала она. – В тот момент, когда ты сказал про ворота крепости.... Ты действительно пришел оттуда, из прошлого? Это я вызвала тебя к жизни там, в крепости, каким-то неосторожным словом или действием? И ты умел.... умеешь колдовать?
– В твоей власти, госпожа моя, придумать все, что угодно, но будет ли это правдой? Скажем так, я – Помнящий.... Помнящий, как приходил сюда в прошлый раз.
– И тебя действительно вешали на воротах крепости за колдовство?
– Какое колдовство? Им было достаточно и тех моих песен! – он гордо усмехнулся. – Даже дважды вешали, правда, не здесь, не в Плескаве.... Но все это не мешает мне быть самым обычным человеком. А ты, госпожа моя, начала думать невесть что, и только потому, что сама ни разу не пробовала....
– Что? Вот так зажечь огонь? Но разве под силу мне, простой женщине....
– Огонь скорее всего не под силу, это не твоя стихия. Но ты можешь многое другое. Повернись к окну!
Рядом с чудесно зажженной свечой стоял большой горшок с сиротливо торчащим сухим стеблем. Земля в горшке ссохлась прямо-таки до состояния асфальта, и видно было, что торчащая из горшка сухая палка давно и безнадежно мертва....
– Что это за растение, госпожа моя?
– Герань, наверное.... была. У Генны в номере герань.
– Стоит тебе пожелать, и она зацветет. Что, все еще не веришь? – снова ласкающее движение рук вдоль ее тела. Мягкие завитки его волос коснулись шеи Мары, губы осторожно прошлись по виску и замерли рядом с ухом.
– Положи руку на стебель, – обжигающий шепот-дыхание в самое ухо. – Вот так.... Ты сама не знаешь, какая сила таится в твоих пальцах, госпожа моя. Дай свою силу этой сухой ветке, как дал я свою свече, дай ей свое счастье.... Просто полюби ее и пожелай ей добра....
Словно под гипнозом, Мара закрыла глаза и начала ощупывать рукой каменную землю в горшке, сухой ствол герани с острым сломом, о который можно было поцарапаться.... И неожиданно вспомнив лыжную прогулку, она легко, словно лаская, провела ладонью над самым стеблем, не касаясь его – раз, другой.... и снова погладила самыми кончиками пальцев – и замерла, наткнувшись....
– Смотри же!
Она открыла глаза – стебель пророс крохотными зелеными розетками листочков, которые прямо на глазах разворачивались на удлинняющихся черенках. Еще один побег вдруг брызнул из самой сломанной макушки – она снова непроизвольно зажмурилась, а когда открыла глаза, на кончике побега уже распустилась пышная шапка цветов.
– Господи, велика сила Твоя.... – прошептала Мара.
– Слушай – они же желтые, просто золотые! – он казался изумленным не меньше. – Никогда раньше не видел, чтобы герань цвела таким цветом!
– Не знаю.... – она приникла головой к его плечу. – Просто, когда я гладила стебель, мне на минуту показалось, что я глажу твои волосы.... Вот и вышло золото....
– Теперь видишь, госпожа моя, как это легко? А ведь ты тоже самый обычный человек....
Словно только в эту секунду вспомнив, он торопливо сорвал и отбросил маску – и лицо его показалось Маре непривычно прекрасным. Тряхнув головой, сбросил свой берет с пером, длинные – значительно длиннее, чем в день отъезда в Руту! – медовые кудри упали на воротник камзола....
– Самый обычный – если не считать того, что ты прекрасна, как тот цветок, что у тебя меж бровей.... Иди сюда, – он встал у окна, весь в ореоле золотого сияния свечи. – Иди, не пугайся, госпожа моя!
Она подошла к нему, все так же норовя прильнуть всем телом, и почувствовала, как подается под его рукой змейка на спине – словно разрезанное надвое ножом, платье скользнуло к ее ногам опавшим лепестком розы. То немногое, что было под платьем, Мара торопливо сбросила сама.
Медленно-медленно, как во сне, руки его поплыли над ее телом, не касаясь кожи, и снова, как тогда, от них шло тепло, но теперь оно даровало немыслимое, невыразимое наслаждение.... вдоль груди, по бокам, вниз, по бедрам – ее уже била крупная дрожь, а ведь он даже ни разу не коснулся ее по-настоящему....
Неподдельное восхищение светилось в его глазах – наверное, так смотрит ваятель на статую святой, свое лучшее творение.
– У тебя изумительное тело, госпожа моя, – выговорил он еле слышно. – Невозможно не пожелать тебя – верно, такова была святая Магдалина.... Ты действительно не боишься?
– Разве ты способен причинить мне вред? – так же еле слышно ответила Мара. – Серраис, Лодор, Лазор Угнелис, кто бы ты ни был – люби меня.... мой повелитель!
Еще раз его руки прошлись вдоль ее тела, и на этот раз она ясно ощутила биение силы между своей кожей и его ладонями. А затем он снова взял свечу, и, прежде чем она успела понять, чего он хочет, пламя лизнуло одну и другую ее грудь и золотым цветком затанцевало на набухших темных концах. Но вместо боли от ожога ее пронзило такое острое и сильное наслаждение, что она невольно вскрикнула – долго, гортанно, крик этот перешел в хриплый стон обессиленного счастья – и Генна, как раз в этот момент проходившая по коридору, услышав его, до крови прикусила губу.
– Теперь попробуй сама, – снова шепот, подобный шелесту ветра. – Огонь – это я, и ладонь моя – пламя свечи, оно так же жаждет ласкать тебя, как я....
Замирая от нахлынувшей сладости, Мара взяла у него свечу и позволила пламени лизнуть ее руки, горло.... боже, как это прекрасно.... положила свечу в ладони и поднесла к губам, как чашу с вином.... Он сам чуть не умер от наслаждения – настолько неправдоподобным было это причудливо раскрашенное лицо с огненной чашей у губ и отраженным в глазах пламенем!
Свеча вернулась на подоконник – теперь пламя жило на его ладонях, на кончиках пальцев, и груди ее доверчиво легли в эти огненные ладони....
Каким-то образом они снова оказались на кровати – сначала сидя, потом Мара легла, а он, присев рядом с ней, открывал для себя тайны ее тела, трогая губами то один, то другой его изгиб, то острым языком касался раскрашенных век, то вел им по розовато-лиловым линиям на ее скулах, и вновь и вновь припадал к ее губам....
И тогда словно плотина прорвалась в ней, и она сама набросилась на него, целуя куда придется, в лоб, в глаза, в губы, запускала жадные руки в золото волос и никак не могла насладиться их мягкостью.... Тени от беспокойного пламени свечи чертили переменчивые узоры по ее великолепной коже, одевая ее в призрачный наряд из света и мрака....