Медведев Валерий Владимирович. И снова этот Баранкин, или Великая погоня

   - Но тут же ничего нет, - ещё больше удивилась Нина.
   - Не успеет ваш автобус доехать до места назначения, как всё это - Малинин потряс в воздухе чистой тетрадкой, - всё будет исписано стихами!.. И какими стихами!..
   Девочки недоверчиво и даже подозрительно посмотрели на Юру и Костю.
   - Похоже, что вы и впрямь внуки племянников сыновей братьев фантастов Стругацких!..
   А не Нина добавила:
   - Сочиняйте, только поскорей, нам ведь ваши вирши ещё художественному руководителю нашей передачи нужно показать!
   Малинин совершенно был не уверен в своих заявлениях, но он был уверен в том, что нет такого затруднительного положения, из которого не вывернулся бы его лучший друг Юра Баранкин, чего на этот раз нельзя было сказать, судя по выражению Юриного лица...
   - Проходите в автобус на самые почетные места! - пригласила их, так видимо и не поняв степень родства со знаменитыми писателями-фантастами, Нина.
   - Малинин, за кого ты нас выдал, что нас так принимают? - спросил Баранкин уже в автобусе, плюхнувшись на сиденье. - Значит, я - поэт, а ты - чтец? - переспросил Юра Костю, - хитрый какой! Я должен сначала написать стихи, а ты потом прочтешь! Но ведь читать легче, чем писать. По написанному-то просто... Ты же знаешь, что я ненавижу стихи, продолжал ворчать Баранкин, - не только писать, но и читать!..
   - Ну как, братья Стругацкие, - спросила девочка, подходя к ним и восхищенно разворачивая бумажку со списком участников. - А для чего же вы здесь, если не поете? А не в автобусе для речевиков?
   - Мы здесь специально для повышения художественного уровня вашей самодеятельности и именно вашего автобуса!
   В автобусе было шумно. Сзади у последнего сидения, где на плечиках висело множество всевозможных живописных костюмов и нарядов, были свободные места, и дружки пересели с таким расчетом, чтобы при случае можно было за эти костюмы и спрятаться, что они и сделали, когда в автобус, продираясь с силой через не пускающих его мальчишек и девчонок, влез Венька Смирнов, разыскивая глазами Баранкина и Малинина. Не заметив их, он добровольно подчинился выдворению его из салона автобуса. В это время колдовавшая в первых рядах автобуса над корзиной другая девочка стала разносить на подносе булочки и стаканчики с фантой.
   - Баранкин, - сказал Малинин, - если ты сейчас скажешь, что я не должен есть булочку и пить воду, то я моментально упаду в обморок - при этом он так многозначительно посмотрел на булочки, которые лежали на подносе у девчонки, и на кувшин с фантой, что Баранкин тут же понял, что если он скажет не угощаться, то Малинин действительно упадет в обморок. И поэтому Баранкин не сказал слово нет.
   - Из-за тебя, - сказал только с укоризной Баранкин Косте, придётся отрабатывать этот легкий завтрак!.. Угроза воздушного нападения пиратов двадцатого века миновала. Отбой! - сказал Баранкин. Я пишу стихи!.. И кто только тебя за язык дернул сказать, что я умею писать стихи!..
   - Баранкин, а ты вообще-то действительно умеешь писать стихи или нет? - спросил Малинин.
   - Не знаю, - ответил Юра. - Не пробовал. Нет... и вообще-то я, конечно, всё могу... Но может не до такой степени, - продолжал Баранкин, грызя, как Пушкин, но не конец гусиного пера, а колпачок шариковой ручки.
   Пока Малинин, пересев на соседнее кресло, уплетая булочку и запивая её фантой, говорил какой-то незнакомой школьнице всевозможные глупости и выслушивал от неё ещё большие и просто даже невозможные глупости, пока Зина Фокина с Эрой Кузякиной и Светой Умниковой в сопровождении Марины успели выскочить из здания ГАИ и поспешили к телефону-автомату, выслушивая от Марины в общем-то фантастические невероятности насчет того, что в кино "голос Баранкина" был, а самого его не было, пока Венька Смирнов заглядывал в водопроводный колодец, что находился впереди автобуса и в котором, по рассчётам Веньки, могли схорониться Баранкин и Малинин, тем более что водопроводчики, ремонтировавшие что-то под землей и шумевшие своей паяльной лампой, как картошкой жарившейся на сковороде, Баранкин уже закончил к своему удивлению небольшую поэму в стихах примерно на двух с половиной страницах. Подсев к Баранкину, Малинин, прочитав стихи, просто обалдел и долго сидел, как дети в цирке, с разинутым ртом от удивления и если бы ему не нужно было высказывать Баранкину свое обалдение и восхищение, то он бы так и сидел неизвестно сколько времени.
   - Переписывай! - сказал Баранкин. - С цифрой один читаешь ты, с цифрой два - я! С буквой "В" читаем вместе!..
   Малинин стал с интересом переписывать стихи в свой блокнот.
   - Ну, Баранкин, - сказал Малинин, - если ты написал стихи, то ты всё можешь!..
   Баранкин подумал и сказал:
   - Ну, Малинин, я не потому всё могу, что написал стихи, а потому что я всё могу, поэтому я и написал стихи.
   Костя не знал, что Баранкин имеет в виду, говоря всё это, но что Баранкин что-то имеет в виду, это он понял. Как раз к этому времени автобус подъехал к московской школе поблизости от Москвы-реки и Киевского вокзала. Началась суматоха высадки и переселения автобусного населения из автобуса в помещёние школы, возле которой уже стояла машина - ретранслятор с лакированной семицветной радугой на бежевом корпусе. Черные кабели, уже раскатанные и ещё нераскатанные, как змеи, лежали и грелись на асфальте. Суматоха переселения в школу ещё более усилилась. Все бегали, кто вдоль по коридорам, кто взад-вперед. Сталкивались. Расходились и снова налетали друг на друга. Баранкин и Малинин даже и представить не могли, как из всего этого может получиться организованная и благоустроенная телепередача.
   - Может сбежим? - спросил Малинин Баранкина, но тот в ответ только что сердито сдвинул брови.
   Разыскав Баранкина и Малинина, и, отняв на ходу у Кости Малинина Юрино стихотворение, девочки "сёстры Гримм" исчезли и вскоре также бегом вернулись обратно.
   - Художественный руководитель сказала, что это стихотворение поднимет нашу телепрограмму на космическую высоту! - сказала Нина, а не Нина сказала: "Можно я его спишу?".
   - Я это сделаю лично для вас своею собственной рукою, - сказал Малинин предельно любезным голосом.
   Тем временем большая суматоха, разделившись на маленькие суматохи и суматохочки достигла своего накала и неразберихи. Поудивлявшись всему этому, Малинин спросил Баранкина в который раз: "Может сбежим с концерта?.." Он и раньше спрашивал Баранкина: "Может сбежим?" Но сейчас стал спрашивать всё чаще и чаще с пересохшим от волнения горлом. Горло у Кости пересохло с тех пор, как они вошли в здание школы и пересыхало всё больше и больше.
   - Сбежим?! - передразнивал его то и дело Баранкин, - если бы ты не съел незаслуженно не принадлежавшую тебе булочку, и не выпил стакан "фанты", мы бы могли не сбежать отсюда, а преспокойно уйти!
   Малинин, уязвленный справедливым обвинением своего друга, тяжело вздыхая, глотал уже несуществующую слюну в своем рту.
   Передача началась с того, что стоявшие в актовом зале перед занавесом школьники из Москвы и подмосковного совхоза долго жали друг другу руки, обменивались школьными вымпелами и какими-то специальными голосами обещали приезжать друг к другу в гости и помогать друг другу.
   Малинин, стоявший в задних рядах, рядом с Баранкиным, понял, что школьники из Москвы будут приезжать к подмосковным школьникам и помогать им работать на поле, но он никак не мог понять, что будут помогать делать в Москве ребята из Подмосковья?
   - Как же ты не понимаешь, Малинин, - удивился Баранкин костиному вопросу, - в подмосковном совхозе они помогут нам с тобой решить задачу, решение которой мы с тобой не понимаем, а у нас в Москве они помогут нам выкопать ямы под деревья!..
   - Теперь понятно, - поддержал слова Баранкина Малинин.
   Затем начался концерт, который вели Федя Редькин (высоченный худющий мальчик) и Редя Федькин (мальчик маленький и толстенький!). Интермедия, которую они разыгрывали, Косте и Юре понравилась, потому что она была из школьной жизни. Речь в ней шла о том, как одного мальчика выбрали старостой класса. Они говорили, какой он умница, что его все уважают, что им гордятся. Мальчику это всё нравилось и постепенно в разговоре с ребятами начинает зазнаваться, просит называть его на "вы", не слушает ничьих советов, всем только приказывает, перечеркнул всю программу художественной самодеятельности и составил свою, никуда не годящуюся. Ребятам это не понравилось, и через десять минут они переизбрали старосту. Он пробыл на этой должности 10 минут и 9 секунд - рекордное время.
   - Наша Фокина, как только её выбрали старостой, тоже начала зазнаваться, вроде этого, - сказал Малинин.
   - К сожалению только она чересчур медленно зазнается, а то мы могли бы её тоже вот так свергнуть!.. - добавил Баранкин.
   - И Кузякину тоже хорошо бы было свергнуть, - добавил Малинин.
   После этой интермедии хор школьников спел несколько песен, а после хора на сцену вышли Баранкин и Малинин.
   - Эти стихи, - сказал Баранкин, - мы посвящаем с Костей Малининым Шуре Гостину. Есть такой мальчик, про него даже фильм снят. Он очень здорово играет в футбол, ну, прямо как Пеле, может быть он будет вторым Пеле. Но этот фильм можно увидеть в одном ГАИ. Но чтобы его увидеть, надо нарушить правила дорожного движения. - В зале засмеялись. - Да, да, - продолжал Баранкин. - Мы вот с Костей нарушили правила перехода и нам показали этот фильм... А вообще-то, мы желаем Шуре Гостину больших успехов и чтобы он стал вторым Пеле, а ещё лучше, чтобы первым.
   И Юра начал:
   Ходят Шурины ботинки,
   Не дорожкой, не тропинкой,
   Оставляют там свой след,
   Где плакат: "Прохода нет!"
   То влезают на забор,
   То пересекают двор,
   То гремят по ржавой крыше,
   Забрались бы и повыше,
   Но повыше нету крыши.
   Костя подхватывает:
   То на дерево по веткам
   За собою тащат цепко!
   То бегом! Вприпрыжку! Вскачь!
   По песку гоняют мяч!
   По траве скользят, как лыжи,
   Хлопают по лужам рыжим
   Реактивные ботинки
   С фантастической картинки
   Юра продолжает:
   Переносят за забор
   Шуру словно метеор!
   Тащат в лес, где сосны-свечки,
   То к прогалинке лесной,
   То на стройку, то на речку
   Тянут Шуру за собой!
   Малинин продолжает:
   Через речку, где нет брода
   За собою тянут в воду!
   А вернут домою Шуру
   Усталым и измаянным,
   В синяках, с температурой
   Под конвоем маминым!..
   Юра продолжает:
   У него синяк под глазом,
   Он синее синей вазы,
   У Шуры кашель, он охрип...
   Хором:
   Но зато счастливый вид!
   Малинин продолжает:
   Мама делает компрессы!
   Папа мчится за врачом!
   А в углу стоят ботинки
   Будто вовсе ни при чём!..
   Шура свой отводит взгляд.
   Шура крутится в кровати:
   Юра подхватывает:
   "Я ни в чем не виноват!"
   произносит он некстати.
   Папа грозно хмурит взгляд:
   "Кто же всё же виноват?"
   Шею жмет компресс из ваты.
   Малинин продолжает:
   Кто же всё же виноват?
   Хором:
   Да... ботинки виноваты!
   Малинин:
   Шуре дали процедуры.
   Что? Зачем? И сколько раз!..
   Но не такой характер Шуры,
   Чтоб окончить здесь рассказ...
   Баранкин:
   Пролетят над Шурой годы,
   Звездолёты-корабли,
   Улетят однажды к звездам
   От своей родной Земли!
   Спросит Шуру журналист:
   "В миллионах километров
   От своей родной Земли,
   Как вы в бездне очутились,
   Здесь в космической дали?"
   Улыбнется скромно Шура,
   Тронет Шура шевелюру
   Загорелою рукой,
   Переспросит журналиста:
   "Почему я очутился
   Здесь в космической дали?"
   Хором:
   Да ботинки занесли!.."
   Раздались шумные аплодисменты, аплодировали даже за кулисами. А Костя Малинин обнял Юру Баранкина и чмокнул в щеку.
   - Телячьи нежности, - сказал Баранкин, - учти, что в следующий раз мы поменяемся ролями: я буду читать стихи, а ты будешь их писать.
   За кулисами к Юре Баранкину подошла молодая женщина в очках и долго трясла его руку, поздравляя с успехом.
   - У тебя все стихотворения замечательные?!.
   Так как у Баранкина это было единственное в жизни стихотворение (в чем он ужасно ошибался! Не пройдет и несколько месяцев, как ему придётся сочинять в рифму волшебные заклинания!..), то Малинин имея полное право сказать, что у него все стихотворения такие замечательные! Затем к Баранкину и Малинину подбежали "сёстры братьев Гримм" и тоже трясли им руки, плюс к тому же ещё просили дать им переписать их на память! Раскрасневшиеся от волнений Баранкин и Малинин подошли к раскрытому окну, чтобы подышать свежим воздухом. От множества прожекторов в актовом зале было душно-предушно.
   - А ботинки, наверное, не Шурины, а Юрины, - сказала девочка не Нина, хитро прищурив глаза.
   - Шурины! Шурины! - успокоил её Баранкин.
   Зина Фокина и Эра Кузякина могли поверить всему, даже самому невероятному и фантастическому, кто бы, когда бы и что бы ни рассказал им о Юре Баранкине! Но не поверили бы они никогда и ни за что и никому на всём белом свете, если бы этот кто-то поклялся самым святым, что он видел не только своими глазами, как Юра Баранкин сочинял стихотворения, но и читал их! Поэтому, когда случайно, пробегая всё в тех же поисках Баранкина и Малинина по улице Горького мимо магазина, где продают, телевизоры, они увидели на голубых экранах двух друзей, Фокина замерла перед телевизором, словно споткнулась. Эра Кузякина, Света Умникова и другие тоже замерли на бегу.
   - Предатели! Ренегаты! Это они нам назло! - завозмущалась Эра Кузякина.
   - Точно, что назло, - поддержала её Света Умникова. - Когда я их пригласила принять участие в нашем классном концерте, так они: "Ты с ума сошла, мы устали! У нас сил нет!.." А тут и не устали и силы есть!..
   - Этот Баранкин на всё способен, даже на стихи!..
   - Точно, от него всё можно ожидать!.. Даже стихов!..
   - Он же ненавидит стихи!
   - Ну и что, что ненавидит, а нас он ненавидит ещё больше, чем стихи!..
   Пока концерт продолжался, за кулисами шёл разговор о том, что после концерта все школьники поедут в совхоз помочь им по хозяйству.
   - Вы все, как было договорено, спросили разрешения у своих пап и мам? - сказала руководительница.
   - Мы у своих пап и мам не отпрашивались, - сказал Баранкин, поэтому нам с тобой, Малинин, в совхоз ехать нельзя.
   - Тем более, что мы опять с тобой попались, - сказал Малинин.
   - Как это попались? - удивился Баранкин.
   - А вот так... взгляни в окошко!..
   Внизу у школьного подъезда сидел верхом на мотоцикле здоровенный парень - брат их одноклассника Котова. "Наверное, тот самый изобретатель адской машины наших поисков".
   - А чего он сам-то заработал? - спросил Баранкин сам себя, потому что его машина не заработала что ли? Баранкин ещё раз выглянул в окошко. Возле школьных автобусов внизу вертелись уже Венька Смирнов, Мишка Яковлев и другие велошпионы.
   - Все пути отрезаны, - сказал Малинин.
   - А вот совсем и не все, - не согласился с Костей Баранкин, а Москва-река зря что ли рядом протекает?.. Водная артерия все-таки... Речной катер к нашим услугам, а остановка на том берегу возле Лужников! У этого Смирнова велосипед-то не водный как ни как. Придётся отсюда уплыть, - сказал Баранкин загадочным голосом.
   - Почему? - спросил Малинин.
   - Потому что уйти от них не удалось, убежать не удалось, значит придётся уплыть.
   - Куда уплыть? На чём уплыть? - спросил Малинин.
   - На "Доме Сойере" уплыть. Есть у меня такой плавучий дом, который называется "Дом Сойера".
   Баранкин и Малинин не знали, что за плечами у старшего брата Котова была пристроена в рюкзаке карта Москвы с хитроумным устройством, по которому можно было следить за всеми перемещёниями Баранкина и Малинина. (Баранкин и не предполагал, что в карман его курточки Венька Смирнов давно уже опустил датчик, который и сообщал о его местонахождении!). План бегства родился в голове Баранкина молниеносно. За кулисами шла подготовка к следующему танцевальному номеру под названием знаменитого мультфильма "Ну, погоди!". Десяток зайцев и Волков в масках разминались перед выходом на сцену. Подойдя к костюмерше, Баранкин спросил:
   - У вас есть запасные маски?.. Мы с другом тоже хотели бы разучить этот танец?..
   Костюмерша, польщённая вниманием такого талантливого поэта, каким показался ей Баранкин, с удовольствием вручила ему маску Зайца и Волка...
   - Ну; заяц, - крикнул Баранкин, выскакивая в маске Волка на школьное крыльцо. - Ну, погоди!..
   Малинин в маске Зайца прыгнул в сторону остановки речного катера. Баранкин за ним. Они уже подбежали к кассам речного трамвая, когда на школьном крыльце появился Смирнов.
   - Прошляпили Волка! То есть Баранкина! - крикнул он ребятам. Ну, Баранкин! Ну, погоди!..
   Пока преследователи успели добежать до дебаркадера, катер уже отплыл от пристани... Хриплый мужской голос спросил себя под музыку в репродукторе: "Как провожают пароходы?..", и сам ответил на свой вопрос: "Совсем не так, как поезда!.. Морские медленные воды, не то, что рельсы в два ряда!.."
   - Как провожают пароходы? - крикнул Баранкин оставшимся на берегу прошляпившим его уже в который раз, преследователям. - Не знаете? - продолжал издеваться над ними Юра. - А теперь будете знать, что совсем не так, как поезда!!!
   СОБЫТИЕ САМОЕ ВОСЬМОЕ
   Гибель "Плавучего Дома Сойера".
   Баранкин и Малинин бежали к мосту окружной железной дороги, что находилась возле стадиона "Лужники". Баранкин думал на бегу вслух: "Значит, так... уйти нам от преследований Фокиной не удалось! Убежать тоже! Уехать не вышло!.. Придётся уплыть!.. Это единственный выход!.. Уплывём!.. Лет до ста расти нам без старосты, особенно без такой, как Зина Фокина!". Баранкин повеселел.
   - В самом крайнем случае, - сказал он, - если не удастся уплыть, от них можно будет улететь!..
   Что можно уплыть, это было Косте понятно, но улететь - этого он сразу уразуметь не мог. Как это улететь? На чём это улететь? На просьбу разъяснить ему, что это такое значит, Баранкин отрезал:
   - Малинин, ты никогда не будешь много знать, поэтому ты никогда не состаришься...
   - Сил нет, - сказал Малинин, запыхавшись.
   - Ладно, подзаряжайся ещё раз! - сказал Баранкин, останавливаясь, - смотри мне в глаза, а ладони положи на мои.
   Костя так и сделал. Юрина энергия водопадом переливалась в него. Сил стало больше и есть не так уж и хотелось... Хотя сам Баранкин почувствовал усталость больше и ещё больше ему захотелось съесть хотя бы булочку и запить её фантой, как это сделал в автобусе Малинин.
   Перебежав мост железной дороги, они подошли к излучине Москвы-реки и посмотрели сверху вниз на маленькую песчаную отмель. Плот с высокой кормой был разорён! Плот, который с таким трудом и с такой любовью с помощью бакенщика дяди Васи был сделан Баранкиным, оказался разрушенным!
   - Пираты! - сказал с грустью Баранкин.
   По гранитному откосу набережной Юра с Костей соскользнули на отмель и забрались на борт, на котором по желтому фону масляной краской было выведено: "Плавучий Дом Сойера".
   - Сейчас быстренько отремонтируем и уплывём, - сказал Баранкин, пытаясь отодрать доску с самой середины плота, - лишь бы тайник не был обнаружен!..
   Доска разбухла от воды, поддавалась медленно-медленно. На помощь пришёл Костя, просунув валявшуюся на палубе железяку в щель, он поддел доску и она с тихим мяуканьем приподнялась.
   - А куда уплывём? - спросил, кряхтя, Костя.
   - Москва-река куда впадает? - спросил Баранкин Малинина.
   - В Волгу, - ответил Костя.
   - А Волга куда впадает?
   - В Каспийское море, - ответил Малинин.
   - Вот, - подхватил Баранкин, - через некоторое время вместе с Волгой мы впадём в Каспийский резервуар... - все эти терпеливые разъяснения Баранкин прерывал нетерпеливыми возгласами, вроде таких: "Чудаки и растяпы! Недотёпы!.. Ротозеи!.."
   - Почему? - заинтересовался Малинин.
   - Потому что тайника и не заметили... - С этими словами Юра ловко погрузил свои руки в образовавшийся проём. Под доской в килевом углублении лежала складная мачта с парусом и кое-какой столярный инструмент. Всё это он выгрузил на палубу. Ещё он достал кусок клеенки, свёрнутый в трубку, и когда развернул его, то Малинин смог прочитать: "В связи с тем, что 15 июня объявляется закрытие учебного сезона, то с 16 июня объявляется открытие "Клуба путешественников" при участии Юрия, но не Сенкевича, а Баранкина!"
   Отплытие "Плавучего Дома Сойера" приближалось на глазах Малинина с катастрофической, как ему казалось, быстротой. На всякий случай он задал вопрос, который по его мнению мог слегка притормозить это ошеломляющее развитие событий:
   - А как же наши папы с мамами? - спросил он с тревожной нежностью в голосе.
   - На первой же остановке дадим телеграмму домой, - успокоил Баранкин Малинина, бухая молотком по шляпкам гвоздей.
   - Какие телеграммы? - ещё больше забеспокоился Костя.
   - Срочно конца учебного года вместе Волгой впадаем Каспийское море днями выпадем обратно Москву-реку! Костя, Юра.
   - А мы эту телеграмму будем давать с поверхности Каспийского моря... или с его дна? - спросил, делая наивное лицо, Малинин.
   Всё это время, пока Баранкин производил мелкий ремонт плота с таким звучным названием "Плавучий Дом Сойера", Малинин больше мешал, чем помогал своему другу, вот и сейчас после телеграмм он начал вдруг рассказывать Юре про путешественников на плотах по реке Конго, о которых он прочитал в газете "Труд". Участники хотели на надувных плотах пройти по великой африканской реке от озера Танганьика до Атлантического океана... Однако, преодолев большую часть пути длиной в четыре тысячи километров, плоты, судя по всему перевернулись на знаменитых порогах реки Конго в юго-западной части Заира. Других следов пропавших путешественников найти не удалось!.. Рассказывая обо всём этом, Малинин сделал большое ударение на словах "перевернулись" и на "следов пропавших путешественников найти не удалось"...
   - Читать надо, - сказал Баранкин, - не про те плоты, которые с путешественниками переворачиваются, а про те, которые доплывают до цели не перевернувшись!.. И вообще, - добавил Юра, - если некоторые чего-то боятся или кого-то боятся, то якорь ещё не поднят!.. - при этом Баранкин многозначительно посмотрел на толстую веревку, спускающуюся с приподнятой кормы плота в воду.
   - Нет, я в том смысле, - стал оправдываться Малинин, - что еды никакой не взяли... - Но и тут Косте не удалось застать друга врасплох.
   - Как это не взяли? - сказал Баранкин, втыкая две коротких мачты с парусами, треугольными как крылья у бабочек, в специальное отверстие на носу плота. На одном треугольнике паруса был изображен пакет, на котором было написано слово "молоко", стрелка, идущая вертикально вниз переходила в слова "кефир", "сыворотка", "творог". Ещё ниже было написано слово "рекиф", ещё ниже "ферик", а ещё ниже слово "ифекар", после слова "ифекар" стрелка-линия упиралась в большой вопросительный знак. Линия, отходящая влево от слова "молоко" упиралась в слова "сметана" и "масло", а стрелка, ведущая от "молока" вправо упиралась в слово "сыр". На другом треугольнике второго паруса был нарисован кусок колбасы и выведено слово "колбаса". От "колбасы" вниз тоже шла линия со стрелкой к слову "лясокомбль", дальше вниз стрелка вела к слову "колесамбль", а от него к слову "облекомс" после чего линия-стрелка тоже упиралась в вопросительный знак.
   Сидя на палубе плота "Дом Сойер", который напоминал Косте при внимательном его обозрении что-то среднее между пузатой двухвёсельной лодкой и плотом, Малинин таращил глаза на две зашифрованные надписи на парусах, особенно на незнакомые слова "ифекар-ферик-рекиф" или "лясокомбль-колесамбль-облекомс". Чувствовалось, что ошеломлённый вид друга доставлял удовольствие Баранкину и чтобы продлить этот "эффект ошеломления", Юра не стал сразу же объяснять Косте, что всё это значило, тем более, что к отплытию всё было готово, паруса с загадочными иероглифами подняты, тяжелые весла вставлены в уключины. Юре оставалось, как говорят яхтсмены, только поймать ветер в паруса, поднять якорь и... "Прощай Москва-река!" "Здравствуй, матушка Волга!" Баранкин помусолил палец и поднял руку над головой - ветра не было, но, судя по всему, подождать можно было спокойно. След их с Малининым был потерян! Великая погоня иссякла! А великое убегание подходило к своему счастливому концу.
   - Ладно, - сказал Баранкин, - так и быть, коротенько открою тебе секрет всего этого, - Юра обвёл взглядом паруса и начал: - Когда скиснет молоко, из него получается что? - спросил он Костю.
   - Кефир, - ответил тот.
   - А когда скиснет кефир, что из кефира можно получить? - продолжал спрашивать Юра.
   - Творог, - ответил Малинин.
   - Правильно, - подтвердил Баранкин. - Творог, что ещё?.. Костя пожал плечами.
   - Творог и сыворотку... Ещё из молока можно получить сметану, масло, сыр... Так?.. Но лично мне этого мало, мне нужно, чтобы испортившийся творог тоже превращался в какой-нибудь съедобный и питательный продукт, скажем в "рекиф", испортившийся рекиф должен превратиться в съедобный ферик, а испортившийся ферик в питательный ифекар! Понял?..
   Понять всё это сразу было выше всяких сил Малинина. Сидя на палубе он только молча продолжал морщить лоб.
   - Это же злободневная проблема, - продолжал разъяснять Юра Косте.
   На палубе появилось несколько пакетов молока и колбаса в целлофановой упаковке.
   - Очередная проблема, как во время путешествия взять с собой поменьше продуктов и подольше их есть, понимаешь?!. По моим расчётам с колбасой должно происходить то же самое, что и с молоком... Испортившаяся колбаса должна превращаться по моему расчёту в съедобный лясокомбль, съедобный лясокомбль, испортившись должен превратиться в колесамбль, а съедобный колесамбль, испортившись, должен превратиться б облекомс... Таким образом, съестных припасов, по моим подсчётам, можно будет брать с собой в путешествие в десять-пятнадцать раз меньше, чем обычно. Эксперимент закончен! В нашем путешествии мы легко обойдёмся несколькими пакетами молока и батоном колбасы! - воздев прозрачный пакет молока и колбасу в целлофане к вечернему темнеющему небу, Юра сказал: - Вот это рекиф! А это колесамбль!