Страница:
У бригады кончилось здесь горючее. Подразделения снабжения отстали на 60 километров, а дожидаться их было некогда. Между тем японские склады горели. Тут автоматчики во главе с майором К. С. Пономаревым прямо из пламени выкатили бочки с керосином и маслом. Танкисты смешали их в нужной пропорции, заправили боевые машины и уже через два часа рванулись к Яньцзи. Противник попытался задержать нашу подвижную группу восточнее Тумыня. Тогда удар по нему нанесла 257-я танковая бригада подполковника Корнева, обеспечив рывок 72-й танковой бригаде.
У Наньянцуня дорогу преградила 128-я японская пехотная дивизия. Рассредоточившись, танковые батальоны Азанова, Тарасенко и Борака огнем и гусеницами подавили сопротивление вражеской пехоты, взорвали ряд дзотов и устремились к населенному пункту. Его гарнизон поднял белый флаг. Навстречу боевым машинам потянулись японские солдаты. Они, не доходя до танков, бросали оружие и отходили в сторону от дороги. Командир этой дивизии был убит, начальник штаба бежал, а начальник тыла вместе со всем штабом сдался в плен. Через сутки, 15 августа, капитулировал гарнизон и в Яньцзи. Японский генерал положил свою саблю на гусеницу советского танка. Его примеру последовали другие. К тому времени в нашей бригаде почти не осталось автоматчиков и сохранилось в целости сравнительно немного боевых машин. Тем не менее она продолжала движение на Гирин.
Гирин, расположен на левом берегу реки Сунгари, у подножия хребта Лаоэлин. В ночь на 19 августа 220 тысяч его тогдашних жителей были разбужены грохотом гусениц и рокотом моторов советских танков. Тут же высыпавшая на улицы толпа приветствовала воинов великой державы. Мимо горожан, стоявших с зажженными лучинами, факелами и фонариками, громыхали девять танков - все, что в тот момент осталось в авангарде бригады. Два из них находились в распоряжении генерала Савченко и комбрига; два были поставлены на охрану Сунгарийской гидроэлектростанции в 25 километрах от города; два - возле арсенала; один - у замка губернатора, успевшего бежать; один - у банка; один - у почтово-телеграфного здания; группа автоматчиков встала у пороховых погребов на правом берегу Сунгари. Покрыв за 10 дней с боями 650 километров, бригада успешно выполнила сложное задание. Она была награждена орденом Красного Знамени, а 600 человек ее личного состава - орденами и медалями.
Много труда, сил и умения в подготовку войск к боевым действиям и руководство ими в ходе сражений вложили командующие армиями. Они приобрели большой опыт в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками на западе, а теперь умело использовали его на востоке. В частности, Н. Д. Захватаев прошел огонь Секешфехерварского сражения у венгерского озера Балатон; А. П. Белобородов участвовал во взятии Кенигсберга; Н. И. Крылов - в разгроме гитлеровцев на Земландском полуострове; И. М. Чистяков - в известной Витебской операции. Еще ранее они прошли через многие другие трудные военные испытания. На таких людей можно было положиться. Неоценимую помощь оказывали им заместители, до того руководившие войсками на Востоке. Хотя они и не имели большого опыта войны на Западе, но, находясь длительное время в Приморье, хорошо знали противника, систему его обороны, условия местности, погоды и другие особенности театра военных действий.
Для меня как для командующего фронтом положительную роль играло то обстоятельство, что членом Военного совета фронта являлся по-прежнему генерал-полковник Т. Ф. Штыков, а начальником штаба фронта - генерал-лейтенант А. Н. Крутиков. Очень важно, когда рядом находятся люди, на которых целиком можно положиться. Нас скрепляла боевая дружба. Мы знали взаимно наши плюсы и минусы, успели сработаться, прониклись уважением друг к другу. Оба моих боевых товарища ясно представляли себе мои требования по службе, собственные задачи, порядок действий и не нуждались в мелочной опеке. Это - огромное достоинство для членов такого коллектива, каким является руководство фронта.
Надлежит особо сказать несколько слов об А. Н. Крутикове. Алексей Николаевич выдвинулся в ряды видных военачальников, служа в Ленинградском военном округе. В тех же местах он принял дважды боевое крещение и во время Великой Отечественной войны довольно долго являлся начальником штаба 7-й армии. На этой должности Крутиков проявил себя с очень хорошей стороны. Когда встал вопрос о том, кто будет руководить 7-й армией в период Свирско-Петрозаводской операции, выбор пал на него. Фактически он как бы прошел здесь в боевых условиях стажировку в качестве командарма и доказал на деле, что ему по плечу не только штабные, но и крупные командные должности. Естественным было поэтому дальнейшее продвижение его по службе. Верховный главнокомандующий разрешил руководству Карельского фронта подобрать на период Петсамо-Киркенесской операции подходящее лицо на пост начальника штаба фронта, и когда мы рекомендовали Крутикова, Ставка утвердила выбор. Умелая постановка Алексеем Николаевичем штабной работы уже в масштабе фронта показала правильность этого назначения. Вот почему в интересах дела членам нашего коллектива не следовало расставаться при перемещении фронтового управления на Дальний Восток. Так это и произошло.
Особое значение придавалось выбору времени начала наступления для каждого фронта. Ставка Верховного главнокомандования при рассмотрении планов операций, представленных командующими фронтов, поставила вопрос о том, чтобы войска 1-го Дальневосточного вступили в действие на восемь дней позже, чем войска Забайкальского фронта. Ставка исходила из того, что восточная граница Маньчжурии была очень хорошо подготовлена японцами в инженерном отношении: здесь было построено семь укрепленных районов. Поэтому имелось в виду начать наступление тогда, когда противник оттянет свои резервы в полосу Забайкальского фронта. Однако у нас существовали свои соображения на этот счет. Во-первых, не было гарантии, что японцы оттянут резервы. Во-вторых, они могли использовать эти восемь дней для ускоренного укрепления границы. В-третьих, отступая под ударами одного Забайкальского фронта, Квантунская армия как бы сжималась в стратегический кулак, сокращая свое оперативное пространство. В-четвертых, в политическом отношении самым уязвимым участком был район Южной Маньчжурии и Кореи как ближайший к Японии. В-пятых, японцы могли разведывательными действиями втянуть нас в сражение еще до истечения восьми дней. Существовали и некоторые иные соображения. Нас поддержали А. М. Василевский и Генеральный штаб. И после доклада командования 1-го Дальневосточного фронта, представленного Ставке, Верховное главнокомандование дало нам право начать наступление в зависимости от обстановки.
В конце июля командармы получили приказы на наступление. В первую неделю августа происходило сосредоточение войск. 5 августа Приморская группа войск была переименована в 1-й Дальневосточный фронт. 7 августа штаб фронта перебазировался на новый командный пункт. 8-го японскому послу в Москве Сато вручили известное заявление Советского правительства.
Если бы правящие круги Японии проявили благоразумие и ответили согласием на предложение о капитуляции, содержавшееся в Потсдамской декларации от 26 июля, все сложилось бы иначе. Но, как известно, благоразумия этим кругам не хватило. 8 августа последовало заявление Советского правительства о присоединении СССР к упомянутой декларации, и раннее утро 9 августа 1945 года стало началом разгрома армии японского империализма.
Разгром врага
Ливень и артподготовка. - Сквозь узлы сопротивления. - Игра в капитуляцию. - Параллельно с флотом. - С неба падают десанты. - Харбин становится тылом. Допрос пленных генералов. - Агрессивные замыслы самураев. - Конец войне!
1-я Краснознаменная и 5-я армии составляли ударную группировку фронта. Они должны были атаковать противника после мощной артподготовки. Но произошло неожиданное: разразилась гроза, хлынул тропический ливень. Перед нашими войсками находились мощные железобетонные укрепления, насыщенные большим количеством огневых средств, а тут разверзлись хляби небесные... Наша артиллерия молчит. Замысел был такой: используя боевой опыт Берлинской операции, мы наметили атаковать противника глухой ночью при свете слепящих его прожекторов. Однако потоки воды испортили дело. Как быть?
А время идет. Вот наступил час ночи. Больше ждать нельзя. Я находился в это время на командном пункте генерала Белобородова. Вокруг стояли войска. Люди и боевая техника были в полной готовности. Одно слово ~ все придет в движение. Открывать огонь? Или нет? Уже некогда было запрашивать метеорологические сводки, собирать какие-то дополнительные сведения. Решать нужно немедленно, на основе тех объективных данных, которые уже известны. А они требовали: не медлить! Несколько секунд на размышления - и последовал сигнал. Советские воины бросились вперед без артподготовки. Передовые отряды оседлали узлы дорог, ворвались в населенные пункты, навели панику в обороне врага. Внезапность сыграла свою роль. Ливень позволил советским бойцам в кромешной тьме ворваться в укрепленные районы и застать противника врасплох. А наступательный порыв наших войск был неудержимым. Так, отряд 26-го стрелкового корпуса, пройдя по глухой тайге 40 километров, уже 10 августа овладел городом Мулин (Бамяньтун). Японцы стали отходить, но наши передовые отряды, вклиниваясь между японскими частями, разобщали их действия, рвали связь и дезорганизовали оборону. Тем временем погранвойска генерал-майора П. И. Зырянова ликвидировали полицейские кордоны и мелкие японские гарнизоны.
Главные силы фронта в трудных условиях горно-лесистой местности овладели центрами укрепрайонов Хутоу, Пограничненского и Дуннин, пройдя за два дня боев на отдельных направлениях до 75 километров. На Муданьцзян успешно наступали, ломая упорное сопротивление противника, 1-я Краснознаменная и 5-я армии. После разгрома здесь крупной группировки вражеских войск 1-я Краснознаменная армия стремительно двинулась на Харбин, а 5-я армия - на Гирин. 25-я армия громила японские дивизии в направлении на Ванцин и вдоль восточного побережья Кореи.
В несколько других условиях начались действия 35-й армии. Здесь переходу войск в наступление предшествовал сильный артиллерийский налет на опорные пункты противника. Затем главные силы армии, форсировав Уссури и Сунгачу и преодолев обширный болотистый район, сломили сопротивление врага и к исходу дня дошли до тыла мощного узла сопротивления противника - Хутоу. В итоге первых шести дней наступления войска фронта прорвали все приграничные укрепленные районы. Преодолевая труднопроходимую горно-таежную местность, они продвинулись в глубь Маньчжурии на 120 - 150 километров.
Надежды японского командования на то, что главные силы наших войск застрянут в пограничной полосе и будут здесь обескровлены, не оправдались. Вражеские войска не только не сумели задержать советское наступление, но были рассечены мощными фронтальными и фланговыми ударами, потеряли в первые же сутки боев управление и связь и перешли к безнадежной тактике сопротивления арьергардов, отрядов "смертников" и отдельных диверсантов.
Стремительность наступления позволила нашим войскам перерезать все коммуникации противника, прежде чем командование Квантунской армии смогло ими воспользоваться для отхода и организации обороны на заранее подготовленных рубежах в глубине. Столь быстрых действий советских войск японское командование не ожидало. Однако неправильно было бы думать, что японцы заботились только об отходе и не оказывали серьезного сопротивления. Напротив, я ежедневно получал доклады о том, что они яростно сражались и не сдавали без боя ни одного укрепленного пункта, ни одной высоты. Были, например, такие случаи. В Дуннинском укрепленном районе, где наступала 25-я армия, японские офицеры, видя бесполезность дальнейшего сопротивления, приказывали своим солдатам сдаваться. Однако последние не выполняли этих приказаний и расстреливали офицеров. А в ряде гарнизонов японское командование посылало священнослужителей и местных учителей, которых обязало разъяснить солдатам бесцельность дальнейших боевых действий. Но солдаты, годами воспитывавшиеся в самурайском духе, не повиновались и священнослужителям, продолжая сражаться.
Главная группировка японских войск сражалась у Муданьцзяна. Здесь враг потерял около 40 тысяч солдат. Получив известие о том, что краснознаменцы прорвали оборону противника в районе Муданьцзяна, я поехал посмотреть, и вот что увидел. Сначала, километров на пять, тянулось предполье, подготовленное для сдерживания наших авангардов. Сравнительно небольшой интервал, и мы уперлись в главную оборонительную полосу с долговременными железобетонными точками. Я стал определять глубину этой полосы и в том месте, где находился, насчитал четыре километра. Проехали дальше ровно пятнадцать километров, и перед нами открылась новая полоса обороны, трехкилометровой глубины. Отъехали еще на пятнадцать километров и обнаружили еще оборонительную полосу такой же глубины. Узлы сопротивления выглядели чрезвычайно внушительно. При осмотре одного из них мы насчитали 17 артиллерийских догов, 5 артиллерийско-пулеметных точек, свыше 50 пулеметных гнезд и массу различных сооружений полевого типа.
Перебирая сейчас свои записи, я живо припоминаю, как картина этого узла сопротивления в свою очередь пробудила тогда в моей памяти зрелище пятилетней давности: перед глазами встала линия Маннергейма. Только вместо опушенных финским снегом грязно-серых железобетонных сооружений с вывороченной разрывами стальной арматурой на зеленом фоне густо разросшихся кустарников чернели трапецеидальные покатые крышки столь же прочных японских укреплений.
Некоторые укрепрайоны сопротивлялись долго. Мы были уже у Харбина и Мукдена, а в тылу у нас японские солдаты отдельных узлов сопротивления, окруженные со всех сторон, все еще вели безнадежное для них сражение. Позднее, просачиваясь через линию боевых действий мелкими группами, они переходили к диверсионным действиям. Замечу, что наибольшую активность диверсанты проявляли там, где неподалеку еще сражались крупные соединения японских войск. Если же данный район был очищен от войск противника, диверсанты чувствовали себя как бы одинокими, их активность резко падала. Рассуждая абстрактно, можно сказать, что, независимо от национальной принадлежности людей, действия в коллективе сказываются на них благотворно. Когда чувствуешь локоть другого, это, конечно, подбадривает, так что ничего удивительного в поведении японских солдат здесь нет. И зря самурайская пропаганда трубила об "особенной натуре" солдат из Страны Восходящего Солнца. Мы убедились, что дело заключалось отнюдь не в национальной специфике, а в том, насколько японский солдат был оболванен. Допросы пленных показали, что более развитый, грамотный японец критичнее оценивал политику правящих кругов своей страны, был менее фанатичен, нежели малограмотный, отсталый и забитый. Думается, что здесь мы наблюдаем некоторую закономерность, свойственную личному составу армий всех капиталистических стран.
В этой связи скажу, что во многих местах японцы при отходе широко использовали первоначально команды смертников - солдат, заранее обреченных на гибель. Вот как они действовали, например, против наших танков. В боях под станцией Мадаоши мы насчитали до двухсот смертников, которые, обвязавшись сумками с толом и с ручными гранатами, ползали по полю в зарослях густого гаоляна и бросались под наши танки. Эти "живые мины" были, конечно, достаточно опасны. Впрочем, наши войска заранее подготовились к такой тактике противника и быстро парализовали действия этих групп. В других случаях смертники пропускали вперед наши части, а затем стреляли им в спину. Не думаю, что японское командование рассчитывало на нанесение нам таким путем реального урона. Скорее, оно надеялось на подрыв моральной стойкости и наступательного духа советских войск. Что касается японского офицерства, то оно оказалось гораздо более трезвым, чем мы думали. Например, мы почти не встречали случаев самоубийства посредством харакири.
Авиация фронта (9-я воздушная армия во главе с генералполковником авиации И. М. Соколовым) вела боевую работу в благоприятных условиях, при почти полном отсутствии противодействия со стороны авиации противника. Это дало возможность все наши военно-воздушные силы использовать для обеспечения действий сухопутных войск: и бомбардировщики, и штурмовики, и истребители непосредственно прокладывали путь пехоте и танкам, нанося удары по наземным целям. Широкое применение нашла и военно-транспортная авиация, доставлявшая войскам на далекое расстояние горючее и боеприпасы. Успешно применялись парашютные десанты. Использовали их и другие фронты.
В течение первой же недели войны 1-й Дальневосточный, сломив ожесточенное сопротивление противника, полностью преодолел многочисленные укрепленные районы, разгромил основные силы сосредоточенных там японских войск и приближался к линии Харбин - Чанчунь. Отлично наступали и два других фронта, особенно Забайкальский. Японское командование всюду потеряло управление войсками. Обстановка для Квантунской армии складывалась крайне неблагоприятная. Правящие круги Японии оказались перед фактом полного военного поражения.
Перед лицом неизбежной катастрофы японское правительство вынуждено было 14 августа 1945 года принять решение о капитуляции, что было доведено до сведения правительств союзных держав. Действительно, к этому времени японские войска почти прекратили военные действия против американо-британских войск. Но там, где наступали советские армии, они продолжали оказывать ожесточенное сопротивление с целью втянуть СССР в затяжные переговоры об условиях капитуляции и выиграть время для укрепления позиций Квантунской армии. Они, например, предложили прекратить военные действия и остановиться на тех рубежах, которые занимали советские и японские войска к 16 августа. В то время прорванный нами так называемый 1-й маньчжурский фронт воссоздавался японцами по линии Чанчунь - Гирин и далее на восток; войскам Р. Я. Малиновского противостоял 3-й фронт; Корею прикрывал 17-й фронт. Остановка на этих рубежах означала, что крупные города Северо-Восточного Китая и почти вся Корея должны остаться в руках агрессора. Кстати, в таком решении вопроса было заинтересовано и американское командование, которое не хотело, чтобы советские войска продвигались в глубь Китая и Кореи.
16 августа Генеральный штаб Вооруженных Сил Советского Союза опубликовал разъяснение, в котором указывалось, что действительной капитуляции вооруженных сил Японии пока еще нет, что с нами пытаются разыграть фарс; поэтому советские войска на Дальнем Востоке будут продолжать наступательные операции. Действительно, о том, что японское командование намеревалось продолжать сопротивление, говорили такие факты, как контратаки соединений Квантунской армии против наших войск. Советские войска встретились с новой трудностью: прошедшие в августе ливневые дожди сильно размыли грунт и вызвали наводнение. Многие дороги сделались непроходимыми; реки вышли из берегов; войска ощущали острый недостаток в горючем. Вот здесь-то и сыграла свою роль транспортная авиация. Несмотря ни на какие препятствия, фронты продолжали энергично развивать наступление в глубь Маньчжурии. Забайкальский фронт устремился на Мукден и Чанчунь. 2-й Дальневосточный фронт подходил к Бэйаню. 1-й Дальневосточный, овладев Муданьызяном и завершив разгром 1-го фронта Квантунской армии, устремился на Харбин и Гирин. Тихоокеанский флот проводил десантные операции на побережье Кореи и Южного Сахалина. Активно действовали здесь части нашей 25-й армии, в содружестве с моряками и десантниками занявшей такие порты, как Вонсан, Сейсин, Юки и Расин.
Скажу несколько подробнее о действиях Тихоокеанского флота. До начала войны флот не получил конкретных указаний относительно десантных операций вообще, на побережье Кореи - в частности. Его операции планировались в основном на море. Только после того как обнаружилось, что крупных столкновений с японским флотом, видимо, не произойдет, а Красная Армия чрезвычайно успешно продвигается вперед, флоту были даны задания захватить порты в Северной Корее и высадить войска на Южном Сахалине и Курильских островах.
Когда 25-я армия прорвала японскую оборону западнее Посьета и овладела укрепленным районом между Тумынем и Хуньчунем, она повернула на юг и двинулась в Корею вдоль побережья Японского моря. Как раз в это время советские морские десанты овладели портами Юки, Расин и Сейсин. Как мне доложил командарм Чистяков, к 19 августа железная дорога Сейсин - Хамхынг оказалась неохраняемой. Опережая японские поезда, вдоль дороги, стремительно набирая темпы, мчались подвижные части 25-й армии. Параллельно паши корабли, шедшие в пределах отведенной им 100 - 150-мильной полосы от берега, везли штурмовые отряды в Вонсан (Гензан). 21 августа, с захватом ими Гензана и высадкой парашютистов в Канко, Квантунская армия оказалась отрезанной от метрополии, так как через три дня подвижные части 1-го Дальневосточного фронта ворвались и в Хейдзио (Пхеньян). Тем самым обе железные дороги, ведшие в Центральную Корею, были перерезаны. Комбинированные действия сухопутных частей и флота увенчались полным успехом.
17 августа главнокомандующий Квантунской армией генерал О. Ямада обратился к советскому командованию с предложением остановить сражение и сообщил, что им отдан приказ войскам о немедленном прекращении боевых действий. Я немедленно известил об этом Центр, добавив, что на деле японские войска продолжали оказывать сопротивление. То же происходило и на других фронтах. Поэтому главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке А. М. Василевский потребовал от японцев сложить оружие к 12.00 20 августа и сдаться в плен. При этом указывалось, что, как только японские войска начнут сдавать оружие, советские войска прекратят боевые действия.
Я подписал директиву о дислокации в масштабе фронта лагерей для пленных. Чтобы ускорить освобождение Северо-Восточного Китая и Кореи, нашим фронтом были высажены воздушные десанты в Гирине и Харбине, а Забайкальским - в Мукдене, Чанчуне и ряде менее крупных городов. Кроме того, были созданы сильные подвижные отряды, которые должны были продвигаться быстрыми темпами, овладеть важными промышленными центрами и не допустить вывоза или уничтожения японцами материальных ценностей. Замечу, что серьезное содействие оказали нам русские жители этих городов. Например, в Харбине они наводили наших десантников на вражеские штабы и казармы, захватывали узлы связи, пленных и т. п. В основном это были рабочие и служащие бывшей Китайско-Восточной железной дороги. Благодаря этому нежданно-негаданно для себя оказались внезапно в советском плену некоторые высшие чины Квантунской армии. Миссия по организации порядка в Харбине и Гирине была возложена нами на особоуполномоченных генерал-майора Г. А. Шелахова и гвардии полковника Лебедева, сопровождавших наши десанты.
Каковы были настроения местного населения, я убедился лично вскоре после освобождения Харбина. Донесение о высадке в нем нашего десанта во главе с подполковником Забелиным застало меня в Полевом управлении фронта, находившемся в 8 километрах юго-западнее селения Духовская, в лесу. В этом донесении сообщалось, что харбинская молодежь активно помогала советским войскам. Вооружившись, она взяла под охрану к нашему прибытию средства связи и другие государственные учреждения. Конечно, 120 наших десантников в огромном городе не могли много сделать. Когда позднее, сев в самолет, я часа через два приземлился на Харбинском аэродроме, то узнал, что командный пункт уже оборудован в городской гостинице. Пока мы ехали к ней, встречавшиеся на улицах патрули вооруженных гимназистов-старшеклассников отдавали нам честь. Такой же патруль стоял и возле гостиницы. Оставив машину возле одной из гимназических групп, я стал расспрашивать о том, как она вооружилась. Оказалось, что русская молодежь разоружила воинские части Маньчжоу-Го и поставила перед собой задачу сохранить в неприкосновенности все городские жизненные коммуникации и сооружения, пока их не займет наша армия. Благодарность они восприняли с энтузиазмом и пообещали и впредь помогать всем, чем только сумеют.
Едва успел я приехать на свой новый командный пункт в гостиницу, как явились духовные лица православной церкви. Они пожаловались на то, что японцы и маньчжуры запрещали им нести службу. Я посоветовал связаться с патриаршеством в Москве, сказав, что в церковных делах не компетентен, но что со своей стороны отдам распоряжение церковной службе не препятствовать.
В начале нашего появления почти все русские эмигранты, жившие здесь еще со времен гражданской войны, с опаской поглядывали на нас. Однако убедившись в хорошем отношении к ним Красной Армии, большинство вздохнуло с явным облегчением. Затем началось паломничество в наши штабы по самым разнообразным вопросам. А когда на сценах местных городских театров стала выступать красноармейская самодеятельность, от желающих попасть на представление буквально отбою не было. Мы наблюдали, как многие зрители рыдали, слушая старинные русские песни, и бурно аплодировали лихому солдатскому переплясу.
У Наньянцуня дорогу преградила 128-я японская пехотная дивизия. Рассредоточившись, танковые батальоны Азанова, Тарасенко и Борака огнем и гусеницами подавили сопротивление вражеской пехоты, взорвали ряд дзотов и устремились к населенному пункту. Его гарнизон поднял белый флаг. Навстречу боевым машинам потянулись японские солдаты. Они, не доходя до танков, бросали оружие и отходили в сторону от дороги. Командир этой дивизии был убит, начальник штаба бежал, а начальник тыла вместе со всем штабом сдался в плен. Через сутки, 15 августа, капитулировал гарнизон и в Яньцзи. Японский генерал положил свою саблю на гусеницу советского танка. Его примеру последовали другие. К тому времени в нашей бригаде почти не осталось автоматчиков и сохранилось в целости сравнительно немного боевых машин. Тем не менее она продолжала движение на Гирин.
Гирин, расположен на левом берегу реки Сунгари, у подножия хребта Лаоэлин. В ночь на 19 августа 220 тысяч его тогдашних жителей были разбужены грохотом гусениц и рокотом моторов советских танков. Тут же высыпавшая на улицы толпа приветствовала воинов великой державы. Мимо горожан, стоявших с зажженными лучинами, факелами и фонариками, громыхали девять танков - все, что в тот момент осталось в авангарде бригады. Два из них находились в распоряжении генерала Савченко и комбрига; два были поставлены на охрану Сунгарийской гидроэлектростанции в 25 километрах от города; два - возле арсенала; один - у замка губернатора, успевшего бежать; один - у банка; один - у почтово-телеграфного здания; группа автоматчиков встала у пороховых погребов на правом берегу Сунгари. Покрыв за 10 дней с боями 650 километров, бригада успешно выполнила сложное задание. Она была награждена орденом Красного Знамени, а 600 человек ее личного состава - орденами и медалями.
Много труда, сил и умения в подготовку войск к боевым действиям и руководство ими в ходе сражений вложили командующие армиями. Они приобрели большой опыт в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками на западе, а теперь умело использовали его на востоке. В частности, Н. Д. Захватаев прошел огонь Секешфехерварского сражения у венгерского озера Балатон; А. П. Белобородов участвовал во взятии Кенигсберга; Н. И. Крылов - в разгроме гитлеровцев на Земландском полуострове; И. М. Чистяков - в известной Витебской операции. Еще ранее они прошли через многие другие трудные военные испытания. На таких людей можно было положиться. Неоценимую помощь оказывали им заместители, до того руководившие войсками на Востоке. Хотя они и не имели большого опыта войны на Западе, но, находясь длительное время в Приморье, хорошо знали противника, систему его обороны, условия местности, погоды и другие особенности театра военных действий.
Для меня как для командующего фронтом положительную роль играло то обстоятельство, что членом Военного совета фронта являлся по-прежнему генерал-полковник Т. Ф. Штыков, а начальником штаба фронта - генерал-лейтенант А. Н. Крутиков. Очень важно, когда рядом находятся люди, на которых целиком можно положиться. Нас скрепляла боевая дружба. Мы знали взаимно наши плюсы и минусы, успели сработаться, прониклись уважением друг к другу. Оба моих боевых товарища ясно представляли себе мои требования по службе, собственные задачи, порядок действий и не нуждались в мелочной опеке. Это - огромное достоинство для членов такого коллектива, каким является руководство фронта.
Надлежит особо сказать несколько слов об А. Н. Крутикове. Алексей Николаевич выдвинулся в ряды видных военачальников, служа в Ленинградском военном округе. В тех же местах он принял дважды боевое крещение и во время Великой Отечественной войны довольно долго являлся начальником штаба 7-й армии. На этой должности Крутиков проявил себя с очень хорошей стороны. Когда встал вопрос о том, кто будет руководить 7-й армией в период Свирско-Петрозаводской операции, выбор пал на него. Фактически он как бы прошел здесь в боевых условиях стажировку в качестве командарма и доказал на деле, что ему по плечу не только штабные, но и крупные командные должности. Естественным было поэтому дальнейшее продвижение его по службе. Верховный главнокомандующий разрешил руководству Карельского фронта подобрать на период Петсамо-Киркенесской операции подходящее лицо на пост начальника штаба фронта, и когда мы рекомендовали Крутикова, Ставка утвердила выбор. Умелая постановка Алексеем Николаевичем штабной работы уже в масштабе фронта показала правильность этого назначения. Вот почему в интересах дела членам нашего коллектива не следовало расставаться при перемещении фронтового управления на Дальний Восток. Так это и произошло.
Особое значение придавалось выбору времени начала наступления для каждого фронта. Ставка Верховного главнокомандования при рассмотрении планов операций, представленных командующими фронтов, поставила вопрос о том, чтобы войска 1-го Дальневосточного вступили в действие на восемь дней позже, чем войска Забайкальского фронта. Ставка исходила из того, что восточная граница Маньчжурии была очень хорошо подготовлена японцами в инженерном отношении: здесь было построено семь укрепленных районов. Поэтому имелось в виду начать наступление тогда, когда противник оттянет свои резервы в полосу Забайкальского фронта. Однако у нас существовали свои соображения на этот счет. Во-первых, не было гарантии, что японцы оттянут резервы. Во-вторых, они могли использовать эти восемь дней для ускоренного укрепления границы. В-третьих, отступая под ударами одного Забайкальского фронта, Квантунская армия как бы сжималась в стратегический кулак, сокращая свое оперативное пространство. В-четвертых, в политическом отношении самым уязвимым участком был район Южной Маньчжурии и Кореи как ближайший к Японии. В-пятых, японцы могли разведывательными действиями втянуть нас в сражение еще до истечения восьми дней. Существовали и некоторые иные соображения. Нас поддержали А. М. Василевский и Генеральный штаб. И после доклада командования 1-го Дальневосточного фронта, представленного Ставке, Верховное главнокомандование дало нам право начать наступление в зависимости от обстановки.
В конце июля командармы получили приказы на наступление. В первую неделю августа происходило сосредоточение войск. 5 августа Приморская группа войск была переименована в 1-й Дальневосточный фронт. 7 августа штаб фронта перебазировался на новый командный пункт. 8-го японскому послу в Москве Сато вручили известное заявление Советского правительства.
Если бы правящие круги Японии проявили благоразумие и ответили согласием на предложение о капитуляции, содержавшееся в Потсдамской декларации от 26 июля, все сложилось бы иначе. Но, как известно, благоразумия этим кругам не хватило. 8 августа последовало заявление Советского правительства о присоединении СССР к упомянутой декларации, и раннее утро 9 августа 1945 года стало началом разгрома армии японского империализма.
Разгром врага
Ливень и артподготовка. - Сквозь узлы сопротивления. - Игра в капитуляцию. - Параллельно с флотом. - С неба падают десанты. - Харбин становится тылом. Допрос пленных генералов. - Агрессивные замыслы самураев. - Конец войне!
1-я Краснознаменная и 5-я армии составляли ударную группировку фронта. Они должны были атаковать противника после мощной артподготовки. Но произошло неожиданное: разразилась гроза, хлынул тропический ливень. Перед нашими войсками находились мощные железобетонные укрепления, насыщенные большим количеством огневых средств, а тут разверзлись хляби небесные... Наша артиллерия молчит. Замысел был такой: используя боевой опыт Берлинской операции, мы наметили атаковать противника глухой ночью при свете слепящих его прожекторов. Однако потоки воды испортили дело. Как быть?
А время идет. Вот наступил час ночи. Больше ждать нельзя. Я находился в это время на командном пункте генерала Белобородова. Вокруг стояли войска. Люди и боевая техника были в полной готовности. Одно слово ~ все придет в движение. Открывать огонь? Или нет? Уже некогда было запрашивать метеорологические сводки, собирать какие-то дополнительные сведения. Решать нужно немедленно, на основе тех объективных данных, которые уже известны. А они требовали: не медлить! Несколько секунд на размышления - и последовал сигнал. Советские воины бросились вперед без артподготовки. Передовые отряды оседлали узлы дорог, ворвались в населенные пункты, навели панику в обороне врага. Внезапность сыграла свою роль. Ливень позволил советским бойцам в кромешной тьме ворваться в укрепленные районы и застать противника врасплох. А наступательный порыв наших войск был неудержимым. Так, отряд 26-го стрелкового корпуса, пройдя по глухой тайге 40 километров, уже 10 августа овладел городом Мулин (Бамяньтун). Японцы стали отходить, но наши передовые отряды, вклиниваясь между японскими частями, разобщали их действия, рвали связь и дезорганизовали оборону. Тем временем погранвойска генерал-майора П. И. Зырянова ликвидировали полицейские кордоны и мелкие японские гарнизоны.
Главные силы фронта в трудных условиях горно-лесистой местности овладели центрами укрепрайонов Хутоу, Пограничненского и Дуннин, пройдя за два дня боев на отдельных направлениях до 75 километров. На Муданьцзян успешно наступали, ломая упорное сопротивление противника, 1-я Краснознаменная и 5-я армии. После разгрома здесь крупной группировки вражеских войск 1-я Краснознаменная армия стремительно двинулась на Харбин, а 5-я армия - на Гирин. 25-я армия громила японские дивизии в направлении на Ванцин и вдоль восточного побережья Кореи.
В несколько других условиях начались действия 35-й армии. Здесь переходу войск в наступление предшествовал сильный артиллерийский налет на опорные пункты противника. Затем главные силы армии, форсировав Уссури и Сунгачу и преодолев обширный болотистый район, сломили сопротивление врага и к исходу дня дошли до тыла мощного узла сопротивления противника - Хутоу. В итоге первых шести дней наступления войска фронта прорвали все приграничные укрепленные районы. Преодолевая труднопроходимую горно-таежную местность, они продвинулись в глубь Маньчжурии на 120 - 150 километров.
Надежды японского командования на то, что главные силы наших войск застрянут в пограничной полосе и будут здесь обескровлены, не оправдались. Вражеские войска не только не сумели задержать советское наступление, но были рассечены мощными фронтальными и фланговыми ударами, потеряли в первые же сутки боев управление и связь и перешли к безнадежной тактике сопротивления арьергардов, отрядов "смертников" и отдельных диверсантов.
Стремительность наступления позволила нашим войскам перерезать все коммуникации противника, прежде чем командование Квантунской армии смогло ими воспользоваться для отхода и организации обороны на заранее подготовленных рубежах в глубине. Столь быстрых действий советских войск японское командование не ожидало. Однако неправильно было бы думать, что японцы заботились только об отходе и не оказывали серьезного сопротивления. Напротив, я ежедневно получал доклады о том, что они яростно сражались и не сдавали без боя ни одного укрепленного пункта, ни одной высоты. Были, например, такие случаи. В Дуннинском укрепленном районе, где наступала 25-я армия, японские офицеры, видя бесполезность дальнейшего сопротивления, приказывали своим солдатам сдаваться. Однако последние не выполняли этих приказаний и расстреливали офицеров. А в ряде гарнизонов японское командование посылало священнослужителей и местных учителей, которых обязало разъяснить солдатам бесцельность дальнейших боевых действий. Но солдаты, годами воспитывавшиеся в самурайском духе, не повиновались и священнослужителям, продолжая сражаться.
Главная группировка японских войск сражалась у Муданьцзяна. Здесь враг потерял около 40 тысяч солдат. Получив известие о том, что краснознаменцы прорвали оборону противника в районе Муданьцзяна, я поехал посмотреть, и вот что увидел. Сначала, километров на пять, тянулось предполье, подготовленное для сдерживания наших авангардов. Сравнительно небольшой интервал, и мы уперлись в главную оборонительную полосу с долговременными железобетонными точками. Я стал определять глубину этой полосы и в том месте, где находился, насчитал четыре километра. Проехали дальше ровно пятнадцать километров, и перед нами открылась новая полоса обороны, трехкилометровой глубины. Отъехали еще на пятнадцать километров и обнаружили еще оборонительную полосу такой же глубины. Узлы сопротивления выглядели чрезвычайно внушительно. При осмотре одного из них мы насчитали 17 артиллерийских догов, 5 артиллерийско-пулеметных точек, свыше 50 пулеметных гнезд и массу различных сооружений полевого типа.
Перебирая сейчас свои записи, я живо припоминаю, как картина этого узла сопротивления в свою очередь пробудила тогда в моей памяти зрелище пятилетней давности: перед глазами встала линия Маннергейма. Только вместо опушенных финским снегом грязно-серых железобетонных сооружений с вывороченной разрывами стальной арматурой на зеленом фоне густо разросшихся кустарников чернели трапецеидальные покатые крышки столь же прочных японских укреплений.
Некоторые укрепрайоны сопротивлялись долго. Мы были уже у Харбина и Мукдена, а в тылу у нас японские солдаты отдельных узлов сопротивления, окруженные со всех сторон, все еще вели безнадежное для них сражение. Позднее, просачиваясь через линию боевых действий мелкими группами, они переходили к диверсионным действиям. Замечу, что наибольшую активность диверсанты проявляли там, где неподалеку еще сражались крупные соединения японских войск. Если же данный район был очищен от войск противника, диверсанты чувствовали себя как бы одинокими, их активность резко падала. Рассуждая абстрактно, можно сказать, что, независимо от национальной принадлежности людей, действия в коллективе сказываются на них благотворно. Когда чувствуешь локоть другого, это, конечно, подбадривает, так что ничего удивительного в поведении японских солдат здесь нет. И зря самурайская пропаганда трубила об "особенной натуре" солдат из Страны Восходящего Солнца. Мы убедились, что дело заключалось отнюдь не в национальной специфике, а в том, насколько японский солдат был оболванен. Допросы пленных показали, что более развитый, грамотный японец критичнее оценивал политику правящих кругов своей страны, был менее фанатичен, нежели малограмотный, отсталый и забитый. Думается, что здесь мы наблюдаем некоторую закономерность, свойственную личному составу армий всех капиталистических стран.
В этой связи скажу, что во многих местах японцы при отходе широко использовали первоначально команды смертников - солдат, заранее обреченных на гибель. Вот как они действовали, например, против наших танков. В боях под станцией Мадаоши мы насчитали до двухсот смертников, которые, обвязавшись сумками с толом и с ручными гранатами, ползали по полю в зарослях густого гаоляна и бросались под наши танки. Эти "живые мины" были, конечно, достаточно опасны. Впрочем, наши войска заранее подготовились к такой тактике противника и быстро парализовали действия этих групп. В других случаях смертники пропускали вперед наши части, а затем стреляли им в спину. Не думаю, что японское командование рассчитывало на нанесение нам таким путем реального урона. Скорее, оно надеялось на подрыв моральной стойкости и наступательного духа советских войск. Что касается японского офицерства, то оно оказалось гораздо более трезвым, чем мы думали. Например, мы почти не встречали случаев самоубийства посредством харакири.
Авиация фронта (9-я воздушная армия во главе с генералполковником авиации И. М. Соколовым) вела боевую работу в благоприятных условиях, при почти полном отсутствии противодействия со стороны авиации противника. Это дало возможность все наши военно-воздушные силы использовать для обеспечения действий сухопутных войск: и бомбардировщики, и штурмовики, и истребители непосредственно прокладывали путь пехоте и танкам, нанося удары по наземным целям. Широкое применение нашла и военно-транспортная авиация, доставлявшая войскам на далекое расстояние горючее и боеприпасы. Успешно применялись парашютные десанты. Использовали их и другие фронты.
В течение первой же недели войны 1-й Дальневосточный, сломив ожесточенное сопротивление противника, полностью преодолел многочисленные укрепленные районы, разгромил основные силы сосредоточенных там японских войск и приближался к линии Харбин - Чанчунь. Отлично наступали и два других фронта, особенно Забайкальский. Японское командование всюду потеряло управление войсками. Обстановка для Квантунской армии складывалась крайне неблагоприятная. Правящие круги Японии оказались перед фактом полного военного поражения.
Перед лицом неизбежной катастрофы японское правительство вынуждено было 14 августа 1945 года принять решение о капитуляции, что было доведено до сведения правительств союзных держав. Действительно, к этому времени японские войска почти прекратили военные действия против американо-британских войск. Но там, где наступали советские армии, они продолжали оказывать ожесточенное сопротивление с целью втянуть СССР в затяжные переговоры об условиях капитуляции и выиграть время для укрепления позиций Квантунской армии. Они, например, предложили прекратить военные действия и остановиться на тех рубежах, которые занимали советские и японские войска к 16 августа. В то время прорванный нами так называемый 1-й маньчжурский фронт воссоздавался японцами по линии Чанчунь - Гирин и далее на восток; войскам Р. Я. Малиновского противостоял 3-й фронт; Корею прикрывал 17-й фронт. Остановка на этих рубежах означала, что крупные города Северо-Восточного Китая и почти вся Корея должны остаться в руках агрессора. Кстати, в таком решении вопроса было заинтересовано и американское командование, которое не хотело, чтобы советские войска продвигались в глубь Китая и Кореи.
16 августа Генеральный штаб Вооруженных Сил Советского Союза опубликовал разъяснение, в котором указывалось, что действительной капитуляции вооруженных сил Японии пока еще нет, что с нами пытаются разыграть фарс; поэтому советские войска на Дальнем Востоке будут продолжать наступательные операции. Действительно, о том, что японское командование намеревалось продолжать сопротивление, говорили такие факты, как контратаки соединений Квантунской армии против наших войск. Советские войска встретились с новой трудностью: прошедшие в августе ливневые дожди сильно размыли грунт и вызвали наводнение. Многие дороги сделались непроходимыми; реки вышли из берегов; войска ощущали острый недостаток в горючем. Вот здесь-то и сыграла свою роль транспортная авиация. Несмотря ни на какие препятствия, фронты продолжали энергично развивать наступление в глубь Маньчжурии. Забайкальский фронт устремился на Мукден и Чанчунь. 2-й Дальневосточный фронт подходил к Бэйаню. 1-й Дальневосточный, овладев Муданьызяном и завершив разгром 1-го фронта Квантунской армии, устремился на Харбин и Гирин. Тихоокеанский флот проводил десантные операции на побережье Кореи и Южного Сахалина. Активно действовали здесь части нашей 25-й армии, в содружестве с моряками и десантниками занявшей такие порты, как Вонсан, Сейсин, Юки и Расин.
Скажу несколько подробнее о действиях Тихоокеанского флота. До начала войны флот не получил конкретных указаний относительно десантных операций вообще, на побережье Кореи - в частности. Его операции планировались в основном на море. Только после того как обнаружилось, что крупных столкновений с японским флотом, видимо, не произойдет, а Красная Армия чрезвычайно успешно продвигается вперед, флоту были даны задания захватить порты в Северной Корее и высадить войска на Южном Сахалине и Курильских островах.
Когда 25-я армия прорвала японскую оборону западнее Посьета и овладела укрепленным районом между Тумынем и Хуньчунем, она повернула на юг и двинулась в Корею вдоль побережья Японского моря. Как раз в это время советские морские десанты овладели портами Юки, Расин и Сейсин. Как мне доложил командарм Чистяков, к 19 августа железная дорога Сейсин - Хамхынг оказалась неохраняемой. Опережая японские поезда, вдоль дороги, стремительно набирая темпы, мчались подвижные части 25-й армии. Параллельно паши корабли, шедшие в пределах отведенной им 100 - 150-мильной полосы от берега, везли штурмовые отряды в Вонсан (Гензан). 21 августа, с захватом ими Гензана и высадкой парашютистов в Канко, Квантунская армия оказалась отрезанной от метрополии, так как через три дня подвижные части 1-го Дальневосточного фронта ворвались и в Хейдзио (Пхеньян). Тем самым обе железные дороги, ведшие в Центральную Корею, были перерезаны. Комбинированные действия сухопутных частей и флота увенчались полным успехом.
17 августа главнокомандующий Квантунской армией генерал О. Ямада обратился к советскому командованию с предложением остановить сражение и сообщил, что им отдан приказ войскам о немедленном прекращении боевых действий. Я немедленно известил об этом Центр, добавив, что на деле японские войска продолжали оказывать сопротивление. То же происходило и на других фронтах. Поэтому главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке А. М. Василевский потребовал от японцев сложить оружие к 12.00 20 августа и сдаться в плен. При этом указывалось, что, как только японские войска начнут сдавать оружие, советские войска прекратят боевые действия.
Я подписал директиву о дислокации в масштабе фронта лагерей для пленных. Чтобы ускорить освобождение Северо-Восточного Китая и Кореи, нашим фронтом были высажены воздушные десанты в Гирине и Харбине, а Забайкальским - в Мукдене, Чанчуне и ряде менее крупных городов. Кроме того, были созданы сильные подвижные отряды, которые должны были продвигаться быстрыми темпами, овладеть важными промышленными центрами и не допустить вывоза или уничтожения японцами материальных ценностей. Замечу, что серьезное содействие оказали нам русские жители этих городов. Например, в Харбине они наводили наших десантников на вражеские штабы и казармы, захватывали узлы связи, пленных и т. п. В основном это были рабочие и служащие бывшей Китайско-Восточной железной дороги. Благодаря этому нежданно-негаданно для себя оказались внезапно в советском плену некоторые высшие чины Квантунской армии. Миссия по организации порядка в Харбине и Гирине была возложена нами на особоуполномоченных генерал-майора Г. А. Шелахова и гвардии полковника Лебедева, сопровождавших наши десанты.
Каковы были настроения местного населения, я убедился лично вскоре после освобождения Харбина. Донесение о высадке в нем нашего десанта во главе с подполковником Забелиным застало меня в Полевом управлении фронта, находившемся в 8 километрах юго-западнее селения Духовская, в лесу. В этом донесении сообщалось, что харбинская молодежь активно помогала советским войскам. Вооружившись, она взяла под охрану к нашему прибытию средства связи и другие государственные учреждения. Конечно, 120 наших десантников в огромном городе не могли много сделать. Когда позднее, сев в самолет, я часа через два приземлился на Харбинском аэродроме, то узнал, что командный пункт уже оборудован в городской гостинице. Пока мы ехали к ней, встречавшиеся на улицах патрули вооруженных гимназистов-старшеклассников отдавали нам честь. Такой же патруль стоял и возле гостиницы. Оставив машину возле одной из гимназических групп, я стал расспрашивать о том, как она вооружилась. Оказалось, что русская молодежь разоружила воинские части Маньчжоу-Го и поставила перед собой задачу сохранить в неприкосновенности все городские жизненные коммуникации и сооружения, пока их не займет наша армия. Благодарность они восприняли с энтузиазмом и пообещали и впредь помогать всем, чем только сумеют.
Едва успел я приехать на свой новый командный пункт в гостиницу, как явились духовные лица православной церкви. Они пожаловались на то, что японцы и маньчжуры запрещали им нести службу. Я посоветовал связаться с патриаршеством в Москве, сказав, что в церковных делах не компетентен, но что со своей стороны отдам распоряжение церковной службе не препятствовать.
В начале нашего появления почти все русские эмигранты, жившие здесь еще со времен гражданской войны, с опаской поглядывали на нас. Однако убедившись в хорошем отношении к ним Красной Армии, большинство вздохнуло с явным облегчением. Затем началось паломничество в наши штабы по самым разнообразным вопросам. А когда на сценах местных городских театров стала выступать красноармейская самодеятельность, от желающих попасть на представление буквально отбою не было. Мы наблюдали, как многие зрители рыдали, слушая старинные русские песни, и бурно аплодировали лихому солдатскому переплясу.