Страница:
С запада и с юга Советской России угрожала новая опасность. Хорошо шли дела у нас на востоке, на севере и на Кавказе. Но в Крыму собирал остатки деникинцев провозглашенный "главнокомандующим вооруженными силами юга России" барон Врангель. А на западе буржуазно-помещичья Польша упорно не хотела идти на мир. Воззвание ВЦИК к Польше осталось без ответа. Вскоре белопольские войска перешли в наступление, а 25 апреля захватили Киев.
12 мая в РСФСР вновь ввели военное положение. Командующим Западным фронтом назначили М. Н. Тухачевского. 15-я и 16-я армии должны были нанести по белополякам основной удар. Тем временем Юго-Западный фронт обязан был очистить от врага Центральную Украину. Командующий фронтом А. И. Егоров спешно стягивал силы в район Приднепровья. Газеты оповестили о партийных и рабочих мобилизациях. Уже отдавшие ранее фронтам лучших людей, пролетарские центры страны слали на запад и юго-запад новые рабочие полки. Сворачивались занятия на командирских курсах, и молодых красных офицеров досрочно направляли в действующую армию. Опустела и наша академия. В мае большая группа слушателей была откомандирована в Харьков, где находился штаб А. И. Егорова.
До Харькова мы добирались кто как мог. Одна из групп "академиков" (как нас называли в шутку) попала в вагон, который прицепили к поезду члена Реввоенсовета фронта И. В. Сталина. Другим членом РВС Юго-Западного фронта назначили латыша Рейнгольда Иосифовича Берзина. Талантливый литератор, участник первой русской революции, прапорщик-фронтовик в дни мировой войны, один из руководителей боевых операций против белопольского корпуса Довбор-Мусницкого после Октября, главнокомандующий так называемым Западным революционным фронтом, а потом Северо-Урало-Сибирским фронтом и 3-й армией против Колчака, инспектор армии Советской Латвии, затем член Реввоенсовета ряда фронтов, Берзин был надежным и стойким человеком. Я познакомился с ним несколько позже. Не знал я раньше лично и И.В. Сталина, хотя слышал о нем, находясь на Южном фронте годом раньше.
Прибыв в Харьков, мы отправились в штаб фронта. Его начальник И. Н. Петин не пожалел для нас доброго часа. Он обстоятельно рассказал об обстановке, ввел в курс событий и упомянул, что служить мы будем в 1-й Конной армии. Эту армию уже в то время знали все. Каждый слышал, как небольшой кавалерийский отряд Буденного, постепенно становясь полком, бригадой, дивизией, корпусом, армией и набираясь опыта, громил вражеские войска Краснова, Богаевского, Мамонтова, Шатилова, Врангеля, Шкуро, Сидорина, Улагая, Покровского и других белоказачьих атаманов и деникинских генералов. Воевать под конармейским знаменем было немалой честью. Вместе с тем это означало, что нам предстояло очень скоро принять самое активное участие в операциях, ибо кого-кого, а уж Конармию держать в резерве не будут. И мы с нетерпением ждали минуты, когда вольемся в этот коллектив, овеянный боевой славой. Но начштаба повел нас сначала к командующему фронтом. Александр Ильич Егоров тепло напутствовал молодых генштабистов, после чего с нами пожелал встретиться И. В. Сталин.
В комнате Сталина беседа текла дольше. Мы сидели и отвечали на вопросы, а член Реввоенсовета фронта ходил, покручивая в руках трубку, неторопливо задавал нам вопросы, выслушивал ответы и снова спрашивал. Сотни раз с тех пор беседовал я со Сталиным и в похожей, и в иной обстановке, но, конечно, в тот момент о будущем я не мог и подозревать. Кто бы мог подумать, что наступит время, когда мне доведется в качестве начальника Генштаба, заместителя наркома обороны и командующего фронтами разговаривать с этим же человеком Генеральным секретарем ЦК нашей партии, Председателем Совета Народных Комиссаров и Верховным главнокомандующим! Однажды, уже после Великой Отечественной войны, Сталин спросил меня: "Товарищ Мерецков, а с какого времени мы, собственно говоря, знакомы?" Я напомнил ему о поезде Москва Харьков и о майской беседе 1920 года. Сталин долго смеялся, слушая, как я тогда удивился, что первый вопрос, который он задал группе генштабистов, касался того, знакомы ли мы с лошадьми. Действительно, разговор шел в тот раз сначала примерно такой:
- Умеете ли вы обращаться с лошадьми?
- Мы все прошли кавалерийскую подготовку, товарищ член Реввоенсовета.
- Следовательно, знаете, с какой ноги влезают в седло?
- А это кому как удобнее! Чудаки встречаются всюду.
- А умеете перед седловкой выбивать кулаком воздух из брюха лошади, чтобы она не надувала живот, не обманывала всадника, затягивающего подпругу?
- Вроде бы умеем.
- Учтите, товарищи, речь идет о серьезных вещах. Необходимо срочно укрепить штабы 1-й Конной армии, поэтому вас туда и посылают. Тому, кто не знает, как пахнет лошадь, в Конармии нечего делать!
Штаб фронта перемещался тогда в Кременчуг. Добравшись вместе со штабом до этого города, мы должны были дальше уже сами искать Конармию, находившуюся где-то на подходе к Умани. В штабе фронта нам сказали, что основной штаб Конармии разместился в Елисаветграде, а там будто бы нетрудно узнать, где остановился полевой штаб. Начальник основного штаба Н. К. Щелоков оказался в отлучке, но и без него выяснилось, что прямого железнодорожного пути из Елисаветграда в Умань нет. Лошадей нам обещали дать только в дивизиях. Значит, трактом через Новоукраинку, Тишковку. Новоархангельск и Бабанку не поедешь. А железная дорога описывала крюк: либо северный - через Смелу, Шполу и Тальное, либо южный - через Помошную и Гайворон. Как же добраться поскорей? Нас было несколько человек, вчерашних слушателей академии, направленных к С. М. Буденному в качестве штабных работников. Мы понимали, что нас ждут, да и сами не хотели опаздывать: через два дня должно было начаться наступление.
Вот и Умань. Пройдя через бесконечные сторожевые посты (сразу бросалось в глаза, что охрана штабов стоит на высоте), мы явились к армейскому начальству. Один красный казак поинтересовался, чего мы тут шляемся.
Ответили, что мы из Академии Генштаба. "Пленные?" - ухмыльнулся тот. "Смотри, - говорим, - как бы мы тебя самого сейчас в плен не взяли!" Парень сделал большие глаза и пошел докладывать.
Мы думали, что увидим начальника полевого штаба С. А. Зотова, но к нам вышли первый член Реввоенсовета армии, он же командарм, Семен Михайлович Буденный и второй член РВС Климент Ефремович Ворошилов (с третьим членом РВС Сергеем Константиновичем Мининым мы познакомились позже). Оглядев нас с ног до головы, Ворошилов заметил:
- Вероятно, нам неправильно о вас доложили.
- Нет, - возражаем, - мы действительно генштабисты, вот наши предписания.
Завязался разговор. Так я впервые познакомился с двумя славными героями гражданской войны. Потом нас накормили и поторопили с отъездом в свои дивизии. Меня определили в 4-ю кавалерийскую дивизию Д. Д. Коротчаева помощником начальника штаба дивизии И. Д. Косогова по разведке. Другой помощник ведал оперативной работой.
Ко мне назначили писарем одного бывшего студента; сказали, что он грамотный товарищ, но неорганизованный. Он действительно оказался неплохим работником, строчил бумаги бойко, я с удовольствием избавил себя от излишней писанины, целиком отдавшись постановке разведки. В мои обязанности входило представлять начальнику штаба дивизии проект дивизионного донесения в штаб армии, для чего вначале нужно было собирать разведданные. В целом разведка в Конармии была хорошей, но о новом противнике знала мало. Штаб фронта в туманных выражениях сообщил, что против нас стоят пехотные части 2-й польской армии, кавалерийская дивизия Карницкого и отряды бывшего царского офицера, в тот момент атамана Куровского. Начальник разведотдела армии И. С. Строило сам не имел достаточных сведений о враге.
Прежде всего, я не понимал, почему мы воюем с белополяками, а натыкаемся всюду на банды Куровского. Позднее выяснилось, что белополяки выставили бандитов по всей линии фронта как заслон. О силах своих хозяев бандиты ничего толком не знали, да и воевали кое-как. Набранные в основном из всякого сброда, они относились к числу тех, кто годом раньше именовал себя "зелеными", а теперь окончательно скатились в лагерь контрреволюции.
В конце мая 4-я дивизия прорвала бандитский заслон и вступила в соприкосновение с солдатами Юзефа Пилсудского. И тут сразу продвижение замедлилось.
- Слушай, разведка, - говорил начштаба, - где твои глаза? Мы - конница. Наша работа - прорваться на фланге, ударить по тылам, атаковать огнем и клинком, применяя маневр на широком просторе, а не тянуть дивизию на проволочные заграждения. Ищи обход!
Я и сам видел, что Конармия зачастую воюет не по-кавалерийски, а постоянно спешивается, чтобы пробиться через проволоку и окопы. Так фронта не прорвешь! Но где найти этот проклятый обход?! Немногочисленные пленные в один голос твердили, что всюду одно и то же. Разведотряды, куда я их ни направлял, натыкались на плотный артиллерийско-пулеметно-ружейный огонь и глубоко эшелонированную оборону. Может быть, комбриги что-либо знали? Стал я выспрашивать командиров бригад. Комбриг-3 А. А. Чеботарев охотно отвечал на вопросы, но сам недоумевал, где найти обход. Он говорил, что прошедшей зимой под Батайском бригады напоролись на прочную оборону деникинцев в болотах и тоже успеха не добились. Нужно менять в таких случаях тактику боя, искать что-то новое. А комбриг-1 Ф. М. Литунов в ответ на мои вопросы ворчал:
- Кто у нас разведка, ты или я? Это твое дело показать мне, как расположился противник, а мое дело воевать.
Комбрига-2 И. В. Тюленева мне редко удавалось поймать. Кончился бой, лезу в самую гущу, а комбриг уже уехал смотреть трофеи. Я за ним в трофейную команду, а он уже у начдива. Я к начдиву, а Тюленев успел доложить обо всем, что узнал, и опять ускакал в полки.Только позднее я сообразил, что в некоторых случаях следует получать сведения и у самого начдива.
Постепенно выяснилось, что наши соседи испытывают те же затруднения. И 6-я дивизия С. К. Тимошенко, и 11-я дивизия Ф. М. Морозова, и 14-я дивизия А. Я. Пархоменко никак не могут преодолеть оборону противника и нащупать место для прорыва. Стало ясно, что здесь совершенно иные условия борьбы, нежели в степях Восточной Украины, Дона и Кавказа. Для меня это был полезный урок. Как Южный фронт в 1919 году был не похож на Восточный в 1918 году, так теперь Юго-Западный был не похож на Южный. Как же действовать кавалерии в условиях глубоко эшелонированной обороны противника? Искать, где она слабее. Затем отказаться от линейных фронтальных атак, собрать все силы в кулак, прорвать оборону в этом слабом месте и уйти в рейд, а там громить вражеские тылы.
Следует отдать должное польскому солдату. Солдаты воевали хорошо. Этому искусно способствовала буржуазная националистская пропаганда. Войскам противника назойливо внушали, что в их руках "судьба родины". В 1772 году Пруссия, Австрия и Россия осуществили первый раздел Польши, в 1793 году второй раздел, в 1795 году - третий. Воссозданное Наполеоном герцогство Варшавское частично снова отошло в 1815 году к России. В 19-18 году независимая Польша возродилась, а вот теперь русские опять хотят-де ее покорить. Это действовало. Уланы и жолнежи, даже окруженные, дрались до последнего и сначала в плен сдавались редко.
Только длительная интернационалистская пропаганда, разъяснение польским солдатам смысла происходивших событий, разоблачение грязной политики пилсудчиков и установление прямого контакта с польским пролетариатом могли дать здесь должный эффект. Но на это требовалось время. А пока что интервентов, на которых сделали ставку международный империализм и реакционная белогвардейщина, необходимо было привести в чувство мощным ударом. И Конармия стала его готовить.
Удар наносила под Озерной наша 4-я дивизия. За ней следовала 6-я. Фланги обеспечивали 14-я и 11-я. Нам противостояли соединения бывшей, только что расформированной 2-й польской армии, попавшие в стык между оборонявшими Киев 3-й и Винницу 6-й польскими армиями.
Перед буденновцами поставили задачу пробиться к Бердичеву и разгромить вражеские тылы. 5 июня после затяжного и яростного боя противник дрогнул. 4-я дивизия ворвалась в Ягнятин, форсировав реку Ростовицу. Справа и слева прорвались наши 14-я и 11-я дивизии, а в Озерную вошла 6-я дивизия. Теперь вся Конармия вклинилась в расположение вражеских войск, которые пытались сжать нас с боков. По флангам Конармии ударили кавдивизия Карницкого с севера, кавбригада Савицкого и пехота - с юга. Но Буденный не стал отбиваться на флангах, а повел армию вперед, в глубокий рейд на северо-запад. Сзади нас сомкнулось польское кольцо. Так начался знаменитый Бердичевский прорыв. Еще через три дня 4-я кавдивизия ушла на Житомир, с ходу овладела им, освободив несколько тысяч пленных красноармейцев, потом повернула на восток и установила связь неподалеку от местечка Брусилов с Фастовской группой войск во главе с И. Э. Якиром. Это означало, что между Киевом и Винницей практически был создан "красный коридор".
Теперь можно было ударить с тыла по 3-й польской армии и освободить Киев. Однако вместо нас на Киев стала надвигаться с юга наша Фастовская группа, а Конармия снова повернула на запад. Я расценил это как необходимость продолжать рейд по вражеским тылам. 4-я дивизия вторично выбила польский гарнизон из Житомира и овладела городом. Начштаба ставил передо мной все новые задачи, требуя разведки в направлении то Киева, то Радомысля, то Коростеня, то Новоград-Волынского, то Шепетовки, то Бердичева, иными словами - во все стороны. Но дивизия пока не двигалась с места. Оказалось, что связь со штабом фронта была временно утрачена, перспективных же задач и примерного плана действий после прорыва мы не имели.
В те дни в Житомире со мной случилось одно происшествие. Занятый делом, я не мог подумать о квартире и сказал об этом коменданту штаба дивизии. Тот нашел мне комнату и дал адрес, сказав, что в этом доме живет будто бы бывший генерал-губернатор. Прихожу я туда с ординарцем. Встречает нас молодая хозяйка со своим отцом и говорит, что комната занята для господина красного офицера, начальника разведки. "То есть для меня", - пояснил я ей, расположился и ушел в штаб, а там заметил коменданту, что кто-то проболтался жителям и они знают о квартирантах лишнее: плохо храните военную тайну, дескать.
Освободившись на час, отправился я отдохнуть. Гляжу, сидит наша хозяйка и плачет. В чем дело? "Красные арестовали отца за шпионаж", - отвечает. Звоню в особый отдел: надежна ли моя квартира? Особисты отвечают, что надежна, хозяина не они арестовали, но знают, кто это сделал, и сейчас распорядятся об освобождении. Успокоил я бедную женщину и вернулся по срочному вызову в штаб. Через час с разрешения Косогова опять пошел отдохнуть. Хозяин находился уже дома, но сидел угрюмый. Оказалось, что арестовали его дочь. Снова звоню в особый отдел. Особисты отвечают, что не они арестовали, однако знают, кто это сделал, и сейчас распорядятся об освобождении. Еще через полчаса сияющая женщина переступила порог своего дома.
Оказалось, что это комендант штаба так глупо и мелко мстил людям за собственную болтовню. Его сурово наказали. Ведь из таких "мелочей" слагалось отношение мирного населения к Красной Армии. Это тоже была по-своему политическая агитация, в которой ничем нельзя было пренебрегать, чтобы не дать пищу вражеской пропаганде.
Даже не двигаясь с места, Конармия морально давила на войска Пилсудского. Пленные показывали, что польские тылы охватила паника, что идет лихорадочная переброска подкреплений в район прорыва, а 3-я польская армия отступает из Киева, боясь окружения. Так чего же мы ждем? Скорее нужно отрезать ей пути отхода! И тут наконец прибыл долгожданный приказ из штаба фронта. 1-я Конная изготовилась к новым активным действиям. 6-ю и 11-ю дивизии Буденный повел на юго-запад, чтобы прикрыть зону прорыва от флангового удара со стороны следующих по пятам нашей армии польских уланов и пехоты. 4-я и 14-я дивизии под командованием Ворошилова двинулись на Радомысль, чтобы затем резко повернуть на северозапад и ударить по группировке в районе Коростеня. Таким образом, армия временно разделилась. А ночью, неподалеку от Коростеня, нас атаковал скрытно подобравшийся противник. Я был дежурным по штабу, объявил боевую тревогу и разбудил Ворошилова, а он тотчас бросил бригады в контратаку.
В течение суток обе стороны с переменным успехом вели напряженный бой. Все же мы отбросили врага, но он ценой потери части своей 7-й пехотной дивизии спас другие дивизии, отступавшие из Киева на Коростень. В этом сражении я был ранен. Уже уезжая в госпиталь и лежа пластом на тачанке, узнал, что место начдива-4 занял комбриг Литунов.
Примерно с неделю я лежал в киевском лазарете. Затем еще с неделю, ковыляя, ходил по городу, пользуясь случаем, чтобы осмотреть его. А как только рана затянулась, вернулся в Житомир. Теперь это уже был тыл. Стремительный конармейский прорыв привел к краху всей польской обороны. Успешно действовал и Западный фронт. По всей линии боев белополяки отступали. В Житомире мне сказали: "Если хотите догнать свою дивизию, седлайте коня и скачите в Ровно. Пока там еще паны. Но когда доскачете, будете как раз!" Я так и сделал.
Ехать пришлось двое суток. Вся дорога от Новоград-Волынского через Корец была усеяна польскими повозками, брошенными орудийными лафетами и другими следами недавних горячих боев. Навстречу вели группы вражеских пленных. Наступило 4 июля. Впереди слышалась канонада. Заходящее солнце поливало золотом ивовые заросли вдоль русла Горыни, где мы остановились поздно вечером напоить лошадей. А еще через несколько часов, спотыкаясь о спящих прямо на земле бойцов, мы с ординарцем шагали по улицам ночного Ровно, из которого только что был выбит противник.
На этот раз меня направили к С. К. Тимошенко, в 6-ю дивизию, на ту же должность помнаштадива. Начальником штаба здесь был К. К. Жолнеркевич. Он возложил на меня обязанности помощника не только по разведке, но и по оперативной работе. Это оказалось чрезвычайно полезным с точки зрения приобретения необходимых познаний. Вообще ни 1918, ни 1919 год, вместе взятые, не дали мне столько боевого опыта, сколько получил я в 1920 году, когда служил в Конармии.
Долгие годы находился я под впечатлением того, чему научил меня командарм С. М. Буденный. Что касается разведки, то в течение июля она носила особый характер. Наступили дни, о которых потом пели в известной песне:
"Даешь Варшаву, дай Берлин..." Казалось, что русская социалистическая революция уже шагнула за государственные границы, что вот-вот она сомкнется с неизбежным пролетарским восстанием в Польше, Северной Германии, Австрии, Румынии, что возродятся советские Венгрия и Бавария. Подъем рабочего движения в странах Европы позволял надеяться, что всемирное торжество трудящихся уже близко. В конце июля возник Польский временный революционный комитет. В начале августа образовался Ревком Советской Галиции.
В этих условиях перед Западным и Юго-Западным фронтами была поставлена задача сходящимися ударами с северо-востока и юго-востока пробиться к Варшаве. Войска М. Н. Тухачевского, освободив Минск, быстро шли на Вильно и через Пинск на Брест. Войска А. И. Егорова подтягивались к ним, постепенно поворачивая на северо-запад своим левым флангом и как бы обтекая Галицию. 12-я армия Г. К. Восканова оперировала в районе Сарн, готовясь идти на Ковель. Конармия нацеливалась на Луцк с перспективой Владимир-Волынский - Замостье - Люблин. Группа И. Э. Якира получила полосу Кременец - Броды - Рава-Русская. 14-я армия М. В. Молкочанова, действуя в Галиции, прикрывала Юго-Западный фронт со стороны Румынии. Теперь ближайшей задачей дивизионной разведки становилось прощупывание подходов к Луцку, и я работал над изучением рубежа Цумань - Олыка - Маинов.
И вдруг все переменилось. Из штаба фронта прислали указание о перемене оперативного направления: мы становились лицом не к Владимиру-Волынскому, а ко Львову, Якир - к Стрыю, 14-я армия - к Станиславу, то есть весь фронт менял северо-западный курс на юго-западный. Так было положено начало тому плану, который в период наивысшего напряжения боев привел к действиям Западного и Юго-Западного фронтов по расходящимся линиям и в конечном итоге явился одной из причин неудачи нашего наступления в Польше.
Конармия вела бои в четырехугольнике Здолбунов - Кременец - Броды - Дубно. Сражения носили чрезвычайно ожесточенный характер. Кавалеристы превращались в пехоту: подскакав к позициям врага, очень редко атаковали их в конном строю, а чаще спешивались и под ураганным огнем, нередко ползая по-пластунски, действовали как егеря. Прорвем одну полосу обороны, но тут же встречаемся со второй, третьей.
Шла полупозиционная война, вроде той, какую мы вели в конце мая возле Белой Церкви. Люди вымотались, беря свое лишь урывками. Порой бойцы засыпали, лежа в поле под вражеским огнем. Многие, будучи раненными, оставались в строю. Все почернели и осунулись. Не хватало патронов, продовольствия, фуража. Ремонтные комиссии не справлялись с поставкой лошадей. Отсутствовало пополнение людьми. Но никакой передышки или хотя бы кратковременного отдыха не предвиделось. Напротив, ожесточенность боев непрерывно нарастала. В начале августа 6-я дивизия пыталась дезорганизовать войска противника между Козином и верховьями Стыри, однако безуспешно. РВС армии временно отстранил от должности и перевел в резерв начдива Тимошенко и начштаба Жолнеркевича. Их место заняли бывший комбриг-2 И, Р. Апанасенко и недавно приехавший на фронт слушатель Академии Генштаба Я. В. Шеко.
Неделя с 4 по 11 августа прошла в сражении за переправы через Стырь и за подступы к Радехову. Новое руководство дивизии действовало очень энергично, что оказалось кстати, так как вконец измотанные 4-ю и 11-ю дивизии С. М. Буденный своей властью вывел на отдых, а в первом эшелоне Конармии остались наша и 14-я дивизии да Особая кавбригада. Подчиненные Буденному соседи тоже напрягали все силы: на севере пехота взяла Луцк; на юге Золочевская группа И. Э. Якира с кавбригадой Г. И. Котовского и червоноказачьей дивизией В. М. Примакова упорно наступали на Ясенов. Апанасенко получил задачу овладеть Буском.
Это означало, что нашим бригадам доведется в ближайшие дни воевать в непролазных болотах по течению Буга. За нашей дивизией будет продвигаться 4-я. Поэтому мы должны были позаботиться о переправах не только для себя, но и для товарищей. Несколько дней я по особому заданию отыскивал броды на речках, конские тропы в заболоченных перелесках и готовил с выделенной командой подручные средства для переправы, а потом временно исполнял обязанности начальника штаба дивизии.
В середине августа Конармия собиралась перейти в общее наступление, когда была остановлена встречным и фланговым ударами поляков. Развернулись напряженные бои. Вскоре Конармию известили о переподчинении ее Западному фронту. Тем самым наступление на Львов отменялось. И как раз в это время я был отозван из-под Львова на третий курс Академии Генерального штаба (наряду со многими другими ее слушателями, тоже находившимися на фронтах).
Считаю не лишним повторить, что месяцы, проведенные в рядах Конной армии, сыграли очень большую роль в моем формировании как красного командира. Во всяком случае, вплоть до середины 20-х годов мои взгляды на военное искусство и практическое их воплощение в жизнь определялись опытом, вынесенным именно из боевых операций 4-й и 6-й дивизий 1-й Конной армии. Немало способствовала этому в дальнейшем и моя служба в Московском военном округе, которым вплоть до осени 1925 года командовал К. Е. Ворошилов. Если период с лета 1917 года до лета 1920 года был как бы первым этапом моего созревания как военачальника, то последующие пять лет явились вторым этапом, связанным с усиленным изучением опыта гражданской войны и участием в проведении охватившей тогда Красную Армию реформы.
Слово об академии
Красной Армии нужен свой вуз. - Климович, Снесарев и Тухачевский. - Как мы учились. - Теория или практика? - Новая линия. - Опять в Судогде. - Выпуск.
В годы гражданской войны мне трижды довелось проходить через аудитории Академии Генерального штаба. Это высшее военно-учебное заведение сейчас называется иначе - Военная академия имени М. В. Фрунзе (современная Академия Генерального штаба создана значительно позже, в 1936 году).
Стоит сказать несколько слов о том, как возникла первая академия Красной Армии. Еще в период борьбы за Брестский мир, когда зародилась и начала формироваться сама Красная Армия, стала ощущаться нехватка командных кадров вообще, штабных работников в частности. Центральный Комитет партии и Советское правительство решили использовать кадры и учебное оборудование Военной (бывшей Николаевской) академии старой армии. Ведь многие офицеры, честные военные специалисты и патриоты, увидев, что Советская власть служит народу и выражает его интересы, уже перешли в то время на ее сторону.
Однако развернуть заново работу в столице академия не смогла по известным причинам: после подписания Брестского мирного договора Советское правительство, опасаясь возможного вероломного удара со стороны империалистической Германии, решило перебазировать на восток ряд учреждений. На западе создавалась так называемая завеса, нечто вроде полевых пограничных полков Петроградского, Западного и Орловского военных округов вдоль демаркационной линии. Тем временем на севере, в центре и на востоке спешно формировались территориальные дивизии Московского, Беломорского, Приволжского, Заволжского и Приуральского (последние два потом слились) военных округов. Туда же, под их защиту, эвакуировались многие предприятия и учреждения, а в их числе и Военная академия.
12 мая в РСФСР вновь ввели военное положение. Командующим Западным фронтом назначили М. Н. Тухачевского. 15-я и 16-я армии должны были нанести по белополякам основной удар. Тем временем Юго-Западный фронт обязан был очистить от врага Центральную Украину. Командующий фронтом А. И. Егоров спешно стягивал силы в район Приднепровья. Газеты оповестили о партийных и рабочих мобилизациях. Уже отдавшие ранее фронтам лучших людей, пролетарские центры страны слали на запад и юго-запад новые рабочие полки. Сворачивались занятия на командирских курсах, и молодых красных офицеров досрочно направляли в действующую армию. Опустела и наша академия. В мае большая группа слушателей была откомандирована в Харьков, где находился штаб А. И. Егорова.
До Харькова мы добирались кто как мог. Одна из групп "академиков" (как нас называли в шутку) попала в вагон, который прицепили к поезду члена Реввоенсовета фронта И. В. Сталина. Другим членом РВС Юго-Западного фронта назначили латыша Рейнгольда Иосифовича Берзина. Талантливый литератор, участник первой русской революции, прапорщик-фронтовик в дни мировой войны, один из руководителей боевых операций против белопольского корпуса Довбор-Мусницкого после Октября, главнокомандующий так называемым Западным революционным фронтом, а потом Северо-Урало-Сибирским фронтом и 3-й армией против Колчака, инспектор армии Советской Латвии, затем член Реввоенсовета ряда фронтов, Берзин был надежным и стойким человеком. Я познакомился с ним несколько позже. Не знал я раньше лично и И.В. Сталина, хотя слышал о нем, находясь на Южном фронте годом раньше.
Прибыв в Харьков, мы отправились в штаб фронта. Его начальник И. Н. Петин не пожалел для нас доброго часа. Он обстоятельно рассказал об обстановке, ввел в курс событий и упомянул, что служить мы будем в 1-й Конной армии. Эту армию уже в то время знали все. Каждый слышал, как небольшой кавалерийский отряд Буденного, постепенно становясь полком, бригадой, дивизией, корпусом, армией и набираясь опыта, громил вражеские войска Краснова, Богаевского, Мамонтова, Шатилова, Врангеля, Шкуро, Сидорина, Улагая, Покровского и других белоказачьих атаманов и деникинских генералов. Воевать под конармейским знаменем было немалой честью. Вместе с тем это означало, что нам предстояло очень скоро принять самое активное участие в операциях, ибо кого-кого, а уж Конармию держать в резерве не будут. И мы с нетерпением ждали минуты, когда вольемся в этот коллектив, овеянный боевой славой. Но начштаба повел нас сначала к командующему фронтом. Александр Ильич Егоров тепло напутствовал молодых генштабистов, после чего с нами пожелал встретиться И. В. Сталин.
В комнате Сталина беседа текла дольше. Мы сидели и отвечали на вопросы, а член Реввоенсовета фронта ходил, покручивая в руках трубку, неторопливо задавал нам вопросы, выслушивал ответы и снова спрашивал. Сотни раз с тех пор беседовал я со Сталиным и в похожей, и в иной обстановке, но, конечно, в тот момент о будущем я не мог и подозревать. Кто бы мог подумать, что наступит время, когда мне доведется в качестве начальника Генштаба, заместителя наркома обороны и командующего фронтами разговаривать с этим же человеком Генеральным секретарем ЦК нашей партии, Председателем Совета Народных Комиссаров и Верховным главнокомандующим! Однажды, уже после Великой Отечественной войны, Сталин спросил меня: "Товарищ Мерецков, а с какого времени мы, собственно говоря, знакомы?" Я напомнил ему о поезде Москва Харьков и о майской беседе 1920 года. Сталин долго смеялся, слушая, как я тогда удивился, что первый вопрос, который он задал группе генштабистов, касался того, знакомы ли мы с лошадьми. Действительно, разговор шел в тот раз сначала примерно такой:
- Умеете ли вы обращаться с лошадьми?
- Мы все прошли кавалерийскую подготовку, товарищ член Реввоенсовета.
- Следовательно, знаете, с какой ноги влезают в седло?
- А это кому как удобнее! Чудаки встречаются всюду.
- А умеете перед седловкой выбивать кулаком воздух из брюха лошади, чтобы она не надувала живот, не обманывала всадника, затягивающего подпругу?
- Вроде бы умеем.
- Учтите, товарищи, речь идет о серьезных вещах. Необходимо срочно укрепить штабы 1-й Конной армии, поэтому вас туда и посылают. Тому, кто не знает, как пахнет лошадь, в Конармии нечего делать!
Штаб фронта перемещался тогда в Кременчуг. Добравшись вместе со штабом до этого города, мы должны были дальше уже сами искать Конармию, находившуюся где-то на подходе к Умани. В штабе фронта нам сказали, что основной штаб Конармии разместился в Елисаветграде, а там будто бы нетрудно узнать, где остановился полевой штаб. Начальник основного штаба Н. К. Щелоков оказался в отлучке, но и без него выяснилось, что прямого железнодорожного пути из Елисаветграда в Умань нет. Лошадей нам обещали дать только в дивизиях. Значит, трактом через Новоукраинку, Тишковку. Новоархангельск и Бабанку не поедешь. А железная дорога описывала крюк: либо северный - через Смелу, Шполу и Тальное, либо южный - через Помошную и Гайворон. Как же добраться поскорей? Нас было несколько человек, вчерашних слушателей академии, направленных к С. М. Буденному в качестве штабных работников. Мы понимали, что нас ждут, да и сами не хотели опаздывать: через два дня должно было начаться наступление.
Вот и Умань. Пройдя через бесконечные сторожевые посты (сразу бросалось в глаза, что охрана штабов стоит на высоте), мы явились к армейскому начальству. Один красный казак поинтересовался, чего мы тут шляемся.
Ответили, что мы из Академии Генштаба. "Пленные?" - ухмыльнулся тот. "Смотри, - говорим, - как бы мы тебя самого сейчас в плен не взяли!" Парень сделал большие глаза и пошел докладывать.
Мы думали, что увидим начальника полевого штаба С. А. Зотова, но к нам вышли первый член Реввоенсовета армии, он же командарм, Семен Михайлович Буденный и второй член РВС Климент Ефремович Ворошилов (с третьим членом РВС Сергеем Константиновичем Мининым мы познакомились позже). Оглядев нас с ног до головы, Ворошилов заметил:
- Вероятно, нам неправильно о вас доложили.
- Нет, - возражаем, - мы действительно генштабисты, вот наши предписания.
Завязался разговор. Так я впервые познакомился с двумя славными героями гражданской войны. Потом нас накормили и поторопили с отъездом в свои дивизии. Меня определили в 4-ю кавалерийскую дивизию Д. Д. Коротчаева помощником начальника штаба дивизии И. Д. Косогова по разведке. Другой помощник ведал оперативной работой.
Ко мне назначили писарем одного бывшего студента; сказали, что он грамотный товарищ, но неорганизованный. Он действительно оказался неплохим работником, строчил бумаги бойко, я с удовольствием избавил себя от излишней писанины, целиком отдавшись постановке разведки. В мои обязанности входило представлять начальнику штаба дивизии проект дивизионного донесения в штаб армии, для чего вначале нужно было собирать разведданные. В целом разведка в Конармии была хорошей, но о новом противнике знала мало. Штаб фронта в туманных выражениях сообщил, что против нас стоят пехотные части 2-й польской армии, кавалерийская дивизия Карницкого и отряды бывшего царского офицера, в тот момент атамана Куровского. Начальник разведотдела армии И. С. Строило сам не имел достаточных сведений о враге.
Прежде всего, я не понимал, почему мы воюем с белополяками, а натыкаемся всюду на банды Куровского. Позднее выяснилось, что белополяки выставили бандитов по всей линии фронта как заслон. О силах своих хозяев бандиты ничего толком не знали, да и воевали кое-как. Набранные в основном из всякого сброда, они относились к числу тех, кто годом раньше именовал себя "зелеными", а теперь окончательно скатились в лагерь контрреволюции.
В конце мая 4-я дивизия прорвала бандитский заслон и вступила в соприкосновение с солдатами Юзефа Пилсудского. И тут сразу продвижение замедлилось.
- Слушай, разведка, - говорил начштаба, - где твои глаза? Мы - конница. Наша работа - прорваться на фланге, ударить по тылам, атаковать огнем и клинком, применяя маневр на широком просторе, а не тянуть дивизию на проволочные заграждения. Ищи обход!
Я и сам видел, что Конармия зачастую воюет не по-кавалерийски, а постоянно спешивается, чтобы пробиться через проволоку и окопы. Так фронта не прорвешь! Но где найти этот проклятый обход?! Немногочисленные пленные в один голос твердили, что всюду одно и то же. Разведотряды, куда я их ни направлял, натыкались на плотный артиллерийско-пулеметно-ружейный огонь и глубоко эшелонированную оборону. Может быть, комбриги что-либо знали? Стал я выспрашивать командиров бригад. Комбриг-3 А. А. Чеботарев охотно отвечал на вопросы, но сам недоумевал, где найти обход. Он говорил, что прошедшей зимой под Батайском бригады напоролись на прочную оборону деникинцев в болотах и тоже успеха не добились. Нужно менять в таких случаях тактику боя, искать что-то новое. А комбриг-1 Ф. М. Литунов в ответ на мои вопросы ворчал:
- Кто у нас разведка, ты или я? Это твое дело показать мне, как расположился противник, а мое дело воевать.
Комбрига-2 И. В. Тюленева мне редко удавалось поймать. Кончился бой, лезу в самую гущу, а комбриг уже уехал смотреть трофеи. Я за ним в трофейную команду, а он уже у начдива. Я к начдиву, а Тюленев успел доложить обо всем, что узнал, и опять ускакал в полки.Только позднее я сообразил, что в некоторых случаях следует получать сведения и у самого начдива.
Постепенно выяснилось, что наши соседи испытывают те же затруднения. И 6-я дивизия С. К. Тимошенко, и 11-я дивизия Ф. М. Морозова, и 14-я дивизия А. Я. Пархоменко никак не могут преодолеть оборону противника и нащупать место для прорыва. Стало ясно, что здесь совершенно иные условия борьбы, нежели в степях Восточной Украины, Дона и Кавказа. Для меня это был полезный урок. Как Южный фронт в 1919 году был не похож на Восточный в 1918 году, так теперь Юго-Западный был не похож на Южный. Как же действовать кавалерии в условиях глубоко эшелонированной обороны противника? Искать, где она слабее. Затем отказаться от линейных фронтальных атак, собрать все силы в кулак, прорвать оборону в этом слабом месте и уйти в рейд, а там громить вражеские тылы.
Следует отдать должное польскому солдату. Солдаты воевали хорошо. Этому искусно способствовала буржуазная националистская пропаганда. Войскам противника назойливо внушали, что в их руках "судьба родины". В 1772 году Пруссия, Австрия и Россия осуществили первый раздел Польши, в 1793 году второй раздел, в 1795 году - третий. Воссозданное Наполеоном герцогство Варшавское частично снова отошло в 1815 году к России. В 19-18 году независимая Польша возродилась, а вот теперь русские опять хотят-де ее покорить. Это действовало. Уланы и жолнежи, даже окруженные, дрались до последнего и сначала в плен сдавались редко.
Только длительная интернационалистская пропаганда, разъяснение польским солдатам смысла происходивших событий, разоблачение грязной политики пилсудчиков и установление прямого контакта с польским пролетариатом могли дать здесь должный эффект. Но на это требовалось время. А пока что интервентов, на которых сделали ставку международный империализм и реакционная белогвардейщина, необходимо было привести в чувство мощным ударом. И Конармия стала его готовить.
Удар наносила под Озерной наша 4-я дивизия. За ней следовала 6-я. Фланги обеспечивали 14-я и 11-я. Нам противостояли соединения бывшей, только что расформированной 2-й польской армии, попавшие в стык между оборонявшими Киев 3-й и Винницу 6-й польскими армиями.
Перед буденновцами поставили задачу пробиться к Бердичеву и разгромить вражеские тылы. 5 июня после затяжного и яростного боя противник дрогнул. 4-я дивизия ворвалась в Ягнятин, форсировав реку Ростовицу. Справа и слева прорвались наши 14-я и 11-я дивизии, а в Озерную вошла 6-я дивизия. Теперь вся Конармия вклинилась в расположение вражеских войск, которые пытались сжать нас с боков. По флангам Конармии ударили кавдивизия Карницкого с севера, кавбригада Савицкого и пехота - с юга. Но Буденный не стал отбиваться на флангах, а повел армию вперед, в глубокий рейд на северо-запад. Сзади нас сомкнулось польское кольцо. Так начался знаменитый Бердичевский прорыв. Еще через три дня 4-я кавдивизия ушла на Житомир, с ходу овладела им, освободив несколько тысяч пленных красноармейцев, потом повернула на восток и установила связь неподалеку от местечка Брусилов с Фастовской группой войск во главе с И. Э. Якиром. Это означало, что между Киевом и Винницей практически был создан "красный коридор".
Теперь можно было ударить с тыла по 3-й польской армии и освободить Киев. Однако вместо нас на Киев стала надвигаться с юга наша Фастовская группа, а Конармия снова повернула на запад. Я расценил это как необходимость продолжать рейд по вражеским тылам. 4-я дивизия вторично выбила польский гарнизон из Житомира и овладела городом. Начштаба ставил передо мной все новые задачи, требуя разведки в направлении то Киева, то Радомысля, то Коростеня, то Новоград-Волынского, то Шепетовки, то Бердичева, иными словами - во все стороны. Но дивизия пока не двигалась с места. Оказалось, что связь со штабом фронта была временно утрачена, перспективных же задач и примерного плана действий после прорыва мы не имели.
В те дни в Житомире со мной случилось одно происшествие. Занятый делом, я не мог подумать о квартире и сказал об этом коменданту штаба дивизии. Тот нашел мне комнату и дал адрес, сказав, что в этом доме живет будто бы бывший генерал-губернатор. Прихожу я туда с ординарцем. Встречает нас молодая хозяйка со своим отцом и говорит, что комната занята для господина красного офицера, начальника разведки. "То есть для меня", - пояснил я ей, расположился и ушел в штаб, а там заметил коменданту, что кто-то проболтался жителям и они знают о квартирантах лишнее: плохо храните военную тайну, дескать.
Освободившись на час, отправился я отдохнуть. Гляжу, сидит наша хозяйка и плачет. В чем дело? "Красные арестовали отца за шпионаж", - отвечает. Звоню в особый отдел: надежна ли моя квартира? Особисты отвечают, что надежна, хозяина не они арестовали, но знают, кто это сделал, и сейчас распорядятся об освобождении. Успокоил я бедную женщину и вернулся по срочному вызову в штаб. Через час с разрешения Косогова опять пошел отдохнуть. Хозяин находился уже дома, но сидел угрюмый. Оказалось, что арестовали его дочь. Снова звоню в особый отдел. Особисты отвечают, что не они арестовали, однако знают, кто это сделал, и сейчас распорядятся об освобождении. Еще через полчаса сияющая женщина переступила порог своего дома.
Оказалось, что это комендант штаба так глупо и мелко мстил людям за собственную болтовню. Его сурово наказали. Ведь из таких "мелочей" слагалось отношение мирного населения к Красной Армии. Это тоже была по-своему политическая агитация, в которой ничем нельзя было пренебрегать, чтобы не дать пищу вражеской пропаганде.
Даже не двигаясь с места, Конармия морально давила на войска Пилсудского. Пленные показывали, что польские тылы охватила паника, что идет лихорадочная переброска подкреплений в район прорыва, а 3-я польская армия отступает из Киева, боясь окружения. Так чего же мы ждем? Скорее нужно отрезать ей пути отхода! И тут наконец прибыл долгожданный приказ из штаба фронта. 1-я Конная изготовилась к новым активным действиям. 6-ю и 11-ю дивизии Буденный повел на юго-запад, чтобы прикрыть зону прорыва от флангового удара со стороны следующих по пятам нашей армии польских уланов и пехоты. 4-я и 14-я дивизии под командованием Ворошилова двинулись на Радомысль, чтобы затем резко повернуть на северозапад и ударить по группировке в районе Коростеня. Таким образом, армия временно разделилась. А ночью, неподалеку от Коростеня, нас атаковал скрытно подобравшийся противник. Я был дежурным по штабу, объявил боевую тревогу и разбудил Ворошилова, а он тотчас бросил бригады в контратаку.
В течение суток обе стороны с переменным успехом вели напряженный бой. Все же мы отбросили врага, но он ценой потери части своей 7-й пехотной дивизии спас другие дивизии, отступавшие из Киева на Коростень. В этом сражении я был ранен. Уже уезжая в госпиталь и лежа пластом на тачанке, узнал, что место начдива-4 занял комбриг Литунов.
Примерно с неделю я лежал в киевском лазарете. Затем еще с неделю, ковыляя, ходил по городу, пользуясь случаем, чтобы осмотреть его. А как только рана затянулась, вернулся в Житомир. Теперь это уже был тыл. Стремительный конармейский прорыв привел к краху всей польской обороны. Успешно действовал и Западный фронт. По всей линии боев белополяки отступали. В Житомире мне сказали: "Если хотите догнать свою дивизию, седлайте коня и скачите в Ровно. Пока там еще паны. Но когда доскачете, будете как раз!" Я так и сделал.
Ехать пришлось двое суток. Вся дорога от Новоград-Волынского через Корец была усеяна польскими повозками, брошенными орудийными лафетами и другими следами недавних горячих боев. Навстречу вели группы вражеских пленных. Наступило 4 июля. Впереди слышалась канонада. Заходящее солнце поливало золотом ивовые заросли вдоль русла Горыни, где мы остановились поздно вечером напоить лошадей. А еще через несколько часов, спотыкаясь о спящих прямо на земле бойцов, мы с ординарцем шагали по улицам ночного Ровно, из которого только что был выбит противник.
На этот раз меня направили к С. К. Тимошенко, в 6-ю дивизию, на ту же должность помнаштадива. Начальником штаба здесь был К. К. Жолнеркевич. Он возложил на меня обязанности помощника не только по разведке, но и по оперативной работе. Это оказалось чрезвычайно полезным с точки зрения приобретения необходимых познаний. Вообще ни 1918, ни 1919 год, вместе взятые, не дали мне столько боевого опыта, сколько получил я в 1920 году, когда служил в Конармии.
Долгие годы находился я под впечатлением того, чему научил меня командарм С. М. Буденный. Что касается разведки, то в течение июля она носила особый характер. Наступили дни, о которых потом пели в известной песне:
"Даешь Варшаву, дай Берлин..." Казалось, что русская социалистическая революция уже шагнула за государственные границы, что вот-вот она сомкнется с неизбежным пролетарским восстанием в Польше, Северной Германии, Австрии, Румынии, что возродятся советские Венгрия и Бавария. Подъем рабочего движения в странах Европы позволял надеяться, что всемирное торжество трудящихся уже близко. В конце июля возник Польский временный революционный комитет. В начале августа образовался Ревком Советской Галиции.
В этих условиях перед Западным и Юго-Западным фронтами была поставлена задача сходящимися ударами с северо-востока и юго-востока пробиться к Варшаве. Войска М. Н. Тухачевского, освободив Минск, быстро шли на Вильно и через Пинск на Брест. Войска А. И. Егорова подтягивались к ним, постепенно поворачивая на северо-запад своим левым флангом и как бы обтекая Галицию. 12-я армия Г. К. Восканова оперировала в районе Сарн, готовясь идти на Ковель. Конармия нацеливалась на Луцк с перспективой Владимир-Волынский - Замостье - Люблин. Группа И. Э. Якира получила полосу Кременец - Броды - Рава-Русская. 14-я армия М. В. Молкочанова, действуя в Галиции, прикрывала Юго-Западный фронт со стороны Румынии. Теперь ближайшей задачей дивизионной разведки становилось прощупывание подходов к Луцку, и я работал над изучением рубежа Цумань - Олыка - Маинов.
И вдруг все переменилось. Из штаба фронта прислали указание о перемене оперативного направления: мы становились лицом не к Владимиру-Волынскому, а ко Львову, Якир - к Стрыю, 14-я армия - к Станиславу, то есть весь фронт менял северо-западный курс на юго-западный. Так было положено начало тому плану, который в период наивысшего напряжения боев привел к действиям Западного и Юго-Западного фронтов по расходящимся линиям и в конечном итоге явился одной из причин неудачи нашего наступления в Польше.
Конармия вела бои в четырехугольнике Здолбунов - Кременец - Броды - Дубно. Сражения носили чрезвычайно ожесточенный характер. Кавалеристы превращались в пехоту: подскакав к позициям врага, очень редко атаковали их в конном строю, а чаще спешивались и под ураганным огнем, нередко ползая по-пластунски, действовали как егеря. Прорвем одну полосу обороны, но тут же встречаемся со второй, третьей.
Шла полупозиционная война, вроде той, какую мы вели в конце мая возле Белой Церкви. Люди вымотались, беря свое лишь урывками. Порой бойцы засыпали, лежа в поле под вражеским огнем. Многие, будучи раненными, оставались в строю. Все почернели и осунулись. Не хватало патронов, продовольствия, фуража. Ремонтные комиссии не справлялись с поставкой лошадей. Отсутствовало пополнение людьми. Но никакой передышки или хотя бы кратковременного отдыха не предвиделось. Напротив, ожесточенность боев непрерывно нарастала. В начале августа 6-я дивизия пыталась дезорганизовать войска противника между Козином и верховьями Стыри, однако безуспешно. РВС армии временно отстранил от должности и перевел в резерв начдива Тимошенко и начштаба Жолнеркевича. Их место заняли бывший комбриг-2 И, Р. Апанасенко и недавно приехавший на фронт слушатель Академии Генштаба Я. В. Шеко.
Неделя с 4 по 11 августа прошла в сражении за переправы через Стырь и за подступы к Радехову. Новое руководство дивизии действовало очень энергично, что оказалось кстати, так как вконец измотанные 4-ю и 11-ю дивизии С. М. Буденный своей властью вывел на отдых, а в первом эшелоне Конармии остались наша и 14-я дивизии да Особая кавбригада. Подчиненные Буденному соседи тоже напрягали все силы: на севере пехота взяла Луцк; на юге Золочевская группа И. Э. Якира с кавбригадой Г. И. Котовского и червоноказачьей дивизией В. М. Примакова упорно наступали на Ясенов. Апанасенко получил задачу овладеть Буском.
Это означало, что нашим бригадам доведется в ближайшие дни воевать в непролазных болотах по течению Буга. За нашей дивизией будет продвигаться 4-я. Поэтому мы должны были позаботиться о переправах не только для себя, но и для товарищей. Несколько дней я по особому заданию отыскивал броды на речках, конские тропы в заболоченных перелесках и готовил с выделенной командой подручные средства для переправы, а потом временно исполнял обязанности начальника штаба дивизии.
В середине августа Конармия собиралась перейти в общее наступление, когда была остановлена встречным и фланговым ударами поляков. Развернулись напряженные бои. Вскоре Конармию известили о переподчинении ее Западному фронту. Тем самым наступление на Львов отменялось. И как раз в это время я был отозван из-под Львова на третий курс Академии Генерального штаба (наряду со многими другими ее слушателями, тоже находившимися на фронтах).
Считаю не лишним повторить, что месяцы, проведенные в рядах Конной армии, сыграли очень большую роль в моем формировании как красного командира. Во всяком случае, вплоть до середины 20-х годов мои взгляды на военное искусство и практическое их воплощение в жизнь определялись опытом, вынесенным именно из боевых операций 4-й и 6-й дивизий 1-й Конной армии. Немало способствовала этому в дальнейшем и моя служба в Московском военном округе, которым вплоть до осени 1925 года командовал К. Е. Ворошилов. Если период с лета 1917 года до лета 1920 года был как бы первым этапом моего созревания как военачальника, то последующие пять лет явились вторым этапом, связанным с усиленным изучением опыта гражданской войны и участием в проведении охватившей тогда Красную Армию реформы.
Слово об академии
Красной Армии нужен свой вуз. - Климович, Снесарев и Тухачевский. - Как мы учились. - Теория или практика? - Новая линия. - Опять в Судогде. - Выпуск.
В годы гражданской войны мне трижды довелось проходить через аудитории Академии Генерального штаба. Это высшее военно-учебное заведение сейчас называется иначе - Военная академия имени М. В. Фрунзе (современная Академия Генерального штаба создана значительно позже, в 1936 году).
Стоит сказать несколько слов о том, как возникла первая академия Красной Армии. Еще в период борьбы за Брестский мир, когда зародилась и начала формироваться сама Красная Армия, стала ощущаться нехватка командных кадров вообще, штабных работников в частности. Центральный Комитет партии и Советское правительство решили использовать кадры и учебное оборудование Военной (бывшей Николаевской) академии старой армии. Ведь многие офицеры, честные военные специалисты и патриоты, увидев, что Советская власть служит народу и выражает его интересы, уже перешли в то время на ее сторону.
Однако развернуть заново работу в столице академия не смогла по известным причинам: после подписания Брестского мирного договора Советское правительство, опасаясь возможного вероломного удара со стороны империалистической Германии, решило перебазировать на восток ряд учреждений. На западе создавалась так называемая завеса, нечто вроде полевых пограничных полков Петроградского, Западного и Орловского военных округов вдоль демаркационной линии. Тем временем на севере, в центре и на востоке спешно формировались территориальные дивизии Московского, Беломорского, Приволжского, Заволжского и Приуральского (последние два потом слились) военных округов. Туда же, под их защиту, эвакуировались многие предприятия и учреждения, а в их числе и Военная академия.