Страница:
Габби видела, что Марсель подавлен, но старается не показать этого. Он повернул экипаж и решительно направился обратно в город, скрывая свой страх за непроницаемым выражением лица. И Габби, и Марсель почти не сомневались, что будет большое извержение. Если не сегодня, то завтра или послезавтра. Главной загадкой было, в какую сторону пойдут потоки лавы. Судя по направлению потоков за последний месяц, Сен-Пьер вряд ли останется невредимым.
Марсель высадил Габби из кареты.
– Не распаковывай вещи, милая! Если из города еще можно выбраться, я найду такую возможность, – пообещал он, поцеловал Габби, взъерошил волосики Жана и уехал.
Все время, пока Марсель отсутствовал, Габби нервно расхаживала по комнате, непрерывно думая о том, что же будет с ними. Она была вне себя от беспокойства, когда Марсель наконец вернулся.
– Скорее, Габби! – воскликнул он, когда Габби встретила его в прихожей. – Забирай Жана. Мы уезжаем.
– Но как? Солдаты сказали, что по трассе проехать невозможно.
– Мы не едем в Ле Шато. Нет времени объяснять. Торопись, иначе будет слишком поздно.
– Для чего слишком поздно? Пожалуйста, Марсель!
Увидев, что Габби ничего не поняла и не двигается с места, он поспешно объяснил:
– «Стремительный» пришвартован в гавани и отплывает через час. Капитан считает положение в Сен-Пьере критическим и берет на борт столько женщин и детей, сколько сможет увезти. Поскольку ты жена владельца судна, тебе гарантировано место на «Стремительном», если ты, конечно, успеешь до отплытия.
– А как же ты? – спросила Габби. – Тебе найдется место?
– Поторопись, дорогая! – в отчаянии сказал Марсель. – Мы поговорим по дороге.
Громкий раскат и новый выброс пепла и лавы из Монтань-Пеле заставили Габби поторопиться. Через десять минут они снова оказались в экипаже и поехали к пристани, пробираясь сквозь толпы людей, бесцельно бродивших по улицам. Очень скоро Марсель понял, что в карете они не успеют добраться до отплытия корабля. Он взял на руки Жана, схватил Габби за руку и повел ее по запруженным народом улицам.
По мере приближения к пристани толпа стала такой плотной, что Марсель отдал Жана Габби и буквально продирался вперед, прокладывая дорогу.
Толпы народа заполнили пристань. Перед ними возвышался «Стремительный». На сходнях стояли матросы и длинными, острыми пиками сдерживали обезумевшую от страха толпу. Корабль уже был до предела загружен пассажирами. Всем, кроме несчастных, которые пытались забраться на борт, было ясно, что судно и так перегружено.
– Они ждут тебя, дорогая! – крикнул Марсель Габби, пытаясь протиснуться сквозь толпу. Габби с Марселем пробрались к трапу в самый последний момент. Они с испугом увидели, что матросы уже забираются на палубу и готовятся втащить трап и отдать швартовы.
– Подождите! – во весь голос закричал Марсель. – Здесь мадам Сент-Сир с ребенком! Дайте им подняться на борт!
Неожиданно у борта показался встревоженный капитан, который узнал Габби и послал двух матросов проводить ее на судно. Когда Габби осознала, что Марсель с ними не едет, она вцепилась в его руку, вдруг испугавшись, что больше никогда его не увидит.
– Марсель! – закричала она, но он отстранился.
– Ступай на борт, Габби! – почти приказал Марсель со слезами на глазах. – Береги нашего сына. – Потом он поднес ее руку к губам и нежно поцеловал кончики пальцев. Сразу же после этого он исчез в толпе, и слышался только его голос: «Я люблю тебя! Я люблю тебя!»
– Марсель! Марсель! – кричала Габби, тщетно пытаясь разглядеть в толпе его лицо. – Пожалуйста, береги себя! – Как бы ей хотелось, чтобы она могла признаться ему в ответной любви!
В этот момент она услышала голос капитана, который перегнулся через борт:
– Поторопитесь, мадам Сент-Сир! Мы не можем больше ждать.
Выпрямившись, Габби повернулась и решительно последовала за двумя матросами, прижимая Жана к груди. Сразу же был поднят трап и отданы швартовы. «Стремительный» медленно пошел к выходу из гавани. Габби ощутила комок в горле, когда посмотрела на людей, остающихся в обреченном городе. «Неужели Марсель тоже один из обреченных?» – подумала Габби и зарыдала.
Габби больше не могла размышлять о судьбе Марселя – рядом с ней появился капитан Бовье.
– Посмотрите на Пеле, мадам Сент-Сир, – сказал он, указывая на кратер, пламя над которым становилось все ярче, – я бы уже давно вышел в море, если бы не ждал вас. Опоздай вы еще на минуту, и мы вынуждены были бы уйти. Очень странно, что месье Сент-Сир оставил жену и ребенка в городе в такое время.
Габби покраснела.
– Мой... муж хотел, чтобы я вернулась с ним в Бельфонтен, но я недостаточно оправилась от родов, чтобы предпринять такое путешествие, – сказала Габби.
Капитан, видимо, потерял интерес к этой теме, сказал, что ему надо выполнять свои обязанности, и ушел, оставив ее стоять у борта. Наконец, когда берег скрылся из виду, Габби спустилась в каюту, которую она делила с Филиппом и в радостные, и в грустные времена.
С каждым днем Филип наблюдал за Монтань-Пеле с растущей тревогой. С того самого дня, когда он оставил в Сен-Пьере Габби и маленького Жана, его обуревали противоречивые чувства. Он сердился. Он печалился. Он был безутешен. Он был обижен тем, что Габби его отвергла, не думая о том, как сам отверг ее и своего сына. После разговора с ней он был так разгневан, что немедленно отправился в контору своего поверенного, не тратя времени на раздумья. После этого он поехал в Бельфонтен, где полностью отдался работе. Жара была изнуряющей, воздух слишком жарким и неподвижным. Смутное предчувствие беды не проходило. Даже у рабов был такой удрученный вид, как будто приближался день Страшного суда.
Мысли его постоянно возвращались к Габби. Ее любовь и тоска по мужу проявились со всей очевидностью в том, как страстно она откликнулась на его порыв. Она даже сказала ему, что любит. Так почему же потом она вновь стала настаивать на том, что Жан его сын, и требовала признания отцовства?
«Разве когда двое людей любят друг друга и нуждаются друг в друге, этого недостаточно?» – спрашивал себя Филип. Может быть, со временем он бы по-другому стал воспринимать ребенка, особенно ввиду того, что у Габби могло не быть больше детей. Но как же она не понимала, что к такому решению Филип мог прийти только по своей воле!
Филип гадал, что думает Габби о разводе, который он начал. Марсель наверняка обрадовался, ведь он так хочет сделать Габби своей женой и открыто объявить Жана сыном. Филип с горечью выругался.
В тот день, когда Габби с сыном отплыли из города на «Стремительном», Филип стоял на плантации за домом, где тростник был уже убран, и обеспокоенно смотрел на Монтань-Пеле. Пламя над жерлом вулкана разгоралось все ярче, а выброс пепла и осколков породы стал непрерывным. Облака пепла и сажи закрывали солнце, которое пробивалось сквозь них неярким светом, языки лавы стекали по склонам кратера.
Грозное зрелище вызвало страх в душе Филиппа. Он осознал, что Габби и Жан находятся прямо на пути движения лавы. Он внезапно проникся убеждением, что через несколько часов вулкан взорвется, и тогда Сен-Пьер, единственный город на пути стихии, исчезнет в море расплавленной лавы. Филиппу ни на минуту не пришло в голову, что лава может потечь в другом направлении и погубить Бельфонтен. Вопреки логике, именно в этот момент, когда существовала реальная опасность, что Габби и ее сын могут погибнуть, он решился.
Вскочив на коня, Филип быстро поскакал к дому. В комнате он быстро собрал необходимые вещи и, вызвав Жерара, оставил управляющему указания по делам плантации.
Он едва проехал банановые заросли, когда все произошло. Последовал мощный выброс огня и породы. Конь Филиппа в ужасе встал на дыбы, и Филиппу стоило большого труда удержать его. Банановые деревья склонились почти до земли, и Филип чувствовал, как горячий ветер обжигает его. Порыв исчез так же быстро, как и начался. С опаской поглядывая на гору, Филип ласковыми словами успокаивал коня.
Неожиданно пламя над жерлом Пеле стало распространяться по небу, как ослепительный красный шар, выросший из кратера. Вулкан сотрясло извержение, потом еще одно, другое, и с каждым извержением земля содрогалась. Черный дым повалил из жерла вулкана, и весь склон горы Пеле обвалился. Белое облако, изрыгающее пламя, вырвалось из зияющей дыры на склоне вулкана, и огненная лава устремилась вниз, к морю.
Филип замер. Охваченный ужасом, он смотрел на поток лавы, который двигался по руслу реки Рок-селен прямо на Сен-Пьер. Хотя Филип и пытался пришпорить коня, он понимал, что, когда лава затопит город, никто не выживет. И все же он поскакал вперед во мраке, потому что после первого же извержения тьма закрыла солнце. Филип скакал в гнетущей тишине, неестественной, потому что не слышны были обычное пение птиц и крики животных.
Внезапно конь оступился, и Филип почувствовал, что летит в пустоту. Он падал, переворачиваясь, катился все ниже и ниже. Сверху доносилось испуганное ржание коня. Ему тоже хотелось закричать. В этот момент он упал в воду.
Он попытался пошевелиться и ощутил сильную боль в голове. Цепляясь за камни, Филип с трудом выбрался на берег. Посмотрев вверх, он понял, что пролетел не менее двадцати пяти футов, и подивился своему чудесному спасению. Еще одно чудо предстало его взору: Филип увидел своего коня, который спокойно щипал траву на другом берегу реки.
Подождав несколько минут, пока не прошло головокружение, Филип встал, подошел к реке и бросился в воду. Он знал, что только верхом может вовремя попасть в Сен-Пьер, чтобы спасти Габби и сына. Филип сильными взмахами плыл наперерез течению. Река была неширокой, но недавние дожди подняли уровень воды, и течение было сильным. Но Филип был хорошим пловцом, и его сила и решимость позволили ему переплыть реку. Отдышавшись, он выбрался на берег и несколько минут лежал на траве, прежде чем встать и подойти к коню.
Вернувшись на дорогу, Филип увидел, что она засыпана таким горячим пеплом, что жар чувствовался сквозь подошвы сапог. Деревья вокруг уже не были зелеными, и сломанные стволы лежали на земле, лишенные листьев, покрытые грязью и пеплом. С каждым поворотом дороги Филип вглядывался вперед, стараясь увидеть Сен-Пьер, но города не было видно. Когда он доехал до маленькой деревушки, стоявшей выше Сен-Пьера, сердце его упало. То, что было когда-то живописным маленьким селением, стоявшим там, где горный поток впадал в реку Рокселен, теперь представляло собой груды разбитых черепиц, покореженного железа и обугленных обломков мебели. Деревья были вырваны с корнем, и даже дома из камня и цемента были разрушены.
Начиная с этого момента Филиппу стали попадаться беженцы. Их лица, волосы и одежда были покрыты густым слоем пепла. Он попытался расспросить их, но они проходили мимо, не отвечая. Наконец Филип закричал:
– Что случилось с Сен-Пьером? Лава дошла до города?
Какой-то мужчина с мрачными глазами, измазанный пеплом, обернулся на голос.
– Нет, не лава, – ответил он.
Филип почувствовал некоторое облегчение.
– Слава Богу, что лава не дошла до города! – воскликнул он.
– Облако пара, месье, – пояснил мужчина. – От Сен-Пьера ничего не осталось.
Филип изо всех сил старался сохранить самообладание.
– А кто-нибудь остался в живых, кроме вас? Я ищу женщину, молодую, красивую, с маленьким ребенком.
– Я таких много видел, месье. Все мертвые. Неожиданно мужчина остановился, обернулся через плечо и крикнул Филиппу:
– Возвращайтесь! Вы не сможете подойти к городу. Кого бы вы ни искали, их уже нет.
Но Филип не хотел отступать. С мрачным лицом он пришпорил коня и поскакал вперед. Габби и его сын должны быть живы! Когда наконец он доехал до города, то понял, почему мужчина на дороге пытался остановить его. Разрушения были невероятными.
Поля сахарного тростника, окружавшие город, превратились в стену пламени, и корабли, оставшиеся в гавани, горели. Бросив беглый взгляд на гавань, Филип убедился, что его судов там нет. Прибрежная линия являла собой груду обломков, среди которых плавали мертвые тела. Сен-Пьер превратился в руины. Повсюду пылали пожары.
Когда Филип увидел первые трупы, обожженные и почерневшие, ему сделалось дурно. Но он скакал вперед, пока конь не отказался двигаться дальше. Филип спешился и пошел пешком. Очень скоро он понял, что не сможет начать поиски Габби, пока лава не остынет. Отступив на окраину города, Филип приготовился ждать.
Только через два дня дымящиеся руины Сен-Пьера остыли настолько, что он смог войти. Пробираясь по уничтоженным улицам, Филип сначала пошел к тому месту, где жил Марсель. От городского дома не осталось и следа. Вокруг лежали груды обрушившихся стен. Дороги были усеяны трупами людей. Удрученный Филип походил вокруг мертвых тел, но не обнаружил тех, кого искал. Теперь ему оставалось лишь надеяться, что Марселю каким-то образом удалось вовремя вывезти Габби и Жана из города.
Хотя глаза Филиппа слезились от едкого дыма и жары, он продолжал бродить по развалинам в поисках знакомых примет. Исчезли две башни главного собора, от военного госпиталя осталась лишь стена, даже крепостные стены были разрушены.
Наконец он оказался в порту. К своему удивлению, он увидел на рейде корабль, от которого отошла шлюпка. Он подождал, пока она причалила. Оказалось, что собственный корабль Филиппа, «Стремительный», прибыл в Фор-де-Франс с известием о разрушениях, и власти отправили корабль с военными моряками, чтобы организовать спасательные работы. Филип присоединился к спасателям.
Остаток этого и весь следующий день спасатели обследовали город в поисках тех, кто выжил. Возле уцелевшей стены военного госпиталя они устроили нечто вроде временного лазарета и к началу второго дня собрали там удручающе малое число людей, и к тому же умирающих. На второй день Филип с удивлением увидел солнце, которое пробилось сквозь дым, окружающий гору. Вершина кратера Монтань-Пеле была снесена, и обнажившийся склон являл красноречивое свидетельство разрушений, причиненных вулканом. Ярко-зеленая растительность джунглей превратилась в серую, прорезанную бороздами пустыню из пепла и грязи. Долина реки Рокселен стала коридором, по которому смерть и разрушения достигли города.
В этот день Филип оказался у развалин дома, чей уцелевший парадный вход показался ему знакомым. Простояв около него несколько минут, Филип повернулся, чтобы продолжать поиски. Тут его внимание привлек тихий стон. Он вернулся, прислушался и снова уловил хриплый, но явно человеческий голос. Филип пошел в этом направлении и наконец нашел то, что искал, под обломком стены. Это была женщина, еле живая, вся почерневшая, с лицом, искаженным гримасой боли. Удивительно было, что она еще дышала и была в сознании. Филип наклонился над нею, и женщина открыла глаза. Звук ее голоса был слабым, но неожиданно Филип узнал его – голос принадлежал Амали.
– Месье Филип, – с трудом произнесла она, хватая его почерневшими руками. – Вы пришли за вашей Амали! Увы, слишком поздно!
– Нет, не поздно, Амали, – сказал Филип, который сейчас ничего не чувствовал, кроме жалости и сострадания.
– Слишком поздно, слишком поздно, – простонала Амали, – прости меня, любовь моя! Прости перед тем, как я умру!
– После, Амали, сейчас тебе трудно разговаривать.
– После для меня не будет. Я не могу предстать перед Богом, не получив от вас прощения.
Филип устало кивнул головой. Ему ничего не оставалось, как выслушать предсмертные слова Амали.
– Я хотела, чтобы ваша жена умерла. Это моя ревность убила ее и ребенка, которого она ждала, когда упала с лестницы. Я думала, что, если она умрет, вы вернетесь за мной. – Она помолчала, сглотнула с усилием, потом продолжила: – Но вы не вернулись, месье Филип. Я ждала, но вы не возвращались. Вы нашли другую на мое место?
– Послушай, Амали, – прошептал Филип, приблизившись к ее уху, – падение с лестницы не убило Габби. У нее начались преждевременные роды, но она осталась жива. И один из близнецов, которых она носила, тоже выжил. Мальчик. Только маленькая девочка не увидела света дня.
– А они... им удалось... пережить вулкан Пеле?
– Я не знаю, – сознался Филип голосом, полным боли. – Я... я не нашел их тел.
С неожиданной силой, которую иногда проявляют умирающие, Амали схватила Филиппа.
– Я давно простила вас за то, что вы меня продали. Теперь вы должны простить меня.
Если Амали нуждалась в его прощении, чтобы облегчить душу, Филип не видел причин отказывать ей. Не испытывая ничего, кроме глубокой печали, он произнес:
– Я прощаю тебя, Амали. Остальное в руках Господа Бога.
Амали немедленно отпустила его и откинулась на землю. Ее желтые кошачьи глаза заблестели странным светом.
– А теперь убейте меня, месье Филип. Убейте меня!.. Ради того, чем мы когда-то... были друг для друга... убейте меня.
Филип присел на корточки, глядя на черное, обожженное лицо и изуродованное тело, которое когда-то доставляло ему столько наслаждений. Он ни на минуту не сомневался, что Амали любила его со всей силой, на какую была способна. Огромная, всепоглощающая печаль охватила его. Было больно видеть ее страдания, ее смерть была неминуемой. И все же, разве он может...
– Убей... меня!.. Умоляю... тебя! – повторила Амали, и ее отчаянная мольба поразила его.
Встав, Филип вытащил пистолет, который дал ему один из военных, чтобы отгонять мародеров, и прицелился Амали прямо в сердце.
– Люблю тебя, – прошептала она за мгновение перед тем, как он спустил курок.
Филип упрямо шагал обратно к наспех сооруженному лазарету. Он сел на землю, прислонившись к большому камню. Кто-то подал ему кружку кофе и тарелку с едой. Филип ел и пил совершенно машинально. Он не нашел никаких следов Габби, Жана и даже Марселя. По всей вероятности, подумал он, тяжело вздохнув, они лежат погребенные под развалинами города. И как будто мало ему было несчастий, он только что застрелил свою любовницу. Филип поставил на землю тарелку и кружку и обхватил голову руками, слишком оцепеневший, чтобы плакать, слишком оглушенный, чтобы думать, слишком удрученный, чтобы жить дальше. Без Габби жизнь лишилась смысла.
Звук голосов поблизости вывел Филиппа из оцепенения. Подняв голову, он увидел, как врач, который прибыл вместе с моряками, и два его помощника склонились над обожженным телом.
– Бедняга, – врач сочувственно покачал головой. – Не представляю, как вообще он столько протянул.
– Мы нашли его возле гавани, наполовину лежащим в воде, – ответил один из помощников. – Наверно, вода частично защитила его от ожогов, поэтому он не умер сразу.
– Он выживет? – спросил другой мужчина.
– Ни малейшего шанса, – ответил доктор будничным голосом.
– Слушайте! – сказал первый мужчина. – Что он говорит?
– Похоже, кого-то зовет. Жену, наверно, которая скорее всего мертва. Вот опять! Опять зовет! – сказал доктор, наклонившись ближе к умирающему. – Габби. Да, именно так. Я дам ему лекарство, чтобы облегчить его последние часы.
Филип мгновенно вскочил, забыв об усталости.
– Подождите! – воскликнул он, удивив доктора своим порывом. – Мне кажется, я знаю этого человека. Можно мне поговорить с ним?
Доктор пожал плечами и молча перешел к другому почерневшему телу, которое только что доставили в лазарет.
Стоило Филиппу увидеть обожженное лицо и полные боли глаза Марселя, он понял, что у него мало времени. Склонившись над Марселем, он позвал его по имени.
– Филип! – воскликнул Марсель, узнав его.
– Габби! – закричал Филип с безумными от страха глазами. – Где Габби? И... мой сын?
Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем Марсель ответил.
– Жива! И Жан тоже. Я посадил их на «Стремительный» за минуту до того, как судно отошло от берега.
– Спасибо! Спасибо, Марсель! – выдохнул Филип, которому внезапно показалось, что он перестал что-либо чувствовать.
Несколько минут прошло, прежде чем к нему вернулось подобие самообладания. Тогда он сказал:
– Неважно, что случилось в прошлом, ты все искупил в одно мгновение этим бескорыстным поступком. Отныне я всегда буду вспоминать тебя как человека, спасшего мою жену и моего сына.
– Твоего сына, Филип? – Марсель слабел, но в голосе его все-таки слышался упрек.
– Да, моего сына, – твердо ответил Филип. – Габби до сих пор по закону моя жена, поэтому Жан – мой сын, независимо от того, кто зачал его. – Никогда еще Филип не говорил так решительно.
– Да как ты вообще мог сомневаться? Я никогда бы не подумал, что ты такой дурак. Габби всегда была твоей. А моей никогда... никогда. Жан – твой сын.
– Старайся не говорить, – сказал Филип, заметив, что голос Марселя слабеет. – Я позову доктора.
– Не надо! Мое время истекает. Дай мне договорить. Но сначала принеси мне воды, пожалуйста.
Филип оглянулся и увидел кувшин с водой поблизости. С помощью разбитого ковшика он влил немного воды в щель, которая прежде была ртом Марселя. Через несколько минут Марсель снова заговорил:
– Позаботься о ней, друг мой. Я и не знал, что можно так любить другого человека, пока не полюбил ее. И твоего сына тоже. Я бы с гордостью назвал его своим. Но так... лучше так, как вышло. Она... никогда... не была моей. Никогда... не любила... меня. Твоя, Филип... всегда твоя.
Глаза Марселя расширились, его боль была явной, осязаемой. Филип повернулся, чтобы позвать доктора.
– Нет! – простонал из последних сил Марсель, догадавшись о намерении Филиппа. – Я еще не закончил. Выслушай... меня.
Филип понимал, что исповедь облегчает душу, и сегодняшний день подтвердил это. Сначала Амали просила, чтобы он ее выслушал, а теперь, похоже, и Марселю понадобилось то же.
– Найди Габби, Филип, – шептал Марсель запекшимися губами. – Ты нужен ей и Жану. Я любил ее. Господи, как я любил ее! Моя любовь к ней была чистой, незапятнанной. Я... я никогда не тронул ее, хотя Господь знает, как я этого хотел.
Поверь мне, друг мой, я умираю. Я бы не стал лгать тебе.
Теперь Филип был готов соединиться с Габби во что бы то ни стало, прошлое уже не значило ничего. И все же предсмертные слова Марселя наполнили его радостью.
– Мне... мне трудно поверить, что все эти месяцы, когда вы с Габби жили в одном доме...
– Никогда! – пылко произнес Марсель, зная в глубине души, что Господь простит ему эту ложь. Он не стал говорить о том единственном случае, когда Габби отдалась ему. В глубине души он знал, что она сделала это только из чувства благодарности.
– Две недели назад эти слова были бы для меня самыми желанными на свете. Но сегодня они ничего не значат. Я люблю Габби, независимо от того, что произошло в прошлом. Я лишь надеюсь, что моя дурацкая гордость не разрушила ее чувства ко мне, – признался Филип.
Гримаса исказила лицо Марселя.
– Придвинься поближе, друг, – прошептал он, и его голос заметно слабел. – Я прошу тебя не рассказывать Габби то, что я тебе сейчас поведаю. Когда я умру, хочу, чтобы она вспоминала меня лишь добром. – Филип терпеливо ждал, понимая, что последует за этим. – Я рад, что не убил тебя. Все эти случаи – во Франции, на «Стремительном», в Новом Орлеане. И я глубоко сожалею о смерти капитана Стоуна. Это я его убил. Узнал от Габби, что его посылают с важной миссией за военными припасами. Вынужден был остановить его. Приказ.
– А случай с капитаном Жискаром на «Стремительном»? – тихо спросил Филип.
– И его тоже. Мне очень жаль. Должен был помешать доставить документы генералу Джексону. Не получилось.
– Почему, Марсель? Объясни ради Бога, почему? Ты ведь француз? Разве ты так любишь англичан?
– Деньги, мой друг, деньги. Мой отец оставил Ле Шато обремененным долгами. Обеим сестрам нужно было приданое, соответствующее их положению. Благодаря английским деньгам Линетт и Элен удачно вышли замуж. Без денег они не могли бы рассчитывать на такие партии. Постарайся не судить меня очень строго.
Про себя Филип подумал, что он никогда не пошел бы на такое. Вслух же Филип сказал:
– То, что ты совершил, Марсель, теперь между тобой и Господом Богом.
– Значит... ты... не скажешь... Габби?
– Не скажу, Марсель, прошлое похоронено.
– Спасибо, друг мой. Передай ей... передай ей, я люблю... – Голос Марселя прервался. И это были его последние слова.
– Да, верю, что ты ее любил, – тихо произнес Филип, зная, что Марсель уже ничего не слышит. – Верю, что любил.
Филип вздрогнул, когда доктор тронул его за плечо.
– Ваш друг? – сочувственно спросил доктор, закрывая глаза умершему.
Филип заколебался и потом ответил:
– Друг? Да, доктор, пожалуй, можно сказать и так.
– Сочувствую, приятель, – сказал доктор. – Радуйтесь, что это не кто-нибудь из близких.
Через пять дней моряки покинули пустынный город. Ни один человек из тех, кого они подобрали в развалинах, не выжил. Когда корабль отплыл, чтобы вернуться в Фор-де-Франс, на нем был Филип, грязный, усталый, но полный надежд.
Эпилог
Марсель высадил Габби из кареты.
– Не распаковывай вещи, милая! Если из города еще можно выбраться, я найду такую возможность, – пообещал он, поцеловал Габби, взъерошил волосики Жана и уехал.
Все время, пока Марсель отсутствовал, Габби нервно расхаживала по комнате, непрерывно думая о том, что же будет с ними. Она была вне себя от беспокойства, когда Марсель наконец вернулся.
– Скорее, Габби! – воскликнул он, когда Габби встретила его в прихожей. – Забирай Жана. Мы уезжаем.
– Но как? Солдаты сказали, что по трассе проехать невозможно.
– Мы не едем в Ле Шато. Нет времени объяснять. Торопись, иначе будет слишком поздно.
– Для чего слишком поздно? Пожалуйста, Марсель!
Увидев, что Габби ничего не поняла и не двигается с места, он поспешно объяснил:
– «Стремительный» пришвартован в гавани и отплывает через час. Капитан считает положение в Сен-Пьере критическим и берет на борт столько женщин и детей, сколько сможет увезти. Поскольку ты жена владельца судна, тебе гарантировано место на «Стремительном», если ты, конечно, успеешь до отплытия.
– А как же ты? – спросила Габби. – Тебе найдется место?
– Поторопись, дорогая! – в отчаянии сказал Марсель. – Мы поговорим по дороге.
Громкий раскат и новый выброс пепла и лавы из Монтань-Пеле заставили Габби поторопиться. Через десять минут они снова оказались в экипаже и поехали к пристани, пробираясь сквозь толпы людей, бесцельно бродивших по улицам. Очень скоро Марсель понял, что в карете они не успеют добраться до отплытия корабля. Он взял на руки Жана, схватил Габби за руку и повел ее по запруженным народом улицам.
По мере приближения к пристани толпа стала такой плотной, что Марсель отдал Жана Габби и буквально продирался вперед, прокладывая дорогу.
Толпы народа заполнили пристань. Перед ними возвышался «Стремительный». На сходнях стояли матросы и длинными, острыми пиками сдерживали обезумевшую от страха толпу. Корабль уже был до предела загружен пассажирами. Всем, кроме несчастных, которые пытались забраться на борт, было ясно, что судно и так перегружено.
– Они ждут тебя, дорогая! – крикнул Марсель Габби, пытаясь протиснуться сквозь толпу. Габби с Марселем пробрались к трапу в самый последний момент. Они с испугом увидели, что матросы уже забираются на палубу и готовятся втащить трап и отдать швартовы.
– Подождите! – во весь голос закричал Марсель. – Здесь мадам Сент-Сир с ребенком! Дайте им подняться на борт!
Неожиданно у борта показался встревоженный капитан, который узнал Габби и послал двух матросов проводить ее на судно. Когда Габби осознала, что Марсель с ними не едет, она вцепилась в его руку, вдруг испугавшись, что больше никогда его не увидит.
– Марсель! – закричала она, но он отстранился.
– Ступай на борт, Габби! – почти приказал Марсель со слезами на глазах. – Береги нашего сына. – Потом он поднес ее руку к губам и нежно поцеловал кончики пальцев. Сразу же после этого он исчез в толпе, и слышался только его голос: «Я люблю тебя! Я люблю тебя!»
– Марсель! Марсель! – кричала Габби, тщетно пытаясь разглядеть в толпе его лицо. – Пожалуйста, береги себя! – Как бы ей хотелось, чтобы она могла признаться ему в ответной любви!
В этот момент она услышала голос капитана, который перегнулся через борт:
– Поторопитесь, мадам Сент-Сир! Мы не можем больше ждать.
Выпрямившись, Габби повернулась и решительно последовала за двумя матросами, прижимая Жана к груди. Сразу же был поднят трап и отданы швартовы. «Стремительный» медленно пошел к выходу из гавани. Габби ощутила комок в горле, когда посмотрела на людей, остающихся в обреченном городе. «Неужели Марсель тоже один из обреченных?» – подумала Габби и зарыдала.
Габби больше не могла размышлять о судьбе Марселя – рядом с ней появился капитан Бовье.
– Посмотрите на Пеле, мадам Сент-Сир, – сказал он, указывая на кратер, пламя над которым становилось все ярче, – я бы уже давно вышел в море, если бы не ждал вас. Опоздай вы еще на минуту, и мы вынуждены были бы уйти. Очень странно, что месье Сент-Сир оставил жену и ребенка в городе в такое время.
Габби покраснела.
– Мой... муж хотел, чтобы я вернулась с ним в Бельфонтен, но я недостаточно оправилась от родов, чтобы предпринять такое путешествие, – сказала Габби.
Капитан, видимо, потерял интерес к этой теме, сказал, что ему надо выполнять свои обязанности, и ушел, оставив ее стоять у борта. Наконец, когда берег скрылся из виду, Габби спустилась в каюту, которую она делила с Филиппом и в радостные, и в грустные времена.
С каждым днем Филип наблюдал за Монтань-Пеле с растущей тревогой. С того самого дня, когда он оставил в Сен-Пьере Габби и маленького Жана, его обуревали противоречивые чувства. Он сердился. Он печалился. Он был безутешен. Он был обижен тем, что Габби его отвергла, не думая о том, как сам отверг ее и своего сына. После разговора с ней он был так разгневан, что немедленно отправился в контору своего поверенного, не тратя времени на раздумья. После этого он поехал в Бельфонтен, где полностью отдался работе. Жара была изнуряющей, воздух слишком жарким и неподвижным. Смутное предчувствие беды не проходило. Даже у рабов был такой удрученный вид, как будто приближался день Страшного суда.
Мысли его постоянно возвращались к Габби. Ее любовь и тоска по мужу проявились со всей очевидностью в том, как страстно она откликнулась на его порыв. Она даже сказала ему, что любит. Так почему же потом она вновь стала настаивать на том, что Жан его сын, и требовала признания отцовства?
«Разве когда двое людей любят друг друга и нуждаются друг в друге, этого недостаточно?» – спрашивал себя Филип. Может быть, со временем он бы по-другому стал воспринимать ребенка, особенно ввиду того, что у Габби могло не быть больше детей. Но как же она не понимала, что к такому решению Филип мог прийти только по своей воле!
Филип гадал, что думает Габби о разводе, который он начал. Марсель наверняка обрадовался, ведь он так хочет сделать Габби своей женой и открыто объявить Жана сыном. Филип с горечью выругался.
В тот день, когда Габби с сыном отплыли из города на «Стремительном», Филип стоял на плантации за домом, где тростник был уже убран, и обеспокоенно смотрел на Монтань-Пеле. Пламя над жерлом вулкана разгоралось все ярче, а выброс пепла и осколков породы стал непрерывным. Облака пепла и сажи закрывали солнце, которое пробивалось сквозь них неярким светом, языки лавы стекали по склонам кратера.
Грозное зрелище вызвало страх в душе Филиппа. Он осознал, что Габби и Жан находятся прямо на пути движения лавы. Он внезапно проникся убеждением, что через несколько часов вулкан взорвется, и тогда Сен-Пьер, единственный город на пути стихии, исчезнет в море расплавленной лавы. Филиппу ни на минуту не пришло в голову, что лава может потечь в другом направлении и погубить Бельфонтен. Вопреки логике, именно в этот момент, когда существовала реальная опасность, что Габби и ее сын могут погибнуть, он решился.
Вскочив на коня, Филип быстро поскакал к дому. В комнате он быстро собрал необходимые вещи и, вызвав Жерара, оставил управляющему указания по делам плантации.
Он едва проехал банановые заросли, когда все произошло. Последовал мощный выброс огня и породы. Конь Филиппа в ужасе встал на дыбы, и Филиппу стоило большого труда удержать его. Банановые деревья склонились почти до земли, и Филип чувствовал, как горячий ветер обжигает его. Порыв исчез так же быстро, как и начался. С опаской поглядывая на гору, Филип ласковыми словами успокаивал коня.
Неожиданно пламя над жерлом Пеле стало распространяться по небу, как ослепительный красный шар, выросший из кратера. Вулкан сотрясло извержение, потом еще одно, другое, и с каждым извержением земля содрогалась. Черный дым повалил из жерла вулкана, и весь склон горы Пеле обвалился. Белое облако, изрыгающее пламя, вырвалось из зияющей дыры на склоне вулкана, и огненная лава устремилась вниз, к морю.
Филип замер. Охваченный ужасом, он смотрел на поток лавы, который двигался по руслу реки Рок-селен прямо на Сен-Пьер. Хотя Филип и пытался пришпорить коня, он понимал, что, когда лава затопит город, никто не выживет. И все же он поскакал вперед во мраке, потому что после первого же извержения тьма закрыла солнце. Филип скакал в гнетущей тишине, неестественной, потому что не слышны были обычное пение птиц и крики животных.
Внезапно конь оступился, и Филип почувствовал, что летит в пустоту. Он падал, переворачиваясь, катился все ниже и ниже. Сверху доносилось испуганное ржание коня. Ему тоже хотелось закричать. В этот момент он упал в воду.
Он попытался пошевелиться и ощутил сильную боль в голове. Цепляясь за камни, Филип с трудом выбрался на берег. Посмотрев вверх, он понял, что пролетел не менее двадцати пяти футов, и подивился своему чудесному спасению. Еще одно чудо предстало его взору: Филип увидел своего коня, который спокойно щипал траву на другом берегу реки.
Подождав несколько минут, пока не прошло головокружение, Филип встал, подошел к реке и бросился в воду. Он знал, что только верхом может вовремя попасть в Сен-Пьер, чтобы спасти Габби и сына. Филип сильными взмахами плыл наперерез течению. Река была неширокой, но недавние дожди подняли уровень воды, и течение было сильным. Но Филип был хорошим пловцом, и его сила и решимость позволили ему переплыть реку. Отдышавшись, он выбрался на берег и несколько минут лежал на траве, прежде чем встать и подойти к коню.
Вернувшись на дорогу, Филип увидел, что она засыпана таким горячим пеплом, что жар чувствовался сквозь подошвы сапог. Деревья вокруг уже не были зелеными, и сломанные стволы лежали на земле, лишенные листьев, покрытые грязью и пеплом. С каждым поворотом дороги Филип вглядывался вперед, стараясь увидеть Сен-Пьер, но города не было видно. Когда он доехал до маленькой деревушки, стоявшей выше Сен-Пьера, сердце его упало. То, что было когда-то живописным маленьким селением, стоявшим там, где горный поток впадал в реку Рокселен, теперь представляло собой груды разбитых черепиц, покореженного железа и обугленных обломков мебели. Деревья были вырваны с корнем, и даже дома из камня и цемента были разрушены.
Начиная с этого момента Филиппу стали попадаться беженцы. Их лица, волосы и одежда были покрыты густым слоем пепла. Он попытался расспросить их, но они проходили мимо, не отвечая. Наконец Филип закричал:
– Что случилось с Сен-Пьером? Лава дошла до города?
Какой-то мужчина с мрачными глазами, измазанный пеплом, обернулся на голос.
– Нет, не лава, – ответил он.
Филип почувствовал некоторое облегчение.
– Слава Богу, что лава не дошла до города! – воскликнул он.
– Облако пара, месье, – пояснил мужчина. – От Сен-Пьера ничего не осталось.
Филип изо всех сил старался сохранить самообладание.
– А кто-нибудь остался в живых, кроме вас? Я ищу женщину, молодую, красивую, с маленьким ребенком.
– Я таких много видел, месье. Все мертвые. Неожиданно мужчина остановился, обернулся через плечо и крикнул Филиппу:
– Возвращайтесь! Вы не сможете подойти к городу. Кого бы вы ни искали, их уже нет.
Но Филип не хотел отступать. С мрачным лицом он пришпорил коня и поскакал вперед. Габби и его сын должны быть живы! Когда наконец он доехал до города, то понял, почему мужчина на дороге пытался остановить его. Разрушения были невероятными.
Поля сахарного тростника, окружавшие город, превратились в стену пламени, и корабли, оставшиеся в гавани, горели. Бросив беглый взгляд на гавань, Филип убедился, что его судов там нет. Прибрежная линия являла собой груду обломков, среди которых плавали мертвые тела. Сен-Пьер превратился в руины. Повсюду пылали пожары.
Когда Филип увидел первые трупы, обожженные и почерневшие, ему сделалось дурно. Но он скакал вперед, пока конь не отказался двигаться дальше. Филип спешился и пошел пешком. Очень скоро он понял, что не сможет начать поиски Габби, пока лава не остынет. Отступив на окраину города, Филип приготовился ждать.
Только через два дня дымящиеся руины Сен-Пьера остыли настолько, что он смог войти. Пробираясь по уничтоженным улицам, Филип сначала пошел к тому месту, где жил Марсель. От городского дома не осталось и следа. Вокруг лежали груды обрушившихся стен. Дороги были усеяны трупами людей. Удрученный Филип походил вокруг мертвых тел, но не обнаружил тех, кого искал. Теперь ему оставалось лишь надеяться, что Марселю каким-то образом удалось вовремя вывезти Габби и Жана из города.
Хотя глаза Филиппа слезились от едкого дыма и жары, он продолжал бродить по развалинам в поисках знакомых примет. Исчезли две башни главного собора, от военного госпиталя осталась лишь стена, даже крепостные стены были разрушены.
Наконец он оказался в порту. К своему удивлению, он увидел на рейде корабль, от которого отошла шлюпка. Он подождал, пока она причалила. Оказалось, что собственный корабль Филиппа, «Стремительный», прибыл в Фор-де-Франс с известием о разрушениях, и власти отправили корабль с военными моряками, чтобы организовать спасательные работы. Филип присоединился к спасателям.
Остаток этого и весь следующий день спасатели обследовали город в поисках тех, кто выжил. Возле уцелевшей стены военного госпиталя они устроили нечто вроде временного лазарета и к началу второго дня собрали там удручающе малое число людей, и к тому же умирающих. На второй день Филип с удивлением увидел солнце, которое пробилось сквозь дым, окружающий гору. Вершина кратера Монтань-Пеле была снесена, и обнажившийся склон являл красноречивое свидетельство разрушений, причиненных вулканом. Ярко-зеленая растительность джунглей превратилась в серую, прорезанную бороздами пустыню из пепла и грязи. Долина реки Рокселен стала коридором, по которому смерть и разрушения достигли города.
В этот день Филип оказался у развалин дома, чей уцелевший парадный вход показался ему знакомым. Простояв около него несколько минут, Филип повернулся, чтобы продолжать поиски. Тут его внимание привлек тихий стон. Он вернулся, прислушался и снова уловил хриплый, но явно человеческий голос. Филип пошел в этом направлении и наконец нашел то, что искал, под обломком стены. Это была женщина, еле живая, вся почерневшая, с лицом, искаженным гримасой боли. Удивительно было, что она еще дышала и была в сознании. Филип наклонился над нею, и женщина открыла глаза. Звук ее голоса был слабым, но неожиданно Филип узнал его – голос принадлежал Амали.
– Месье Филип, – с трудом произнесла она, хватая его почерневшими руками. – Вы пришли за вашей Амали! Увы, слишком поздно!
– Нет, не поздно, Амали, – сказал Филип, который сейчас ничего не чувствовал, кроме жалости и сострадания.
– Слишком поздно, слишком поздно, – простонала Амали, – прости меня, любовь моя! Прости перед тем, как я умру!
– После, Амали, сейчас тебе трудно разговаривать.
– После для меня не будет. Я не могу предстать перед Богом, не получив от вас прощения.
Филип устало кивнул головой. Ему ничего не оставалось, как выслушать предсмертные слова Амали.
– Я хотела, чтобы ваша жена умерла. Это моя ревность убила ее и ребенка, которого она ждала, когда упала с лестницы. Я думала, что, если она умрет, вы вернетесь за мной. – Она помолчала, сглотнула с усилием, потом продолжила: – Но вы не вернулись, месье Филип. Я ждала, но вы не возвращались. Вы нашли другую на мое место?
– Послушай, Амали, – прошептал Филип, приблизившись к ее уху, – падение с лестницы не убило Габби. У нее начались преждевременные роды, но она осталась жива. И один из близнецов, которых она носила, тоже выжил. Мальчик. Только маленькая девочка не увидела света дня.
– А они... им удалось... пережить вулкан Пеле?
– Я не знаю, – сознался Филип голосом, полным боли. – Я... я не нашел их тел.
С неожиданной силой, которую иногда проявляют умирающие, Амали схватила Филиппа.
– Я давно простила вас за то, что вы меня продали. Теперь вы должны простить меня.
Если Амали нуждалась в его прощении, чтобы облегчить душу, Филип не видел причин отказывать ей. Не испытывая ничего, кроме глубокой печали, он произнес:
– Я прощаю тебя, Амали. Остальное в руках Господа Бога.
Амали немедленно отпустила его и откинулась на землю. Ее желтые кошачьи глаза заблестели странным светом.
– А теперь убейте меня, месье Филип. Убейте меня!.. Ради того, чем мы когда-то... были друг для друга... убейте меня.
Филип присел на корточки, глядя на черное, обожженное лицо и изуродованное тело, которое когда-то доставляло ему столько наслаждений. Он ни на минуту не сомневался, что Амали любила его со всей силой, на какую была способна. Огромная, всепоглощающая печаль охватила его. Было больно видеть ее страдания, ее смерть была неминуемой. И все же, разве он может...
– Убей... меня!.. Умоляю... тебя! – повторила Амали, и ее отчаянная мольба поразила его.
Встав, Филип вытащил пистолет, который дал ему один из военных, чтобы отгонять мародеров, и прицелился Амали прямо в сердце.
– Люблю тебя, – прошептала она за мгновение перед тем, как он спустил курок.
Филип упрямо шагал обратно к наспех сооруженному лазарету. Он сел на землю, прислонившись к большому камню. Кто-то подал ему кружку кофе и тарелку с едой. Филип ел и пил совершенно машинально. Он не нашел никаких следов Габби, Жана и даже Марселя. По всей вероятности, подумал он, тяжело вздохнув, они лежат погребенные под развалинами города. И как будто мало ему было несчастий, он только что застрелил свою любовницу. Филип поставил на землю тарелку и кружку и обхватил голову руками, слишком оцепеневший, чтобы плакать, слишком оглушенный, чтобы думать, слишком удрученный, чтобы жить дальше. Без Габби жизнь лишилась смысла.
Звук голосов поблизости вывел Филиппа из оцепенения. Подняв голову, он увидел, как врач, который прибыл вместе с моряками, и два его помощника склонились над обожженным телом.
– Бедняга, – врач сочувственно покачал головой. – Не представляю, как вообще он столько протянул.
– Мы нашли его возле гавани, наполовину лежащим в воде, – ответил один из помощников. – Наверно, вода частично защитила его от ожогов, поэтому он не умер сразу.
– Он выживет? – спросил другой мужчина.
– Ни малейшего шанса, – ответил доктор будничным голосом.
– Слушайте! – сказал первый мужчина. – Что он говорит?
– Похоже, кого-то зовет. Жену, наверно, которая скорее всего мертва. Вот опять! Опять зовет! – сказал доктор, наклонившись ближе к умирающему. – Габби. Да, именно так. Я дам ему лекарство, чтобы облегчить его последние часы.
Филип мгновенно вскочил, забыв об усталости.
– Подождите! – воскликнул он, удивив доктора своим порывом. – Мне кажется, я знаю этого человека. Можно мне поговорить с ним?
Доктор пожал плечами и молча перешел к другому почерневшему телу, которое только что доставили в лазарет.
Стоило Филиппу увидеть обожженное лицо и полные боли глаза Марселя, он понял, что у него мало времени. Склонившись над Марселем, он позвал его по имени.
– Филип! – воскликнул Марсель, узнав его.
– Габби! – закричал Филип с безумными от страха глазами. – Где Габби? И... мой сын?
Ему казалось, что прошла целая вечность, прежде чем Марсель ответил.
– Жива! И Жан тоже. Я посадил их на «Стремительный» за минуту до того, как судно отошло от берега.
– Спасибо! Спасибо, Марсель! – выдохнул Филип, которому внезапно показалось, что он перестал что-либо чувствовать.
Несколько минут прошло, прежде чем к нему вернулось подобие самообладания. Тогда он сказал:
– Неважно, что случилось в прошлом, ты все искупил в одно мгновение этим бескорыстным поступком. Отныне я всегда буду вспоминать тебя как человека, спасшего мою жену и моего сына.
– Твоего сына, Филип? – Марсель слабел, но в голосе его все-таки слышался упрек.
– Да, моего сына, – твердо ответил Филип. – Габби до сих пор по закону моя жена, поэтому Жан – мой сын, независимо от того, кто зачал его. – Никогда еще Филип не говорил так решительно.
– Да как ты вообще мог сомневаться? Я никогда бы не подумал, что ты такой дурак. Габби всегда была твоей. А моей никогда... никогда. Жан – твой сын.
– Старайся не говорить, – сказал Филип, заметив, что голос Марселя слабеет. – Я позову доктора.
– Не надо! Мое время истекает. Дай мне договорить. Но сначала принеси мне воды, пожалуйста.
Филип оглянулся и увидел кувшин с водой поблизости. С помощью разбитого ковшика он влил немного воды в щель, которая прежде была ртом Марселя. Через несколько минут Марсель снова заговорил:
– Позаботься о ней, друг мой. Я и не знал, что можно так любить другого человека, пока не полюбил ее. И твоего сына тоже. Я бы с гордостью назвал его своим. Но так... лучше так, как вышло. Она... никогда... не была моей. Никогда... не любила... меня. Твоя, Филип... всегда твоя.
Глаза Марселя расширились, его боль была явной, осязаемой. Филип повернулся, чтобы позвать доктора.
– Нет! – простонал из последних сил Марсель, догадавшись о намерении Филиппа. – Я еще не закончил. Выслушай... меня.
Филип понимал, что исповедь облегчает душу, и сегодняшний день подтвердил это. Сначала Амали просила, чтобы он ее выслушал, а теперь, похоже, и Марселю понадобилось то же.
– Найди Габби, Филип, – шептал Марсель запекшимися губами. – Ты нужен ей и Жану. Я любил ее. Господи, как я любил ее! Моя любовь к ней была чистой, незапятнанной. Я... я никогда не тронул ее, хотя Господь знает, как я этого хотел.
Поверь мне, друг мой, я умираю. Я бы не стал лгать тебе.
Теперь Филип был готов соединиться с Габби во что бы то ни стало, прошлое уже не значило ничего. И все же предсмертные слова Марселя наполнили его радостью.
– Мне... мне трудно поверить, что все эти месяцы, когда вы с Габби жили в одном доме...
– Никогда! – пылко произнес Марсель, зная в глубине души, что Господь простит ему эту ложь. Он не стал говорить о том единственном случае, когда Габби отдалась ему. В глубине души он знал, что она сделала это только из чувства благодарности.
– Две недели назад эти слова были бы для меня самыми желанными на свете. Но сегодня они ничего не значат. Я люблю Габби, независимо от того, что произошло в прошлом. Я лишь надеюсь, что моя дурацкая гордость не разрушила ее чувства ко мне, – признался Филип.
Гримаса исказила лицо Марселя.
– Придвинься поближе, друг, – прошептал он, и его голос заметно слабел. – Я прошу тебя не рассказывать Габби то, что я тебе сейчас поведаю. Когда я умру, хочу, чтобы она вспоминала меня лишь добром. – Филип терпеливо ждал, понимая, что последует за этим. – Я рад, что не убил тебя. Все эти случаи – во Франции, на «Стремительном», в Новом Орлеане. И я глубоко сожалею о смерти капитана Стоуна. Это я его убил. Узнал от Габби, что его посылают с важной миссией за военными припасами. Вынужден был остановить его. Приказ.
– А случай с капитаном Жискаром на «Стремительном»? – тихо спросил Филип.
– И его тоже. Мне очень жаль. Должен был помешать доставить документы генералу Джексону. Не получилось.
– Почему, Марсель? Объясни ради Бога, почему? Ты ведь француз? Разве ты так любишь англичан?
– Деньги, мой друг, деньги. Мой отец оставил Ле Шато обремененным долгами. Обеим сестрам нужно было приданое, соответствующее их положению. Благодаря английским деньгам Линетт и Элен удачно вышли замуж. Без денег они не могли бы рассчитывать на такие партии. Постарайся не судить меня очень строго.
Про себя Филип подумал, что он никогда не пошел бы на такое. Вслух же Филип сказал:
– То, что ты совершил, Марсель, теперь между тобой и Господом Богом.
– Значит... ты... не скажешь... Габби?
– Не скажу, Марсель, прошлое похоронено.
– Спасибо, друг мой. Передай ей... передай ей, я люблю... – Голос Марселя прервался. И это были его последние слова.
– Да, верю, что ты ее любил, – тихо произнес Филип, зная, что Марсель уже ничего не слышит. – Верю, что любил.
Филип вздрогнул, когда доктор тронул его за плечо.
– Ваш друг? – сочувственно спросил доктор, закрывая глаза умершему.
Филип заколебался и потом ответил:
– Друг? Да, доктор, пожалуй, можно сказать и так.
– Сочувствую, приятель, – сказал доктор. – Радуйтесь, что это не кто-нибудь из близких.
Через пять дней моряки покинули пустынный город. Ни один человек из тех, кого они подобрали в развалинах, не выжил. Когда корабль отплыл, чтобы вернуться в Фор-де-Франс, на нем был Филип, грязный, усталый, но полный надежд.
Эпилог
В каюте «Стремительного» Габби кормила сына грудью, наслаждаясь созерцанием сосущего ребенка. Жан был всем, что у нее осталось. После того как в Фор-де-Франс стало известно о разрушениях в Сен-Пьере, вызванных извержением Монтань-Пеле, Габби подумала, что скорее всего Марсель погиб. Если бы он был жив, он бы нашел способ приехать за ней или, в крайнем случае, послать сообщение. Слеза скатилась по ее щеке, и она молча оплакивала своего единственного настоящего друга. Он любил ее больше, чем Филип, и много раз доказывал это словом и делом.