Михайличенко Елизавета. Иерусалим

   Похититель остановил машину довольно далеко от дома, у отеля со странным для еврейского квартала названием "Рейх". Пару раз прежде я добирался до этого места. Сначала это меня насторожило, и я приготовился выскакивать и сматываться. Но потом, когда увидел, что вся улица перерыта, даже обрадовался и убегать не стал чисто из рациональной противности -- а пусть несет меня, дорогого, на руках.
   И он понес. От Похитителя неприятно пахло, просто даже воняло характерным запахом -- табаком в перегаре. Он собирался закурить, но я начал слегка вырываться, и ему пришлось удерживать меня обеими руками. Ничего, здоровее будет. Хотя зачем ему с таким клубящимся софтом здоровье? Все одно -- хорошо не кончит. Но Похитителю, видимо, было просто необходимо чем-то занять пасть, хотя бы даже словами. Он все продолжал со мной разговаривать. Ну что за понятия? Как ни в чем не бывало говорить о добре и зле с депортируемым котом? Ну мать моя кошка! Мне хоть и чуждо похмелье, но тягостное настроение с утра очень знакомо. И приправленные перегаром сентенции котокрада о морали меня достали. Еще пару минут, и я бы вырвался уже всерьез. Но тут я услышал знакомое посвистывание. Всегда терпеть не мог, как Партнер по Симбиозу изображает из себя пернатого, а тут воспрянул.
   ПпС был с незнакомой самкой, они поднимались вверх по улице, навстречу нам. И было очевидно, что болтовня подруги ПпСу уже надоела, поэтому он метал взгляды, ища на чем бы их сфокусировать. Он тоже был угнетен необходимостью функционировать, выполнять дневные ритуалы после ночной жизни.
   Наконец, ПпС уперся в нас взглядом. Хорошо, все-таки, что я рыжий, а не серый. Не всегда, конечно, хорошо -- иногда за заметность приходится расплачиваться, но все равно. Взгляд ПпСа сгустился, как свертывающаяся кровь. Мой Похититель явно персонифицировал для него в это жаркое похмельное утро всю подлость мира. ПпС взял резко в сторону и пошел наперерез, приподняв левое плечо и подволакивая правую ногу, что у вертикалов означает готовность принять боевую стойку. Ситуацию он оценил вмиг и правильно, потому что заорал по-русски:
   -- Э! Ты! Борода! Стой!
   Похититель послушался. Я почувствовал, что его руки дрогнули и напряглись. Я надеялся, что в морду ПпСу он меня не бросит.
   -- В чем дело?
   -- В коте. Кота придется вернуть.
   -- Так я и возвращаю.
   -- Ну давай,-- ПпС протянул руку к моей шкирке -- та еще, все-таки, сволочь.
   Похититель отступил:
   -- Что -- давай? Я кота хозяевам несу.
   -- У него нет хозяев. Поал? У него есть хо-зя-ин. Поэтому давай его сюда, по-быстрому.
   Муть поднялась со дня всколыхнувшегося софта Похитителя. Он не испугался. То есть сначала он испугался, пока видел в ПпСе просто крупного агрессивного самца. Но когда ему привиделась заглавная буква в брошенном слове "хозяин", Похититель передернулся, как затвор.
   -- Что за Хозяин?
   ПпС хохотнул и уставился на Похитителя каким-то крысиным взглядом -красные глазки его были залиты с вечера красным, а сейчас -- солнцем. Он повернулся к самке, приглашая ее принять участие:
   -- Танька, скажи ты, что за хозяин. А я послушаю. Ну!
   Вертикалка захихикала:
   -- Хороший хозяин, не нудный.
   -- Как ты вчера говорила,-- напомнил ПпС.-- Ищущий греха!
   -- Понятно,-- процедил Похититель.
   -- Раз понятно, давай кота и вали от греха подальше!
   Мне тоже стало понятно, что через несколько секунд в мою дорогую шкуру вцепятся две, а то и три пары вертикальих лап и будут рвать ее в разные стороны. Ну конечно, сейчас! Я полоснул когтями по руке ПпСа, потянувшейся к моей шкирке, вонзил клык в сжимавшую меня ладонь Похитителя и зашмыгнул под ближайшую машину.
   Через несколько секунд я выглянул, чтобы не только слышать, но и видеть. Не мог же я упустить такое зрелище. Не каждый день вертикалы вопят из-за дорогого кота. Мать моя кошка, как же неуклюже и медленно они разогревались. Самки у них тоже невоспитанные -- нет, чтобы молча наблюдать и оценивать. Визжала так, словно победитель уже прикусил ей загривок :Ж)
   Давид
   Мне слишком нравилось представлять, как я явлюсь к (C) с Котом, чтобы теперь, утратив его, прийти к ним с пустыми руками для пустых разговоров. Но время пустых разговоров истекло, возможно вместе с маслом из мотора моей машины. Надо было проверить уровень масла, но я обещал Лее этого без нее не делать. Поэтому я не стал даже приближаться к машине.
   Я ушел в лес. А куда еще я мог пойти в порванной майке. Лес стоял сухой, ломкий, в последней предосенней стадии выживания. Казалось, какое-то нервное нетерпение было распределено по хрустким сухим стеблям, ветвям и стволам. Ранний дождь бывает уже в Суккот, а уж после можно ждать его все более и более требовательно и даже подавать голос, как голодный кот у холодильника -- можно молится о дожде. Запрещение молитвы о дожде, смена ее на просьбу о росе, сразу после Песаха и до осени, мне всегда нравилось. Потому что нельзя поощрять человека просить маловероятное. Ведь человек с легкостью подсаживается на надежду. И превращается в игрока. А игрок больше полагается на провидение, чем на себя. В результате игрок обречен ощутить себя обманутым всяким богом, в которого он поверит. Такая вера изначально несет в себе семя самоуничтожения, обиды и мести. Впрочем, не нарушать такие запреты тоже нельзя, вредно. Иногда каждому приходится просить о чем-то маловероятном или даже несбыточном. Но это должно происходить как-то индивидуально, стыдливо, интимно.
   В Иерусалимском лесу попадалось слишком много действующих мангалов. Нефтяная вонь растопки, запах костра и аромат жареного мяса блуждали по лесу, накатывались волнами, вызывая то тошноту, то аппетит, то желание примкнуть, переходящее в желание отдалиться. Люди к концу пикника похожи на сытых котов. На мангале дожаривается пара палочек, а все вокруг сонно хлопают глазами.
   Конечно же, я шел в Грот. Я спешил уловить то изменение в действительности, или в чем-то другом, которое произойдет по моей вине, из-за утраты Кота. Я шел и поневоле усмехался, сознавая, что раньше, до Обета, я все равно, рано или поздно, отправился бы к Гроту, но слово "может быть" было бы определяющим в моих рассуждениях. Я оказался абсолютно не готов к появлению какой-то новой стороны в отношениях Кота с людьми. Или не с людьми? Кто тот Хозяин, именем которого у меня пытались забрать Аллергена? И удалось ли ему это? Наверное, все-таки, это не было моим полным поражением. Кот в итоге получил свободу выбора (не факт, что это хорошо), ушел куда сам пожелал. Значит, Кот не достался никому, и этот раунд с каким-то Хозяином я сыграл вничью.
   В Гроте на этот раз никого не было. Меня это даже обрадовало, потому что, упустив Кота, ничего хорошего я от встреч в Гроте не ждал. Кто меня мог ждать здесь сегодня? Судья? Прокурор? Следователь? Палач? Впрочем, как бы мне самому не оказаться для себя и первым, и вторым, и третьим, и четвертым.
   Я сел у дальней стенки Грота, она была проплетена корнями, и казалось, что камень скалы пророс древесными венами. Он был словно бы утеплен деревом, оживлен им. А дерево получало от скалы незыблемость и бессмертие. Сидеть, прислонившись спиной к этой чуть пружинящей поверхности, между органикой и неорганикой, было приятно если об этом не думать и жутко, если об этом задумываться. Но я пришел сюда задумываться о другом.
   Хозяин. О котором я ничего не знаю. Нет, знаю. И не так уж мало. "Короля играет свита". Хозяина играют слуги. Слуги и намерения. Итак, первый слуга -- типичный здоровый туповатый и хамоватый лакей. Лакей на квиюте. Такой слуга может быть у кого угодно. Неинформативен. С ним была женщина, а раз слуга был при исполнении, то значит она -- служанка. Они четко шли на перехват, а значит ждали моего появления. С Котом. Если бы улица была не перекрыта, меня не так просто было бы перехватить. Я не Кинолог, чтобы парковаться на первом же свободном месте, так далеко, как он вчера. Я бываю у (C) часто и ставлю свою "канарейку" близко от входа, иногда даже запирая машину (C). Неужели Хозяин специально перекрыл улицу? Из-за меня!? Нет, конечно, из-за Кота. Или это просто совпадение? Слишком много в последнее время совпадений, чтобы в них верить. Верить в совпадения -- значит презирать собственные аналитические способности.
   Итак, Хозяину стало известно, что утром я отправлюсь к (C) с Котом. Откуда ему могло быть это известно? Если он не какая-нибудь всепроникающая сущность, то только от Белки или от Кинолога. Кинолог отпадает. Если бы он был его слугой, то не повез бы меня ночью к Белке, раз Хозяину так важно, чтобы я не вернул Кота (C). А Белка, наоборот, пыталась мне помешать, не хотела отдавать Кота, отговаривала, обещала, что сама все уладит с (C). Значит -- Белка! Кто бы мог подумать. Хотя... подумать, как раз, можно было. Эта смена имени. Рахель. Эти игры с именами опасны и плохо предсказуемы. Беременность. Старый Город. Искусственная беременность. Кем? От кого? От чего? От Линя ли? Так вот почему она всю ночь гонялась в Сети за Котом! А утром она расколола меня сонного и похмельного, и я наговорил ей кучу всего из того, что не рассказываю никому. Это уже не ничья. Это -- чистый проигрыш.
   А как она закричала, когда я предположил, что появление у нее Аллергена как-то связано с ребенком. Ясно, что попал в болевую точку. Неужели не Линь, а Хозяин?
   Белка -- это очень информативно. Она никогда не служила никому, что ей очень порой мешало, из-за чего она многое недозавершила и часто жаловалась на эту свою неспособность, считая ее недостатком, но и любя ее в себе. Было удивительно, что она согласилась принадлежать мертвому Линю. Значит, не Линю. Не Линю... Какими же качествами, а вернее даже свойствами должен обладать тот, кому она согласилась бы служить? Трудно, почти невозможно представить. Проще представить, что сама Белка и есть Хозяин. Если бы я ее не знал так долго и так хорошо, я бы наверное так и решил. Но она не может быть ни Хозяином, ни Хозяйкой, потому что она не может быть лидером и вершить чужие судьбы. Но она умеет восхищаться. А это уже близко к служению. Обычно она просто не успевала переходить от восхищения к служению, потому что восхищение было слишком кратковременным. Что же могло вызвать у нее длительное восхищение? До сих пор, вроде, ничего не могло. Значит, ее служение вот-вот прервется. И тогда она мне сама все расскажет... Если... если только ее служение как-то не связано с надеждой на воплощение мечты.
   Мне было неприятно следовать за логикой своих рассуждений. Эмоции мои всегда немного отстают от моей же логики, что дает чистоту анализа, но приводит к душевному неравновесию. Теперь предстояло осмыслить связь Белкиной мечты с Белкиной беременностью. И я, в общем-то, уже начал догадываться, но как раз тогда в Грот стал спускаться кто-то, завернутый в плащ. В бордовый плащ. Или в бордовое покрывало.
   Я вскочил и ударился головой о корень. Но не сильно ударился. Как раз, чтобы прийти в себя и сконцентрироваться на влезшем. Он стоял под входом в Грот, как под софитом и рассеяно вытирал полой лысину, потно блестевшую в направленном свете. Меня он заметил сразу, потому что все время косился в мою сторону и ухмылялся. Конечно, он был тут не в первый раз.
   -- Благословен входящий,-- торжественно приветствовал я его. Зачем-то.
   -- Ты бы еще сказал "благословен вползающий",-- усмехнулся он.-- Кто ты?
   -- Давид.
   -- Страж?
   -- Да. Хоть и не знаю, что ты имеешь в виду.
   -- Пока еще я не имею в виду ничего такого, что ты не знаешь.
   -- Кто ты?
   -- Елисей.
   -- Пророк? -- я сделал вид, что шучу.
   -- Пророк.
   А он не шутил. И я обрадовался, потому что порока Елисея мне было о чем спросить. Каждый, дочитавший ТАНАХ до конца, нашел бы о чем спросить Елисея. Скорее всего о том, почему лишь за то, что дети смеялись над его плешью, проклял он насмешников именем Всевышнего, и были пожраны сорок два ребенка двумя медведицами, вышедшими из леса. Как раз с этой историей мне было все более-менее ясно. Рассердившийся пророк может проклинать лишь именем Всевышнего, а над последствиями своего проклятия не властен, поскольку этим как бы передает наказание в иные руки. Но история с дамасским царем Ададом давно внушала мне большие сомнения. Ведь когда пришел к еврейскому пророку Елисею слуга заболевшего Адада, Азаил, чтобы спросить об исходе болезни, то Елисей посоветовал не сообщать царю ничего дурного. И далее зачем-то сообщил, что Ададу придется умереть. И верный слуга опечалился. А пророк плакал. И причиной скорби своей назвал предвидимые им беды израильского народа, источником которых будет Азаил, когда станет царем. Пророк подробно рассказал Азаилу какие злодейства предначертано ему совершить: убить лучших израильтян, разрушить города, разбить о скалы младенцев и разрубить беременных. Зачем? Зачем он все это сказал Азаилу? И чья, все-таки, вина в том, что назавтра Азаил удушил Адада? Азаила это вина? Или не сумевшего промолчать пророка? Пребывающего в очарованном состоянии господнего рупора, застывшего в своей пророческой гордыне. И не желающего ради исполнения предназначения хотя бы попытаться от него уклониться?
   Нельзя оскорблять предназначение слепым повиновением ему. Раньше было можно, а теперь нельзя. Потому что время теперь иное, время стало другим и требует активного вмешательства в будущее. И это самое главное изменение. Это как растерявшийся человек, который ждет, что ему помогут. Это как постаревший отец. А мы, выросшие дети, по-прежнему смотрим на него и ждем указаний. А это ни к чему хорошему не приведет. Жаль, что я рано остался без родителей, мне так и не почувствовать как это -- возвращать долги принятых за меня решений. Не факт, что я никогда не испытал бы злорадство от ощущения перевернувшейся власти.
   -- Скажи, Елисей...
   -- Не могу.
   Я действительно хотел спросить у него -- не может ли он предсказать мне будущее, хотя бы самое ближайшее. Хотя бы касающееся только меня. А вернее -- моего врага. С кем мне, Стражу, предстоит бороться? Но, может быть, он имел в виду не совсем это. И я решил уточнить:
   -- А кто...
   -- Сам.
   -- ... мой враг?
   -- Знаешь.
   И смеялся при этом пророк как-то гаденько и гадливо одновременно. Он был так однозначно упоен единоличным владением знанием. Наверное, так же хихикал он, когда приходил к нему за предсказанием Азаил с богатыми дарами. И взорвался, распираемый своим знанием. И запрограммировал Азаила на тот вариант, который даже в представлении был чудовищен. Сам он это, конечно, не понимал, ослепленный близостью к документам с грифом "совершенно секретно". А смеялся так, словно понимал... Неужели даже теперь раскаяние не коснулось его, или хотя бы сомнение.
   -- А кто такой Хозяин? -- спросил я, не выдержав.
   -- Чей?
   -- Кота. Кто он?
   -- Кто же спрашивает пророка о том, о чем можно спросить ветеринара!
   Я понял. Это-то как раз было очевидно. Кот -- не слуга. Иначе было бы проще приказать Коту, а не посылать слуг на перехват. У Кота нет и не может быть Хозяина, но это не значит, что его нельзя использовать в каких-то целях, искусно создавая ситуации, когда Кот будет делать именно то, что требуется. Кажется, и со мной происходит нечто подобное. Впрочем, со всеми происходит что-то подобное. Или почти со всеми. У всех есть свой манипулятор. Нет его лишь у слуги -- ему прямо говорят, что он должен делать. Значит, у Кота Хозяина нет. Есть нечто, провоцирующее его на определенные поступки. Хозяина нет, но есть некая цель. И Кот помогает ее осуществлению просто преследуя свои собственные совершенно другие цели. Либо все-таки знает о ней, разделяет ее и воплощает. Тогда Кот -- как бы хозяин самому себе? Или марионетка, играющая роль хозяина самому себе? О, этот вопрос фундаментальнее, чем "Быть или не быть?" Он относится к каждому из нас и практически нерешаем изнутри, из собственной шкуры, хозяином которой всегда себя ощущаешь. Но, наверное, можно придумать какие-то эксперименты над самим собой, даже над собственной судьбой, результат которых будет однозначно зависеть от того выбираешь ли ты направление своего жизненного пути, или уворачиваешься, чтобы не врезаться в загородки, загоняющие тебя в корраль.
   8. СИМХАТ ТОРА
   Давид
   В Гиват Шауле всегда пахнет свежим хлебом и мочой. В любое время года и суток. Я забираю Лею с работы во много раз чаще, чем бываю на кладбище. Но каждый раз, сворачивая к психиатрической больнице, внутренне отмечаю, что еду на кладбище. Означает ли это, что смерть для меня важнее любви, или демонстрирует лишь мою готовность к худшему?
   Лея шла к машине, не улыбаясь. Наверное, ей опять нехорошо. А ведь сегодня -- сокращенный день, вечером начинается Симхат Тора, и мы даже хотели побродить по какому-нибудь религиозному району, посмотреть на уставное веселье, на пляшущих со свитками евреев, заводящихся под одобрительными взглядами не только Всевышнего, но и женщин. Женщинам в этот день можно открыто, не прячась за занавесками, наблюдать за происходящим действом. Но Лея не улыбалась. Жаль, я тоже, оказывается, хотел пойти вместе с ней вечером в синагогу и перебрасываться взглядами через праздничное пространство. А во все остальные дни поход с женщиной в синагогу нельзя назвать совместным.
   Я тоже перестал улыбаться. Улыбка, как и любовь, без взаимности -глупа. Вот, пожалуй, главное отличие любви от дружбы -- дружба по определению взаимна.
   -- Привет,-- сказала Лея устало и неприветливо. Плюхнулась на сиденье. В детстве у меня жила пара хомяков. Когда у хомячихи портился характер -она начинала кусаться, гонять хомяка по клетке, пищать -- я точно знал, что скоро появятся хомячата.
   -- Сразу домой? -- почти констатировал я.
   -- А куда еще? Все уже закрыто. Я хлеб забыла купить, кстати.
   -- Я купил.
   -- Сегодня еще раз ультразвук делали.
   Я поймал себя на малодушии -- боялся спросить, но спросил:
   -- Да? И что?
   Лея передернула плечами:
   -- А ничего. Нестандарт, похоже.
   Я ничего не говорил, решил -- пусть скажет все, что считает нужным сама. Я не врач, чтобы обрабатывать медицинскую информацию, она это сделает для меня лучше.
   -- В общем, они сказали, что похоже на близнецов.
   -- На близнецов?
   -- Или даже на тройню.
   -- Ни фига себе! Пусть лучше двойня... Лея, ты что, ты поэтому расстроилась? Брось, близнецы тоже люди... То есть, это, если подумать, даже интересно. Особенно если однояйцевые. Или если мальчик и девочка, тоже интересно. Однояйцевых можно специально по разному воспитывать, чтобы почувствовать пресловутые "врожденное" и "приобретенное".
   Лея искала что-то в "бардачке". Что она может искать в моем "бардачке"? Она, конечно, тоже иногда берет машину, но ни разу не замечал, чтобы после нее что-то оставалось. Кажется, она тоже поняла, что ей нечего там искать. Резко захлопнула. И сообщила:
   -- Понимаешь, толком почему-то не могут посмотреть. Двигается плод... плоды все время, причем когда УЗИ делают. Впечатление, что на ультразвук реагируют.
   -- А такое может быть?
   -- Нет, конечно... Я так больше не могу. Я, знаешь, хочу уехать к маме, в Нетанию. Хотя бы до родов. А если найду там работу, то насовсем... Мой дом не в этом Городе, понимаешь?
   -- Живущий в Иерусалиме всегда бездомен, ибо Город этот -- жилище Господа,-- попытался то ли успокоить, то ли развлечь ее я. Не получилось:
   -- Вот мне и надоело бомжевать! Не хочу быть беременной бомжихой!
   -- А что вдруг?
   -- Не знаю,-- уже другим тоном сказала Лея,-- поймешь ли ты... С тех пор как я живу в этом Городе, я не чувствую завтра. Раньше я видела и планировала свою жизнь хотя бы на несколько недель вперед. А сейчас я просто делаю записи в ежедневнике и не думаю о них. Просто каждое утро раскрываю его и загружаю в себя дневные планы. Я лишилась ощущения протяженности предстоящей жизни.
   -- Ты думаешь о смерти?
   -- Не больше, чем все. Тут другое. Я знала, что ты не поймешь, просто ты спросил... Это как сильный туман. Я живу в непробиваемом фарами тумане. И очень близко что-то, что пока позволяет мне жить. Но в любой момент может решить, что хватит. Хватит с меня...
   -- Ты чего-то боишься?
   -- Да нет же. В том-то и дело, что это не страх... Как бы это... Ну, что ли, здесь такое ощущение близости рока, его силы, что... что невозможно противиться ему.
   Я понял ее. Сильная рука рока тащила ее на короткой цепи длиной в сутки. И мог ли я упрекнуть Лею, что она желала перегрызть цепь и сбежать. Но сказать ей это -- означало обидеть сомнительным сравнением. И я сказал:
   -- Я понял. Такое же чувство, наверное, у антилоп. Они тоже не боятся, пасутся в своей саванне рядом со львами. А львы время от времени отбивают от стада то одну, то другую. А стадо, после легкого переполоха, чуть отбегает и возвращается к ежедневным заботам...
   Я сказал, не подумав. Даже хуже, потому что такое, и не подумав, не говорят. Такое должно отсекаться на уровне подкорковой цензуры. Про львов. И про тех, кого они пожирают. Лея смотрела вперед округлившимися глазами, замерев. Объяснять что-то означало лишь усугубить. Молчать тоже было невозможно. Но я молчал. А пока я молчал, в меня просочилась откуда-то смрадная мысль. Она просочилась, как просачиваются в Старом Городе сточные воды через грязные фильтры многовекового культурного слоя, а потом стекают тонкой струйкой во тьме Львиного зева. Ведь это у львов обычно два-три детеныша. А вдруг... Вдруг эта "двойня-тройня" -- следствие того, что произошло с Леей той ужасной ночью, у дома Беллы? И тогда, в Старом Городе, Лею не пытались сожрать, а, скажем... ну да, насиловали... Бред, конечно. Голливудский ужастик. Вернее пионерские страшилки, от которых хочется забиться под одеяло, потому что понимание нелепости не помогает вытеснить их из сужающегося сознания.
   -- Ты уедешь... А я?
   -- Я хотела попросить тебя поехать со мной. Мы бы сняли вместе квартиру.
   -- Зачем?
   -- Мне тут плохо, страшно. Я ведь должна сейчас не только о себе... А ты можешь проверять сумки где угодно.
   -- Сумки?.. Вообще-то это для меня не главное в жизни.
   -- В Нетании тоже есть Интернет. А кота -- заведем.
   -- Рахель растрепала?
   -- Давай между собой ее, все-таки, Беллой называть, а?
   Белка могла проболтаться и просто так. В конце-концов, им надо о чем-то разговаривать. А о чем им еще разговаривать, как не обо мне. Но если не просто так, то для Хозяина это очень логичный ход, чтобы устранить меня из Иерусалима. А это может означать только одно -- я способен ему промешать, либо уже мешаю. А ведь я практически не действовал. Все мои действия были связаны только с Аллергеном... Может ли Аллерген быть Хозяином, вот что интересно. Нет. Да. Нет. В принципе может, конечно. Потому что ведь невозможно представить, кем он быть не может. Но возможность не обязательно заканчивается воплощением. Чаще даже не заканчивается, а остается "в уме" и оттуда следит внимательным и ревнивым кошачьим взглядом за другой, реализующейся возможностью, которую предпочли.
   -- Давид, ты на кого обиделся? На меня или на Беллу?
   -- Обиделся?
   -- Сидишь, молчишь. Разве не обиделся?
   -- Думаю.
   -- О чем?
   -- Как тебе объяснить, почему я не поеду в Нетанию. Чтобы ты не обиделась. Чтобы ты поняла -- дело тут не в наших отношениях.
   -- А в чьих?
   -- Да я не так выразился. Тут вообще дело не в отношениях. Например, у солдата с присягой есть какие-то отношения?
   -- Нет.
   -- Вот видишь!
   -- А хочешь... Хочешь, вообще отсюда уедем!
   -- Куда это?
   -- Все равно. В Америку, например. У меня сестра в Нью-Йорке. Можно вообще в Москву вернуться, хотя и глупо. Хочешь?
   -- Не хочу.
   На этом слова у нас как-то резко закончились. Вернее, мы их вобрали внутрь, как кот -- когти, чтобы случайно (или нарочно) не поранить друг друга.
   Еще мы, как назло, застряли в пробке на въезде в Рамот -- все спешили разъехаться по домам. А когда вдруг перестают меняться картинки за окном, и не надо участвовать в движении, молчание становится враждебным и полным смысла. Но и прервать его сложнее, потому что кажется, что надо сказать что-то действительно важное. У меня таких слов не было. Вместо них присосалась пиявкой мысль о том, что Лея зачала в те самые дни, когда на нее напали в Старом Городе. Мысль не отцеплялась. Тогда я решил заместить ее другой, смежной. Смежницей оказалась Белла. На Лею напали около дома Беллы. В отходившем от смежной улицы переулке. И беременность у них, да, смежная. А теперь еще и смежные имена Лея-Рахель. Похмельный или синильный рок с трясущимися руками и слезящимися глазами словно все время промазывал. Он, словно праотец Иаков, получил Лею вместо Рахели. И тогда, в мае, в Бен-Гинноме, охота шла за Беллой. И потом, все, что происходило ужасного, всегда происходило неподалеку от Беллы, можно сказать в ее присутствии. И не только в смысле физического расстояния. Ведь Марта была следующая после Беллы женщина Гриши. Смежная.
   -- Нунифигасебе! -- выдохнул я, не слыша себя.
   -- Что?! -- напряглась Лея.-- Давид, ты в порядке? Ты с кем разговариваешь?!
   -- В том числе и из-за Беллы,-- сказал я.-- В том числе и из-за нее я не могу уехать в Нетанию.
   Есть люди, которые не умеют врать. Я же не умею говорить правду. Она у меня какая-то неправильно одетая. Не в тех местах прикрытая, что ли. Хорошо еще, что Лею трудно обидеть. Она, во всяком случае так было раньше, всегда хочет убедиться до конца, на что и почему нужно обижаться. А когда все для себя прояснит, тогда в ней просыпается профессионал, и она уже не обижается. Наверное, поэтому мне с ней проще, чем с другими.
   -- Что у нас с Беллой? -- все-таки слишком напряженно спросила Лея.-Ну да, она же тоже беременна.
   -- Тебе нужно уехать, да. А пока не уедешь -- держись-ка от нее подальше. Подальше от греха.
   -- От чьего греха? А ты должен остаться и держаться к ней поближе, я правильно поняла?