Михайлик Яков. Соколиная семья

   Летая над округой сталинградской, я видел, как идут к городу полки. Идут с востока и севера. По дорогам движутся колонны танков, дивизионы артиллерии. Надрываясь, паровозы тянут железнодорожные составы с оружием и боевой техникой. Машины везут дары народные. Вниз по Волге спешат суда. Сталинград, Сталинграду - мелькают строгие надписи на бортах машин, вагонов и судов...
   - О чем думаешь, Яков? - тронул меня за рукав мехового комбинезона подошедший комэск.
   Я показал рукой на буйствующий огонь. Иван Федорович понял: сейчас все думают о судьбе города.
   - Зови летный состав на командный пункт, - сказал он. - Подведем итоги вылета и дадим разведданные в штаб.
   Назначение меня на должность заместителя командира эскадрильи ко многому обязывало. Часто приходилось оставаться за Ивана Федоровича на земле и в воздухе, а также выполнять различные поручения.
   Летчики собрались быстро. Собственно, они никуда и не расходятся после очередного вылета. Всегда вместе - на стоянке самолетов или на командном пункте. Балюк подробно рассказал о встрече с противником, о результатах воздушного боя. Бой как бой. Таких каждый день по нескольку. Но Петр Ганзеев, заместитель начальника штаба полка, записывал своим стремительным размашистым почерком все подробности, все детали - от взлета до посадки.
   - А теперь поговорим об ошибках, - сказал Балюк, когда замначштаба закончил опрос людей.
   Командира эскадрильи прервал телефонный звонок. Старший лейтенант поднял трубку:
   - Да. Так. Понятно. Есть, товарищ майор!
   Шепоток умолк. Летчики посмотрели на Балюка.
   - Разбор закончим после вылета. - Командир поднялся из-за стола и потянулся к шлемофону. - Идем на прикрытие наших войск в районе станции Котлубань. По самолетам!
   Стоянка рядом. Взревели моторы яков, и через несколько минут мы уже в воздухе. С нами опять летит неугомонный штурман полка Бенделиани.
   Сталинград все еще затянут дымной пеленой. Глядя вниз, я вспомнил свои недавние раздумья. Но здесь в небе мысли только об одном - не допустить бомбардировщиков врага к станции Котлубань и ее округе, где зарылись в землю наши войска.
   Просматриваю воздушное пространство. Кажется, все спокойно. Однако спокойствие было обманчивым. Со стороны солнца показались три точки. Мы начали готовиться к встрече с противником. Точки приближаются, растут. И вот уже на фоне светло-голубого неба четко вырисовываются длиннохвостые мессеры. Вероятно, они замышляли неожиданно атаковать нас со стороны солнца. Но тактика врага разгадана, а это, считай, половина успеха в бою.
   Чичико Бенделиани со своим ведомым рванулись ввысь, чуть в сторону. Отличный маневр. Сейчас штурман атакует врага. Так и есть. Приблизившись к мессерам, он ударил по ведущему и сбил его с первой очереди. Получай сталинградскую землю! - ликует во мне все, хотя гитлеровца сбил не я, а мой боевой товарищ.
   Чуть левее впереди показались бомбардировщики. Наша группа тотчас же ринулась в атаку на них. Истребителей связал боем Балюк.
   Целью для себя выбираю ведущего. Если его сбить, задача бомбардировщиков будет наполовину сорвана. Сделав полупереворот и зайдя слева снизу, иду на сближение. Вижу, кто-то пытается атаковать врага справа сверху. Беру необходимое упреждение. Открываю огонь. Часть трассы чиркнула впереди бомбардировщика, и только несколько снарядов попало по передней части фюзеляжа. Фашист разворачивается влево. Положение для атаки ухудшается. Досадно, но делать нечего - надо повторить заход.
   Осмотревшись, я увидел, что хвост моего яка осаждает пара Ме-109. Выполняю крутой разворот на сто восемьдесят градусов, чтобы принять лобовую атаку, но немцы, как бы опередив мой замысел, уходят в сторону с набором высоты. Струсили, не приняли вызова.
   Два соседних яка, зажав с обеих сторон Хе-111, поджигают его. Самолет пошел, книзу, оставляя за собой длинный шлейф черного дыма. Это ребята из группы прикрытия, но кто именно, разобрать невозможно. Да и неважно, лишь бы наши лупили гитлеровцев.
   Бой в самом разгаре. Все носятся на предельных скоростях. Часть мессершмиттов повернула вспять. От общего строя отстает и идет на снижение атакованный ранее мною хищник. Надо добить его, довести начатое дело до конца. Перевожу самолет в пикирование и с полным газом начинаю догонять противника. Сзади меня снова увязались два мессера, но какой-то як прикрыл меня, как бы подсказывая: Давай! Жги его!
   Пора открывать огонь. Немец конвульсивно рванулся, пытаясь уйти от возмездия. Поздно! Свинцовая очередь прошила левый мотор и часть кабины. Но почему самолет не горит? Почему продолжает лететь? Вот уже вражеская территория. Прижимаясь к оврагу, фашист, вероятно, надеется остаться в живых. Нет, этого допустить нельзя. Ни в коем случае нельзя! Выбираю удобный момент и даю еще прицельную очередь почти по самой кабине. Самолет резко кренится, цепляется за землю. Взрыв. Огонь. Дым. Конец воздушному разбойнику!
   А что там, за хвостом моего яка? Сколько их, преследователей? И кто прикрывает меня? Сделав боевой разворот, я увидел двадцатьдевятку. Илюша. Илья Чумбарев. Спасибо, друг!
   Неприятельских самолетов над станцией и ее округой не было. Пройдя над нашими войсками, мы еще раз убедились, что теперь им никто не угрожает. Можно возвращаться домой.
   Половина солнечного шара уже спряталась за дымный горизонт, когда мы на последних каплях горючего пришли на свой аэродром. Красное солнце на закате предвестник ветреной погоды. Поднятая самолетами пыль еще долго не оседала, колобродила над гудящей от взрывов землей.
   Каждый день, как и сегодня, вылетать приходилось по четыре-пять раз. От непрестанного напряжения чувствовалась усталость, но обстановка на земле требовала постоянной поддержки с воздуха. И мы летали, летали. Воздушные бои начинались от взлета и заканчивались заходом на посадку. Такого еще не было никогда.
   Почти после каждого полета мы недосчитывались товарищей. Гибли самолеты, гибли люди. Вот и сегодня замполит передал нам скорбную весть: в соседней части смертью храбрых пал в неравном воздушном бою Герой Советского Союза майор Фаткулин.
   - Как это случилось, товарищ капитан? - спросил Александр Денисов.
   Евдоким Андреевич Норец расстегнул планшет, достал какой-то лист бумаги, но читать его не стал.
   - Как случилось? - переспросил он. - Фаткулин вылетел на перехват группы фашистских бомбардировщиков и смело вступил с ними в бой. Атакуя то один, то другой самолет, майор смешал боевой порядок немецких летчиков и вынудил их повернуть от цели. Ценою собственной жизни герой спас сотни защитников Сталинграда на земле.
   Тесным кругом обступили мы политработника, ожидая продолжения рассказа о поединке советского летчика с большой группой воздушных гангстеров. Но продолжения не было. Капитан развернул тот самый лист бумаги, что достал из планшета, и сказал:
   - Это письмо от жены Фаткулина. Вот что говорится в нем:
   Горе, причиненное мне, очень велико. Сейчас мне не с кем поделиться, ибо мои дочурки еще очень малы, чтобы понять трагедию этой потери. Глубокая рана нанесена врагом нашей семье. Но я знаю, что мой муж сражался отважно и погиб смертью храбрых. Прошу его друзей отомстить гитлеровским извергам за смерть моего мужа.
   - Мы тоже друзья майора Фаткулина, - закончив читать письмо, сказал Е. А. Норец, - и мы должны открыть счет мести за героя. Пусть ни одна пулеметная очередь, ни один пулеметный залп не пройдут мимо врага. Смерть немецким оккупантам!
   - Смерть! - отозвались мы.
   По существу это был полковой митинг, какие нередко проводились у нас во фронтовых условиях.
   В эту тяжелую пору Родина ничего не жалела для нас. Отличившихся в воздушных боях награждали орденами и медалями. Помнится, я как-то сразу получил две медали и орден Красного Знамени. Ребята весело шутили: Михайлик получил полную шапку наград.
   Мы понимали, что сейчас решается судьба Сталинграда, судьба дальнейшего исхода войны, поэтому еще теснее сплачивались вокруг партии Ленина. Молодые бойцы подавали заявления о приеме их в члены ВЛКСМ, а товарищи годом-двумя старше становились кандидатами и членами партии. Хочу в бой идти комсомольцем, Хочу сражаться с немецко-фашистскими захватчиками в одном строю с коммунистами-ленинцами - такие заявления поступали на имя комсомольских, партийных и политических работников в каждом звене, в каждой эскадрилье, в каждом полку. Люди, становившиеся членами ВКП(б) и ВЛКСМ, как бы обретали удвоенную, утроенную силу и дрались с врагом насмерть.
   В ноябре 1942 года я тоже стал членом великой партии большевиков. На собрании я сказал коротко: Буду бить фашистов до тех пор, пока руки мои держат штурвал боевого самолета, пока глаза мои видят ненавистного врага, пока в груди моей бьется сердце. Буду бить их до тех пор, пока священная земля наша не станет свободной от гитлеровской нечисти, пока братья наши, изнывающие под игом фашизма, не скажут мне: Спасибо, воин-освободитель!
   Звание члена ВКП (б) стало моим вторым, сильнейшим оружием.
   Сразу же после собрания предстояло идти в бой. Меня поздравили друзья, тепло напутствовали старшие товарищи. От их сердечных слов звонким током крови билась каждая жилка, каждая клеточка, мускулы обретали небывалую упругость. Иду в бой коммунистом, - радостно думал я.
   Майор А. Б. Исаев, любимец летчиков, имевший 92 боевых вылета и уничтоживший 10 самолетов противника, в одной из неравных воздушных схваток был ранен. Вот уже более месяца он находился на излечении в госпитале. Заменивший его майор Мордвинов погиб 21 октября при выполнении боевого задания в районе станции Котлубань. Теперь частью командовал майор Мельников Евгений Петрович, назначенный к нам из другой авиационной части.
   Ставя нам задачу на вылет, командир уточнил, кто за кем будет взлетать с аэродрома, где место каждого летчика в потоке самолетов.
   - Учтите, - предупредил майор, - в сумерках каждому придется действовать самостоятельно. Вопросы есть?
   Вопросов не было.
   Мы разошлись по своим машинам. Они уже были готовы к ночному вылету. В наступивших сумерках разведчики доложили, что на аэродроме Котлубань сосредоточилось большое количество самолетов противника. Удар по ним можно нанести только сейчас, ибо ночью или на рассвете они уйдут.
   Нанести штурмовой удар по аэродрому в сумеречное время - дело сложное, поэтому командование отобрало наиболее подготовленных, опытных летчиков. Раньше истребители нашего полка, да и не только нашего, не летали ночью. Такие задания выполняла легкобомбардировочная авиация, вооруженная на первый взгляд несовершенной техникой - По-2. Но кукурузники отлично справлялись со своим делом. Теперь, видимо, обстоятельства требовали, чтобы летели мы..
   Один за другим яки поднимаются в воздух. Вскоре село Семеновка, возле которого был наш аэродром, скрылось из вида. Мы взяли курс на Котлубань. Как отыскать этот аэродром в темноте, никто не задумывался, потому что характерный изгиб Волги и сам Сталинград были видны с далекого расстояния. К тому же первым идет сам Мельников, имеющий богатый опыт воздушных боев и штурмовых действий днем и ночью.
   За лидером летит Чичико Бенделиани, потом Иван Балюк, я, Степан Ткаченко и Василий Лимаренко. На высоте 2700 метров выходим из окутывающей мглы. Выше чистое небо, в котором виднеются огненные зарницы. А внизу можно разглядеть кое-что только строго вертикально под собой.
   Вот и Сталинград. От него разворачиваемся вправо и идем по времени и курсу. Я думаю о том, что в темноте зенитный огонь может ослепить, если к этому не подготовить себя. Готовлюсь. Жду. Внизу взметнулось пламя. Это командир полка поджег самолет на вражеском аэродроме. Почти одновременно, но несколько в стороне, загорелся второй фашистский самолет. Это сработал майор Бенделиани. Пламя осветило другие цели. Теперь они очень хорошо видны.
   Подойдя к аэродрому и осмотревшись, я тоже выбрал один из самолетов и перешел в атаку. Выдержав заданную дистанцию, открываю огонь. Мне кажется, что я весь в пламени. На некоторое мгновение почти слепну, и самолет из атаки вывожу ориентировочно, по инерции.
   Знаю одно, что лечу вверх с набором высоты. Но вот несколько прояснилось в глазах, и я перевожу як в повторное пикирование. Более двух раз не разрешается атаковать, чтобы не мешать другим, не столкнуться с машинами, идущими сзади. Вторая атака дала хороший результат - загорелся еще один самолет.
   Взяв курс строго на север, ухожу. Немецкий аэродром в дыму и огне. Славно мы поработали. По пути домой замечаю цепочку огней на дороге. Это фашистская колонна автомашин. Здесь-то уж никто не помешает мне. Выпускаю по ней длинную очередь. Два взрыва. Двух автомашин нет. Теперь на свой аэродром.
   Переведя самолет в набор высоты и подвернув вправо, вышел на прежний ориентир - Волгу. Через несколько минут надо выполнять первый разворот и здесь же искать аэродром, на котором должны гореть большой треугольник из соломы и периодически сигналить белая ракета. Вскоре я действительно увидел три костра и белую ракету. Костры показывали общее направление и немного освещали землю.
   Выпустив шасси и убедившись, что впереди никого нет, я выполнил четвертый разворот и пошел на посадку. Сейчас пригодилось бы радио, но, к сожалению, оно было не в моде, и многие считали его лишним грузом. Для облегчения самолета и увеличения его скорости снимали не только радиоаппаратуру, но некоторые даже ухитрялись снимать часть вооружения, оставляя только одну пушку. Вот почему при посадке каждый летчик, по существу, был предоставлен самому себе, надеялся на свой опыт и смекалку.
   Машину я посадил удачно. У ребят тоже все в порядке. Мы довольны результатами первого ночного вылета.
   Надо сказать, что как раз в эти дни - 28 и 29 октября - была осуществлена большая воздушная операция по аэродромной сети противника в районе Сталинграда. Основная роль в ней принадлежала 8-й воздушной армии и авиации дальнего действия. Узнали мы об этом от командира дивизии. В своей беседе с нами полковник А. В. Утин сообщил, что за двое суток для удара по тринадцати гитлеровским аэродромам было совершено более пятисот самолето-вылетов, уничтожено двадцать гитлеровских самолетов, несколько специальных автомашин, складов горючего, технических зданий.
   - Все это вынудило немецко-фашистское командование срочно перебазировать свою авиацию на более отдаленные от Сталинграда аэродромы, что, конечно, в известной мере снизит ее активность. И следовательно, - сделал вывод Александр Васильевич, - наша задача заключается в том, чтобы, используя создавшееся положение, завоевать господство в воздухе, стать подлинными хозяевами сталинградского неба.
   Мне и Илье Чумбареву приказали перелететь на аэродром в районе совхоза Сталинградский, чтобы оттуда сопровождать самолет Ли-2 в тыл.
   - Конкретную задачу, - сказал майор Мельников, - получите перед вылетом от пассажиров.
   - Как от пассажиров? - удивились мы.
   - Очень, просто, - серьезно ответил командир полка. - Увидите пассажиров, сами догадаетесь...
   На указанном аэродроме (он находился в двух-трех километрах от Семеновки) Ли-2 еще не было, поэтому я приземлился, а Илья Чумбарев остался в воздухе для прикрытия.
   Подрулив к финишеру и убрав газ до малых оборотов, я расстегнул привязные ремни и, не снимая парашюта, вылез из кабины. Надо было узнать, скоро ли прилетит пассажирский. Не успел я навести необходимой справки, переброситься с красноармейцем двумя словами, как он тревожно крикнул:
   - Смотрите, як сам выруливает!
   Действительно, мой самолет двигался к стоянке машин. Я бросился к яку. Подпрыгивая на неровностях, он увеличивал скорость. Догнав его, я в первую очередь ухватился за крыло. Хвостовое колесо - дутик - повернулось, и самолет, немного помедлив, как бы раздумав идти на стоянку, начал делать большие круги.
   Теперь надо было залезть в кабину, чтобы убавить обороты или вовсе выключить зажигание.
   Только взобрался на левую часть центроплана, как струей воздуха меня отбросило назад. Еще одна попытка - результат тот же. Злюсь, ругаюсь: с минуты на минуту должен приземлиться Ли 2, а я тут вожусь со своим строптивым яком посреди взлетно-посадочной полосы,
   Барахтаюсь: то пытаюсь прыгнуть на плоскость, то кубарем лечу на землю и, спасаясь от слепой силы машины, лихорадочно поднимаюсь. Из-за всей этой акробатики расстегнулся чехол парашюта, выпало полотнище, от струи винта вздулся купол, и меня потащило в сторону. Ну и дела!..
   Я, кажется, рассвирепел: вспомнил бога, а заодно и конструктора, хоть он ни в чем не виноват. Наконец сообразил: надо освободиться от лямок парашюта и раздеться. Уж не знаю, что там думал Илюшка Чумбарев, а финишер хохотал до упаду. Может, он и помог бы мне, да боялся подступить к самолету.
   Оставшись без парашюта, тигром прыгнул к кабине яка - будь что будет. Кажется, удалось. Цепляюсь за борт кабины, напрягаю последние усилия, чтобы подтянуться и влезть. И вот в руке выключатель зажигания. Самолет, сердито фыркнув, останавливается, но мне кажется, что он все еще кружится.
   - Растяпа! - проговорил я обессиленно. Кому? Конечно же не яку...
   Сопровождать пришлось высокое начальство с группой генералов и старших командиров. Полет прошел нормально.
   А поздно вечером я рассказал своим товарищам, как бегал за своим самолетом, уговаривая его остановиться. Ребята смеялись до слез, а инженер И. Б. Кобер не преминул напомнить:
   - Смех смехом, а покидать кабину, не выключив мотора, нельзя.
   Ноябрь принес в приволжские степи зазимье. Давно откричали перелетные птицы. По ночам стало холодать, и мы уже не располагались на отдых в стогах соломы. Все чаще ночевали в Семеновке или в землянках на аэродроме. Утреннее солнце, пробившись из-за облачной хмари, долго не могло растопить седоватый иней на пожухлой траве и редких деревцах. Волга то покроется нетолстым слоем льда чуть ли не до самого стрежня, то шуршит ледоломом, затрудняя движение грузовых и санитарных судов вдоль и поперек.
   Довольно унылая, скучная пора. И вдруг в эти серые будни, словно проблески солнца, ворвались два события, взбудоражившие фронтовиков. На торжественном заседании Моссовета, посвященном 25-й годовщине Октября, с Докладом выступил Председатель Государственного Комитета Обороны И. В. Сталин. И в тот же день в Правде было опубликовано письмо воинов Сталинградского фронта на имя Верховного Главнокомандующего.
   - Мы пишем Вам в разгар великого сражения, - читал собравшимся однополчанам капитан Е. А. Норец, - под гром несмолкаемой канонады, вой самолетов, в зареве пожарищ, на крутом берегу великой русской реки Волги; пишем, чтобы сказать, что дух наш бодр, как никогда, воля тверда, руки наши не устали разить врага. Решение наше - стоять насмерть...
   Слушая текст письма, каждый из нас мысленно повторял его вслед за политработником, как слова присяги.
   Закончив чтение, замполит сказал, что, вероятно, в самое ближайшее время надо ожидать больших перемен на фронте и что нам, летчикам, тоже предстоит сделать многое для разгрома врага.
   Евдокима Андреевича Нореца однополчане уважали, верили его партийному слову, на откровенность отвечали откровенностью.
   - Не опозорим чести защитников Сталинграда!
   - Сдержим свое слово!
   - Скорее Волга потечет вспять, чем фашисты сломят нас! - слышались взволнованные возгласы авиаторов.
   Утром нашему полку приказали перелететь на аэродром Давыдовка (богучарское направление). К вечеру мы уже были на новом месте, а на второй день я и Александр Денисов получили задание произвести воздушную разведку.
   Под нами какой-то населенный пункт. На окраине - церковь с зеленым куполом, рядом - нечто вроде длинного сарая или навеса. Ничего примечательного, заслуживающего внимания. Делаем второй, третий заход... В прицерковной рощице вижу очаги огня. Мелькает догадка: наверное, походные кухни. А если так, значит, поблизости должны находиться и те, для кого готовится обед.
   Четвертый заход. Ни одной живой души. Сразу же за сараем начинается голая степь. Где же противник? Не может быть, чтобы огни горели, а людей не было. А что, если попробовать заглянуть под навес? Возможно, там прячется неприятель? Снижаюсь до бреющего полета и прохожу вдоль навеса на высоте двух метров от земли. Вижу шевелящиеся хвосты, испуганные морды... Лошади! Много лошадей. Вероятно, кавалерийское подразделение. Так оно и есть. Вижу одного, второго, третьего офицера, перебегающих из церкви под навес.
   Делаем еще заход. Я даю очередь из всех огневых точек по куполу церкви. Саша Денисов тоже стреляет. Ага, расшевелили муравейник! Фашисты высыпают из церкви, будто их ошпарили кипятком. У главной двери образуется свалка. Огонь по ней, огонь по серо-зеленой толпе! Многие конники бросаются к лошадям, садятся на них и сломя голову мчатся в степь. Переносим огонь на них. Не то соломенная, не то камышовая крыша навеса вспыхивает. Пламя охватывает весь навес. Даем по последней очереди и летим дальше, по намеченному маршруту.
   При подходе к другому населенному пункту с высоты сто пятьдесят - двести метров обнаруживаем в небольшом лесном массиве фашистские танки. По нам открывают сильный огонь. Да, это не конница. Тут не до смеха. Вырвавшись из зоны обстрела, ложимся на обратный курс.
   Задание выполнено. Настроение отличное. Но что за оказия? В просвете между облаками показывается четверка странных самолетов. Точь-в-точь наши И-15. Откуда они могли появиться на фронте, если были сняты с вооружения еще в начале войны? Надо посмотреть поближе, что это за птицы.
   Самолеты немецкие. Придется вступать в бой, хотя права на это мы не имеем: в полку от нас ждут разведданные. Имеем права или не имеем? - задаю себе вопрос. - А разве испытание боевых качеств неизвестного вражеского самолета не разведка? Конечно, надо их пощупать. Пусть не думают, что они здесь хозяева. Какого дьявола разгуливают в воздухе как у себя дома!
   Произвожу маневр с набором высоты. Саша Денисов летит следом. Пользуясь преимуществом в скорости, начинаю заходить в хвост вражеской четверки, продолжающей безмятежно лететь под облаками. Ну и денек выдался! Сплошной юмор. Там - лошади, а тут - музейные экспонаты. Вхожу в облачность, чтобы не обнаружить себя раньше времени. Саша блестяще соблюдает дистанцию, обеспечивая мне атаку.
   Вываливаюсь из облака и вижу: самолеты вовсе не похожи ни на И-15, ни на чайку. Однако это тоже полуторапланы. Закамуфлированы в песочный цвет с желтыми пятнами. Дистанция около ста пятидесяти метров. Расстояние мгновенно уменьшается, и я почти в упор вгоняю очередь в ведущего. Тот вспыхивает факелом и камнем падает на окраину Богучар. Остальные кидаются врассыпную. Я даже не успеваю наметить новую жертву. Преследовать некогда. Необходимо срочно возвращаться.
   На аэродроме уже было известно, что Як-1 с хвостовым номером 7 сбил самолет противника Макки-200. Больше этих макки я никогда не встречал до самого окончания войны.
   Буквально через несколько минут после посадки снова поднимаемся в воздух. На этот раз сопровождаем ильюшиных. Я и Денисов летим впереди и выше группы штурмовиков. Наша задача - вывести илы на обнаруженные нами танки. Ильюшины, маскируясь складками местности, мелькают внизу. Вот и лесная посадка, за которой прячутся фашистские танки. Переводим самолеты в пикирование и даем несколько пушечных очередей в виде целеуказания. Девятка илов, идущая правым пеленгом, обрушивается на врага. Загорается несколько машин. После третьего захода гитлеровцы открывают сильный зенитный огонь, но штурмовикам хоть бы что. В воздухе ни одного вражеского самолета, и ильюшины вовсю используют благоприятную обстановку...
   На аэродром возвратились в полном составе.
   - Хорошая примета, - снимая парашют, сказал улыбающийся Саша, - в первый же день два таких удачных вылета. Значит, повоюем на славу!
   Денисов мне нравится: молодой, но сообразительный, умелый летчик. Такой не подведет, не бросит в бою, выручит в случае опасности.
   - Повоюем, Сашок, - ответил я ему.
   Но как следует повоевать нам здесь не пришлось. После нескольких вылетов на сопровождение штурмовиков наша задача, по-видимому, была выполнена. Полк с богучарского направления снова передислоцировался под Сталинград.
   - А мы-то думали, что не увидим больше Семеновку, - явно обрадованный возвращением на аэродром, находящийся в непосредственной близости от большого сражения, произнес Денисов. - Ну, что же, повоюем?
   - Повоюем, Сашок, - снова повторил я.
   19 ноября 1942 года с наступлением рассвета послышался гул артиллерийских орудий. Мощный, непрерывный. Казалось, залпам не будет конца. А с восходом солнца стали прослушиваться и бомбардировочные удары, выделявшиеся на общем фоне канонады.
   Получив приказ из штаба дивизии, майор Мельников поставил летному составу задачу:
   - Вылетаем на прикрытие своих войск. Первую группу поведет штурман полка майор Бенделиани.
   Я шел в паре с Иваном Федоровичем Балюком. С комэском летать мне приходилось очень много. Мы оба чувствовали, что любое задание нам под силу, потому что имели достаточно боевого опыта, участвовали не в одной воздушной схватке. С Бенделиани летел Василий Лимаренко, а Иван Максименко - с Павлом Оскретковым. Последние двое были уже тоже достаточно обстрелянными бойцами. Каждый из нас отлично знал друг друга и был уверен, что в любой обстановке не подведет товарища.
   Мы поднимались все выше и выше. Это был один из тактических приемов нашего ведущего. Где-то ниже нас остались облака, а вверху простиралось чистое светло-голубое небо. Вот уже 3500 метров. Мы перешли в правый разворот. Дальше нет смысла набирать высоту: там никого нет.