Страница:
ними потом, вроде бы, слежки не было, "хвост" они засекли бы, опыта хватало;
однако оба они продержались еще около двух недель каждый, и я до сих пор не
знаю причины, по какой они сгорели. После этого, в целях безопасности,
подобные попытки пришлось прекратить. Мне также удалось познакомиться с
одним человеком, работавшим там; он, конечно, не знал, что мне это известно.
Он стал моим покупателем: у меня был магазинчик, небольшой, но это было
удобно ... Да, не все работали в их генштабе, гестапо или абвере, как вы,
может быть, полагаете; магазинчик - очень хорошая крыша, постоянно приходят
люди, есть и пить надо всем. Этого человека я соблазнила тем, что у меня был
прекрасный кофе - не для всех, разумеется, а для постоянных покупателей,
штаммкунде. Но все, что мне удалось у него выяснить - это что сам он был
слесарем. Больше о своей работе он не сказал ни единого слова. Я проверила
это, мне однажды потребовалась его помощь, чтобы отремонтировать весы; он
принес мне прекрасно сделанную призму взамен моей, установил ее; глядя на
то, как он работал, я поверила, что он действительно слесарь, да и руки об
этом свидетельствовали. Я тогда сказала ему, что чувствуется большой опыт в
обращении с тонкими приборами, он усмехнулся, но промолчал... Я так долго
рассказываю затем, чтобы вы представили, что там находилось нечто, очень
интересное и, судя по уровню секретности, очень важное...
- А транспорт? - спросил незнакомый полковник.
- О транспорте. Днем там бывало пустынно, движения почти не замечалось.
Я порой проходила недалеко от входа в этот квартал: мне удалось найти
владельца грузовичка, который иногда обслуживал мой магазин - владельца,
жившего в таком месте, что мне, чтобы попасть к нему, надо было проходить
через этот район, а когда мы с ним на его трехколеске ехали ко мне, то тоже
проезжали через этот район. Я таким образом пересекала эти места много раз,
больше десяти, слишком часто тоже нельзя было, - и за это время два раза
видела, как туда въезжали легковые машины, разные, не очень заметные, один
раз это был "вандерер", в другой раз -"оппель-капитан". Оба с обычными
номерами, но их там знали - никто эти машины не останавливал. Сидели в них,
насколько я могла заметить, штатские, хотя в то время у машин не было таких
больших стекол, особенно сзади, в них было куда уютнее... И ни разу я не
видела ни одной грузовой машины. В первый раз, когда я заметила въезжающую в
улицу машину, я обратила на это внимание моего водителя с видом человека,
возмущенного нарушением правил. Тот сказал: "Наверное, у него есть особое
разрешение". Я удивилась: "Разве бывают такие разрешения?". Он ответил:
"Наверное, бывают, раз он поехал туда". Вот и все. Но что-то там было
интересное. Я очень хотела бы побывать сейчас на том месте. И, конечно,
посмотреть, что же в конце концов там находилось, и, видимо, находится и
сейчас, судя по тому, как вы говорили, что подвал остался нетронутым...
Длинные периоды, которыми она объяснялась, почему-то раздражали меня, и
когда она наконец закончила, я сказал ей нарочито легкомысленным тоном:
- Посмотреть - это мы вам, товарищ майор, устроим, проводим до самых
ворот, как только удастся установить подъемник. А что там находилось - это
придется восстанавливать уже потом, логически, по обломкам...
Она выслушала меня спокойно и так же спокойно перевела вопросительный
взгляд на Лидумса. Мой коллега кивнул:
- После предварительного ознакомления мы решили, что самым безопасным и
выгодным будет - уничтожить все, что там может быть, на месте. Попросту
говоря, взорвать. И то, что вы рассказали, убеждает меня, что решение наше
правильно. Потому что объект, который так тщательно охранялся, наверняка не
менее тщательно заминирован. Мы уже готовимся полным ходом.
- Вот как, - сказала майор Иванова голосом, в котором не было никаких
эмоций. - Это решение уже принято командованием?
- Еще нет, - ответил Лидумс. - Для того, чтобы сделать все наилучшим
образом и с наименьшим риском, надо установить, как располагаются под землей
помещения и, по возможности, как размещены в них заряды, хотя бы самым
приблизительным образом. Сейчас наши товарищи занимаются именно таким
выяснением.
- Они проникли внутрь? - насторожилась она.
- Нет, конечно. Выясняют сверху. При помощи сильного интроскопа.
- Это весьма утешительно, - сказала Иванова. - Именно то, что пока еще
не принималось никаких решений на уровне командования. Потому что было бы
крайне желательно не взрывать все это, а сохранить в целости. То есть,
выражаясь вашими терминами, именно разминировать, а не взорвать.
- Гм, - сказал Лидумс и густо засопел, что означало, что он недоволен.
Но понять, что он недоволен, мог не всякий, и я решил было тут же перевести
его эмоции на общедоступный язык, но потом передумал. На этот раз наши с ним
мысли не совпадали. Да, в свое время мы с ним успешно выступали дуэтом: я
изображал горячего, неуемного максималиста, суждения мои и требования были
категоричны; мне начинали возражать еще на дальних подступах, и пока я
отходил до отметок, сделанных нами заранее, противник бывал уже измотан; тут
в дело вступал Лидумс с его немногословной, сдержанной логикой, предлагал
заранее разработанный нами вариант - и оппонентам казалось, что они
заставили нас пойти на компромисс, многим поступиться, хотя на самом деле мы
получали, в общем, то, чего и хотели. Однако то было давно, а сейчас мне
вовсе не хотелось поддерживать его. Да он и не ждал этого, сам пошел в
контратаку.
- Да что там сохранять? - спросил он. - Что, по-вашему, там скрывается?
Янтарная комната? Полотна из Дрезденской галереи? Золото с бриллиантами?
Будь такие подозрения - я понимаю, все эти вещи имели бы ценность и сегодня,
и ради них, конечно, стоило бы идти на немалый риск. Но что, по-вашему,
может там быть такое, ради чего мы станем рисковать людьми? А что риск будет
немалый - я, как специалист, могу сказать вам уже сейчас. Чего ради?
Иванова не торопилась с ответом, и один из сидевших за столом, майор,
успел вставить:
- А вы уверены, что там и на самом деле не Янтарная комната? Насколько
мне известно, она до сих пор еще не найдена. Да и все ли полотна великих
мастеров вернулись после войны на свои места?
Черт его знает, вдруг мелькнуло у меня. А может, и в самом деле
Янтарная комната?
- Так, - сказала Иванова. - А какие еще есть предположения относительно
того, что может там заключаться?
- Там может быть, например, - сказал один подполковник, - секретная
мастерская или заводик по производству каких-то тонких приборов. Военных,
конечно. Для подводников, авиации, ракетной техники...
- Секретная тюрьма - гестапо или в этом роде, - сказал тот полковник,
что принадлежал не к армии. - Или секретный архив...
- Секретный склад - не обязательно взрывчатки, скорей другое...
- Какая-нибудь засекреченная лаборатория...
- Обратите внимание, - сказала Иванова, - что любое предположение
обязательно связано со словом "секретный". После того, что я вам рассказала,
это понятно. Но раз там заключен секрет - значит, мы должны его узнать, не
так ли?
- Да зачем? - снова не выдержал Лидумс. - Я понимаю, во время войны,
когда объект этот чем-то нам угрожал - да, безусловно, тогда был бы оправдан
любой риск. Но сейчас? Ну, найдем мы там какие-то приборы - но ведь они
давно и безнадежно устарели. Найдем новую по тем временам взрывчатку - но
сейчас есть вещи куда новее. Пусть там какой-нибудь газ - но и это не
представляет интереса ...
Иванова покачала головой, и Лидумс умолк.
- Что там лежит, мы сейчас вряд ли угадаем, - сказала она. - Но за одно
можно ручаться. Оно там есть, никуда не делось, и оно нам очень нужно.
- Что? - спросил Ли думе.
- Кусочек истории, - сказала майор Иванова. - История войны еще не
дописана. А нам нужно, да и всем нужно, чтобы она была написана как можно
полнее и всестороннее. Чтобы в ней не оставалось ни темных мест, ни белых
пятен. И мы не знаем, какая мелкая деталь может вдруг помочь нам увидеть
многое под другим углом зрения, точнее, вернее.
- История, - сказал Лидумс, - это то, что было. Она уже совершилась. И
за то, чтобы история завершилась так, а не иначе, было заплачено миллионами
жизней. Может быть, жертв могло быть меньше, наверняка могло - но это уже
другой вопрос. Жизни 'были отданы. Но надо ли рисковать жизнями еще и сейчас
- ради того, что уже произошло и чего мы никакими жертвами изменить не
сможем?
Разведчица смотрела на него спокойно, но в голосе ее, когда она стала
отвечать, прозвенели нотки волнения.
- Это разные вещи, товарищ полковник, и вы их смешиваете. Война - да,
совершилась. И результата ее никто изменить не в силах. Да, это так. Но
история не совершилась. Она не окончена. История - это не то, что произошло,
а то, что мы знаем о том, что происходило. История всегда существует в
настоящем времени. Мы знаем, что было. Мы не всегда знаем - как. А от этого
зависит очень многое. Одно и то же действие можно рассматривать и как успех,
и как ошибку. Одну и ту же мысль - как верную и как неверную. И решения, и
мысли, и многое другое были вчера, есть сегодня и будут завтра. И от того,
что мы знаем или не знаем о вчерашних, во многом зависит, насколько удачными
или неудачными будут завтрашние. Всякое событие совершается не один раз, но
многократно. Один раз - когда оно происходит. И много, порой десятки раз -
когда его вспоминают, дают оценку, делают выводы. А порой оценка и выводы
играют куда большую роль, чем само событие. Потому что они являются
источниками новых событий, сегодняшних и завтрашних. История, как оценка и
вывод - эта история меняется, в ней нет незыблемых вещей, кроме, может быть,
самых общих моментов. И поэтому надо знать, что, как и почему было вчера -
чтобы не ошибиться сегодня, завтра и послезавтра. Вы согласны со мной?
Лидумс склонил голову набок и промолчал. Молчал и я, хотя тут я мог бы
с ней поспорить. Но вспомнил своего отца. И промолчал.
- И за это, - заключила неумолимая Иванова, - иногда приходится
рисковать жизнями и сейчас. Потому что это очень важно.
Она, безусловно, была права; но своя правда была и у Лидумса. Каждый
командир знает, что жертвовать людьми можно лишь тогда, когда не жертвовать
-нельзя. Именно тут цель должна оправдывать средства, потому что средства
небывало дороги. Рассуждения Ивановой были хотя и убедительными, но
отвлеченными, это была теория, а жизнь человека - это практика; нет
отвлеченных, обобщенных жизней, они всегда конкретны. Конечно, можно в
определенных случаях не посылать людей приказом. Можно вызвать добровольцев.
Можно. Но не всякий раз ты станешь даже вызывать добровольцев. Потому что в
конечном итоге ответственность все равно лежит на тебе.
- Что ж, - сказал Лидумс после паузы. - Как историк, вы правы,
безусловно. Но ведь есть и другие точки зрения. У городских властей,
например, у строителей ... Они не хотят ждать, и они правы, потому что
история историей, но люди живут и хотят жить сейчас, хотят работать, иметь
семьи, зарабатывать деньги, получать квартиры, и не хотят ждать; можно ведь
сказать и так, что история, как и все вообще, делается ради людей, и не
отвлеченных людей, а реальных, живущих сейчас, и сколько же можно
отвлекаться от заработка и жилья конкретных людей ради общих понятий? Мы и
так обходимся народу ой как недешево . .. Точки зрения будут разными, и дело
не в том, что мы с подполковником Акимовым боимся рискнуть. Рискнуть мы как
раз не боимся ...
Он помолчал, обвел всех взглядом и сделал заключение:
- Я думаю, - сказал он, - мы в данном случае не станем
противопоставлять историю гуманности, риску или еще чему-либо. Не будем
решать задачу в общем виде. Потому что в общем виде можно решать только
общие задачи, а у нас задача очень конкретна, и решать ее, следовательно,
можно только конкретно.
- Что значит - конкретно? - спросил не наш полковник.
- Это значит: не отрицая, что в подземелье скрыт кусочек истории, мы
все-таки не откажемся от права установить как можно точнее, что же это за
кусочек. Мал он или велик. Для истории, предположим, архив - одно, а склад,
допустим, ручных гранат, пусть и со взрывателями неизвестной конструкции -
другое. Вот мы и постараемся выяснить это прежде, чем взрывать. Но при этом,
говорю откровенно, станем исходить из мысли о желательности именно взрыва,
так что всякие колебания и сомнения будут нами истолкованы в пользу
уничтожения, а не вскрытия подземелья. А вы, Августа Петровна, - он повернул
голову к Ивановой, - наверняка сможете помочь нам в этом. Поэтому предлагаю,
не теряя времени, выехать на объект.
- Хорошо бы предварительно пообедать, - сказала Иванова.
- Ну, что вы, Августа Петровна, - укоризненно сказал штабной полковник.
- Обеспечим.
- Диета, - сказала Августа Петровна. - И почки. Старость, что
поделаешь.
- А что у вас с почками? - заинтересовался Лидумс, и я невольно
усмехнулся: доктор Лидумс был в своем репертуаре. - У меня были камни, и я
нашел прекрасный способ гнать их. Вы принимаете, что полагается,
расширяющее, потом садитесь на мотоцикл, и выбираете самую худшую дорогу,
самый негодный булыжник - я могу показать вам такие местечки. Надо поездить
на твердых шинах с часик - и камешки выходят. Личный опыт.
- Спасибо, - сказала Августа Петровна. - Испробую как-нибудь на досуге.
- Я вам совершенно серьезно рекомендую.
- Спасибо.
Я стоял поодаль, стараясь сделать вид, что мне ничего не стоит застрять
тут на день или хоть на неделю. Словно бы у меня в номере не сидела
совершенно чужая женщина - без денег, без пристанища, голодная, которой я
обещал свою помощь, которая будет не дать меня, - а я в это время буду
ползать по развалинам в четырех сотнях километров от нее... Вот тебе твоя
романтика выходит боком, сердито подумал я про себя, и без малого пять
десятков прожитых лет вдруг ощутимо надавили на плечи. Бьют тебя всю жизнь -
и все без толку. Ни с того ни с сего связался с дамой, которая, не
стесняясь, разгуливает голой по чужому жилью, словно так и надо, словно у
всех только и дела, что заботиться о ней. Сейчас она сидит и посмеивается,
наверное, над глупым мужиком, который оказался таким недотепой, что не
воспользовался словно специально подстроенным случаем . .. Конечно, смеется
- нынешние молодые смотрят на эти дела куда проще, чем в наше время ... Ну,
что ж, попытался я урезонить себя, подождет-подождет, возьмет да и уйдет,
решив, что ты не придешь. Уйдет - и делу конец, разыскивать ее ты не
кинешься, она взрослый человек, сама справится. Уйдет, да ... Я невольно
подумал, что в номере у меня - чемодан, а в нем кое-что, для посторонних не
предназначенное. Нет, конечно, секретных документов в нем не было, но были
кое-какие книжки только для служебного пользования. Остальное ерунда,
маленький "Сони" - черт с ним, переживу. Но нельзя же, на самом деле, быть
таким растяпой...
И тут мне вдруг стало стыдно. Почему полезли в голову вдруг такие
дрянные мысли? Сам же ты всегда презирал людей, склонных к подозрительности,
к тому, чтобы в каждом человеке видеть прежде всего негодяя. Ты просто
разозлился на нее; и не потому, что взвалил на себя какие-то лишние заботы;
тебе просто не понравилась мысль, что она может вдруг взять и уйти, не
попрощавшись, не оставив никакого следа, и ты больше никогда ее не увидишь.
Что пренебрежет тобой, даже не разобравшись, какой ты интересный, хороший,
надежный человек. Вот что тебя так рассердило, и ты сразу же попытался
уменьшить ценность предполагаемой потери, решив, что ничего-то она не стоит.
..
Служба, подумал я, служба-службишка, черт бы тебя взял. Лучший, можно
сказать, друг, хороший человек, с которым можно позволить себе быть
откровенным до конца, приказал выехать на объект; приказал, ничего плохого
не думая и не желая, не зная твоих особых в настоящий момент обязательств; а
ты не можешь возразить, не можешь сказать: "Знаешь, друг, обойдись сегодня
без меня, ладно? А в другой раз я тебя выручу". Потому что все твои причины
никакого отношения к службе не имеют, и никакая дружба не поможет. Служба -
это когда каждый делает то, что должен, никак не меньше, хотя бы все
остальное горело синим огнем. Другой она быть не может.
Или все-таки?.. Я невольно усмехнулся. Мне представилась вдруг такая
картина: подполковник Акимов идет по улице и на стене того самого здания,
откуда мы со штабным полковником нынче утром двинулись в путь, видит
громадный щит: "Требуются на работу в городе и на выезд: командиры
стрелковых батальонов; командиры рот - стрелковых, пулеметных, танковых,
разведрот, минометных, рот связи; командиры взводов всех специальностей;
адъютанты батальонов; военные инженеры с опытом работы в жарком и холодном
климате..."- и так далее. Подполковник Акимов останавливается и, изучив
написанное, входит в подъезд. За столом в соответствующем кабинете сидит,
ну, предположим, полковник Лидумс. Приятно улыбаясь, они здороваются,
полковник предлагает подполковнику стул, и между ними происходит следующий
разговор:
- Я военный инженер, опытный специалист по пиротехнике. Что вы могли бы
мне предложить?
- О, товарищ инженер-подполковник, - радостно улыбается полковник
Лидумс. - Громадный выбор! - Он встает и подходит к гигантской, во всю
стену, карте Союза, вооружается длинной указкой. - Вот, например, здесь.
Условия прямо санаторные. Тишина. Покой. Воздух чистейший. Очень интересный
рельеф местности ..
- Холодновато! - решительно отвергает подполковник Акимов.
- Зато подумайте, какие возможности для закаливания организма! Для
детей это прямо находка!
- Нет, - говорит Акимов. - В Находку моя жена не поедет.
- Да я не в этом смысле... - Указка перемещается правее. - Хорошо,
тогда вот сюда. Красивейшие пейзажи. Горячие источники...
- Нет, - категорически возражает подполковник Акимов. - Ни театра, ни
музеев, институтов тоже нет, а у меня дети подрастают... Нет, туда не поеду,
не просите.
Полковник Лидумс сокрушенно вздыхает.
- Но ведь там коэффициент...
- А мне здоровье дороже. И свое, и жены с детьми.
- Ну, что с вами поделаешь... Могу предложить вот этот округ. Ей-богу,
завтра же сам сел бы и поехал. Фрукты! Дыни! Солнце! Теплынь какая! Загар
годами не сходит, такого вы нигде не найдете!
- Ну да! - усмехается Акимов. - Песчаные бури, моторы греются, машины
буксуют, воды нет... Нет-нет, не уговаривайте. Мне бы где-нибудь на Украине
или, на худой конец, на Средне-Русской равнине, где березки, знаете, грибы,
ягоды... С речкой поблизости, а еще лучше - с озерком, чтобы рыба клевала
хорошо, я, знаете ли, рыболов ... Желательно поближе к большому городу,
чтобы по воскресным дням приобщаться к культуре. Чтобы хорошо принимались
телепередачи, а то хоккейный сезон начинается. И, конечно, чтобы день и ночь
менялись регулярно и нормально, и чтобы зимой - снег, а летом - тепло, одним
словом, создайте нормальные условия!
- М-да, - озадаченно говорит полковник Лидумс. - Можно, конечно,
попытаться, но только - на низшую должность...
- Ну уж нет! - возмущенно заявляет подполковник Акимов. - На низшую -
ни в коем случае. У меня, как-никак, и опыт работы, и выслуга... Нет, и не
просите.
- Очень жаль, - сокрушенно шепчет Лидумс, - но ничего такого, что бы
вас устроило, мы сейчас предложить не в состоянии.
- Ну ладно, - уступает Акимов, - давайте хоть за рубеж, что ли.
- Увы, тоже не можем.
- В таком случае, я обожду, - решает подполковник. - Надо мной не
каплет, есть кое-какие сбережения, да и разные халтурки подворачиваются - то
одному взорвать надо, то другому... - Он неторопливо поднимается со стула,
прикладывает руку к козырьку:
- Счастливо оставаться, товарищ полковник!
- Вы все же заходите, - говорит полковник любезно. - Глядишь, и
подберем что-нибудь вам по вкусу...
Вот такая сценка представилась мне и заставила усмехнуться. Но тут же
вернулась серьезность. Я подошел к Лидумсу.
- В магазин заедем по дороге? Купить хоть зубную щетку... И еще: где
здесь ближайший автомат - позвонить в Ригу?
- Странно, - сказал он глубокомысленно, глядя на меня.
- Да ничего странного, - ответил я. - Допустим, я заказал на вечер
столик в ресторане, хотел посидеть с тобой. Теперь придется переигрывать.
- Со мной? - повторил он без особой уверенности. - Ну, ты успеешь
вернуться еще сегодня. Потому что сейчас инфраскопия уже началась, и мне
надо следить за результатами, а кто-то должен будет делать дела в Риге - ты,
например. Самолет в нашем распоряжении, командующий ВВС округа распорядился.
А если хочешь позвонить - звони отсюда, код там записан, у телефона.
- Ясно, - сказал я. В комнате были люди, но я решил - все равно. В
конце концов, ничего запретного... Я набрал номер, опасаясь, что она снова
не подойдет к телефону.
На этот раз она взяла трубку почти сразу. Голос был мягким, сонным.
- Да?
- Это... это я. - Как мне еще было назвать себя?
- Я понимаю. - Мне почудилась ее улыбка, но в голосе было и какое-то
напряжение. Словно бы она была не одна.
- Я смогу вернуться только вечером, может быть, достаточно поздно.
Она откликнулась голосом, напряжение из которого исчезло:
- Хорошо...
- Дождитесь меня. Вы дождетесь? Она помедлила.
- А зачем?
- Ну... Я обещал...
- Я не хочу затруднять вас.
- Чепуха. Мне будет только приятно... (Господи, что я болтаю? Я же не
хотел...)
- Хорошо.
- Вот только что вы будете есть? Вы голодны.
- Не знаю. Пока мне хочется спать ...
- А потом, когда встанете? Выходить вам нельзя, понимаете? У вас нет
ключа, и вообще...
- Я понимаю. Я не стану выходить. И у меня есть еще какая-то мелочь в
кошельке.
- Но раз вы не можете выйти ...
- Попрошу кого-нибудь, - спокойно ответила она. - Первого же мужчину,
какой пройдет по коридору. Он не откажет.
Почему-то мне это не понравилось.
- Смотрите, будьте осторожны.
- Не беспокойтесь.
По ее голосу и тону я почувствовал, что она снова улыбается.
- До свидания.
- Всего доброго.
Я положил трубку. Что-то было не так в этом разговоре. Кто знает, может
быть, она и на самом деле была не одна в номере? Ах, черт, вот уж
действительно, не имела баба хлопот...
- У тебя все? - спросил Лидумс. Он смотрел на меня не то чтобы
неодобрительно, но с легким сожалением, словно бы я, по его мнению, уделял
слишком много внимания тому, чему уделять такого внимания не следовало. Он,
конечно, понял - если не все, то уж больше, чем наполовину.
- Все, - ответил я, стараясь казаться невозмутимым..
- Тогда поехали.
Нет, к Семенычу ее - и дело с концом! А пока займемся, значит, историей
... Впрочем, история историей, но сегодняшние заботы, пусть и мелкие, всегда
кусают больнее. Интересно все же, что интроскописты уже успели там увидеть?
Экскаватор и бульдозер были уже убраны. На площадке проложили легкие
рельсы, и по ним передвигалась странного вида тележка - рельсовый
дефектоскоп, как нам объяснили. Около него возились двое штатских, а двигали
тележку по рельсам два солдата. Интроскопия производилась путем
радиолокации; использовать ультразвук было проще, но слишком опасно. Мы
постояли минут десять, наблюдая; Лидумс заметил солдатам, чтобы катили
равномернее, хотя они и так двигали тележку достаточно ровно; .начальство не
может не давать указаний, иначе зачем оно? Сопровождавший нас майор, тот
самый, вчерашний, сказал:
- Здесь все идет нормально, только на экране ничего не понять, тут надо
быть специалистом. Дешифровку делают у нас в штабе.
Мы, все трое, по очереди поглядели на экран, - гражданские специалисты
были с нами не очень любезны, мы им явно мешали, - и убедились, что понять
что-то в неразберихе темных и светлых пятен было действительно нелегко.
Тогда Лидумс сказал:
- Дешифровку посмотрим потом. А сейчас погуляем по этим местам - может
быть, вы, Августа Петровна, что-нибудь вспомните, знакомая обстановка иногда
помогает.
- Я бы не назвала это очень знакомым, - усмехнулась она. - В последние
дни меня здесь уже не было .., Но попробуем.
Мы вышли за оцепление и пошли не торопясь, местный майор держался чуть
сзади. Майор Иванова поглядывала по сторонам, на лице ее была грусть.
Человек встречался с какой-то, пусть и не первой, но все же своей молодостью
...
- Трудно узнать, - сказала она со вздохом. - При мне все тут еще стояло
на своих местах. Пока проезжали центр, я опознала, по-моему, всего два
здания... - Она остановилась. - Да, кажется, точно: дойти можно было вот до
этого места, а тут, - она показала куда-то в небо, - висели знаки для
автомобилей. В этом доме была парикмахерская, а чуть дальше перекресток -
такая узенькая улочка ...
Перекрестка не было, и улочки тоже - просто чуть заметные возвышения,
поросшие травой.
- Как на кладбище, - пробормотала Иванова.
- Таких мест немного осталось, - сказал сзади майор, обидевшийся,
наверное, за город, в котором ему привелось служить. - Построено уже много,
и еще строится. Тут просто такой глухой район...
- Конечно, - откликнулась Августа Петровна. - Не зря они именно тут и
разместили это ... Лавка моя наверняка тоже не уцелела. - Она усмехнулась. -
А что, я была неплохой бакалейщицей, торговать мне даже нравилось, в этом
есть свой азарт... - Она остановилась. - А в каком же направлении жил мой
автовладелец? - Повертев головой, она сокрушенно признала: - Забыла,
понимаете, забыла - а думала, что профессиональная память не подведет.
Годы... В той стороне, кажется... или там?
Она покачала головой и двинулась дальше.
- Машину, Августа Петровна? - спросил Лидумс.
- Нет, благодарю... Знаете, все-таки обстановка помогает. Потом можно
однако оба они продержались еще около двух недель каждый, и я до сих пор не
знаю причины, по какой они сгорели. После этого, в целях безопасности,
подобные попытки пришлось прекратить. Мне также удалось познакомиться с
одним человеком, работавшим там; он, конечно, не знал, что мне это известно.
Он стал моим покупателем: у меня был магазинчик, небольшой, но это было
удобно ... Да, не все работали в их генштабе, гестапо или абвере, как вы,
может быть, полагаете; магазинчик - очень хорошая крыша, постоянно приходят
люди, есть и пить надо всем. Этого человека я соблазнила тем, что у меня был
прекрасный кофе - не для всех, разумеется, а для постоянных покупателей,
штаммкунде. Но все, что мне удалось у него выяснить - это что сам он был
слесарем. Больше о своей работе он не сказал ни единого слова. Я проверила
это, мне однажды потребовалась его помощь, чтобы отремонтировать весы; он
принес мне прекрасно сделанную призму взамен моей, установил ее; глядя на
то, как он работал, я поверила, что он действительно слесарь, да и руки об
этом свидетельствовали. Я тогда сказала ему, что чувствуется большой опыт в
обращении с тонкими приборами, он усмехнулся, но промолчал... Я так долго
рассказываю затем, чтобы вы представили, что там находилось нечто, очень
интересное и, судя по уровню секретности, очень важное...
- А транспорт? - спросил незнакомый полковник.
- О транспорте. Днем там бывало пустынно, движения почти не замечалось.
Я порой проходила недалеко от входа в этот квартал: мне удалось найти
владельца грузовичка, который иногда обслуживал мой магазин - владельца,
жившего в таком месте, что мне, чтобы попасть к нему, надо было проходить
через этот район, а когда мы с ним на его трехколеске ехали ко мне, то тоже
проезжали через этот район. Я таким образом пересекала эти места много раз,
больше десяти, слишком часто тоже нельзя было, - и за это время два раза
видела, как туда въезжали легковые машины, разные, не очень заметные, один
раз это был "вандерер", в другой раз -"оппель-капитан". Оба с обычными
номерами, но их там знали - никто эти машины не останавливал. Сидели в них,
насколько я могла заметить, штатские, хотя в то время у машин не было таких
больших стекол, особенно сзади, в них было куда уютнее... И ни разу я не
видела ни одной грузовой машины. В первый раз, когда я заметила въезжающую в
улицу машину, я обратила на это внимание моего водителя с видом человека,
возмущенного нарушением правил. Тот сказал: "Наверное, у него есть особое
разрешение". Я удивилась: "Разве бывают такие разрешения?". Он ответил:
"Наверное, бывают, раз он поехал туда". Вот и все. Но что-то там было
интересное. Я очень хотела бы побывать сейчас на том месте. И, конечно,
посмотреть, что же в конце концов там находилось, и, видимо, находится и
сейчас, судя по тому, как вы говорили, что подвал остался нетронутым...
Длинные периоды, которыми она объяснялась, почему-то раздражали меня, и
когда она наконец закончила, я сказал ей нарочито легкомысленным тоном:
- Посмотреть - это мы вам, товарищ майор, устроим, проводим до самых
ворот, как только удастся установить подъемник. А что там находилось - это
придется восстанавливать уже потом, логически, по обломкам...
Она выслушала меня спокойно и так же спокойно перевела вопросительный
взгляд на Лидумса. Мой коллега кивнул:
- После предварительного ознакомления мы решили, что самым безопасным и
выгодным будет - уничтожить все, что там может быть, на месте. Попросту
говоря, взорвать. И то, что вы рассказали, убеждает меня, что решение наше
правильно. Потому что объект, который так тщательно охранялся, наверняка не
менее тщательно заминирован. Мы уже готовимся полным ходом.
- Вот как, - сказала майор Иванова голосом, в котором не было никаких
эмоций. - Это решение уже принято командованием?
- Еще нет, - ответил Лидумс. - Для того, чтобы сделать все наилучшим
образом и с наименьшим риском, надо установить, как располагаются под землей
помещения и, по возможности, как размещены в них заряды, хотя бы самым
приблизительным образом. Сейчас наши товарищи занимаются именно таким
выяснением.
- Они проникли внутрь? - насторожилась она.
- Нет, конечно. Выясняют сверху. При помощи сильного интроскопа.
- Это весьма утешительно, - сказала Иванова. - Именно то, что пока еще
не принималось никаких решений на уровне командования. Потому что было бы
крайне желательно не взрывать все это, а сохранить в целости. То есть,
выражаясь вашими терминами, именно разминировать, а не взорвать.
- Гм, - сказал Лидумс и густо засопел, что означало, что он недоволен.
Но понять, что он недоволен, мог не всякий, и я решил было тут же перевести
его эмоции на общедоступный язык, но потом передумал. На этот раз наши с ним
мысли не совпадали. Да, в свое время мы с ним успешно выступали дуэтом: я
изображал горячего, неуемного максималиста, суждения мои и требования были
категоричны; мне начинали возражать еще на дальних подступах, и пока я
отходил до отметок, сделанных нами заранее, противник бывал уже измотан; тут
в дело вступал Лидумс с его немногословной, сдержанной логикой, предлагал
заранее разработанный нами вариант - и оппонентам казалось, что они
заставили нас пойти на компромисс, многим поступиться, хотя на самом деле мы
получали, в общем, то, чего и хотели. Однако то было давно, а сейчас мне
вовсе не хотелось поддерживать его. Да он и не ждал этого, сам пошел в
контратаку.
- Да что там сохранять? - спросил он. - Что, по-вашему, там скрывается?
Янтарная комната? Полотна из Дрезденской галереи? Золото с бриллиантами?
Будь такие подозрения - я понимаю, все эти вещи имели бы ценность и сегодня,
и ради них, конечно, стоило бы идти на немалый риск. Но что, по-вашему,
может там быть такое, ради чего мы станем рисковать людьми? А что риск будет
немалый - я, как специалист, могу сказать вам уже сейчас. Чего ради?
Иванова не торопилась с ответом, и один из сидевших за столом, майор,
успел вставить:
- А вы уверены, что там и на самом деле не Янтарная комната? Насколько
мне известно, она до сих пор еще не найдена. Да и все ли полотна великих
мастеров вернулись после войны на свои места?
Черт его знает, вдруг мелькнуло у меня. А может, и в самом деле
Янтарная комната?
- Так, - сказала Иванова. - А какие еще есть предположения относительно
того, что может там заключаться?
- Там может быть, например, - сказал один подполковник, - секретная
мастерская или заводик по производству каких-то тонких приборов. Военных,
конечно. Для подводников, авиации, ракетной техники...
- Секретная тюрьма - гестапо или в этом роде, - сказал тот полковник,
что принадлежал не к армии. - Или секретный архив...
- Секретный склад - не обязательно взрывчатки, скорей другое...
- Какая-нибудь засекреченная лаборатория...
- Обратите внимание, - сказала Иванова, - что любое предположение
обязательно связано со словом "секретный". После того, что я вам рассказала,
это понятно. Но раз там заключен секрет - значит, мы должны его узнать, не
так ли?
- Да зачем? - снова не выдержал Лидумс. - Я понимаю, во время войны,
когда объект этот чем-то нам угрожал - да, безусловно, тогда был бы оправдан
любой риск. Но сейчас? Ну, найдем мы там какие-то приборы - но ведь они
давно и безнадежно устарели. Найдем новую по тем временам взрывчатку - но
сейчас есть вещи куда новее. Пусть там какой-нибудь газ - но и это не
представляет интереса ...
Иванова покачала головой, и Лидумс умолк.
- Что там лежит, мы сейчас вряд ли угадаем, - сказала она. - Но за одно
можно ручаться. Оно там есть, никуда не делось, и оно нам очень нужно.
- Что? - спросил Ли думе.
- Кусочек истории, - сказала майор Иванова. - История войны еще не
дописана. А нам нужно, да и всем нужно, чтобы она была написана как можно
полнее и всестороннее. Чтобы в ней не оставалось ни темных мест, ни белых
пятен. И мы не знаем, какая мелкая деталь может вдруг помочь нам увидеть
многое под другим углом зрения, точнее, вернее.
- История, - сказал Лидумс, - это то, что было. Она уже совершилась. И
за то, чтобы история завершилась так, а не иначе, было заплачено миллионами
жизней. Может быть, жертв могло быть меньше, наверняка могло - но это уже
другой вопрос. Жизни 'были отданы. Но надо ли рисковать жизнями еще и сейчас
- ради того, что уже произошло и чего мы никакими жертвами изменить не
сможем?
Разведчица смотрела на него спокойно, но в голосе ее, когда она стала
отвечать, прозвенели нотки волнения.
- Это разные вещи, товарищ полковник, и вы их смешиваете. Война - да,
совершилась. И результата ее никто изменить не в силах. Да, это так. Но
история не совершилась. Она не окончена. История - это не то, что произошло,
а то, что мы знаем о том, что происходило. История всегда существует в
настоящем времени. Мы знаем, что было. Мы не всегда знаем - как. А от этого
зависит очень многое. Одно и то же действие можно рассматривать и как успех,
и как ошибку. Одну и ту же мысль - как верную и как неверную. И решения, и
мысли, и многое другое были вчера, есть сегодня и будут завтра. И от того,
что мы знаем или не знаем о вчерашних, во многом зависит, насколько удачными
или неудачными будут завтрашние. Всякое событие совершается не один раз, но
многократно. Один раз - когда оно происходит. И много, порой десятки раз -
когда его вспоминают, дают оценку, делают выводы. А порой оценка и выводы
играют куда большую роль, чем само событие. Потому что они являются
источниками новых событий, сегодняшних и завтрашних. История, как оценка и
вывод - эта история меняется, в ней нет незыблемых вещей, кроме, может быть,
самых общих моментов. И поэтому надо знать, что, как и почему было вчера -
чтобы не ошибиться сегодня, завтра и послезавтра. Вы согласны со мной?
Лидумс склонил голову набок и промолчал. Молчал и я, хотя тут я мог бы
с ней поспорить. Но вспомнил своего отца. И промолчал.
- И за это, - заключила неумолимая Иванова, - иногда приходится
рисковать жизнями и сейчас. Потому что это очень важно.
Она, безусловно, была права; но своя правда была и у Лидумса. Каждый
командир знает, что жертвовать людьми можно лишь тогда, когда не жертвовать
-нельзя. Именно тут цель должна оправдывать средства, потому что средства
небывало дороги. Рассуждения Ивановой были хотя и убедительными, но
отвлеченными, это была теория, а жизнь человека - это практика; нет
отвлеченных, обобщенных жизней, они всегда конкретны. Конечно, можно в
определенных случаях не посылать людей приказом. Можно вызвать добровольцев.
Можно. Но не всякий раз ты станешь даже вызывать добровольцев. Потому что в
конечном итоге ответственность все равно лежит на тебе.
- Что ж, - сказал Лидумс после паузы. - Как историк, вы правы,
безусловно. Но ведь есть и другие точки зрения. У городских властей,
например, у строителей ... Они не хотят ждать, и они правы, потому что
история историей, но люди живут и хотят жить сейчас, хотят работать, иметь
семьи, зарабатывать деньги, получать квартиры, и не хотят ждать; можно ведь
сказать и так, что история, как и все вообще, делается ради людей, и не
отвлеченных людей, а реальных, живущих сейчас, и сколько же можно
отвлекаться от заработка и жилья конкретных людей ради общих понятий? Мы и
так обходимся народу ой как недешево . .. Точки зрения будут разными, и дело
не в том, что мы с подполковником Акимовым боимся рискнуть. Рискнуть мы как
раз не боимся ...
Он помолчал, обвел всех взглядом и сделал заключение:
- Я думаю, - сказал он, - мы в данном случае не станем
противопоставлять историю гуманности, риску или еще чему-либо. Не будем
решать задачу в общем виде. Потому что в общем виде можно решать только
общие задачи, а у нас задача очень конкретна, и решать ее, следовательно,
можно только конкретно.
- Что значит - конкретно? - спросил не наш полковник.
- Это значит: не отрицая, что в подземелье скрыт кусочек истории, мы
все-таки не откажемся от права установить как можно точнее, что же это за
кусочек. Мал он или велик. Для истории, предположим, архив - одно, а склад,
допустим, ручных гранат, пусть и со взрывателями неизвестной конструкции -
другое. Вот мы и постараемся выяснить это прежде, чем взрывать. Но при этом,
говорю откровенно, станем исходить из мысли о желательности именно взрыва,
так что всякие колебания и сомнения будут нами истолкованы в пользу
уничтожения, а не вскрытия подземелья. А вы, Августа Петровна, - он повернул
голову к Ивановой, - наверняка сможете помочь нам в этом. Поэтому предлагаю,
не теряя времени, выехать на объект.
- Хорошо бы предварительно пообедать, - сказала Иванова.
- Ну, что вы, Августа Петровна, - укоризненно сказал штабной полковник.
- Обеспечим.
- Диета, - сказала Августа Петровна. - И почки. Старость, что
поделаешь.
- А что у вас с почками? - заинтересовался Лидумс, и я невольно
усмехнулся: доктор Лидумс был в своем репертуаре. - У меня были камни, и я
нашел прекрасный способ гнать их. Вы принимаете, что полагается,
расширяющее, потом садитесь на мотоцикл, и выбираете самую худшую дорогу,
самый негодный булыжник - я могу показать вам такие местечки. Надо поездить
на твердых шинах с часик - и камешки выходят. Личный опыт.
- Спасибо, - сказала Августа Петровна. - Испробую как-нибудь на досуге.
- Я вам совершенно серьезно рекомендую.
- Спасибо.
Я стоял поодаль, стараясь сделать вид, что мне ничего не стоит застрять
тут на день или хоть на неделю. Словно бы у меня в номере не сидела
совершенно чужая женщина - без денег, без пристанища, голодная, которой я
обещал свою помощь, которая будет не дать меня, - а я в это время буду
ползать по развалинам в четырех сотнях километров от нее... Вот тебе твоя
романтика выходит боком, сердито подумал я про себя, и без малого пять
десятков прожитых лет вдруг ощутимо надавили на плечи. Бьют тебя всю жизнь -
и все без толку. Ни с того ни с сего связался с дамой, которая, не
стесняясь, разгуливает голой по чужому жилью, словно так и надо, словно у
всех только и дела, что заботиться о ней. Сейчас она сидит и посмеивается,
наверное, над глупым мужиком, который оказался таким недотепой, что не
воспользовался словно специально подстроенным случаем . .. Конечно, смеется
- нынешние молодые смотрят на эти дела куда проще, чем в наше время ... Ну,
что ж, попытался я урезонить себя, подождет-подождет, возьмет да и уйдет,
решив, что ты не придешь. Уйдет - и делу конец, разыскивать ее ты не
кинешься, она взрослый человек, сама справится. Уйдет, да ... Я невольно
подумал, что в номере у меня - чемодан, а в нем кое-что, для посторонних не
предназначенное. Нет, конечно, секретных документов в нем не было, но были
кое-какие книжки только для служебного пользования. Остальное ерунда,
маленький "Сони" - черт с ним, переживу. Но нельзя же, на самом деле, быть
таким растяпой...
И тут мне вдруг стало стыдно. Почему полезли в голову вдруг такие
дрянные мысли? Сам же ты всегда презирал людей, склонных к подозрительности,
к тому, чтобы в каждом человеке видеть прежде всего негодяя. Ты просто
разозлился на нее; и не потому, что взвалил на себя какие-то лишние заботы;
тебе просто не понравилась мысль, что она может вдруг взять и уйти, не
попрощавшись, не оставив никакого следа, и ты больше никогда ее не увидишь.
Что пренебрежет тобой, даже не разобравшись, какой ты интересный, хороший,
надежный человек. Вот что тебя так рассердило, и ты сразу же попытался
уменьшить ценность предполагаемой потери, решив, что ничего-то она не стоит.
..
Служба, подумал я, служба-службишка, черт бы тебя взял. Лучший, можно
сказать, друг, хороший человек, с которым можно позволить себе быть
откровенным до конца, приказал выехать на объект; приказал, ничего плохого
не думая и не желая, не зная твоих особых в настоящий момент обязательств; а
ты не можешь возразить, не можешь сказать: "Знаешь, друг, обойдись сегодня
без меня, ладно? А в другой раз я тебя выручу". Потому что все твои причины
никакого отношения к службе не имеют, и никакая дружба не поможет. Служба -
это когда каждый делает то, что должен, никак не меньше, хотя бы все
остальное горело синим огнем. Другой она быть не может.
Или все-таки?.. Я невольно усмехнулся. Мне представилась вдруг такая
картина: подполковник Акимов идет по улице и на стене того самого здания,
откуда мы со штабным полковником нынче утром двинулись в путь, видит
громадный щит: "Требуются на работу в городе и на выезд: командиры
стрелковых батальонов; командиры рот - стрелковых, пулеметных, танковых,
разведрот, минометных, рот связи; командиры взводов всех специальностей;
адъютанты батальонов; военные инженеры с опытом работы в жарком и холодном
климате..."- и так далее. Подполковник Акимов останавливается и, изучив
написанное, входит в подъезд. За столом в соответствующем кабинете сидит,
ну, предположим, полковник Лидумс. Приятно улыбаясь, они здороваются,
полковник предлагает подполковнику стул, и между ними происходит следующий
разговор:
- Я военный инженер, опытный специалист по пиротехнике. Что вы могли бы
мне предложить?
- О, товарищ инженер-подполковник, - радостно улыбается полковник
Лидумс. - Громадный выбор! - Он встает и подходит к гигантской, во всю
стену, карте Союза, вооружается длинной указкой. - Вот, например, здесь.
Условия прямо санаторные. Тишина. Покой. Воздух чистейший. Очень интересный
рельеф местности ..
- Холодновато! - решительно отвергает подполковник Акимов.
- Зато подумайте, какие возможности для закаливания организма! Для
детей это прямо находка!
- Нет, - говорит Акимов. - В Находку моя жена не поедет.
- Да я не в этом смысле... - Указка перемещается правее. - Хорошо,
тогда вот сюда. Красивейшие пейзажи. Горячие источники...
- Нет, - категорически возражает подполковник Акимов. - Ни театра, ни
музеев, институтов тоже нет, а у меня дети подрастают... Нет, туда не поеду,
не просите.
Полковник Лидумс сокрушенно вздыхает.
- Но ведь там коэффициент...
- А мне здоровье дороже. И свое, и жены с детьми.
- Ну, что с вами поделаешь... Могу предложить вот этот округ. Ей-богу,
завтра же сам сел бы и поехал. Фрукты! Дыни! Солнце! Теплынь какая! Загар
годами не сходит, такого вы нигде не найдете!
- Ну да! - усмехается Акимов. - Песчаные бури, моторы греются, машины
буксуют, воды нет... Нет-нет, не уговаривайте. Мне бы где-нибудь на Украине
или, на худой конец, на Средне-Русской равнине, где березки, знаете, грибы,
ягоды... С речкой поблизости, а еще лучше - с озерком, чтобы рыба клевала
хорошо, я, знаете ли, рыболов ... Желательно поближе к большому городу,
чтобы по воскресным дням приобщаться к культуре. Чтобы хорошо принимались
телепередачи, а то хоккейный сезон начинается. И, конечно, чтобы день и ночь
менялись регулярно и нормально, и чтобы зимой - снег, а летом - тепло, одним
словом, создайте нормальные условия!
- М-да, - озадаченно говорит полковник Лидумс. - Можно, конечно,
попытаться, но только - на низшую должность...
- Ну уж нет! - возмущенно заявляет подполковник Акимов. - На низшую -
ни в коем случае. У меня, как-никак, и опыт работы, и выслуга... Нет, и не
просите.
- Очень жаль, - сокрушенно шепчет Лидумс, - но ничего такого, что бы
вас устроило, мы сейчас предложить не в состоянии.
- Ну ладно, - уступает Акимов, - давайте хоть за рубеж, что ли.
- Увы, тоже не можем.
- В таком случае, я обожду, - решает подполковник. - Надо мной не
каплет, есть кое-какие сбережения, да и разные халтурки подворачиваются - то
одному взорвать надо, то другому... - Он неторопливо поднимается со стула,
прикладывает руку к козырьку:
- Счастливо оставаться, товарищ полковник!
- Вы все же заходите, - говорит полковник любезно. - Глядишь, и
подберем что-нибудь вам по вкусу...
Вот такая сценка представилась мне и заставила усмехнуться. Но тут же
вернулась серьезность. Я подошел к Лидумсу.
- В магазин заедем по дороге? Купить хоть зубную щетку... И еще: где
здесь ближайший автомат - позвонить в Ригу?
- Странно, - сказал он глубокомысленно, глядя на меня.
- Да ничего странного, - ответил я. - Допустим, я заказал на вечер
столик в ресторане, хотел посидеть с тобой. Теперь придется переигрывать.
- Со мной? - повторил он без особой уверенности. - Ну, ты успеешь
вернуться еще сегодня. Потому что сейчас инфраскопия уже началась, и мне
надо следить за результатами, а кто-то должен будет делать дела в Риге - ты,
например. Самолет в нашем распоряжении, командующий ВВС округа распорядился.
А если хочешь позвонить - звони отсюда, код там записан, у телефона.
- Ясно, - сказал я. В комнате были люди, но я решил - все равно. В
конце концов, ничего запретного... Я набрал номер, опасаясь, что она снова
не подойдет к телефону.
На этот раз она взяла трубку почти сразу. Голос был мягким, сонным.
- Да?
- Это... это я. - Как мне еще было назвать себя?
- Я понимаю. - Мне почудилась ее улыбка, но в голосе было и какое-то
напряжение. Словно бы она была не одна.
- Я смогу вернуться только вечером, может быть, достаточно поздно.
Она откликнулась голосом, напряжение из которого исчезло:
- Хорошо...
- Дождитесь меня. Вы дождетесь? Она помедлила.
- А зачем?
- Ну... Я обещал...
- Я не хочу затруднять вас.
- Чепуха. Мне будет только приятно... (Господи, что я болтаю? Я же не
хотел...)
- Хорошо.
- Вот только что вы будете есть? Вы голодны.
- Не знаю. Пока мне хочется спать ...
- А потом, когда встанете? Выходить вам нельзя, понимаете? У вас нет
ключа, и вообще...
- Я понимаю. Я не стану выходить. И у меня есть еще какая-то мелочь в
кошельке.
- Но раз вы не можете выйти ...
- Попрошу кого-нибудь, - спокойно ответила она. - Первого же мужчину,
какой пройдет по коридору. Он не откажет.
Почему-то мне это не понравилось.
- Смотрите, будьте осторожны.
- Не беспокойтесь.
По ее голосу и тону я почувствовал, что она снова улыбается.
- До свидания.
- Всего доброго.
Я положил трубку. Что-то было не так в этом разговоре. Кто знает, может
быть, она и на самом деле была не одна в номере? Ах, черт, вот уж
действительно, не имела баба хлопот...
- У тебя все? - спросил Лидумс. Он смотрел на меня не то чтобы
неодобрительно, но с легким сожалением, словно бы я, по его мнению, уделял
слишком много внимания тому, чему уделять такого внимания не следовало. Он,
конечно, понял - если не все, то уж больше, чем наполовину.
- Все, - ответил я, стараясь казаться невозмутимым..
- Тогда поехали.
Нет, к Семенычу ее - и дело с концом! А пока займемся, значит, историей
... Впрочем, история историей, но сегодняшние заботы, пусть и мелкие, всегда
кусают больнее. Интересно все же, что интроскописты уже успели там увидеть?
Экскаватор и бульдозер были уже убраны. На площадке проложили легкие
рельсы, и по ним передвигалась странного вида тележка - рельсовый
дефектоскоп, как нам объяснили. Около него возились двое штатских, а двигали
тележку по рельсам два солдата. Интроскопия производилась путем
радиолокации; использовать ультразвук было проще, но слишком опасно. Мы
постояли минут десять, наблюдая; Лидумс заметил солдатам, чтобы катили
равномернее, хотя они и так двигали тележку достаточно ровно; .начальство не
может не давать указаний, иначе зачем оно? Сопровождавший нас майор, тот
самый, вчерашний, сказал:
- Здесь все идет нормально, только на экране ничего не понять, тут надо
быть специалистом. Дешифровку делают у нас в штабе.
Мы, все трое, по очереди поглядели на экран, - гражданские специалисты
были с нами не очень любезны, мы им явно мешали, - и убедились, что понять
что-то в неразберихе темных и светлых пятен было действительно нелегко.
Тогда Лидумс сказал:
- Дешифровку посмотрим потом. А сейчас погуляем по этим местам - может
быть, вы, Августа Петровна, что-нибудь вспомните, знакомая обстановка иногда
помогает.
- Я бы не назвала это очень знакомым, - усмехнулась она. - В последние
дни меня здесь уже не было .., Но попробуем.
Мы вышли за оцепление и пошли не торопясь, местный майор держался чуть
сзади. Майор Иванова поглядывала по сторонам, на лице ее была грусть.
Человек встречался с какой-то, пусть и не первой, но все же своей молодостью
...
- Трудно узнать, - сказала она со вздохом. - При мне все тут еще стояло
на своих местах. Пока проезжали центр, я опознала, по-моему, всего два
здания... - Она остановилась. - Да, кажется, точно: дойти можно было вот до
этого места, а тут, - она показала куда-то в небо, - висели знаки для
автомобилей. В этом доме была парикмахерская, а чуть дальше перекресток -
такая узенькая улочка ...
Перекрестка не было, и улочки тоже - просто чуть заметные возвышения,
поросшие травой.
- Как на кладбище, - пробормотала Иванова.
- Таких мест немного осталось, - сказал сзади майор, обидевшийся,
наверное, за город, в котором ему привелось служить. - Построено уже много,
и еще строится. Тут просто такой глухой район...
- Конечно, - откликнулась Августа Петровна. - Не зря они именно тут и
разместили это ... Лавка моя наверняка тоже не уцелела. - Она усмехнулась. -
А что, я была неплохой бакалейщицей, торговать мне даже нравилось, в этом
есть свой азарт... - Она остановилась. - А в каком же направлении жил мой
автовладелец? - Повертев головой, она сокрушенно признала: - Забыла,
понимаете, забыла - а думала, что профессиональная память не подведет.
Годы... В той стороне, кажется... или там?
Она покачала головой и двинулась дальше.
- Машину, Августа Петровна? - спросил Лидумс.
- Нет, благодарю... Знаете, все-таки обстановка помогает. Потом можно