Страница:
Взвыв от отчаяния, Далила огляделась:
— Господи, что я топчусь здесь, на тротуаре? Куда я дела машину?
Ее «Форд» стоял во дворе, рядом с подъездом Шурочки — Далила по запарке пролетела мимо него.
«А все Шульгин! Что?! Что у него в голове?!»
Вернувшись, она уселась за руль и наткнулась взглядом на сумочку, небрежно брошенную на сиденье.
«Там же схема! Шульгин на ней рисовал! Я могу прочесть его мысли!»
Далила торопливо вырулила со двора и, отъехав подальше от дома Делягиной, остановилась. Вытащив из сумочки схему, она жадно принялась изучать каракули Шульгина, старательно припоминая, когда он их оставлял.
— Вот стрелы и молнии, когда он их рисовал? — задумчиво бормотала Далила. — Не тогда ли, когда я утверждала, что убийца Орлов? Точно, тогда. А потом я начала сомневаться и сказала, что надо покопаться в биографии покойного Александра Делягина. К тому моменту Шульгин здесь исчеркал все и спустился ниже, под схему. А ниже что? Ого, какая стрела! Он страшно злился.
Стрелы и молнии сигнализировали о том, что рисующий их держится из последних сил — еще немного, и шарахнет по столу кулаком, и завопит: «Заткнись! Куда лезешь, ты, дура!»
— А в конце разговора я заподозрила, что слежку за мной организовала Шурочка, а Шульгин двигал ручкой уже слева от схемы. Что у нас слева? — заинтересовалась Далила.
Слева были штрихи — майор перестал рисовать, он затушевывал свободное от схемы пространство. Его рука не хуже самописца выводила на листе линии психограммы.
Никакой кардиограф не мог сказать лучше о его переживаниях в этот момент — Шульгин волновался. Он нервничал.
"Мент учуял опасность? — поразилась Далила. — Но какую? Я говорила о слежке…
А-а-а! Неужели он и следил? По его приказу! Господи, где же мобильный? Куда я его подевала? — засуетилась она. — Надо срочно Женьке звонить!"
Племянник (по старой традиции) сам позвонил — словно услышал зов тетушки, — и телефон сразу нашелся, запрыгал в кармане. Далила лихорадочно трубку к уху прижала и услышала пафосное:
— Бонд! Джеймс Бонд!
— Женька, куда ты пропал?
— Я не пропал, я звоню, потому что соскучился.
— Соскучился? — удивилась Далила. — Я думала, ты… Ты узнал, кто сидел у меня на «хвосте»?
— Нет, пока не узнал.
«Кого собачонок обманывает?» — рассердилась она и приказала:
— А ну-ка не ври! Говори, это менты?
Бонд поразился:
— А ты откуда узнала?
— Почему ты скрывал? — возмутилась Далила.
— Пугать тебя не хотел, да и зачем горячку пороть? Надо же выяснить, кто конкретно дободался до вашей персоны. А что случилось? Может, расскажешь?
— Некогда! Потом! Когда разберусь!
Племянник разволновался:
— Ты где? Я к тебе еду!
Далила его успокоила:
— Все в порядке, не надо.
— В порядке? Представляю, какой у тебя порядок! Нет, еду немедленно! — решительно сообщил Бонд и приказал:
— Говори, где ты!
— Не волнуйся, я позже с тобой свяжусь, — пролепетала Далила и поспешно выключила мобильный.
Откинувшись на спинку сиденья, она с горестным вздохом начала припоминать, как хорошо начался день: «На свидание с Шульгиным собиралась, волновалась, летела, тетушке о чувствах своих доложила. Вот срамотища!» — ужаснулась она.
В ушах зашумело.
— Господи! Тетушка! — закричала Далила.
Рука потянулась к ключу, торчащему в замке зажигания, нога упала на газ — «Форд» понесся на Кирочную. Все складывалось в нечто кошмарное: Далила торопилась кошмар этот подтвердить авторитетным мнением тетушки Мары. Когда она влетела в прихожую, старушка испуганно отшатнулась:
— Бог мой! Детка, на тебе нет лица!
— Зато голова появилась! — порадовала Далила и сообщила:
— Не получилось свидания. Кавалер оказался ментярой.
Тетушка Мара слегка удивилась:
— Но ты же знала, что он милиционэром работает.
— Мент и милиционэр — разные вещи. Впрочем, дело не в этом.
— А в чем?
Далила посверлила тетушку недоверчивым взглядом и приказала:
— Немедленно говори, как ты нашла пистолет?
Старушка всплеснула руками, хотела поведать, но осеклась и осторожно спросила:
— А стоит?
— Ты обязана мне рассказать!
— Хорошо. Но помни, это всего лишь предположение. Логическая задачка…
— Не тяни, — взмолилась Далила.
Тетушка Мара вздохнула и сообщила:
— Милиционэр мог сообщником быть. Я не хочу сказать, что Шульгин, но кто-то из его коллег унес пистолет. Больше некому.
— Не унес, а принес, — уточнила Далила.
— Принес? — удивилась тетушка Мара.
— Да, принес.
— Но зачем? И как потом…
Далила достала из сумочки схему и протянула тетушке:
— На, посмотри, синей пастой он рисовал, Шульгин, во время нашего разговора.
Старушка взглянула и удивилась:
— За что же он молнии-стрелы в тебя метал?
— Метал, когда я говорила о покойном Делягине. О том, что надо в его биографии убийцу искать.
— Выходит, он лично знает покойного? — растерялась тетушка Мара.
Далила машинально поправила:
— Знал, раз Делягин убит.
— Да, знал, конечно, — печально согласилась старушка.
Далила продолжила:
— Я теперь вот припоминаю, когда именно. Шульгин мою версию принял. До этого он все возражал, убеждал меня, что Невестин убийца, а потом вдруг начал со мной соглашаться.
Тетушка Мара с интересом осведомилась:
— И почему?
— А я сказала, что все неверно, не там копаем. В окружении покойного Делягина надо искать, исследовать его биографию. Точно! — подскочила Далила. — Именно с этого момента Шульгин перестал сопротивляться. Он ухватился за ту мою версию, на которую легче улики собрать.
Она виновато взглянула на тетушку и горестно сообщила:
— Только что была арестована Делягина Шурочка. Я ее погубила и не знаю, как исправить ошибку. Шульгин вешает на нее два убийства.
Тетушка поразилась:
— Уже два?!
— Да, шантажиста Жилина сегодня утром убили. В Шурочкиной квартире нашли чертежи на сейф и пистолет. Я уверена, из него Жилина и застрелили… Ой, ты же ничего об этом не знаешь, — спохватилась Далила, наткнувшись на изумленный тетушкин взгляд.
Объяснить она ничего не успела: в кармане запрыгал мобильный. Свиридов от ужаса сам не свой завопил:
— Умирает! На этот раз действительно умирает! Кошмар! Я себе не прощу! Спасите ее! Сделайте что-нибудь! Приезжайте!
— Что я могу сделать? — посетовала Далила (увы) не Свиридову, а пораженной тетушке Маре.
Та тревожно спросила:
— Кто звонил?
— Мой сосед, Свиридов. Он с нетерпением ждал, когда теща умрет. Вот, дождался, но почему-то не радуется, а страдает. Понял, что за годы ссор и обид сроднился с ней и любит ее. Он в панике. Удивительно.
— Люди — странные существа, — философски согласилась тетушка Мара. — Сами не знают, чего хотят. Кошки, собаки, овцы, коровы, даже мухи всегда точно знают, чего им надо, а люди не знают. С вопросами рождаются и в сомнениях умирают.
Глава 37
Глава 38
Глава 39
— Господи, что я топчусь здесь, на тротуаре? Куда я дела машину?
Ее «Форд» стоял во дворе, рядом с подъездом Шурочки — Далила по запарке пролетела мимо него.
«А все Шульгин! Что?! Что у него в голове?!»
Вернувшись, она уселась за руль и наткнулась взглядом на сумочку, небрежно брошенную на сиденье.
«Там же схема! Шульгин на ней рисовал! Я могу прочесть его мысли!»
Далила торопливо вырулила со двора и, отъехав подальше от дома Делягиной, остановилась. Вытащив из сумочки схему, она жадно принялась изучать каракули Шульгина, старательно припоминая, когда он их оставлял.
— Вот стрелы и молнии, когда он их рисовал? — задумчиво бормотала Далила. — Не тогда ли, когда я утверждала, что убийца Орлов? Точно, тогда. А потом я начала сомневаться и сказала, что надо покопаться в биографии покойного Александра Делягина. К тому моменту Шульгин здесь исчеркал все и спустился ниже, под схему. А ниже что? Ого, какая стрела! Он страшно злился.
Стрелы и молнии сигнализировали о том, что рисующий их держится из последних сил — еще немного, и шарахнет по столу кулаком, и завопит: «Заткнись! Куда лезешь, ты, дура!»
— А в конце разговора я заподозрила, что слежку за мной организовала Шурочка, а Шульгин двигал ручкой уже слева от схемы. Что у нас слева? — заинтересовалась Далила.
Слева были штрихи — майор перестал рисовать, он затушевывал свободное от схемы пространство. Его рука не хуже самописца выводила на листе линии психограммы.
Никакой кардиограф не мог сказать лучше о его переживаниях в этот момент — Шульгин волновался. Он нервничал.
"Мент учуял опасность? — поразилась Далила. — Но какую? Я говорила о слежке…
А-а-а! Неужели он и следил? По его приказу! Господи, где же мобильный? Куда я его подевала? — засуетилась она. — Надо срочно Женьке звонить!"
Племянник (по старой традиции) сам позвонил — словно услышал зов тетушки, — и телефон сразу нашелся, запрыгал в кармане. Далила лихорадочно трубку к уху прижала и услышала пафосное:
— Бонд! Джеймс Бонд!
— Женька, куда ты пропал?
— Я не пропал, я звоню, потому что соскучился.
— Соскучился? — удивилась Далила. — Я думала, ты… Ты узнал, кто сидел у меня на «хвосте»?
— Нет, пока не узнал.
«Кого собачонок обманывает?» — рассердилась она и приказала:
— А ну-ка не ври! Говори, это менты?
Бонд поразился:
— А ты откуда узнала?
— Почему ты скрывал? — возмутилась Далила.
— Пугать тебя не хотел, да и зачем горячку пороть? Надо же выяснить, кто конкретно дободался до вашей персоны. А что случилось? Может, расскажешь?
— Некогда! Потом! Когда разберусь!
Племянник разволновался:
— Ты где? Я к тебе еду!
Далила его успокоила:
— Все в порядке, не надо.
— В порядке? Представляю, какой у тебя порядок! Нет, еду немедленно! — решительно сообщил Бонд и приказал:
— Говори, где ты!
— Не волнуйся, я позже с тобой свяжусь, — пролепетала Далила и поспешно выключила мобильный.
Откинувшись на спинку сиденья, она с горестным вздохом начала припоминать, как хорошо начался день: «На свидание с Шульгиным собиралась, волновалась, летела, тетушке о чувствах своих доложила. Вот срамотища!» — ужаснулась она.
В ушах зашумело.
— Господи! Тетушка! — закричала Далила.
Рука потянулась к ключу, торчащему в замке зажигания, нога упала на газ — «Форд» понесся на Кирочную. Все складывалось в нечто кошмарное: Далила торопилась кошмар этот подтвердить авторитетным мнением тетушки Мары. Когда она влетела в прихожую, старушка испуганно отшатнулась:
— Бог мой! Детка, на тебе нет лица!
— Зато голова появилась! — порадовала Далила и сообщила:
— Не получилось свидания. Кавалер оказался ментярой.
Тетушка Мара слегка удивилась:
— Но ты же знала, что он милиционэром работает.
— Мент и милиционэр — разные вещи. Впрочем, дело не в этом.
— А в чем?
Далила посверлила тетушку недоверчивым взглядом и приказала:
— Немедленно говори, как ты нашла пистолет?
Старушка всплеснула руками, хотела поведать, но осеклась и осторожно спросила:
— А стоит?
— Ты обязана мне рассказать!
— Хорошо. Но помни, это всего лишь предположение. Логическая задачка…
— Не тяни, — взмолилась Далила.
Тетушка Мара вздохнула и сообщила:
— Милиционэр мог сообщником быть. Я не хочу сказать, что Шульгин, но кто-то из его коллег унес пистолет. Больше некому.
— Не унес, а принес, — уточнила Далила.
— Принес? — удивилась тетушка Мара.
— Да, принес.
— Но зачем? И как потом…
Далила достала из сумочки схему и протянула тетушке:
— На, посмотри, синей пастой он рисовал, Шульгин, во время нашего разговора.
Старушка взглянула и удивилась:
— За что же он молнии-стрелы в тебя метал?
— Метал, когда я говорила о покойном Делягине. О том, что надо в его биографии убийцу искать.
— Выходит, он лично знает покойного? — растерялась тетушка Мара.
Далила машинально поправила:
— Знал, раз Делягин убит.
— Да, знал, конечно, — печально согласилась старушка.
Далила продолжила:
— Я теперь вот припоминаю, когда именно. Шульгин мою версию принял. До этого он все возражал, убеждал меня, что Невестин убийца, а потом вдруг начал со мной соглашаться.
Тетушка Мара с интересом осведомилась:
— И почему?
— А я сказала, что все неверно, не там копаем. В окружении покойного Делягина надо искать, исследовать его биографию. Точно! — подскочила Далила. — Именно с этого момента Шульгин перестал сопротивляться. Он ухватился за ту мою версию, на которую легче улики собрать.
Она виновато взглянула на тетушку и горестно сообщила:
— Только что была арестована Делягина Шурочка. Я ее погубила и не знаю, как исправить ошибку. Шульгин вешает на нее два убийства.
Тетушка поразилась:
— Уже два?!
— Да, шантажиста Жилина сегодня утром убили. В Шурочкиной квартире нашли чертежи на сейф и пистолет. Я уверена, из него Жилина и застрелили… Ой, ты же ничего об этом не знаешь, — спохватилась Далила, наткнувшись на изумленный тетушкин взгляд.
Объяснить она ничего не успела: в кармане запрыгал мобильный. Свиридов от ужаса сам не свой завопил:
— Умирает! На этот раз действительно умирает! Кошмар! Я себе не прощу! Спасите ее! Сделайте что-нибудь! Приезжайте!
— Что я могу сделать? — посетовала Далила (увы) не Свиридову, а пораженной тетушке Маре.
Та тревожно спросила:
— Кто звонил?
— Мой сосед, Свиридов. Он с нетерпением ждал, когда теща умрет. Вот, дождался, но почему-то не радуется, а страдает. Понял, что за годы ссор и обид сроднился с ней и любит ее. Он в панике. Удивительно.
— Люди — странные существа, — философски согласилась тетушка Мара. — Сами не знают, чего хотят. Кошки, собаки, овцы, коровы, даже мухи всегда точно знают, чего им надо, а люди не знают. С вопросами рождаются и в сомнениях умирают.
Глава 37
Теща Свиридова умирала мучительно: в огромных сомнениях. Она схватила Далилу за руку и лихорадочно завопила, едва та присела у ее кровати.
— Слава богу! Дождалась тебя! — кричала Марья Ивановна значительно громче, бодрей и оптимистичней, чем должна бы кричать умирающая. — К ней ухожу, к Ленке моей! Теперь поняла, зря мучила всех! Я довольна! Я их любила! Повиниться уже не успею! И не хочу! Ты все знаешь! Ты им объясни! Пусть простят! Не со зла я! От глупости! Пусть хорошо похоронят! Не совсем я дрянная была! Я всех жалела! Потом уж поймут! И заплачут! И зря!
Оттого что еще живая старуха говорит о себе как об умершей, у Далилы волосы встали дыбом, кожу продрал мороз. Содрогнувшись, она склонилась над Марьей Ивановной, хотела ее успокоить, хотела пообещать долгих лет жизни, но та вдруг обмякла, тяжко выдохнула и.., умерла.
Умерла неожиданно и без обмана, но Далила не верила. Она застыла, окаменела. Она не могла оторвать изумленного взгляда от неживых уже глаз тещи Свиридова — глаз равнодушных, устремленных туда, в неизвестное, без любопытства, смирения и покаяния.
Далиле много раз приходилось принимать последний вздох чужих и порой незнакомых людей, не пожелавших отдать его близким, родным: от обид, из вредности, из упрямства — по разным причинам. Далила не осуждала их, всегда находила слова утешения и, проводив в мир иной, не пугалась и не горевала — относилась к смерти философски почтительно: все там будем.
Но смерть тещи Свиридова ее потрясла. Казалось, Марья Ивановна не могла умереть, не дождавшись прихода Далилы и не сказавши того, что сказала. Прям-таки сцена из «мыльной оперы»: приди Далила позже на час или два, и Марья Ивановна позже и умерла бы, высказав наболевшее да душу облегчив.
Нелепое сходство настоящей трагедии с затертым дешевым сюжетцем, со штампом, излюбленным сериалами (которые, кстати, обожала теща Свиридова), больше всего поразило Далилу. Марья Ивановна ушла из жизни так артистично и так драматически, что возникал вопрос: какую цель преследовала злодейка-судьба, выписывая столь знакомый сценарий?
Ответ получила Далила чуть позже, когда сообщила Свиридову:
— Умерла.
Он схватился за голову и воскликнул:
— Как же я без нее?! Она же меня не простила!
Далила остолбенела:
— За что?
— За то, что мы ее не простили!
— А почему же вы ее не простили?
Свиридов, учуяв укор, переместил руки на сердце с головы и, страдая, признался:
— Она так думала, но мы-то ее не винили, не за что было ее прощать.
Губы его задрожали, голос явно срывался, но он, пересилив себя, продолжил:
— Моя теща святая, всю жизнь нам отдала: детям, внукам и правнукам.
Далила видела это и знала — жизнь Свиридова плохо скрывалась от глаз соседей, — но история с Леночкой как-то мимо прошла, а ведь очевидно: дело в этой истории.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — задумчиво прошептала Далила.
Гримаса боли перекосила лицо Свиридова, но голос окреп, стал невозмутимым и ровным, и губы уже не дрожали — он частично взял себя в руки и пролепетал:
— Леночку теща очень любила. Леночка наша похожа на тещу была. И внешне, и характером, и талантом.
— Талантом? — удивилась Далила, не знавшая за старухой талантов, кроме как водить за нос родню и соседей.
— Ну да! Теща же у меня талант, от бога художник, — радостно воскликнул Свиридов. — Такие картины в юности теща писала, зайдите как-нибудь, поглядите. У нас их немного осталось. Теща их прячет, а зря. Современным художникам так не суметь.
— Правда? — опять удивилась Далила.
На этот раз не тому, что покойница оказалась художницей, а тому, что Свиридов о ней как о живой говорит. А Марьванна при жизни похоронила себя.
— Теща талант свой зарыла, а Леночка единственная в нее удалась, — горестно продолжил Свиридов. — Никто из нашей семьи рисовать не умел и не умеет. А когда Леночка наша влюбилась, то все с тещей шепталась. Подолгу шептались они. Мы-то думали, что Ленка художницей будет, а она нам вдруг «замуж». Все в крик, на дыбы, а теща: «Не смейте Леночку трогать!» Так и выдали. А потом, когда Леночка руки на себя наложила, теща себе не простила. Характер ее сильно испортился. Все ждала, что мы начнем ее упрекать. Мы-то не упрекали, но сама она очень себя казнила. Как хоть умерла?
Далила его успокоила:
— Хорошо умерла, всех простила.
— Ей бы в бога поверить, — вздохнул Свиридов. — Без бога нельзя умирать — страшно и тяжело.
— Кажется, Марьванна поверила, — предположила Далила и, убеждая себя, сказала:
— Конечно, поверила, раз всех простила. Она к Леночке очень спешила.
— Значит, поверила, — успокаиваясь, согласился Свиридов. — А винила себя теща зря. Леночка не из-за картин, она от обиды из жизни ушла.
— А что за обида?
— Ее два друга любили. Знаете, как оно в молодости бывает: один только влюбится, и туда же второй. Что-то вроде соревнования у них, у пацанов.
— И чем это кончилось? — насторожилась Далила.
— Выбрала Леночка одного. Поженились, жили, и счастливо жили, а тут этот из-за границы приехал, второй. К ним не пришел, случайно Ленка с ним где-то столкнулась. Он ей подарки, то да се… Уж не знаю, как это случилось, но мужу Ленка с тем изменила, а муж ее не простил. И тот не женился.
Свиридов задумался, а потом вдруг сердито сказал:
— Вот теща все нам бубнит, что плохо Ленку мы воспитали, а ведь воспитывала сама. Никому подойти к ней не давала. А теперь плачет: «Ах, писала картины». При чем здесь картины? Она и писала-то их потому, что заработать пыталась. Гордая, в тещу пошла, у нас кусок хлеба просить не захотела. По дурости согрешила, за побрякушками погналась, и вот результат: муж бросил, любовник уехал. Куда ей было деваться? Писала картины. А их не покупали. Умер талант. Талант как ребенок, его беречь, холить, лелеять надобно. Ленка стала прикладываться к бутылке. Крови всем нам попортила. А теща себя винит. Не виновата она. И я не виноват. И Леночка не виновата. А теща вбила себе в голову, что мы ей не можем простить.
Далила раздраженно подумала: «Да что же он о ней все как о живой? Умерла уже теща, пора бы понять».
«Буду просто кататься по городу», — решила она, пискнув сигнализацией и открыв дверцу «Форда».
И долго каталась, размышляя о теще Свиридова, о Делягиной, о Шульгине…
Совесть — жуткая штука: человека поймает, где и не ждешь, и уж мучает так, что самая страшная боль отступает.
Однажды умирал на руках Далилы богатый влиятельный человек — сам позвал, не покаяться, облегчение хотел получить от психолога. Всю жизнь не верил ни в бога, ни в дьявола, ни в человека, а у последней черты и поверить хотел, да не смог — осталось уповать на науку.
Глядя на его страдания, Далила тогда подумала:
«Может, нет ни рая, ни ада? Может, все это существует только в нашей душе?»
Мучился человек тот ужасно из-за сущего пустяка, чем поразил всех родных. Когда-то кого-то обидел, даже не друга, просто знакомого; все о том уж забыли давно, а он вспоминал в подробностях и деталях, плакал, корил себя, чужой болью страдал…
И кто маялся? Он, жестокий злодей.
Его полная прегрешений жизнь не располагала к сочувствию. Родственники, коллеги, друзья лишь изумлялись, пожимали плечами, вздыхали и на Далилу смотрели как на оракула: ждали, психолог все объяснит.
Она долго и себе объяснить не могла, чем зацепила жадного, бессердечного человека ординарнейшая история: у кого-то он что-то давно отобрал. Эка беда.
Да мало ли он народу обидел?
Что там обидел — убил! А вот поди ж ты, как совесть его воспалилась. Из-за чего?
Долго Далила гадала (тот давно уже умер) и наконец поняла: злодей уцепился за мелочь, чтобы остальное забыть. Лежа на смертном одре, он вдруг понял, что есть у него душа, которой он ничего не дал с первого вздоха и до последнего. Деньги, автомобили, дворцы — все для тела. А что для души? Он думал — власть. Выходит, ошибся. Все есть у него, даже зависть есть всенародная, а вспомнить нечего. Радости ноль и бесконечность мучения. Все его ненавидят.
Попытался из прошлого выудить что-то хорошее, заглянул в свою душу, а там лавина чужого горя и боли стремительно движется, того и гляди сметет. Испугался он и поставил печать на страшные воспоминания: выбрал самый безобидный грешок и давай над ним убиваться, вот, мол, какой я чувствительный — и себе польза, и людям обман. Пусть думают, что он добрый.
Многие у последней черты прибегают к такой вот печати. И в чем парадокс: чем хуже жил человек, тем легче это ему удается, запечатать свою грешную память.
«А что, если мне совсем не удастся? — вдруг испугалась Далила. — Я сегодня сгубила невинную душу и спокойно катаюсь по городу. Допустим, завтра про Шурочку я забуду, но где гарантии…»
Гарантий не было никаких — совесть на то и совесть: взбунтоваться может в любой миг жизни. Кто-кто, а психологи знают, что такое бунт совести. В наш век беспредела совесть не в моде, но она как закон притяжения — ее нельзя отменить. Ты ее гонишь в дверь, она через окно возвращается: неврозами, стрессом, депрессией, тревогой, бессонницей.
«А что я могу поделать? — запсиховала Далила. — Я же не знала, что так получится. Чем я помогу этой Делягиной? Только себя погублю из-за проклятой буржуйки».
Совесть злорадно спросила: «Ага! Из-за буржуйки?! Уже подыскиваешь себе оправдания? Раз буржуйка, можно безвинно сажать».
Далила попыталась отбиться от совести: «Допустим, Шульгин убийца, но как я докажу? Где улики? Кто меня станет слушать? Шульгин очень опасен. И хитер. Как он ловко влюбленность в меня разыграл, когда увидел, что я приближаюсь к цели. Удивительно, что он меня не убил. Нет, не могу я ввязываться в битву с ним. Я боюсь».
Далила попыталась отбиться от совести, но не получилось.
— А, черт возьми! — зло выругалась она и позвонила Орлову.
«Уже знает об аресте жены», — поняла Далила по его обреченному голосу.
— Я присутствовала при обыске, — призналась она и, не позволяя опомниться, быстро спросила:
— Иван, почему ваша жена оказалась в рабочее время дома?
Он ответил:
— Ее заманили, домработница сообщила, что случилась беда. Шура бросила все дела и примчалась.
— Вы знаете, в чем ее обвиняют?
— Догадаться нетрудно, — буркнул Орлов и спросил:
— В убийстве Делягина?
— Не только, — поеживаясь, сказала Далила.
— Не только? В чем же еще?
— В убийстве Жилина.
— Жилин убит?!
Вопль прозвучал убедительно — Далила подумала: «Орлов об убийстве не знал».
— Вы сегодня встречались с Жилиным? — поинтересовалась она, предвидя ответ.
— Да, я с ним утром встречался.
— Пытались выкупить чертежи сейфа?
Орлов выдохнул:
— Нет, не пытался.
— Почему? — удивилась Далила.
— Жилин был чем-то напуган и твердил, что нет у него чертежей. Были, но нет уже.
— Думаю, он не врал. Чертежи у него отобрали.
— Кто? — поразился Орлов. — Откуда вы знаете?
— Дело не в этом, — отмахнулась Далила. — Я хочу попытаться вытащить вашу жену. Только действовать надо стремительно, потом будет поздно. Вы должны мне помочь.
Он оживился:
— Да, конечно, что нужно делать?
— Вы знаете, где жил покойный Делягин в детстве?
— Нет, но узнаю легко. Он родился в Москве.
— Меня интересуют его школьные и студенческие годы.
Орлов пообещал:
— Хорошо, я узнаю и перезвоню.
— Сделайте это срочно, — попросила Далила.
— Слава богу! Дождалась тебя! — кричала Марья Ивановна значительно громче, бодрей и оптимистичней, чем должна бы кричать умирающая. — К ней ухожу, к Ленке моей! Теперь поняла, зря мучила всех! Я довольна! Я их любила! Повиниться уже не успею! И не хочу! Ты все знаешь! Ты им объясни! Пусть простят! Не со зла я! От глупости! Пусть хорошо похоронят! Не совсем я дрянная была! Я всех жалела! Потом уж поймут! И заплачут! И зря!
Оттого что еще живая старуха говорит о себе как об умершей, у Далилы волосы встали дыбом, кожу продрал мороз. Содрогнувшись, она склонилась над Марьей Ивановной, хотела ее успокоить, хотела пообещать долгих лет жизни, но та вдруг обмякла, тяжко выдохнула и.., умерла.
Умерла неожиданно и без обмана, но Далила не верила. Она застыла, окаменела. Она не могла оторвать изумленного взгляда от неживых уже глаз тещи Свиридова — глаз равнодушных, устремленных туда, в неизвестное, без любопытства, смирения и покаяния.
Далиле много раз приходилось принимать последний вздох чужих и порой незнакомых людей, не пожелавших отдать его близким, родным: от обид, из вредности, из упрямства — по разным причинам. Далила не осуждала их, всегда находила слова утешения и, проводив в мир иной, не пугалась и не горевала — относилась к смерти философски почтительно: все там будем.
Но смерть тещи Свиридова ее потрясла. Казалось, Марья Ивановна не могла умереть, не дождавшись прихода Далилы и не сказавши того, что сказала. Прям-таки сцена из «мыльной оперы»: приди Далила позже на час или два, и Марья Ивановна позже и умерла бы, высказав наболевшее да душу облегчив.
Нелепое сходство настоящей трагедии с затертым дешевым сюжетцем, со штампом, излюбленным сериалами (которые, кстати, обожала теща Свиридова), больше всего поразило Далилу. Марья Ивановна ушла из жизни так артистично и так драматически, что возникал вопрос: какую цель преследовала злодейка-судьба, выписывая столь знакомый сценарий?
Ответ получила Далила чуть позже, когда сообщила Свиридову:
— Умерла.
Он схватился за голову и воскликнул:
— Как же я без нее?! Она же меня не простила!
Далила остолбенела:
— За что?
— За то, что мы ее не простили!
— А почему же вы ее не простили?
Свиридов, учуяв укор, переместил руки на сердце с головы и, страдая, признался:
— Она так думала, но мы-то ее не винили, не за что было ее прощать.
Губы его задрожали, голос явно срывался, но он, пересилив себя, продолжил:
— Моя теща святая, всю жизнь нам отдала: детям, внукам и правнукам.
Далила видела это и знала — жизнь Свиридова плохо скрывалась от глаз соседей, — но история с Леночкой как-то мимо прошла, а ведь очевидно: дело в этой истории.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — задумчиво прошептала Далила.
Гримаса боли перекосила лицо Свиридова, но голос окреп, стал невозмутимым и ровным, и губы уже не дрожали — он частично взял себя в руки и пролепетал:
— Леночку теща очень любила. Леночка наша похожа на тещу была. И внешне, и характером, и талантом.
— Талантом? — удивилась Далила, не знавшая за старухой талантов, кроме как водить за нос родню и соседей.
— Ну да! Теща же у меня талант, от бога художник, — радостно воскликнул Свиридов. — Такие картины в юности теща писала, зайдите как-нибудь, поглядите. У нас их немного осталось. Теща их прячет, а зря. Современным художникам так не суметь.
— Правда? — опять удивилась Далила.
На этот раз не тому, что покойница оказалась художницей, а тому, что Свиридов о ней как о живой говорит. А Марьванна при жизни похоронила себя.
— Теща талант свой зарыла, а Леночка единственная в нее удалась, — горестно продолжил Свиридов. — Никто из нашей семьи рисовать не умел и не умеет. А когда Леночка наша влюбилась, то все с тещей шепталась. Подолгу шептались они. Мы-то думали, что Ленка художницей будет, а она нам вдруг «замуж». Все в крик, на дыбы, а теща: «Не смейте Леночку трогать!» Так и выдали. А потом, когда Леночка руки на себя наложила, теща себе не простила. Характер ее сильно испортился. Все ждала, что мы начнем ее упрекать. Мы-то не упрекали, но сама она очень себя казнила. Как хоть умерла?
Далила его успокоила:
— Хорошо умерла, всех простила.
— Ей бы в бога поверить, — вздохнул Свиридов. — Без бога нельзя умирать — страшно и тяжело.
— Кажется, Марьванна поверила, — предположила Далила и, убеждая себя, сказала:
— Конечно, поверила, раз всех простила. Она к Леночке очень спешила.
— Значит, поверила, — успокаиваясь, согласился Свиридов. — А винила себя теща зря. Леночка не из-за картин, она от обиды из жизни ушла.
— А что за обида?
— Ее два друга любили. Знаете, как оно в молодости бывает: один только влюбится, и туда же второй. Что-то вроде соревнования у них, у пацанов.
— И чем это кончилось? — насторожилась Далила.
— Выбрала Леночка одного. Поженились, жили, и счастливо жили, а тут этот из-за границы приехал, второй. К ним не пришел, случайно Ленка с ним где-то столкнулась. Он ей подарки, то да се… Уж не знаю, как это случилось, но мужу Ленка с тем изменила, а муж ее не простил. И тот не женился.
Свиридов задумался, а потом вдруг сердито сказал:
— Вот теща все нам бубнит, что плохо Ленку мы воспитали, а ведь воспитывала сама. Никому подойти к ней не давала. А теперь плачет: «Ах, писала картины». При чем здесь картины? Она и писала-то их потому, что заработать пыталась. Гордая, в тещу пошла, у нас кусок хлеба просить не захотела. По дурости согрешила, за побрякушками погналась, и вот результат: муж бросил, любовник уехал. Куда ей было деваться? Писала картины. А их не покупали. Умер талант. Талант как ребенок, его беречь, холить, лелеять надобно. Ленка стала прикладываться к бутылке. Крови всем нам попортила. А теща себя винит. Не виновата она. И я не виноват. И Леночка не виновата. А теща вбила себе в голову, что мы ей не можем простить.
Далила раздраженно подумала: «Да что же он о ней все как о живой? Умерла уже теща, пора бы понять».
* * *
Выйдя из больницы, Далила почувствовала, что не может сегодня работать — покойная Марьванна душу разбередила.«Буду просто кататься по городу», — решила она, пискнув сигнализацией и открыв дверцу «Форда».
И долго каталась, размышляя о теще Свиридова, о Делягиной, о Шульгине…
Совесть — жуткая штука: человека поймает, где и не ждешь, и уж мучает так, что самая страшная боль отступает.
Однажды умирал на руках Далилы богатый влиятельный человек — сам позвал, не покаяться, облегчение хотел получить от психолога. Всю жизнь не верил ни в бога, ни в дьявола, ни в человека, а у последней черты и поверить хотел, да не смог — осталось уповать на науку.
Глядя на его страдания, Далила тогда подумала:
«Может, нет ни рая, ни ада? Может, все это существует только в нашей душе?»
Мучился человек тот ужасно из-за сущего пустяка, чем поразил всех родных. Когда-то кого-то обидел, даже не друга, просто знакомого; все о том уж забыли давно, а он вспоминал в подробностях и деталях, плакал, корил себя, чужой болью страдал…
И кто маялся? Он, жестокий злодей.
Его полная прегрешений жизнь не располагала к сочувствию. Родственники, коллеги, друзья лишь изумлялись, пожимали плечами, вздыхали и на Далилу смотрели как на оракула: ждали, психолог все объяснит.
Она долго и себе объяснить не могла, чем зацепила жадного, бессердечного человека ординарнейшая история: у кого-то он что-то давно отобрал. Эка беда.
Да мало ли он народу обидел?
Что там обидел — убил! А вот поди ж ты, как совесть его воспалилась. Из-за чего?
Долго Далила гадала (тот давно уже умер) и наконец поняла: злодей уцепился за мелочь, чтобы остальное забыть. Лежа на смертном одре, он вдруг понял, что есть у него душа, которой он ничего не дал с первого вздоха и до последнего. Деньги, автомобили, дворцы — все для тела. А что для души? Он думал — власть. Выходит, ошибся. Все есть у него, даже зависть есть всенародная, а вспомнить нечего. Радости ноль и бесконечность мучения. Все его ненавидят.
Попытался из прошлого выудить что-то хорошее, заглянул в свою душу, а там лавина чужого горя и боли стремительно движется, того и гляди сметет. Испугался он и поставил печать на страшные воспоминания: выбрал самый безобидный грешок и давай над ним убиваться, вот, мол, какой я чувствительный — и себе польза, и людям обман. Пусть думают, что он добрый.
Многие у последней черты прибегают к такой вот печати. И в чем парадокс: чем хуже жил человек, тем легче это ему удается, запечатать свою грешную память.
«А что, если мне совсем не удастся? — вдруг испугалась Далила. — Я сегодня сгубила невинную душу и спокойно катаюсь по городу. Допустим, завтра про Шурочку я забуду, но где гарантии…»
Гарантий не было никаких — совесть на то и совесть: взбунтоваться может в любой миг жизни. Кто-кто, а психологи знают, что такое бунт совести. В наш век беспредела совесть не в моде, но она как закон притяжения — ее нельзя отменить. Ты ее гонишь в дверь, она через окно возвращается: неврозами, стрессом, депрессией, тревогой, бессонницей.
«А что я могу поделать? — запсиховала Далила. — Я же не знала, что так получится. Чем я помогу этой Делягиной? Только себя погублю из-за проклятой буржуйки».
Совесть злорадно спросила: «Ага! Из-за буржуйки?! Уже подыскиваешь себе оправдания? Раз буржуйка, можно безвинно сажать».
Далила попыталась отбиться от совести: «Допустим, Шульгин убийца, но как я докажу? Где улики? Кто меня станет слушать? Шульгин очень опасен. И хитер. Как он ловко влюбленность в меня разыграл, когда увидел, что я приближаюсь к цели. Удивительно, что он меня не убил. Нет, не могу я ввязываться в битву с ним. Я боюсь».
Далила попыталась отбиться от совести, но не получилось.
— А, черт возьми! — зло выругалась она и позвонила Орлову.
«Уже знает об аресте жены», — поняла Далила по его обреченному голосу.
— Я присутствовала при обыске, — призналась она и, не позволяя опомниться, быстро спросила:
— Иван, почему ваша жена оказалась в рабочее время дома?
Он ответил:
— Ее заманили, домработница сообщила, что случилась беда. Шура бросила все дела и примчалась.
— Вы знаете, в чем ее обвиняют?
— Догадаться нетрудно, — буркнул Орлов и спросил:
— В убийстве Делягина?
— Не только, — поеживаясь, сказала Далила.
— Не только? В чем же еще?
— В убийстве Жилина.
— Жилин убит?!
Вопль прозвучал убедительно — Далила подумала: «Орлов об убийстве не знал».
— Вы сегодня встречались с Жилиным? — поинтересовалась она, предвидя ответ.
— Да, я с ним утром встречался.
— Пытались выкупить чертежи сейфа?
Орлов выдохнул:
— Нет, не пытался.
— Почему? — удивилась Далила.
— Жилин был чем-то напуган и твердил, что нет у него чертежей. Были, но нет уже.
— Думаю, он не врал. Чертежи у него отобрали.
— Кто? — поразился Орлов. — Откуда вы знаете?
— Дело не в этом, — отмахнулась Далила. — Я хочу попытаться вытащить вашу жену. Только действовать надо стремительно, потом будет поздно. Вы должны мне помочь.
Он оживился:
— Да, конечно, что нужно делать?
— Вы знаете, где жил покойный Делягин в детстве?
— Нет, но узнаю легко. Он родился в Москве.
— Меня интересуют его школьные и студенческие годы.
Орлов пообещал:
— Хорошо, я узнаю и перезвоню.
— Сделайте это срочно, — попросила Далила.
Глава 38
Любой человек, которому приходилось упрямо и долго решать задачу, знает: ответ частенько дает сама жизнь. Этот пресловутый ответ может прийти откуда угодно: из уст соседа, с экрана телевизора, из газеты, из трещинки в старой стене, из лучика солнца или его ненароком подскажет вопросом прохожий, плачем — ребенок…
Далиле ответ подсказала покойная теща Свиридова. Умирая, она случайно открыла мотив Шульгина, а бывшая соседка Александра Делягина этот мотив подтвердила:
— Да, Шульгин и Делягин были друзья не разлей вода. Однокашники, в одной школе учились. Оба любили худышку Верочку Иванову.
Что было потом, соседка не знала. Делягин переехал в другой район, и его друзей она больше не видела.
Далила отправилась в школу покойного, и там мотив подтвердился: да, Верочка Иванова выросла и выбрала Шульгина. Свадьбу шумно играли. Делягин остро пережил поражение — дружба расстроилась, но в целом, возможно, конец был бы счастливым, не наступи на нашу страну капитализм. Общество расслоилось, и Делягин попал в верхний слой, а Шульгин с его Верочкой — в нижний. Соперничество друзей — нередкая, в общем, история, но закончилась она в новых условиях очень трагично. Верочка развелась с Шульгиным и вскоре повесилась.
Очень похоже на историю с Леночкой, любимицей Марьванны, тещи Свиридова.
Получив мотив, Далила позвонила Орлову и бодро скомандовала:
— Немедленно едем в офис «Александрии». Теперь я уверена, появилась возможность выручить вашу жену.
Против ее ожиданий Орлов не обрадовался, а испугался:
— В офис? Зачем? Я не могу! Поезжайте одна!
— Вы муж главы корпорации, а я кто? Без вас там со мной не станут и разговаривать, а я хочу получить информацию от охраны.
— Какую? — паникуя, воскликнул Орлов.
Далила не собиралась ему сообщать о причастности Шульгина к гибели Александра Делягина, она даже имя майора опасалась произносить в присутствии Ивана Орлова, а потому уклончиво сообщила:
— Да так, надо мне кое-что выяснить. Без этого Шурочку не отпустят.
— Хорошо, я поеду, — сдался Орлов.
В офисе «Александрии» она испытала шок: выяснилось, что оперативная группа в ту роковую новогоднюю ночь вошла в корпорацию как бы невидимо — в архиве все видеозаписи в целости и сохранности, но входящей опергруппы на них нет.
Далила увидела, как выходит Шульгин с коллегами, а как он вошел, она посмотреть не смогла — видеозаписей в архиве не оказалось.
Начальник охраны, узнав об этом, потребовал от оператора:
— Прогони запись по новой, сам хочу посмотреть.
Тот поразился:
— Всю?
— Зачем всю? Начиная с той минуты, когда я получил информацию о происшествии.
Заглянули в журнал, узнали точное время, сверили с видеозаписью, опять заглянули в журнал (уже в другой) и с изумлением выяснили, что видеокамера не могла запечатлеть вход опергруппы в офис. Когда опергруппа прибыла, во всем здании погас свет.
Тут и начальник охраны припомнил:
— Ну да, мы же еще гадали, как проникнуть туда, где случилось убийство. На втором этаже, где шла пирушка, все двери были под контролем.
— Как это? — уточнила Далила.
— Чтобы с банкета туда-сюда не ходили, мы поставили двери на автомат, а на автомате они не открываются без электричества. Их как бы клинит. Пришлось коробку вскрывать и раздвигать двери вручную.
"Вот тебе и ответ, — вздохнула с облегчением Далила, но тут же встревожилась:
— Нет, опять не выходит. Количество пирующих совпадает, а не должно бы".
Наткнувшись на ее сердито-задумчивый взгляд, начальник охраны заверил:
— Я лично держал ситуацию под контролем. Когда «оперов» на этаж запустили, я тут же двери обратно заклинил. А когда свет появился, управление перешло к нам на пульт. Головой поклясться могу, что с того этажа и мышь не проскочила. Оттуда никто не мог выйти. Я абсолютно уверен.
— Не сомневаюсь, спасибо, — поблагодарила Далила и грустно уставилась на Орлова.
Тот тревожно спросил:
— Вы нашли, что хотели?
Она кивнула:
— Нашла.
— Это поможет Александре Сергеевне? — деловито поинтересовался начальник охраны.
— Да, — солгала Далила.
В голове пульсировало: «Как удалось Шульгину выйти из здания, не нарушив подсчетов охраны? Почему сошлось количество вошедших и вышедших? Как это возможно?»
И тут ее осенило: «Носилки!»
— Конечно, нашла! Я все нашла, что искала, — уверенно подтвердила она, решительно вылетая из офиса.
— Куда вы? — выбегая за ней, воскликнул Орлов. Далила ему приказала:
— Немедленно отправляйтесь домой и ждите.
Он опешил:
— Кого?
— Свою Шурочку.
Орлов не поверил:
— Сегодня ее не отпустят.
— Сегодня нет? А когда? — стараясь вдохнуть в него жизнь, с улыбкой спросила Далила.
Он устало махнул рукой:
— Боюсь, никогда.
— Вы скептик.
— А вы?
— А я оптимистка. Если не будете шум поднимать, все обойдется. Надеюсь, вы еще никому не звонили?
— Вы о чем? — растерялся Орлов.
Далила нетерпеливо ему пояснила:
— Я о связях. Вы ни к кому не обращались по поводу Шурочки?
Он потряс головой:
— Не успел, растерялся.
— Вот и отлично, — порадовалась Далила, — значит, шанс спасти вашу жену возрастает.
Далиле ответ подсказала покойная теща Свиридова. Умирая, она случайно открыла мотив Шульгина, а бывшая соседка Александра Делягина этот мотив подтвердила:
— Да, Шульгин и Делягин были друзья не разлей вода. Однокашники, в одной школе учились. Оба любили худышку Верочку Иванову.
Что было потом, соседка не знала. Делягин переехал в другой район, и его друзей она больше не видела.
Далила отправилась в школу покойного, и там мотив подтвердился: да, Верочка Иванова выросла и выбрала Шульгина. Свадьбу шумно играли. Делягин остро пережил поражение — дружба расстроилась, но в целом, возможно, конец был бы счастливым, не наступи на нашу страну капитализм. Общество расслоилось, и Делягин попал в верхний слой, а Шульгин с его Верочкой — в нижний. Соперничество друзей — нередкая, в общем, история, но закончилась она в новых условиях очень трагично. Верочка развелась с Шульгиным и вскоре повесилась.
Очень похоже на историю с Леночкой, любимицей Марьванны, тещи Свиридова.
Получив мотив, Далила позвонила Орлову и бодро скомандовала:
— Немедленно едем в офис «Александрии». Теперь я уверена, появилась возможность выручить вашу жену.
Против ее ожиданий Орлов не обрадовался, а испугался:
— В офис? Зачем? Я не могу! Поезжайте одна!
— Вы муж главы корпорации, а я кто? Без вас там со мной не станут и разговаривать, а я хочу получить информацию от охраны.
— Какую? — паникуя, воскликнул Орлов.
Далила не собиралась ему сообщать о причастности Шульгина к гибели Александра Делягина, она даже имя майора опасалась произносить в присутствии Ивана Орлова, а потому уклончиво сообщила:
— Да так, надо мне кое-что выяснить. Без этого Шурочку не отпустят.
— Хорошо, я поеду, — сдался Орлов.
В офисе «Александрии» она испытала шок: выяснилось, что оперативная группа в ту роковую новогоднюю ночь вошла в корпорацию как бы невидимо — в архиве все видеозаписи в целости и сохранности, но входящей опергруппы на них нет.
Далила увидела, как выходит Шульгин с коллегами, а как он вошел, она посмотреть не смогла — видеозаписей в архиве не оказалось.
Начальник охраны, узнав об этом, потребовал от оператора:
— Прогони запись по новой, сам хочу посмотреть.
Тот поразился:
— Всю?
— Зачем всю? Начиная с той минуты, когда я получил информацию о происшествии.
Заглянули в журнал, узнали точное время, сверили с видеозаписью, опять заглянули в журнал (уже в другой) и с изумлением выяснили, что видеокамера не могла запечатлеть вход опергруппы в офис. Когда опергруппа прибыла, во всем здании погас свет.
Тут и начальник охраны припомнил:
— Ну да, мы же еще гадали, как проникнуть туда, где случилось убийство. На втором этаже, где шла пирушка, все двери были под контролем.
— Как это? — уточнила Далила.
— Чтобы с банкета туда-сюда не ходили, мы поставили двери на автомат, а на автомате они не открываются без электричества. Их как бы клинит. Пришлось коробку вскрывать и раздвигать двери вручную.
"Вот тебе и ответ, — вздохнула с облегчением Далила, но тут же встревожилась:
— Нет, опять не выходит. Количество пирующих совпадает, а не должно бы".
Наткнувшись на ее сердито-задумчивый взгляд, начальник охраны заверил:
— Я лично держал ситуацию под контролем. Когда «оперов» на этаж запустили, я тут же двери обратно заклинил. А когда свет появился, управление перешло к нам на пульт. Головой поклясться могу, что с того этажа и мышь не проскочила. Оттуда никто не мог выйти. Я абсолютно уверен.
— Не сомневаюсь, спасибо, — поблагодарила Далила и грустно уставилась на Орлова.
Тот тревожно спросил:
— Вы нашли, что хотели?
Она кивнула:
— Нашла.
— Это поможет Александре Сергеевне? — деловито поинтересовался начальник охраны.
— Да, — солгала Далила.
В голове пульсировало: «Как удалось Шульгину выйти из здания, не нарушив подсчетов охраны? Почему сошлось количество вошедших и вышедших? Как это возможно?»
И тут ее осенило: «Носилки!»
— Конечно, нашла! Я все нашла, что искала, — уверенно подтвердила она, решительно вылетая из офиса.
— Куда вы? — выбегая за ней, воскликнул Орлов. Далила ему приказала:
— Немедленно отправляйтесь домой и ждите.
Он опешил:
— Кого?
— Свою Шурочку.
Орлов не поверил:
— Сегодня ее не отпустят.
— Сегодня нет? А когда? — стараясь вдохнуть в него жизнь, с улыбкой спросила Далила.
Он устало махнул рукой:
— Боюсь, никогда.
— Вы скептик.
— А вы?
— А я оптимистка. Если не будете шум поднимать, все обойдется. Надеюсь, вы еще никому не звонили?
— Вы о чем? — растерялся Орлов.
Далила нетерпеливо ему пояснила:
— Я о связях. Вы ни к кому не обращались по поводу Шурочки?
Он потряс головой:
— Не успел, растерялся.
— Вот и отлично, — порадовалась Далила, — значит, шанс спасти вашу жену возрастает.
Глава 39
Направляясь к Шульгину, Далила собиралась решить две задачи: точно определить, убивал ли майор своего друга Делягина (твердой уверенности не было), и заставить Шульгина сознаться, если он убивал.
Дверь в кабинет майора Далила открыла ногой: вошла дерзко, эффектно — для устрашения.
Увы, не сработало. Он уныло взглянул на нее и равнодушно спросил:
— Чего вы хотите?
— Ошеломить вас. Хочу сообщить, кто убил Александра Делягина.
— Еще одна версия, — презрительно усмехнулся Шульгин.
— Нет, на этот раз истина.
Он посмотрел на нее с интересом:
— И кто же?
Выдержав длинную паузу (в тактических целях), Далила достала из кармана мобильный, не спеша и удобно устроилась в кресле напротив майора и лишь потом невозмутимо ответила:
— Сейчас узнаете. Через минуту. Потерпите, пока я друзей извещу.
На этот раз нехитрый приемчик сработал: Шульгин занервничал, насторожился.
— Известите о чем? — спросил он, потянувшись за сигаретой.
«Не ошиблась, убийца! Я его расколю», — вдохновилась Далила.
Удовлетворенно хмыкнув, она набрала номер Елизаветы и многозначительно возвестила:
— Я у Шульгина. Операция начинается. Будь начеку.
Елизавета, само собой, обалдела:
— Операция?! Начеку?!
Дверь в кабинет майора Далила открыла ногой: вошла дерзко, эффектно — для устрашения.
Увы, не сработало. Он уныло взглянул на нее и равнодушно спросил:
— Чего вы хотите?
— Ошеломить вас. Хочу сообщить, кто убил Александра Делягина.
— Еще одна версия, — презрительно усмехнулся Шульгин.
— Нет, на этот раз истина.
Он посмотрел на нее с интересом:
— И кто же?
Выдержав длинную паузу (в тактических целях), Далила достала из кармана мобильный, не спеша и удобно устроилась в кресле напротив майора и лишь потом невозмутимо ответила:
— Сейчас узнаете. Через минуту. Потерпите, пока я друзей извещу.
На этот раз нехитрый приемчик сработал: Шульгин занервничал, насторожился.
— Известите о чем? — спросил он, потянувшись за сигаретой.
«Не ошиблась, убийца! Я его расколю», — вдохновилась Далила.
Удовлетворенно хмыкнув, она набрала номер Елизаветы и многозначительно возвестила:
— Я у Шульгина. Операция начинается. Будь начеку.
Елизавета, само собой, обалдела:
— Операция?! Начеку?!