Минаев Борис. Психолог, или ошибка доктора Левина

   Когда человек смотрит на тебя вот так – прозрачными, пустыми глазами – значит, он тебя ненавидит. Причем особенно страшно, что так смотрит человек чужой, далекий, случайный, которого ты совсем не знаешь.
   Ты для него пустое место и препятствие. Ты – никто, которого не должно быть. От этого прозрачного взгляда на Леву всегда веяло жутким холодом. Могилой практически.
   Человек с сильным психотипом молча стоял и продолжал держать человека со слабым психотипом за воротник куртки.
   – Ну давай, отпусти! – мягко попросил Лева. – Хватит.
   В прозрачных глазах зажегся какой-то огонек. Быстрый и четкий подсчет вариантов. Говорить, молчать, держать, бежать. За три секунды был выбран самый эффектный.
   Человек с сильным психотипом быстро развернулся и сильно ударил по лицу человека со слабым психотипом. Тот согнулся от боли, почти упал. Bay! Лева охнул и не успел поймать наглеца – тот юркнул мимо и пулей выскочил со двора.
   – Черт! – сказал Лева, ненавидя себя. – Вот черт! Ну прости! Прости, старик! Ты знаешь, где он живет? Хочешь, я домой к нему пойду?
   – Не надо! – глухо произнес ударенный, из-под прижатых к лицу ладоней. – Не надо, дядя!
   «Дядя! – с неприязнью подумал Лева. – Эх, дядя, дядя! Какого хрена полез?»
   Он осторожно отнял грязные ладони, все в ссадинах, цыпках и прыщах, от ударенной физии и оценил степень нанесенного ущерба. Губа распухла, на ней висела капелька крови. Белобрысая бледная маска вся перекосилась от невыносимого страдания.
   – Слушай, свинец надо приложить или лед, – озабоченно сказал Лева. – Давай я схожу домой, я тут рядом живу. Или пошли ко мне.
   … Парень быстро, испуганно посмотрел на Леву («Так, решил, что я гомик. Час от часу не легче») и отрицательно помотал головой.
   – Не надо дядя, – с тем же тупым выражением непереносимой боли произнес он. – Я пойду, можно, дядя?
   – Слушай, может, тебе денег дать, а? – вдруг сказал Лева. – Хотя нет, деньги кончились… Извини.
   – А курить есть? – вытирая сопли, с надеждой спросил человек со слабым психотипом, который (психотип) прямо на глазах становился все сильнее и сильнее.
   Лева воровато оглянулся и быстро вытряхнул из пачки сигарету.
   – Держи. Огонь сам найдешь, – и зашагал к дому, чтобы больше никого не видеть и не слышать.
   Он вошел в полутемный подъезд, открыл почтовый ящик – ржавая пустота, как всегда, дохнула сыростью, поднялся по ступенькам, нажал на старую, многократно выжженную кнопку лифта, лифт со скрипом и вздохами начал спускаться к нему.
   Да. Привидение номер один. Добрый. Лева сыграл роль Доброго.
 
   … Добрым в их дворе ребята звали сумасшедшего дядю, который всегда, в любую погоду ходил в пиджаке и в старом дырявом кашне, обмотанном вокруг горла. Это был, как теперь понимал Лева, настоящий глубокий шизофреник (слишком легко, не по погоде одетые люди всегда потом вызывали у Левы обоснованные подозрения), который приставал к детям с идеей справедливости.
 
   Человека этого в первый раз он встретил совершенно случайно. Переходя какую-то лужу невиданных размеров, Лева вдруг ткнулся головой ему в живот. Можно даже сказать, чуть не сбил с ног. Он придержал Леву за плечо, и Лева неохотно поднял голову.
   – Когда ходишь по улицам, держи голову прямо, – сказал Добрый внятно. – А то еще врежешься во что-нибудь. Вообще будь осторожней.
   Во второй раз Лева встретил его на улице, когда Добрый уже успел поймать хулигана. Хулиганом оказался Серега-большой, длинный парень, который жил в интернате и приезжал домой только на субботу-воскресенье. Его во дворе боялись, но не сильно. Серега завидовал всем, кто живет дома, и иногда выбирал себе жертву – так, слегка помучить. На этот раз помучить не удалось: пока Серега большими, красными от холода ладонями тер чьи-то уши и собирался сделать «Москву», к нему незаметно подошел Добрый.
 
   Добрый поймал его красную ладонь и спрятал в своей.
   – Стоп! – сказал он. – Ты куда? Поговорить-то и не успели. Ты кто, Сергей?
   Серега растерянно кивнул.
   – Так вот, милый мой, постарайся запомнить простую вещь: маленьких обижать нехорошо! – сказал Добрый и вроде бы несильно сжал Серегину руку.
   Серега сполз вниз, на корточки, и побледнел.
   – Больно! Уй, больно! Не надо! Я не буду больше! – попытался заорать он, но почему-то голос его был слаб. Наверное, от страха.
   Когда он, очумело оглядываясь, исчез в переулке, Добрый подошел к Леве. Глаза его излучали тепло. Хорошо выбритые скулы чуть покраснели. Кончик носа тоже был красный – от холода.
   – Ну а что же с тобой? – спросил он, глядя прямо в глаза. – Ты хотел заступиться, но испугался? Ничего страшного, это бывает. В следующий раз быстрей беги за взрослыми, если чувствуешь, что сам не справляешься.
   Лева кивнул. И опустил голову.
   Добрый похлопал его по плечу – и пошел дальше, своей прямой, ровной, спокойно походкой.
   Дома Лева рассказал маме про этот случай.
   – Надо же! – удивилась она. – Бывают же еще добрые люди!
 
   В третий раз Добрый вышел опять как-то неожиданно.
   Из темноты. И как всегда очень вовремя.
   Только на этот раз Лева ему почему-то не обрадовался.
   Колупаев в этот момент как раз сидел на Леве и говорил, чтобы тот его возил.
   – Сначала ты будешь конь, а потом я! – орал Колупаев.
   – Не хочу, понял? – орал Лева.
   Было немного холодно, но уютно и весело. Лева всегда любил это вечернее время, когда ярко горят все окна. В это время во дворе совершенно не страшно.
   Когда Добрый возник рядом, Колупаев прямо упал от неожиданности. И Лева упал вместе с ним, потому что он же тяжелый.
   – Привет! – сказал Добрый. – Во что играете?
   – В конский бой! – сказал Лева, а Колупаев почему-то тяжело задышал.
   – Ага! – сказал Добрый и затянулся сигаретой. – А почему он тебя возит, а не ты его? Он же маленький.
   – Мы так договорились… – пробубнил Колупаев.
   – Договорились? – спросил Добрый и выбросил сигарету куда-то прочь.
   Лева помедлил и сказал:
   – Да.
   А Колупаев спросил:
   – А вы кто? Милиционер?
   Добрый помолчал немного и сказал:
   – Учти, я тебя предупреждал. Учти.
   Колупаев задышал еще тяжелее.
   – Разве я тебе не говорил? – сказал Добрый и сжал Колупаева за плечо. – Извинись перед ним.
   – Да за что? За что? – закричал Лева, прыгая вокруг них и стараясь оторвать руку Доброго.
   – Он знает за что… Знаешь?
   – Знаю, – сказал Колупаев. – Руку отпустите.
   – Вот так-то лучше, – сказал Добрый и улыбнулся.
   – Лева, извини, я больше не буду! – сказал Колупаев и вдруг заплакал.
   Теперь Лева уже сам чуть не плакал. Вид тихого поникшего Колупаева был для него совершенно нестерпим.
   – Что вы делаете? – чуть не закричал он.
   Добрый снова зажег сигарету.
   – А ты не кричи… – сказал он уже каким-то другим голосом. – Я тоже был маленьким. Понятно?
   – Понятно… – сказал Лева.
   Добрый медленно растворился в воздухе.
   Они вошли в подъезд и прижали руки к теплой батарее.
   – Псих ненормальный! – сказал Колупаев в сердцах. – Ты тоже хорош! Орешь как резаный… Чего я тебе сделал-то?
   – Да ничего! – пожал плечами Лева. – Откуда же я знал.
   – Теперь будешь знать! – сказал Колупаев сердито и двинул легонько Леве под дых.
 
   «Интересно, где теперь Колупаев? – подумал Лева, входя в квартиру. – Спился? Стал бомжом? Уехал в Америку? Сидит на зоне? Или такой же усталый скучный дядька, как я? Есть у него дети? Бедный он или богатый? Окончил институт или работает на заводе? И вообще, хотел бы я с ним встретиться или нет?»
   Лева скинул ботинки, выпил холодной воды из-под крана, лег на диван и закинул руки за голову. Нет, с Колупаевым он бы встретиться не хотел. Но просто посмотреть на него – очень.
   … А Добрый? Шизофреник из его детских страхов? Может, его просто били в детстве? Как Леву в его школе? Да вряд ли. Те, кого били в детстве, как Леву, не становятся психами. Это важная деталь – тебя бьют, а ты учишься не бить других. И не лезть к другим.
   Просто однажды Доброго посетила идея справедливости. Что-то щелкнуло внутри. И он накинул пиджак и вышел на улицу.
   Добрый больше никогда не заходил в их двор. Наверное, он держал в голове огромную территорию, деля ее в уме на квадраты и сектора. Вот в этом квадрате он уже был – здесь уже знали, что жить надо по справедливости. А вот в этом еще не был… Он заходил в новый двор и долго присматривался. Смотрел, наблюдал. Потом находил удобный момент и исправлял ситуацию. Наводил справедливость. Возможно, он также заходил в магазины. Одергивал тех, кто лез без очереди. Делал замечания продавщице, если она сильно орала. Учил не ругаться матом. Помогал переходить через улицу.
   Наверное, его не раз избивали. Но он залечивал раны и выходил на улицу снова и снова. А потом за ним приехали санитары… Обязательно приехали санитары. Они всегда потом приезжают.
   Или не приехали? Вдруг его поведение было адаптивным, зорким, гибким ко всему – и он избегал прямых контактов с теми, кто содержал в себе угрозу? Такие больные тоже бывают…
   Леве вдруг почему-то очень захотелось, чтобы это было так, – легкий, без ярко выраженного бреда вариант болезни, когда шизофреник может существовать среди обычных людей долго, со своими навязчивыми привычками, навязчивыми словами, безобидно, бесконфликтно…
   Да. Но где же ты, Колупаев?
   – Где же ты, Колупаев? – спросил Лева вслух, и тут раздался телефонный звонок. Может, Марина? Вечерняя поверка?
   Но это была не Марина.
 
   – Лев Симонович? – осторожно спросил в трубке слегка скрипучий еврейский голос. – Добрый вечер. Это Семен вас беспокоит. Меня Лиза просила забрать у вас копию свидетельства и выслать ди-эйч-элом.
   – Чем выслать? – не понял Лева. – А, ну да. А вы где?
   – Я тут, рядышком! – обрадовался Семен. – Машину поставил во двор, у вас удобно парковаться. Восемнадцатый дом?
   – Нет, двадцатый, – поправил Лева. – Квартира сорок шесть. Заходите.
   Семен коротко, осторожно позвонил в дверь, и Лева впустил в дом полного, слегка кудрявого по бокам круглой головы мужчину лет пятидесяти, в очках и с кейсом.
   – Добрый вечер, – сказал Лева. – А почему вы, я бы и сам выслал копию этим… ди-эйч-элом. А что это, кстати, такое?
   – Ну… – замялся Семен. – Типа курьерской почты. Ну, Лиза сказала, что надо быстро, а я это делал столько раз, что, наверное, это действительно будет быстрее. Давайте я спрячу, Лев Симонович.
   Лева достал из кармана джинсов свидетельство вместе с копией.
   – А само свидетельство нужно? – спросил он, пытаясь понять, кем этот услужливый дядька приходится Лизе. Деловой партнер? Дальний родственник?
   – Да-да, нужно-нужно, – спохватился тот.
   – А тогда зачем копия?
   – Да я и сам не знаю, – смутился Семен. – Но Лиза сказала, что обязательно нужна копия. Спасибо вам большое.
   – Может, чаю? – спросил Лева, надеясь на положительный ответ. Ведь этот парень в очках, пятидесяти лет, наверняка знает о сегодняшней Лизе больше, чем он.
   – Да нет, спасибо… – Семен как-то странно мялся в дверях, как будто не хотел уходить.
   – Скажите, – спохватился Лева. – А вот этот дей-чел… он же денег стоит, наверное? Я вам должен?
   – Нет-нет, что вы! – неприятно изумился Семен. – Как можно! Я просто смотрю, у вас выделенная линия?
   – Ну да… – сказал Лева. – Поставил недавно. Хорошая штука.
   – Да! Да! Очень хорошая! – горячо поддержал его Семен. – Можно взглянуть?
   Он быстро сел к компьютеру, покрутил мышкой, и тут же обнаружил, что мышка работает плохо, засорилась. Быстро почистил шарик, вставил его обратно и тут же обнаружил, что провод от сети слегка искрит. Он быстро замотал изоляцией провод и тут же обнаружил, что что-то там зависает и долго грузится. Он слегка почистил жесткий диск, пока Лева пил чай, потом вошел в кухню, снова отказался от чая и застенчиво спросил:
   – Лев Симонович, а вам еще что-нибудь не нужно?
   – В каком смысле? – покраснел Лева.
   – Починить. Телевизор, холодильник…
   Лева подумал и спросил:
   – Это… вас Лиза… попросила?
   – Нет-нет, что вы! Как можно! – замахал руками Семен. – Просто я когда-то этим занимался… еще в советское время. Ходил по знакомым, чинил иностранную технику. Интересно. И кстати, неплохо платили. Теперь одни компьютеры. Но это не то. Не то ощущение. Вот… скучаю очень по той работе. Сейчас как – магнитофон сломался, выбросили, новый купили. Ремонтировать невыгодно. Ну ладно… Я вас и так задержал.
   – Да что вы, Семен! – улыбнулся Лева. – Спасибо вам огромное. Вы оставьте телефон, вдруг что-то сломается…
   – Конечно! – Семен торопливо полез в кейс за визиткой. – Звоните! Ради бога! Причем я бесплатно сделаю, ну, в крайнем случае, за какие-то детали, за запчасти придется заплатить, но я сам куплю на радио-рынке, это будет стоить сущие копейки.
   – Скажите… – спросил Лева. – А у Лизы все нормально? Почему такая спешка? Может, что-то случилось?
   Семен как-то погрустнел и задумался.
   – Нет. Вроде все нормально. Так она сказала. А в общем… откуда ж я знаю?
   – Понятно.
   Он закрыл за ним дверь и в окно посмотрел, как он подходит к машине – аккуратному, но старенькому «ниссану».
   Лева вдруг подумал, что многие мужчины, наверное, втайне любили Лизу – и готовы были ради нее куда-то ехать, выполнять какие-то ее поручения, просьбы. Это и в Москве было. И сейчас, наверное, в Нью-Йорке.
   Он в этой веренице мужчин был наверняка самым бесполезным.
   Но именно его она почему-то выбрала. А за что?
 
   Наконец позвонила Марина с вечерней поверкой.
   К этому моменту он уже успел сесть к компьютеру, чтобы почитать открытое письмо Сергея Стокмана президенту Путину по поводу отмены военных кафедр.
   – Так! – строго сказала Марина. – Поужинал?
   – А то! – весело ответил Лева, дожевывая хлеб. Любил он черный хлеб с черным перцем и горчицей, особенно в качестве закуски.
   – Книгу Даше отдал?
   – Да, – ответил Лева, сменив тон. – Тебе просили передать большое спасибо. Просто огромное. Просто до слез.
   – Лева… – начала заводить его Марина, чуть понизив голос, и тут же бросила. – А, что с тобой говорить! К женщине подход нужен! А тебе все хиханьки, все смешочки…
   – Ладно, я подумаю, – сказал Лева, пытаясь сменить тему. – А ты к Мишке успела? Слушай, я, кстати, тебе действительно очень благодарен. Я нашел этот документ, спасибо. Если бы не ты, не знаю… Вообще была бы трагедия.
   – А какой документ-то? – вдруг заинтересовалась Марина.
   – Свидетельство о рождении Женькино. Какую-то бумагу там получает, наверное. Грин кард или что-то в этом роде…
   – А… – голос у нее стал суше. – К Мишке я успела, да. Мишка передает тебе большой привет и спрашивает, когда мы увидимся. Все втроем.
   – Когда? – задумался Лева. Ему и самому было трудно понять – когда он занят, когда свободен. Едет ли он завтра в институт или нет, консультирует ли Катю, или просто сидит дома, чтобы разобраться наконец с дневником, – черт его знает.
   – Но ты, видимо, очень занят? – еще более сухо спросила Марина. – Не надо мучиться, я найду, что сказать. Пока.
   – Слушай, слушай! – заволновался Лева. – Ты ему скажи, что в воскресенье, может быть. Как у него дела вообще, ты можешь мне сказать или нет?
   – Приезжай, сам посмотришь! – сказала Марина и уже почти повесила трубку, как вдруг Лева, чтобы загладить вину (какую вину-то, черт побери, ах да, Мишка, вот глупость), выпалил как-то невзначай:
   – Слушай, мне с тобой хорошо сегодня очень было. Мне с тобой всегда хорошо…
   Марина помолчала, а потом сказала тихо, чтобы Мишка, наверное, не слышал ее голоса, ее интонации:
   – Давай еще… Скажи что-нибудь. Пожалуйста. Я хочу.
   – Я хочу тебя сильно. Всю. Сейчас! – сказал Лева и повесил трубку, потому что больше не мог говорить.
   Ее голос вдруг подействовал на него так, что он долго сидел, обхватив голову руками… Сумасшедшая. Сумасшедшая баба. Лева лег на кровать и стал хватать губами край подушки, где была утром ее голова. Ее щеки. Ее рот.
   – Хочу тебя… Хочу, – говорил он бессвязно, шаря по простыне руками, перебирая простыни – вдруг от нее что-то осталось, какая-то нитка или длинный волос?
   Сладкая тяжелая боль навалилась – и сверху, и изнутри. Отовсюду, в общем.
   Такое случалось с ним редко.
   Он просто не знал, что с этим делать. Идти к проститутке? А где ее взять-то, эту проститутку? Какой-то ужас…
   Потом долго курил, обессиленный, сел к компьютеру и начал читать статью:
   «Уважаемый Владимир Владимирович! Господин президент! Давно хотел рассказать вам о том, что у меня есть сын. Пока ему три года… Но ведь время летит быстро. Наступит день, когда он отметит свое совершеннолетие».
   Он вдруг ясно представил ее ноги – раскрытые вначале, худые лодыжки, напряженные бедра, как она закидывает их быстрым легким движением ему на спину и мягко, плавно двигает его внутрь…
   «Не нужно быть провидцем, чтобы понять, как дальше будет работать эта система…»
   Он берет ее за плечи, кладет ладони сверху и тоже двигается туда – туда, где встречаются луна и солнце, туда, куда он никогда не достанет, не сможет, не…
   «Если ваши советники считают, что наша армия…»
   – Миленький, ну миленький! – просит она.
   «Нужно быть полным идиотом…»
   Спасибо, Калинкин. Спасибо, подумал Лева. Нужно быть полным идиотом, чтобы вот так сидеть за компьютером и распалять себя. Мужчина, вдруг потерявший женщину, – это страшная вещь. Но ведь он же ее не терял?
 
   «Путин, – подумал Лева. – Всюду Путин. Везде один Путин. Даже у меня в постели. Ну практически… Что случилось с вашей лодкой? Она утонула».
   Вообще-то ему нравилась эта фраза. Он бы и сам так ответил. Он бы и про то, что мочить в сортире, тоже сказал. Все это было правильно, по-нашему. Неправильно было другое. Путин как-то странно пролезал в его жизнь. Странно. Изо всех дырок…
 
   Лева подошел к окну и заглянул на ту сторону улицы. В сквер. Когда-то, в детстве, лет двести назад, нет, лет тридцать пять назад, они встретили мужчину, потерявшего женщину. Он был похож на Гойко Митича.
   Они шли по скверу и собирали заготовки для луков и стрел.
   Падал снег. Редкие прохожие спешили домой погреться. В сквере было так чисто и пустынно из-за снега, что даже не верилось, что они находятся на планете Земля.
   Лева подходил к фонарям и ловил ртом снежинки. Он ловил их ртом, как маленьких рыбок, которые плывут вверх по течению, потому что не могут не плыть.
   В руках у него было уже много заготовок.
   Это были огромные толстые заледенелые прутья, каждый из которых был выше него. Эти прутья было даже нелегко согнуть, до того они были хороши.
   Они ходили по скверу вот уже час, но почему-то все никак не надоедало.
   Сурен то и дело валился в снег на спину и отдыхал.
   Отдыхая, он очень шумно дышал и орал что-то нечленораздельное. Но не по-армянски, а по-русски. Это были русские нечленораздельные слова.
   – Хараша! – орал Сурен. – Гойко Митич хараша зимала!
   За компанию Лева валился в снег рядом с ним и тоже начинал смотреть вверх. Заснеженные ветки, растворявшиеся над головами, покачивались в такт нечленораздельным словам.
   – Хараша зимала бандамё'т пистолат! – орал Лева в пустой воздух, и мрачная ворона, недовольно глядя на него, перебиралась на соседнюю ветку.
   – Колупаев! – орал Лева. – А что мы будем делать с нашими луками и стрелами?
   Из темноты возникал Колупаев и за ноги переворачивал Леву с Суреном лицом вниз, чтобы они поели снега.
   – На ворон охотиться будем! – отвечал на вопрос Колупаев. – Видишь, их сколько развелось. Пойдем, чего покажу.
   Колупаев повел их в самый конец сквера, где в центре круглой клумбы сидел в кресле Ленин с бумажками.
   Они немного помолчали, с уважением глядя на труд мыслителя, запечатленный в металле.
   – Ильич! – сказал Колупаев. – Он бы индейцев в обиду не дал! Ни фига бы не дал! Сейчас бы все индейцы уже давно в СССР переехали. Жили бы тут, вигвамы строили. Чего нам, жалко бы им было земли? Сурен, тебе жалко бы было земли?
   – Нет! – твердо сказал Сурен. – Но, я думаю, они и в городах бы тоже жили.
   – Да! – сказал Колупаев. – Они бы и в городах бы тоже жили! Конечно! Только что бы они тут делали, а? Что бы они тут делали? – и он обвел руками родной скверик.
   Лева закрыл глаза. Ему было до того хорошо, что он легко представил живого индейца в их сквере.
   Только не зимой, конечно, а летом.
   Индеец одной рукой вел цокающую копытами лошадь, а другой держал мороженое, осторожно слизывая большие куски яркими хищными губами. Ожерелье из бизоньих и медвежьих зубов болталось на мускулистой груди. Но все-таки это был не Гойко Митич. Это был какой-то индеец помельче.
   Лева открыл глаза. Перед ними в черном воздухе все так же плавно и густо кружился снег.
   – Да! – сказал он. – При Ленине бы все по-другому было. Сейчас бы все хорошо жили. И негры, и индейцы, и китайцы.
   – Вот гады америкосы! – сказал Сурен, чтобы поддержать разговор. – Чего они этим индейцам жить нормально не дают? А?
   – Не знаю, – сказал Лева, по-прежнему глядя на падающий снег. – Я бы им дал нормально жить. Хоть здесь, в СССР, хоть там, в Америке. Мне все равно. Мне земли не жалко.
   Снег пошел еще гуще.
   Казалось, Лева был весь заполнен снегом. Вся его душа была заполнена снегом – тихим и белым.
   – Я бы вообще атомную бомбу на них сбросил! За индейцев. Они же целый народ истребили! – горячо сказал Сурен.
   – Ты чего, дурак, что ли? – удивился Колупаев. – А индейцы что должны делать, когда ты бомбу сбросишь? Куда им деваться?
   – Не знаю, – честно признался Сурен. – Может быть, только по большим городам пальнуть? Индейцы же в больших городах не живут.
   – Смотрите! – тихо сказал Колупаев. – Смотрите, чувак чего-то ищет. Чего это он ищет?
   И действительно, вокруг памятника, медленно приближаясь к ним, шел странный человек. У него были длинные волосы, и он был одет в куртку с бахромой. На нем не было никакого головного убора, а длинные носки штиблет ступали в снег с мягкой осторожностью, как будто он боялся оступиться.
   Миновав застывшую в снегу группу с луками и стрелами, человек этот с прежней кошачьей осторожностью пошел вверх по аллее, заглядывая почему-то под каждый куст.
   – Смотрите, у него куртка, как у индейца, – прошептал Колупаев. – Вот гад! Стащил куртку, как у Гойко Митича!
   – А чего он ищет-то? – спросил Лева.
   Колупаев пожал плечами и неожиданно побежал, пригибаясь за кустами, в обход. Лева с Суреном, спотыкаясь и падая, помчались за ним. Колупаев гнал по сугробам, проваливаясь в них и легко доставая оттуда свои огромные ноги. Сурен моментально провалился по пояс и звал Леву, отчаянно ругаясь шепотом в темноте.
   Неожиданно Лева заметил луну. Она была как в индейских фильмах – абсолютно круглая и неслась сквозь облака со страшной скоростью.
   Они стали искать Колупаева по всем аллеям, но его нигде не было.
   – Я боюсь, Суренчик! – сказал Лева. – Где же Колупаев?
   – Не бойся, Лева! – сурово ответил Сурен. – Не бойся, я с тобой. Мы спасем его даже от верной смерти!
   Но от верной смерти спасать Колупаева не пришлось, слава богу. Он и загадочный чувак в куртке мирно стояли возле памятника Ленину и курили.
   – Зажигалку потерял! – обратился к ним чувак в куртке как у Гойко Митича. – Не видели, ребята? Не находили?
   Сурен картинно развел руками, а Лева только пожал плечами.
   – Это что у тебя? – спросил чувак в куртке. – Лес рубят, щепки летят?
   – Это мы в индейцев играем, – сухо объяснил Колупаев. Выражение лица у него было какое-то странное. Лева никак не мог понять, в чем дело, но на лице у Колупаева был какой-то испуг. Лева такого выражения у него вообще никогда не видел.
   – А, понятно! – кивнул чувак в куртке. – На ворон будете охотиться. Следопыты. Фенимор Купер. Васек Трубачев и его товарищи. А я вот зажигалку потерял.
   Железная зажигалка, американская. Но не в этом дело.
   Все волосы у него были в снегу. А лицо в тени. Лева все время пытался стать под фонарем таким образом, чтобы увидеть его лицо.
   – Женщина от меня ушла. И зажигалку потерял. Бывают же такие совпадения. Прям хоть плачь. Черный день календаря. Пятое февраля. Ребят, может, еще поищете? У вас глаза-то зоркие. А я… Я вам пока стрелы сделаю, луки. А?
   Чувак в куртке неожиданно вытащил складной нож и раскрыл его.
   Он вынул у Левы из кучи заготовок один самый длинный прут, сел на корточки и стал его обтачивать, обстругивать, срезая кусок за куском.
   Они смотрели на него и не знали, что делать.
   – Не… – сказал Колупаев твердо. – Сейчас мы ничего не найдем. Да и днем тоже. Такой снег. Смотрите, какой снег.
   Человек снова встал.
   Теперь Лева хорошо видел его глаза.
   Глаза были сильно сощурены.
   – Ребят, проводите меня домой! – сказал он. – А? А то я так и буду тут ходить. Вы еще не понимаете этого. Но когда вы в один день зажигалку потеряете и женщина от вас уйдет… Не дай-то бог. Просто черный день календаря какой-то.
   Снег продолжал валить напропалую.
   – Ладно, идите, вас дома ждут. Идите-идите…
   Он повернулся и пошел опять по аллее, заглядывая под каждый куст.
   – На Гойко Митича похож, – сказал Лева.
   – Пошли отсюда скорее! – зашептал Колупаев.
   Лева бежал последним, теряя по дороге прутья для стрел.
   Дома его сильно изругала мама.