Страница:
Приютино
Прибытие. - Приютино в прошлом. - Гарнизон. - Размещение. - Медицинские учреждения. - Боевой счет полка открыт. - Новые знакомства
Теплым солнечным утром первого дня лета сорок второго года мы прибыли в Приютино - один из живописнейших уголков замечательных ленинградских пригородов. Вокруг много зелени. Поблизости на наших глазах один за другим произвели посадку знакомые "яки". О приземлении снижающегося самолета свидетельствовала поднимаемая на пробеге пыль. Самого истребителя в момент соприкосновения с землей уже не было видно с дороги, где мы остановились. Он как бы погружался в окружавшие временный аэродром заросли.
Гладченко, Храмов и я в сопровождении матроса, вызвавшегося показать место, направляемся на КП 1-й эскадрильи капитана Павла Ивановича Павлова. Там командир полка. Ему надлежало доложить.
- С благополучным прибытием! - здороваясь с каждым за руку, приветствовал нас Слепенков, выслушав короткий рапорт капитана Гладченко. - Воюем вовсю! Правда, пока скромно; задания выполняем, но стервятников еще не сбивали, информировал он нас, сделав ударение на слове "пока".
Вид у Слепенкова и других летчиков, вернувшихся с задания, бодрый. Они по-прежнему жизнерадостны, никаких внешних перемен. Хотя теперь ими выполнялись не учебно-тренировочные, а настоящие боевые полеты в небе блокированного Ленинграда.
- Пополнение прибыло, начнем сбивать, - заметил капитан Павлов со свойственным ему оптимизмом.
- Безусловно, шансы теперь повысятся, летать сможем чаще и встреч с фашистами и возможностей отличиться у летчиков станет больше, - продолжил его мысль Слепенков.
Немного помолчав, командир серьезно добавил:
- Подмога особенно кстати сейчас, когда в Ленинграде белые ночи, сделавшие для технического состава напряженными сутки напролет. Каждый из них, недосыпая и недоедая, трудится за десятерых! От усталости с ног валятся, а ведь ни разу не подвели с подготовкой вылета!
- Летчикам труднее, товарищ майор, - подал голос техник звена Степан Евстигнеевич Тузык.
- У летчиков свои трудности. На то они и летчики. Старикам привычно, а молодежь втягивается постепенно. Обстановка дает им необходимый минимум времени для сна. Насколько у молодых он спокоен и достаточен, доктор разберется. У вас же получается не более двух-трех часов в сутки, да и то урывками, нередко под крылом самолета.
- На свежачке, товарищ майор, часок стоит добрых трех-четырех в помещении. Верно, доктор? - не сдавался Тузык. - И на питание обиды нет: фигуры сохраняет, опять же неплохо, - отшучивался техник, пользуясь непринужденной обстановкой. Спросив разрешения выйти, он скрылся за дверью.
Конечно, по-своему нелегко было всем. В состоявшемся диалоге, на первый взгляд малозначительном и совсем обычном, узнавалось нечто важное - крепкая боевая дружба между летным и техническим составом. У всех на первом плане была личная ответственность за порученное дело. Исполняя свой долг, каждый, забывая о себе, готов был помочь и выручить товарища. Не выпячивая своих трудностей, они отчетливо видели усилия и трудности других и до самозабвения отдавались общему делу.
Слепенков не без основания говорил о недоедании техсостава. Только у летчиков питание в блокадных условиях могло считаться удовлетворительным. Того требовал совершенно исключительный характер их ратного труда. Вот почему все, что было можно, отдавалось летчикам. Нередко, однако, на почве усталости и утомления у них снижался, а то и вовсе пропадал аппетит - они плохо ели. И потому питание летного состава постоянно оставалось непростой проблемой. Что касается наземного состава, то у них нормы питания были минимальными. Некоторым из их числа пищи явно не хватало. Работоспособность их падала. Это были люди высокого роста, с явно выраженными признаками дистрофии. Чтобы помочь им удержаться в строю, приходилось через медицинскую комиссию добиваться для них двойного пайка.
В конце короткой встречи на КП 1-й эскадрильи я доложил командиру, что люди находились в дороге около двух недель, почти не раздеваясь. Было бы желательно им пройти санобработку, прежде чем направляться в подразделения и включаться в работу.
- Согласен. Обязанности начальника и комиссара эшелона будем считать исчерпанными после бани с санобработкой и обеда, - распорядился Слепенков.
Приютино - бывшая усадьба Алексея Николаевича Оленина - члена Российской Академии наук конца XVIII - начала XIX века. Он был первым директором Публичной библиотеки в Петербурге, а с 1817 года стал президентом Академии художеств. В Приютине бывали А. С. Пушкин, И. А. Крылов, многие известные писатели и художники той поры. Недавно в одном из домов бывшего имения открыт историко-краеведческий музей. Предполагается использовать под музей всю территорию усадьбы, занимавшей в свое время около 750 десятин земли по обеим сторонам речки Лубьи.
Сравнительно небольшой полевого типа аэродром (теперь он распахан и частично застроен) располагался между пятым и шестым километром проходившего через Приютино автомобильного пути знаменитой Дороги жизни.
Она стала теперь частью Зеленого пояса Славы, возведенного вокруг Ленинграда. Бывший передний край обороны обозначен зелеными насаждениями.
Железнодорожная и автомобильная линии Дороги жизни у Приютина расходятся, охватывая бывший здесь аэродром с двух сторон. Со стороны железнодорожного полотна к границе аэродрома вплотную примыкал лесной массив. В нем маскировались самолеты и КП эскадрилий. Командный пункт полка размещался в отдельном усадебном домике с толстыми кирпичными стенами.
Столовая для летчиков и технического состава находилась на первом этаже главного здания. Второй этаж использовался под жилье наземного состава и службы.
Слева от дороги, идущей от усадебного дома на станцию Бернгардовка, в помещении бывшей начальной школы размещался медпункт 8-й авиабазы, обслуживавшей гарнизон. Начальником санслужбы базы был военврач 3-го ранга Сухобоков. Напротив медпункта стояла двухэтажная деревянная вилла. Ее занимали летчики. С ними, по традиции, начатой в Богослове, жил и я.
По обеим сторонам дороги в Бернгардовку возвышались сосны. Воздух был чист и напоен запахом хвои. Из хвои мы делали целебный настой и пили вместо воды. В блокадных условиях это было великолепное средство от цинги.
За железнодорожной линией, недалеко от станции Бернгардовка, находились лазарет авиабазы, аптека и дом отдыха ВВС КБФ.
Во главе лазарета стоял заботливый, старательный и очень скромный доктор Григорий Ефимович Файнберг. В доме отдыха начальствовал энергичный военврач 3-го ранга Сазонов. Отдыхавшие и лечившиеся там авиаторы были обязаны хозяйственной предприимчивости и изобретательности доктора Сазонова, умевшего выращивать и подавать к блокадному столу лук, салат, морковь, редис, огурцы, капусту, свежий картофель.
Несколько позже, осенью 1942 года, рядом с лазаретом и домом отдыха разместилась и лаборатория авиационной медицины (ЛАМ) ВВС КБФ. Ею руководил кандидат медицинских наук Александр Гаврилович Панов. В послевоенные годы он стал доктором медицинских наук, профессором, в течение ряда лет возглавлял кафедру нервных болезней Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова.
Соединение лазарета, аптеки, дома отдыха, лаборатории авиационной медицины в прекрасном лесопарке являлось отличным организационным решением. Это был целый медицинский комбинат. В нем летчики и технический состав находили все, что требовалось: отдых, углубленное исследование организма, квалифицированное лечение. Надо прямо сказать, порой мы направляли в дом отдыха или лазарет с единственной целью - подкормить ослабевшего товарища.
Много сил отдавал организации и работе медицинского блока главный врач ВВС КБФ В. Н. Корнев - бывший начальник медицинской службы авиабазы в период героической обороны Севастополя. Осенью 1942 года он прибыл в Ленинград. Это был хороший организатор, влюбленный в авиацию, ее людей. Авиационные врачи Балтики учились у него, старались подражать его постоянной готовности и редкостному умению сделать для летчика все возможное, а порой, казалось, и невозможное. В. Н. Корнев умело опирался на поддержку командующего ВВС КБФ генерал-лейтенанта авиации М. И. Самохина.
Энергично и ощутимо способствовал организации медицинской службы в авиации на научных основах старший врач-инспектор ВВС ВМФ А. Г. Шишов. Он часто бывал у нас на аэродромах, проводил короткие, хорошо подготовленные и целенаправленные сборы на базе медицинского блока в Бернгардовке, что помогало нам глубже понимать физиологические особенности и психологию летного труда, совершенствоваться в обеспечении боевых действий летчиков.
По инициативе А. Г. Шишова в ВВС ВМФ было принято наименование "авиационный врач" вместо прежнего "старший врач полка". Этим он хотел подчеркнуть специфику задач врача летной части. Не вызывало сомнений: только специально подготовленный для авиации врач мог по-настоящему помогать командованию всесторонне разбираться в причинах летных происшествий, помогать их предупреждать, способствовать уменьшению санитарных и безвозвратных потерь, повышению боеспособности авиачасти.
До Шишова неудачи в основном оценивались, исходя из недостатков материальной части, ошибок в технике пилотирования, тактике воздушного боя. А. Г. Шишов обоснованно доказывал необходимость учитывать и роль личности летчика, его психологические, нервно-эмоциональные и другие индивидуальные особенности, т. е. его "личный фактор". Все это, справедливо отмечал Шишов, может иметь немалое значение в аварийной ситуации, существенно влиять на ее возникновение и ее исход. Такого рода взгляды у авиаторов военных лет встречали понимание и поддержку.
В послевоенные годы А. Г. Шишов защитил кандидатскую диссертацию по вопросам авиамедицины, стал одним из организаторов и первых руководителей кафедры авиационной медицины ВМА имени С. М. Кирова.
Однополчане стали считать 9 июня 1942 года своим полковым праздником. В тот памятный для всех нас день летчик 1-й эскадрильи лейтенант Павел Ильич Павлов, отправившись на сопровождение фоторазведчика, отличился вдвойне. В неравном воздушном бою он сбил фашистский истребитель "Мессершмитт-109" .и сохранил фоторазведчика, обеспечив ему возможность получить и доставить командованию ценные сведения о противнике. Сбитый Павлом Ильичом самолет упал в Лисьем Носу на не занятой врагом территории. Весть об этой победе однополчане встретили восторженно. После доклада Слепенкову и его крепких объятий радостно возбужденного Павлова-маленького (так называли его друзья, в отличие от однофамильца Павла Ивановича Павлова - более высокого ростом и старшего по возрасту, воинскому званию и должности) подхватили на руки и долго качали. В тот день, вероятно, не было человека в полку, который бы не поздравил замечательного летчика с победой лично. Поздравил его и командующий ВВС КБФ. Вместе с запиской Павлу Ильичу вручили от генерал-лейтенанта М. И. Самохина небольшую посылку. В ней был коньяк и два зеленых огурца. Павел Ильич был тронут вниманием. А когда увидел при входе в столовую вечером плакат со своим фотопортретом, смущенно заметил, что друзья перестарались и что ничего особенного он не сделал.
В дальнейшем сопровождение в воздухе пикирующих бомбардировщиков, штурмовиков и торпедоносцев стало для летчиков полка основным видом их боевой деятельности. За годы войны они накопили богатый опыт в этом нелегком деле.
В Приютине я познакомился с интересными людьми из партийно-политического аппарата - парторгом полка старшим политруком Тарасовым, секретарем комсомольской организации сержантом В. П. Кравченко и пропагандистом полка старшим политруком Д. М. Гринишиным. Все они пользовались уважением личного состава за деловитость, скромность, теплоту отношения к людям, партийную принципиальность.
Д. М. Гринишина друзья называли ходячей энциклопедией. После окончания в 1939 году Ленинградского института политического просвещения имени И. К. Крупской Данила Максимович был призван в Военно-Морской Флот и направлен лектором в политотдел Ленинградской военно-морской базы. Через год его перевели в Кронштадт - в ПВО КБФ, а в конце мая 1942 года - в авиацию, в наш полк.
Эрудиция у Д. М. Гринишина сочеталась с высокой работоспособностью. С быстротой молнии откликался он на события в полку. Умело организовывал выпуски боевых листков, создавал фотокомпозиции, выступал в газете, прославляя героев-летчиков и отличившихся техников. В любое время готов был помочь организовать и провести партийное, комсомольское собрания, мобилизовать актив, проинструктировать, дать полезный совет, снабдить нужными сведениями, материалами, литературой. Однополчанам нравились лекции Гринишина. Он увлекал их своим темпераментом, яркостью и ясностью мыслей, логикой и силой аргументации. В нем чувствовалась убежденность, твердое и глубокое знание предмета. Особый интерес вызывали такие его лекции, как "Идеология фашизма", "Гитлер и Чингисхан", "Источники нашей силы", "Причины второй мировой войны", "Идеология и политика", "Наши полководцы и флотоводцы". Весной 1943 года Д. М. Гринишина назначили старшим пропагандистом 8-й авиабригады. Но его тесные связи с полком не прекратились. Однополчане по-прежнему часто видели его в своем кругу.
В январе 1944 года Гринишин поступил в адъюнктуру при Военно-морской академии имени К. Е. Ворошилова. Ее успешно окончил, стал кандидатом, а в дальнейшем и доктором исторических наук, профессором. Многие годы был начальником кафедры марксизма-ленинизма Военно-морского училища имени Дзержинского и Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова. Полковник в отставке, профессор Д. М. Гринишин - автор многих научных работ. Лучшая из них - "Военная деятельность В. И. Ленина", ставшая его докторской диссертацией. В течение восьми лет он возглавлял кафедру философии Калининградского университета. В последние годы жизни - профессор кафедры философии Ленинградского технологического института имени Ленсовета. Д. М. Гринишин умер 4 апреля 1984 года.
Борки
Первые раненые. - Счет мести продолжается
В конце июня 1942 года нас перебросили в Борки - на Ораниенбаумский приморский плацдарм, отрезанный от Ленинграда в сентябре 1941 года. Это был участок суши около 65 километров по берегу Финского залива и километров 20 25 в глубину. Он прикрывал сухопутные подступы к Кронштадту, оттягивая на себя немалые силы врага. (Участники Ораниенбаумского плацдарма по праву удостоены памятного знака, учрежденного после войны: "Защитнику крепости Кронштадт. 1941 - 1944". Такой знак хранится и у меня.)
Летчики с небольшой частью техсостава, как обычно, перелетели. Остальные на автомашинах добрались сначала до Лисьего Носа. Там погрузились на баржу и под покровом ночи, в непосредственной близости от фашистов, занимавших часть побережья от Урицка до Петергофа, переправились в Ораниенбаумский порт. Сообщение с плацдармом осуществлялось не без риска. Дело в том, что устье залива обстреливалось вражескими батареями из Нового Петергофа и Стрельны. Не исключалась и опасность подорваться на минах. Однако рейс наш закончился без происшествий. Из Ораниенбаумского порта до места назначения мы ехали на грузовиках не более часа.
В Борках у нас появились первые раненые. Ими оказались сержант Петр Дмитриевич Журавлев и лейтенант Петр Григорьевич Богданов. Оба из 1-й эскадрильи. Журавлев возвращался с задания на самолете с поврежденным в бою мотором. Сам он был невредим. К нашему временному аэродрому подошел со стороны, противоположной старту. Чтобы не ломать дорогостоящую машину, не стал приземляться на фюзеляж с ходу. Решил зайти со стороны старта и садиться у посадочного знака на три точки. К сожалению, посадить машину не удалось. Мотор предательски остановился. Скорость резко упала, самолет перевалился на нос и рухнул в лес.
Летчик успел только перенести руку на прицел, чтобы защитить голову. В момент удара о землю привязные ремни лопнули и Журавлева выбросило из кабины через открытый ранее фонарь. Упал лицом вниз и сразу же встал на ноги. Они держали нетвердо. С окровавленным лицом, пошатываясь, Журавлев медленно передвигался мне навстречу, видя, как я изо всех сил бежал к нему.
- Надо же, как можно ошибиться в возможностях подбитой машины, - произнес летчик, когда мне оставалось до него четыре-пять метров. Еще какой-то миг, и Журавлев безжизненно повис у меня на руках: он потерял сознание на целую четверть часа.
Кроме сотрясения головного мозга у него оказалась обширная, обильно кровоточащая резаная рана мягких тканей лба от волосистой части головы до спинки носа.
Вместе с подоспевшими с носилками и сумкой медицинской сестрой и боевым санитаром Хахалевым мы быстро наложили на рану повязку и бережно перенесли пострадавшего в санитарную машину. Она остановилась метрах в ста от упавшего самолета. Подъехать ближе не смогла - не позволили густо стоявшие сосны.
В войсковом лазарете поселка Лебяжье хирурги сблизили края раны швами, воспользовавшись местным новокаиновым обезболиванием. Рана зажила гладко, без осложнений. Через три недели я перевел Журавлева в Приютино, где он завершил лечение, восстановил силы в доме отдыха и снова приступил к боевой работе.
В происшествии с Журавлевым проявилась одна из типичных черт мужественного летчика - решимость с риском для себя беречь до последней возможности вверенную ему боевую технику.
П. Г. Богданов в воздушном бою получил тяжелый многооскольчатый огнестрельный перелом плечевой кости. С большим трудом довел самолет одной рукой. Вынужденная посадка на фюзеляж с ходу оказалась неудачной. Ранение в воздухе дополнилось множеством ушибов и ссадин. Существенно был поврежден и самолет: лопасти воздушного винта погнулись, помялись крылья, деформировался фюзеляж. Непросто было извлечь летчика в тяжелом состоянии из кабины. И здесь помогли боевые санитары и подоспевшие на помощь однополчане.
Богданов был в сознании. Бледность лица выдавала выраженное обескровливание. Огнестрельная рана оказалась обширной. Однако пульс на руке (лучевой артерии) прощупывался, пальцами он мог шевелить, они были теплыми, чувствительность в них сохранялась. Все это говорило о достаточной жизнеспособности тканей поврежденной конечности, вселяло надежду, что руку удастся сохранить. Ему наложили повязку и специальную проволочную шину, чтобы предотвратить смещение костных отломков, исключить дальнейшую травматизацию ими мягких тканей, сосудов, нервов.
Хирурги войскового лазарета под наркозом придали правильное положение костным отломкам и наложили гипсовую повязку с "окном", чтобы иметь возможности делать перевязки, контролировать состояние раны. Гипсовая повязка надежно фиксировала раненую руку, согнутую, как полагалось, под прямым углом в локте и отведенную под углом сорок пять градусов по отношению к туловищу.
Спустя нескольку дней, после того как гипсовая повязка высохла и хирурги убедились, что она не давит, Богданова эвакуировали в 1-й Ленинградский военно-морской госпиталь.
Богданов выздоровел. Однако к летной работе не вернулся. Огнестрельный перелом осложнился остеомиелитом - гнойно-воспалительным процессом в кости. Лечился он долго, много раз оперировался. Остеомиелит побороли. Однако костные отломки так и не срослись. На месте перелома сформировался так называемый ложный сустав - патологическая подвижность в плечевой кости между локтевым и плечевым суставами. Рука оказалась короче здоровой и действовала плохо. Но своя! Все-таки она лучше всяких протезов.
Надо отдать должное П. Г. Богданову, проявившему несгибаемость характера. Одно время консилиум врачей был вынужден предложить летчику ампутацию. Богданов наотрез отказался. И выстоял: руку удалось спасти.
Однажды на аэродром Борки немцы сбросили на парашюте какую-то большую упаковку. К месту ее приземления поспешили многие, в их числе комиссар 3-й эскадрильи И. П. Паров и я. Паров всех предостерегал не приближаться, мол, сначала он один "осторожно" подойдет и попробует разобраться, в чем дело.
Когда Паров приблизился и наклонился, чтобы посмотреть, упаковка ослепительно вспыхнула. Паров словно растворился в облаке густого черного дыма. С тревогой все бросились вперед. Облако быстро рассеялось, и мы увидели Ивана Петровича всего в саже. Его лицо и кисти рук были черными.
- Глаза, глаза, ничего не вижу, ночь! - кричал Паров, широко разведя руки и медленно переставляя полусогнутые ноги в противоположную от нас сторону. Было ясно: Паров не видит!
Не теряя ни минуты, я усадил его в машину, и мы отправились к окулисту в Ижорский госпиталь. Пока ехали, лицо и кисти рук у Ивана Петровича отекли, покрылись пузырями. Глаза заплыли и не открывались. Обгоревшие брови, ресницы и волосы на голове делали Парова совсем неузнаваемым. На душе и у него, и у меня тревожно: что с глазами?
Результаты осмотра специалистом оказались неожиданными и радостными: глаза невредимы! Паров не видел сначала от ослепления яркой вспышкой, а позже мешал отек. Высказанный окулистом благоприятный прогноз оправдался. (В сброшенном фашистами тюке оказались глупейшие листовки. Мы их немедленно сожгли, отправив несколько экземпляров начальству. Как выяснилось, взрыв планировался в воздухе, чтобы разбросать листовки. Но механизм своевременно не сработал. Взрыв запоздал. Разбрасывание листовок не состоялось.)
Ожоговая травма, приведшая Парова в госпиталь, - результат, казалось бы, нелепого случая. Однако в поведении Парова выявилась при этом готовность защитить собой товарищей. Именно это благородное чувство руководило им, когда он, употребив власть, остановил всех и один пошел навстречу неизвестному. Пошел и пострадал сам, но уберег других.
В Борках снова отличился лейтенант Павел Ильич Павлов. 27 июня 1942 года он сбил два бомбардировщика "Хейнкель-111". Спустя несколько дней мы поздравили с победой четырех летчиков, летавших на задание во главе с капитаном Павлом Ивановичем Павловым. Они уничтожили еще два "Хейнкеля-111".
3 июля продолжил свой личный боевой счет, начатый еще на Черном море, Яков Захарович Слепенков. К двум Ме-109, сбитым в сентябре и ноябре 1941 года, он прибавил "Хейнкель-111". Стервятник был уничтожен с первой же очереди с короткой дистанции - 100 - 150 метров.
В Борках мы познакомились с приказом No 227 Верховного Главнокомандующего, вызванным серьезностью обстановки летом 1942 года на советско-германском фронте, особенно на юге. Требование приказа: "Ни шагу назад!" - дополнялось усилением партийно-политической работы. Состоялось и у нас собрание коммунистов полка. Активно искать врага, навязывать ему бой и беспощадно уничтожать в воздухе и на земле - такова была воля наших летчиков, всего личного состава. Таков был смысл выступления Слепенкова на этом собрании.
Слова подкреплялись делами. Впереди шли коммунисты во главе с командиром полка. Слепенков летал много, часто в составе небольших групп: парой, четверкой, а то и один наперехват вражеским самолетам, когда, казалось, можно было послать рядового летчика. Но он щадил молодых. Одних не пускал. Только с опытными. А когда вел сам - полет превращал в наглядный урок внезапных и смелых атак, точной снайперской стрельбы с коротких дистанций.
20 июля 1942 года в составе четырех Як-1 Слепенков сопровождал "Илыошиных-2" на бомбово-штурмовой удар в районе города Урицка. Надежное прикрытие обеспечило штурмовикам отличное выполнение задания. Уже на маршруте домой Слепенков заметил три Ю-88, направлявшихся к линии фронта бомбить наши наземные войска. Резко развернувшись, он ринулся на противника в лобовую атаку и с дистанции 75 - 100 метров длинной пулеметно-пушечной очередью сбил одного "юнкерса". Остальные, беспорядочно сбросив бомбы, обратились в бегство.
2 августа командир полка во главе четырех Як-1 прикрывал войска на линии фронта в районе Ям-Ижоры. Со стороны противника к линии фронта подходил "юнкерса" в сопровождении шести Ме-109. Несмотря на численное превосходство врага, Слепенков пошел на сближение и первым атаковал "юнкерса". После нескольких метких очередей вражеский бомбардировщик загорелся и упал вблизи линии фронта в расположении войск противника, западнее Пулкова. "Мессеры" настолько были ошеломлены стремительными атаками наших летчиков, что предпочли бегство. Этого было достаточно, чтобы с участием молодых летчиков младших лейтенантов Павла Семеновича Макеева и Ивана Ивановича Нетребо решить участь еще одного пирата - Ме-109.
На следующий день, 3 августа, командир полка одержал еще одну победу. Над нашими важными объектами появился вражеский разведчик Ю-88. Подполковник Слепенков немедленно взлетел наперехват стервятнику, скрывшемуся тем временем в облачности. Но нелегко было уйти от летчика Слепенкова. Он обнаружил "юнкерса" по белому следу за облаками. Чтобы оторваться от "яка" и избежать возмездия, Ю-88 стал пикировать, стараясь развить нужную скорость. Слепенков, "оседлав" врага, продолжал преследование, пока не вогнал пирата в землю. Ю-88 взорвался и сгорел. Слепенков победил без единого выстрела!
Наше непродолжительное пребывание в Борках заканчивалось. Оно ознаменовалось и некоторыми организационными изменениями в полку. Почти одновременно убыли старший политрук К.Т. Капшук и майор Н.Е. Ковширов. Комиссаром полка прибыл батальонный комиссар Семен Яковлевич Плитко. Однополчане нашли в нем душевного, отзывчивого человека. Он всегда был деятелен, принципиален. Когда требовалось, умел проявить настойчивость и справедливую взыскательность. Политработе отдавался с увлечением. Умел опереться на своих помощников, поощрял и поддерживал любую полезную инициативу. Личный состав уважительно относился к Плитко. Хорошие деловые отношения с ним сложились и у меня. Обращаться к нему мне было легко, вопросы разрешал он быстро, с пользой для дела.