- А волостной старшина все твердил тут, - усмехнулся желтоусый, - что за Божьей Горой как у Христа за пазухой. Сказывал, что большевикам в наши места никогда не добраться...
Не успел Ульрих спросить желтоусого, о чем идет речь, как где-то за домом зазвенело разбитое стекло и певуче затенькали осколки. Желтоусый посмотрел на Ульриха и шлепнул себя ладонями по бедрам.
- Никак удрал?! - воскликнул он с досадой, проворно перемахнул через плетень и бросился со всех ног бежать по огороду, огибая дом стороною.
Толпа завопила:
- Это он!! Держи его!!! - И, обгоняя и подталкивая друг друга, полезла на хворостяную ограду.
Под тяжестью людей изгородь оглушительно затрещала и рухнула.
- Не упускай!! Давай наперерез!!! - слышались истошные вопли где-то уже в соседних садах, среди вишен, яблонь и ягодных кустарников.
За домом комендатуры, через обширный густой огород, к канаве, обсаженной корявым лозняком, бежал человек в светло-сером мундире. В его судорожно сжатой руке поблескивал маузер. Это был Антек. Он долго отстреливался из окон осажденной комендатуры и теперь, когда жители отвлеклись встречей с котовцами, решил спастись бегством.
Следом за жандармом бежал желтоусый. Опережая его, саженными прыжками мчался рослый хлопец без шапки, в узких полотняных штанах и такой же рубахе.
Достигнув канавы, жандарм прыгнул, но угодил на край и сорвался в воду. Желтоусый остановился на краю канавы, занес над головой берданку и ждал, когда жандарм покажется из воды. Рослый хлопец перемахнул через преграду с легкостью оленя и так же, как желтоусый, угрожающе застыл над канавой.
- Стойте! - вскричал Ульрих властным голосом. - Стойте, говорю вам!! И через картофельное поле поспешил к канаве.
За ним следом беспорядочной гурьбой устремилась вся толпа, неуклюже перелезая через поваленную хворостяную изгородь. Жандарм, словно затравленный дикий кабан, стоял по грудь в воде, подняв вверх руки, и свирепо поводил глазами. Падая, он выронил маузер.
Оружие его уже искал рослый хлопец, ощупывая дно канавы ногами.
- Вот оно! - воскликнул злорадно хлопец и, погрузившись по самую шею в мутную воду, достал пистолет и потряс над головой. - Вот оно, твое право! - сунул цн маузер под нос жандарму. - Вот чем ты, гадина, властвовал над нами!
- Не тронь его! - жестким голосом приказал Ульрих, подбегая к канаве. Лучше помоги ему выбраться из воды.
Хлопец брезгливо сплюнул и стал помогать жандарму. Когда Антек выбрался из канавы и стал во весь рост, толпа взревела и двинулась на него.
- Бей его! - надсадно закричал желтоусый н, отстраняя командиров, угрожающе пошел на жандарма.
- Собаке - собачья смерть! - зло захрипел кто-то в толпе, захлебываясь от терзавшей его ненависти. - Попил кровушки, хватит!!
Ульрих решительно шагнул вперед и преградил желтоусому дорогу. Командиры стали стеной позади Ульриха.
Антек стоял среди командиров ни жив ни мертв.
Его мокрый мундир обвис. Ярко-желтые петлицы и затейливый аксельбант на груди набухли и потускнели.
Коротко остриженные волосы прилипли к черепу, и голова его. казалась маленькой и плоской, точно у змеи.
Кто-то из командиров подошел к Ульриху и сказал:
- На кой ляд эта образина вам сдалась, товарищ комбриг. Собака знает, чье мясо съела, пусть и отвечает перед хозяином!
Ульрих вскипел, но сдержался, чтобы не ответить незадачливому командиру крепким словом.
- Ты с кем это надумал? - зло бросил он в лицо командиру. - Для них он жандарм, а для нас "язык", и, может быть, очень стоящий. Так что не суйся!
Командир смутился, покраснел и отошел в сторону.
А толпа напирала. Ее ненависть к Антеку была беспредельна. Жандарму грозила расправа. Ульрих отступил на шаг и вскричал вдруг во всю силу своего зычного голоса:
- Не допущу самосуда! Для того чтобы расправиться с мерзавцем, нужен всего-навсего один человек с винтовкой. А вы что делаете?! Бросились отарой на огороды, поломали, истоптали все то, что сажали, холили всю весну, все лето! Разве это по-хозяйски?!
Слова Ульриха отрезвили толпу. Люди притихли, стали переглядываться. Ульрих перевел дух, сложил на груди руки и укоризненно покачал головой:
- Эх вы, господари! Поглядите-ка, что натворили! - показал рукой на поваленную картофельную ботву, на растоптанные овощи. - Что в зиму будете есть?
А из-за чего, спрашивается, вся эта кутерьма?! Из-за одного человека! Нехорошо! Самосуд - постыдное дело.
Оно недостойно трудящегося человека. Для суда над преступником у Советской власти есть революционный трибунал. Он разберется по закону и воздаст по заслугам...
Командиры тем временем повели жандарма краем огорода к выходу в переулок. Антек торопливо шагал впереди, упрятав голову в высоко поднятые плечи. Вчера еще грозный деспот местечка, он шагал сейчас ничтожный и жалкий, словно побитый пес.
Желтоусый заволновался. Он никак не мог примириться с тем, что жандарм уходит от заслуженной кары, уходит так, словно за ним никакой вины и не было.
Упрямое загорелое лицо мужика вдруг исказилось.
Он покосился злым глазом вслед жандарму, затем оглянулся на односельчан и уставился на Ульриха.
- Так это ж обман! - воскликнул он голосом, преисполненным отчаяния. По живодеру плачет веревка, а вы его под конвой и... будьте живы-здоровы, пан Антек! - Мужик решительно подступил к Ульриху. - Куда вы его?! . снова вскричал он, и голос его дрогнул от волнения. - Наш он, и баста! Мы его будем судить своим судом! Целый год люди ждали, чтоб свести счеты с этим аспидом, а вы его под защиту?! Да знаете ли вы, сколько эта паскуда принесла людям горя?!
Ульрих зашагал к выходу. Желтоусый стал забегать вперед, чтобы преградить ему дорогу, стал хватать за рукав гимнастерки, пытаясь остановить и втолковать несговорчивому командиру, что Антек не заслуживает никакого другого наказания, кроме как справедливого возмездия.
А люди шли следом. Перебивая друг друга, они громко перечисляли злодеяния жандарма, били себя в грудь, кричали о мщении. Многие очутились уже впереди, стараясь помочь желтоусому остановить комбрига.
Но Ульрих не обращал внимания на крики. Высокий и сильный, он шел размашистым шагом с видом человека, не любящего лишних слов.
И только у поваленного плетня, где образовалась пробка, Ульрих вынужден был остановиться.
- Други мои! - взмолился Ульрих. - Я уже сказал вам, что самосуд - дело грязное и недостойное.
Наконец, как командир Красной Армии, как коммунист я не имею права допустить самосуда над человеком, хотя бы он был сам сатана! Понятно вам это?!
Сотни людей впились глазами в комбрига и долго молча разглядывали его, как нечто невиданное. В знойной тишине было слышно, как над толпой деловито прогудел шмель, как где-то далеко всполошенно закудахтала курица...
- Коммунист... - прошептал кто-то в толпе позади комбрига. - Вы слышали, люди добрые? Он коммунист...
- Да, коммунист, а что? - спросил Ульрих, не оборачиваясь, и его смешливые глаза стали вдруг серьезными. - Да, я член Коммунистической партии большевиков, той самой партии, которая борется за волю, за землю...
К Ульриху протиснулась высокая женщина в живописно расшитой сорочке. Она внимательно посмотрела на его лицо, потом уставилась на красноармейскую звездочку, рдевшую пунцовой эмалью на околыше его красной фуражки.
- Брешешь! - выпалила женщина. - У коммуниста зирька повынна буты на лоби, а у тэбэ на кашкети! [У коммуниста звезда должна быть на лбу, а у тебя на фуражке (укр.).]
Комбриг опешил сперва, но тотчас овладел собой и разразился неистовым хохотом.
- Три года дерусь за Советскую власть, - воскликнул комбриг, сотрясаясь от смеха, - в каких только сиволапых углах Украины и России не был, но слышать такую чертовщину ни разу не приходилось! Ну и темнота, прости господи, ох и ди-ичь!
Стиснутый толпой, желтоусый мужик с трудом поднял руку, потер кулаком увлажненные смехом глаза и, почесывая в затылке, закрутил головой:
- Уморила баба! Истинный бог, уморила! А все это сработано монастырскими толстобрюхими! Они тут про вас такое понабрехали, только развешивай уши. У коммунистов, мол, и рога, и хвосты, и звезды во лбу! Вот баба, должно быть, и решила проверить. Только всем этим бредням у нас давно уже никто не верит, кроме таких, конечно, легковерных и пустых баб, как эта просвирня.
- Просвирня, говоришь? - спросил Ульрих, как бы что-то прикидывая в уме. - Ну тогда дело ясное.
В это время, энергично работая локтями, сквозь толпу протиснулась вперед черноокая миловидная дивчина с небольшой, но глубокой ямкой на щеке. Она решительно подступила к просвирне, вскинула голову и подбоченилась.
- Ты что, Параскева-Пятница, придуриваешься?! - гневно вскрикнула дивчина. - Зачем позоришь нашу честную громаду всякой брехней?! Тут не монастырь, а мы тебе не монахи! И нечего испытывать нас перед красным командиром] Хватит морочить голову про чертовы хвосты да копыта! А ну геть отсюда, келейная угодница!
И, сжав кулаки, девушка двинулась на просвирню.
- Рятуйте, люди добрые! - заверещала просвирня и закатила глаза к небу. - Матерь божия, она ж прибьет меня зараз!
И, подобрав тяжелый набор цветистых юбок, высокая и необъятная, словно колокол, она расшвыряла плечами мужиков и баб и пустилась вдоль переулка наутек в сторону обители. Удаляясь, она то и дело оборачивалась и грозила кулаками:
- Мало тоби одной дирки на морди! Почекай трохи, дождэшься и другой!..
Командиры с Антеком тем временем завернули за угол и вышли на главную улицу, где отдыхали спешенные эскадроны.
- Да, темная здесь у вас жизнь, - вздохнул Ульрих и покачал головой. Потом посмотрел в конец улицы, где только что скрылся его штаб вместе с Антеком, и дружелюбно поглядел на желтоусого.
Долгий взгляд комбрига вслед командирам снова насторожил мужика. Он тоже посмотрел в конец узкой улицы и усмехнулся.
- Ничего не скажешь, - покачал он головой, - ловко вы заговорили нам зубы. Ну да ладно! Нехай будет по-вашему. Трибунал так трибунал! Только зря вы не дали жандарма в наши руки. Мы бы ему все припомнили, собачьему выродку!
Комбриг примирительно похлопал желтоусого по спине.
- Не сокрушайся, добрый человек, - сказал Ульрих. - В трибунале надежно отольются волку овечьи слезки. Трибунал - пролетарский суд. Поблажки не будет!
Позади желтоусого Ульрих увидел девушку, только что отчитавшую просвирню. Он добродушно посмотрел на ее застенчивое лицо, на черную косу, тяжелым жгутом лежавшую на груди, и спросил:
- Чего это просвирня разорялась тут насчет твоей щеки?
Девушка зарделась, хотела что-то сказать, но ее перебил желтоусый:
- Это случилось с ней, когда еще бегала в школу.
Как-то забралась она с ребятней в монастырский сад за грушами. Только вскарабкалась на дерево, а сторож тут как тут. Девчонка испугалась, конечно, шарахнулась вниз по стволу и напоролась на колючку. С той поры ее зовут у нас "Маруся с дырочкой".
- Занятная история, - улыбнулся Ульрих и погладил девушку по голове. Ну да ничего. Меченая даже лучше. По крайней мере не затеряешься.
Девушка жила вдвоем с матерью и помогала ей вест убогое вдовье хозяйство. Отец ее пропал без вести в первые дни войны на германском фронте, в Мазурских болотах.
- Надо учиться, Маруся, - сказал комбриг после недолгого раздумья. - У Советской власти для молодежи открыты все дороги. Смотри не засиживайся здесь.
Смелее надо, Маруся.
Девушка ничего не ответила. Она благодарно поглядела на Ульриха большими карими глазами и грустно улыбнулась. В эти минуты она и не подозревала, что через несколько дней добровольно придет в семью котовцев, а через месяц в боях за Львов смелостью и отвагой новой сестры милосердия будет гордиться вся бригада.
Толпа между тем успокоилась, а когда комбриг шагнул вперед, то почтительно расступилась. Коновод без помех подвел к нему коня и передал поводья. Не спеша, с достоинством Ульрих вскочил в седло и медленным шагом поехал к монастырю. За ним следом побрела толпа.
Когда Ульрих подъехал к колонне, толпа остановилась за придорожной канавой и с любопытством стала рассматривать котовцев.
- Ой, мамонько, та цэ ж свои люды! - послышался в толпе изумленный бабий голос. - Таки ж мужики, як наши!
- А вы кого ждали! - усмехнулся Ульрих. - Чертей из пекла, что ли?!
Котовцы и крестьяне рассмеялись.
- Он умеет с народом толковать, - сказал Девятое своему помощнику Процко, кивнув глазами на комбрига.
- Что говорить, может и комиссаром работать, - согласился Процко. Политичный командир...
- По ко-о-ня-ям! - подал команду Ульрих энергичным, звонким голосом, развернув коня в сторону толпы. - Бывайте пока, граждане! Не поминайте лихом!
- Счастливо вам! - воскликнул в толпе желтоусый взволнованным голосом. - Желаем удачи!
В шуме напутственных возгласов послышался голос Маруси:
- Возвращайтесь с победой! Будем ждать вас!
Комбриг, улыбаясь, помахал крестьянам рукой и пустил коня вскачь к голове колонны.
Котовцы, приветливо отвечая на добрые пожелания крестьян, эскадрон за эскадроном стали вытягиваться из местечка по разбитому тракту, ведущему на Галицию. В голове колонны раздольно гремела песня.
НА ПРОСТОРАХ ГАЛИЦИИ
1
Группа войск Красной Армии под командованием начдива Якира широким фронтом наступала на Львов.
Фронт белополяков, оборонявших город, с каждым днем сужался. На подступах к городу уже сражалась Конная армия Буденного. В центре причудливо изогнутой линии фронта дорогу пехоте Якира прокладывала кавбригада Котовского. Слева, где-то возле Зборова, белополяков теснили червонные казаки Примакова.
Кавбригаду Котовского вел на Львов его заместитель Михаил Ульрих. Сам Котовский после контузии под Горынкой лечился в эти дни сперва в Одессе, потом отдыхал на Днестре, в районе Тирасполя. Котовцы упорно, шаг за шагом продвигались вперед и занимали один за другим города, местечки и села Галиции. Настроение в полках бригады было бодрое, боевое.
После освобождения местечка Сасов бригада тронулась по следу противника на Бортков. Здесь котовцы лихо атаковали польскую пехоту, взяли в плен триста жолнеров, много пулеметов и два орудия. На другой день, едва забрезжил рассвет, бригада тронулась на Ольшаницу. По дороге котовцам повстречалась толпа галицийских крестьян, бежавших из-под Львова с оборонительных работ. Крестьяне рассказали, что город и его окрестности наводнены польской пехотой и конницей, что на товарной станции Львова идет разгрузка эшелонов с артиллерией, броневиками, самолетами, грузовыми и санитарными автомашинами, что разгрузкой руководят английские и французские офицеры.
- Переживают воротилы Антанты за своих наймитов, тоской исходят, сказал эскадронный командир Девятов, покачиваясь в седле. - Только не усидеть здесь пилсудчикам. Будет такая же баня, как была в Киеве.
- Давно пора наладить их отсюда метелкой, - согласился с Девятовым эскадронный политрук Шимряев. - Влезли они в Галицию в прошлом году с небольшим тарарамом, а уходить приходится с треском, с грохотом.
К разговору Девятова и Шимряева прислушивался Иштван Месарош, командир полуэскадрона мадьяр.
Он молодцевато покачивался в седле, изредка подкручивал свои холеные гусарские усы, мечтательно глядя перед собой. За Месарошем следовали его конники - дюжие и такие же подтянутые, как их командир, - бывшие рабочие и крестьяне Венгрии.
- Правильно рассуждает политрук, - сказал Месарош и уважительно поглядел на своего эскадронного командира Девятова. - Надо кончать с буржуями. Довольно им, как говорят у вас, наводить тень на плетень.
Хватит им, кровососам, мутить белый свет и наживаться на спинах тех, кто трудится за кусок насущного хлеба!
Месарош разжал кулак и протянул Девятову ладонь с горошинами застаревших мозолей.
- Хорошо говоришь, Месарош! - воскликнул политрук, гордо поглядев на Девятова. - Ты послушай, командир, как он говорит! Настоящий агитатор!
- Не только говорит, - согласился Девятое, - но и здорово доказывает. И эскадронный тоже разжал кулак и показал точно такие же мозоли, как у Месароша. - У нас в Кустанайском крае хлеб сам по себе не родит.
Если не приложишь руки, то скоро протянешь ноги!..
В дни наступления на Львов и Варшаву в Красной Армии шел массовый прием в партию. В кавбригаде Котовского ряды коммунистов каждый день пополнялись все новыми и новыми кандидатами. В эскадроне Девятова партячейка тоже умножала свои ряды.
Политрук Шимряев, потомственный шахтер из Кадиевки, ходил в эти дни словно именинник. Он гордился численным ростом своей партячейки и мечтал о тех днях, когда весь эскадрон Девятова станет коммунистическим. Каждый день, будь то на марше или на привале, политрук неустанно толковал бойцам и командирам о роли партии в организации боевых сил пролетариата, об интернациональном долге большевиков, глубоко веря, что недалек тот день, когда Красная Армия разгромит интервентов и поможет рабочим и крестьянам Польши, Венгрии, Австрии и других стран сбросить с себя оковы капитализма.
Солнце в это утро взошло чистое, словно отполированное, и предвещало сухой, жаркий день. Бригада тронулась в путь еще задолго до восхода солнца и была на марше уже свыше четырех часов. Кони припотели, нужен был привал, но Ульрих поторапливал бригаду.
Политрук Шимряев исподволь начал политбеседу и вскоре завладел вниманием бойцов эскадрона...
- Вся сила в партии, товарищи! - восклицал он сиплым шахтерским басом, понукая коня шенкелем. - Если партия чиста, единодушна и сплоченна, тогда единодушен и сплочен весь народ! - убеждал он, пытливо глядя на бойцов воспаленными от пыли глазами. - Если же нет - дело худо! Не доконать нам тогда своих собственных ворогов, не вырвать жала и у гидры мировой контрреволюции!..
Политбеседа на марше была внезапно прервана появлением неприятельского самолета. Это был воздушный разведчик типа "фарман" с опознавательным знаком французской авиации. Воздушная машина подкралась с солнечной стороны и была замечена лишь после того, как треск мотора послышался почти над самой колонной.
- Вот он, гад, - процедил сквозь зубы политрук и, закусив нижнюю губу, стал снимать карабин. - Поди, не успел еще выгрузиться, а уж тут как тут, стервятник...
В голове колонны раздалась протяжная команда Кучмия, командира первого полка:
- Винтовки к бо-ою-ю! Частым огне-ем!
Воздух взорвала пальба из сотен винтовок. Кони, испуганные стрельбой, сломали строй, заплясали под всадниками.
Разведчик круто взмыл кверху, сделал широкий разворот и лег на курс в сторону Львова.
Политрук Шимряев проводил самолет долгим взглядом и возобновил беседу.
- Так слушай дальше, братва, - начал политрук, сдвинув на затылок черную кудлатую папаху. - Давайте поглядим теперь, как ведут себя сегодня империалисты. Как известно, вчера еще все они грызлись между собой за рынки сбыта, а сегодня подружились вдруг, вроде как никогда и не ссорились. Почему же такое?
Да потому, что вчера они были полновластными хозяевами всей земли и никто не мешал ихнему разбою. А сегодня не то! Наш народ вырвал Россию, из хищной стаи империалистов, и страна стала советской, независимой и неподвластной больше воле капиталистов!..
Политрука с жаром перебил Месарош:
- И Венгрия заодно с Россией! Была советской и будет советской!
- И народ Австрии тоже против буржуазии! - воскликнул из глубины взводный колонны Карл Пахар. - Нельзя допускайт, чтобы австрийский трудящийся стонал под пята паразита!
Немногословный Стефан Терлецкий оживился вдруг и сцепил над головой кисти рук:
- Польша тоже со всеми! Все в один Интернационал!
Политрук откинулся в седле и сказал:
- Вот это самое и бесит буржуев! От этого самого они и скрежещут зубами и лезут к нам с войной, чтобы восстановить старые порядки! Только слабо толстобрюхим одолеть теперь нашу молодую горячую силу! Еще удар-другой, и конец интервентам! А тогда... тогда...
Политрук не договорил. Глотнув пыли, взбитой порывом ветра, он раскрыл рот, раздул ноздри и оглушительно чихнул.
- Будь здоров, политрук! - помахал ему рукой взводный Сорочан. Чихаешь в самую пору! Говорят, до Львова остались считанные версты!
- Смех смехом, друзья, - мотнул головой политрук, - а пылью мы здорово прокалились. Пора пообчиститься!
- Во Львове почистимся, - заметил взводный Яблочко. - А сейчас недосуг. Первым делом надо нахальной шляхте до конца мозги прочистить, чтоб не следила под нашим порогом, чтоб не хрюкала!
Кавалеристы одобрили замечание взводного:
- Правильно сказано, командир. Не до шику сейчас. Доконаем пана, тогда и почистимся!
Политрука поддержал вахмистр Митрюк. Он тронул коня, картинно подбоченился и напустился на бойцов взвода Яблочко:
- Чепуху городите, разбойники. Красный кавалерист должен блестеть как иголочка! Чтоб брюки были в складочку, как у Котовского, чтоб каждый был красив, как командир полка Нягу. Иначе на улицу Львова не пущу! Фигу получит у меня тот, кто придет за увольнительной, как лопух!
Кавалеристы переглянулись, сделав вид, что огорчены предупреждением вахмистра.
- Ну и строгий ты у нас, Федя, - заступился за своих бойцов взводный Яблочко. - Куда злее того вахмистра, который не один раз сажал меня в карцер на действительной царской службе.
- А по-другому нельзя, голубок ты мой, - ответил шутливо Митрюк. Львов не Тараща. В этом городе на красных кавалеристов, поди, будет глядеть вся Европа! Стало быть, кому-кому, а котовцам надо быть на большой с присыпкой, как я понимаю!
- Правильно, вахмистр, - кивнул головой эскадронный Девятое, поглядев на Митрюка одобрительно. - Всадник-растрепай в эскадроне хорошего вахмистра хуже бельма на глазу!
Польщенный похвалой эскадронного командира, Митрюк выпятил грудь, пустил коня рысцой по обочине дороги.
Когда шум и гам поутихли, из первых рядов взвода Яблочко к политруку обратился боец Охрименко:
- Значит, вызволим Галичину, товарищ политрук, и замиримся со шляхтой? Так, что ли?
- Почему со шляхтой? - удивился политрук. - Мириться будем с хозяевами Польши, с рабочими, стало быть, с крестьянами.
Остап Охрименко все время внимательно слушал политрука. А потом решительно, как бы давая клятву, громко сказал:
- Пиши и меня в партию, политрук! Пиши большими буквами, чтоб на всю жизнь вместе с нею, с партией!
Политрук придержал коня, поравнялся с Охрименко и молча протянул ему большую крепкую шахтерскую руку. В рядах эскадрона послышались возгласы одобрения. Десятки рук потянулись к Охрименко с поздравлениями. Больше всех обрадовался вахмистр Митрюк:
- Значит, одолел азы политграмоты?! Молодец, Остап! А я, бостан [Пустая голова (молд.)], ни в какую. Пока разберусь в тех буковках да вылеплю слово, так иной раз аж взопрею даже!
- Не беда, вахмистр, - рассмеялся Охрименко. - Важно знать буквы, а политграмоту одолеем вместе!
Я тоже не дюже грамотный. В школу ходил только две зимы. На третью, видишь ли, у батьки на обувку денег не хватило!
Иштван Месарош дал повод коню и подъехал к Шимряеву ближе. Политрук почувствовал на себе взгляд Месароша и оглянулся.
- Видишь, Иштван, как множатся ряды нашей партии?! А это значит, что ты скоро увидишь свою Венгрию, обнимешь жену, родителей.
Десятки мадьяр с интересом наблюдали за разгово-.
ром политрука с их командиром.
- Ох и хорошо было б, политрук, если бы мы добрались до Венгрии. То-то была б радость победы! Весь эскадрон напоил бы токайским!
- Выпьем, Иштван, за этим дело не станет, - ответил политрук, оглянулся и подмигнул мадьярам. - Дай только довести дело до желанного конца. Будет победа, будет вино, будет и пиво!
Настроение политрука передалось всему эскадрону.
Запыленные и обветренные, бойцы весело и долго еще обсуждали каждое слово своего политрука, не скупясь на хлесткие эпитеты в адрес Хорти и Пилсудского и всех тех, кто противился миру на земле и дружбе людей, и от всей души желали своим соратникам-мадьярам скорой встречи с домашними.
2
В один из решительных дней наступления на Львов, когда в город с часу на час должны были ворваться конные дивизии Буденного, котовцы узнали вдруг, что наступление Красной Армии на Варшаву остановлено. Прошел слух, что войска белополяков, оттянутые было за Вислу, получили от держав Антанты поддержку оружием, снаряжением, техникой и повели наступление на восток. А на другой день стало известно, что Конная армия Буденного прекратила бои на окраинах Львова и двинулась в сторону Владимир-Волынска на помощь Западному фронту.
С уходом буденновцев соотношение сил под Львовом резко изменилось. Группа войск Якира оказалась перед противником, располагающим двукратным превосходством в пехоте и коннице. Польские генералы Желиговский, Галлер и Карницкий обрадовались сложившейся ситуации и навалились на войска Якира всеми силами.
Котовцы вступили в полосу новых сражений, самых напряженных за всю польскую кампанию. Однако, как ни куражились вражеские силы, добиться успеха им не удавалось. Пехота Якира по-прежнему продвигалась с упорными боями на Львов. Котовцы быстро перемещались с фланга на фланг своих пехотных бригад, поддерживая их полки во всех трудных положениях.
В один из таких горячих дней котовцы, прикрывая стык двух пехотных дивизий Якира, сделали поздним вечером привал у края дороги, на опушке лиственной рощи.
Бойцы эскадрона Девятова расположились в глубине рощи и кормили лошадей.
- Не поймешь, что творится, - ворчал вахмистр Митрюк, переседлывая коня. - Ежели паны на Западном перешли в наступление, так буденновцам сам думнезэу [Бог (молд.)] велел нажимать на Львов. Лучшей помощи Западному фронту даже драк [Черт (молд.)] не придумал бы!
Не успел Ульрих спросить желтоусого, о чем идет речь, как где-то за домом зазвенело разбитое стекло и певуче затенькали осколки. Желтоусый посмотрел на Ульриха и шлепнул себя ладонями по бедрам.
- Никак удрал?! - воскликнул он с досадой, проворно перемахнул через плетень и бросился со всех ног бежать по огороду, огибая дом стороною.
Толпа завопила:
- Это он!! Держи его!!! - И, обгоняя и подталкивая друг друга, полезла на хворостяную ограду.
Под тяжестью людей изгородь оглушительно затрещала и рухнула.
- Не упускай!! Давай наперерез!!! - слышались истошные вопли где-то уже в соседних садах, среди вишен, яблонь и ягодных кустарников.
За домом комендатуры, через обширный густой огород, к канаве, обсаженной корявым лозняком, бежал человек в светло-сером мундире. В его судорожно сжатой руке поблескивал маузер. Это был Антек. Он долго отстреливался из окон осажденной комендатуры и теперь, когда жители отвлеклись встречей с котовцами, решил спастись бегством.
Следом за жандармом бежал желтоусый. Опережая его, саженными прыжками мчался рослый хлопец без шапки, в узких полотняных штанах и такой же рубахе.
Достигнув канавы, жандарм прыгнул, но угодил на край и сорвался в воду. Желтоусый остановился на краю канавы, занес над головой берданку и ждал, когда жандарм покажется из воды. Рослый хлопец перемахнул через преграду с легкостью оленя и так же, как желтоусый, угрожающе застыл над канавой.
- Стойте! - вскричал Ульрих властным голосом. - Стойте, говорю вам!! И через картофельное поле поспешил к канаве.
За ним следом беспорядочной гурьбой устремилась вся толпа, неуклюже перелезая через поваленную хворостяную изгородь. Жандарм, словно затравленный дикий кабан, стоял по грудь в воде, подняв вверх руки, и свирепо поводил глазами. Падая, он выронил маузер.
Оружие его уже искал рослый хлопец, ощупывая дно канавы ногами.
- Вот оно! - воскликнул злорадно хлопец и, погрузившись по самую шею в мутную воду, достал пистолет и потряс над головой. - Вот оно, твое право! - сунул цн маузер под нос жандарму. - Вот чем ты, гадина, властвовал над нами!
- Не тронь его! - жестким голосом приказал Ульрих, подбегая к канаве. Лучше помоги ему выбраться из воды.
Хлопец брезгливо сплюнул и стал помогать жандарму. Когда Антек выбрался из канавы и стал во весь рост, толпа взревела и двинулась на него.
- Бей его! - надсадно закричал желтоусый н, отстраняя командиров, угрожающе пошел на жандарма.
- Собаке - собачья смерть! - зло захрипел кто-то в толпе, захлебываясь от терзавшей его ненависти. - Попил кровушки, хватит!!
Ульрих решительно шагнул вперед и преградил желтоусому дорогу. Командиры стали стеной позади Ульриха.
Антек стоял среди командиров ни жив ни мертв.
Его мокрый мундир обвис. Ярко-желтые петлицы и затейливый аксельбант на груди набухли и потускнели.
Коротко остриженные волосы прилипли к черепу, и голова его. казалась маленькой и плоской, точно у змеи.
Кто-то из командиров подошел к Ульриху и сказал:
- На кой ляд эта образина вам сдалась, товарищ комбриг. Собака знает, чье мясо съела, пусть и отвечает перед хозяином!
Ульрих вскипел, но сдержался, чтобы не ответить незадачливому командиру крепким словом.
- Ты с кем это надумал? - зло бросил он в лицо командиру. - Для них он жандарм, а для нас "язык", и, может быть, очень стоящий. Так что не суйся!
Командир смутился, покраснел и отошел в сторону.
А толпа напирала. Ее ненависть к Антеку была беспредельна. Жандарму грозила расправа. Ульрих отступил на шаг и вскричал вдруг во всю силу своего зычного голоса:
- Не допущу самосуда! Для того чтобы расправиться с мерзавцем, нужен всего-навсего один человек с винтовкой. А вы что делаете?! Бросились отарой на огороды, поломали, истоптали все то, что сажали, холили всю весну, все лето! Разве это по-хозяйски?!
Слова Ульриха отрезвили толпу. Люди притихли, стали переглядываться. Ульрих перевел дух, сложил на груди руки и укоризненно покачал головой:
- Эх вы, господари! Поглядите-ка, что натворили! - показал рукой на поваленную картофельную ботву, на растоптанные овощи. - Что в зиму будете есть?
А из-за чего, спрашивается, вся эта кутерьма?! Из-за одного человека! Нехорошо! Самосуд - постыдное дело.
Оно недостойно трудящегося человека. Для суда над преступником у Советской власти есть революционный трибунал. Он разберется по закону и воздаст по заслугам...
Командиры тем временем повели жандарма краем огорода к выходу в переулок. Антек торопливо шагал впереди, упрятав голову в высоко поднятые плечи. Вчера еще грозный деспот местечка, он шагал сейчас ничтожный и жалкий, словно побитый пес.
Желтоусый заволновался. Он никак не мог примириться с тем, что жандарм уходит от заслуженной кары, уходит так, словно за ним никакой вины и не было.
Упрямое загорелое лицо мужика вдруг исказилось.
Он покосился злым глазом вслед жандарму, затем оглянулся на односельчан и уставился на Ульриха.
- Так это ж обман! - воскликнул он голосом, преисполненным отчаяния. По живодеру плачет веревка, а вы его под конвой и... будьте живы-здоровы, пан Антек! - Мужик решительно подступил к Ульриху. - Куда вы его?! . снова вскричал он, и голос его дрогнул от волнения. - Наш он, и баста! Мы его будем судить своим судом! Целый год люди ждали, чтоб свести счеты с этим аспидом, а вы его под защиту?! Да знаете ли вы, сколько эта паскуда принесла людям горя?!
Ульрих зашагал к выходу. Желтоусый стал забегать вперед, чтобы преградить ему дорогу, стал хватать за рукав гимнастерки, пытаясь остановить и втолковать несговорчивому командиру, что Антек не заслуживает никакого другого наказания, кроме как справедливого возмездия.
А люди шли следом. Перебивая друг друга, они громко перечисляли злодеяния жандарма, били себя в грудь, кричали о мщении. Многие очутились уже впереди, стараясь помочь желтоусому остановить комбрига.
Но Ульрих не обращал внимания на крики. Высокий и сильный, он шел размашистым шагом с видом человека, не любящего лишних слов.
И только у поваленного плетня, где образовалась пробка, Ульрих вынужден был остановиться.
- Други мои! - взмолился Ульрих. - Я уже сказал вам, что самосуд - дело грязное и недостойное.
Наконец, как командир Красной Армии, как коммунист я не имею права допустить самосуда над человеком, хотя бы он был сам сатана! Понятно вам это?!
Сотни людей впились глазами в комбрига и долго молча разглядывали его, как нечто невиданное. В знойной тишине было слышно, как над толпой деловито прогудел шмель, как где-то далеко всполошенно закудахтала курица...
- Коммунист... - прошептал кто-то в толпе позади комбрига. - Вы слышали, люди добрые? Он коммунист...
- Да, коммунист, а что? - спросил Ульрих, не оборачиваясь, и его смешливые глаза стали вдруг серьезными. - Да, я член Коммунистической партии большевиков, той самой партии, которая борется за волю, за землю...
К Ульриху протиснулась высокая женщина в живописно расшитой сорочке. Она внимательно посмотрела на его лицо, потом уставилась на красноармейскую звездочку, рдевшую пунцовой эмалью на околыше его красной фуражки.
- Брешешь! - выпалила женщина. - У коммуниста зирька повынна буты на лоби, а у тэбэ на кашкети! [У коммуниста звезда должна быть на лбу, а у тебя на фуражке (укр.).]
Комбриг опешил сперва, но тотчас овладел собой и разразился неистовым хохотом.
- Три года дерусь за Советскую власть, - воскликнул комбриг, сотрясаясь от смеха, - в каких только сиволапых углах Украины и России не был, но слышать такую чертовщину ни разу не приходилось! Ну и темнота, прости господи, ох и ди-ичь!
Стиснутый толпой, желтоусый мужик с трудом поднял руку, потер кулаком увлажненные смехом глаза и, почесывая в затылке, закрутил головой:
- Уморила баба! Истинный бог, уморила! А все это сработано монастырскими толстобрюхими! Они тут про вас такое понабрехали, только развешивай уши. У коммунистов, мол, и рога, и хвосты, и звезды во лбу! Вот баба, должно быть, и решила проверить. Только всем этим бредням у нас давно уже никто не верит, кроме таких, конечно, легковерных и пустых баб, как эта просвирня.
- Просвирня, говоришь? - спросил Ульрих, как бы что-то прикидывая в уме. - Ну тогда дело ясное.
В это время, энергично работая локтями, сквозь толпу протиснулась вперед черноокая миловидная дивчина с небольшой, но глубокой ямкой на щеке. Она решительно подступила к просвирне, вскинула голову и подбоченилась.
- Ты что, Параскева-Пятница, придуриваешься?! - гневно вскрикнула дивчина. - Зачем позоришь нашу честную громаду всякой брехней?! Тут не монастырь, а мы тебе не монахи! И нечего испытывать нас перед красным командиром] Хватит морочить голову про чертовы хвосты да копыта! А ну геть отсюда, келейная угодница!
И, сжав кулаки, девушка двинулась на просвирню.
- Рятуйте, люди добрые! - заверещала просвирня и закатила глаза к небу. - Матерь божия, она ж прибьет меня зараз!
И, подобрав тяжелый набор цветистых юбок, высокая и необъятная, словно колокол, она расшвыряла плечами мужиков и баб и пустилась вдоль переулка наутек в сторону обители. Удаляясь, она то и дело оборачивалась и грозила кулаками:
- Мало тоби одной дирки на морди! Почекай трохи, дождэшься и другой!..
Командиры с Антеком тем временем завернули за угол и вышли на главную улицу, где отдыхали спешенные эскадроны.
- Да, темная здесь у вас жизнь, - вздохнул Ульрих и покачал головой. Потом посмотрел в конец улицы, где только что скрылся его штаб вместе с Антеком, и дружелюбно поглядел на желтоусого.
Долгий взгляд комбрига вслед командирам снова насторожил мужика. Он тоже посмотрел в конец узкой улицы и усмехнулся.
- Ничего не скажешь, - покачал он головой, - ловко вы заговорили нам зубы. Ну да ладно! Нехай будет по-вашему. Трибунал так трибунал! Только зря вы не дали жандарма в наши руки. Мы бы ему все припомнили, собачьему выродку!
Комбриг примирительно похлопал желтоусого по спине.
- Не сокрушайся, добрый человек, - сказал Ульрих. - В трибунале надежно отольются волку овечьи слезки. Трибунал - пролетарский суд. Поблажки не будет!
Позади желтоусого Ульрих увидел девушку, только что отчитавшую просвирню. Он добродушно посмотрел на ее застенчивое лицо, на черную косу, тяжелым жгутом лежавшую на груди, и спросил:
- Чего это просвирня разорялась тут насчет твоей щеки?
Девушка зарделась, хотела что-то сказать, но ее перебил желтоусый:
- Это случилось с ней, когда еще бегала в школу.
Как-то забралась она с ребятней в монастырский сад за грушами. Только вскарабкалась на дерево, а сторож тут как тут. Девчонка испугалась, конечно, шарахнулась вниз по стволу и напоролась на колючку. С той поры ее зовут у нас "Маруся с дырочкой".
- Занятная история, - улыбнулся Ульрих и погладил девушку по голове. Ну да ничего. Меченая даже лучше. По крайней мере не затеряешься.
Девушка жила вдвоем с матерью и помогала ей вест убогое вдовье хозяйство. Отец ее пропал без вести в первые дни войны на германском фронте, в Мазурских болотах.
- Надо учиться, Маруся, - сказал комбриг после недолгого раздумья. - У Советской власти для молодежи открыты все дороги. Смотри не засиживайся здесь.
Смелее надо, Маруся.
Девушка ничего не ответила. Она благодарно поглядела на Ульриха большими карими глазами и грустно улыбнулась. В эти минуты она и не подозревала, что через несколько дней добровольно придет в семью котовцев, а через месяц в боях за Львов смелостью и отвагой новой сестры милосердия будет гордиться вся бригада.
Толпа между тем успокоилась, а когда комбриг шагнул вперед, то почтительно расступилась. Коновод без помех подвел к нему коня и передал поводья. Не спеша, с достоинством Ульрих вскочил в седло и медленным шагом поехал к монастырю. За ним следом побрела толпа.
Когда Ульрих подъехал к колонне, толпа остановилась за придорожной канавой и с любопытством стала рассматривать котовцев.
- Ой, мамонько, та цэ ж свои люды! - послышался в толпе изумленный бабий голос. - Таки ж мужики, як наши!
- А вы кого ждали! - усмехнулся Ульрих. - Чертей из пекла, что ли?!
Котовцы и крестьяне рассмеялись.
- Он умеет с народом толковать, - сказал Девятое своему помощнику Процко, кивнув глазами на комбрига.
- Что говорить, может и комиссаром работать, - согласился Процко. Политичный командир...
- По ко-о-ня-ям! - подал команду Ульрих энергичным, звонким голосом, развернув коня в сторону толпы. - Бывайте пока, граждане! Не поминайте лихом!
- Счастливо вам! - воскликнул в толпе желтоусый взволнованным голосом. - Желаем удачи!
В шуме напутственных возгласов послышался голос Маруси:
- Возвращайтесь с победой! Будем ждать вас!
Комбриг, улыбаясь, помахал крестьянам рукой и пустил коня вскачь к голове колонны.
Котовцы, приветливо отвечая на добрые пожелания крестьян, эскадрон за эскадроном стали вытягиваться из местечка по разбитому тракту, ведущему на Галицию. В голове колонны раздольно гремела песня.
НА ПРОСТОРАХ ГАЛИЦИИ
1
Группа войск Красной Армии под командованием начдива Якира широким фронтом наступала на Львов.
Фронт белополяков, оборонявших город, с каждым днем сужался. На подступах к городу уже сражалась Конная армия Буденного. В центре причудливо изогнутой линии фронта дорогу пехоте Якира прокладывала кавбригада Котовского. Слева, где-то возле Зборова, белополяков теснили червонные казаки Примакова.
Кавбригаду Котовского вел на Львов его заместитель Михаил Ульрих. Сам Котовский после контузии под Горынкой лечился в эти дни сперва в Одессе, потом отдыхал на Днестре, в районе Тирасполя. Котовцы упорно, шаг за шагом продвигались вперед и занимали один за другим города, местечки и села Галиции. Настроение в полках бригады было бодрое, боевое.
После освобождения местечка Сасов бригада тронулась по следу противника на Бортков. Здесь котовцы лихо атаковали польскую пехоту, взяли в плен триста жолнеров, много пулеметов и два орудия. На другой день, едва забрезжил рассвет, бригада тронулась на Ольшаницу. По дороге котовцам повстречалась толпа галицийских крестьян, бежавших из-под Львова с оборонительных работ. Крестьяне рассказали, что город и его окрестности наводнены польской пехотой и конницей, что на товарной станции Львова идет разгрузка эшелонов с артиллерией, броневиками, самолетами, грузовыми и санитарными автомашинами, что разгрузкой руководят английские и французские офицеры.
- Переживают воротилы Антанты за своих наймитов, тоской исходят, сказал эскадронный командир Девятов, покачиваясь в седле. - Только не усидеть здесь пилсудчикам. Будет такая же баня, как была в Киеве.
- Давно пора наладить их отсюда метелкой, - согласился с Девятовым эскадронный политрук Шимряев. - Влезли они в Галицию в прошлом году с небольшим тарарамом, а уходить приходится с треском, с грохотом.
К разговору Девятова и Шимряева прислушивался Иштван Месарош, командир полуэскадрона мадьяр.
Он молодцевато покачивался в седле, изредка подкручивал свои холеные гусарские усы, мечтательно глядя перед собой. За Месарошем следовали его конники - дюжие и такие же подтянутые, как их командир, - бывшие рабочие и крестьяне Венгрии.
- Правильно рассуждает политрук, - сказал Месарош и уважительно поглядел на своего эскадронного командира Девятова. - Надо кончать с буржуями. Довольно им, как говорят у вас, наводить тень на плетень.
Хватит им, кровососам, мутить белый свет и наживаться на спинах тех, кто трудится за кусок насущного хлеба!
Месарош разжал кулак и протянул Девятову ладонь с горошинами застаревших мозолей.
- Хорошо говоришь, Месарош! - воскликнул политрук, гордо поглядев на Девятова. - Ты послушай, командир, как он говорит! Настоящий агитатор!
- Не только говорит, - согласился Девятое, - но и здорово доказывает. И эскадронный тоже разжал кулак и показал точно такие же мозоли, как у Месароша. - У нас в Кустанайском крае хлеб сам по себе не родит.
Если не приложишь руки, то скоро протянешь ноги!..
В дни наступления на Львов и Варшаву в Красной Армии шел массовый прием в партию. В кавбригаде Котовского ряды коммунистов каждый день пополнялись все новыми и новыми кандидатами. В эскадроне Девятова партячейка тоже умножала свои ряды.
Политрук Шимряев, потомственный шахтер из Кадиевки, ходил в эти дни словно именинник. Он гордился численным ростом своей партячейки и мечтал о тех днях, когда весь эскадрон Девятова станет коммунистическим. Каждый день, будь то на марше или на привале, политрук неустанно толковал бойцам и командирам о роли партии в организации боевых сил пролетариата, об интернациональном долге большевиков, глубоко веря, что недалек тот день, когда Красная Армия разгромит интервентов и поможет рабочим и крестьянам Польши, Венгрии, Австрии и других стран сбросить с себя оковы капитализма.
Солнце в это утро взошло чистое, словно отполированное, и предвещало сухой, жаркий день. Бригада тронулась в путь еще задолго до восхода солнца и была на марше уже свыше четырех часов. Кони припотели, нужен был привал, но Ульрих поторапливал бригаду.
Политрук Шимряев исподволь начал политбеседу и вскоре завладел вниманием бойцов эскадрона...
- Вся сила в партии, товарищи! - восклицал он сиплым шахтерским басом, понукая коня шенкелем. - Если партия чиста, единодушна и сплоченна, тогда единодушен и сплочен весь народ! - убеждал он, пытливо глядя на бойцов воспаленными от пыли глазами. - Если же нет - дело худо! Не доконать нам тогда своих собственных ворогов, не вырвать жала и у гидры мировой контрреволюции!..
Политбеседа на марше была внезапно прервана появлением неприятельского самолета. Это был воздушный разведчик типа "фарман" с опознавательным знаком французской авиации. Воздушная машина подкралась с солнечной стороны и была замечена лишь после того, как треск мотора послышался почти над самой колонной.
- Вот он, гад, - процедил сквозь зубы политрук и, закусив нижнюю губу, стал снимать карабин. - Поди, не успел еще выгрузиться, а уж тут как тут, стервятник...
В голове колонны раздалась протяжная команда Кучмия, командира первого полка:
- Винтовки к бо-ою-ю! Частым огне-ем!
Воздух взорвала пальба из сотен винтовок. Кони, испуганные стрельбой, сломали строй, заплясали под всадниками.
Разведчик круто взмыл кверху, сделал широкий разворот и лег на курс в сторону Львова.
Политрук Шимряев проводил самолет долгим взглядом и возобновил беседу.
- Так слушай дальше, братва, - начал политрук, сдвинув на затылок черную кудлатую папаху. - Давайте поглядим теперь, как ведут себя сегодня империалисты. Как известно, вчера еще все они грызлись между собой за рынки сбыта, а сегодня подружились вдруг, вроде как никогда и не ссорились. Почему же такое?
Да потому, что вчера они были полновластными хозяевами всей земли и никто не мешал ихнему разбою. А сегодня не то! Наш народ вырвал Россию, из хищной стаи империалистов, и страна стала советской, независимой и неподвластной больше воле капиталистов!..
Политрука с жаром перебил Месарош:
- И Венгрия заодно с Россией! Была советской и будет советской!
- И народ Австрии тоже против буржуазии! - воскликнул из глубины взводный колонны Карл Пахар. - Нельзя допускайт, чтобы австрийский трудящийся стонал под пята паразита!
Немногословный Стефан Терлецкий оживился вдруг и сцепил над головой кисти рук:
- Польша тоже со всеми! Все в один Интернационал!
Политрук откинулся в седле и сказал:
- Вот это самое и бесит буржуев! От этого самого они и скрежещут зубами и лезут к нам с войной, чтобы восстановить старые порядки! Только слабо толстобрюхим одолеть теперь нашу молодую горячую силу! Еще удар-другой, и конец интервентам! А тогда... тогда...
Политрук не договорил. Глотнув пыли, взбитой порывом ветра, он раскрыл рот, раздул ноздри и оглушительно чихнул.
- Будь здоров, политрук! - помахал ему рукой взводный Сорочан. Чихаешь в самую пору! Говорят, до Львова остались считанные версты!
- Смех смехом, друзья, - мотнул головой политрук, - а пылью мы здорово прокалились. Пора пообчиститься!
- Во Львове почистимся, - заметил взводный Яблочко. - А сейчас недосуг. Первым делом надо нахальной шляхте до конца мозги прочистить, чтоб не следила под нашим порогом, чтоб не хрюкала!
Кавалеристы одобрили замечание взводного:
- Правильно сказано, командир. Не до шику сейчас. Доконаем пана, тогда и почистимся!
Политрука поддержал вахмистр Митрюк. Он тронул коня, картинно подбоченился и напустился на бойцов взвода Яблочко:
- Чепуху городите, разбойники. Красный кавалерист должен блестеть как иголочка! Чтоб брюки были в складочку, как у Котовского, чтоб каждый был красив, как командир полка Нягу. Иначе на улицу Львова не пущу! Фигу получит у меня тот, кто придет за увольнительной, как лопух!
Кавалеристы переглянулись, сделав вид, что огорчены предупреждением вахмистра.
- Ну и строгий ты у нас, Федя, - заступился за своих бойцов взводный Яблочко. - Куда злее того вахмистра, который не один раз сажал меня в карцер на действительной царской службе.
- А по-другому нельзя, голубок ты мой, - ответил шутливо Митрюк. Львов не Тараща. В этом городе на красных кавалеристов, поди, будет глядеть вся Европа! Стало быть, кому-кому, а котовцам надо быть на большой с присыпкой, как я понимаю!
- Правильно, вахмистр, - кивнул головой эскадронный Девятое, поглядев на Митрюка одобрительно. - Всадник-растрепай в эскадроне хорошего вахмистра хуже бельма на глазу!
Польщенный похвалой эскадронного командира, Митрюк выпятил грудь, пустил коня рысцой по обочине дороги.
Когда шум и гам поутихли, из первых рядов взвода Яблочко к политруку обратился боец Охрименко:
- Значит, вызволим Галичину, товарищ политрук, и замиримся со шляхтой? Так, что ли?
- Почему со шляхтой? - удивился политрук. - Мириться будем с хозяевами Польши, с рабочими, стало быть, с крестьянами.
Остап Охрименко все время внимательно слушал политрука. А потом решительно, как бы давая клятву, громко сказал:
- Пиши и меня в партию, политрук! Пиши большими буквами, чтоб на всю жизнь вместе с нею, с партией!
Политрук придержал коня, поравнялся с Охрименко и молча протянул ему большую крепкую шахтерскую руку. В рядах эскадрона послышались возгласы одобрения. Десятки рук потянулись к Охрименко с поздравлениями. Больше всех обрадовался вахмистр Митрюк:
- Значит, одолел азы политграмоты?! Молодец, Остап! А я, бостан [Пустая голова (молд.)], ни в какую. Пока разберусь в тех буковках да вылеплю слово, так иной раз аж взопрею даже!
- Не беда, вахмистр, - рассмеялся Охрименко. - Важно знать буквы, а политграмоту одолеем вместе!
Я тоже не дюже грамотный. В школу ходил только две зимы. На третью, видишь ли, у батьки на обувку денег не хватило!
Иштван Месарош дал повод коню и подъехал к Шимряеву ближе. Политрук почувствовал на себе взгляд Месароша и оглянулся.
- Видишь, Иштван, как множатся ряды нашей партии?! А это значит, что ты скоро увидишь свою Венгрию, обнимешь жену, родителей.
Десятки мадьяр с интересом наблюдали за разгово-.
ром политрука с их командиром.
- Ох и хорошо было б, политрук, если бы мы добрались до Венгрии. То-то была б радость победы! Весь эскадрон напоил бы токайским!
- Выпьем, Иштван, за этим дело не станет, - ответил политрук, оглянулся и подмигнул мадьярам. - Дай только довести дело до желанного конца. Будет победа, будет вино, будет и пиво!
Настроение политрука передалось всему эскадрону.
Запыленные и обветренные, бойцы весело и долго еще обсуждали каждое слово своего политрука, не скупясь на хлесткие эпитеты в адрес Хорти и Пилсудского и всех тех, кто противился миру на земле и дружбе людей, и от всей души желали своим соратникам-мадьярам скорой встречи с домашними.
2
В один из решительных дней наступления на Львов, когда в город с часу на час должны были ворваться конные дивизии Буденного, котовцы узнали вдруг, что наступление Красной Армии на Варшаву остановлено. Прошел слух, что войска белополяков, оттянутые было за Вислу, получили от держав Антанты поддержку оружием, снаряжением, техникой и повели наступление на восток. А на другой день стало известно, что Конная армия Буденного прекратила бои на окраинах Львова и двинулась в сторону Владимир-Волынска на помощь Западному фронту.
С уходом буденновцев соотношение сил под Львовом резко изменилось. Группа войск Якира оказалась перед противником, располагающим двукратным превосходством в пехоте и коннице. Польские генералы Желиговский, Галлер и Карницкий обрадовались сложившейся ситуации и навалились на войска Якира всеми силами.
Котовцы вступили в полосу новых сражений, самых напряженных за всю польскую кампанию. Однако, как ни куражились вражеские силы, добиться успеха им не удавалось. Пехота Якира по-прежнему продвигалась с упорными боями на Львов. Котовцы быстро перемещались с фланга на фланг своих пехотных бригад, поддерживая их полки во всех трудных положениях.
В один из таких горячих дней котовцы, прикрывая стык двух пехотных дивизий Якира, сделали поздним вечером привал у края дороги, на опушке лиственной рощи.
Бойцы эскадрона Девятова расположились в глубине рощи и кормили лошадей.
- Не поймешь, что творится, - ворчал вахмистр Митрюк, переседлывая коня. - Ежели паны на Западном перешли в наступление, так буденновцам сам думнезэу [Бог (молд.)] велел нажимать на Львов. Лучшей помощи Западному фронту даже драк [Черт (молд.)] не придумал бы!