Моррисон Уильям. Пиршество демонов

   — А вы пытались?
   — Нет! — взревел немец. — Я мог втащить ее в комнату, когда обрушился парапет. Но я этого не сделал. Я предпочел спасти…
   — …собственную шкуру!
   — Весь мир! — Кауфман вскочил и вызывающе посмотрел на них через стол. Прежде чем они сообразили, что происходит, он отшвырнул стул и бросился к дверце, которая вела на потайную лестницу. Рывком распахнул ее — и попятился. Там с каменным лицом стоял Юсел, сжимая в руке кривой кинжал.
   Кауфман вернулся к столу.
   — Вы не имеете права! — Его голос перешел в визг. — Я честно веду дело. Я стараюсь помочь вам!
   Флеминг подошел к окну.
   — Погода как будто не портится, — сказал он. — Самолет должен прибыть вовремя. А пока — помогайте, как вы и обещали. Подтвердите свое распоряжение о предоставлении самолета профессору Нилсону. И обеспечьте, чтобы этот самолет полетел именно в Лондон, а не куда-нибудь еще. На этом ваши функции здесь кончаются. Ну, пишите!
   Кауфман, поколебавшись, кивнул. Он взял ручку и открыл ящик стола, словно собираясь достать бланк.
   Движения его были молниеносны — через мгновение он уже пятился к двери, держа их под прицелом.
   — Это не ваша специальность, господа, — насмешливо сказал он. — Не следует браться не за свое дело! — и, повернувшись, ринулся вниз по лестнице.
   Флеминг и Нилсон кинулись за ним. Флеминг увидел, как Абу в холле оглянулся и прыгнул к лестнице. Предостерегающий крик Флеминга и выстрел прозвучали одновременно. Абу тяжело рухнул на пол. Кауфман с разгону налетел на тело своей жертвы, споткнулся и упал. Прежде чем он успел подняться, его схватили Нилсон и подбежавший Юсел. Флеминг бросился к Абу, нагнулся над ним и приподнял. Голова его друга бессильно повисла, изо рта хлестала кровь. Стекленеющие глаза словно о чем-то просили. Но может быть, это ему только показалось. Флеминг бережно опустил на пол безжизненное тело. Нилсон бил Кауфмана, забыв обо всем.
   — Перестаньте! — крикнул Флеминг, подходя к всхлипывающему немцу. — Мы не станем вас убивать. Если в мире еще сохранились суды, вам придется отвечать за убийство в Женеве и во многих других местах.
   — Но я тут ни при чем! — взвыл Кауфман. — Я только выполнял приказ.
   Флеминг с отвращением отвернулся.
   — Юсел, — сказал он. — Отвезите его в аэропорт. Отберите у него пистолет. Он сопротивляться не будет.
   — Погодите!
   Они обернулись и увидели, что в дверях стоит Дауни.
   — Что вы все здесь делаете? — спросила она и вдруг увидела тело Абу.
   Флеминг рассказал, что произошло, а потом послушно пошел за ней наверх.
   — И вы тоже! — приказала она Нилсону и Кауфману. Юсел вышел, вернулся с белым плащом, накрыл им тело убитого и тоже поднялся в кабинет Гамбуль.
   Дауни села за стол Гамбуль, Кауфман стоял перед ней. Юсел не спускал глаз с немца. Флеминг, испытывая неприятное чувство, отошел к окну, но Дауни окликнула его.
   — Джон! Все это не так просто, как вам, по-видимому, кажется. Мы еще не разделались с герром Кауфманом.
   Она поглядела на унылое изукрашенное синяками лицо немца.
   — Кому вы подчинялись в Вене?
   Кауфман решил было не отвечать, но, оглянувшись на Юсела, передумал и угрюмо пробормотал:
   — Правлению.
   — Вы сообщили им о смерти Гамбуль?
   — Да.
   — И кого же назначили вместо нее?
   Кауфман отвел глаза.
   — Меня.
   — Но вы же не член правления?
   — Я временно исполняю обязанности директора, — ответил немец, и к нему как будто вернулась уверенность.
   — До каких же пор? — спросила Дауни, но не получила ответа.
   — Лучше скажите без принуждения, — посоветовал Флеминг.
   — Или вы предпочтете, чтобы я свернул вам шею? — добавил Нилсон.
   — Сегодня из Вены должны прилететь трое членов правления, — объяснил Кауфман, обращаясь только к Дауни, точно к судье, на снисходительность которого он мог рассчитывать. Дауни как будто почти не удивилась.
   — Трое?
   — Им следовало приехать гораздо раньше! — Кауфман постепенно воодушевлялся, — Фрейлейн Гамбуль эта работа была не по плечу, она довела ее до умственного расстройства. Но фрейлейн Гамбуль отказывалась от помощи. Если принять во внимание размах нашего предприятия, у нас же не было никакого штата! Но она имела большое влияние на председателя правления, — Кауфман сально подмигнул. — Интересная женщина! Теперь все обстоит по-другому. Я перевел все на настоящие деловые рельсы. У нас будут тут члены правления, и администраторы, и штат — сегодня прибудут уже многие.
   — Да неужели? — с интересом спросила Дауни,
   — О да! И у нас будут все необходимые человеческие и иные ресурсы. Итак… — Он с торжеством оглянулся на Флеминга и Нилсона, но Дауни перебила его:
   — Итак, мы вас всех арестуем, — докончила она невозмутимо. — Это будет нетрудно устроить. А вы, как только самолет приземлится, поможете нам составить зашифрованную вашим личным шифром телеграмму в Вену.
   — О чем?
   — О том, что члены правления прибыли благополучно, что все обстоит прекрасно и дальнейшая помощь вам не нужна. Кроме того, вы сообщите нам все, что вам известно о вашем председателе и членах правления в Европе — все адреса и номера телефонов, которые имеются у вас здесь.
   Дауни повернулась к американцу.
   — Я дам вам краткий отчет для Лондона, профессор Нилсон, и столько антибактерий, сколько возможно. К вечеру вы будете уже там.

12

   Премьер-министр принимал членов чрезвычайного комитета в своем личном кабинете на втором этаже дома номер десять на Даунинг-стрит. Хотя это тщательно скрывалось от широкой публики, он уже два дня не вставал с постели. Доктора объявили, что у него астма — но в сущности той же болезнью страдали теперь все пожилые люди, вынужденные дышать разреженным воздухом. Известие о чуде Дауни в Азаране уже достигло Уайтхолла, но результаты его пока еще никак здесь не сказывались.
   Однако премьер-министр поднялся, чтобы поздороваться с министром науки и Осборном.
   — Рад, что вы добрались благополучно, — прохрипел он. — Дела обстоят по-прежнему скверно?
   — Чудовищно, сэр, — объявил министр. — Все низины у Хаммерсмита залиты водой, все шоссе затоплены, — он закашлялся.
   — Да, нам с вами приходится туго, — заметил премьер-министр. — Мы первые протянем ноги. Что, впрочем, разрешит немало политических проблем. Скоро в Англии будет самый молодой кабинет за всю ее историю — Кабинет Уцелевших.
   Министр науки вежливо засмеялся.
   — Неприятно то, сэр, что Лондонский аэропорт затоплен. Гэтвикский аэродром уже давно вышел из строя. А министерство гражданской авиации не может сообщить ничего обнадеживающего о Герне. Я хотел бы просить вас дать распоряжение министерству военно-воздушных сил срочно освободить аэродром в Лайнгеме для внеочередной посадки. И обеспечить два вертолета для доставки сюда пассажиров и груза. Они могут сесть в Гайд-парке. Там хватит места, несмотря на все пункты первой помощи и полевые кухни.
   — Это означает, что у вас есть еще какие-то новости, Берти! — сказал премьер-министр. — Право, вам иногда следует сдерживать вашу любовь к драматическим эффектам.
   — Нам радировали из Азарана, сэр, — вмешался Осборн. — Профессор Нилсон летит в Лондон.
   — А антибактерии?
   — Он везет, сколько было возможно взять. К сожалению, скверная летная погода не позволяет брать много груза. Но и этого хватит для снабжения тысячи установок.
   — По всему миру?
   — Да, — ответил министр науки. — Должен сказать, сэр, что международный дух сотрудничества просто великолепен. Япония предложила все свои уцелевшие танкеры, чтобы выбрасывать антибактерии в основные морские течения вроде Гольфстрима. Советский Союз отдает под их разведение пять крупнейших химических заводов. Пятьдесят процентов американских нефтеочистительных установок уже подготовлены. Наши саперы надеются к субботе привести в порядок все газомеры на побережье; мы мобилизовали все молочные цистерны и бензовозы частных фирм, и они уже сосредоточиваются в назначенных пунктах.
   — Прекрасно! — прохрипел премьер-министр. — Будем надеяться, мой милый, что это произойдет не слишком поздно для кое-кого из нас. Когда Нилсон прилетит, вы, конечно, станете с ним совещаться. Но потом пришлите его сюда. Я хотел бы обсудить с ним его планы. И надо подготовить заявления для радио — люди нуждаются в словах ободрения и надежды.
   Однако лишь на следующий день вечером премьер-министр наконец решил, что у него есть право сообщить миру о появлении надежды на спасение.
   Предыдущие сутки были заняты лихорадочной деятельностью. Тысяча пробирок с культурой, которые привез Нилсон, оказалась ничтожно малой, когда началось распределение. Сотня была тут же отправлена на английские установки — для экономии времени обслуживающий персонал получил от Нилсона устные объяснения. Тем временем печатались инструкции на языках стран, которые должны были получить антибактерии, а армейские радисты связывались с этими странами, сообщая необходимые сведения и примерное время прибытия материала.
   Передача началась с заявления президента Азарана.
   Несмотря на помехи и трудности радиосвязи, его напевный голос можно было услышать почти по всему земному шару.
   "В течение многих веков народ Азарана считался отсталым. Но для нас большая радость и честь, что сегодня мы можем принести спасение остальному миру. В нашей стране атмосферные условия уже улучшаются и нам становится легко дышать. Мы от всего сердца надеемся, что вскоре так же легко дышать станет всем людям на Земле".
   Затем произнес свою историческую речь английский премьер:
   "Пробирки с искусственно полученными бактериями, которые нам доставили из Азарана, могут положить конец катастрофе, постигшей человечество. С помощью ученых, от которых теперь зависит наша судьба, правительства всех стран делают все, что в их силах. В Соединенном Королевстве бактерии уже выращиваются в установках и перекачиваются в море. Первые партии культуры уже прибыли в лаборатории стран, дружно сотрудничающих в этом крестовом походе против всемирной гибели. Новые партии антибактерий поступают из Азарана и будут распределяться со всей возможной быстротой. Дружные усилия во всех уголках Земли помогут очистить море, и мы опять будем дышать родным воздухом наших стран".
   Премьер-министр без сил откинулся на спинку кресла и отдыхал, пока его речь переводилась на пять рабочих языков ООН. Потом он потребовал свою машину. Обернувшись к сопровождавшим его лицам, он просипел:
   — Мне хотелось бы посмотреть, господа, насколько обещания, которые я только что дал, соответствуют действительности. Кажется, в порту есть установка?
   Лимузин премьера в сопровождении полицейской машины проехал по темным улицам Сити, мимо Тауэровского моста. Он медленно пробирался среди обломков и после бесчисленных объездов в конце концов все-таки остановился у старой пристани.
   Шел мелкий холодный дождь, но и он был приятной передышкой от непрерывных штормов и ураганов. У воды стояли два человека в дождевиках, следя за сигналами темной фигуры в полицейской моторной лодке. Они удивленно вздрогнули, узнав в сгорбленном старике премьер-министра.
   — Мы проверяем высвобождение азота, сэр, — объяснил один из них. — Антибактерии были рассеяны здесь шесть часов назад.
   — Ну и как? — спросил премьер.
   — Отлично, сэр. Вот посмотрите сами.
   Речная вода, освещенная прожектором моторки, казалась черной и грозной. Но вдруг над ее поверхностью возник и лопнул пузырь. А за ним еще два.
   — Так происходит по всей реке, сэр. Пузыри наблюдаются уже два с половиной часа. Это высвобождается азот, когда вторая бактерия пожирает первую.
   К пристани подъехала еще одна машина. Осборн, предупрежденный секретарем премьера, привез с собой Нилсона. Премьер-министр с улыбкой помахал им рукой.
   — Но я надеюсь, что лечение не окажется опаснее болезни? — спросил он у американца. Нилсон покачал головой.
   — Нет, сэр. Антибактерия погибает в условиях, которые сама же создает. Профессор Дауни провела исчерпывающую проверку. У этой бактерии есть только один враг, один источник питания — бактерия, полученная в Торнессе. Едва запас этих бактерий истощается, как вторая бактерия гибнет.
   — Точно так же антибиотики уничтожают микроорганизмы, а потом разрушаются…
   — С той разницей, что на этот раз, мы полагаем, уничтожение будет полным…
   Премьер-министр с улыбкой перебил Нилсона:
   — Я вижу, вы полностью контролируете свою антибактерию.
   Он постоял еще немного на краю пристани, глядя, как лопаются пузыри.
   Через двадцать четыре часа после возвращения Нилсона в Англию положение в Азаране совершенно изменилось. Самолеты десятка стран вылетели туда с учеными и техническим персоналом, чтобы помочь Дауни и наладить связь. Были сформированы специальные силы ООН, однако президент намеревался прибегнуть к их помощи, только если «Интель» начнет вооруженные действия. Дауни теперь могла без помех заниматься своим основным делом.
   Впрочем, «Интель» вскоре без лишнего шума прекратил свое существование. Международная полиция в тесном сотрудничестве со службами безопасности разных стран, используя сведения, которые Нилсон доставил в Лондон, обыскала и закрыла штаб-квартиры концерна в Вене, Цюрихе и Гонконге; кое-какие имена в захваченных документах вызвали замешательство в некоторых высокопоставленных кругах. Два самоубийства и ряд отставок по причине плохого здоровья прошли почти незамеченными во всемирной борьбе с последствиями катастрофы, но от всемогущего концерна остались только опустевшие конторы в разных странах да бесполезные невостребованные миллионы в сейфах швейцарских банков. В Азаране главным центром производства антибактерий заведовала теперь Мадлен Дауни, а счетной машиной — Джон Флеминг. Оба они стали знаменитостями.
   Вскоре после того, как Флеминг сам передал Кауфмана в руки международной полиции, его ждало переживание, оставившее неизгладимый след в его душе. Он собрал личные вещи Абу, оставшиеся в рабочем столе покойного ученого, и поехал в деревню к Лемке, испытывая некоторое облегчение при мысли, что адъютант президента уже сообщил ей о смерти мужа.
   В дворике полуразрушенного дома царила глубокая тишина. На веревке сохло белье. В тени осевшей стены стояла колыбель. В наспех сложенном очаге тлел хворост. Флеминг позвал, и в дверном проеме появилась Лемка.
   — Я приехал, чтобы сказать… — начал Флеминг.
   — Не говорите мне, что вы очень сожалеете, — перебила Лемка, отворачиваясь и подходя к бельевой веревке. — И не говорите мне, что это не ваша вина.
   — Я не хотел, чтобы за меня пришлось расплачиваться вашему мужу, — пробормотал он.
   Она гневно обернулась.
   — За вас пришлось расплачиваться всем нам!
   — Вы же знаете, что я его любил. Очень любил. Я приехал узнать, нельзя ли что-нибудь сделать… — произнес он умоляюще.
   Лемка старалась сдержать слезы.
   — Вы сделали достаточно. Вы спасли мир — от последствий собственных ошибок. И думаете, что все хорошо!
   — Я старался остановить… — он не договорил.
   — Вы старались, а страдали мы. Эта девушка — ваша девушка — была права, когда сказала, что, вы обрекали на гибель всех нас. Поезжайте к ней и послушайте, что она скажет теперь!
   — Она умирает.
   — Вы и ее убили? — в ее взгляде было больше жалости, чем ненависти. Флеминг не знал, что ответить. Он положил сверток с вещами Абу возле колыбели и ушел.
   Вернувшись в поселок, Флеминг кружным путем прокрался в свой коттедж и, достав из ящика бумажные ленты и собственные расчеты, принялся их изучать.
   Когда Дауни отказалась помочь ему, он отложил эти материалы, так как знал, что один он бессилен — просто он недостаточно знал биохимию. В лазарете он не был целую вечность, потому что не мог смириться с мыслью о смерти Андре и уже не верил, что у Дауни найдутся силы, время или желание помочь ему.
   Дауни теперь обосновалась в административном корпусе в центре быстро сплетенной паутины радио- и телефонной связи, давая указания и советы ученым, занятым производством антибактерий по всему миру. Он не знал, как она справляется с этим и спит ли она когда-нибудь — он давно ее не видел.
   Флеминг сидел, угрюмо уставившись на ряды цифр. Потом откупорил бутылку виски и попробовал разобраться в них. Была уже полночь, когда он нетвердым шагом прошел по пустынному двору к лаборатории.
   После окончания предварительных опытов большие танки для выращивания культуры были перенесены в административный корпус, где хватало места для всех новых помощников Дауни. В лаборатории теперь царил безжизненный порядок. Флеминг нащупал выключатель. Свет загорелся. Электросеть в основном была восстановлена еще накануне.
   Он сам не знал, из каких тайников памяти вдруг всплывали нужные сведения, полученные еще в студенческие дни, а может быть, некоторую роль тут сыграло и виски. Медленно, неуверенно, с пьяным упорством он начал претворять свои расчеты в химические реакции.
   Флеминг чувствовал, что идет примерно по правильному пути, но был вынужден с горечью признать, что самые примитивные процедуры прикладной химии были ему, в сущности, не по зубам. Ему не хватало терпения и аккуратности, но упрямство и воспоминание о жалости в глазах Лемки не позволяли ему сдаться. Он не заметил, что электрический свет давно растворился в солнечном, и не услышал, как открылась дверь.
   — Ну и кавардак! — произнес голос Дауни. — Во что превратилась моя лаборатория! Что это вы затеяли?
   Флеминг сполз с высокого табурета и потянулся.
   — А, Мадлен! — сказал он. — Я пробовал синтезировать средство для Андре. Главная цепь как будто получается, но вместо боковых цепей выходит черт знает что.
   Дауни оценивающе оглядела плоды его трудов на нескольких столах.
   — И не удивительно, — воскликнула она. — Вы настряпали что-то невероятное. Лучше предоставьте заниматься этим мне.
   — Но я думал, вам некогда. Я думал, у вас есть время только для мировых проблем.
   Дауни, не обращая внимания на его слова, просматривала уравнения.
   — Несомненно одно: если в ее крови или гормонах не хватает какого-то химического компонента, его можно возместить химическим же путем. Но у нас нет уверенности, что это именно то, что требуется.
   — Но почему? — возразил он. — Это же рецепт нашего электронного начальства!
   Дауни задумалась.
   — Зачем вам это нужно, Джон? — спросила она. — Вы же всегда боялись ее. Всегда хотели от нее избавиться?
   — А теперь я хочу, чтобы она жила!
   Дауни внимательно посмотрела на пего, и ее губы тронула улыбка. Она сняла халат, висевший на стене.
   — Идите позавтракайте, Джон. А потом возвращайтесь сюда. У меня есть для вас работа.
   Они работали в совершенной, почти инстинктивной гармонии, тщательно избегая каких бы то ни было споров — эмоциональных или этических. Они говорили только о невероятных сложностях их работы. Это продолжалось десять дней незначительную часть десяти ночей. Они наспех просматривали сообщения о повышении атмосферного давления по всему миру и о заметном падении силы ветра и тотчас забывали о них.
   Опасаясь неудачи, Дауни не сказала Флемингу, что начала делать инъекции Андре еще до того, как проверка была полностью завершена. Этическая сторона вопроса ее не беспокоила: Андре могла умереть в любую минуту.
   Флеминг по-прежнему не навещал больную. Он чувствовал, что сможет прийти к ней, только когда станет ясно, что спасительное средство наконец получено. Он знал, что Дауни регулярно заходит в лазарет, но сознательно не спрашивал ее об Андре.
   А Дауни, наблюдая медленное улучшение в состоянии своей пациентки, все еще боялась поверить в свою победу. Только когда пришел врач и провел полное и всестороннее обследование больной, она решилась признаться хотя бы себе, что невозможное произошло.
   На следующей неделе Флеминг как-то вечером пошел а машинный корпус. Ему требовался помощник-неспециалист, и он пригласил на эту должность Юсела, отчасти чтобы как-то облегчить свою совесть: жалованье было большим, а это могло пригодиться Лемке и ее сыну.
   Когда Дауни вошла в зал, Юсел под каким-то предлогом тактично оставил их одних.
   — Джон, — сказала она. — Андре здесь.
   Флеминг удивленно оглянулся:
   — Где?
   — За дверями, — Дауни угрюмо улыбнулась его удивлению. — Она выздоровела, Джон. Нам это удалось. Ей больше ничего не грозит.
   Сначала ей показалось, что Флеминг вообще решил кичего не говорить, но потом он спросил обиженно:
   — Почему вы мне раньше ничего не сказали?
   — Я не была уверена, выздоровеет ли она.
   Флеминг глядел на Дауни с недоверчивым удивлением:
   — Так, значит, вы ее вылечили и сразу же привели сюда — к машине! Как все это просто! Словно продумано заранее, словно мы чьи-то орудия — и только! — Нахмурившись, он отвернулся. — Что мы теперь противопоставим ей? И машине?
   — Это зависит от вас, — ответила Дауни. — Я ничем вам помочь не могу. Моя работа здесь окончена. Завтра я улетаю домой.
   — Вы не имеете права! — воскликнул он. — Вы не можете бросить меня вот так… когда она опять здесь.
   Впервые он просил о помощи. И Дауни ответила мягко:
   — Послушайте, Джон. Вы же не ребенок, который прячется за материнскую юбку. Вы считаетесь ученым. Андре не использовала нас с вами как орудия. Это мы поставили мир на грань катастрофы. И это Андре его спасла, — она пошла к двери и сделала знак Андре войти. — Мы еще увидимся перед моим отлетом.
   Андре быстро подошла к Флемингу, улыбаясь как счастливая школьница. Она все еще была очень худа и бледна, но не казалась больной. Наоборот, ее переполняла жизнерадостная энергия, придававшая ее красоте какуюто особенную тонкость, и Флеминг против воли оттаял.
   — Я просто глазам своим не верю, — сказал он.
   — Вы не рады?
   — Конечно, рад…
   — Вы меня боитесь? Но я сделаю так, как решите вы. Одно я знаю твердо: расстаться мы не можем.
   — Тогда уедем отсюда, — Флеминг оглянулся на серую громаду машины. — Только сначала уничтожим ее — и на этот раз основательно. А потом отыщем для себя какой-нибудь спокойный уголок.
   — Хорошо, — ответила Андре. — Но вы решили так, обдумав все? По-настоящему?
   Она взяла его за руку и подвела к машине.
   — Я покажу вам то, что показывала мадемуазель Гамбуль. Станьте поближе ко мне.
   Машина замурлыкала. Экран засветился. Словно при наводке на резкость кинопроектора, тени уменьшались, приобретали четкость и перспективу.
   — Похоже на Луну, — пробормотал Флеминг. — Мертвые горы, засыпанные пылью долины.
   — Это не Луна, — прошептала Андре, не отводя глаз от экрана. — Это планета, откуда были посланы радиосигналы.
   — Они хотят показать себя?! Какие странные эффекты освещения…
   — У них голубое солнце, — объяснила Андре.
   Теперь на экране расстилалась бесконечная равнина, сливавшаяся на горизонте с черным небом. На переднем плане высились огромные продолговатые предметы, расставленные без всякого порядка и, по-видимому, глубоко ушедшие в рыхлую поверхность равнины. У Флеминга по коже забегали мурашки.
   — Господи! — прошептал он. — Что это?
   — Это они, — ответила Андре. — Те, кто послал весть. Те, на кого, по-вашему, похожа я.
   — Но ведь они неживые. То есть, — поправился он, — они неподвижны. И их оболочка всюду кажется однородной. Как же они видят?
   — Глаза им были бы бесполезны. Свет голубого солнца разрушил бы ткани и нервные волокна того типа, который известен вам. Они видят по-иному, и остальные их органы чувств не похожи на те, которые развились у живых существ… — она заколебалась, но докончила: — … Таких, как мы.
   Изображение на экране замерцало, стало гаснуть и исчезло.
   — И это все? — спросил Флеминг, чувствуя себя обманутым.
   Андре повернулась к нему. На лбу у нее блестели капли пота, зрачки расширились.
   — Да, — улыбнулась она. — Это все. Они — Те. Они хотели, чтобы мы увидели их планету. Они считали, что этого будет достаточно. Может быть, это предупреждение. Может быть, они хотели, показать нам, что несет с собой время и как избежать гибели. Как стать такими, как они.
   Флеминг посмотрел на темный экран. И снова словно увидел эти жалкие в своей неподвижности формы.
   — Нет, — сказал он.
   — Но ведь надо только указать возможный путь, — возразила Андре. — Пройдут миллионы лет, прежде чем Земля…
   Они спорили еще долго, и наконец Андре сказала:
   — Вы твердо знаете, чего хотите? Вы хотите уничтожить все это? — она выразительным жестом указала на машину.
   — Да! — сказал он твердо. — Я хочу именно этого.
   Андре протянула ему небольшую кассету с магнитофонной лентой.
   — Что это? — спросил Флеминг, отдергивая руку.
   — Это кассета снятия программы. Она стирает все записи в секторе памяти. Если ее ввести в машину, через несколько минут та превратится в бесполезную массу металла и стекла.
   Флеминг вместе с ней подошел к вводному устройству. Он смотрел, как Андре вставила кассету на место и повернула щелкнувший фиксатор. Его взгляд скользнул к красной кнопке на панели управления. Он протянул руку, но Андре мягко остановила его.
   — Я знаю, что вы делаете ошибку, — сказала она. — Пусть это будет кто-нибудь другой. Мы оставим записку. Только кому?
   — Юселу, — весело улыбнулся Флеминг.
   — Хорошо, — согласилась она. — И он включит вводное устройство, ни о чем не подозревая.