- Это моя вина. Я должна была знать, - твердила я.
- О нет, не огорчайтесь. А теперь давайте одеваться. Прибыли уже гости. Я поручила Френку и Жилю объяснить, что вам доставили испорченное платье, и что вы очень огорчены.
Она подошла к гардеробу и вынула мое голубое платье.
- Вот это, например, очень красиво. Почему бы вам не надеть его? Одевайтесь скорее и войдем вниз. Никто ничего не узнает.
- О нет, я не пойду вниз.
- Вы должны, дорогая. Невозможно, чтобы вы не вышли к гостям.
- Нет, Беатриса, я не пойду. В конце концов, меня никто не знает, и мое отсутствие останется незамеченным.
- Но, моя дорогая, и Френк, и Жиль все прекрасно поняли, и Максим, когда оправится от шока, тоже все поймет. Возьмите себя в руки, дорогая, сделайте над собой усилие, - увещевала она, поглаживая меня по руке. - Вы должны спуститься вниз - ради Максима.
Снова раздался стук в дверь. Боже, кто это еще ломится сюда?
За дверью стоял Жиль.
- Максим прислал меня узнать, что случилось с вами обеими?
- Она говорит, что не выйдет к гостям.
- Что же нам теперь делать? Что я скажу Максиму? - спросил Жиль.
- Скажи, что она чувствует себя неважно и спуститься вниз немного позднее. Пусть они не ждут и садятся обедать. Я присоединюсь к вам через минуту.
- Не могу ли я быть чем-нибудь полезен?
- Нет, - сказала Беатриса, - иди вниз, я иду следом за тобой.
- Не хотите ли выпить немного бренди? - спросила Беатриса. - Конечно, оно только ненадолго повышает настроение, но иногда именно это и нужно.
- Нет, спасибо, мне ничего не нужно.
- Ну хорошо. Тогда я иду вниз. Вы уверены, что не нуждаетесь во мне?
- Нет, благодарю вас, Беатриса.
- Боже, какой у меня дикий вид в этом костюме с чадрой! - сказала она, быстро взглянув на себя в зеркало. - Но ничего не поделаешь, - и она ушла.
Она совершенно не поняла меня. Она принадлежала к другой породе людей - получивших настоящее воспитание и имеющих выдержку. Будь на моем месте Беатриса, она спокойно надела бы другое платье и спустилась бы вниз, как ни в чем ни бывало.
А я не могла: видела перед собой глаза Максима, горевшие на мертвенно бледном лице, вспомнила, как окаменела вся группа глядевших на меня снизу людей.
Я поднялась с кровати и подошла к окну. Садовники уже начали зажигать лампочки в саду и на террасе.
Мне казалось, что я слышу пересуды в публике: "В чем дело?" "Хозяйка дома, говорят, так и не появилась". - "Говорят, что ей испортили платье". - "Это неслыханно!" - "Как неудобно для мистера де Винтера!"
А в другой группе говорят, что дело вовсе не в туалете. - "Просто они ужасно поссорились, и она отказалась выйти к гостям." - "Кстати, и у него мрачный вид". - "Говорят, что этот брак очень неудачен, и он уже понял, что сделал большую ошибку, женившись на ней". - "Она вообще полное ничтожество. Он подобрал ее где-то на Юге Франции, где она служила чем-то вроде компаньонки".
Я вернулась к своей кровати, подняла с пола и убрала в коробку белое платье и серебристый парик. Затем извлекла из ящика маленький дорожный утюжок. Медленно и методично, как обычно делала это для миссис ван Хоппер, начала разглаживать свое голубое платье.
Затем вымыла лицо и руки и надела платье. Достала подходящие к нему туфли. Открыла дверь своей комнаты и вышла в коридор. Везде было тихо и пусто. Приглушенный шум слышался только из столовой, где еще обедали.
Музыкантов тоже не было на месте. Очевидно, и они в это время обедали.
С места, где я находилась, был виден портрет Каролины де Винтер, и я вдруг вспомнила рассказ жены епископа, когда я была у нее с визитом: Ребекка стояла вся в белом и лишь ее тонкое красивое лицо было в рамке густых черных волос.
Обед, видимо, закончился. Роберт стоял в дверях, а гости понемногу спускались в холл. Я тихо спустилась по лестнице и встала рядом с Максимом.
Не помню отдельных деталей этого вечера. Помню лишь, что бесконечно обменивалась рукопожатиями с запоздавшими гостями, в то время как по залу в вихре вальса кружились пары. Казалось, что все связаны одной веревочкой, которая заставляет их непрерывно кружиться. У всех на губах была одинаковая застывшая улыбка.
Запомнила какую-то даму, в оранжевом, цвета семги, платье, которая все время приветственно кивала и улыбалась мне. Позднее я видела ее за ужином, когда она жадно набросилась на блюдо с семгой и на омара с майонезом.
Леди Кроуан в кричаще-красном платье изображала не то Марию-Антуанетту, не то Нелл Гвин. Она говорила еще громче, чем обычно, и все о том же: "За этот великолепный праздник вы должны благодарить меня, а вовсе не де Винтера".
Роберт был совершенно растерян, и лишь я, еще более несчастная, чем он, сочувствовала ему, когда Фритс бросал на него уничтожающие взоры. Помню, как Жиль увлек меня танцевать и шепотом уверял меня: "Какое красивое на вас платье и какими идиотами выглядят все прочие рядом с вами".
Френк принес мне тарелку с ветчиной и другую, с цыпленком, но я не могла есть. Тогда он принес шампанского, и я выпила глоток, чтобы доставить ему удовольствие.
Он выглядел старше, чем обычно, и я впервые заметила на его лице морщины. Он был все время среди гостей, следя за тем, чтобы им было хорошо и удобно, чтобы всем подавали еду и вино.
Бедный Френк, я никогда не спрашивала и так и не узнала, чего стоило ему устроить этот последний бал в Мандерли.
Я стояла на своем месте, как манекен, и фигура Максима рядом со мной выглядела столь же окаменевшей. Лицо как маска, улыбка была совсем иной, чем обычно. Глаза были тоже чужие. Это был не тот человек, которого я знала и любила. Холодные и невыразительные глаза смотрели сквозь меня, видя какое-то свое горе, свою боль и муку...
Он ни разу не обратился ко мне, ни разу не прикоснулся. Мы стояли рядом как хозяин и хозяйка, но мы вовсе не были вместе. Он был очень внимателен к гостям: одному улыбался, другому бросал приветствие, третьего трогал за плечо, но все это автоматически как машина, а не как живой человек.
- Я слышал, что вашей жене не доставили вовремя костюм, - сказал ему кто-то. - Возмутительно, я бы привлек их к ответственности за это.
- Да, это была большая неудача.
- А вам, - обратился он ко мне, - следует назвать себя незабудкой. Цвет вашего платья дает для этого полное основание.
Затем снова появился Френк и предложил мне лимонад.
- Нет, Френк, благодарю вас, у меня нет жажды.
- Пойдемте, посидим немного, вы отдохнете на террасе.
- Нет, не хочу, для меня лучше постоять.
- Может быть, принести вам сэндвич или персик?
- Спасибо, нет.
Вальсы "Судьба", "Голубой Дунай", "Веселая вдова", раз-два-три, раз-два-три, кругом и кругом. Леди в оранжевом, другая - в зеленом, Беатриса, откинувшая, наконец, свою чадру. Женщина в костюме из черного бархата времен Тюдоров подошла ко мне и спросила:
- Когда вы приедете навестить нас?
- В ближайшие дни непременно.
- О, какой великолепный праздник! Мы все очень благодарны вам за него. Я слышала, что вам прислали испорченное платье? Как это неприятно! Все эти мастера одинаковы, совершенно безответственны. Но вы выглядите великолепно в вашем голубом платье. К тому же вы не страдаете от жары, как я, в этом глупом бархате. Так не забудьте же, вы должны приехать к нам к обеду.
И лишь много времени спустя, в какую-то бессонную ночь я вспомнила, что это была жена епископа, которая так любила пешие прогулки.
Беатриса шепнула мне на ухо:
- Почему вы не сядете? Вы бледны, как смерть!
- О нет, я в полном порядке.
Жиль потащил меня на террасу поглядеть на фейерверк.
- О, как прелестно - эта взлетит выше всех!
Оранжевая леди восторгалась больше всех: "О, какая красота! Взгляните на эти разноцветные звезды!"
Даже отшельники, игравшие в бридж в библиотеке, не выдержали и вышли на воздух. В этом волшебном освещении дом выглядел как настоящий заколдованный замок. Все окна были освещены, и на серых стенах отражались разноцветные огни фейерверка.
Когда взлетела последняя ракета, мы заметили, что небо начало светлеть, и уже наступало утро.
Я услышала шум мотора и подумала: слава богу, они начинают разъезжаться. Френк подал знак оркестру, и музыка заиграла старинную народную песню "Добрые старые времена".
После этого барабанщик забарабанил неизбежную прелюдию к гимну "Боже, храни короля". Все замолчали и вытянулись в струнку. Веселье сразу оборвалось. Гости начали прощаться. Максим оказался на другом конце зала, далеко от меня. Я без конца обменивалась одинаковыми стандартными фразами со всеми этими малознакомыми людьми. Беатриса тоже была окружена прощающимися гостями. Френк ушел к подъезду и распоряжался там машинами.
Зал понемногу пустел и уже приобретал неряшливый вид неубранного помещения.
Максим вышел вслед за Френком, чтобы помочь разъезду.
Ко мне подошла Беатриса, стаскивая на ходу свои браслеты:
- Я больше ни одной минуты не могу носить эти побрякушки. И вообще, я смертельно устала. Кажется, не пропустила ни одного танца. Но все сошло просто великолепно.
- Вы думаете? - спросила я.
- Конечно, но вам следует сейчас же пойти и лечь в постель. Вы ведь простояли на ногах весь вечер, не так ли? Хочу выпить чашку кофе и что-нибудь перекусить, - сказала Беатриса, - а вы как?
- Нет, Беатриса, я ничего не хочу.
- Вы выглядели прелестно в вашем голубом - это общее мнение. Так что вам вовсе незачем вспоминать о неудаче с белым платьем. Завтра вам следует полежать в постели подольше и не вставать к завтраку. Я скажу Максиму, что вы ушли к себе, хорошо?
- Да, пожалуйста.
- Ну, моя дорогая, желаю вам хорошо выспаться, - и она поцеловала меня на прощанье.
Оркестранты ушли с галереи и, вероятно, тоже приступили к ужину. На полу кое-где лежали ноты, один стул был перевернут. В пепельницах было полно пепла и окурков.
Я медленно поднялась наверх и разделась не зажигая света, так как было уже светло.
Затянула занавеси, чтобы стало темнее и с удовольствием вытянулась в своей удобной прохладной постели.
Но почему Максим не идет так долго? Птицы уже запели свои ранние песни, начали пробиваться первые лучи солнца, но Максим так и не пришел.
18
Заснула я лишь в восьмом часу, когда день был в разгаре. Я слышала, что рабочие внизу уже убирали сад и приводили в порядок розарий.
Проснулась в двенадцатом часу и, судя по тому, что у меня на столике стояла чашка совершенно холодного чая, я не слышала, как входила Кларисса. Моя одежда уже была убрана на место, и все приведено в порядок.
Меня мучила мысль: заметила ли Кларисса пустую кровать Максима и рассказала ли об этом другим слугам? Сплетни меня страшили. Именно из-за этого я спустилась вчера в холл и принимала гостей. Не ради Максима, не ради Беатрисы или их обожаемого Мандерли, а из-за боязни, что люди станут говорить о нашей ссоре с Максимом: "Я слышала, что они плохо ладят между собой, и он чувствует себя несчастным".
Я почувствовала, что согласилась бы жить здесь, в Мандерли, совсем изолированно, не видеть его и не говорить с ним - лишь бы посторонние люди ничего не знали об этом. Мне нужно было, чтобы мы разыгрывали роли благополучных супругов перед Беатрисой и нашим домашним штатом. На этих условиях я согласилась бы жить совсем отдельно от него. Мне казалось, что на свете нет ничего более позорного и унизительного, чем неудачный брак, распавшийся через три месяца после свадьбы. А наш брак действительно оказался неудачным.
Я была для него неподходящей женой. Слишком молодая, неопытная и принадлежала к другому слою общества.
А то, что я безумно, отчаянно любила его, как ребенок или собака, это не имело значения. Ему нужна была совсем другая любовь. А то, что ему было нужно, я ему дать не могла. Бросившись очертя голову в это замужество, я надеялась, что он будет счастлив со мной. А он, оказывается, был счастлив раньше со своей первой женой, а вовсе не со мной. Пошлая и вульгарная миссис ван Хоппер понимала, что я делаю ошибку и предупреждала меня: "Вы еще пожалеете об этом". Я приписала это ее грубости и жестокости. Но ее слова я помнила очень точно: "Надеюсь, вы не льстите себя мыслью, что он влюблен в вас. Ему просто опротивело жить одному в огромном и пустом доме и быть одиноким". Максим не был влюблен: в сущности, он никогда не любил меня. Наш медовый месяц в Италии для него ровно ничего не значил. Он был еще молодым мужчиной, который охотно проводил время с молодой и привлекательной женщиной. Он никогда не принадлежал мне, он принадлежал только Ребекке. И он не любил меня именно из-за нее. Она до сих пор заполняла собою весь дом, сад и леса вокруг.
В ее спальне была постелена ее постель, на туалете были приготовлены ее щетки, на стуле висел халат, а на полу стаяли ее туфли.
Ребекка была до сих пор хозяйкой Мандерли, а я, дурочка, пыталась сесть на уже занятое место.
Бедная слепая старая бабушка Максима кричала: "Где Ребекка? Я хочу видеть Ребекку, куда вы ее дели?" Она не хотела видеть меня. Да и чего ради? "Вы так сильно отличаетесь от Ребекки", - сказала Беатриса при первом знакомстве. А Френк, которого я забросала вопросами, на которые он вовсе не хотел отвечать, в конце концов, правдиво ответил мне: "Да, она была самой красивой женщиной, которую я видела когда-либо".
Я представляла ее достаточно четко: высокая, стройная, с длинными ногами и маленькими, узкими ступнями. Довольно широкие (по сравнению с моими) плечи и красивые ловкие руки, которые умели управлять парусами, править лошадьми и составлять прекрасные букеты из срезанных цветов.
Быть может, я так же мешала ей, как она мешала мне. Быть может, она видела меня сидящей в ее будуаре, за ее письменным столом. Может быть, она хотела бы, чтобы Максим оставался одиноким и жил один в этом громадном доме.
Я не могла бороться с мертвой Ребеккой. Она была сильнее меня. Если бы Максим любил какую-нибудь живую женщину, ездил бы к ней в гости или обедать, иногда оставался бы у нее ночевать, я могла бы бороться. Эта женщина могла состариться, надоесть ему, стать безразличной, и тогда моя победа была бы полной. Но с мертвой Ребеккой я бороться не могла. Она продолжала оставаться молодой, прекрасной и обаятельной, и это было непоправимо.
Я встала с кровати и раздвинула занавеси. Солнце хлынуло в окно. Рабочие убирали следы вчерашнего бала в саду и на газонах, и мне казалось, что я слышу их беседу.
"Ну и как, удался бал-маскарад?" - "Как обычно. Был великолепный ужин и прекрасный фейерверк. Но хозяин выглядел больным". "-Да ведь он всегда такой". - "Ну, а молодая жена, как вы ее находите?" - "Выглядит глуповатой. Вряд ли этот брак удачен". - "Да, вряд ли".
Вдруг я заметила лежащую на полу возле двери записку. Я развернула ее и узнала почерк Беатрисы.
"Я стучала к вам, но никто не откликнулся, и я решила, что вы последовали моему совету как следует выспаться после вчерашней утомительной ночи. Мы торопились домой. Жилю звонили по телефону и просили его заменить какого-то выбывшего игрока в крикетной команде. Правда, я не представляю себе, как он попадает по мячу после всего того количества шампанского, которое он влил себе вчера вечером. Но все равно нужно ехать, так как матч состоится в два часа дня. Не думайте больше о вчерашней неудаче с платьем. (Эти слова были подчеркнуты жирной чертой). Фритс сказал нам, что Максим позавтракал очень рано и сейчас же ушел из дома. Прошу вас передать ему наш привет и благодарность за вчерашний бал, который доставил нам обоим большое удовольствие. Любящая вас Беатриса".
Сверху была надпись: "9 часов 30 минут утра". А сейчас было уже половина двенадцатого. Прошло более двух часов после их отъезда, и они, вероятно, уже дома.
...После ленча Беатриса наденет легкий костюм и широкополую шляпу и будем смотреть крикетное состязание. Потом они будут мирно пить чай Жиль, очень разгоряченный и красный, а Беатриса, спокойно рассказывающая своим друзьям: "Да, вчерашнюю ночь мы провели в Мандерли на маскараде. Просто не понимаю, как Жиль мог сегодня бегать по полю."
Они были женаты уже более двадцати лет, у них был взрослый сын, поступающий в Оксфорд. Они были счастливы в браке, который не распался после трех месяцев супружеской жизни, как мой.
Но нельзя бесконечно оставаться в спальне. Быть может, Кларисса не заметила отсутствие Максима? На всякий случай я измяла его постель, чтобы она выглядела так, будто он в ней спал.
Приняла ванну, оделась и спустилась вниз. Везде был уже восстановлен обычный порядок. Роберт убирал со стола и имел свой обычный, солидный и туповатый, вид, а не вид загнанного и замученного человека.
Как долго продолжалась подготовка к балу и как мало времени понадобилось, чтобы ликвидировать все его последствия!
- С добрым утром, Роберт!
- С добрым утром, мадам!
- Скажите, видели ли вы мистера Винтера?
- Он позавтракал рано утром, еще до того, как спустились майор и миссис Леси, и сейчас же ушел. С тех пор он не возвращался.
- Не знаете ли вы, куда он пошел?
- Нет, мадам.
Я вернулась в холл. Джаспер бросился ко мне в полном восторге и принялся лизать мне руки, как после долгой разлуки. На самом деле он провел лишь один вечер в комнате Клариссы, и мы не виделись только со времени вчерашнего чая. Похоже, что прошедшие часы показались ему такими же длинными, как мне.
Я подняла телефонную трубку и назвала номер конторы. Не там ли Максим? Мне необходимо было поговорить с ним хотя бы две минуты, пусть даже это будет наш самый последний разговор.
К телефону подошел клерк:
- Мистера де Винтера здесь нет, миссис де Винтер. Но мистер Кроули здесь.
Я услышала голос Френка прежде, чем успела отказаться.
- Что-нибудь случилось?
Странно звучало такое начало разговора, без всякого предварительного приветствия.
- Это я, Френк, - сказала я, - где Максим?
- Не знаю, он не заходил в контору сегодня.
- Не заходил?
- Нет.
- Ну, неважно.
- Вы видели его утром за завтраком?
- Нет.
- Как он спал?
Я заколебалась: Френк был единственным человеком, которому я могла сказать правду.
- Он не пришел сегодня в спальню, Френк.
- О, - сказал он очень тихо, - я боялся, что произойдет что-нибудь в этом роде.
- Френк, - спросила я, - что он говорил вам вчера ночью, после того как проводили гостей? Что вы делали?
- Вместе с Жилем и миссис Леси мы съели несколько сандвичей. Но Максим, пробормотав какое-то извинение, оставил нас и ушел в библиотеку. Может быть, миссис Леси что-нибудь знает?
- Она уехала, Френк, оставив мне записку, в которой сказано, что она не видела Максима.
- О, мне это не нравится.
- Как вы думаете, куда он мог пойти?
- Не знаю, может быть, просто отправился на прогулку. - Это было сказано тоном, которым врачи отвечают родственникам больных, пристающим к ним с бесполезными расспросам.
- Френк, я непременно должна видеть его. Я должна с ним объясниться по поводу вчерашнего вечера.
Френк промолчал. Я представила себе его растерянное лицо и углубившиеся морщины на лбу.
- Максим думает, что я это сделала сознательно, - заговорила я, и вдруг слезы, которые я сумела сдержать вчера, обильно хлынули из моих глаз с опозданием на шестнадцать часов. - Он думает, что я придумала такую дьявольскую штуку нарочно.
- О, нет, - сказал Френк, - нет.
- Да, Френк, да! Вы не видели выражение его глаз вчера, а я простояла рядом с ним весь вечер. Он ни разу не взглянул на меня и не говорил со мной. Мы стаяли рядом весь вечер, не обменявшись ни единым словом.
- У вас просто не было возможности говорить друг с другом, так как вы все время были окружены толпой гостей.
- Я не порицаю его, Френк. Если он думает, что я нарочно все это придумала, он вправе никогда больше не говорить со мной и никогда больше меня не видеть.
- Вы неправы и не должны этого говорить, - сказал Френк, - позвольте мне зайти к вам. По телефону я не смею вам объяснить.
- Нет, - ответила я. - Не хочу. Быть может, все это к лучшему, и я, наконец, сумею объяснить себе то, чего так долго не понимала.
- Что вы имеете в виду? - спросил Френк резким голосом.
- Я имею в виду его и Ребекку.
- Ну и что вы хотите этим сказать? - сухо бросил он.
- Он не любит меня, он любит Ребекку. Он не забыл ее, она царит в его душе, и он никогда, ни на мгновение не забывает ее. А меня он никогда не любил.
Френк издал приглушенный возглас.
- Теперь вы знаете, о чем я думаю и что я чувствую.
- Послушайте, миссис де Винтер, мне необходимо повидать вас, это жизненно необходимо, понимаете?
Я повесила трубку и отошла от телефона. Френк не сможет помочь мне. Я шагала из угла в угол по комнате, покусывая свой носовой платок и им же вытирая слезы. Если я снова позвоню в контору, клерк ответит мне: "Мистер Кроули сию минуту вышел, миссис де Винтер".
Мысленно я видела, как Френк садится в свою старенькую истрепанную машину и бросается искать Максима.
Выглянула в окно: с моря поднимался туман, такой густой, что мне не был виден даже наш лес за лугом. Спустилась в сад и там столкнулась с дворника, который собирал в большую корзину бумажки, апельсиновые корки и прочий мусор, оставшийся после вчерашнего бала.
- С добрым утром! Боюсь, что вчерашний бал доставил вам много лишней работы?
- Все в порядке, мадам. По-видимому, гости отлично повеселились. А ведь это - главное... Туман становится очень густым.
- Счастье, что это не случилось вчера и не испортило весь праздник.
Становилось темно и душно. Джаспер стоял у моих ног, опустив хвост и высунув язык. Его попонка насквозь промокла.
Случайно подняв глаза, я заметила, что окно в спальне западного крыла открыто, ставня отодвинута и в проеме чья-то фигура. Сначала мне показалось, что это Максим. Но когда фигура шевельнулась, я увидела, что это миссис Денверс. Та, которая стояла вчера вечером в дверях западного крыла с дьявольской улыбкой на бледном скуластом лице и злорадствовала. И вдруг я спохватилась. Она-то ведь была живой женщиной, такой же, как я, и с ней можно было бороться. Только с Ребеккой я ничего не могла поделать, ее тень была несокрушима.
Я решительно направилась к дому, вошла в холл, поднялась по лестницей, открыла дверь в западное крыло и прошла в спальню Ребекки. Миссис Денверс была все еще там. Я окликнула ее, и она обернулась. Но вместо дьявольской усмешки я увидела бледное, распухшее от слез лицо старой и усталой женщины.
- В чем дело? Я положила вам меню, как обычно. Вы хотите что-нибудь изменить?
- Я пришла сюда не для того, чтобы обсуждать с вами меню, миссис Денверс, - сказала я. - Вы, очевидно, добились того, чего хотели, не так ли? Вы ведь хотели, чтобы все случилось именно так. Ну, что же, вы должны быть довольны теперь. Вы удовлетворены?
Она отвернулась от меня и сказала:
- Зачем вы вообще явились сюда? Почему не остались там, где жили прежде?
- Вы видимо, забываете, что я люблю мистера де Винтера.
- Если бы вы его любили, вы никогда не вышли бы за него замуж.
Что ей ответить? Разговор был до крайности нелепым.
- Я думала, что ненавижу вас, - сказала она. - Но оказывается, вы мне совершенно безразличны.
- За что вам ненавидеть меня? Разве я причинила вам какое-нибудь зло?
- Вы пытались занять место миссис де Винтер.
- Но я ведь ничего не изменила здесь в доме. Я все предоставила вам и была бы вам другом, если бы вы отнеслись ко мне иначе. Я увидела ненависть в ваших глазах, лишь только впервые пожав вам руку. Повторные браки - вещь довольно обычная, почему же мы не имеем права на счастье? А вы говорите о моем браке так, будто я совершила святотатство и оскорбила покойную миссис де Винтер.
- Мистер де Винтер вовсе не счастлив, - сказал она. - Я ясно вижу по его глазам, что он испытывает муки ада. И это с той минуты, когда погибла моя леди.
- Это неправда! - сказала я. - Он был счастлив со мной, когда мы жили во Франции. Он выглядел гораздо моложе, всегда был весел, охотно смеялся.
- Он ведь мужчина, не так ли? Какой же мужчина откажется от медового месяца, - она презрительно засмеялась и пожала плечами.
- Как вы смеете разговаривать со мной таким тоном? Как вы смеете!? я не боялась ее, нисколько не боялась. - Вы уговорили меня сшить это белое платье и надеть его вчера. Если бы не вы, мне никогда не пришла бы в голову такая мысль. Вы хотели расстроить мистера де Винтера. Неужели вы считаете, что он еще недостаточно настрадался? Или вы надеетесь, что его горе и страдание вернут к жизни миссис де Винтер?
Она злобно взглянула на меня.
- Что мне за дело до его страданий, он никогда не интересовался моими! Как вы думаете, каково мне, когда я гляжу на вас и вижу на ее месте: за обедом, в будуаре, за ее письменным столом и пишущей ее ручкой! Как вы думаете, каково мне слышать, как Фритс и Роберт и вся остальная прислуга повторяет: "Миссис де Винтер ушла на прогулку", - "Миссис де Винтер велела подать машину к трем часам" и так далее. И это в то время, как моя леди - настоящая де Винтер! - лежит всеми забытая в холодной и сырой земле!
Ну, что ж! Если он страдает, то так ему и следует - за то, что он женился на вас спустя десять месяцев после ее смерти. Я видела его глаза. Он переживает муки ада, и он их вполне заслужил.
Он знает, что она видит его; она приходит к нему - и не с прощением, а наоборот, полная угроз и злобы. Она никогда не прощала обид. "Я прежде отправлю их в ад", - говорила она, если сердилась на кого-нибудь. Она была смелой и независимой. Если следовало бы родиться мужчиной, а не женщиной, я часто говорила ей это. Я ведь ухаживала за ней, она была еще ребенком, вы знали об этом?
- О нет, не огорчайтесь. А теперь давайте одеваться. Прибыли уже гости. Я поручила Френку и Жилю объяснить, что вам доставили испорченное платье, и что вы очень огорчены.
Она подошла к гардеробу и вынула мое голубое платье.
- Вот это, например, очень красиво. Почему бы вам не надеть его? Одевайтесь скорее и войдем вниз. Никто ничего не узнает.
- О нет, я не пойду вниз.
- Вы должны, дорогая. Невозможно, чтобы вы не вышли к гостям.
- Нет, Беатриса, я не пойду. В конце концов, меня никто не знает, и мое отсутствие останется незамеченным.
- Но, моя дорогая, и Френк, и Жиль все прекрасно поняли, и Максим, когда оправится от шока, тоже все поймет. Возьмите себя в руки, дорогая, сделайте над собой усилие, - увещевала она, поглаживая меня по руке. - Вы должны спуститься вниз - ради Максима.
Снова раздался стук в дверь. Боже, кто это еще ломится сюда?
За дверью стоял Жиль.
- Максим прислал меня узнать, что случилось с вами обеими?
- Она говорит, что не выйдет к гостям.
- Что же нам теперь делать? Что я скажу Максиму? - спросил Жиль.
- Скажи, что она чувствует себя неважно и спуститься вниз немного позднее. Пусть они не ждут и садятся обедать. Я присоединюсь к вам через минуту.
- Не могу ли я быть чем-нибудь полезен?
- Нет, - сказала Беатриса, - иди вниз, я иду следом за тобой.
- Не хотите ли выпить немного бренди? - спросила Беатриса. - Конечно, оно только ненадолго повышает настроение, но иногда именно это и нужно.
- Нет, спасибо, мне ничего не нужно.
- Ну хорошо. Тогда я иду вниз. Вы уверены, что не нуждаетесь во мне?
- Нет, благодарю вас, Беатриса.
- Боже, какой у меня дикий вид в этом костюме с чадрой! - сказала она, быстро взглянув на себя в зеркало. - Но ничего не поделаешь, - и она ушла.
Она совершенно не поняла меня. Она принадлежала к другой породе людей - получивших настоящее воспитание и имеющих выдержку. Будь на моем месте Беатриса, она спокойно надела бы другое платье и спустилась бы вниз, как ни в чем ни бывало.
А я не могла: видела перед собой глаза Максима, горевшие на мертвенно бледном лице, вспомнила, как окаменела вся группа глядевших на меня снизу людей.
Я поднялась с кровати и подошла к окну. Садовники уже начали зажигать лампочки в саду и на террасе.
Мне казалось, что я слышу пересуды в публике: "В чем дело?" "Хозяйка дома, говорят, так и не появилась". - "Говорят, что ей испортили платье". - "Это неслыханно!" - "Как неудобно для мистера де Винтера!"
А в другой группе говорят, что дело вовсе не в туалете. - "Просто они ужасно поссорились, и она отказалась выйти к гостям." - "Кстати, и у него мрачный вид". - "Говорят, что этот брак очень неудачен, и он уже понял, что сделал большую ошибку, женившись на ней". - "Она вообще полное ничтожество. Он подобрал ее где-то на Юге Франции, где она служила чем-то вроде компаньонки".
Я вернулась к своей кровати, подняла с пола и убрала в коробку белое платье и серебристый парик. Затем извлекла из ящика маленький дорожный утюжок. Медленно и методично, как обычно делала это для миссис ван Хоппер, начала разглаживать свое голубое платье.
Затем вымыла лицо и руки и надела платье. Достала подходящие к нему туфли. Открыла дверь своей комнаты и вышла в коридор. Везде было тихо и пусто. Приглушенный шум слышался только из столовой, где еще обедали.
Музыкантов тоже не было на месте. Очевидно, и они в это время обедали.
С места, где я находилась, был виден портрет Каролины де Винтер, и я вдруг вспомнила рассказ жены епископа, когда я была у нее с визитом: Ребекка стояла вся в белом и лишь ее тонкое красивое лицо было в рамке густых черных волос.
Обед, видимо, закончился. Роберт стоял в дверях, а гости понемногу спускались в холл. Я тихо спустилась по лестнице и встала рядом с Максимом.
Не помню отдельных деталей этого вечера. Помню лишь, что бесконечно обменивалась рукопожатиями с запоздавшими гостями, в то время как по залу в вихре вальса кружились пары. Казалось, что все связаны одной веревочкой, которая заставляет их непрерывно кружиться. У всех на губах была одинаковая застывшая улыбка.
Запомнила какую-то даму, в оранжевом, цвета семги, платье, которая все время приветственно кивала и улыбалась мне. Позднее я видела ее за ужином, когда она жадно набросилась на блюдо с семгой и на омара с майонезом.
Леди Кроуан в кричаще-красном платье изображала не то Марию-Антуанетту, не то Нелл Гвин. Она говорила еще громче, чем обычно, и все о том же: "За этот великолепный праздник вы должны благодарить меня, а вовсе не де Винтера".
Роберт был совершенно растерян, и лишь я, еще более несчастная, чем он, сочувствовала ему, когда Фритс бросал на него уничтожающие взоры. Помню, как Жиль увлек меня танцевать и шепотом уверял меня: "Какое красивое на вас платье и какими идиотами выглядят все прочие рядом с вами".
Френк принес мне тарелку с ветчиной и другую, с цыпленком, но я не могла есть. Тогда он принес шампанского, и я выпила глоток, чтобы доставить ему удовольствие.
Он выглядел старше, чем обычно, и я впервые заметила на его лице морщины. Он был все время среди гостей, следя за тем, чтобы им было хорошо и удобно, чтобы всем подавали еду и вино.
Бедный Френк, я никогда не спрашивала и так и не узнала, чего стоило ему устроить этот последний бал в Мандерли.
Я стояла на своем месте, как манекен, и фигура Максима рядом со мной выглядела столь же окаменевшей. Лицо как маска, улыбка была совсем иной, чем обычно. Глаза были тоже чужие. Это был не тот человек, которого я знала и любила. Холодные и невыразительные глаза смотрели сквозь меня, видя какое-то свое горе, свою боль и муку...
Он ни разу не обратился ко мне, ни разу не прикоснулся. Мы стояли рядом как хозяин и хозяйка, но мы вовсе не были вместе. Он был очень внимателен к гостям: одному улыбался, другому бросал приветствие, третьего трогал за плечо, но все это автоматически как машина, а не как живой человек.
- Я слышал, что вашей жене не доставили вовремя костюм, - сказал ему кто-то. - Возмутительно, я бы привлек их к ответственности за это.
- Да, это была большая неудача.
- А вам, - обратился он ко мне, - следует назвать себя незабудкой. Цвет вашего платья дает для этого полное основание.
Затем снова появился Френк и предложил мне лимонад.
- Нет, Френк, благодарю вас, у меня нет жажды.
- Пойдемте, посидим немного, вы отдохнете на террасе.
- Нет, не хочу, для меня лучше постоять.
- Может быть, принести вам сэндвич или персик?
- Спасибо, нет.
Вальсы "Судьба", "Голубой Дунай", "Веселая вдова", раз-два-три, раз-два-три, кругом и кругом. Леди в оранжевом, другая - в зеленом, Беатриса, откинувшая, наконец, свою чадру. Женщина в костюме из черного бархата времен Тюдоров подошла ко мне и спросила:
- Когда вы приедете навестить нас?
- В ближайшие дни непременно.
- О, какой великолепный праздник! Мы все очень благодарны вам за него. Я слышала, что вам прислали испорченное платье? Как это неприятно! Все эти мастера одинаковы, совершенно безответственны. Но вы выглядите великолепно в вашем голубом платье. К тому же вы не страдаете от жары, как я, в этом глупом бархате. Так не забудьте же, вы должны приехать к нам к обеду.
И лишь много времени спустя, в какую-то бессонную ночь я вспомнила, что это была жена епископа, которая так любила пешие прогулки.
Беатриса шепнула мне на ухо:
- Почему вы не сядете? Вы бледны, как смерть!
- О нет, я в полном порядке.
Жиль потащил меня на террасу поглядеть на фейерверк.
- О, как прелестно - эта взлетит выше всех!
Оранжевая леди восторгалась больше всех: "О, какая красота! Взгляните на эти разноцветные звезды!"
Даже отшельники, игравшие в бридж в библиотеке, не выдержали и вышли на воздух. В этом волшебном освещении дом выглядел как настоящий заколдованный замок. Все окна были освещены, и на серых стенах отражались разноцветные огни фейерверка.
Когда взлетела последняя ракета, мы заметили, что небо начало светлеть, и уже наступало утро.
Я услышала шум мотора и подумала: слава богу, они начинают разъезжаться. Френк подал знак оркестру, и музыка заиграла старинную народную песню "Добрые старые времена".
После этого барабанщик забарабанил неизбежную прелюдию к гимну "Боже, храни короля". Все замолчали и вытянулись в струнку. Веселье сразу оборвалось. Гости начали прощаться. Максим оказался на другом конце зала, далеко от меня. Я без конца обменивалась одинаковыми стандартными фразами со всеми этими малознакомыми людьми. Беатриса тоже была окружена прощающимися гостями. Френк ушел к подъезду и распоряжался там машинами.
Зал понемногу пустел и уже приобретал неряшливый вид неубранного помещения.
Максим вышел вслед за Френком, чтобы помочь разъезду.
Ко мне подошла Беатриса, стаскивая на ходу свои браслеты:
- Я больше ни одной минуты не могу носить эти побрякушки. И вообще, я смертельно устала. Кажется, не пропустила ни одного танца. Но все сошло просто великолепно.
- Вы думаете? - спросила я.
- Конечно, но вам следует сейчас же пойти и лечь в постель. Вы ведь простояли на ногах весь вечер, не так ли? Хочу выпить чашку кофе и что-нибудь перекусить, - сказала Беатриса, - а вы как?
- Нет, Беатриса, я ничего не хочу.
- Вы выглядели прелестно в вашем голубом - это общее мнение. Так что вам вовсе незачем вспоминать о неудаче с белым платьем. Завтра вам следует полежать в постели подольше и не вставать к завтраку. Я скажу Максиму, что вы ушли к себе, хорошо?
- Да, пожалуйста.
- Ну, моя дорогая, желаю вам хорошо выспаться, - и она поцеловала меня на прощанье.
Оркестранты ушли с галереи и, вероятно, тоже приступили к ужину. На полу кое-где лежали ноты, один стул был перевернут. В пепельницах было полно пепла и окурков.
Я медленно поднялась наверх и разделась не зажигая света, так как было уже светло.
Затянула занавеси, чтобы стало темнее и с удовольствием вытянулась в своей удобной прохладной постели.
Но почему Максим не идет так долго? Птицы уже запели свои ранние песни, начали пробиваться первые лучи солнца, но Максим так и не пришел.
18
Заснула я лишь в восьмом часу, когда день был в разгаре. Я слышала, что рабочие внизу уже убирали сад и приводили в порядок розарий.
Проснулась в двенадцатом часу и, судя по тому, что у меня на столике стояла чашка совершенно холодного чая, я не слышала, как входила Кларисса. Моя одежда уже была убрана на место, и все приведено в порядок.
Меня мучила мысль: заметила ли Кларисса пустую кровать Максима и рассказала ли об этом другим слугам? Сплетни меня страшили. Именно из-за этого я спустилась вчера в холл и принимала гостей. Не ради Максима, не ради Беатрисы или их обожаемого Мандерли, а из-за боязни, что люди станут говорить о нашей ссоре с Максимом: "Я слышала, что они плохо ладят между собой, и он чувствует себя несчастным".
Я почувствовала, что согласилась бы жить здесь, в Мандерли, совсем изолированно, не видеть его и не говорить с ним - лишь бы посторонние люди ничего не знали об этом. Мне нужно было, чтобы мы разыгрывали роли благополучных супругов перед Беатрисой и нашим домашним штатом. На этих условиях я согласилась бы жить совсем отдельно от него. Мне казалось, что на свете нет ничего более позорного и унизительного, чем неудачный брак, распавшийся через три месяца после свадьбы. А наш брак действительно оказался неудачным.
Я была для него неподходящей женой. Слишком молодая, неопытная и принадлежала к другому слою общества.
А то, что я безумно, отчаянно любила его, как ребенок или собака, это не имело значения. Ему нужна была совсем другая любовь. А то, что ему было нужно, я ему дать не могла. Бросившись очертя голову в это замужество, я надеялась, что он будет счастлив со мной. А он, оказывается, был счастлив раньше со своей первой женой, а вовсе не со мной. Пошлая и вульгарная миссис ван Хоппер понимала, что я делаю ошибку и предупреждала меня: "Вы еще пожалеете об этом". Я приписала это ее грубости и жестокости. Но ее слова я помнила очень точно: "Надеюсь, вы не льстите себя мыслью, что он влюблен в вас. Ему просто опротивело жить одному в огромном и пустом доме и быть одиноким". Максим не был влюблен: в сущности, он никогда не любил меня. Наш медовый месяц в Италии для него ровно ничего не значил. Он был еще молодым мужчиной, который охотно проводил время с молодой и привлекательной женщиной. Он никогда не принадлежал мне, он принадлежал только Ребекке. И он не любил меня именно из-за нее. Она до сих пор заполняла собою весь дом, сад и леса вокруг.
В ее спальне была постелена ее постель, на туалете были приготовлены ее щетки, на стуле висел халат, а на полу стаяли ее туфли.
Ребекка была до сих пор хозяйкой Мандерли, а я, дурочка, пыталась сесть на уже занятое место.
Бедная слепая старая бабушка Максима кричала: "Где Ребекка? Я хочу видеть Ребекку, куда вы ее дели?" Она не хотела видеть меня. Да и чего ради? "Вы так сильно отличаетесь от Ребекки", - сказала Беатриса при первом знакомстве. А Френк, которого я забросала вопросами, на которые он вовсе не хотел отвечать, в конце концов, правдиво ответил мне: "Да, она была самой красивой женщиной, которую я видела когда-либо".
Я представляла ее достаточно четко: высокая, стройная, с длинными ногами и маленькими, узкими ступнями. Довольно широкие (по сравнению с моими) плечи и красивые ловкие руки, которые умели управлять парусами, править лошадьми и составлять прекрасные букеты из срезанных цветов.
Быть может, я так же мешала ей, как она мешала мне. Быть может, она видела меня сидящей в ее будуаре, за ее письменным столом. Может быть, она хотела бы, чтобы Максим оставался одиноким и жил один в этом громадном доме.
Я не могла бороться с мертвой Ребеккой. Она была сильнее меня. Если бы Максим любил какую-нибудь живую женщину, ездил бы к ней в гости или обедать, иногда оставался бы у нее ночевать, я могла бы бороться. Эта женщина могла состариться, надоесть ему, стать безразличной, и тогда моя победа была бы полной. Но с мертвой Ребеккой я бороться не могла. Она продолжала оставаться молодой, прекрасной и обаятельной, и это было непоправимо.
Я встала с кровати и раздвинула занавеси. Солнце хлынуло в окно. Рабочие убирали следы вчерашнего бала в саду и на газонах, и мне казалось, что я слышу их беседу.
"Ну и как, удался бал-маскарад?" - "Как обычно. Был великолепный ужин и прекрасный фейерверк. Но хозяин выглядел больным". "-Да ведь он всегда такой". - "Ну, а молодая жена, как вы ее находите?" - "Выглядит глуповатой. Вряд ли этот брак удачен". - "Да, вряд ли".
Вдруг я заметила лежащую на полу возле двери записку. Я развернула ее и узнала почерк Беатрисы.
"Я стучала к вам, но никто не откликнулся, и я решила, что вы последовали моему совету как следует выспаться после вчерашней утомительной ночи. Мы торопились домой. Жилю звонили по телефону и просили его заменить какого-то выбывшего игрока в крикетной команде. Правда, я не представляю себе, как он попадает по мячу после всего того количества шампанского, которое он влил себе вчера вечером. Но все равно нужно ехать, так как матч состоится в два часа дня. Не думайте больше о вчерашней неудаче с платьем. (Эти слова были подчеркнуты жирной чертой). Фритс сказал нам, что Максим позавтракал очень рано и сейчас же ушел из дома. Прошу вас передать ему наш привет и благодарность за вчерашний бал, который доставил нам обоим большое удовольствие. Любящая вас Беатриса".
Сверху была надпись: "9 часов 30 минут утра". А сейчас было уже половина двенадцатого. Прошло более двух часов после их отъезда, и они, вероятно, уже дома.
...После ленча Беатриса наденет легкий костюм и широкополую шляпу и будем смотреть крикетное состязание. Потом они будут мирно пить чай Жиль, очень разгоряченный и красный, а Беатриса, спокойно рассказывающая своим друзьям: "Да, вчерашнюю ночь мы провели в Мандерли на маскараде. Просто не понимаю, как Жиль мог сегодня бегать по полю."
Они были женаты уже более двадцати лет, у них был взрослый сын, поступающий в Оксфорд. Они были счастливы в браке, который не распался после трех месяцев супружеской жизни, как мой.
Но нельзя бесконечно оставаться в спальне. Быть может, Кларисса не заметила отсутствие Максима? На всякий случай я измяла его постель, чтобы она выглядела так, будто он в ней спал.
Приняла ванну, оделась и спустилась вниз. Везде был уже восстановлен обычный порядок. Роберт убирал со стола и имел свой обычный, солидный и туповатый, вид, а не вид загнанного и замученного человека.
Как долго продолжалась подготовка к балу и как мало времени понадобилось, чтобы ликвидировать все его последствия!
- С добрым утром, Роберт!
- С добрым утром, мадам!
- Скажите, видели ли вы мистера Винтера?
- Он позавтракал рано утром, еще до того, как спустились майор и миссис Леси, и сейчас же ушел. С тех пор он не возвращался.
- Не знаете ли вы, куда он пошел?
- Нет, мадам.
Я вернулась в холл. Джаспер бросился ко мне в полном восторге и принялся лизать мне руки, как после долгой разлуки. На самом деле он провел лишь один вечер в комнате Клариссы, и мы не виделись только со времени вчерашнего чая. Похоже, что прошедшие часы показались ему такими же длинными, как мне.
Я подняла телефонную трубку и назвала номер конторы. Не там ли Максим? Мне необходимо было поговорить с ним хотя бы две минуты, пусть даже это будет наш самый последний разговор.
К телефону подошел клерк:
- Мистера де Винтера здесь нет, миссис де Винтер. Но мистер Кроули здесь.
Я услышала голос Френка прежде, чем успела отказаться.
- Что-нибудь случилось?
Странно звучало такое начало разговора, без всякого предварительного приветствия.
- Это я, Френк, - сказала я, - где Максим?
- Не знаю, он не заходил в контору сегодня.
- Не заходил?
- Нет.
- Ну, неважно.
- Вы видели его утром за завтраком?
- Нет.
- Как он спал?
Я заколебалась: Френк был единственным человеком, которому я могла сказать правду.
- Он не пришел сегодня в спальню, Френк.
- О, - сказал он очень тихо, - я боялся, что произойдет что-нибудь в этом роде.
- Френк, - спросила я, - что он говорил вам вчера ночью, после того как проводили гостей? Что вы делали?
- Вместе с Жилем и миссис Леси мы съели несколько сандвичей. Но Максим, пробормотав какое-то извинение, оставил нас и ушел в библиотеку. Может быть, миссис Леси что-нибудь знает?
- Она уехала, Френк, оставив мне записку, в которой сказано, что она не видела Максима.
- О, мне это не нравится.
- Как вы думаете, куда он мог пойти?
- Не знаю, может быть, просто отправился на прогулку. - Это было сказано тоном, которым врачи отвечают родственникам больных, пристающим к ним с бесполезными расспросам.
- Френк, я непременно должна видеть его. Я должна с ним объясниться по поводу вчерашнего вечера.
Френк промолчал. Я представила себе его растерянное лицо и углубившиеся морщины на лбу.
- Максим думает, что я это сделала сознательно, - заговорила я, и вдруг слезы, которые я сумела сдержать вчера, обильно хлынули из моих глаз с опозданием на шестнадцать часов. - Он думает, что я придумала такую дьявольскую штуку нарочно.
- О, нет, - сказал Френк, - нет.
- Да, Френк, да! Вы не видели выражение его глаз вчера, а я простояла рядом с ним весь вечер. Он ни разу не взглянул на меня и не говорил со мной. Мы стаяли рядом весь вечер, не обменявшись ни единым словом.
- У вас просто не было возможности говорить друг с другом, так как вы все время были окружены толпой гостей.
- Я не порицаю его, Френк. Если он думает, что я нарочно все это придумала, он вправе никогда больше не говорить со мной и никогда больше меня не видеть.
- Вы неправы и не должны этого говорить, - сказал Френк, - позвольте мне зайти к вам. По телефону я не смею вам объяснить.
- Нет, - ответила я. - Не хочу. Быть может, все это к лучшему, и я, наконец, сумею объяснить себе то, чего так долго не понимала.
- Что вы имеете в виду? - спросил Френк резким голосом.
- Я имею в виду его и Ребекку.
- Ну и что вы хотите этим сказать? - сухо бросил он.
- Он не любит меня, он любит Ребекку. Он не забыл ее, она царит в его душе, и он никогда, ни на мгновение не забывает ее. А меня он никогда не любил.
Френк издал приглушенный возглас.
- Теперь вы знаете, о чем я думаю и что я чувствую.
- Послушайте, миссис де Винтер, мне необходимо повидать вас, это жизненно необходимо, понимаете?
Я повесила трубку и отошла от телефона. Френк не сможет помочь мне. Я шагала из угла в угол по комнате, покусывая свой носовой платок и им же вытирая слезы. Если я снова позвоню в контору, клерк ответит мне: "Мистер Кроули сию минуту вышел, миссис де Винтер".
Мысленно я видела, как Френк садится в свою старенькую истрепанную машину и бросается искать Максима.
Выглянула в окно: с моря поднимался туман, такой густой, что мне не был виден даже наш лес за лугом. Спустилась в сад и там столкнулась с дворника, который собирал в большую корзину бумажки, апельсиновые корки и прочий мусор, оставшийся после вчерашнего бала.
- С добрым утром! Боюсь, что вчерашний бал доставил вам много лишней работы?
- Все в порядке, мадам. По-видимому, гости отлично повеселились. А ведь это - главное... Туман становится очень густым.
- Счастье, что это не случилось вчера и не испортило весь праздник.
Становилось темно и душно. Джаспер стоял у моих ног, опустив хвост и высунув язык. Его попонка насквозь промокла.
Случайно подняв глаза, я заметила, что окно в спальне западного крыла открыто, ставня отодвинута и в проеме чья-то фигура. Сначала мне показалось, что это Максим. Но когда фигура шевельнулась, я увидела, что это миссис Денверс. Та, которая стояла вчера вечером в дверях западного крыла с дьявольской улыбкой на бледном скуластом лице и злорадствовала. И вдруг я спохватилась. Она-то ведь была живой женщиной, такой же, как я, и с ней можно было бороться. Только с Ребеккой я ничего не могла поделать, ее тень была несокрушима.
Я решительно направилась к дому, вошла в холл, поднялась по лестницей, открыла дверь в западное крыло и прошла в спальню Ребекки. Миссис Денверс была все еще там. Я окликнула ее, и она обернулась. Но вместо дьявольской усмешки я увидела бледное, распухшее от слез лицо старой и усталой женщины.
- В чем дело? Я положила вам меню, как обычно. Вы хотите что-нибудь изменить?
- Я пришла сюда не для того, чтобы обсуждать с вами меню, миссис Денверс, - сказала я. - Вы, очевидно, добились того, чего хотели, не так ли? Вы ведь хотели, чтобы все случилось именно так. Ну, что же, вы должны быть довольны теперь. Вы удовлетворены?
Она отвернулась от меня и сказала:
- Зачем вы вообще явились сюда? Почему не остались там, где жили прежде?
- Вы видимо, забываете, что я люблю мистера де Винтера.
- Если бы вы его любили, вы никогда не вышли бы за него замуж.
Что ей ответить? Разговор был до крайности нелепым.
- Я думала, что ненавижу вас, - сказала она. - Но оказывается, вы мне совершенно безразличны.
- За что вам ненавидеть меня? Разве я причинила вам какое-нибудь зло?
- Вы пытались занять место миссис де Винтер.
- Но я ведь ничего не изменила здесь в доме. Я все предоставила вам и была бы вам другом, если бы вы отнеслись ко мне иначе. Я увидела ненависть в ваших глазах, лишь только впервые пожав вам руку. Повторные браки - вещь довольно обычная, почему же мы не имеем права на счастье? А вы говорите о моем браке так, будто я совершила святотатство и оскорбила покойную миссис де Винтер.
- Мистер де Винтер вовсе не счастлив, - сказал она. - Я ясно вижу по его глазам, что он испытывает муки ада. И это с той минуты, когда погибла моя леди.
- Это неправда! - сказала я. - Он был счастлив со мной, когда мы жили во Франции. Он выглядел гораздо моложе, всегда был весел, охотно смеялся.
- Он ведь мужчина, не так ли? Какой же мужчина откажется от медового месяца, - она презрительно засмеялась и пожала плечами.
- Как вы смеете разговаривать со мной таким тоном? Как вы смеете!? я не боялась ее, нисколько не боялась. - Вы уговорили меня сшить это белое платье и надеть его вчера. Если бы не вы, мне никогда не пришла бы в голову такая мысль. Вы хотели расстроить мистера де Винтера. Неужели вы считаете, что он еще недостаточно настрадался? Или вы надеетесь, что его горе и страдание вернут к жизни миссис де Винтер?
Она злобно взглянула на меня.
- Что мне за дело до его страданий, он никогда не интересовался моими! Как вы думаете, каково мне, когда я гляжу на вас и вижу на ее месте: за обедом, в будуаре, за ее письменным столом и пишущей ее ручкой! Как вы думаете, каково мне слышать, как Фритс и Роберт и вся остальная прислуга повторяет: "Миссис де Винтер ушла на прогулку", - "Миссис де Винтер велела подать машину к трем часам" и так далее. И это в то время, как моя леди - настоящая де Винтер! - лежит всеми забытая в холодной и сырой земле!
Ну, что ж! Если он страдает, то так ему и следует - за то, что он женился на вас спустя десять месяцев после ее смерти. Я видела его глаза. Он переживает муки ада, и он их вполне заслужил.
Он знает, что она видит его; она приходит к нему - и не с прощением, а наоборот, полная угроз и злобы. Она никогда не прощала обид. "Я прежде отправлю их в ад", - говорила она, если сердилась на кого-нибудь. Она была смелой и независимой. Если следовало бы родиться мужчиной, а не женщиной, я часто говорила ей это. Я ведь ухаживала за ней, она была еще ребенком, вы знали об этом?