Возвышение Палеолога не обошлось все-таки без борьбы. Патриарх Арсений, коронуя Михаила, добился от него клятвы, что по достижении Иоанном совершеннолетия тот станет единовластным государем Дорожа своим авторитетом и авторитетом церкви, патриарх не мог пренебречь присягой Феодо-ру II и его сыну. Арсения поддержали некоторые епископы. Были, по-видимому, колебания и среди придворных.
   Оппозиция, однако, оказалась бессильной. Несчастный ребенок был удален от двора под надзор преданных Палеологу людей Весной 1261 года Арсений в знак протеста оставил патриарший трон и удалился в монастырь. Палеолог быстро организовал выборы нового патриарха. Непокорные епископы были смещены со своих кафедр. Событием, чрезвычайно благоприятствовавшим планам Палеолога и случившимся как нельзя более кстати, было отвоевание в июне 1261 года Константинополя. Оно было истолковано самим Палеологом и придворными льстецами как знак божьего расположения к Михаилу. Высшая чиновная знать во главе с Георгием Акрополитом подготовила узурпатору приятный сюрприз к его вступлению в древнюю столицу – восторженный панегирик. В Константинополь из Никеи прибыл патриарх Арсений, в храме Софии состоялась вторичная коронация Михаила VIII Палеолога и его супруги Феодоры, явившаяся своеобразным завершением торжеств по поводу восстановления Византийской империи.
   Судьба Иоанна была окончательно решена. Палеолог решил не убивать его, ограничившись простым и не столь жестоким ослеплением конкурента при помощи вращающегося перед глазами раскаленного щита. Несчастному Ласкарису была сохранена жизнь, но до самой смерти ему было уготовано судьбой пребывать во мраке собственной слепоты и заточения в мрачных стенах унылой крепости на самом берегу моря…

«СИЦИЛИЙСКАЯ ВЕЧЕРНЯ»

   Сицилия. 31 марта 1282 года
 
   В 1281 году Карл I Анжуйский, младший брат Людовика IX, короля Франции, после победы над сицилийским королем Манфредом и его преемником Конрадином овладел Сицилией.
   Более умелый и опытный в делах войны, чем мирного правления, Карл Анжуйский умел покорять, но не умел управлять.
   Утвердившись на троне, он с самого начала решил увеличить свои доходы. Король ввел новые налоги, которые легли тяжким бременем на плечи сицилийцев. Кроме того, число чиновников резко возросло, и каждый из них угнетал народ своей алчностью и жестокосердием.
   Сицилийцы надеялись найти избавление от всех зол в смене государя и попытались возложить корону на голову Конрадина. Когда умер его отец Конрад, правивший Сицилией около четырех лет, ему было два года. Поскольку тогда сам он был не в состоянии защищать корону и трон, на который претендовали римские папы, Манфред – сын императора Фридриха II – под предлогом защиты интересов своего племянника с оружием в руках вступил на землю Сицилии и завоевал остров. Он был коронован в Палермо 11 августа 1258 года. Папа Урбан IV, считавший его узурпатором, наложил запрет на коронацию и, обвиняя Манфреда в тяжких преступлениях против Церкви, Бога и международного права, с согласия сицилийских грандов провозгласил графа Анжуйского королем Сицилии с условием, что он освободит церковь от тирана и изгонит его с острова. Француз принял эти условия и овладел короной Сицилии. Против Манфреда был объявлен крестовый поход. В битве его войска были разгромлены, а сам Манфред погиб.
   В то время когда сицилийцы вновь обратили на Конрадина свои взоры, принцу шел уже шестнадцатый год и он жил при дворе Отона, герцога Баварского, своего дяди по матери. Некоторые сторонники Манфреда, изгнанные из Сицилийского королевства, прибыли в Германию и уведомили Конрадина о том, что наступило время доказать справедливость своих притязаний.
   Большая часть городов Италии встала на его сторону. Конрадин повсюду действовал с большим успехом и одержал немало побед, но вскоре фортуна перестала ему благоволить. Он был разбит и попал в плен к своим непримиримым врагам. Все его сторонники, взятые в плен, погибли на виселице.
   Карл был убежден в том, что лишь жестокость в состоянии удержать в повиновении народ. Но это не могло напугать сицилийских грандов. Сицилийские синьоры укреплялись в своих замках, так что посланные их покорять вынуждены были повсюду сеять смерть и опустошение, срывая укрепления восставших до основания и истребляя сельское население. Однако после многочисленных кровавых казней спокойствие не воцарилось. Тогда Карл Анжуйский отдал приказ предать суду Конрадина и Фридриха Австрийского, его двоюродного брата. Оба были приговорены к смерти.
   Король пожелал лично присутствовать при казни. Конрадин, обратив взгляд к толпе, громко произнес, что не имел намерений узурпировать сицилийскую корону, но лишь стремился вернуть то, что принадлежало ему по божественному праву. «Я надеюсь, – добавил он, – что все государи Баварского дома, вся Германия отомстит за мою смерть». Своим наследником он назвал Педро, короля Арагонского (Педро был женат на Констанции Швабской, дочери Манфреда, дяди Конрадина), и бросил толпе свою перчатку в знак сложения с себя полномочий и передачи их своему преемнику.
   Первому отрубили голову Фридриху. 17-летний Конрадин, оплакав друга, вторым встал на колени и получил смертельный удар, положивший конец его короткой, но бурной жизни. Он был последним государем из знаменитого рода Штауфенов, герцогов Швабских, который правил Священной Римской империей германского народа в течение целого века, а королевством Сицилией в течение семидесяти шести лет.
   Сицилийцы не могли больше выносить власть тирана. Первым, кому пришла мысль о заговоре против Карла Анжуйского, был синьор Джованни ди Прочида. Он был известен как человек решительный, скрытный, многоопытный в делах разного рода, к тому же редкой осторожности. Фридрих II и Манфред, хорошо знавшие его достоинства, доверяли ему выполнение самых ответственных заданий.
   В это время король Сицилии готовился вернуть константинопольский трон своему зятю Филиппу, сыну и наследнику Балдуина II, императора Латинской империи крестоносцев. Последний был лишен Константинопольского трона Михаилом Палеологом.
   Синьор Прочида, осведомленный о замыслах своего государя, тайно встретился с Михаилом Палеологом, сообщив тому о готовящемся выступлении. Также он обещал ему помощь на Сицилии и союз с Педро, королем Арагонским. Император последовал советам синьора Прочиды, дал ему письма к Педро и сицилийским синьорам и направил на Сицилию своих послов под предлогом заключения союза с Карлом Анжуйским, а на самом деле – для изучения настроений народа.
   Недовольство сицилийцев было всеобщим. Налоги были непосильными. Чиновники короля, почти сплошь французы, бесчинствовали. Правда, сицилийцы еще надеялись, что король не подозревает о злоупотреблениях. Но вскоре эти надежды рухнули. Карл отказался выслушать делегатов и с угрозами велел удалиться.
   Оставалось только уповать на помощь папы Николая III. К нему были направлены епископ и монах. Добившись аудиенции, они обстоятельно рассказали об угнетении сицилийцев и заклинали папу помешать королю совершать подобные беззакония в дальнейшем. Когда делегаты выходили из дворца папы, люди Карла Анжуйского набросились на депутатов. Монаха связали и бросили в тюрьму, прелат с трудом откупился, сообщив своим соотечественникам об «успехе» путешествия.
   Вскоре и Прочида, переодевшись монахом, прибыл в Рим и поведал папе о настроениях сицилийской знати и договоре, заключенном с Михаилом Палеологом. Великий понтифик, ненавидевший Карла Анжуйского и к тому же охотно принявший дары императора Византии, согласился написать королю Арагона, обещая ему королевство Сицилийское в том случае, если он его завоюет. Король Арагона принял предложение и обещал приступить к исполнению благого дела.
   Смерть Николая III, случившаяся чуть позже, едва не расстроила все планы. Карл Анжуйский с радостью узнал об этом, новый папа, как он надеялся, мог с гораздо большим благоволением отнестись к его давней мечте – возвращению Константинополя под власть папы. Удовлетворение его было полным. Высший пост в римской церкви достался его стороннику кардиналу Симону, ставшему папой под именем Мартина IV.
   Для француза все складывалось превосходно. Король Арагона был в нерешительности, но синьор Прочида вновь прибыл в Константинополь, откуда вместе с послами Палеолога направился морем в Каталонию и там встретился с Арагонцем. От имени Михаила Палеолога королю вручили большую сумму денег (30 тыс. унций золота) для снаряжения флота и войска, которые должны были бы помочь сицилийской знати свергнуть иго Анжуйской династии.
   В конце королю сказали. «Должно быть, вы забыли о тяжких оскорблениях, которые нанесли французы вашему дому. Разве не они лишили жизни вашего сиятельного предка Педро Арагонского, нашедшего смерть от их рук в битве при Мурете? Да, по правде сказать, смерть его была славной, потому что он пал с оружием в руках Но разве кровь Конрадина, пролитая презренным палачом, не взывает вас к мести7 Но даже если вам безразличны смертельные оскорбления, нанесенные вашему дому, должны ли вы отказаться от прав своей жены9 Трон Сицилии принадлежит ей, и от вас зависит воссоединение его с вашим троном Все сицилийцы настроены в вашу пользу и очень в вас верят, они стонут под игом тирании и надеются обрести именно в вас своего освободителя Не обманите же их ожиданий»
   Речь эта произвела решающее впечатление на Педро Арагонского, и он решил довести до конца замысел, от которого прежде чуть не отказался Клятвенно заверив союзников в своей поддержке, он снарядил флот и объявил, что готовит его для войны с сарацинами.
   В то время как он вел свои приготовления, король Франции Филипп Смелый послал к нему спросить, в какую же из арабских стран намерен он направиться, и предлагал свою помощь и деньги Арагонец, не открыв ему правды, принял предложение своего шурина Филипп был удивлен подобной скрытностью и сообщил об этом королю Сицилии, но Карл, слишком уверенный в собственной отваге и могуществе, не придал особого значения словам французского короля и приготовлениям арагонцев.
   Джованни Прочида, путешествуя под видом монаха по Сицилии, готовил своих сторонников к общему выступлению Заговорщики собрались в Палермо на праздник Пасхи, который в этом году выпадал на 29 марта, и случилось так, что именно накануне этого дня один из французов изнасиловал местную женщину Узнав об этом, сицилийцы взялись за оружие Французские солдаты поддержали своего соотечественника И повод этот стал началом знаменитой резни, получившей название «Сицилийской вечерни», поскольку сигналом к ее началу послужил звон колоколов, призывающих людей по всему острову на вечернюю молитву Именно с этого момента и началось всеобщее истребление французов их убивали без различия звания, пола и возраста Жестокость дошла до того, что беременным французским женщинам вспарывали животы, чтобы не оставить на Сицилии и следа этой ненавистной нации И все-таки был пощажен и избежал смерти некий провансалец, Гильем де Порселет, правитель небольшого города Калафатимы, известный в этом городе своей скромностью, добротой и справедливостью С почестями был он отправлен на родину, оказавшись единственным из восьми тысяч французов, удостоенным такой чести, – все остальные погибли.
   Довольно долго Карл ничего не знал о кровавой резне Когда же ему стало известно о трагедии, он, срочно снарядив флот, взял курс на Мессину и вскоре блокировал ее порт Жители города, хорошо представляя степень угрожающей им опасности, просили помощи у папского легата, умоляя примирить их с королем.
   Но Карла еще больше разгневало то, что его подданные смеют торговаться и выставлять какие-то условия своему господину Он прямо заявил, что лишает их всякой надежды на примирение, так что мессинцам оставалось готовиться к мужественному отпору Король держал военный совет, решая, следует ли уничтожать город осадой и штурмом, рискуя обратить его в пепел, или дать его жителям несколько дней покоя, чтобы вынудить их самих вывесить белый флаг и принять все его условия.
   Победила вторая точка зрения Началась длительная осада города Поэтому у восставших было время укрепить город и спокойно ожидать помощи из Арагона.
   Тем временем король Педро прибыл в Палермо, жители которого встретили его как освободителя Он повелел Карлу удалиться из Сицилии, в противном случае угрожая силой вытеснить его с острова Карл отвечал ему в том же духе, а позже, принужденный все-таки снять блокаду с Мессины, послал Педро письмо, полное самых грубых оскорблений.
   Но обвинения и угрозы Карла Анжуйского нисколько не смутили арагонского короля Он лишь опасался войск Франции, Тосканы и Ломбардии, посланных на подмогу его сопернику Если бы Карл сумел извлечь для себя пользу из этой помощи, возможно, ему не составило бы труда вернуть себе сицилийскую корону, но он угодил в ловушку, устроенную арагонцем. Тот, опасаясь, что не сможет долго держаться против мощных сил объединенной коалиции, предложил Карлу прекратить распри, решив дело рыцарским турниром, в котором должны были биться по сто рыцарей с каждой стороны, включая и двух королей Карл, в гораздо большей степени отважный, чем осторожный, посчитал, что будет обесчещен, если откажется от предложения. Он принял вызов и выбрал местом сражения город Бордо во Франции, в то время принадлежавший королю Англии.
   В назначенный день Карл прибыл на место необычайной дуэли, однако противник его так и не появился Король Арагона не собирался посещать турнир Педро всего лишь хотел удалить Карла из Италии и помешать ему воспользоваться помощью из Франции Он остался хозяином уже захваченного им трона Конечно, чтобы вернуть утраченное, Карл предпринимал отчаянные попытки, пока смерть не настигла его во время одного из походов.

ЗАГОВОР АПОКАВКА ПРОТИВ КАНТАКУЗИНА

   Константинополь. 1341–1345 годы
 
   Старшему сыну Андроника, молодому императору Иоанну V Палеологу, было всего 8 или 9 лет Завещания Андроник не оставил Хозяином положения оказался регент Кантакузин, в его руках было преданное войско и деньги как казенные, так и большие личные Он происходил из очень богатого и знатного рода и благодаря ему царствование Андроника III не было лишено некоторого блеска
   Кантакузин окружил дворец преданными ему наемниками-норманнами и разослал властям указ о подавлении мятежей, т е попыток свергнуть его власть Еще не было справлено пышное поминовение по Андронику (даже Св София не вместила собравшегося духовенства), как против Кантакузина выступили в первом же заседании синклита его главные враги в Константинополе царица Анна, патриарх Иоанн Априйский, из знати – Гавала и трое Асеневичей и, наконец, опаснейший из всех – дука флота и протовестиарий Апокавк, бывший сообщник Кантакузина, незнатный, но честолюбивый и не стеснявшийся в средствах, он предлагал Кантакузину помощь в достижении престола, но Кантакузин ему не доверился, и Апокавк стал его заклятым врагом.
   Поддерживаемый царицей патриарх, хотя и ставленник Кантакузина, переселился во дворец в качестве защитника малолетнего императора и потребовал учреждения регентства с ним, патриархом, во главе. Кантакузин держал себя спокойно и с выдержкой и при первом же случае – обсуждении войны с болгарами – подал в отставку, зная, что без него не обойтись. И он не ошибся: его враги в бессилии упросили Кантакузина вернуться к управлению делами.
   В защиту Кантакузина выступили воины, заявившие, что не признают никакого другого регента, кроме их полководца, который в прежние времена всегда спасал их, вел к победам благодаря своей мудрости и ободрял своим личным примером. Один из офицеров императорской гвардии, положив ладонь на рукоять меча, сказал Апокавку: «Пришло время окрасить эту сталь твоей кровью». И если бы тот благоразумно не обратился в бегство, воины наверняка умертвили бы его.
   Время шло, и когда однажды Кантакузин был вынужден с войском выступить в поход, Апокавк решил претворить в жизнь свои коварные замыслы: убить регента, ниспровергнуть и заточить императора, заставить Анну даровать ему высший пост в государстве. Заговор был раскрыт внезапно, за несколько дней до выступления. Апокавк, боясь гнева императрицы и Кантакузина, укрылся в знаменитой башне Эпиваты, под Константинополем.
   Сторонники и родные Кантакузина, его люди и войско тяготились неопределенным положением, ожидали и даже требовали, чтобы их вождь возложил на себя корону. Сам Кантакузин был врагом поспешных и нелегальных шагов, предпочитая фактическую власть узурпации.
   Он хотел брака юного императора со своею дочерью, но свадьбу откладывал; он хотел обезопасить себя со стороны Апокавка, но вместо решительных мер против явного врага поехал к нему в Эпиваты и, удовлетворившись обещаниями, сам пропустил его в столицу.
   В Апокавке он ошибся. Прибыв в Константинополь, тот немедленно возбудил и объединил врагов Кантакузина.
   Апокавк хорошо понимал, что должен привлечь к себе людей высокого положения, и прежде всего обратился к константинопольскому патриарху. Человек этот сам мечтал о регентстве и даже безуспешно домогался его. К тому же светская власть ему была милее церковной, которую он получил тоже благодаря поддержке Кантакузина. Заговорщик без труда склонил его на свою сторону и даже заставил принять на себя роль презренного доносчика. Брак дочери Апокавка на сыне патриарха тесно связал их между собой.
   Апокавк искал сообщников среди тех, кто тайно и явно ненавидели Кантакузина. Заговорщики собирались в доме патриарха, а для дискредитации Кантакузина сообщали императрице все новые и новые измышления относительно министра.
   Наконец пришла очередь выйти из тени патриарху, до сих пор хранившему в отношении Кантакузина молчание. Глава константинопольской церкви направился во дворец с новым решительным обвинением. Азаний, тесть последнего, тоже готовился поддержать обвинение: так, оба явились к императрице. Патриарх со вздохом произнес: «Министр, которому вы так доверяете, мой старинный друг, а потому с глубокой печалью явился я обвинять человека, которому столь многим обязан. Однако даже признательность имеет свои границы и ее не следует причислять к добродетелям, когда речь идет о безопасности государя. Эта мысль и заставила меня предстать перед вами, чтобы открыто заявить, что Кантакузин очень коварен и опасен, задумав против вас и ваших детей преступление. Пора вам принять меры, которые подскажет ваша мудрость с тем, чтобы спасти себя, свое потомство и империю от гибели».
   Эта речь взволновала императрицу. Могла ли она не поверить патриарху Константинополя?
   Мать, сын и невестка Кантакузина были окружены стражей, но народ еще не решился грабить богатый дворец, удовольствовавшись разгромом домов знатных приверженцев регента, из коих 42 спаслись бегством. В это время Кантакузин находился далеко от столицы.
   Все попытки друзей регента и даже его самого вступить в переговоры кончались тем, что Апокавк бросал посланных в тюрьму. Сама царица была запугана. Тайно она советовала Кантакузину проявить терпение, а явно подписывала грамоты и указы, которыми Кантакузин обвинялся в умыслах против юного императора; от него требовали удалиться в частную жизнь. При таких условиях собравшиеся в Димотике сторонники Кантакузина ради собственного спасения заставили его возложить на себя знаки царского достоинства; но и тогда он не решился выступить против династии и приказал поминать себя с супругой Ириной лишь после царицы Анны и Иоанна Палеолога.
   Надо признать, Кантакузина всегда удовлетворял занимаемый им пост, который, на его взгляд, он вполне заслужил, поэтому он никогда не метил выше, но несправедливость и прямое насилие его врагов произвели действие, которое обычно порождает честолюбие. Ему оставалось либо признать поражение, либо прийти к власти. Эшафоту он предпочел корону, которую принял 26 октября 1341 года.
   Образ действий Кантакузина в силу его личной умеренности был оборонительный и даже примирительный; но руководимый Апокавком константинопольский двор не хотел слышать о примирении и считал Кантакузина бунтовщиком. Его послов в столице бросали в тюрьму с позором. Его мать, гордую Палеологину, не раз содержавшую армию Андроника Младшего за свой счет, заключили в тюрьму, лишениями довели до скорой смерти. Сама императрица Анна Савойская не могла облегчить ее заточение, не могла узнать о ней правду даже через своего врача и узнала лишь по смерти Ф. Палеологины через родственницу-монахиню. Богатый дворец Кантакузина в столице был разрушен. Его земли и имущество во Фракии, кроме укрепленной Димотики, были разграблены.
   Тесть Кантакузина Андроник Асень (Асеневич) выступил против него с войском Палеолога. Его поход был триумфальным шествием. Кантакузин со своим небольшим отрядом не смел даже подступить к Димотике, где укрылась его семья. Междоусобие, народное восстание против знатных принесло ужасные плоды. Фракия, по словам Кантакузина, обратилась в скифскую пустцню. Сельджуки безнаказанно высылали орды конных и пеших грабителей, и, за исключением городов, прибрежная Фракия обезлюдела.
   Руководимое Апокавком константинопольское правительство действовало энергично. Молодой император Иоанн V был коронован патриархом (1341); чтобы не остаться без денег, не постеснялись заложить венецианцам камни царского венца за 30 000 дукатов (они так и остались в ризнице Св. Марка); при этом с Венецией было возобновлено перемирие с обязательством возместить венецианским купцам стоимость разграбленного у них имущества.
   В звании великого дуки флота Апокавк стал всесильным временщиком, выдал дочь за Андроника Палеолога, сына деспота Константина, рассчитывая возвести зятя на престол. Он послал флот против сухопутных сил Кантакузи-на, и план этот имел смысл, так как целью обеих воюющих сторон были приморские Салоники, второй город империи.
   И все-таки выжидательная позиция Кантакузина принесла плоды, и наступил перелом в его пользу. В Константинополе стали тяготиться Апокавком, как временщиком, поддерживавшим междоусобие ради собственного спасения.
   Сама царица Анна не раз высказывалась в пользу примирения с Кантаку-зином. Особенно ее потрясла смерть матери Кантакузина Феодоры Палеоло-гины, которой столько был обязан Андроник III. Но Апокавк запугал Анну и посадил под арест сановников Хумна и К. Асана, подавших голос за примирение.
   Междоусобие стало невыносимым для страны, лучшие области от Веррии и Салоник до Болгарии были опустошены турками, славянами и еще более самими греками; в развалинах были лучшие дома не только в усадьбах и селах, но и в городах, неприятелем не взятых. Положение Апокавка стало небезопасным даже в столице. Сын его, правитель Салоник, погиб в борьбе с зилотами. Он было увез малолетнего императора, но встретил противодействие патриарха. Царица Анна была успокоена лишь щедротами на ее содержание и особенно возобновлением переговоров с Кантакузином. Теперь и Апокавк считал для себя более выгодным примирение с противником, которого он травил, как дикого зверя. Одновременно с послами Анны Палеологины в Димотику, в ставку Кантакузина, прибыла депутация горожан Сереса, умолявших о прощении и о помощи против сербов. Сила теперь была за Кантакузином. Его посол требовал у Анны аудиенции без присутствия Апокавка. Цепляясь за власть, Апокавк приказал избить и отослать посла.
   Трудно сказать, чем бы завершилось это противостояние, если бы Апокавк не стал жертвой случая. Временщик, не утративший энергии до конца, инспектировал подземные дворцовые темницы, когда политические узники неожиданно набросились на него и убили. Труп Апокавка подвергся надругательствам. Ему отрубили голову и выставили ее на пике на крыше тюрьмы. Ниже, к стене, было прибито его тело. Его убийцы, страшась неминуемой кары за содеянное, овладели темницей, вооружившись оружием стражи, решив превратить каземат в крепость, но разъяренная толпа растерзала заключенных.
   Смерть Апокавка в 1345 году привела к окончанию междоусобной войны, мирным путем передав в руки Кантакузина венец византийских императоров. Следует отметить, что он не стал свергать юного императора, а стал лишь его соправителем.

ПЕРЕВОРОТ РИЕНЦИ

   Рим. 1347 год
 
   В 1344 году нотариусом римской городской камеры был назначен Кола ди Риенци, обладавший огромными природными способностями: он хорошо владел латинским языком, обнаружил прекрасные ораторскими данные.
   Должность нотариуса городской камеры считалась важной в папской столице: приходилось оформлять сделки папской казны в Риме с учреждениями и частными лицами. Кроме того, он регистрировал акты городского самоуправления, составлял проекты различных бумаг для города и т. п.
   Биографы Колы пишут, что аристократы считали восторженного нотариуса немного сумасшедшим и потому не придавали особенно большого значения его речам, а больше хохотали над ними. А он якобы нарочно еще усиливал это впечатление. Сам Кола в письме к императору Карлу IV писал об этом периоде своей жизни: «Таким образом я делался изо дня в день все более страшным и подозрительным для могущественных людей, а для народной массы – все более любимым». Это, несомненно, точнее отражает настроение обеих сторон.