Нацумэ Сосэки. Ваш покорный слуга кот

   — Да зачем же?
   — Говорят, вора поймали. Того, что к нам весной забрался.
   — Значит, дядю вызвали опознать вора? Вот уж не было печали!
   — Нет, хотят вернуть вещи. Вчера специально приходил полицейский и сказал, чтобы явились за вещами.
   — Вот оно что! Конечно, если бы не полиция, дядя ни за что так рано не пошел бы. Обычно он в это время еще спит.
   — Ужасный соня. Разбудишь его — начинает сердиться и ворчать. Вот сегодня утром. Просил обязательно разбудить в семь. Ладно, бужу. А он забрался с головой под одеяло и даже не отвечает. Я опять бужу. А он мне из-под одеяла… Не знаю даже, как и сказать. Такой человек!…
   — И что это он все время хочет спать? Знаете, у него, наверное, неврастения.
   — Что?
   — Он то и дело сердится без всякого повода. Просто удивляюсь, как он еще служит в школе.
   — Что ты! В школе он такой спокойный!
   — Ну, значит, еще хуже. Он просто самодур.
   — Почему?
   — Как почему? Самодур, вот и все. Настоящий самодур!
   — Да ведь он не просто злится. Вот если кто скажет «черное», он обязательно будет говорить «белое», а скажут «белое», он будет твердить «черное». Все не так, как у людей. Это называется упрямством.
   — У него, наверное, макушка набекрень, вот он так себя и ведет. А вы, если хотите заставить его что-нибудь сделать, говорите как раз наоборот. Тогда он будет делать, как вам нужно. Вот недавно он покупал мне подарок, я нарочно говорила ему, что мне не нужен зонтик. А он говорит: «Как это не нужен?» И купил.
   Хозяйка захихикала и сказала:
   — А ты молодец. Пожалуй, я тоже попробую так.
   — Попробуйте, да поскорее, а то прогадаете.
   — Приходил к нам недавно агент страховой компании и все уговаривал мужа застраховаться, объяснял, как это выгодно, — словом, целый час толковал. А муж — ни в какую. Ты ведь знаешь, у нас нет никаких сбережений, трое детей… Обязательно нужно было застраховаться. У меня на душе стало бы спокойнее. Да ведь ему все нипочем.
   — И верно, так неспокойно. Вдруг что-нибудь случится… — Племянница, несмотря на свои семнадцать лет, говорила весьма рассудительно.
   — Очень интересно было слушать, как муж разговаривает с агентом. Упрям до невозможности. «Да, я признаю необходимость страхования. Видимо, для этого и существует ваша фирма. Но поскольку умирать я не собираюсь, необходимости страховаться у меня нет».
   — Это дядя говорит?
   — Да. Тогда агент отвечает: «Ну конечно, если не умирать, то необходимости в страховании нет. Но жизнь человека неуязвима только на первый взгляд. В действительности же она может прерваться в любую минуту, и совершенно неизвестно, когда человека настигнет смерть». А дядя ему в ответ: «Я принял решение не умирать, поэтому со мной ничего не случится». Такую чушь несет…
   — Принял решение или не принял, все равно помрешь. Я вот тоже решила сдать экзамены, а провалилась.
   — И страховой агент то же самое говорил: «Человек не волен в своей жизни и смерти. Если бы жизнь человека зависела от одного лишь решения не умирать, никто бы и не умирал».
   — Он прав.
   — Конечно, прав. А вот до мужа это не доходит. Хвастается: «Клянусь, что не умру ни в коем случае».
   — Странно как-то.
   — Какое там «как-то». Очень даже странно. Он говорит, что лучше класть деньги в банк, чем вносить страховые взносы.
   — У вас есть сбережения?
   — Да откуда они у нас? Он совсем не думает, что будет, когда он умрет. Ему все равно.
   — Да, это плохо. Интересно, почему он такой? Таких нет даже среди его приятелей.
   — И не может быть другого такого. Он уникум.
   — Хорошо бы попросить Судзуки-сана, чтобы он усовестил дядю. Было бы хорошо, если бы дядя стал таким же спокойным и мягким человеком, как Судзуки-сан.
   — Ну, знаешь, Судзуки-сан у нас доверием не пользуется.
   — Все не как у людей! Тогда нужно попросить этого, как его… Ну, он такой всегда спокойный…
   — Яги Докусэн-сан?
   — Да, да, Яги-сан.
   — Одно время муж очень восхищался этим Яги, но знаешь, вчера к нам заходил Мэйтэй и очень ругал его, так что теперь, я думаю, бесполезно просить Яги поговорить с мужем.
   — Ничего страшного. Уж если Яги так спокоен и горд, он сумеет уговорить дядю… Недавно он читал лекцию у нас в гимназии.
   — Кто? Яги-сан?
   — Да.
   — Что, разве Яги-сан преподает в твоей гимназии?
   — Нет, он не преподаватель. Но его пригласили прочитать лекцию на собрании «Общества благородных девиц».
   — И как, интересно было?
   — М-м… Да нет, не особенно. Знаете, у этого сэнсэя длиннющая физиономия да еще козлиная борода. Только поэтому все слушали его с восхищением и не спускали с него глаз.
   — О чем же он вам рассказывал?
   В эту минуту в столовую с шумом ворвались дети. Видимо, они играли на пустыре и услыхали голос гостьи.
   — Юкиэ-сан здесь! Юкиэ-сан! — радостно завопили двое старших.
   — Не шумите так, — сказала хозяйка, складывая шитье. — Садитесь и слушайте, сейчас Юкиэ-сан будет рассказывать очень интересные вещи.
   — Юкиэ-сан, а про что вы будете рассказывать? — осведомилась Тонко. — Я очень люблю, когда рассказывают.
   — Сказку про зайца и барсука? — спросила Сунко. Малышка тоже завопила: «Скаска! Скаска!» — и протиснулась вперед, расталкивая сестер. Это вовсе не означало, что она собиралась слушать. Нет, она собиралась рассказывать сама.
   — Сейчас малышка опять заведет, — хихикнула Тонко.
   — Ты потом, когда расскажет Юкиэ-сан, — попыталась воспротивиться хозяйка.
   — Нет, я! Нет, я! — заорала малышка.
   — Хорошо, хорошо, малышка, рассказывай, — скромно уступила Юкиэ-сан.
   — Мыска-мыска… сла туда…
   — О, как интересно. А дальше?
   — Я на поле лис косила…
   — Как ты хорошо рассказываешь!
   — Еси падесь с нами, будес месать…
   — Не «падесь», а «пойдешь»… — попробовала было поправить ее Тонко, но малышка мигом поставила ее на место одним словом: «Дула!» Впрочем, ее перебили, и продолжать она больше не могла. Маленький тиран сдался и замолчал.
   — Яги-сан рассказал такую историю, — начала наконец Юкиэ-сан. — В древние времена на одном перекрестке стоял огромный каменный идол. На дорогах было бойкое движение, и идол страшно мешал лошадям и телегам. Тогда жители всей округи собрались и стали совещаться, как отодвинуть идола в сторону…
   — Что, он рассказывал действительную историю?
   — Не знаю, об этом он ничего не говорил. И вот когда они совещались, самый могучий в округе силач выступил вперед и сказал, что он это мигом сделает. Он засучил рукава и принялся за работу. Но идол даже не дрогнул.
   — Наверное, был очень тяжелый.
   — Да… Когда силач изнемог, махнул рукой и ушел домой, жители опять принялись совещаться. Тогда взял слово самый умный в округе человек и сказал: «Поручите это дело мне». Он поставил перед идолом полную коробку сладостей и стал манить его к себе. Он думал, что идол сладкоежка и непременно поддастся обману. Но идол по-прежнему не двинулся с места. «Так не годится», — подумал умный человек и поставил перед идолом бутылку сакэ и рюмку. «Если хочешь выпить, — сказал он, — передвинься сюда». Но идол опять не двинулся.
   — Юкиэ-сан, а идолы тоже едят? — спросила Тонко.
   — Хочу сладостей, — сказала Сунко.
   — Потерпев две неудачи, умный человек принес множество фальшивых денег и снова принялся соблазнять идола. И, представьте себе, не помогло даже это. Вот как был упрям идол.
   — Да, совсем как твой дядя.
   — Похож на дядю, правда? В конце концов умный человек махнул рукой и тоже оставил идола в покое. Тогда за дело взялся один большой мошенник. «Будьте спокойны, — заявил он, — я передвину его».
   — И что же он делал, этот мошенник?
   — Вот это и интересно. Сначала он переоделся полицейским и даже приклеил себе усы. Он подошел к идолу и крикнул: «Эй, немедленно передвинься, иначе тебе будет плохо! С полицией шутки плохи!» Но разве в наше время кто-нибудь попадется на такую удочку?
   — Да, конечно. Ну, а идол?
   — И не подумал передвинуться. Ведь он же как дядя!
   — Ну, не говори. Дядя очень боится полиции.
   — Это с его-то физиономией? Да и вообще полиции нечего бояться. И идол тоже никакого внимания на мошенника не обратил. Тогда мошенник рассердился, сбросил полицейскую форму, выкинул фальшивые усы и переоделся богачом. Он скорчил такую же мину, какая обычно бывает у барона Ивасаки [149]. Смешно, правда?
   — А какая мина у Ивасаки?
   — Да такая, высокомерная. И вот он, не говоря ни слова, только попыхивая огромной сигарой, принялся расхаживать возле идола.
   — Зачем?
   — Чтобы одурманить его.
   — Очень похоже на анекдоты уличного рассказчика. И что, одурманил он идола?
   — Какое там одурманил! Идол ведь каменный! Мошеннику лучше бы отступиться, да не тут-то было, он взял и переоделся великим князем. Дурак, правда?
   — В те времена тоже существовали их высочества?
   — Наверное. Во всяком случае, так рассказывал Яги-сан. Он говорил, что мошенник переоделся именно великим князем. Ужас какой-то. Во-первых, это оскорбление величества. Мошенник, а туда же…
   — А каким великим князем он переоделся?
   — Не знаю. Но все равно, это оскорбление.
   — М-да…
   — Но и великому князю ничего не удалось сделать. Мошеннику пришлось признать, что одолеть идола он не в состоянии.
   — Давно бы так.
   — Да… Заодно следовало бы отправить его на каторгу… Снова окрестные жители собрались на совет, но теперь уже не нашлось желающих передвинуть идола.
   — И на этом дело кончилось?
   — Нет, есть продолжение. В конце концов наняли рикш и всяких бродяг, чтобы они и днем и ночью шумели вокруг идола.
   — Пришлось им, бедняжкам, потрудиться.
   — Да, потрудиться пришлось немало, но все равно ничего не получилось. Такой был упрямый идол.
   — А потом что было? — полюбопытствовала Тонко.
   — Потом? Несмотря на шум и крики, раздававшиеся с утра и до утра, ничего не получилось. В конце концов всем стало это надоедать. Только рикши и хулиганы продолжали с удовольствием шуметь. Ведь они получали поденно…
   — Юкиэ-сан, а что такое «поденно»?
   — «Поденно» — это деньги.
   — А зачем деньги? — спросила Сунко. — Что с ними делают?
   — Зачем деньги? — Юкиэ засмеялась. — Дурочка ты, Сунко-сан… Так вот галдели они и шумели возле идола дни и ночи напролет. А между тем в этой округе жил один дурень, с которым никто не считался. Его и звали так: Дурень Такэ. Вот этот дурень посмотрел-посмотрел, как они шумят, и говорит им: «Эх вы, бедолаги, сколько шумите, а одного идола передвинуть не можете».
   — Дурень-дурень, а умный.
   — Да, очень умный дурень. И все решили на всякий случай обратиться за помощью к нему. Такэ сразу согласился. Первым делом он приказал рикшам и хулиганам прекратить шум и не мешать ему. Затем он с импозантным видом приблизился к идолу.
   — Юкиэ-сан, а кто это — Импозантный Вид? Это знакомый Такэ? — спросила вдруг Тонко. Хозяйка и Юкиэ засмеялись.
   — Нет, это не знакомый.
   — А кто?
   — Импозантный вид это… как бы объяснить?…
   — Это что?
   — Ну, вот ты знаешь Татара Сампэй-сана?
   — Знаю. Он подарил нам дикие бататы.
   — Вот такой вид, как у Татара-сана, и есть импозантный. Итак, Дурень Такэ, засунув руки за пазуху, подошел к идолу и сказал: «Идол-сан! Все жители нашей округи просят тебя передвинуться. Передвинься, пожалуйста». Тогда идол и говорит: «Так вот в чем дело! Давно бы так сказали!» И передвинулся.
   — Какой странный идол!
   — А потом началась лекция.
   — Что? Это еще была не лекция?
   — Нет. Потом Яги-сан сказал: «Рассказывая вам эту поучительную историю, я преследовал определенную цель. Может быть, вы сочтете мое поведение невежливым, но я должен сказать, что наши дамы часто идут к достижению своих стремлений не прямыми, а окольными, весьма трудоемкими путями. Правда, так поступают не только дамы. Такую, с позволения сказать, женственную манеру усвоили в наше время и многие мужчины. Часто тратится масса энергии и времени на околичности, потому что считается, что околичности характеризуют джентльмена. Но такие люди являются просто-напросто уродами, они пленники цивилизации. Не будем же говорить о них. Я только прошу прекрасных слушательниц запомнить рассказанную мною историю и стараться впредь поступать прямо и честно, как Дурень Такэ. Если вы все уподобитесь Дурню Такэ, вы, несомненно, сумеете избежать трети всех неприятностей, которые возникают между супругами, а также между свекровью и невесткой. Чем больше у человека стремлений, тем он несчастнее. Именно поэтому большинство женщин несчастнее мужчин — у них чрезмерно много стремлений. Я же прошу вас стать Дурнями Такэ». Вот какую лекцию прочитал Яги-сан.
   — Ну и ну… И что же, ты, Юкиэ-сан, собираешься стать Дурнем Такэ?
   — Что вы! Стать Дурнем Такэ… Подумать и то противно. Не хочу я быть такой. Да, знаете, Томико-сан — дочь Канэда — была ужасно возмущена и все твердила, что это оскорбительно.
   — Это та самая Томико-сан, что живет в переулке напротив?
   — Да, эта модница.
   — Она тоже учится в вашей гимназии?
   — Нет, она приходила на собрание. Такая модница, просто удивительно!
   — Говорят, она очень хороша собой.
   — Так себе. Во всяком случае, не настолько, как ей кажется. Если так краситься, как она, все покажутся красивыми.
   — В таком случае, Юкиэ-сан, если ты накрасишься, то будешь вдвое красивее Канэда-сан.
   — Ой, что вы… Нет, что вы… Нет, знаете, она уж чересчур красится. И хотя она такая богатая, но все-таки…
   — А все-таки лучше быть богатой, пусть она даже красится сверх меры.
   — Это верно. Но знаете, ей бы не мешало стать Дурнем Такэ. Очень уж она хвастлива. Вот недавно растрезвонила на весь свет, что какой-то поэт посвятил ей стихи.
   — Это, верно, Тофу-сан.
   — Да неужели? Он? Делать ему нечего…
   — Нет, Тофу-сан очень серьезный человек. По его мнению, ему так и следует поступать.
   — Такие, как он, только портят ее. А вот еще один интересный случай. Недавно кто-то прислал ей любовное письмо.
   — Как же это можно? Кто же?
   — Она не знает.
   — Без подписи?
   — Нет, подпись-то есть, но она никогда не слышала об этом человеке. Она говорила, письмо длинное-предлинное, чуть ли не в два метра. И знаете, какие там странные вещи написаны? «Чувство мое подобно благоговению перед божеством. Наивысшим счастьем для меня было бы стать ради вас жертвой, подобно агнцу. Если мое сердце имеет треугольную форму, то стрела Купидона попала в самый центр его, а как известно, лучше всего попадают из духового ружья…»
   — Это он серьезно?
   — Да, пишет, что серьезно. Из моих подруг трое читали это письмо.
   — Нехорошо она делает, что показывает такое письмо посторонним. Если слухи об этом пойдут дальше, ей будет плохо. Ведь она собирается замуж за Кангэцу-куна.
   — Что в этом плохого, она очень довольна! Вот как Кангэцу-сан будет у вас, вы и расскажите ему. Он, наверное, ничего не знает.
   — Пожалуй, действительно не знает. Ведь он целыми днями сидит в университете и шлифует свои шарики.
   — Неужели Кангэцу-сан и вправду собирается на ней жениться? Вот бедняга!
   — Почему же? Она богатая, а это всегда хорошо.
   — Какая вы, тетя, право, неблагородная… Все только деньги да деньги… Ведь любовь важнее денег. Без любви не может быть супружеских отношений.
   — Да? В таком случае, за кого собираешься выходить ты, Юкиэ-сан?
   — Откуда я знаю? У меня пока нет никого на примете.
   Хозяйка и Юкиэ-сан пустились в обсуждение матримониальных проблем, и вдруг Тонко, которая очень внимательно слушала их, выпалила:
   — Я тоже хочу замуж!
   Юкиэ— сан была ошеломлена. Хозяйка же с улыбкой осведомилась:
   — За кого ты хочешь выйти?
   — Знаешь, мама… Говоря по правде, я хочу выйти за Храм Павших Воинов. Но мне очень не хотелось бы ходить через мост Суйдо, а тогда придется… Просто не знаю, как быть.
   Ни хозяйка, ни Юкиэ-сан не осмелились комментировать этот блестящий ответ и только рассмеялись. Тут к Тонко обратилась Сунко:
   — Ты тоже влюблена в этот храм, сестричка? Я ужасно люблю его. Давай выйдем за него вместе. Хорошо? Не хочешь? Ну и пожалуйста. Я возьму рикшу и поеду туда одна.
   — Мыска тозе поедет, — объявила младшая. Итак, малышка тоже решила выйти замуж за храм. Это было бы большим облегчением для хозяина, если бы вся троица вышла замуж за храм.
   В это время у парадного входа остановилась коляска, и послышался бодрый голос хозяина. Хозяин вернулся из управления Нихондзуцуми. Он взял у рикши большой сверток и передал служанке, а сам торжественно проследовал в столовую. Поздоровавшись с Юкиэ-сан, он поставил возле знаменитой хибати предмет, похожий на графин. Это был, конечно, не графин, но и не ваза для цветов. Не знаю, как назвать эту странную фаянсовую посудину.
   — Какой странный графин, — заметила Юкиэ-сан, осматривая незнакомый предмет. — Вам дали его в полиции?
   Дядя сказал хвастливым тоном:
   — Хорош, правда?
   — Хорош? Этот графин? Не думаю. Зачем вам эта масленка?
   — Какая масленка? У тебя нет никакого вкуса.
   — Так что же это?
   — Ваза для цветов.
   — Да какая же это ваза? Горлышко слишком узкое, а корпус слишком толстый…
   — Вот интересно! Никакого вкуса у людей. Ты не лучше тетки, — сказал хозяин, поднимая вазу и любуясь ею.
   — Ну еще бы, откуда у меня вкус! Я ведь не сумела бы получить в полиции масленку, правда, тетя?
   Но тете было не до этого. Она поспешно разбирала возвращенные вещи.
   — Просто удивительно! Какие теперь пошли аккуратные грабители! Все выстирано и вычищено, глядите!
   — Кто тебе сказал, что в полиции дают масленки? Просто мне было скучно дожидаться там, я решил немного прогуляться и возле управления нашел эту штуку. Тебе-то, конечно, невдомек, а ведь это антикварная ценность!
   — Наверное, слишком антикварная. А где вы гуляли, дядя?
   — Где? Да по району Нихондзуцуми. И по Иосивара проходил. Место очень оживленное. А ты видела тамошние железные ворота? Поди не видала?
   — Разумеется, не видала. Зачем это я пойду в Иосивара? Там живут женщины подлой профессии. Но как вы, дядя, будучи преподавателем, осмелились бродить по таким местам? Вы меня просто удивляете. Ведь так, тетя?
   — Да-да, так. Но здесь, кажется, не все вещи. Они вам все вернули?
   — Не вернули только дикие бататы. Сказали явиться к девяти, а ждать заставили до одиннадцати. Безобразие. Вот почему японская полиция никуда не годится!
   — Японская полиция не годится! — презрительно сказала племянница. — А гулять по Иосивара годится? Вот погодите, если об этом узнают в гимназии, вас уволят. Правда, тетя?
   — Да, возможно. Слушайте, здесь нет подкладки от моего оби. А я-то смотрю, чего здесь недостает?
   — Подумаешь, подкладка… Вот у меня пропали драгоценные полдня, меня три часа заставили ждать!
   Хозяин переоделся в кимоно, сел, прислонившись к хибати, и принялся разглядывать масленку. Хозяйка тоже успокоилась и стала убирать вещи в шкаф.
   — Тетя, оказывается, эта штука — антикварная ценность! Правда, она безобразна? Вы ее в Иосивара купили? Ай-яй-яй…
   — Что «ай-яй-яй»? Не понимаешь ничего, а берешься судить!
   — За такой посудиной нечего ехать в Иосивара. Их везде полно.
   — В том-то и дело, что нигде нет. Такую вещь найти нелегко…
   — Какой вы, дядя, все-таки идол.
   — Как ты смеешь так говорить со старшим? Какой скверный язык стал у нынешних гимназисток! Не мешало бы тебе прочитать «Правила приличия для женщин».
   — Дядя, вот вам не нравится страхование. А что хуже — гимназистки или страхование?
   — Страхование необходимо, страхуются все, кто думает о будущем. Так что страхование мне не может не нравиться. А вот гимназистки ни на что не годны.
   — Ну и пусть не годны. Подумаешь, сами-то вы не застраховались!
   — А я собираюсь застраховаться со следующего месяца.
   — Обязательно?
   — Обязательно.
   — Не стоит, дядя. Лучше на эти деньги что-нибудь купить. Правда, тетя?
   Тетя усмехнулась, а хозяин нахмурился.
   — Ты так говоришь, потому что думаешь, будто можно жить сто или двести лет. Но вот подрастешь да поумнеешь, тогда и поймешь, что страхование жизни необходимо. Я обязательно застрахуюсь со следующего месяца.
   — Да? Ну, что же делать. Пусть будет так. Правда, может быть, лучше страховаться, чем покупать мне зонтики. Вы мне тогда этот зонтик прямо навязали. Я вам говорила, что не надо.
   — Что, он тебе совсем не нужен?
   — А зачем мне зонтик?
   — Тогда верни его мне. Как раз Тонко просила зонтик. Отдадим ей. Он у тебя с собой?
   — Это уж слишком, дядя. Сами навязали мне подарок, а теперь требуете его обратно.
   — Да ты же говоришь, что он тебе не нужен. Вот я и прошу вернуть. Ничего в этом нет особенного.
   — Он мне действительно не нужен, но все равно, это уже слишком.
   — Вот бестолковая! Что тут особенного? Ты говоришь, что зонтик тебе не нужен, вот я и прошу тебя вернуть его мне.
   — Но ведь…
   — Что «но ведь»?
   — Но ведь так никуда не годится!
   — Фу, до чего глупа! Долбишь одно и то же.
   — Вы, дядя, тоже все одно и то же долбите.
   — А что мне делать, если ты одно и то же повторяешь? Ты же сказала, что он тебе не нужен?
   — Сказала. И он мне действительно не нужен. Но возвращать его вам я не хочу.
   — Поразительно. Ну что с тобой делать? Какое упрямство и тупость! Вам в гимназии логику преподают?
   — Ах, оставьте, пожалуйста! Ну и пусть я необразованная. Можете говорить, что хотите. «Верни!» Даже от чужих такого не услышишь! Поучитесь немного у Дурня Такэ!
   — Что? У кого поучиться?
   — Я говорю, будьте хоть немного прямым и честным!
   — Ты глупа и упряма вдобавок, потому и проваливаешься на экзаменах.
   — Ну и что же, что проваливаюсь? Я вас не прошу платить за мое учение.
   Юкиэ больше не в силах была сдерживать переполнявшие ее чувства. Она замолчала, и обильные слезы хлынули на ее сиреневую юбку. Хозяин смотрел то на юбку, то на склоненное лицо Юкиэ, словно раздумывая над психологическим источником ее слез. В это время в столовую заглянула О-Сан и, выставив свои красные руки, объявила:
   — Гость пожаловал.
   — Кто? — осведомился хозяин.
   — Гимназист, — ответила О-Сан, искоса поглядывая на плачущую Юкиэ.
   Хозяин встал и направился в гостиную. Я осторожно последовал за ним — мне необходимо было изучать людей и собирать нужный материал. Изучать человека следует в те моменты, когда он волнуется. Только тогда изучение приносит желаемые результаты. В обычной обстановке люди все обыкновенные, ни слушать, ни смотреть на них не интересно. Но когда человек волнуется, в нем, обыкновенном человеке, под влиянием каких-то таинственных сил, проявляются какие-то странные, необыкновенные, диковинные, удивительные качества. Одним словом, возникают явления, весьма поучительные для нас, кошек. К явлениям такого порядка относится, несомненно, и горючая слеза, пролитая Юкиэ-сан. Пока Юкиэ-сан разговаривала с хозяйкой, в ней нельзя было даже заподозрить столь необычные свойства. Но едва вернулся хозяин и поставил свою масленку возле хибати, она внезапно — словно дохлого дракона ошпарили из кипящего котла — проявила неведомые свойства своего характера, необычайно странные, необычайно диковинные, необычайно удивительные, о наличии которых до той поры невозможно было догадаться. Впрочем, эти прекрасные свойства характера обычны для всех женщин. К сожалению, они не так легко проявляются. То есть, вообще-то, проявляются постоянно, но далеко не так свободно и не с такой силой, как в данном случае. Мне удалось быть свидетелем этого представления только потому, что на свете живет вот такой чудак, с макушкой набекрень, мой хозяин, который и меня, случается, гладит против шерсти. Я не сомневаюсь, что люди чувствуют себя как на сцене всюду, где появляется мой хозяин. И только благодаря хозяину у меня есть возможность приобрести достаточный опыт в отношении людей, хотя век кошки и короток. Счастливая судьба! Интересно все-таки, кто же наш гость?
   А гость был гимназистом лет семнадцати, чуть моложе или чуть старше Юкиэ-сан. У него была огромная синяя голова, остриженная под машинку, и картофелеобразный нос. В общем, ничего достопримечательного в его внешности не было, если не считать громадного черепа. Череп, даже голый, был необычайно велик, а если бы на нем росли такие волосы, как у хозяина, он бы привлекал к себе всеобщее внимание. Хозяин считает, что такие головы не приспособлены к восприятию наук. Возможно, так оно и есть, но на первый взгляд подобная голова, похожая на голову Наполеона, производит ошеломляющее впечатление. Как и все другие гимназисты, наш гость был одет в кимоно с короткими рукавами. Белья под кимоно не было. Говорят, что это очень изящно — надевать кимоно прямо на голое тело и ходить босиком. Но этот юнец имел очень вульгарный облик. Может быть, виной были босые ноги: на циновках отчетливо выделялись три грязных следа. У гостя был смущенный вид. Нет ничего удивительного в том, что смущенный человек сидит тихо, но этому смущенному виду совершенно не соответствовала громадная нахальная голова. Нахалу, который гордится тем, что не здоровается с преподавателем, тяжело, конечно, высидеть в позе нормального человека хотя бы полчаса. Но со стороны выглядит очень смешно, когда подобный тип делает вид, будто он от рождения образец благопристойности и оплот нравственности. Любопытно, как это они, такие наглые и развязные на гимнастических площадках и в классах, способны сдерживать себя при других обстоятельствах? Эта мысль возбуждала во мне насмешливую жалость к нашему гостю. И как бы ни был глуп и бестолков хозяин, он начинает казаться человеком значительным, когда сталкивается лицом к лицу с таким учеником. Вероятно, и хозяин сознает это. Есть поговорка, что пылинки, скопившись, образуют горы. Ученики, собравшись вместе, представляют собой силу, которой нельзя пренебрегать. Они способны на остракизм и на стачку. На мой взгляд это нечто вроде храбрости пьяного труса. Дикие выходки стада учеников можно рассматривать как результат временного безумия, наступившего вследствие опьянения сознанием своего численного превосходства. В противном случае разве посмел бы такой вот типчик, который сидит сейчас, забившись в угол, презирать своего преподавателя? Разве посмел бы он выкидывать дурацкие шутки?