Страница:
В анализе, воспоминаниях, помыслах военных специалистов, писателей довольно много места отведено этическим моментам, затронут и в многочисленных эпизодах отражен весь спектр моральных ценностей. Но, пожалуй, выше прочего ценились именно честность, честь и прямодушие, качества, от которых и в мирное время, и тем более на войне зависит очень многое. "В нашей военной среде пользовались особым уважением люди, способные "прямить", т.е. бестрепетно говорить правду в глаза даже любимому начальнику", - утверждал полковник С. Прокофьев{329}. Одной из главных воинских добродетелей считал прямодушие А. Керсновский. Оно не просто условие достоинства офицера, но и преграда на пути угодничания и подхалимства - худшего, что может быть в военном человеке. Дело в том, что трусость, малодушие, воровство, другие пороки в сколько-нибудь организованной армии не могут быть терпимы, тем более возводиться в систему. Подхалимство и его следствие - очковтирательство - могут. "И тогда, - говорит Керсновский, - горе армии, горе стране! Не бывало - и не может быть случая, чтобы они смогли опереться на гнущиеся спины"{330}.
Анализируя подготовку командного состава, его действия на фронтах Великой войны, генерал В. Драгомиров с досадой признавал: "Честности было мало". Он поднимал вопрос о доверии, имеющем огромное значение в боевой обстановке, когда необходима общая самоотверженная работа. Многие старшие начальники на деле не следовали заповеди "сам погибай, а товарища выручай", записанной в уставе, в результате "никто никому не верил". Опытный генерал полагал, что это едва ли не наибольший недостаток, притом наиболее трудноустранимый как зависящий от народных психологических особенностей{331}.
Рядом с честностью - понятие чести, синоним достоинства и гордости. "Внутри корпуса, - вспоминал генерал А. Греков, имея в виду офицерство русской армии, - принцип рыцарской чести был первой заповедью, причем понятие "честь" охватывало всю сферу служебной и частной жизни"{332}. Честь - драгоценнейшее свойство офицерского духа. Без риска впасть в ретроградство, офицер должен блюсти завет Петра Великого: "Иметь любление чести". Это качество было стержневым в генерации офицеров, созданной основателем регулярной армии. "Образ наследственного петровского офицера", как указывал А. Геруа, еще сохранялся и в эмиграции. "Дай Бог, чтобы он не умер в рядах Российского воинства. Именно он, как никто, может стать его хребтом. Он есть истинный носитель славы и традиций армии. Его нужно уметь беречь и холить будущему организатору могущества России", - назидал генерал Геруа{333}.
Что характерно, эмигранты сочувственно относились к офицерству Красной Армии, когда его захлестывала волна репрессий и оно, "не бунтовавшее, понесло кару, большую, чем в свое время понесли бунтовавшие стрельцы". "Доносительство в армии вещь чудовищная, разрушающая моральную основу... Может ли в этих условиях развиваться воля, пробуждаться способность к инициативе, крепнуть вера, возвышаться душа верностью служения государству?" - риторически вопрошал Е. Месснер в статье "Души в кандалах"{334}. Аксиомы, изначально очевидные эмигрантам, сегодня истинами открылись и нам, а вернее сказать - признаны нами. В одном из последних аналитических материалов, касающихся катастрофы Красной Армии в приграничных сражениях 1941 г., аргументированно утверждается, что, выполняя заведомо пагубные, дикие по безграмотности решения Сталина и его окружения, военное командование не имело смелости и настойчивости отстоять свои взгляды. "Это, - пишет автор публикации А. Михайлов, - надо рассматривать в первую очередь как результат психологической атмосферы, сложившейся после массовых казней в армии и в стране во второй половине 30-х гг."{335}.
Понятие чести обязывает офицера думать не только о своем личном достоинстве. А. Керсновский акцентировал внимание на том, что каждый начальник не просто командует, но имеет честь командовать. Он обязан это помнить и в мирное время, уважая в подчиненных их воинское достоинство, и на войне, когда речь идет о чести вверенных ему роты, корпуса или армии, их добром имени в глазах грядущих поколений{336}.
Надо сказать, что взгляды изгнанников на вопросы офицерской морали существенно не менялись на всем полувековом пути военной мысли эмиграции. И в 60-х годах они продолжали утверждать, что офицерство среди всех социальных слоев должно составлять "образцовую этическую группу". Если иные объединения могут в своей среде терпеть своекорыстие, шкурничество, беспринципную изворотливость, циничный эгоизм, то в офицерском корпусе эти явления не должны быть терпимы{337}. Вместе с тем состарившиеся, однако не утратившие динамичности мышления и трезвости взгляда, эмигранты делали "поправку на время", говорили, что массу ныне раздражает чье-либо духовное превосходство, его надо вкладывать в дело, не выставляя напоказ. "Быть рыцарем, не нося знаков рыцарского достоинства" - вот по их мнению девиз современного офицерства. "Последние Могикане" военной эмиграции понимали, что из-за изменения свойств современного оружия и способов боевых действий (например, контрмеры против повстанцев, террористов и т.п.) этика офицера стала "облегченной", но были уверены, что "снижение этических требований не должно вести к упразднению этических требований"{338}.
Самобытие десятков тысяч русских офицеров на чужбине - корпуса офицеров в рассеянии! - в сознании современников должно быть зафиксировано как крестный путь во имя Родины, как духовный подвиг, как беспрецедентный исторический феномен. В большинстве это были офицеры, на практике воплощавшие идею верности долгу, по-офицерски выразившие свой протест против кроваво насаждавшегося в России чуждого ей режима. Хотя военный и политический успех был не на их стороне, духовно они остались непобежденными.
Не лебедей это в небе стая:
Белогвардейская рать святая Белым видением тает, тает... Старого мира последний сон...
Так их исход запечатлен в знаменитых цветаевских строчках. Но эта рать не растаяла бесследно. Она осуществила свою изгнанническую миссию, создав военную культуру Русского Зарубежья, несущую в себе мощный духовный заряд, служащую своеобразным индикатором развития и качества российского военно-служилого сословия первой трети XX века. В наследии изгнанников одно из важнейших мест занимает идея будущего офицерского корпуса России. Ему завещано усвоение опыта, уроков предшественников и стремление к главным достоинствам: корпоративному единству, военному профессионализму, особой этике.
Офицерство должно быть духовно сплоченным - обладать единым государственным сознанием, быть политически образованным и воспитанным, исторически грамотным ("умеющим читать историю своего народа и своей армии"). Офицеры - "апостолы Нации" и "последний довод государственной идеи".
Никаких привилегированных каст внутри офицерской семьи быть не может. "Гвардия - со своими именами, но без гвардейских привилегий. Со своею славой, традиционными мундирами, но без каких бы то ни было преимуществ. Привилегия одна: быть храбрым в бою... Отличие одно: высокий рост - высокие понятие о чести, красивое лицо - и красивые поступки"{339}. Ни при каких социальных потрясениях и трудностях раскол, дробление офицерского корпуса недопустимы. Его монолитность - гарантия сохранения целостности страны и пресечения анархии.
Важнейшим достоинством офицерской корпорации является профессионализм. В основе его всегда - призвание, потом - знание и умение, которые в ратном деле должны быть доскональными. Ни того ни другого достичь невозможно без наличия, развития и культивирования "военной энергии" - совокупности необходимых волевых и интеллектуальных качеств. Профессионал - артист военного дела, он ценен постольку, поскольку интеллигентен и понимает, что "учение не кончено". Военачальники с "одеревеневшей, парализованной мыслью", играя кровью и доблестью войск, несут поражения и гибель своей армии.
Офицерство немыслимо без возвышенной этики, возводящей в норму прямодушие, честь, самоотверженность, жертвенность, благородство и другие добродетели. Офицер в своей деятельности, своем поведении каждодневно, в мирное и военное время, должен выявлять и утверждать особую идеологию начальника, учителя и вождя солдата, всех подчиненных, должен пробуждать у них энтузиазм и идеализм. Офицеры - не только мозг, но и душа Армии. Моральная сила военных вождей окрыляет войска, придает им огромный духовный импульс и если требуется - ведет их на смерть.
Эти достоинства, осмысленные корпусом офицеров-изгнанников, сегодня чрезвычайно важны и актуальны. Не надо быть пророком, утверждая, что России в наступающем веке, как и во всех предшествующих столетиях нашей истории, придется себя защищать. Мы и входим-то в XXI век с "мятежевойной". Без мощной армии Отечеству не обойтись; только она - "последняя цитадель нации" - надежнейший фактор нашего государственного самостояния. Но армия - это прежде всего и больше всего командный состав, его дух, ум и воля. Если будут изучены и учтены результаты офицерского самопознания, где особое место занимает опыт изгнанников, если в среде офицерства будут живы образы Суворова и Кутузова, Ермолова и Скобелева, Юденича, Деникина, Врангеля, то офицерский корпус России в третьем тысячелетии свое высокое предназначение выполнит с честью.
С. Волков
Российское офицерство как служилое сословие
Фигура российского офицера была вызвана к жизни реформами Петра Великого, заложившими те основы, на которых в дальнейшем строились как армия, так и российская государственность в целом. Офицерство, которым располагала дореволюционная Россия, своей структурой и основными характеристиками обязано тому подходу, которым определялось формирование служилого сословия страны. Подход этот (предполагавший, что оно должно объединять все лучшие силы общества) соединял наиболее удачные элементы европейской и восточной традиций, сочетая принципы наследственного привилегированного статуса служилого сословия и возможности вхождения в его состав лиц по основаниям личных способностей и достоинств.
В ходе самих петровских реформ персональной смены служилого сословия в целом не произошло. Состав начальствующих воинских чинов практически полностью состоял из прежнего русского дворянства (не считая иностранцев, пребывание коих на русской службе тогда в подавляющем большинстве случаев было временным), так что оно (насчитывавшее на рубеже XVII-XVIII вв. примерно 30 тыс. чел.) составило основу и пореформенного офицерства. Однако преобразования коренным образом изменили принцип комплектования офицерства (как и служилого сословия в целом), широко открыв в него путь на основе заслуги и выслуги. "Неофиты" полностью абсорбировались средой, в которую вливались, и не меняли ее характеристик в каждом новом поколении, но в целом это была уже новая элита, отличная по психологии и культуре от своих предшественниц XVII в.
Общая характеристика
Несмотря на то, что основные идеи, заложенные в основу существования офицерского корпуса в России, оставались неизменными, конкретные формы и правила его комплектования претерпевали на протяжении двух с лишним столетий различные изменения, влиявшие на облик офицерства. Их характер позволяет выделить в истории офицерского корпуса русской регулярной армии довольно четко три основных периода: первая половина XVIII в., вторая половина XVIII - первая половина XIX в., вторая половина XIX - начало XX в.
В первой половине XVIII в. офицерский корпус насчитывал менее 10 тыс. человек, и персональный состав его менялся в общем незначительно, поскольку убыль по инвалидности и смертности в мирное время была относительно невелика. Типичной для офицерского корпуса фигурой стал дворянин, обязанный служить пожизненно, поступающий на службу рядовым, затем получавший унтер-офицерский чин и, наконец, производимый в офицеры. До трети офицеров производилось из нижних чинов гвардии, весь личный состав полков которой долгое время состоял из дворян. Значительное число офицеров производилось из солдат недворянского происхождения (в начале 1720-х годов недворянское происхождение имели до трети офицеров). Какой-либо разницы в путях получения первого офицерского чина по принципу происхождения тогда не существовало. Производство на вакансии осуществлялось путем баллотировки выборами всего офицерского состава полка, однако порядок чинопроизводства еще окончательно не устоялся и менялся довольно часто, колеблясь между принципами баллотировки и производства по старшинству (в зависимости от длительности срока службы в предыдущем офицерском чине). Поскольку убыль офицеров в это время была сравнительно небольшой, вакансий открывалось не так много, и продвижение по службе для основной массы офицерства в мирное время шло довольно медленно. Прослужив всю жизнь, офицер, как правило, не достигал даже штаб-офицерских чинов (особенно если начинал солдатскую службу не в гвардии). Чин майора (учитывая малое число штаб-офицерских должностей) считался уже весьма значительным.
Период с 60-х годов XVIII до середины XIX в., отмеченный почти непрерывными блестящими победами русского оружия, доставившими России первенствующее положение среди европейских держав, связан и с существенными переменами в облике офицера. Офицерский корпус заметно увеличился численно (за это время он вырос втрое - от примерно 10 тыс. в середине XVIII в. до 25-30 тыс. к середине XIX в.) и, что особенно важно, обновлялся чрезвычайно интенсивно. После указа 1762 г., освобождавшего дворян от обязательной службы, офицеры получили право на отставку в любое время, и основной причиной убыли офицерского состава стала именно добровольная отставка. Естественно, что по сравнению с предшествующим периодом обязательной службы и последующим (с середины XIX в.) периодом, когда служба превратилась в единственный источник средств существования для подавляющего большинства офицеров, это время отличалось необычайно большой степенью ротации офицерского корпуса. Через его ряды прошли тогда многие десятки, если не сотни тысяч людей.
С 60-х годов XVIII в. установилась, принципиально не меняясь в течение всего этого периода, система производства в офицеры через определенное время службы в нижних чинах - в зависимости от происхождения от 3 до 12 лет (поскольку именно происхождением практически полностью определялся в то время общеобразовательный и культурный уровень потенциального офицера), а в самом начале XIX в. этот порядок был дополнен прямыми внесословными льготами по образованию. Основная часть офицеров (и процент их постоянно увеличивался) в это время поступала из военно-учебных заведений. Эти обстоятельства привели к заметному изменению офицерского состава. Если ранее преобладающим (собственно, практически единственным) типом офицера был человек, служивший всю жизнь, то теперь наряду с ним типичной фигурой стал молодой человек, служащий не по обязанности и не по необходимости, а добровольно - из чувства долга и чести - и уходящий в отставку в обер-офицерских чинах после нескольких лет службы. Исключительно сильная традиция связи российского высшего сословия с государственной службой имела следствием то, что для дворянина еще и в первой половине XIX в., спустя 80-90 лет после указа о "вольности дворянства", не служить хотя бы какое-то время считалось неприличным. Как писал один из известных публицистов второй половины XIX в., "никогда не следует забывать, что не только деды, но и отцы и дяди наши - все сплошь почти были армейские и гвардейские отставные поручики и штабс-ротмистры"{340}. Эта эпоха, естественно, отличалась и несколько меньшей долей офицеров недворянского происхождения - во второй половине XVIII в. таковых насчитывалось около 30%, в первой половине XIX в. - примерно 25%. Вследствие постоянной ротации, а также частых войн продвижение по службе шло в целом достаточно быстро, офицерский состав заметно помолодел, и довольно часто первые штаб-офицерские чины человек получал в возрасте 25-26 лет. Вполне обычным явлением было производство в полковники и даже в генерал-майоры офицеров, которым не исполнилось и 30 лет. Благодаря постоянному обновлению офицерство в это время играло и наиболее заметную роль в русском обществе, так как практически в любой культурной семье кто-либо из ее членов служил офицером, и вообще доля лиц, когда-либо имевших офицерские чины, среди образованной части населения страны была тогда наивысшей. Не случайно именно этому периоду мы обязаны тому образу офицера, который сложился в русской классической литературе.
Во второй половине XIX в. численность офицерского корпуса выросла крайне незначительно - до 30-40 тыс., но облик типичного офицера изменился довольно сильно. Дело в том, что в результате протекавших в стране социальных процессов (численного преобладания чисто служилого беспоместного - и оскудения поместного дворянства) для подавляющего большинства офицеров служба сделалась единственным источником средств существования, а развитие системы пенсионного обеспечения послужило дополнительным стимулом к продолжению ее до полного срока выслуги. Основной причиной убыли по-прежнему оставался выход в отставку, но выход офицеров в отставку в относительно молодом возрасте сократился. Вследствие этого офицерский корпус в целом существенно постарел. Типичным стал выход в отставку после 30-35 лет службы в чинах от капитана до подполковника, и в этом смысле ситуация стала напоминать ту, что существовала в первой половине XVIII в. В этот период кардинально изменился и порядок поступления офицеров на службу. Во второй половине XIX в. льготы по образованию существенно расширились, а в начале 70-х годов чисто образовательный критерий полностью вытеснил собой сословный принцип при делении вольноопределяющихся на разряды (от которых зависел срок выслуги к офицерскому чину). Расширение сети военно-учебных заведений привело к тому, что производство из нижних чинов было полностью заменено выпуском из военно-учебных заведений, так что практика производства в офицеры приняла в общем современный вид.
Несколько изменился и социальный состав. Доля офицеров недворянского происхождения резко выросла и в конце XIX в. составляла 50-60%, а среди офицеров - потомственных дворян преобладали представители чисто офицерских служилых родов, тогда как значительная часть знатных фамилий утрачивает интерес к военной службе. Характерный пример приводит кн. С.Е. Трубецкой (р. в 1890 г.), прадеды которого были полные генералы, деды ушли в отставку обер-офицерами, а отец (причем единственный из своих братьев) был только офицером запаса{341}. К началу XX в. (при том, что многие старые дворянские роды дали за двести лет по нескольку сотен офицеров и чиновников и на службе одновременно могло находиться до 20-30 представителей одного такого рода) большинство служилого сословия составляли представители родов, начавших служить не ранее середины XIX в., т.е. принадлежащих к нему в первом-втором поколении. Можно отметить, что дворянские роды даже недавнего происхождения, но чисто служилые (чьи представители из поколения в поколение жили только на жалованье, не имея недвижимости) в это время обычно превосходили в процентном отношении более старые роды, владевшие собственностью. Роль офицерства в обществе в то время уже не была столь значительна, как прежде, - хотя бы потому, что резко сократилась его доля в образованном слое страны; в то время как численность офицерского корпуса выросла крайне незначительно, численность других социально-профессиональных групп аналогичного культурного уровня увеличилась в несколько раз. Если раньше почти в каждой культурной семье были военные, то теперь, с одной стороны, более типичными стали чисто военные семьи, где все или почти все дети мужского пола наследовали профессию родителей, а с другой стороны, во множестве семей образованного круга на протяжении двух-трех поколений никто не избирал офицерскую карьеру. Офицерство становилось относительно более замкнутым как профессиональная группа.
На всем протяжении своего существования офицерский корпус Императорской России призван был быть, в социальном плане, наиболее престижной профессиональной группой. С самого начала он был поставлен в привилегированное положение, и социальный статуе офицера всегда был статусом дворянина. Изначально потомственное дворянство давал уже первый офицерский чин (тогда как гражданский - только не ниже 8-го класса), и даже когда в середине XIX в. при резком увеличении численности офицеров и чиновников класс чинов для получения потомственного дворянства был поднят до штаб-офицерских чинов, всем младшим офицерам (в отличие от гражданских чиновников) был оставлен статус личного дворянства, то есть офицер в любом случае оставался представителем высшего сословия страны.
Российскую элиту от элиты других европейских стран вообще отличала чрезвычайно высокая степень связи ее с государством и государственной службой. Особенностью российского дворянства (и дворянского статуса, и дворянства как совокупности лиц) был его исключительно "служилый" характер, причем со временем связь его с государственной службой не ослабевала, как в большинстве других стран, а усиливалась. Имперский период в целом отличается и гораздо более весомым местом, которое занимала служба в жизни индивидуума. Если в Московской Руси служилый человек в большинстве случаев практически всю жизнь проводил в своем поместье, призываясь только в случае походов, и служил в среднем не более двух месяцев в году, то с образованием регулярной армии и полноценного государственного аппарата служба неизбежно приобрела постоянный и ежедневный характер (к тому же Петр Великий сделал дворянскую службу пожизненной, так что дворянин мог попасть в свое имение только увечным или в глубокой старости; лишь в 1736 г. срок службы был ограничен 25 годами). Еще более существенным был принцип законодательного регулирования состава дворянского сословия. Россия была единственной страной, где дворянство не только пополнялось исключительно через службу, но аноблирование на службе по достижении определенного чина или ордена происходило автоматически. Причем если дворянский статус "по заслугам предков" требовал утверждения Сенатом (и доказательства дворянского происхождения проверялись крайне придирчиво), то человек, лично выслуживший дворянство по чину или ордену, признавался дворянином "по самому тому чину" без особого утверждения. Россия была единственной европейской страной, где в XVIII-XIX вв. не только не произошло окостенения сословных барьеров (что во Франции, например, случилось в середине XVIII в.). но приток в дворянство постоянно возрастал.
Офицерский корпус и по существу своему объединял лучшее, что было в России в смысле человеческого материала. Служилое сословие вообще было в целом наиболее образованной частью общества (не только до 90% деятелей российской науки и культуры происходило из этой среды, но и подавляющее большинство их сами были офицерами и чиновниками) Как наиболее качественная в нравственном отношении часть общества офицерство чрезвычайно широко использовалось и на гражданской службе, на нем в значительной степени держалось и общегосударственное управление. В XVIII - первой половине XIX в. значительная часть отставных офицеров служила по гражданскому ведомству, куда они обычно переводились с повышением в чине. Долгое время бывшие офицеры составляли подавляющее большинство гражданских чиновников средних и старших рангов, не говоря о том, что в гражданских ведомствах оказалось и множество офицеров действительной службы: к 1796 г. на гражданской службе насчитывалось около 1 тыс. офицеров (в самой армии - 2,8 тыс.), причем они составляли до половины всех гражданских чиновников "генеральских" рангов{342}. Даже в начале XX в. на гражданских должностях состояло около 3 тыс. офицеров в чине от капитана и выше (15,4% общего числа офицеров этих чинов){343}. Не говоря уже о том, что должности губернаторов, вице-губернаторов, градоначальников, начальников областей и уездов на окраинах страны также во множестве замещались генералами и штаб-офицерами действительной службы
Численный состав офицерского корпуса был в общем вполне достаточным для обеспечения боеспособности армии. В то же время его численность не выходила из тех пределов, когда бы она сделала затруднительным комплектование офицерства из лиц, способных по своему общекультурному уровню выполнять офицерские функции и поддерживать престиж офицерской профессии в обществе. Следует признать, что система комплектования и подготовки офицеров в России вполне отвечала этим требованиям, в результате чего вплоть до революции положение офицера в русском обществе (хотя и пошатнувшееся в конце XIX в.) оставалось достаточно почетным, а качественный состав офицерского корпуса поддерживался на уровне, не уступающем уровню других профессиональных групп, образующих в совокупности культуроносный слой страны. (При всяком искусственном увеличении численности офицерства его качественно-культурный состав стремительно ухудшается за счет лиц, не соответствующих социальным функциям офицерского звания, людей же, отвечающих этим требованиям, в обществе всегда имеется ограниченное количество. И в общественном сознании офицеры, а с ними и профессия как таковая, стремительно теряют престиж. Это, в свою очередь, делает еще более затруднительным пополнение офицерского корпуса достойными людьми, приводит к деградации офицерства и, в конечном счете, - всей армии.)
Анализируя подготовку командного состава, его действия на фронтах Великой войны, генерал В. Драгомиров с досадой признавал: "Честности было мало". Он поднимал вопрос о доверии, имеющем огромное значение в боевой обстановке, когда необходима общая самоотверженная работа. Многие старшие начальники на деле не следовали заповеди "сам погибай, а товарища выручай", записанной в уставе, в результате "никто никому не верил". Опытный генерал полагал, что это едва ли не наибольший недостаток, притом наиболее трудноустранимый как зависящий от народных психологических особенностей{331}.
Рядом с честностью - понятие чести, синоним достоинства и гордости. "Внутри корпуса, - вспоминал генерал А. Греков, имея в виду офицерство русской армии, - принцип рыцарской чести был первой заповедью, причем понятие "честь" охватывало всю сферу служебной и частной жизни"{332}. Честь - драгоценнейшее свойство офицерского духа. Без риска впасть в ретроградство, офицер должен блюсти завет Петра Великого: "Иметь любление чести". Это качество было стержневым в генерации офицеров, созданной основателем регулярной армии. "Образ наследственного петровского офицера", как указывал А. Геруа, еще сохранялся и в эмиграции. "Дай Бог, чтобы он не умер в рядах Российского воинства. Именно он, как никто, может стать его хребтом. Он есть истинный носитель славы и традиций армии. Его нужно уметь беречь и холить будущему организатору могущества России", - назидал генерал Геруа{333}.
Что характерно, эмигранты сочувственно относились к офицерству Красной Армии, когда его захлестывала волна репрессий и оно, "не бунтовавшее, понесло кару, большую, чем в свое время понесли бунтовавшие стрельцы". "Доносительство в армии вещь чудовищная, разрушающая моральную основу... Может ли в этих условиях развиваться воля, пробуждаться способность к инициативе, крепнуть вера, возвышаться душа верностью служения государству?" - риторически вопрошал Е. Месснер в статье "Души в кандалах"{334}. Аксиомы, изначально очевидные эмигрантам, сегодня истинами открылись и нам, а вернее сказать - признаны нами. В одном из последних аналитических материалов, касающихся катастрофы Красной Армии в приграничных сражениях 1941 г., аргументированно утверждается, что, выполняя заведомо пагубные, дикие по безграмотности решения Сталина и его окружения, военное командование не имело смелости и настойчивости отстоять свои взгляды. "Это, - пишет автор публикации А. Михайлов, - надо рассматривать в первую очередь как результат психологической атмосферы, сложившейся после массовых казней в армии и в стране во второй половине 30-х гг."{335}.
Понятие чести обязывает офицера думать не только о своем личном достоинстве. А. Керсновский акцентировал внимание на том, что каждый начальник не просто командует, но имеет честь командовать. Он обязан это помнить и в мирное время, уважая в подчиненных их воинское достоинство, и на войне, когда речь идет о чести вверенных ему роты, корпуса или армии, их добром имени в глазах грядущих поколений{336}.
Надо сказать, что взгляды изгнанников на вопросы офицерской морали существенно не менялись на всем полувековом пути военной мысли эмиграции. И в 60-х годах они продолжали утверждать, что офицерство среди всех социальных слоев должно составлять "образцовую этическую группу". Если иные объединения могут в своей среде терпеть своекорыстие, шкурничество, беспринципную изворотливость, циничный эгоизм, то в офицерском корпусе эти явления не должны быть терпимы{337}. Вместе с тем состарившиеся, однако не утратившие динамичности мышления и трезвости взгляда, эмигранты делали "поправку на время", говорили, что массу ныне раздражает чье-либо духовное превосходство, его надо вкладывать в дело, не выставляя напоказ. "Быть рыцарем, не нося знаков рыцарского достоинства" - вот по их мнению девиз современного офицерства. "Последние Могикане" военной эмиграции понимали, что из-за изменения свойств современного оружия и способов боевых действий (например, контрмеры против повстанцев, террористов и т.п.) этика офицера стала "облегченной", но были уверены, что "снижение этических требований не должно вести к упразднению этических требований"{338}.
Самобытие десятков тысяч русских офицеров на чужбине - корпуса офицеров в рассеянии! - в сознании современников должно быть зафиксировано как крестный путь во имя Родины, как духовный подвиг, как беспрецедентный исторический феномен. В большинстве это были офицеры, на практике воплощавшие идею верности долгу, по-офицерски выразившие свой протест против кроваво насаждавшегося в России чуждого ей режима. Хотя военный и политический успех был не на их стороне, духовно они остались непобежденными.
Не лебедей это в небе стая:
Белогвардейская рать святая Белым видением тает, тает... Старого мира последний сон...
Так их исход запечатлен в знаменитых цветаевских строчках. Но эта рать не растаяла бесследно. Она осуществила свою изгнанническую миссию, создав военную культуру Русского Зарубежья, несущую в себе мощный духовный заряд, служащую своеобразным индикатором развития и качества российского военно-служилого сословия первой трети XX века. В наследии изгнанников одно из важнейших мест занимает идея будущего офицерского корпуса России. Ему завещано усвоение опыта, уроков предшественников и стремление к главным достоинствам: корпоративному единству, военному профессионализму, особой этике.
Офицерство должно быть духовно сплоченным - обладать единым государственным сознанием, быть политически образованным и воспитанным, исторически грамотным ("умеющим читать историю своего народа и своей армии"). Офицеры - "апостолы Нации" и "последний довод государственной идеи".
Никаких привилегированных каст внутри офицерской семьи быть не может. "Гвардия - со своими именами, но без гвардейских привилегий. Со своею славой, традиционными мундирами, но без каких бы то ни было преимуществ. Привилегия одна: быть храбрым в бою... Отличие одно: высокий рост - высокие понятие о чести, красивое лицо - и красивые поступки"{339}. Ни при каких социальных потрясениях и трудностях раскол, дробление офицерского корпуса недопустимы. Его монолитность - гарантия сохранения целостности страны и пресечения анархии.
Важнейшим достоинством офицерской корпорации является профессионализм. В основе его всегда - призвание, потом - знание и умение, которые в ратном деле должны быть доскональными. Ни того ни другого достичь невозможно без наличия, развития и культивирования "военной энергии" - совокупности необходимых волевых и интеллектуальных качеств. Профессионал - артист военного дела, он ценен постольку, поскольку интеллигентен и понимает, что "учение не кончено". Военачальники с "одеревеневшей, парализованной мыслью", играя кровью и доблестью войск, несут поражения и гибель своей армии.
Офицерство немыслимо без возвышенной этики, возводящей в норму прямодушие, честь, самоотверженность, жертвенность, благородство и другие добродетели. Офицер в своей деятельности, своем поведении каждодневно, в мирное и военное время, должен выявлять и утверждать особую идеологию начальника, учителя и вождя солдата, всех подчиненных, должен пробуждать у них энтузиазм и идеализм. Офицеры - не только мозг, но и душа Армии. Моральная сила военных вождей окрыляет войска, придает им огромный духовный импульс и если требуется - ведет их на смерть.
Эти достоинства, осмысленные корпусом офицеров-изгнанников, сегодня чрезвычайно важны и актуальны. Не надо быть пророком, утверждая, что России в наступающем веке, как и во всех предшествующих столетиях нашей истории, придется себя защищать. Мы и входим-то в XXI век с "мятежевойной". Без мощной армии Отечеству не обойтись; только она - "последняя цитадель нации" - надежнейший фактор нашего государственного самостояния. Но армия - это прежде всего и больше всего командный состав, его дух, ум и воля. Если будут изучены и учтены результаты офицерского самопознания, где особое место занимает опыт изгнанников, если в среде офицерства будут живы образы Суворова и Кутузова, Ермолова и Скобелева, Юденича, Деникина, Врангеля, то офицерский корпус России в третьем тысячелетии свое высокое предназначение выполнит с честью.
С. Волков
Российское офицерство как служилое сословие
Фигура российского офицера была вызвана к жизни реформами Петра Великого, заложившими те основы, на которых в дальнейшем строились как армия, так и российская государственность в целом. Офицерство, которым располагала дореволюционная Россия, своей структурой и основными характеристиками обязано тому подходу, которым определялось формирование служилого сословия страны. Подход этот (предполагавший, что оно должно объединять все лучшие силы общества) соединял наиболее удачные элементы европейской и восточной традиций, сочетая принципы наследственного привилегированного статуса служилого сословия и возможности вхождения в его состав лиц по основаниям личных способностей и достоинств.
В ходе самих петровских реформ персональной смены служилого сословия в целом не произошло. Состав начальствующих воинских чинов практически полностью состоял из прежнего русского дворянства (не считая иностранцев, пребывание коих на русской службе тогда в подавляющем большинстве случаев было временным), так что оно (насчитывавшее на рубеже XVII-XVIII вв. примерно 30 тыс. чел.) составило основу и пореформенного офицерства. Однако преобразования коренным образом изменили принцип комплектования офицерства (как и служилого сословия в целом), широко открыв в него путь на основе заслуги и выслуги. "Неофиты" полностью абсорбировались средой, в которую вливались, и не меняли ее характеристик в каждом новом поколении, но в целом это была уже новая элита, отличная по психологии и культуре от своих предшественниц XVII в.
Общая характеристика
Несмотря на то, что основные идеи, заложенные в основу существования офицерского корпуса в России, оставались неизменными, конкретные формы и правила его комплектования претерпевали на протяжении двух с лишним столетий различные изменения, влиявшие на облик офицерства. Их характер позволяет выделить в истории офицерского корпуса русской регулярной армии довольно четко три основных периода: первая половина XVIII в., вторая половина XVIII - первая половина XIX в., вторая половина XIX - начало XX в.
В первой половине XVIII в. офицерский корпус насчитывал менее 10 тыс. человек, и персональный состав его менялся в общем незначительно, поскольку убыль по инвалидности и смертности в мирное время была относительно невелика. Типичной для офицерского корпуса фигурой стал дворянин, обязанный служить пожизненно, поступающий на службу рядовым, затем получавший унтер-офицерский чин и, наконец, производимый в офицеры. До трети офицеров производилось из нижних чинов гвардии, весь личный состав полков которой долгое время состоял из дворян. Значительное число офицеров производилось из солдат недворянского происхождения (в начале 1720-х годов недворянское происхождение имели до трети офицеров). Какой-либо разницы в путях получения первого офицерского чина по принципу происхождения тогда не существовало. Производство на вакансии осуществлялось путем баллотировки выборами всего офицерского состава полка, однако порядок чинопроизводства еще окончательно не устоялся и менялся довольно часто, колеблясь между принципами баллотировки и производства по старшинству (в зависимости от длительности срока службы в предыдущем офицерском чине). Поскольку убыль офицеров в это время была сравнительно небольшой, вакансий открывалось не так много, и продвижение по службе для основной массы офицерства в мирное время шло довольно медленно. Прослужив всю жизнь, офицер, как правило, не достигал даже штаб-офицерских чинов (особенно если начинал солдатскую службу не в гвардии). Чин майора (учитывая малое число штаб-офицерских должностей) считался уже весьма значительным.
Период с 60-х годов XVIII до середины XIX в., отмеченный почти непрерывными блестящими победами русского оружия, доставившими России первенствующее положение среди европейских держав, связан и с существенными переменами в облике офицера. Офицерский корпус заметно увеличился численно (за это время он вырос втрое - от примерно 10 тыс. в середине XVIII в. до 25-30 тыс. к середине XIX в.) и, что особенно важно, обновлялся чрезвычайно интенсивно. После указа 1762 г., освобождавшего дворян от обязательной службы, офицеры получили право на отставку в любое время, и основной причиной убыли офицерского состава стала именно добровольная отставка. Естественно, что по сравнению с предшествующим периодом обязательной службы и последующим (с середины XIX в.) периодом, когда служба превратилась в единственный источник средств существования для подавляющего большинства офицеров, это время отличалось необычайно большой степенью ротации офицерского корпуса. Через его ряды прошли тогда многие десятки, если не сотни тысяч людей.
С 60-х годов XVIII в. установилась, принципиально не меняясь в течение всего этого периода, система производства в офицеры через определенное время службы в нижних чинах - в зависимости от происхождения от 3 до 12 лет (поскольку именно происхождением практически полностью определялся в то время общеобразовательный и культурный уровень потенциального офицера), а в самом начале XIX в. этот порядок был дополнен прямыми внесословными льготами по образованию. Основная часть офицеров (и процент их постоянно увеличивался) в это время поступала из военно-учебных заведений. Эти обстоятельства привели к заметному изменению офицерского состава. Если ранее преобладающим (собственно, практически единственным) типом офицера был человек, служивший всю жизнь, то теперь наряду с ним типичной фигурой стал молодой человек, служащий не по обязанности и не по необходимости, а добровольно - из чувства долга и чести - и уходящий в отставку в обер-офицерских чинах после нескольких лет службы. Исключительно сильная традиция связи российского высшего сословия с государственной службой имела следствием то, что для дворянина еще и в первой половине XIX в., спустя 80-90 лет после указа о "вольности дворянства", не служить хотя бы какое-то время считалось неприличным. Как писал один из известных публицистов второй половины XIX в., "никогда не следует забывать, что не только деды, но и отцы и дяди наши - все сплошь почти были армейские и гвардейские отставные поручики и штабс-ротмистры"{340}. Эта эпоха, естественно, отличалась и несколько меньшей долей офицеров недворянского происхождения - во второй половине XVIII в. таковых насчитывалось около 30%, в первой половине XIX в. - примерно 25%. Вследствие постоянной ротации, а также частых войн продвижение по службе шло в целом достаточно быстро, офицерский состав заметно помолодел, и довольно часто первые штаб-офицерские чины человек получал в возрасте 25-26 лет. Вполне обычным явлением было производство в полковники и даже в генерал-майоры офицеров, которым не исполнилось и 30 лет. Благодаря постоянному обновлению офицерство в это время играло и наиболее заметную роль в русском обществе, так как практически в любой культурной семье кто-либо из ее членов служил офицером, и вообще доля лиц, когда-либо имевших офицерские чины, среди образованной части населения страны была тогда наивысшей. Не случайно именно этому периоду мы обязаны тому образу офицера, который сложился в русской классической литературе.
Во второй половине XIX в. численность офицерского корпуса выросла крайне незначительно - до 30-40 тыс., но облик типичного офицера изменился довольно сильно. Дело в том, что в результате протекавших в стране социальных процессов (численного преобладания чисто служилого беспоместного - и оскудения поместного дворянства) для подавляющего большинства офицеров служба сделалась единственным источником средств существования, а развитие системы пенсионного обеспечения послужило дополнительным стимулом к продолжению ее до полного срока выслуги. Основной причиной убыли по-прежнему оставался выход в отставку, но выход офицеров в отставку в относительно молодом возрасте сократился. Вследствие этого офицерский корпус в целом существенно постарел. Типичным стал выход в отставку после 30-35 лет службы в чинах от капитана до подполковника, и в этом смысле ситуация стала напоминать ту, что существовала в первой половине XVIII в. В этот период кардинально изменился и порядок поступления офицеров на службу. Во второй половине XIX в. льготы по образованию существенно расширились, а в начале 70-х годов чисто образовательный критерий полностью вытеснил собой сословный принцип при делении вольноопределяющихся на разряды (от которых зависел срок выслуги к офицерскому чину). Расширение сети военно-учебных заведений привело к тому, что производство из нижних чинов было полностью заменено выпуском из военно-учебных заведений, так что практика производства в офицеры приняла в общем современный вид.
Несколько изменился и социальный состав. Доля офицеров недворянского происхождения резко выросла и в конце XIX в. составляла 50-60%, а среди офицеров - потомственных дворян преобладали представители чисто офицерских служилых родов, тогда как значительная часть знатных фамилий утрачивает интерес к военной службе. Характерный пример приводит кн. С.Е. Трубецкой (р. в 1890 г.), прадеды которого были полные генералы, деды ушли в отставку обер-офицерами, а отец (причем единственный из своих братьев) был только офицером запаса{341}. К началу XX в. (при том, что многие старые дворянские роды дали за двести лет по нескольку сотен офицеров и чиновников и на службе одновременно могло находиться до 20-30 представителей одного такого рода) большинство служилого сословия составляли представители родов, начавших служить не ранее середины XIX в., т.е. принадлежащих к нему в первом-втором поколении. Можно отметить, что дворянские роды даже недавнего происхождения, но чисто служилые (чьи представители из поколения в поколение жили только на жалованье, не имея недвижимости) в это время обычно превосходили в процентном отношении более старые роды, владевшие собственностью. Роль офицерства в обществе в то время уже не была столь значительна, как прежде, - хотя бы потому, что резко сократилась его доля в образованном слое страны; в то время как численность офицерского корпуса выросла крайне незначительно, численность других социально-профессиональных групп аналогичного культурного уровня увеличилась в несколько раз. Если раньше почти в каждой культурной семье были военные, то теперь, с одной стороны, более типичными стали чисто военные семьи, где все или почти все дети мужского пола наследовали профессию родителей, а с другой стороны, во множестве семей образованного круга на протяжении двух-трех поколений никто не избирал офицерскую карьеру. Офицерство становилось относительно более замкнутым как профессиональная группа.
На всем протяжении своего существования офицерский корпус Императорской России призван был быть, в социальном плане, наиболее престижной профессиональной группой. С самого начала он был поставлен в привилегированное положение, и социальный статуе офицера всегда был статусом дворянина. Изначально потомственное дворянство давал уже первый офицерский чин (тогда как гражданский - только не ниже 8-го класса), и даже когда в середине XIX в. при резком увеличении численности офицеров и чиновников класс чинов для получения потомственного дворянства был поднят до штаб-офицерских чинов, всем младшим офицерам (в отличие от гражданских чиновников) был оставлен статус личного дворянства, то есть офицер в любом случае оставался представителем высшего сословия страны.
Российскую элиту от элиты других европейских стран вообще отличала чрезвычайно высокая степень связи ее с государством и государственной службой. Особенностью российского дворянства (и дворянского статуса, и дворянства как совокупности лиц) был его исключительно "служилый" характер, причем со временем связь его с государственной службой не ослабевала, как в большинстве других стран, а усиливалась. Имперский период в целом отличается и гораздо более весомым местом, которое занимала служба в жизни индивидуума. Если в Московской Руси служилый человек в большинстве случаев практически всю жизнь проводил в своем поместье, призываясь только в случае походов, и служил в среднем не более двух месяцев в году, то с образованием регулярной армии и полноценного государственного аппарата служба неизбежно приобрела постоянный и ежедневный характер (к тому же Петр Великий сделал дворянскую службу пожизненной, так что дворянин мог попасть в свое имение только увечным или в глубокой старости; лишь в 1736 г. срок службы был ограничен 25 годами). Еще более существенным был принцип законодательного регулирования состава дворянского сословия. Россия была единственной страной, где дворянство не только пополнялось исключительно через службу, но аноблирование на службе по достижении определенного чина или ордена происходило автоматически. Причем если дворянский статус "по заслугам предков" требовал утверждения Сенатом (и доказательства дворянского происхождения проверялись крайне придирчиво), то человек, лично выслуживший дворянство по чину или ордену, признавался дворянином "по самому тому чину" без особого утверждения. Россия была единственной европейской страной, где в XVIII-XIX вв. не только не произошло окостенения сословных барьеров (что во Франции, например, случилось в середине XVIII в.). но приток в дворянство постоянно возрастал.
Офицерский корпус и по существу своему объединял лучшее, что было в России в смысле человеческого материала. Служилое сословие вообще было в целом наиболее образованной частью общества (не только до 90% деятелей российской науки и культуры происходило из этой среды, но и подавляющее большинство их сами были офицерами и чиновниками) Как наиболее качественная в нравственном отношении часть общества офицерство чрезвычайно широко использовалось и на гражданской службе, на нем в значительной степени держалось и общегосударственное управление. В XVIII - первой половине XIX в. значительная часть отставных офицеров служила по гражданскому ведомству, куда они обычно переводились с повышением в чине. Долгое время бывшие офицеры составляли подавляющее большинство гражданских чиновников средних и старших рангов, не говоря о том, что в гражданских ведомствах оказалось и множество офицеров действительной службы: к 1796 г. на гражданской службе насчитывалось около 1 тыс. офицеров (в самой армии - 2,8 тыс.), причем они составляли до половины всех гражданских чиновников "генеральских" рангов{342}. Даже в начале XX в. на гражданских должностях состояло около 3 тыс. офицеров в чине от капитана и выше (15,4% общего числа офицеров этих чинов){343}. Не говоря уже о том, что должности губернаторов, вице-губернаторов, градоначальников, начальников областей и уездов на окраинах страны также во множестве замещались генералами и штаб-офицерами действительной службы
Численный состав офицерского корпуса был в общем вполне достаточным для обеспечения боеспособности армии. В то же время его численность не выходила из тех пределов, когда бы она сделала затруднительным комплектование офицерства из лиц, способных по своему общекультурному уровню выполнять офицерские функции и поддерживать престиж офицерской профессии в обществе. Следует признать, что система комплектования и подготовки офицеров в России вполне отвечала этим требованиям, в результате чего вплоть до революции положение офицера в русском обществе (хотя и пошатнувшееся в конце XIX в.) оставалось достаточно почетным, а качественный состав офицерского корпуса поддерживался на уровне, не уступающем уровню других профессиональных групп, образующих в совокупности культуроносный слой страны. (При всяком искусственном увеличении численности офицерства его качественно-культурный состав стремительно ухудшается за счет лиц, не соответствующих социальным функциям офицерского звания, людей же, отвечающих этим требованиям, в обществе всегда имеется ограниченное количество. И в общественном сознании офицеры, а с ними и профессия как таковая, стремительно теряют престиж. Это, в свою очередь, делает еще более затруднительным пополнение офицерского корпуса достойными людьми, приводит к деградации офицерства и, в конечном счете, - всей армии.)